Утром того же дня Василич вышел на крышу, размяться и поймать пару крышевых мышей, а заодно и осмотреться, не прибавилось ли красавиц на соседнем доме. Он был на редкость проницательный на это дело кот. Сиреневая шкура его заиграла голубыми волнами, когда он мягко потянулся, а уши навострились в сторону Севера.

Князь точно не приедет, подумал Василич. У них там, чую, свадьба, неужто водяной лев решил забросить свою холостяцкую жизнь, я погляжу. Он повел синим носом и вздохнул. Красавиц на крышах не прибавилось, а даже убавилось, ввиду массовой и масштабной застройки. Этак, проведу свою жизнь одиноко, а то и эмигрирую в какой деревенский квартал, наподобие Выхино, кот грустно посмотрел вниз.

Василич был снобом и почитал новостроенные окраины за глушь и провинцию, где на крышах не сыскать порядочного кота, а крышевых мышей давно повывели и заменили на злобных тараканов. Ну, скажу я вам, это наполовину правда, так как еще там развели препорядочно всякой модной живности, навроде телевизорных шушер или собак на поводке. Впрочем, не об этом речь.

Эх, решил Василич, уйду в монастырь. Там, как раз, на соседней крыше три сестры живут, хвосты до первого этажа, глазища как вылизанные тарелки, а шерстка - ну прямо бархатный коврик. И мышей на монастырской крыше пруд пруди.

Василич мечтал. Он-то прекрасно знал, что там уже обитает целое семейство котов, - мама, папа и четыре котенка. И еще злобный котище, непонятно какой породы и принципов, с которым Василич даже схлестнулся как-то на идеологической почве. Тот замыслил, что всех мышей надо изгнать, а на их место телевизорных шушер насадить, чтобы было и развлечение, и пропитание. Нынче ведь в каждой квартире по телевизору, так ведь ничего не стоит этих шушер столько наразводить, что и продавать можно, и за границу, в Сенкт-Питербург или даже Крым, и себе хватит. Василич с ним пошел на спор, и вся округа насмотрелась вволю, как они друг другу усы выдергивали, пока пара умных воробьев не опрокинула на них цветочный горшок. С тех пор Василич нудно всем рассказывал, как важны мыши для пропитания и поддержания кошачьего общества в наилучшем идеологическом состоянии. А с тем котом больше не разговаривал.

Он еще разок потянулся, изгибая пушистую спинку, потерся слегка о краешек старой железяки, чихнул напоследок и скрылся.

Такое ясное утро никак не может остаться без хорошей и славной истории, это вам с уверенностью скажут подвальные ежи и белые хухри, что живут на стенах и сыплются иногда прямо кому-нибудь на шляпу. Они повидали немало таких историй и до сих пор не устали их переиначивать и рассказывать всем проходящим гражданам, поэтому если сыпанется вам пара хухрей на шапку морозным весенним днем, то вполне возможно, что вспомнили они о счастливой любви двух старых дворняжек, что обитают в Сокольниках под старой картонной коробкой. Конечно, наслушавшись телевизорных шушер, снобов и зазнаек, или каких-нибудь собак на поводке, вы можете поклясться прямо здесь, при мне, что историй этих случается немного и все они малоувлекательны, но, скажу я вам, не всегда стоит смотреть на жизнь, как выхинские тараканы.

По дорожке шел молодой человек, среднего роста и среднего настроения, у него не ладилось на работе, и горшочные кактусы распускали по всему офису презлобные сплетни и про молодого человека, и про его компьютер. Те, конечно, не были виноваты ни в чем, но часто на это не обращали внимания и продолжали угнетать и задавливать. Компьютер сочувствовал хозяину и даже пытался изредка напевать ему или показывать смешные картинки, но тот еще больше уходил в себя, а иногда являлись даже неизвестные лица и переворачивали компьютеру все внутренности, отчего неделю еще болело у него в области вентилятора. А горшочные кактусы тем временем напускали еще больше сплетен.

Молодой человек был грустен, размахивал слегка портфельчиком и наблюдал за мостовой. Она однообразно извивалась перед ним, исходя иногда рябью камушков, пытаясь даже бросить пару асфальтовых шуток, но молодого человека это так и не проняло.

И случись тут, что Василич именно в этот момент потянулся лапой за мышкой на соседней крыше, но не удержался и рухнул прямо в расщелину между домами, пролетел пару метров, попытался ухватиться за растянутые между стен бельевые веревки крышевых мышей и грохнулся прямиком в мусорный бак своего давнего врага, подвального строчильщика, откуда пулей вылетел на дорогу и вцепился в ногу молодого человека.

Если вас на Остоженке схватит за ногу сиреневый кот, не удивляйтесь, а из приличия, как молодой человек, промолчите и продолжайте двигаться дальше, чтобы никого не напугать и не прослыть человеком немодным и скучным. Василич испуганно повисел на ноге еще немного, сердце его отошло через пару переулков, где он слез с ноги, вильнул сиреневым хвостом и пошел дальше с дружелюбным юношей, изредка косясь на него малиновым глазом и распугивая ежей-плитачков, чтобы не путались под ногами.

У молодого человека было пасмурно на душе, ему все мерещились сиреневые коты под ногами, светофоры, как сговорились, показывали только красный свет, а небо хмурилось и нагнетало обстановку.

Но не бывает так, чтобы прямо с утра вас за ногу схватил сиреневый кот с крыши, и ничего чудесного не случилось. Василич так увлекся, разгоняя асфальтовую мелочь для нового друга, что заигрался и угодил прямо тому под ноги. Молодой человек споткнулся, взмахнул портфельчиком, модные очки его взметнулись ввысь, и приземлился он прямиком на очаровательнейшую девушку, в сиреневом пальто и пушистой шапочке, столкнув ее в весеннюю, добрейшую лужу, которая не преминула поприветствовать гостей куплетом, сочиненным намедни вечером с лягушками из-под люка под бутылочку и закуску.

- Хам! - завизжала девушка, мокрая и несчастная, отбрыкиваясь от балбеса, шарившего в доброй весенней луже в поисках прозрения, - слезьте с меня, убирайтесь, и-и-и, ненавижу!

Василич метался по краю лужи, раздумывая, не броситься ли ему в пучину спасать от дикой кошки милого друга, заламывая в отчаянии лапы и мяукая на всю Остоженку, распугав на километры вокруг всех сорок и кустовых воробьев, и даже перекричав приезжего тамаду на свадьбе водяного льва, отчего и Северный князь нахмурил медные брови и повел носом по ветру.

Наконец, вопли пушистой девушки достигли такого накала, что даже Василич рискнул обмакнуть кончик хвоста в лужу, и молодой человек с шумом поднялся, прозрев и окатив кота порцией весенней доброты и мокрого закусочного пения, неловко схватил девушку за рукав, оторвал и его, смущенно и нервно поднял из лужи некогда голубую шапочку и нахлобучил прямо на золотистые кудряшки. Девушка замолчала, носик ее стал подергиваться, еще сильнее, сильнее, пока она не заревела горючими слезами, на потеху всем остоженским жителям, которые уже успели высунуться из стен, люков, свеситься с крыш и веток, сделать ставки и перетереть по случаю косточки Похрышу-махрышу, открывшему ларек прямо над вороньим гнездом, с шумом и воробьиной дискотекой, где каждую ночь стоит гам, и обязательно кому-нибудь ломают голову или табуретку.

Молодой человек, не зная, что и делать, стоял столбом, ухватившись за светофор, который даже показал зеленый свет по такому поводу, рядом примостился мокрый Василич, держа друга за ногу, усы его висели, и шерстка подрагивала, он молчал и думал, как бы ему невзначай спереть оторванный сиреневый рукав.

- Позвольте, - молодой человек протянул девушке рукав, - я вам помогу хоть...

- Убирайтесь, отстаньте от меня, вы, - сквозь слезы процедила девушка, не обращая внимания на хохот и гам вокруг, сорвала с головы шапочку и побежала скорее домой, через Пречистенку, под защиту тамошних хухрей и сорок, которые достойно ответили на дразнилки и насмешки остоженских хамов, и даже устроили побоище наподобие футбольного где-то на нейтральной крыше, отчего у половины пречистенских и остоженских сорок еще целый месяц недоставало перышек в хвостах, но зато все были довольны и веселы.

Молодой человек так и остался стоять, еще более унылый и огорченный, с рукавом в руке. Василич сочувствующе гладил его по ноге, всячески одобряя и поддерживая, а заодно примеряясь, выйдет ли из рукава ему новый фартучек и хватит ли на подарок кошечке с крыши музыкальной переулочной школы, поэтому он старался держаться поближе к молодому человеку, чтобы не упустить момент. Его новый друг поежился и побрел в офис, распугав до полусмерти начальников и надоумив горшочные кактусы на пару глупых и пошлых шуток, расстроенный на весь день.

Вечером, подсохший и умытый, он побрел домой. Василич мерно скоротал день в продовольственном магазине за беседой и картами с крысами, подождал часов до шести и вызвался провожать друга до дома. Метро вызвало у него самые неприятные ассоциации, оно мерзко дергалось и толкалось, со стен свисали какие-то сомнительные личности и извивались в агонии, хотя то были вполне приличные и воспитанные держалки, измотанные жизнью и семейными сварами. Вышел молодой человек уже в сельской местности, где-то поближе к Выхино, Василич торчал у него на спине, перебирая лапками и оглядываясь в поисках собак на поводке. Он чувствовал себя неуютно, пока не добрались они вместе до пятого этажа гнуснейшего вида высотного дома, где с крыш за километр вокруг были слышны визги и распевания тараканов и прочей невоспитанной молодежи.

В лифте с ними ехала кошечка яркого оранжевого цвета, от которого у Василича усы встали дыбом, она нежно взглянула на него, но он, как и положено столичному снобу, распушился и уткнулся в плечо спутнику. Кошечка вежливо поздоровалась, она была из хорошей московской семьи и умела даже петь зарубежные песни, чарующие и мяукающие, но Василич только буркнул что-то невразумительное в ответ, отчего она слегка огорчилась и вышла между третьим и четвертым этажами, даже не оглянувшись на него.

В квартире Василичу понравилось больше, она была чистая и двухкомнатная, он сразу выбрал себе комнату побольше, и даже почти по-хозяйски заглянул под диван в поисках тараканов. Таракана он все же нашел потом на кухне, тот одиноко коротал время за хлебницей, изредка делал походы за едой, затаривался на неделю крошками и обрезками, пел задумчиво вечерами и вполне мирно уживался с квартирным господином и диванным сторожем. Диванный сторож той же ночью спросонок наступил Василичу на хвост, так и познакомились; ночь они втроем с левым хозяйским тапком провели тихо и задушевно, и молодой человек утром все никак не мог понять, куда же подевалось из холодильника, держащего с диванным сторожем круговую поруку, пол-литра кефира.

Сам хозяин, он же квартирный тараканий господин, он же бяка-бука из мифов и легенд, что процветают нынче в любой семье лампочных жуков, которого никто не видел, но который бродит в темноте, и это доподлинно известно, он же - известный нам молодой человек, - спал ночью плохо, ему снились сиреневые коты, которым он каждые полчаса отрывал хвосты, отчего в руках у него оставался пушистый рукав, и к утру их накопилось уже на подарки целой сотни кошечек с крыш целой сотни музыкальных школ. Утром он проснулся, и перед глазами его мелькали в солнечных весенних брызгах сморщенный носик, нежнейшие и изумительнейшие глаза, и пушистая шапочка на золотистых волосах. Василич, заглянувший с утра в дверь поздороваться и осведомиться насчет завтрака, оживился, вильнул хвостом и пошел разносить сплетни новым знакомым. Квартирные жители пока не пообвыклись с ним, а потому внимали Василичу сосредоточенно и уважительно, отчего и он не терял своего столичного шика, и квартира получала свежайшие сплетни.

Весь субботний день молодой человек задумчиво рассматривал рукав, даже постирал его хозяйственным мылом, отчего ткань пришла в совершенную негодность, и Василич поспешил под шумок спереть ее, пока не приключилось чего-нибудь еще похуже. Все выходные хозяин мрачно просидел в кресле, бездумно таращась в телевизор, и обнаглевшие вконец телевизорные шушеры творили, что хотели, показывая всякую дребедень и издеваясь над несчастными настенными часами, имевшими музыкальный слух и советское литературное воспитание. Молодого человека что-то угнетало, он никак не мог понять, что именно и зачем, искал два дня рукав, нашел где-то под кроватью, но ненадолго, потому что Василич перепрятал его в настенные часы, переселив на время кукушку в заварочный чайник. Потом снова началась рабочая неделя, потянулись никчемные, тягомотные дни, омрачаемые насмешками кактусов и косыми начальственными взглядами, Василич тем временем в новой квартире пригрелся и решил на недельку задержаться, тем более, что диванный сторож исправно снабжал его кефиром и солеными анекдотами, и даже оранжевая кошечка, изредка пробегавшая по лестнице, не казалась уже столь провинциальной и глупенькой.

И случись так, что потихоньку вечно измученное и одинокое сердце молодого человека стало отогреваться и позвякивать-потренькивать по ночам. Василич поначалу все никак не мог понять, откуда же идет такой пречудесный перезвон, который день ото дня становился все громче и звонче, поначалу даже заподозрил таракана в порочной страсти к дочке лампочного жука из абажура, и сурово подглядывал за всеми в квартире дня три, засовывая носик во все щели и розетки, виляя напряженно хвостом и облизываясь от радости. Наконец, сердце молодого человека ночью на пятницу так трянькнуло, что Василич подскочил и прибежал вместе с газетой из другой комнаты, сел на краешек кровати, замер и начал слушать вполуха, решая заодно кроссворд. Через полчасика он вытащил из гитары перепрятанный рукав, приволок к изголовью кровати и уложил покрасивее, затем позвал таракана, задремавшего перед телевизором, и они вместе слушали всю ночь, как замечательно звенело и трянькало влюбленное сердце.

На следующий день, куда как более пасмурный и невеселый, чем неделю назад, молодой человек шел на работу, полагая наивно, что в плохом настроении. Между тем сердце его взбудоражено звенело колокольчиками, рассыпая вокруг золотистый иней, припорашивая тротуар и рассыпаясь на головы прохожих, и вокруг все приобрело странные и нечеткие формы, из стен то и дело высовывались странные создания, по асфальту шмыгали мелкие и большие твари, отчего молодому человеку было удивительно и неловко. Рядом с ним вдруг материализовался странно знакомый, будто родной и привычный сиреневый кот, тот нагло шел, задрав хвост и распугивая малышню под ногами, камешки в мостовой вдруг зарябили, словно напевали чарующий и утешительный мотив, а люди вокруг смотрелись до странности живо и вдохновенно, единственно не видя всех этих чудесных явлений. Они, словно тени, метались по тротуару и дороге, спотыкаясь, толкаясь, не видя друг друга, а между ними порхали ласточки, носился с шариками молоденький ветерок, и все дышало прекрасным пасмурным днем, с пронзительным ветром и довольным, желтым и сонным небом. Молодой человек протер очки, он шел, стараясь не привлекать к себе внимание, косясь на все эти странные вещи, и все больше чудесного проступало в мире, сиреневый кот довольно улыбался, крышевые мыши свесили вниз свои мордочки, оживленно обсуждая колокольный звон с первых этажей, кроты нервно стучали вверх, в асфальт над головой, чтобы не мешали спать, а переулочные сторожа высунули нос на улицу и даже надели шапки на случай хорошего весеннего снега.

Василич шел довольный, ведя молодого человека к доброй луже, чуть подсохшей, но тоже довольной, юноша здорово испугался и обрадовался всей этой странной компании вокруг него, и хухри радостно завизжали, когда парочка свалилась ему на голову и перепугала до полусмерти.

На миг все смолкло, светофоры пригнули головы, ежи-плитачки втянули иголки, а подвальный строчильщик вынес заранее припасенную кляузу, свернутую трубочкой в пакетике из-под хрустящей картошки, протягивая ее вверх на дрожащих лапках, - посреди улицы горой встал на костлявых ногах Северный князь, учуявший звон колокольчиков, старый и мудрый; он, как и положено новоприбывшему в подвластные края правителю, всем живо пока интересовался и везде успевал. Ростом выше домов и троллейбусных проводов, он сурово посмотрел на золотистый туман и улыбнулся в бороду, переступил худыми ногами, так как отдавил хвост какой-то бедной мыши, громогласно извинился и остался стоять так, глядя вслед молодому человеку. Тот смущенно и испуганно шел дальше, часто оборачиваясь и кланяясь слегка, чтобы никто не заметил, и с радостью спрятался в ближайший переулок, переводя дух. Правда, с подоконника тут же слез старый гриб, мирно поживавший в забытом горшке, он замыслил набрать себе золотистого порошочку, от которого славно рос молодняк. Молодой человек терпеливо вжался в стену, пока гриб набирал себе горсточку, кряхтя и подмигивая, потом пулей метнулся из переулка и со всех ног ринулся к метро, где измотанные держалки с радостью его встретили. С молодым человеком давно не разговаривали о дележке совместно нажитого имущества поручни и сиденья, он то и дело вытирал рукавом лоб, надеясь только на родную квартиру и оживленно поддакивая. Из метро он несся на крыльях, вбежал домой и запер дверь на все засовы, потом запер дверь в комнату, придвинул к ней шкаф, уселся в кресло, укутался до ушей в плед, надел шапку-ушанку и включил телевизор, на что из заварочного чайника послышались стенания и ритмичное кукованье, а из-под дивана вылез сторож и выдернул розетку, погрозив молодому человеку пальчиком.

Василич вернулся к вечеру, принес сахару и зефиру, уселся рядом с закутанным по уши хозяином, похлопал лапкой по одеялу, на что звонко ответили колокольчики, удовлетворенно мяукнул и сел за телефон названивать новым подружкам снизу. Оранжевая кошечка его игнорировала, что несомненно огорчало, так как он уж оттаял от столичных закидонов и стал обычным сиреневым котом, неистребимо обожающим поспать, поесть и потянуться, а заодно и рассудить о жизни.

Все выходные ушли на увещевания хозяина квартиры, выманивание его из-под одеяла зефиром и тостами с сыром, даже таракан изготовил крючок, прицепил к ниточке и вместе с семейством лампочного жука пытался стащить одеяло, и только к ночи на понедельник молодой человек сидел на кухне, сытый и ухоженный, готовый победить всех на свете подвальных строчильщиков, любить всех тараканов и поить диванного сторожа кефиром хоть каждый день. Сердце его звенело и разламывалось от сладкой истомы, душа пела, а мысли сводились только к тому чудесному мгновению, когда увидел он золотистые кудряшки под пушистой шапочкой.

Наутро всей улицей провожали его к Пречистенке, куда убежала девушка, где молодой человек на пару с Василичем показывали всем сиреневый рукав, и потихоньку переходили с улицы на переулок, от дома к подвалу, и дальше по набережной, а затем, уже ближе к вечеру, настала череда томных однотипных кварталов, где между детской площадкой и мусорным баком приютилась брошенная лапушка-мышка, изгнанная тараканами из той самой квартиры, где поселилась теперь девушка, по которой так сильно она убивалась. Крохотной лапкой мышка указала куда-то наверх, на самую верхотуру, этаж так пятнадцатый, отчего Василич мяукнул сдавленно, - он не любил высоты. Молодой человек сдвинул кепку набекрень, взял в ладонь мышку и мужественно пошел к дому. По дороге к черному и ужасному подъезду он столкнулся с той самой девушкой, на этот раз в синем пальтишке, с разбегу ошарашил ее признаниями в самой чистой любви, рассказами о сиреневых котах, грибах и золотистом тумане с горшочными кактусами, потряхивая оторванным рукавом и протягивая что-то странное в ладони, и все это - с глазами, горящими как солнечный янтарь. Кепка его упала в лужу, где ее подобрал Василич, а девушка стояла и не могла понять, то ли бежать ей от этого молодого человека, то ли стоять и вдыхать его золотистые чары, сверху тараканы грозились черными лапками и вешали все проклятья, которые могли припомнить, а вокруг собрались окрестные жители и даже пара собак на поводках. Как отметил Василич, собаки были на редкость безобразны и невоспитанны, поэтому он с радостью снова бросился под ноги молодому человеку, потянул за поводки и опрокинул влюбленных в очередную добрейшую лужу.

Через час они сидели на кухне пятнадцатого этажа, пили чай с печеньем, тараканы с жалобами и проклятиями - кто собирал пожитки, кто убирался в помещении, оставленный под честное слово, Василич довольно свернулся калачиком на теплом электрическом чайнике, мышку водворили в замечательного вида телевизор, а телевизионных шушер изгнали взашей до тех пор, пока не стали они культурнее и образованнее, и даже научились петь на разные голоса. Молодой человек, закутанный в одеяло, горячо рассказывал и о встрече с Северным князем, и о таракане за хлебницей, и про то, как стирал мылом драгоценный сиреневый рукав, и искал ее в золотистом тумане, окутавшем в эту ночь всю Москву и пригороды, и нашел, на радость подвальным ежам и белым хухрям, а девушка смеялась, смущенно откидывала с плеч кудряшки и недоверчиво глядела на чайник, где туман приобретал сиреневые оттенки и, словно невзначай, сворачивался клубком как сытый, домашний кот, а за окном падал самый настоящий, золотистый весенний снег.