Вот сколько себя помню, всегда ненавидела физкультуру. Потому что, я думаю, на уроках насаждались коллективные виды спорта.
Когда много людей вокруг шумно что-то делают, я впадаю в ступор.
Да и вообще всяческая физическая активность, ну, кроме плавания или походов в лес, вызывала у меня отвращение.
И сколько себя помню, зима доставляла мне радость только до момента отправки меня в школу.
На прогулках в детсаду мы резвились в сугробах, носились на коньках, строили крепости.
В семь лет началась школьная каторга. И даже две - еще и музыкалка.
А потом еще и в оркестр после всего этого.
То есть, зима стала временем года, когда холодно и темно всегда. Утром по темноте в школу, в короткие перебежки между занятиями толком и глаза-то не разлепить.
Вечером по темноте домой.
Были какие-то принудительно-школьные выползы на беговых лыжах по парку. Но казенное снаряжение, кирзовые ботинки всегда не того размера, выкашивало ряды класса на последующие недели две.
После окончания всяких учеб, зима так и осталась нелюбимым, темным, холодным и неуютным местом.
Просто я не догадывалась, что и в этой пустыне тоже есть оазис.
С красивыми людьми, стильно одетыми и грациозно двигающимися.
С искристым снегом, в котором и на котором приятно валяться.
Что бы я не отличалась от обитателей оазиса, мне были вручены атрибуты счастья:
Почти рыцарские доспехи - защита - бить, наверное, будут.
Мешковатая одежда, на два размера больше - призрачный шанс спрятаться в складках тряпья и прикинуться ветошью.
Доска - совершенно ни чем не напоминающая средневековую колоду, и даже вполне легкая, если оценивать вес руками.
Однако, когда обе ноги неподвижно к ней пристегнуты, вес утраивается. Ну, и не сбежать.
Но больше всего мне понравился шлем.
С одной стороны он давал ощущение защищенности, но с другой стороны, становилось понятно, что бить будут по голове.
Борьба мозга с телом. Тело постоянно падает, а мозг подсказывает, что нужно падать на попу и еще руками опереться.
Оказывается идиот он, этот мозг. Надо при попытке падения тела, нырнуть вперед. Догнать ускользающую доску.
Ну, и опять, я престала бы видеть красоту зимы вокруг, углубившись в поиски своего тела и размещении его в пространстве, если бы не команды Проводника В Оазис.
- Посмотри, какая красота вокруг...
С вершины горы открывалась живописная перспектива, как принято говорить или даже писать.
А вниз по склону красиво скользили лыжники и бордеры в красивых разноцветных одеждах.
Кстати, те, что бордеры, то есть прикованные к доскам, как и я, все были подчеркнуто небрежны и мешковаты, тоже, как и я.
Ну, видимо, этоткакего - тренд такой значит...
То есть в стиле...
Осталось только исполнить такой же грациозный спуск и меня примут.
Ну, конечно же, я тут же грохнулась и практически не поднималась все время катания.
У меня ничего не получалось, я все не так понимала и делала не так.
Проводник, наверное, злился на меня, хотя и лил елей в мои уши.
Но, может, у него другие поводы не ругать меня есть.
Хоть бы поцеловал разок.
Поймала себя на мысли, что хочу его сильных рук.
И опять грохнулась, подумав, что точно их сейчас получу в виде затрещины.
Но его кто-то отвлек, и я тоже отвлеклась, лежа на спине, головой вниз по склону.
Оказывается, зимнее солнце тоже греет.
Очнулась когда кто-то, проезжая мимо, обдал меня снежным душем.
Проводник В Оазис сказал, что это сосед, который позвал на вечером к себе.
В то, что будет вечер лично у меня, лично я не верила.
Несмотря на адреналин от новых ощущений, я уже понимала, что вот-вот рухну и впаду в сон прямо там, где рухну...
Но в меня тут же было заправлено свежее ракетное топливо в виде глинтвейна и горячих бутербродов...
И в бой.
Потом мне как-то удалось усыпить бдительность Проводника, и он оставил меня в покое.
Проносился мимо такой же красивый, как Боинг на взлете только вниз.
Потом опять проносился мимо, как еще что-нибудь красивое - сил нет придумывать аллегории.
Иногда мы с ним встречались внизу, он цеплял меня к швабре подъемника и как-то сам пристраивался.
Я втыкала свою большую в шлеме, бестолковую голову в его плечо и отдыхала...
А он говорил какие-то приятности.
Потом я уже и с опорой стоять не могла, и мы поехали домой.