Она вышла из лифта и шла по широкому коридору. Старинное здание гостиницы утопало в коврах и живых цветах. На стенах в массивных позолоченных рамках висели пейзажи и портреты средневековых мастеров. Тяжелые бархатные темно-бардовые занавеси на широких закрытых окнах с достоинством отвоевывали тишину, прохладу и уют для своих постояльцев. Тусклым желтым светом мерцали маленькие удлиненные лампочки под хрустальными абажурами. Портье, который нес ее вещи, остановился, открыл своим ключом дверь и пропустил ее вперед, чтобы следом занести багаж.
В номере, едва он вышел, оставив нераспакованными небольшой чемодан и дорожный кофр, она первым делом потянулась к телефону, одновременно вытаскивая из кармашка маленькой сумочки белый пластиковый прямоугольник с золотистым вензелем, на котором было выгравировано имя Анри, и набрала номер. В трубке сразу же раздались гудки. Она ждала, зная, что все равно никто на том конце провода не ответит. Чуда быть не могло. Ей нужно было дождаться автоответчика, чтобы оставить сообщение, затем повесила трубку. Теперь она была свободна. Вздохнув, набрала код на замке кожаного чемодана и открыла его. Шелковые комбинации, трусики, халаты, легкие газовые кофты, тонкие полупрозрачные черные брюки, лакированные черные босоножки на высоких каблуках, майки, заколки - все лежало в беспорядочной небрежности, словно собиралось в большой поспешности.
В комнате было душно. Не задвигая занавески на окнах, она разделась и, набросив на плечо розовый халат, направилась в ванную. Ступни босых ног ощутили приятную прохладу керамической плитки. Она повесила шелковый халат на крючок и включила душ. В овальном зеркале на нее смотрела красивая молодая женщина с чуть уставшим лицом, без тени улыбки или радости в глазах, синева которых больше напоминала вечернее летнее небо в горах, там, где воздух чист, свеж и прозрачен. Белый мраморный лоб в обрамлении темных волос, тонкий нос, чувствительные губы, которые совершенно не нуждались в корректировке карандаша или помады.
Привычным движением она подняла роскошные волосы и закрепила их большой заколкой. Крупные бриллиантовые слезки в висячих сережках переливаясь в ярком электрическом свете, засверкали разноцветными брызгами.
Игра камней всегда была ее слабостью. Особенно она любила старинные изделия, где ювелирная работа хоть и не была столь изящной и совершенной, но их неповторимость и оригинальность, а главное -понимание того, что время на них останавило свой торопливый бег, завораживало ее. Любуясь ими, она отвлекалась, забывая порой обо всем. Современные украшения, пусть даже выполненные самыми известными фирмами, не прельщали ее. На тонких запястьях и пальцах рук искрились кольца и браслеты с яркими изумрудами, сочными сапфирами под цвет ее глаз, теплыми гранатами, чистыми холодными бриллиантами разных размеров и огранки. Каждое из них было неповторимым, но и среди них у нее было любимое кольцо, которое ей досталось по наследству от матери. Выполненное в виде веточки розы, оно в длину было на всю фалангу среднего пальца. Листики были украшены осколками бриллиантов и изумрудов, в полураскрытых бутонах искрились камни покрупнее, а открытые розы уже сверкали безумной красотой прекрасно ограненных желтых и голубых бриллиантов. Ни у кого, нигде и никогда она не видела ничего подобного. Для нее это кольцо было талисманом. Хотя кто знает - приносило ли оно ей желанное счастье?
Снимая по одному, она сложила все кольца и браслеты на хрустальную полочку возле зеркала и вошла в ванну, прикрывая за собой полупрозрачную серебристо-розовую занавеску с бардовыми цветами.
Душ бил сильной струей. Она любила, когда мелкие капли, словно массаж, ударяли по плечам, спине, по упругой груди. Вода была чуть теплой, такой приятной в этот душный летний вечер.
Сквозь шум воды услышала стук в дверь. Она вздрогнула, но потом быстро закрыла кран и, набросив на мокрое тело шелковый халат, вышла из ванны, оставляя на мягком розовом податливом ковре влажные следы от ступней ног.
Дверь была приоткрыта. Опять она забыла ее закрыть. Ах, эта ее вечная рассеянность!
В коридоре, в белоснежной рубашке с темно-вишневой бархатной бабочкой на воротнике стоял официант. Круглый столик на ножках был накрыт тонкой белой салфеткой.
- Мадам заказывали шампанское, - с легкой улыбкой произнес он.
Она удивленно вскинула тонкие брови.
- Мадам позволит мне войти?
-Ну раз вы здесь, то проходите, - она недовольно дернула левым плечом, пропуская его.
Он зашел в комнату и привычными, отработанными до автоматизма движениями быстро установил столик, убрал прозрачную крышку с хрустальной вазы с фруктами, распечатал коробку конфет и открыл зеленоватую, помещенную в серебряное ведерко со льдом, бутылку шампанского.
Рядом, к ее большому удивлению лежали сигареты и зажигалка.
- Зачем он их принес? Я же бросила курить, - спросила она сама себя.
Официант налил в высокий фужер немного шампанского и пожелав ей приятного вечера, постоянно улыбаясь, вышел, прикрыв плотно за собой дверь.
-Снимает ли он хотя бы на ночь свою улыбающуюся маску? - подумала она, - сплошной мир марионеток вокруг. Как в театре.
Шампанское было игристое и холодное. Тонкими пальцами она взяла несколько шоколадок, поломала их и бросила в фужер. Сразу же запрыгали, играя, мелкие пузырьки воздуха. Она закурила сигарету. Прозрачные кольца дыма поднимались в потолок, а затем, теряя форму, легким облаком зависали на ее поднятых пышных волосах. Едва она пригубила напиток, как тут же вспомнила, что забыла все свои кольца в ванной. Быстро встала, сбрасывая с себя халат, впитавший всю влагу. Отдохнувшее после душа тело, каждая его клеточка, казалось, искрились энергией.
У нее была стройная фигура. Узкая тонкая талия плавно переходила в красивые, но в меру широкие и упругие бедра. Идеальной формы была высокая грудь, которая совершенно не нуждалась в корсете. Длинные ноги имели тонкие щиколотки и совсем небольшую ступню, что было несколько несоразмерно ее высокому росту. Она была достойной дочерью Евы, подтверждая на деле правильность и корректность земной эволюции.
Зеркало в ванной было покрыто легкой паутинкой пара. Она провела по нему рукой, оставляя полосы, в которых кусочками появилось ее чистое от косметики и размышлений лицо.
По одному надела все кольца. Давно уже выработалась привычка носить каждое на своем пальце, и ей никогда не хотелось ничего изменять. Длинные бледно-розовые ногти были тщательно отполированы.
Не одеваясь, она вышла из ванной и села на край кровати, где валялся распахнутый чемодан с ее вещами, сумочка, косметика. На второй, безукоризненно заправленной кровати, на гладкой поверхности покрывала из китайского шелка с вышитыми на розовом фоне крупными бардовыми цветами, не было ни единой складки. Напротив, в стене уютно размещался невысокий камин, а рядом в металлической корзине золотистого цвета находились щипцы для угля, лопаточки, длинные спички, предназнченные для растопки и поддержания огня. Как будто, в эту душную ночь кому-то могло придти в голову зажечь его, чтобы согреться. На полке камина стояли две старинные, с лепными узорами цветов, вазы, а между ними серебряный канделябр с тремя девственно-розоватыми нетронутыми свечами.
Вытащив из вороха разбросанных вещей тонкую батистовую ночную рубашку, она одела ее, сбросила покрывало со второй кровати и легла, выключив мерцающий ночник над головой. Комната погрузилась в тишину, не нарушаемую шумом извне, словно другого мира и не существовало вообще...
Ночью она проснулась со смутным ощущением, что кто-то в ее номере скребется, пытаясь проникнуть в закрытые двери. Среди полной тишины донеслось жуткое кошачье мяукание, вперемежку с шипением. Путаясь ногами в длинной до пола ночной рубашке, она встала, протирая руками глаза и пытаясь стряхнуть с себя остатки нерассеянного сна. Рука потянулась к цепочке, чтобы включить ночник, но цепочка оторвалась и бесшумно упала на толстый мягкий ковер. Царивший полумрак слегка растаял, когда она приоткрыла тяжелые занавеси, и мутный лунный свет воровски проник в комнату. Круглая желтая луна на темном небосклоне медленно проплывала сквозь редкие рваные облака, освещая мрачным тревожным светом землю. На перилах балкона, выгнув спину и вытянув трубой хвост, сидел черный кот и злобно мяукал, шевеля длинными усами, тень от которых падала на стены, покрывая их серой движущейся паутиной.
Она распахнула двери, ведущие на балкон, отбросила в сторону легкие прозрачные занавеси и шагнула вперед. На полукруглом балконе никого не было, а внизу, среди зелени и розовых кустов, прямо под ее балконом переливался в брызгах прохладной воды высокий фонтан.
Ей показалось, что в зеркале воды, освещенном ночным светилом она увидела чье-то отражение, которое колебалось и двигалось. Она нагнулась, чтобы посмотреть повнимательнее, облокотившись о фигурные перила, но они зашатались под тяжестью ее тела, норовя сорваться вниз. В ужасе она отпрянула назад и, закрывая рот руками, чтоб не закричать и не разбудить обитателей гостиницы, забежала в номер. Разбросанные вещи, которые лежали на кровати шевелились от легкого, едва заметного летнего ветерка.
Что- то зашуршало в решетке камина и легкий озноб тонкой острой проволкой прошел по спине, задевая по одному нервы ее спинных позвонков. Она оглянулась, затем трясущейся рукой потянулась за длинными спичками для камина, зажгла ими все три свечки на канделябре, отчего тут же по стенкам и потолку, по темным занавесям в комнате запрыгали, извиваясь, бесшумные мрачные тени, едва касаясь ее своими призрачными пальцами.
Дрожа, она подошла к камину, откуда доносился до ее напряженного слуха шуршание и лопаткой для угля приоткрыла дверцу из матового стекла. Прямо к ее ногам подбежали, шурша хвостами по ковру, две темно-серые крысы. Холодные острые носы уткнулись ей в щиколотки, обнюхивая и противно щекоча колючими усиками кожу ног. Она громко закричала, бросив лопатку, но крик отчего-то застрял в горле и было слышно только ее тяжелое прерывистое дыхание. Порывом ветра с балкона задуло две свечки из трех, и в воздухе поплыл легкий светлый дымок с ароматом лесных ягод.
За окном, заслоняя круг луны, пролетела стая птиц, нарушая ночную тишину взмахами сильных крыльев и растворяясь в ночи. Напуганные тенями и шумом, крысы спрятались в камине,.
- Телефон... Надо позвонить портье... - лихорадочно пульсировала в ее голове спасительная мысль.
Она подбежала к телефону, но он молчал, как немой. Она быстро отодвинула аппарат и в слабом освещении ночного светила увидела, что шнур оборван и валяется за прикроватной тумбочкой. Все, надо бежать из этой жуткой комнаты, наполненной ночными ужасами и страхами! Это единственное, что ей оставалось делать!
Она открыла дверь, но в последнюю минуту вспомнила, что кольца и браслеты остались под подушкой, куда она имела привычку их снимать и складывать совершенно непроизвольно во время сна. Быстро вернулась, одним движением перевернула в темноте подушку, нащупала рукой кольца, схватила все в кулак и выбежала в коридор, на ходу одевая их уже впервые в жизни как попало на пальцы. Мерцающий свет от ламп, установленных на стенах, попадая на огранку драгоценных камней и на веточку розы, бликами и пятнами разбегался и скользил по позолоченным рамкам старинных картин, бархатным занавесям с золотистыми шнурами, создавая сказочную иллюзию ирреального мира. Она встала на цыпочки, боясь своим присутствием потревожить тихое привычное царство и, не оглядываясь по сторонам, пошла к выходу.
Лифт не работал. В подсознании, она это уже допустила эту мысль. Даже была к этому готова, а поэтому, сразу же, не мешкая, спустилась по лестнице вниз, упустив из виду, что на ней только одна прозрачная ночная рубашка. Но это уже не имело значения. Портье нигде не было видно. Она стояла одна в вестибюле, тишина которого была неправдоподобной и абстрактной.
Сквозь абсолютно чистые и прозрачные стекла незанавешенных окон была видна улица, где веселился народ. Это было похоже на карнавал. Аргентинский, бразильский, а может и африканский, но этого она не могла понять, т.к. ни звуки музыки, ни пение, ни шум веселящихся людей не проникали сквозь толстые стены старинного отеля. Может поэтому, танцующее шествие на фоне полной тишины, извивающиеся и изгибающиеся в диких откровенно-примитивных танцах полунагие тела с призывно зовущими движениями, которые не оставляли никаких сомнений в страстных и низменных желаниях, были так откровенно ясны и понятны. Музыка не заглушала, не отвлекала своего случайного единственного зрителя от истинных намерений участников, наоборот, ее полное отсутствие, как и ночные тени, невидимые, но ощущаемые только внутренней интуицией, добавляли множество штрихов и оттенков в безумие эротического танца.
Казалось, что за стенами иная жизнь, иной мир, иное время. В бликах ярких фонарей было ясно видно каждое движение танцоров. Их откровенная нагота была прикрыта полосками тканей, бусами, либо длинными волосами, которые извивались как щупальцы медузы в такт танцующих. Но эта полунагота была еще более призывная, откровенная, зовущая. Они поворачивались к ней, протягивали свои горячие от желания руки, облизывая влажным языком сочные губы, обнимая собственное тело так, словно обнимают ее...
Она почувствовала, как участился пульс, как ожил, казалось, каждый волосок на теле, давая возможность ощутить новые, ранее неведомые ощущения. Кожа натянулась как струна на грифе инструмента, в ожидании, что умелый гитарист, найдя нужную музыку, заденет струны, всколыхнет душу и заиграет, дав свободу и раскрепощение напряжению, нервам и чувствам. Так хотелось открыть окно, чтобы вместе с музыкой, шумом и предполагаемым звоном множества металлических браслетов на руках, в вестибюль ворвались звуки, а главное, свежий прохладный воздух, без которого она начинала задыхаться.
Почему она послушалась Анри? Почему она остановилась в этом странном отеле, где по перилам балкона ночами разгуливают коты, а сквозь решетку камина выглядывают наглые и отвратительно противные крысы? Хотя... - она улыбнулась грустной улыбкой, - Смешно было бы перечить ему, а тем более делать что-то по-своему. За эти полгода, что они вместе, все вопросы решал он, даже мелочи, даже аксессуары ее туалетов, не говоря уже о самих нарядах.
Первое время она пыталась роптать, настаивать на своем, потом пошли робкие попытки, просьбы, уговоры, но каждый раз она сталкивалась с тем, что он не просто делает все так, как ему хочется, а очень часто именно из-за духа противоречия, что доставляло ему особенное ощущение власти. Власти над ней, над ее красотой, молодостью, чувствами, волей, наконец. Последнее было самым тяжелым, так как вело к депрессии, к ощущению бессмысленности и своей неполноценности. Она начала пить. Это не удивительно, ведь ей надо было сбрасывать хоть иногда ту тяжесть, что давила на нее отчаятием и холодом могильных плит.
Она поздно сознала, что с приходом Анри в ее жизнь, она потеряла все. В первый момент она этого не понимала, т.к. в нем для нее сконцентрировался весь мир. Она поменяла на него свою свободу, благополучие, беззаботную юность. Его любовь - такая страстная, всепоглощающая, стремительная и ошеломляющая была слишком выразительной в этом мире серых оттенков, где чувства обычно опускаются лишь до уровня удобной кровати. Он ей показался совершенно иным. Он был принцем на белом арабском скакуне. Таким она его и увидела в первый раз, когда он играл в поло.
Он словно вышел из мечты, чтобы стать явью, действительностью, чтобы пленить ее разум, который она сразу же потеряла. Забыв обо всем, она ушла из дома, невзирая на мольбы родителей. Особенно убивалась ее милая, нежная мама, которая не хотела видеть свою дочь в руках шарлатана и обманщика. Буржуазная среда семьи, в которой она родилась и выросла, манеры, образование, нормы поведения, все, что казалось привычным, естественным и прочным, все пошатнулось и в одночасье рухнуло, похоронив под руинами воспоминания о детстве, о той сказке, в которой далеко не всем было оказано пронестись в искрометном полете дней и лет, забыв о земном.
Анри был полной противоположностью. Он вышел из самых низов общества. Его отец бросил семью, когда он был совсем маленьким, а мать, оставив детей на произвол судьбы, проводила время в развлечениях и пьяных разгулах. Он, еще ребенком, познал все стороны грязной и пошлой жизни, прошел по ступенькам все ее этапы, деля ночлег с ворами и убийцами, имея в друзьях проституток и наркоманов. Он мог часами ей рассказывать гнусные истории своего детства, даже не понимая, как это ранит ее нежное сердце. Каждый шрам на его руке, был воспоминанием о поножовщине, драке, выколачивании денег на наркотики или очередную выпивку.
Мир пошлости был привычной для него средой обитания. Отвергнутые обществом, он и ему подобные, словно Квазимодо иногда пытались бить в колокола людских душ, чтобы найти понимание, сочувствие, но тщетно. Звон колоколов эхом разносился, не задевая чужих сердец. А пропасть, куда они катились, казалось, вообще не имела дна...
Она чуть прикрыла веки, продолжая смотреть, не отрываясь, слегка ведя плечами в такт неслышимой, но явно ощущаемой музыке, на проходящую, словно взятую из ниоткуда, толпу. Ее тонкие пальцы заскользили по шее, цепляя концы волос и царапая тонкую кожу. За крупный камень на старинном кольце зацепилась тонкая бретель и край кружева прозрачной ночной рубашки, украшенной бардовыми пуговичками в виде жемчужин и тонкими атласными ленточками, пропущенными сквозь сеточку гипюра. Только оголенное мраморное плечо белело в темноте вечера. Длинные ногти тянули тонкую ткань, отрывая гладкие пуговички, которые рассыпались вокруг, разбивая ночную тишину своим звонким падением. Напряжение достигло своего апогея, когда она почувствовала за спиной дыхание.
Она боялась оглянуться.
Горячая дрожащая рука легла на ее прохладное плечо. Бархатное прикосновение поползло дальше, задевая шейные позвонки и теребя кольца волос на изящном затылке. Влажные чувственные губы медленно осыпали ее тело поцелуями. Она задыхалась в истоме, ловя ртом спасительный воздух, которого катастрофически не хватало. Вихрем кружилась голова. Карнавальное шествие за окном медленно растворялось, словно и не было вовсе пляшущих силуэтов со звонкими браслетами на руках и ногах. Она начала медленно оглядываться, представляя себе, кого увидят сейчас ее пробудившиеся от действительности глаза.
И потеряла сознание...
Солнечный зайчик попал на лицо, даря приятное тепло. Она только собиралась потянуться и открыть глаза, радуясь сладкому утреннему пробуждению, как услышала обрывки тихой речи рядом с собой.
- Марк, я уже здесь. Да, все в порядке, я успел вовремя. Она начала задыхаться. Что? Ну да, она опять заказала свое любимое шампанское, сигареты. Да, и это, конечно, тоже. На фоне медикаментов, которые она принимает, все просто усугубилось и дало такой эффект. Нет, сейчас она спит, как ребенок и улыбается во сне своим ангелам, которые ее берегут для меня. Да я и сам не пойму, как она смогла убежать, хорошо, что хоть позвонила. Удивительно, в ней словно запрограммировано- звонить отовсюду, куда ее уносит больное воображение. Да, я помню. Криптомнезия, синдром ложной памяти. Бедная девочка! Когда она только излечится от этого? Марк, ты же знаешь, как я ее люблю. Теперь опять придется перенести день пластической операции, а мне так хотелось побыстрее избавить ее от этих ужасных шрамов на руках и шее, которые портят ее, мне хочется ее спасти. Пойми, она не виновата в том, что ей досталось такое наследство. Хорошо, что у нее вообще хватило сил и мужества выбраться из этого ада, нищеты и вечного пьянства, куда ее выбросили родители. Моя мама уже звонила? Я знаю, она беспокоится, но передай, что все ее фамильные драгоценности на месте. И "Веточка розы" тоже. Когда у Каролин начинается приступ, пальцы сжимаются с нечеловеческой силой и разжать их не всякому под силу. В ее положении это единственное, к сожалению, преимущество. Марк, послушай, она кажется просыпается. Я тебе потом перезвоню. - Анри повесил трубку и быстро повернулся к Каролин.
- Девочка моя, это, наверное, я разбудил тебя?
- О, нет, Анри, я так рада видеть тебя, - она потянула к нему свои тонкие руки.
- Да, моя милая, я тоже рад тебя видеть. Давай, просыпайся, и мы поедем домой. Ты же соскучилась по дому, не правда ли?
- Да, Анри, конечно, мы сейчас поедем. Ты же знаешь, я умею собираться быстро.
- Знаю, моя дорогая, - он тяжело улыбнулся.
- Анри, - она вдруг о чем-то вспомнила, - а что, разве телефон работает?
- Да, - подтвердил он. - Я разговаривал только что с Марком и, наверное, разбудил тебя этим.
- Нет, это ерунда. Просто я подумала... А может мне приснилось?
- Что тебе приснилось? Ты о чем, девочка моя?
Но она ему не отвечала. Глаза смотрели на закрытую дверцу камина, возле которой аккуратно располагались щипцы для угля, лопаточка, спички. Все было на своих местах. Она перевела взгляд на серебряный канделябр. Фитили на свечках были нетронутыми, без скатившихся слез оплавившегося парафина на боках, все три.
- Какой странный сон, право мне приснился, Анри, - тихо промолвила она, пытаясь сбросить нарастающее напряжение.
- Расскажи мне, милая. Я тебя слушаю, - он потянулся к ней. Но у нее на удивление хватило сил отстраниться.
- Нет, нет, не здесь. Мне совершенно не нравится этот отель. Давай скорее уедем отсюда. Я только умоюсь, и мы уедем, правда? - она вопросительно, но с надеждой на подтверждение своих слов посмотрела на него.
- Конечно, Каролин. Я помогу тебе сложить вещи, пока ты примешь душ.
- Да, конечно. Тебе не придется ждать меня. Я очень скоро буду готова.
Она встала, подошла к камину и посмотрела внимательно на канделябр.
-Боже, как хорошо, что это только сон, дурной сон. - подумала она, ничего не сказав Анри, и зашла в ванную.
Уже через несколько минут они вдвоем спустились на лифте вниз. В вестибюле было тихо. От чистоты Большие окна были настолько чистыми, что казались прозрачными. Сквозь незашторенные стекла была видна оживленная площадь, по которой прохаживались в легком утреннем променаде люди. Анри шел сзади нее, неся в руках ее кожанный кофр и небольшой чемодан, из которого свисала не упакованная розовая лента ее ночной рубашки. В спешке, они оба не заметили этой оплошности.
- Ой! - вскрикнула она и остановилась.
- Что случилось, милая? - спросил Анри.
- Кажется, я наступила на вишневую косточку, - она нагнулась и из-под тонкой подошвы лакированных босоножек вытащила овальную бардовую пуговичку, так похожую на жемчужину. Рядом лежала еще одна...