Матриархия
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Им потребовалась неделя, чтоб истребить наиболее слабых и неподготовленных, а спустя месяц планета явила новый облик. Разгильдяй-художник Рома, которому уже не суждено закончить универ, спасает свою шкуру, пытаясь найти ответ на вопрос: это конец? А если нет - что будет дальше?
|
ПРОЛОГ
Как же неохота идти на учебу. Дима уже вылез из-под одеяла, самое трудное сделал и теперь натягивал носок. Мама наверно уже завтрак приготовила...
Если бы жил один, то пришлось бы еще возиться с продуктами самому. Или завести телку, которая согласилась бы это делать. А где найдешь такую бабу, чтоб вела хозяйство, активно давала, да еще чтоб запросы у нее были как можно меньше?
Короче: проще "передергивать", да и жить с мамой. А уж когда-нибудь потом будет отдельное жилье, телки... Мама как раз, с новым своим чертом, дом строят - на пару. С отчимом, то есть. В кредиты влезли, денег назанимали. Но когда-нибудь они "возведут особняк", как они выражаются и свалят с квартиры.
Вот тогда-то Дима и разгуляется как следует.
А пока нужно надеть джинсы и топать в туалет. Вот бы все изменилось в один момент! Дима мечтал, что однажды все будет по-другому. Что не нужно будет учиться, чтоб потом искать работу - добровольное рабство. И вообще, мечтал, что не будет денег, или, наоборот - у него, у Димы будет куча бабок, и он будет себе тихонько жить где-нибудь на островах. Там, где никто не знает русского языка, там, где никто не будет донимать, там...
Размышления прервал грохот за стеной.
"Что может поменяться в этом мире?", - вздохнул Дима. Люди так и будут и размножаться, а потом растить детей, чтоб те продолжали заполнять планету.
Летние каникулы только-только закончились, скоро пойдут дожди и слякоть...
Снова грохот. Гири катают, что ли?
Обычно мать и отчим занимались своими темными делишками тихонечко, как мышки. Если бы Дима не размышлял, так - чисто гипотетически, - то он бы подумал, что его родители давно разучились совершать один из самых примитивных актов на свете.
Но вот теперь недвусмысленный грохот за стеной. Не дерутся же они там, в самом деле.
Дима почесывая макушку, вышел в коридор.
Сначала он подумал, что мама разлила малиновое варенье. Уронила баллон.
Но потом вспомнил, что все варенье съели еще зимой. А то, что текло из-под двери кухни, слишком жидкое, даже для повидла.
Створка со скрипом открылась.
- Мама? - прошептал Дима. - Мам?..
На него топала фигура с растрепанными волосами.
И с ножом в руке.
***
Виктора тянули за волосы со дна омута. Мгновение назад он еще лежал на кушетке, а над ним стояла медсестра: коротенький кипельно-белый халатик, накрахмаленный колпачок, строгая прическа. В руке шприц, глазки фиалкового цвета смеются, поверх марлевой маски.
- Сейчас вас укусит комарик, - пропела она. Голос мелодичный, но немного... шепелявый, что ли. Виктор отбросил прочь неприятные мысли и сосредоточил взгляд на глубоком вырезе. Под халатиком красная кофточка и молочные полукружья, с родинками.
- А можно вас укушу я? - слова просто возникли у Виктора в голове и он тут же почувствовал, как комната расплывается, дрожит по краям. И комариный укус...
...и вот он лежит на кровати, а рядом - медсестра.
Точнее, жена. Глаза такие же, прямо чересчур цветные. Или нет?
Нижнюю половину лица закрывает одеяло, какая там маска - спросонья показалось. Глаза у Кати ореховые и сейчас почему-то расширен зрачок. Виктор по молодости баловался травкой: а кто не пробовал? И однажды Костик - был такой кадр, - скурил косяка три, один за другим.
Зрачки у Костика тогда были ровно такие. Как сейчас у жены.
- Кать? - улыбнулся Виктор. - Что, вставать пора? Все нормаль...
В следующую минуту заботливый муж отбивался от жены, от своей любимой Катечки, слышал собственный (или чужой?) визг и его пожирала боль.
Очень сильная.
***
Не каждому везет проснуться в понедельник с улыбкой на губах. Все потому что Саню ласкают пальчики... чьи? Как зовут бабу? Марина, Ира, Светка?.. Все не то.
Голова трещит, но ведь как приятно... "Утренняя любовь", случается не с каждым.
Вчера покутили здорово. Выпивка текла рекой. Саня намешал В СЕБЕ целую кучу коктейлей.
"Я ходячий шейкер", - вяло подумал он.
Губы, язык. Снова губы.
- Я шейкер, - выдохнул Саня. Ласки прекратились. Саня открыл глаза и посмотрел на девушку. Как ее зовут? Она теперь сжимала хозяйство у корня, тупо глядя сквозь Саню, а он с удовольствием созерцал упругие белые холмики. Грудей в своей жизни он видел немало, самых различных форм и размеров, но эта, с бледно-коричневыми ореолами - сахарная прямо.
Да и на мордочку девка ничего. А то бывает, с таким крокодилом проснешься.
В незашторенное окно бил яркий свет. Сентябрьские лучи, с прохладцей. Не за горами настоящая осень.
- Ну? И чего ты заснула? - усмехнулся Саня. Пальчики сжались сильнее.
Еще сильнее.
- Эй... потише, малышка. Да что с тобой?! АХ ТЫ ТВАРЬ! ОТПУСТИ ООООООААУУУААА!
Саня брыкнул ногой, стараясь попасть шлюхе в лицо. Ее влажные губы растянулись в улыбке.
Точнее - в ухмылке.
Последней "утренней любви", как и последней в своей жизни осени, Саня не увидел.
***
ГЛАВА 1 ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ
Луи Армстронг разрывается, "What a wonderful world". Эта песня у меня на звонке стоит уже пару лет, и не надоедает. А так раньше менял музыку раз в два месяца: к любой, даже любимой доселе мелодии развивалась хроническая ненависть.
Как обычно, я не был согласен, что "мир прекрасен".Толпа серых, безразличных людей в маршрутке, универ.
Забыл нормально задвинуть занавески, и теперь свет бьет в глаза. Где я?
"Операционка" потихоньку грузилась в мутной башке. Часть драйверов я растерял за выходные, поэтому не мог найти ни тапочки, ни футболку.
Кофе с бутербродами сообразить нужно. Я оказывается, в родных пенатах, потому что мы с Анькой поругались. И тихо так - мама на ночном дежурстве.
Прошлепал в туалет. Как обычно, стал считать и дошел до ста тринадцати. Ну, средний результат. Помню, после новогодней пьянки успел досчитать чуть ли не до двухсот пятидесяти.
Говорят, что на следующее утро после пьянки, в туалет спускаешь собственные мозги. Ну, в моче мертвые нейроны и так далее. По мне так это враки. Вряд ли у меня так много мозгов.
Сколько мозгов тогда у Веталя, у Коляна? А у алкашей с вокзала?
Ладно. По трубам с ревом побежала вода, а я, зевая побрел на кухню. Поставил чайник. В горле кислый привкус...
Припал к графину с фильтрованной водой. Осушил в четыре глотка. Рыгнул.
Вчера играли в футбол, на площадке. Потом пошли на хату к Коле и там хорошенько вдарили по пиву, благо его Маринка к этому нормально относится. В воскресенье, перед рабочей неделей я решил особо не налегать.
Чайник закипел и щелкнул.
Тут же воспоминания нахлынули. Поссорились с Анькой из-за ее матери. Я почему-то не замечал, что она ко мне относится с прохладцей, думал, что у нас с тетей Ирой ничего так отношения. Оказалось - нет.
Как раз из-за ссоры и набрался как следует.
И теперь надо еще идти на учебу. Какие сегодня пары, вообще?
С Аней думаю, все наладится, с мамой и бабушкой уже нет, это точно. Они хотят выгодную партию для своей дочурки, а я не пришей кобыле хвост - творческая личность, художник чертов.
Впрочем, художником себя считаю только я сам.
"Рисовальню" я так и не закончил, кстати. Слишком уж там много ограничений и все как под копирку рисуют, какую-то чертовню. Одни и те же линии, линии...
Все одно и то же.
А может, я просто разгильдяй, как говорит мама?
Я насыпал в кружку гранулы "Якобс", вытрусил крупинки из сахарницы. Заглянул в холодильник: там сырный пирог, из слоеного теста. Мама испекла.
Отрезал себе пару прямоугольничков, еще взял тортик - песочный, с кремово-ягодной начинкой. Опять забыл, как называется, а коробку уже выбросили. Кружку залил кипятком.
Какое-то странное возникло ощущение. Когда настает сентябрь, лето на самом деле не заканчивается, оно еще живет, не только в наших сердцах, но и в природе. Еще зелены листья, солнце еще ласкает теплом кожу, но кажется, что сейчас осень захватит город и больше не отпустит никогда.
Грусть, тоска. Только и остается, что слушать ту самую песню "Green Day".
Вот на какие мысли толкает творческого человека похмелье и нелады в личной жизни.
С Аней мы встречаемся уже почти три года. Всерьез свадьбу и детей не планировали, но Анька уже несколько раз дала недвусмысленно понять: она хочет, чтоб отношения вышли на качественно иной уровень.
Мне всего-то двадцать, в школу рано пошел и слава богу, следующим летом получу диплом. Свадьба, дети? Я же не Коля - он моего возраста, а в браке уже два года. Дите, пеленки...
Ну а я все балуюсь с карандашами, кистями и красками. И фотошопом.
Отпил кофе. Открыл блокнот с рисунками. Вчера, перед тем как уснуть, что-то там калякал...
Застыл, не донеся до рта тортик, крошки упали рядом с клавиатурой.
Хм, очень даже неплохо. Ранний Сальвадор Дали, в карандаше? Возникла ассоциация с "Лицом Мэй Уэст". Что-то совсем отдаленно похожее.
Стиль как будто не такой как у меня. И я вообще не помню, как рисовал эту женщину с черными провалами вместо глаз. Острые скулы... похожа на Тарью Турунен, из "Nightwish". Но певицу я уважаю, неохота оскорблять. Так что изображенную даму я скорее бы назвал "Дурунен". Надменная улыбка чуть раскрывает лепестки губ. Штриховка под глазами с сильным нажимом, скулы выделены. Женщина как будто летит на фоне... На фоне чего? Апокалиптические мотивы я никогда особо не приветствовал, все больше по хоррору.
Оказывается, во-он что хранит подсознание.
На заднем плане горят здания, машины перевернутые... А эта гора... Гора, составленная из скопища тел. Пустые глазницы, обрубки рук и ног, раззявленные рты с отвисшими челюстями.
Рисунок буквально сочится гноем разложения, а еще... чем-то несвежим - стухшим кефиром? Или плесенью на сыре. И лицо женщины - тоже.
Из куска слоеного теста вылезла начинка. Я глотнул кофе, но отвращение не заглушил.
Захлопнул блокнот. Со мной такое впервые, чтоб возникла тошнота от какого-то рисуночка, тем более от своего.
Позвонить Наташке, старосте, сказать что заболел. А у меня в самом деле, болит голова и всякая дребедень в желудке булькает, перекатывается. Какая учеба?
На телефоне пропущенные вызовы. В такую рань мне звонит только мама. Ну, или Анька - редко.
Я потыкал в мобильник. Ба!
Мне звонил Юрец. Чудеса.
У Юрца учеба начинается в октябре, и все лето он работает два через два, продавцом-консультантом в "Ашане".
Перенабрал его и прижал неожиданно прохладный пластик к щеке. Гудок, еще один. Я взял кружку и набрал полный рот кофе. Фиговый вкус, если честно.
- Ром? - звякнуло в ухе. Я поперхнулся. Глотнул кофе и закашлялся. - РОМА?
- Ты чего... чего орешь, блин?
- Что происходит, что творится? ЧТО ТВОРИТСЯ ТАКОЕ, РОМА?!
- Юр? - я отнял мобильник от уха, поглядел на экран. Вроде бы номером не ошибся. Из динамика понеслись всхлипы и причитания.
- Мама... мама! Моя родители! Ро-маа-а-а! - Юрец сорвался на затяжной плаксивый вой. Потом послышался грохот. Наверное, выронил трубку.
- Юра? Юрк? - позвал я. Слышно, как причитает в отдалении. Сошел с ума? Или что-то такое с мамой случилось?
С мамой и папой?
Представить родителей Юрца дерущимися невозможно. Интеллигентная (не от слова телега) семья, высшее образование, конечно же.
Я ткнул "отбой" и посмотрел на часы. Время у меня, в общем-то есть. Тем более, что вторую пару, кажись, тоже опаздываю.
Отправил Наташке-старосте смс-ку:
"Привет. Заболел, может к третьей паре буду"
Дело в шляпе. Наташка там прикроет, может и подтянусь попозже...
Так, я надел джинсы. Футболка грязноватая, но и так сойдет. Юрец мой друг детства, у нас между участками калитка в заборе. Пойду разузнаю, что за беда у товарища.
Я еще не знал, что на учебу мне больше идти не придется. Не знал, что в этот момент делала Наташка, наша отличница, идущая на красный диплом.
Тогда еще мир для меня оставался прежним, по крайней мере, с виду. Да и что может сломить беспросветную тщетность бытия?
***
Признаюсь: я бахвалился. Когда в трубку рыдает твой друг, как-то не до шуток. Но я привык ко всему относиться с юморком - так проще.
А сейчас ледяная рука поглаживала загривок, гуляла по спине. В желудке плескался полупереваренный ком пирога, облитый кофе.
Кто-то вскрикнул на улице, за забором. Мужик какой-то, наверно еще не отошел после вчерашней гулянки. У нас райончик самый сумасшедший в городе. Я еще давно хотел, помню, купить "Осу". Еще до того, как стали жить с Аней отдельно. А то лазили наркоманы по дворам, ночью. Участок с другой стороны выкупили зажиточные соседи, выстроили особняк. Камеры повесили, завели пса.
Но наркоманов это почему-то не отпугивает.
Головная боль и сушняк никуда не делись. Я по привычке захватил с собой автокарандаш и блокнот. Я в нем рисую все подряд - и по дороге на пары, и когда гуляем с Аней, (только она сразу же хмурит бровки), и в обеденные перерывы тоже. Особо не стараюсь, пишу в удовольствие. Для "беловых" работ у меня отдельный альбом.
Аню и ее родню жутко раздражала эта моя привычка. Потому что даже на похороны ее дедушки я притащил "набор художника".
Ну, рисовать мне конечно, не разрешили. Так что пришлось потом восстанавливать материал по памяти. Иной раз сложно представить свое хобби людям, а уж если интерес этот выбивается из общего тона...
Я опустил вниз загнутый гвоздик, заржавленные петли калитки скрипнули. В глотке - совсем пустыня, после кофе всегда так. Под ногами ковер из высушенных листьев и хвои: крутая у Юрца елка растет, зимой наряжают, гирлянды вешают.
Еще во дворе пальмы, мама Юрца увлекается растениеводством. Виноград сладчайший, без косточек, клубника, малина, персики...
Они всегда нас чем-нибудь да угощают. А мы их - помидорами. Моя мама их только и выращивает, ну и цветы еще.
Ветер легонько поглаживает кожу под футболкой, приятная прохлада забирается под джинсы. Надо, видно, сделать кислую мину, а то я иду и улыбаюсь как баран. Потому что с Юрцом хохочем почти всегда, когда встречаемся - условный рефлекс.
Бетонная дорожка, крыльцо, ступеньки. Уже с порога меня окутал тяжелый, медный запах.
Пот на спине и шее похолодел. На ногах теперь будто гири, шагу не ступишь. Пульс выдалбливал виски изнутри, а горло уже шероховатое, будто наждаком терли.
- Юр? Ау, чо там у тебя?
Сначала тишина в ответ. Потом показался Юрец - в футболке, заляпанной кетчупом. И на лбу тоже соус.
Но запах никуда не делся - кетчуп так не пахнет, - так что я от греха подальше отступил назад. Юрцу уже двадцать три, он живет с родителями, и до сих пор девственник - отношений у него никогда не было.
Достаточно предпосылок, чтобы спятить?
- Привет, - Юрец провел ладонью по лицу. - Что происходит? - голосок слабый, дрожит.
Какие-то шорохи, треск. Тут же картина возникла: мама Юрца, тетя Люда, ползет в куширях - вся в крови. Папа клокочет с ножом в горле.
Сам Юрец в бордовых перчатках. Из той же оперы, что и "кетчуп". Штаны в промежности темные, губы и брови прыгают, как под напряжением.
- Что... Ч-ч-тчт... - заикался он. Я скосил взгляд. Можно подхватить эту деревяшку, в крайнем случае, черенок от лопаты.
- Что там с твоими родителями? - прозвучало со стороны. Я не сразу понял, что это мой голос.
И что кто это там шебуршит сбоку, в огороде? В самом деле - раненная тетя Люда? Собаки ведь у Юрца нет.
Раздался гортанный крик.
- ОСТОРОЖНО! - вскрикнул Юрец. Я инстинктивно метнулся вперед, к палке.
Через огород к нам бежала соседка, Ленка. Мы с Юрцом помню, подсматривали, когда она купалась в летнем душе. Ничего толком не увидели, но я хорошо запомнил гамму чувств: стыд, интерес и возбуждение.
Мне тогда было лет тринадцать, Юрцу чуть больше. Получается, что Ленке этой сейчас уже за тридцать. У нее и муж есть, вроде.
Идет к нам, в развевающемся халате. С сырыми как после душа, растрепанными волосами. Лицо обескровлено, взгляд пустой.
В полах халата мелькала грудь. И белый, чуть тронутый жирком живот.
- Что за... - успел спросить я. Она размахнулась и отвесила Юрцу пощечину. Точнее не так: она прочертила ногтями четыре борозды у него в щеке и те тут же закровоточили.
- Эй! Ты упала что ли?! - вскрикнул я. Соседка бросила на меня взгляд.
Меня будто холодом обдало, несмотря на потные ладони. Юрец поднял кулачки в комичной стойке. Всклокоченный, потный. Баба ни слова не говорит, только буравит его взглядом и дышит, раздувая ноздри.
- Что случилось? - выдавил я, облизывая губы. Может, Юрец убил родителей, а потом еще и соседку изнасиловал? - Лена? Так тебя зовут?
Она зарычала и прыгнула на Юрца. Он взвизгнул и стал тузить ее кулаками. Соседка действовала споро и уверено, как будто всю жизнь провела за борьбой в нижнем партере.
Я сначала подумал, что может быть это даже розыгрыш. Скрытые камеры, мало ли.
Но когда Юрец заверещал от боли, я кинулся оттаскивать соседку. Вцепился в нее одной рукой, потянул, и Лена глянула на меня все тем же пустым взглядом. А потом подняла верхнюю губу и зарычала В промежутками меж зубами я увидел кровь с пеной.
Мочевой пузырь тут же задрожал, протестуя против такого зрелища.
Лена буравила меня взглядом, раздувая ноздри. Юрец клокотал: она сдавливала ему горло пальцами. Ногти впились в кожу вокруг кадыка, проступила алые капли.
- Отпусти его, тварь!
Соседка продолжала рычать. Встала, и одна грудь вывалилась из халата. Большая, чуть отвислая, с пупырышками. Утро-то прохладное.
Лена выставила вперед скрюченные пальцы с обломанным маникюром и поперла на меня. Сделала выпад пастью, как оскалившаяся собака. Я отпрыгнул в сторону, и железка изгороди чирканула по макушке.
Ручеек обжигающей боли сбежал по позвоночнику.
Соседка опрокинула меня. Мы перевалились через изгородь кульбитом, так что сверху оказался я, и девушка вгрызлась мне в предплечье.
Самые сильные мышцы в организме человека - челюстные. Факт.
Пнул соседку ногой в живот. На белесой коже отпечатался протектор подошвы. Краем сознания похвалил себя, за кеды, а то пришел бы в шлепках.
Я вмазал ей кулаком в нос. Соседка оторвалась от моего предплечья вместе с лоскутом кожи. Хлынула кровь, но боли почему-то не было.
Она встала быстро, как кошка. Пантера чертова. И шипит. Слюни блестят на губах, из ноздри стекает струйка крови.
Я подхватил палку. Удар пришелся соседке точно в скулу. Сейчас Лена не была для меня женщиной или там человеком даже, просто - опасная тварь.
Чтоб не упасть, соседка сграбастала живую изгородь. Виноград захрустел, зашелестели сухие листья, а я послал еще один удар вдогонку: специально метил в уже поврежденное место.
Переносица хрустнула, из ноздрей хлынул поток. Капли крови попали на бетонную дорожку, оросили виноградную лозу.
Красные бисеринки, на спелых ягодах.
- Ч-чщерт... Юрка! Что с ней вообще?
- Я... я... Не знаю! Я НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ!
Сломанный нос Лену не успокоил. Девушка перевернулась со спины на живот, напоролась ладонью на арматурину, и даже бровью не повела.
Зомби так быстро не двигаются. Да и не походила соседка на ожившего мертвеца.
На халате и на груди девушки образовался бордовый фартук, затекла кровь и в пупок. Халат теперь развязался полностью, так что я теперь видел и причудливо выбритый передок: широкая стрелка указывает на "вход".
- УБЕЙ ЕЕ! - завизжал Юрец. Сам он чем-то гремел, что-то искал, суетился. Соседка вновь поперла на меня. Теперь уже прихрамывая. По запястью у нее стекала кровь, и я почему-то подумал о распятом Иисусе и стигматах.
Дрын тренькнул и переломился. У соседки мотнулась голова. Лена теперь сидела на четвереньках, опустив голову, из носа продолжала струиться кровь. На щеке - рваная рана и в просвете видны желтоватые обломки зубов и язык, но все равно она пыталась встать, как робот с зацикленной программой. Или как пьяная вусмерть.
Юрец визжал, с перекошенной рожей. Потом мелькнуло солнце на железе, а после - влажный треск, хруст.
Черный провал. Помню, как цеплялся за изгородь, а желудок болезненно сокращался, выплевывая тортик, сырный пирог, кофе.
В глазах темно. Потом все стало темно-зеленым, потом серым.
После краски вернулись, но день показался выцветшим, как будто кинескоп у "телевизора" всего сущего подпортился.
После я различил соседку. Распахнутый халат - полы, как крылья мертвой бабочки. Ноги, руки, пальцы, голова - все это будто вылеплено из грязного воска. Стрелка-вход. Расколотая тыква, обрамленная паклей. И снова "малиновое варенье", с добавлением желтоватой, губчатой сыворотки.
Желудок вновь конвульсивно дернулся, но рвать было уже нечем. Юрец сидел на заднице, обхватив ладонями щеки. Рядом с ним валялся вымазанный топор.
В какой-то момент перестало существовать время. Я пошатнулся. Юрец глядел на меня, сквозь частокол пальцев: глаза навыкате и весь как мясник из бойни, в засохших и свежих брызгах.
- Я проснулся утром от криков, - начал он монотонным голосом. - Из комнаты родителей донесся грохот. Я давно не захожу туда, у нас негласное правило: не входить в комнаты друг друга без приглашения, по утрам и вечерам. - Юрец глядел сквозь меня, сквозь виноградную изгородь, сквозь пространство.
Он перевел взгляд на топор и отсел от него. Как обидевшийся ребенок от товарища.
- Но крики и стук не прекращались. И тогда я заглянул... заглянул туда, и она его... А потом бросилась на меня. Пришлось... мне пришлось...
- Все, хватит, - я поднял руку. - Понял.
И в голове уже начинали ползать тревожные паучки. Мы только что убили человека. Соседку, Лену. И конечно, я ни черта не понял.
А труп вот он - на дорожке.
Что дальше? Тюрьма?
По спине, несмотря на ласковое солнце, побежали мурашки. Юрец продолжал повторять одно и то же, всхлипывая.
Хотя может... Может она и впрямь взбесилась? И Юрец тоже? Они с ней заодно. Юрец поймал мой взгляд и спросил дрожащим голосом:
- Не веришь? Ты не веришь мне?
- Верю... Я не пойму ни хрена, что это... значит. Это ж соседка твоя, Ленка. Да?
- П-под-глядывали за ней, - прозаикался Юрец. Встал, согнул спину - разогнул. Потом отошел под навес, сбоку и плюхнулся на диван. Летом Юрка даже спит здесь, накрывается москитной сеткой. - Ты помнишь, как мы за ней подглядывали, Ром?
- Ну, она же не из-за этого взъелась?
Юрец тупо посмотрел перед собой. А потом разразился истерическим смехом, хлопая по дивану ладонью. По щекам текли слезы, он размазывал грязь по обивке, а пылинки танцевали в воздухе.
Сначала я думал, что Юрец успокоится сам, но истерика затянулась. Так что я подошел к нему и отпустил пощечину. Он клацнул зубами и уставился на меня почти что осмысленным взглядом.
- Юра. Объясни, наконец - что произошло?
- Я... не знаю! Мама убила папу. А потом накинулась на меня, с ножом. Мне пришлось... - он подавился и закашлялся. Я похлопал его по спине. Вымазал руку в крови, и подавил приступ брезгливости. Соседка на дорожке издала неопределенный звук, нечто среднее между кашлем и шепотом.
Мы с Юрцом как по команде уставились на нее.
- Это как зомби-апокалипсис? - спросил я. - Только часть людей спятила? Почему мы тогда... адекватны? Да смотри ты на меня, хватит уже! Ты истеричка что ли?
Юрец стал раздражать. А все потому, что я не видел, во что превратился его дом.
Он же глядел с непониманием. Почти такой же взгляд, как у соседки.
- Ну, конец света, зомби-апокалипсис! Не смотришь ужасы, а?
- Я не смотрю телевизор. И вообще фильмы, - Юрец закашлялся и встал. Прошелся под навесом, бросая взгляды на дорожку. - Но о зомби слышал, конечно. Что мы будем с ней делать?
- Ничего. Нужно... Наверное нужно вызвать ментов.
Я хотел спросить, почему он набрал именно меня, но промолчал. К кому еще мог обратиться Юрец?
Кроме того - я и сам не верил, что мы так просто позвоним в полицию. Уже тогда я стал догадываться, что соседка и родители Юрца - слова одной и той же песни. Одни и те же волоски большущей ЖОПЫ, в которую попало человечество.
ГЛАВА 2
Пока это были лишь ростки осознания, и я глушил тревогу (безуспешно). На самом деле Лена вонзила зубы не так уж глубоко, терпимо. Вдруг она на самом деле болеет бешеством?
Вдруг этот "вирус безумия" передается со слюной?..
- У тебя есть перекись или йод? Надо обработать раны.
- Пошли, - мотнул головой Юрец. Он явно обрадовался тому, что можно заняться чем-то более привычным, чем раскалывание черепа топором.
Обычно дома у Юрца прохладно. Сейчас в легкие сразу прокрался удушливый, влажный запах и тошнота опять подступила к горлу. Юрец чуть прихрамывал, а я держал раненную руку на весу.
Зашли в ванную. Темно, единственное окошко у самого потолка. Совмещенный санузел. Тряпка в бурых пятнах валяется возле корзины для грязного белья.
Мы умылись по очереди, фыркая и отплевываясь. Я вдруг подумал, что если это массовая хрень, то нужно как-то обезопасить себя. Ведь есть и другие соседи.
Или Юрец все-таки спятил?
Юрец открыл шкафчик. Внутри лекарства, снаружи, на дверце - заляпанное зубной пастой зеркало. Мне мое отражение совсем не понравилось: бледный мальчишка, с щетиной на подбородке, под глазом пухнет синяк.
Юрец уже промокал царапины, и я тоже смочил ватку в перекиси, и приложил к ране. Перекись зашипела, и пена скрыла рану - приятная прохлада.
Санитарно-гигиенические процедуры мы проделывали молча, каждый думал о своем. До меня только сейчас стало доходить, что произошедшее не сон. Исправить ничего нельзя, нельзя стереть сегодняшнее утро ластиком, нельзя удалить, как строчки в "Ворде".
Рану я еще и йодом залил. Больно, но зато в груди появилось спокойствие.
Впрочем, от укуса психозомби йод вряд ли помогает.
Соседка не походила на живой труп (груди под халатом, стрелка, ножки), но разума в ее глазах совсем не было. Она рычала и скалила зубы. Она кусалась.
- Лена... хотела убить нас, - Юрец будто подслушал мои мысли. - Посидим на кухне. У меня в комнатах беспорядок.
Я засмеялся. Юрец уставился на меня, как на идиота, а потом подхватил смех. Сначала невесело, но спустя десять секунд мы уже покатывались, как обкуренные. Так ржали, что у меня даже желудок скрутило. Только сейчас понял, как это - хохотать до коликов.
- Хотела убить, - я вытер слезу и плюхнул зад на стул. - Хотела! Но - почему? И что теперь?
- Моя мама убила отца, - в сотый раз повторил Юрка. - И хотела убить меня, - он посерьезнел и как будто даже постарел. Сейчас он как раз походил на своего папу. Чуть сутулый, чуб зализан вверх. Юрец не зачесывает его, волосы сами растут так странно.
- Ты завтракал?
- Теперь не знаю, - я улыбнулся. До сих пор кислый привкус во рту. - Чаю бы выпил.
- Я сейчас блины разогрею.
Он вытащил из холодильника какие-то оклунки, тарелочки, загремел металлической посудой. "Олейну" достал.
Потом вытащил сковородку, пощелкал поджигом плиты. Конфорка ощерилась голубыми язычками пламени, и Юрец что-то шептал под нос.
Возможно, он все-таки тронулся. Ну а сам я продолжал сидеть за столом, уперев локти в клеенку. Кухню с трех сторон заливает свет - высокие потолки, огромные, чуть ли не панорамные окна с чистейшими стеклами.
Никаких мыслей в голове.
- На учебу, так думаю, сегодня точно не пойду, - я вдруг представил, что сейчас происходит в универе. Наташка приходят спозаранку, следом остальные девчонки, пацаны и...
Столько всего произошло, а я даже не вспомнил про блокнот. И вообще, где он?
Ощупал передний карман, так и есть. А то крышка эскизам, и вчерашней бабе - "Дурунен". Почему-то мне казалось, что это важно, сохранить ее набросок. Вытащил обломки карандаша, любимый был - Анька подарила.
Зашипело масло. Юрец орудовал лопаткой, потряхивая сковороду.
- Что мы будем делать? - в который раз спросил Юрец.
- Нужно позвонить еще кому-нибудь. - Я положил рядом с блокнотом мобильник. Хорошо, что у меня неубиваемый "Nokia N79". - Кольке или Виталику, хоть кому-нибудь. И... щас.
Набрал Аню. Гудки, гудки, но это ничего не значит. Мы же поругались и может, она не хочет брать трубку. А может и не слышит, тоже - НА УЧЕБЕ.
Я протолкнул по горлу комок. Послушал бестолковые гудки, бубнеж женщины-автоответчика и отложил мобильник.
Напился прямо из графина. Юрец накрыл блины крышкой и стекло моментально запотело.
- С печенкой, - пояснил он. - Мама наготовила...
И отвернулся к стене.
Я пил, и желудок распухал.
После я еще несколько раз пытался дозвониться до Ани. Ничего. Потом позвонил матери, но и она не брала трубку. Юрец тем временем вытащил тарелки, и шмыгая носом, переложил блины. Золотистые, с коричневой корочкой.
Безумие - принимать пищу вот так, когда в доме покойники, когда неостывший труп соседки, с расколотой башкой валяется во дворе.
Тогда я еще не знал, какие безумия ждут нас дальше.
- Ты не забрал топор? - сказал Юрец. Я выплыл из омута мыслей.
- Нет.
- Надо было забрать. - Он опять шмыгнул носом. - Вдруг они полезут?..
- Слушай, - я вытер рот тыльной стороной кисти. - Ты уверен, что...
- Я знаю, о чем ты думаешь, - перебил он меня. - Ты думаешь о том, что я спятил. И что соседка - тоже сошла с ума. Но я ГОВОРЮ тебе: происходит какая-то хрень. И нам нужно выяснить...
Раздался звон разбитого стекла. Из глубины дома. Юрец вздрогнул и чуть вжал голову в плечи, потом развернулся и вытащил из держателя два тесака.
Один положил на клеенку передо мной.
- Ты уверен... Ну, про родителей.
- Уверен. Кто-то разбил окно и лезет в дом, - шепнул Юрец. Зрачки у него расширились и перекрыли радужку. - С улицы.
Он медленно вышел из кухни. Я взял нож и пошел за ним. Одно дело ударить кого-нибудь по голове черенком от лопаты, и совсем другое - пронзить ножом. Не думаю, что способен на такое.
Но тесак все-таки взял и поплелся за Юрцом.
Он пытался подпереть дверь шкафом-вешалкой.
- Помоги! - просипел он. Я без лишних вопросов стал толкать, хоть и не понял, чего это Юрец решил забаррикадироваться. Шкаф скрипел и царапал ножками пол.