Я пришёл в себя в тот момент, когда аэромобиль резко остановился. Я пытался собраться с мыслями, вспоминая недавние события. Совсем туго соображаю. Все очень молниеносно произошло.
Я попытался открыть дверь, но бортовой компьютер басистым голосом оповещал меня о запрещённом доступе. Это сильно меня смутило. Нажимая на все подряд кнопки, я то и дело включал свет внутри кабины, то заставлял плясать под музыку сам аэромобиль. Последняя кнопка туго нажималась, что мне пришлось приложить небольшое усилие. Эффект был не сразу, где-то через пару минут железные ставни, которые закрывали окна, начали медленно опускаться, пропуская дневной, обжигающий глаза, яркий свет. Я прикрыл глаза, давая им привыкнуть.
За окном была сплошная пустыня с огромными дюнами и горами; редкие кактусы и песчаные акации проглядывались сквозь толщи песка. Где-то неподалёку бушевала песчаная буря, разнося потоки пылинок и песок на километры вперёд. Внутри меня пробежал страх, что людей тут тоже нет.
"Это место похоже на ад и рай в одном лицо" - подумал я. И ведь действительно, неимоверная красота пустыни манила людей, но обжигающее солнце никак не позволяло назвать это место раем.
В наше время вся пустыня Иудеи заселена, но Южный Сектор - запрещенная зона. Говорят, что в ней проводят ядерные испытания новейших космических ракет. И тех, кто заехал в эту зону больше никто не видел. "Глупость - пронеслось в голове- не мог же этот аэромобиль доставить меня именно сюда. Прямо как в дешевых ужастиках". Я решил посмотреть в другое окно, но меня постигло разочарование - ставня закрывала его.
Я снова начал нажимать на все кнопки подряд, пока меня не прошибло током и в салоне не заорала тревога. Но через парочку десятков новых попыток я все-таки добился своего. Двери аэромобиля издали звук похожий на "пшик" и медленно открылись, впуская неимоверно раскаленный воздух с песчинками, царапающими мое лицо. От такого перепада температуры меня начало мутить и кое-как я выполз из этой навороченной коробки.
Я осмотрелся по всем сторонам и, к моему большому разочарованию, не увидел никаких зданий, домишек, и уж подавно людей. Даже типичных для этой местности скорпионов не было.
Это означало лишь одно. Я в Южном Секторе. Сердце бешено заколотилось, руки взмокли и кровь прильнула к моим щекам. А обжигающий ветер пустыни вызвал мурашки по всему телу.
Что может подумать в этот момент 17-ти летний парень? Конечно же в моей голове пронеслось "Ну, охренеть", и, характерным жестом стукнув себя по бедрам, я лихорадочно пытался придумать, что делать. И в мою, затуманенную адреналином голову, пришла только одна единственная мысль "Заберусь обратно в эту махину и попробую что-то найти в памяти бортового компьютера".
Следовало ожидать, что, попав в запрещенную зону, все данные стираются, а бортовые компьютеры блокируются. Следовательно, я не смогу завести двигатель и вывезти себя отсюда. Страх все больше подступал к горлу, и хотелось выть. Я остался один посреди безлюдной пустыни, в страшной жаре без воды и еды. Каковы шансы, что я выживу? Никаких.
Я закрыл двери аэромобиля, уселся поудобнее в кресле и начал всматриваться в дальние края сквозь окно. Там бушевала буря, страшная, растянутая на несколько километров и, если хорошо подумать, то за пару часов она доберется до меня. А я не был уверен, что аэромобиль выдержит такое. В сторону бури пойти я не могу, значит стоит пойти в обратную сторону. Либо же попытаться обойти ее, но в пустынях ветер переменчив и страшная пыль может пойти в непредсказуемом направлении.
Вдруг меня осенило. Я ведь могу определить с какой стороны прилетела эта чудесная махина, по расположению ее носа. "Точно - пронеслось в голове - так я смогу найти портал, через который эти железяки выходят". Обычно аэромобили останавливаются спустя метров триста, после выхода. Стоит только его отыскать и пройти в правильном направлении.
Собравшись с мыслями, чертыхнувшись несколько раз, я снова вышел в обжигающий мир.
Осмотрев машину, я убедился, что нос направлен в сторону бури, следовательно, мне стоит идти в обратную. Так же я заметил, что следы на песке от двигателей аэромобиля не засыпаны, а значит найти портал становится легче.
Я взял свой портфель, проверив на месте ли фотография моей семьи, стараясь нащупать ее, но не доставать. Не хотел снова становится плаксивым ребенком.
Она на месте.
Проверил не взял ли я еды или воды в спешке, но ни того, ни другого не было. Я отправился в путь.
Жаркий пустынный воздух все сильнее обжигал мое лицо, а горячий красноватый песок мерзко хрустел и поджаривал мои ноги, как яичницу. Раскаленный до бела солнечный диск жарил в макушку со всей вселенской мощью.
Мне было так плохо, хотя я прошел всего метров десять и мой мозг уже начинал драматизировать, что вот он мой конец, так и помру здесь, поджарившись, как муха на лампочке.
Нужно было взять себя в руки. Единственным способом, которым мама приводила меня в чувства в детстве была песня одной забытой группы 21 века, где девушка пела про счастье, что ее возлюбленный остается рядом, не смотря на все невзгоды.
И я начал ее напевать. Пускай местами неправильно, но я сразу же вспоминал прохладные, но такие приятные мамины руки, которые гладили меня по голове; мамин любящий поцелуй в щечку, и такая любимая фраза в указательном тоне: "Роберт, я сказала...". Слезы текли ручьем по горячим щекам, но зато я ненадолго отвлекся от мыслей.
Как оказалось, не только от мыслей. А и от того, что позади меня всего в нескольких метрах что-то страшно хрустело и подвывало. Я обернулся, и заметил лишь темный силуэт, так как солнце ослепляло меня. Силуэт был похож на человека, но все части тела изворачивались в неестественные стороны. И хрустело. Жутко хрустело. Силуэт издал истошный вопль и остановился, разворачивая свои конечности в мою сторону.
Простояв так пару секунд, оно взвыло и помчалось на меня, издавая страшные звуки и ускоряясь все больше и больше.