Аннотация: Если бы я вёл дневник в шесть лет, то я много чего мог там понаписать. Но у меня хватало других дел, поэтому тогда я ничего не записывал. Время действия - 1968 год.
Очень мне нравится читать книги в стихах. Читаю я только книжки с картинками, а если картинки ещё и цветные - это мне нравится в два раза больше. Книг без картинок я не читаю. Они неинтересные.
Про природу мне стихи тоже не нравятся, я их пропускаю, только картинки смотрю. Мне интересно про жизнь. Вот, один из самых-самых моих любимых стихов, которые с картинками:
Закопченную кастрюлю
Юля чистила песком.
Два часа в корыте Юлю
Мыла бабушка потом.
Да уж. Бабуля лучше сама бы кастрюлю десять раз оттерла, - Юлю дольше отмывать пришлось. Я такую Юлю лично знал. И бабулю её знал. Бабуля - бывшая подпольщица. По крайней мере, так про говорили. У неё раньше был дом в деревне, то ли с погребом, то ли с подполом, и она там что-то прятала.
Смотрю картинки, тут их целых две. Вернее, когда читаю, - одним глазом смотрю картинки, а вторым - читаю.
На первой картинке - сама Юля. С виду обычная девочка в платьице розовом, с беленьким бантиком, таких у нас по двору много бегает.
Сидит Юля на песке на корточках и трёт тряпкой кастрюлю. А кастрюля огромная. Даже не кастрюля - а кастрюлище, вся в черных пятнах. Здорово, видать, закоптилась.
Юля не ленивая, работает тряпкой на совесть. От кастрюли грязь так и летит во все стороны. Слева от Юли стоит кошка и испуганно смотрит. Почему я понял, что кошка испугалась? - так у неё глаза круглые, и хвост столбом. Грязь же от кастрюли летит, и кошке страшно.
А справа, в самом низу, нарисована собака. И хотя она спиной к нам, понятно, что собака шла по своим делам и остановилась посмотреть - и что же тут делается. Хвост тоже подняла, значит, заинтересовалась.
У Юли пока только руки черные. И платье пока немного забрызгано, только в самом низу пятна черные, небольшие. Значит, бабуле не только придётся мыть Юлю, но и платьице юлино отстирывать. И носочки тоже заодно отстирывать, на них вон тоже пятна. А потом сушить, и гладить. И сандалики юлькины чистить. В стихах про это нет ни слова.
Картинка вторая. Тут Юлина бабушка, - такая полная, в очках. Лицо доброе. Прическа у бабушки называется "всё в пучок", такие прически только бабушки одни и носят. Сразу понятно - Юлина бабуля. Моет Юлю. И почему то в корыте, а не в тазу.
Таз металлический, с ручками, а корыто без ручек. В тазу обычно моют маленьких детей, которых опасно мыть в ванной, потому что они там могут утонуть.
А в корыте детей не моют. Я ни разу не видел, чтобы в корыте мыли детей. Корыто совсем для другого. Из корыта кормят. Гусей, ещё кого-то из домашних животных, не помню уже. Но в основном, из корыта кормят поросят. То есть, у поросят отобрали корыто и стали в нем мыть Юлю, - ну, чтобы таз не пачкать.
Поросята, наверное, обиделись и ушли. Их нет на картине. И кошка с собакой тоже ушли. Их тоже нет.
Саму Юлю не видно из-за мыльной пены, только голова торчит. На её голову бабуля из черпака воду льёт. Пузыри мыльные так и летят. Юля улыбается. Бабушка - тоже. Всем весело. Ну, может, кроме поросят. У них отобрали корыто, но такова жизнь, или, как говорят у нас во дворе - такова се ля ви.
Я стихи перечитывал и картинки смотрел. Опять перечитывал, и опять смотрел. И так, пока не заучил наизусть.
А потом ещё много других стихов выучил. Коротких, и длинных, весёлых и не очень.
Совсем грустных, или про то, как Мишке лапу оторвали - таких стихов я не люблю.
Стал я во дворе стихи рассказывать. В гости когда мы всей семьёй ходили - Папа, Мама и я, то, бывало, поставят меня на табуреточку, и говорят:
- Продекламируй нам что-нибудь, Пушкин.
"Продекламируй" - это такое сложное слово, оно означает - читать стихи с выражением. Ну, я как начну декламировать. Взрослым стихи не очень интересны. А детям, как раз, наоборот - слушают, смеются. Стих прочитаю - все хлопают, даже взрослые, как артисту на сцене.
Но больше всех декламация нравилась моей маме. Я уж стихи прочту, мне похлопали, я с табуреточки слезаю потихоньку, а мама мне:
- Ах, прочитай, пожалуйста, то, - ну то, которое мне вчера читал. Помнишь?.
Помню, конечно. Читаю. Прочитал, слезаю с табуреточки, а мама мне опять:
- А вот теперь это прочитай вот то, которое тёте Лене тогда очень понравилось. Ну, пожалуйста.
И я опять читаю. Пока уж совсем не устаю, и пить хочу. Правда, во рту пересохло. Мама меня отпаивает лимонадом прямо из своих рук. Видно, что ей даже очень приятно.
Потом начал и со сцены стихи читать. Зимой было, под Новый Год, - пошли мы всей семьёй на Ёлку в ДК имени Ленина, или, проще говоря, в Клуб.
Сидели в зале, смотрели представление. И в самом конце, Дед Мороз с мешком, вернее, конечно не сам Дед Мороз, а артист, который его играл, возьми и спроси:
- А кто из вас, ребята, может стихи нам тут рассказать какие-нибудь? Я тому подарочек из мешка дам.
Все сидят тихо. Никто не хочет.
А мы сидели в первом ряду, справа. Мама говорит:
- Давай!
Отец меня поднял на руки и поставил на сцену. Я и начал. Прочитал один стих. Но, правда, почти без выражения. Мне, честно скажу, ещё не доводилось выступать перед таким большим количеством народа. Конечно, поначалу заробеешь. Но потом, ничего - освоился. Начал читать другой стих - как раз про Юлю. Я только стих немного переделал под жизненные обстоятельства.
В соседнем квартале действительно жила такая Юля - Грязнуля. Как про неё стих написали. Но она никогда не чистила кастрюли песком. По крайней мере, я её никогда с кастрюлей не видел. Зато Юля повсюду таскалась с белой алюминиевой кружкой. Я заменил слова "закопчённую кастрюлю" на "алюминиевую кружку". Получилось лучше и гораздо правдивее, всё как в жизни. Даже я сам, когда читал, Юлю с кружкой представлял перед глазами, и даже пытался её изобразить. Конечно, как мог.
И тут у меня возникли страшные сомнения. Стихи то переделанные. А вдруг кто-нибудь да как закричит:
- Стойте, стойте, - да тут всё не так.
И выйдет на сцену и выдвинет на меня свои обвинения. И показывать на меня пальцем а ещё возьмёт и вытащит книгу:
- Люди, честные граждане, все смотрите - он не то говорит. В книге написано - так. Вот, смотрите, - вот тут, а он говорит - не так. Тут написано - кастрюля, а он говорит - кружка. Это же обман. Он нас специально запутал.
Я недавно видел примерно такое в кино из древнегреческой жизни. А кто обманывает честное собрание - о, там таких подвергали этому... Не запомнил, слово такое очень сложное. Короче, выгоняли их из стаи. Самый главный, бородатый, с жезлом, как крикнет... Тоже не помню, но по смыслу что-то вроде:
- А, не по Закону. Нарушил наш Закон, вот тут на Большом Камне выбитый. Ребята, - гони его! Вон отсюда, с нашей агоры.
И все начинают дружно орать, в бешенстве заламывать руки и кидаться камнями. И ты проклят. Все над тобой смеются. Я даже немного вспотел от таких мыслей.
Это мой первый страх был. А был ещё другой страх, поменьше, чем первый. Но они давили на меня одновременно, как вёдра на Емелю, пока он щуку ещё не поймал и вёдра таскал на своём горбу.
Я, как начал читать, глянул в зал - а там, о Боже, сама Юля сидит собственной персоной. В пятом ряду, ближе к двери. А рядом её Бабуля. Остановиться я не могу, читаю дальше и на неё искоса поглядываю. А она слушает внимательно, аж рот открылся, голова набок свесилась в задумчивости и глазами хлопает. И по глазам то я вижу - вроде и понимает, что про неё, но только не может поверить. Бабуля, та вообще, придремала. Эх, подпольщица.
И тут ребята с её двора, которые там сидели - захихикали. Поняли. Смотрю - тут уж ползала смеётся. Мне здорово полегчало. И на сцену с обличениями никто не выбежал и книгой никто не тряс. Ух, вроде пронесло.
Как закончил читать, юлькины дворовые соседи по двору, - ну, те которые в её дворе жили, первыми захлопали. Так, первое моё выступление на сцене закончилось, можно сказать, успешно. Публика оживилась. Подарок мне дали, хоть я не из-за подарка совсем... Мне б и так подарок дали. В конце Ёлки всем подарки раздают.
Я прыг со сцены, и к Маме с Папой. Они улыбаются. После, пошли по городу прогуляться, а не сразу домой, - то есть пошли в другую сторону от двора. И хорошо. А то можно было с Юлькой случайно повстречаться. И с её бабулей. Неа, мне совсем с ними встречаться не хотелось, ни капельки.
И вот так, с того самого дня я и осмелел. Думаю, если они тогда не догадались, то сейчас и подавно не догадаются, что я все стихи сам переделываю. И не поймаете меня никогда, а даже если и попытаетесь, то на это мне - фи. Я всё равно от вас убегу. Ну, так у нас во дворе говорили.
И начал с того дня я стихи переделывать, уже без зазрения совести и не боясь ответственности. Сложные слова заменял более простыми, - и от этого стихи становились понятными для всех, даже для малышей.
Стихи начали у меня в голове сами собой складываться. И тут же хотелось их кому-нибудь почитать. Иду я раз мимо соседнего дома, - смотрю Катька в песке копается. А у меня стихи, - раз, и сложились.
Я спрашиваю:
- Хочешь, Катя, стихи послушать?
Она мне:
- Ну давай, чеши свои стихи.
Я и прочитал:
Алюминиевую кружку
Катька драила песком
Три часа в лоханке Катьку
Мыла бабушка потом.
А Катька на меня с кулаками набросилась. Тут народу набежало. Такое началось. Еле нас разняли.
Конечно, всё дошло до взрослых. А как же, столько шуму было. Вечером меня ждал очень даже серьёзный разговор с родителями. И представить я такого не мог даже в самом страшном сне - во всём обвинили меня.
Напрасно я убеждал их, что Катька первая на меня набросилась. Я же не виноват, что она ничего не понимает в поэзии.
Их это не убедило ничуть. Мне строго-настрого запретили читать стих про Катю, бабушку и кружку, и на всякий случай, ещё и про Юлю:
- Чтобы больше таких стихов от тебя никто не слышал.
Наложили на стихи запрет. И олучается, это уже два стиха, а не один. Или я неправильно посчитал? Не, вроде, два.
Ещё я понял одну вещь, которую раньше не понимал. Я читал, что давно, ещё при Царе, многие стихи запрещали. У Пушкина запрещали, и у Лермонтова тоже. Но теперь, когда я, можно сказать, на собственной шкуре, испытал такую страшную несправедливость, сразу всё понял. Глаза мои открылись. И за что Пушкина А. сослали в деревню, к его бабушке - Арине Родионовне. И ему там было горе, - он так и говорил бабуле своей:
- Выпьем с горя, где же кружка?
Я тоже в деревне, у бабушки, пил молоко из кружки. Совсем как Пушкин.
А Лермонтова, как раз наоборот, сослали не к бабушке, а на Кавказ. А его богатая бабушка хотела вызволить его, за взятку, но не успела - Лермонтов начал ходить вечерами на дуэли. Там его и убили. И закатилось Солнце Русской Поэзии.
Или оно раньше закатилось - когда Пушкина убили? Что ж, они, выходит, тогда совсем в темноте жили. То-то, я смотрю у Лермонтова лицо такое грустное.
Мне, кстати, тоже родители даже очень угрожали. Мама так и сказала:
- Сдадим тебя в детский дом, если будешь драться. Вот там ты запоёшь.
А детский дом можно приравнять к тюрьме или даже к каторге, если считать ссылкой поездку на лето к бабушке в деревню. Хоть Пушкин с Лермонтовым и были вольнодумцы, то есть делали, что хотели, - но в тюрьме они не сидели, и на каторгу не ездили. Это все знают.