На Трассе есть такое правило - никогда не брать попутчиков.
Правда, многие приезжие об этом не знают. Стоят под проливным дождём у обочины, в желтоватой вересковой глуши, тянут руки навстречу цветным, необычайно ярким в серости пригорода, всполохам габаритных огней. Все стопщики носят канареечно-желтые плащи, блестящие под ливнем, как кожура перезрелых бананов - и если водитель едет не слишком быстро, то он вполне может разглядеть мерцающие баннеры на их туловищах:
"В центр"
"СРОЧНО В 23-ий КВАРТАЛ, ДОРОГО!"
"Подбросьте до Бутова"
"Делаю минет, до Ярославского аэровокзала"
"Еду к тете в Саратов" - бляяяяя-я-я, чУУУ-ва-А-Ак, Саратов-то в другой стороне, уж я-то знаю!
Да-да, всем туда и надо - в глушь, в Саратов, к тете, на минет, на ланет, нет да и нет, а может - и всё, привет, ДОЕХАЛИ, мать твою!
Безнадёжные стопщики. Сбежавшие из дому подростки в дредах, беременные мамаши с незаконными эмбрионами, выкинутые за борт офиса, корпы, нищие из деревень, моды с преступным прошлым... А! Эмы ещё. Но эмы обычно не голосуют, их где-то на окраине подбирает чёрный грузовик и портирует в город, по своим тайным дорогам и каналам.
Это ответвления Трассы, никому знать о них и не надо, потому что они сами по себе, и не любят людей...
А я, пожалуй, встану в стороне от этих попугаев, норовящих схватить птицу счастья, что донесёт их до столицы, за крыло. Я поставлю свой кейс на мокрый, скользкий асфальт - превосходный, гладкий, без единой трещинки, асфальт, и буду смотреть на все десять полос Трассы, залитых призрачной, буйноцветной слизью слившихся в один смазанный поток, машин.
Если вы не видели Трассу, то вы не видели ровным счётом ничего.
С высоты птичьего полёта, когда она представляется темной, набухшей от электронных импульсов артерией, окольцовывающей город; из вересковых зарослей и межстволья почерневшего бора, когда перед наблюдателем развёртывается ровное серое, поистине бесконечное полотно из плотных, подавляющих асфальтовых километров; из кабины мобиля, когда водитель чувствует это скольжение по шероховатому морю, заворожено глядит на массивные колонны исполинских эстакад, пылающих неизменным оранжевым огнем и злобными извивами граффити - она всегда великолепна. Она усугубляет. На фоне Трассы достойно могут выглядеть только машины, но не органика. Даже птицы, те, что остались, не гадят на Трассу. Её не пересекают животные. Она стерильно совершенна.
Великолепие и величие Трассы... Приложи руку к отполированному до зеркального блеска асфальту, и ты услышишь биение её сердца, как она пульсирует, переполняясь энергией движения.
За много человекилометров отсюда, случилась авария. В автопоезде взорвалось звено, и громадина пошла в занос на своей полосе. Водитель оказался далеким от своего звания, и не выправил состав. Вполне человеческое отношение к работе и функционированию. Поезд перевернулся и проскрежетал по Трассе ещё много сотен метров, попутно сминая, как коробки, попавшиеся на пути машины. Дым от взрывов даже сейчас не полностью растворился в сумеречном небе.
Проходя мимо, в трассирующих линиях мигалок скоропомощи, я видел, как окровавленные, обугленные люди всё ещё пытались выползти из своих искорёженных железных могил. Как они царапали пальцами асфальт, завывали под визг пил, разрубавших спёкшийся металл. Над полотном стелился стон и мясная гарь... Они портили всю величественность Трассы, и меня это раздражало.
Но впрочем, для людей иного и не надо. Они претендуют на то, что власть над скоростью, над энергией и над дорогой принадлежит им. Какая преступная самонадеянность...
Капли размеренно молотили по плечам, равнодушно стекали вниз. Тонкая завеса водяной пыли, поднявшейся над Трассой, преломляла свет фар, размывая дорогу в одну цельную и блестящую, фрактальную ленту. Округлые формы машин с идеально просчитанным Cx, не нарушали этой картины, и это грело моё сердце.
Стопщики сбились в кучку - сегодня явно не их день, и с наступлением темноты они поймут, что выбрали не тот участок Трассы для подборки. Скоро они закутаются в свои баннерные плащи и уснут беспокойным сном в кювете: а снится им будет оскаленный хромом капот машины, стремительно несущийся в этот же кювет, и разрезающий их тела напополам, утапливая их в податливую грязь. Однако же сейчас кто-то включил радио, поймал пиратскую индийскую волну, и вот - они приплясывают под дождем на волнах ритма Маскаша Заджу, и его всемирно известного гагарин-гоа, под дикий микс русского лая и индусских бубенчиков.
Я щурюсь. Конечно, шанса, что подсадят почти нет, он, как бесконечный предел, стремится к нулю... Чёрный Бор это не то место, где обитают феи. Какому водиле захочется, чтобы через несколько дней его машину нашли в едком кислотном болоте, а его самого - по кускам да кустам. Ноги в машине, перемолотые в кашу, стухшие кишки на ветвях, неумело отрезанная голова в багажнике, а яйца - яйца в желудке какого-нибудь нелегального полуживого мода.
Или грабитель вырежет на горле более доброжелательную и широкую улыбку, коей мертвое тело будет улыбаться всем отбросам общества. Да мало ли опасностей может таиться в скромной ухмылке стоппера, мало ли режущего и колющего может скрываться на дне его спортивной сумки, мало ли тараканов ползает по сероватой поверхности его мозга...
Только полоумный трассер остановится здесь.
Такой, как этот.
Слепящая отражениями стальная капля "слизняка" с тихим шипением остановилась у обочины. Что-то ударило мне в голову, и я понял, что нужно изобразить униженную поспешность. Схватив кейс, я собачьей полуприпрыжкой подбежал к машине. Стрельнула зелёным правая фара, побежали веером изумрудным пальцев сканирующие лучи - на предмет наличия у меня оружия. Всё чисто, добрый человек, не сомневайся во мне. В затонированном нутре лобового стекла загорелось красным лаконичное слово "Садитесь". Дверь скользнула вбок, и, пригнув голову, я залез внутрь, думая о том, как бы не испачкать дорогой интерьер натёкшей с ботинок грязью.
- Едите куда, направление какое? - Отрывистая манера говорить выдавала в водителе уроженца самой столицы. Странное дело, подумалось мне, внутренняя речь почти не изменилась за целые столетия, а вот внешняя... Я покрутил головой, привыкая к светло-бежевому цвету салона, к растушеванному освещению. С заднего сидения мне улыбалась женщина. Я машинально оголил зубы в ответ и снова обернулся к трассеру.
Люди меня интересуют и раздражают одновременно. Как собака, я машинально тянусь к незнакомому запаху, но стоит мне его разнюхать, и мне он перестаёт нравиться.
Этот трассер походил на свою машину. Свежий и чистенький. Кремовый костюм, сливочный галстук, изящно прихваченный серебряной на вид заколкой, в меру пухлое и незапоминающееся лицо, не знавшее тяжкого труда и страданий, нежные руки - всё, вплоть до аккуратной причёски и запаха модного парфюма выдавало в нем работника офиса, средний класс. Что же, этот человек не хуже многих других.
- Еду в Москву, аэропорт трансфер не получился, пешком ходил до сюда. Спасибо что подобрали, в кювете ночевать собрался. - Я пытался сойти за "своего".
- По пути нам. - Немного натянуто улыбнулся водитель и потянул на себя руль, вновь выводя машину на полосу.
- Да как же это, далеко идти ведь! Следует вам обратиться с жалобой на трансфер-службу, в самом деле! - Воскликнула женщина на заднем сидении. Я вывернул голову, оценивая её. Строгий костюм с мини-юбкой, из-под которой наблюдались красивые накачанные ноги, лицо не слишком приятное, обожженное турбо-солярием, гладко зачёсанные чёрные волосы и сильно подведённые карие глаза. Кожа блестит, словно некая бархатная ткань. Статная и породистая женщина, ничего не скажешь.
- Что там, бывает. Дождь мешает, разве что...
- Да, дамновый дождь. Вести в погоду такую - оригинальный ад. Машина чуть разве в занос не уходит. Павел Щерба... - Водитель нажал несколько кнопок на руле, отпуская машину в автопилот - Трасса здесь почти прямая, и внимание водителя не требуется. - Я консультант маркетсёрча из Юниторга, как и моя жена - Анастасия. - Он протянул мне руку. Я пожал её.
- Ставицкий Андрей, очень приятно... А, разве "Хонда" ваша не оснащена мозгодрайвом? Говорят...
- Что вы, нет! - Вмешалась Анна, взмахивая рукой и изображая на лице заботливую небрежность. Дабы быть вежливым, я развернул свое кресло так, чтобы смотреть на обоих супругов.
- Паша... - Сказала она и покровительственно потрогала мужа за ухо, от чего тот смущенно разулыбался. - Мы решили, что совать его голову всякие чипы - это плохо, в высшей степени вредно. Говорят научные журналы, что от экзекьюта мозгодрайва нарушается психика и разрушаются нервные клетки! - В её голосе и жестикуляции звучала явная убежденность во вредоносности мозгодрайва.
- Ну, эта машина действительно имеет такую опцию. - Пожал плечами Павел.
- А, вы приверженец старой школы? Дистанционное управление - не для вас?
- Нету ничего надёжнее своих рук и отточенной реакции! - Ответила за мужа жена.
- Однако же, вы поставили машину на автопилот. - Ухмыльнулся я.
Водитель оскалился в ответ - видимо наша длительная беседа развлекла его.
- Эта часть полотна, судя по карте, - Он постучал пальцем по большому дисплею на передней консоли. - С внутренней интеллектуальной проводкой. Вижу я, что разбираетесь вы в машинах, так должны знать вы, что на таких участках, трасса сама распределяет машины и индивидуально регулирует маршрутоскорости.
- Знаю, я.
На пару секунд в салоне воцарилось молчание, но потом женщина вдруг встрепенулась, приосанилась и проникающим взглядом посмотрела на меня.
- Чем занимаетесь вы?
Я похлопал по крышке кейса.
- Исследую Трассу.
- В самом деле? - Вскинув бровь, удивленно спросил Павел. - Интересно это. И именно что вы изучаете?
- Трассу.
- Нет, выразился я неточно. - Он защёлкал пальцами, не в силах оформить мысли в слова. - Что на трассе конкретно?
- А слышала я - мужчины, позволите вы мне сказать? - Анна грациозно перекинула одну ногу на другую. - Говорят ещё, что якобы трасса вокруг Москвы, она сама убивает водителей. Что аварии все эти - рук дела духа, что поселился над трассой. Пишут так, в некоторых газетах...
- Вот собственно это я и собираюсь выяснить. - Сказал я.
Глаза супругов округлились, а я посмотрел в окно - машины шли плотным потоком, и в оранжевой темноте было фактически ничего не видно.
- Возможно, аварии действительно связаны с Трассой. Но тут не сверхъестественные причины. Вероятность есть, что те сегменты трассы, - Павел вглядывался в монитор, а Анна не отрывая глаз, смотрела на меня с каким-то хищным, голодным выражением страдающего от недостатка информации, человека. - В которых проложены кабели интеллектуального контроля над дорогой, обрели собственный разум...
- Но ведь аварии-то происходят как раз там, где инткона нету! - Резко бросил Павел, отрываясь от консоли. - Каждый день я езжу на работу в направлении Выхино-сегментIU-25#2, он чистый, но там бьются регулярно и жутко... Очень жестоко-жестоко.
Я пожал плечами.
- Выражаю лишь я свои догадки. В моем кейсе оборудование для проверки, этим займусь я как раз по приезде в Москву.
- А мозгодрайв? Не это ли причина? - Полюбопытствовал водитель, снова откидываясь на кресло.
- Судя по данным статистики, - Я пристально рассматривал свои ногти. - Среди всех погибших доля людей с чипами мозгодрайва крайне мала и равна статистическому нулю. Проблема не в этом следовательно.
- У вас интересная работа... - Задумчиво протянула Анна, поглаживая своё колено - уж слишком вызывающе для находившегося рядом мужа, который, правда, снова углубился в изучение информации, выдаваемой мобилем..
- Да. Ищу я электронных духов.
- И как, хоть одного нашли? - Видя моё явное нежелание поддерживать флирт, насмешливо спросила она.
Я ухмыльнулся:
- Кажется мне, что нашёл.
Кейс подпрыгивал у меня на коленях - мобиль набрал чудовищную скорость. Экран на лобовом стекле высвечивал mph - 220. Я покачал головой, посмотрел на Павла, который барабанил пальцами по рулю, одной рукой выжимая кнопку газа, и подпевал простенькой мелодии авторства Джизбелла Тим, наполнившей салон, словно липкая патока. Тормозные огни впереди идущих мобилей слились в длинные красные языки.
- По-моему, едем мы слишком быстро. Это вредно для нас и дороги.
- Боитесь быстрой езды, которую каждый русский любит? - В глазах умеренного консультанта пылали огоньки, как у каждого одержимого скоростью человека, проживающего большую часть своей никчемной жизни в строгости и правильности. Но стоит такому дорваться до руля - и тут он раскрывается, освобождается, и плюёт на всех остальных, воображая себя властителем и богом. Однако, это всего лишь очередное не слишком уж и интересное свойство человеческой психики.
- Нет, не боюсь. Но не испытываете вы должного уважение к механизму, которым управляете, и к организму дороги...
- Вы говорите бред.
- А уверены вы в своей реакции? Хороша ли она?
Павел поджал губы, глаза его сузились и лицо, доверительное лицо консультанта, настоящего офисника и услуживателя, съежилось в приступе раздражения.
- Да, уверен я в своей реакции. Она идеальна, а вмешиваетесь вы абсолютно не в своё дамново дело!
- Почему же, моё это дело, сижу я же в этой неуправляемой машине, а не в другой...
- Я не думаю, что следовало вам обсуждать сейчас это...
- Вы должны думать не только о себе, а о других трассерах, тем более что мы вышли из сегмента контроля!
- Ты! - Сорвался наконец Павел. Его потное раскрасневшееся лицо приблизилось почти вплотную к моему лицу. Он ткнул в меня свободной от управления рукой. - Посадил я тебя, когда имел полноправие проехать мимо и оставить там тебя под дождём! Да мания у тебя! Дамнова дорога, я её ПОЛНОСТЬЮ КОНТРОЛИРУЮ, псих несчастный!
- Я так не думаю... - Спокойно сказал я, складывая кейс под ноги. - Вы даже не пристёгнуты.
- Что?!
Контроль.
В этом пространстве-времени есть только одна сила, способная на это действие.
Резкий выворот руля прямо под носом у трассера. Тот теряет дар речи, глядя, как штурвал поворачивается без малейшего участия с его стороны. Мобиль поворачивается боком, на скорости более трёхсот километров в час, покрышки визжат и плавятся, сопротивляясь такому насилию. Идущая сзади грузовая машина не успевает среагировать - стальной четырёхметровый отбойник врезается в бок мобиля, вминает алюминиевую стенку кузова вовнутрь салона. Сила столкновения настолько велика, что хрупкая скорлупка "Хонды" отлетает в воздух, в среднюю часть полосы, переворачивается, скрежещет и скользит по дороге кверху колесами доли секунды, пока в неё сзади не врезается ещё один мобиль.
На таких скоростях, при такой плотности, цепная реакция неизбежна.
И спустя минуту, на десятки метров растягивается чёрная полоса разбитых машин...
Поразительная тишина. Обволакивающая и плотная. Такая тишина наступает, когда кончается оглушительный грохот, визг, скрежет метала о метал, когда барабанные перепонки больше не разрываются от механической какафонии. В этой тишине я лежу, вдавленный в кресло, и смотрю на велюровый полок, иссечённый кусочками стекла и пластика. Поворачиваю голову налево, и вижу нелепое, как раздавленный паук, кровавое пятно, частично заслонённое куском обшивки. Из-под этого листа, вперемешку с деталями разломанного кресла, торчит подёргивающаяся, заляпанная кровью нога в изящной туфле. А вот и рука - только отдельно, откатилась чуть ли не к багажному отделению, такая тоненькая и бледная на фоне бордовой липкой лужицы. Анна. Усиленная ячейстыми моноблоками дверь раздавила её, когда в бок мобиля врезался грузовик. Я не вижу, но, скорее всего, её прелестная голова превратилась в кашу, растекающуюся по оборванной коже дивана.
А Павел... Подушки безопасности не сработали, ремни были не пристёгнуты - какая ирония судьбы, теперь он не король дороги, а сломанная, кукла, распластавшаяся на рулевой колонке. Его шея вывернута под диким, неправильным углом, голова возлегает на мерно вспыхивающей и слегка потрескивающей центральной консоли - а глаза! Сколько грусти и человеческого непонимания в этих широко распахнутых стекляшках. Кровь капает изо рта прямо на дисплей... Может, он ещё и не умер, может он видит меня, как я вынимаю из своей шеи кусок стекла, словно окунутый в клюквенный сок, как разглядываю его и аккуратно кладу на приборную доску.
Но, скорее всего, его сердце уже остановилось. Оно ведь не такое прочное, как двигатель мобиля, и так легко протыкается различными металлическими предметами.
Я не могу сидеть здесь вечно, в ожидании спасателей и наблюдать, как с точной размеренностью капает кровь, хотя эта мысль не из самых плохих. Поэтому я распрямляюсь, в груде перекрученного мусора нахожу свой кейс. Сквозь разодранную крышу и стекла течёт этот вездесущий оранжевый свет дорожных фонарей.
Дверь с моей стороны не сильно повреждена и её не заклинило - одного удара ноги хватает, чтобы она отлетела прочь, освобождая путь.
Я вылезаю из машины, стряхиваю с себя кристаллическую крошку. Пространство вокруг немедленно заполняется криками, суетливостью, сигнальными огнями. Кто-то пробегает мимо меня, задевает плечом, бросает: "Извините". Ну да, я ведь не пострадал, кому я нужен?
Поплотнее сжав кейс в руках, оглядываюсь.
Хаос, перепутавшиеся линии, помехи.
Движение остановлено, но гигантские машины-расчистители, смахивающие на роботоподобных динозавров, уже заняты освобождением полосы.
Хорошо, так и надо.
Трасса знает, что ей надо.
Я вдыхаю холодный вечерний воздух осени и сошедшего на нет дождя, секунду любуюсь на распростёршуюся в бесконечность Трассу, озарённую светом и кровью, и ухожу вперёд, шагая по обочине, оставляя за собой дым и силуэты разбитых машин.
И только один вопрос мучает меня:
Почему же никто, совсем никто на этом свете мне не скажет - "Какие у тебя красивые глаза асфальтового цвета"...