Два десятилетия, как сон, Прошло, как распрощался С лесами, полем, пацаньем И с той, в кого влюблялся.
Событий много - единицы Из забытья тех лет Мне в грезы смогут возвратиться - Кого терял, здесь нет.
Друзей оставил молодыми. Всё изменилось, время шло - Юнцы росли, став вдруг седыми, В гроб многих унесло.
А. Линкольн. Память (Пер. А. Булынко. - здесь и далее в скобках курсивом - примечания и пояснения переводчиков)
Пролог
1862 год
Сентябрь
Окрестности Фредерика, штат Мэриленд
Армия Северной Вирджинии снималась с лагеря. Тощие оборванные солдаты, серая форма и, в особенности, обувь которых вообще не предназначалась для носки, начали готовиться к следующему продолжительному маршу, на этот раз, на северо-запад в сторону Хейгерстауна. Они были очень сильно и местами совсем нецензурно рады убраться из Фредерика.
- Этот Синий флаг Бонни - не что иное, как голимое враньё, - заявил капрал всем, кто готов был его слушать, закидывая за плечо вещмешок.
Синий флаг Бонни , Бонни Блю (англ. TheBonnieBlueFlag ), также известная по припеву Мы братья по оружию - одна из самых популярных маршевых песен на юге США времён Гражданской войны. Один из неофициальных гимнов Конфедерации.
- Это уж точно, - согласился один рядовой из его роты, делая паузу между словами, чтобы сплюнуть слюну, бурую от комка табака, который он жевал за левой щекой. - В этом убогом Фредерике нет ничо, кроме вонючих янков. Эти сукины дети не брали наши деньги, не открывали свои лавки, чтоб мы ничего у них не купили, не...
Поскольку Мэриленд был рабовладельческим штатом, командование армии КША в осенней кампании 1862 года надеялось, что антиконфедератская позиция руководства штата не имеет поддержки среди населения, что позволит осуществить донабор призывного состава в Армию Северной Вирджинии. По факту, эта надежда оказалась необоснованной, и в том же Фредерике удалось мобилизовать лишь 130 человек из 8300 населения, половина из которых вскорости дезертировала.
- В этот город даже зайти нельзя без письма от офицера, где написано, что можно. Иначе, наряд долбанной военной полиции арестует тебя, как только завидит, чёртовы убогие ищейки. Их послушать, так выходит, будто это мы носим форму янков.
- Блин, а я и ношу форму янков - брюки янков, по крайней мере, - ответил рядовой. - Тому пареньку-северянину они больше не понадобятся.
Сквозь этот хаос изящно прокладывала себе путь лошадь вестового, шагая с крайней осторожностью. Лейтенант, сидевший на спине гнедого мерина, не мог винить в этом животное; едва армия вставала лагерем где-либо, это место переставало быть красивым, и неважно, насколько красивым оно было когда-то.
Поговаривают, что если какое-то время побыть в лагере, перестаёшь замечать вонь. Лейтенант поморщил нос. Он никогда не считал это правдой. Каждый раз, когда он вдыхал, он чувствовал запах отхожих ровиков (а бойцы были далеко не все настолько аккуратны, чтобы ими пользоваться; это всё ж таки, земля янки), лошадиного навоза, тысяч тел, которые долго и тяжело маршировали, не имея возможности помыться когда-либо в недавнем прошлом, и удушающего дыма от тысяч костров. Хорошим ароматам, вроде готовящейся еды, кофе и табака приходилось всерьез бороться за то, чтобы их вообще заметили.
- Лейтенант! - позвали его откуда-то сзади. - Лейтенант!
Вестовой не обратил на окрик никакого внимания. Армия Северной Вирджинии была не настолько большой, насколько ей следовало быть, но она была достаточно крупной, чтобы в ней находилась целая прорва лейтенантов.
Однако окрик обращался к нему:
- Эй там, лейтенант на гнедом.
Вестовой натянул поводья и обернулся через плечо.
- Вам нужен я?
- Не, ваша кузина из Ричмонда. - Капрал, что ворчал по поводу военной полиции, нагло ухмылялся ему. Заставить солдат относиться к офицерам с уважением, которое их звание заслуживает, было той битвой, которую армия пока ещё не выиграла, и в ближайшее время не выиграет. Вестовой уже хотел было сказать пехотинцу проваливать, как этот парень протянул пухлый белый конверт, теперь немного заляпанный грязью.
- Вы обронили, сэр.
- Святый боже! - Голова вестового закружилась. - Давайте сюда!
- Прошу. - Капрал протянул ему конверт. Он склонил голову набок. - Вы в порядке, лейтенант? Если позволите, вы побелели, как привидение.
- Полагаю, так и есть. - Лейтенант вцепился в конверт, словно утопающий цепляется в доску. - Знаете, что там?
- На ощупь похоже на сигары, - ответил капрал с небрежной компетентностью человека, который неплохо так позанимался реквизициями у населения.
- Действительно, сигары. - Вестовой открыл конверт и достал их. Их было три, длинные, толстые и красивые. Он протянул капралу самую большую. - Держите, это вам. - Вторую он передал рядовому, с которым разговаривал капрал. - А это вам. - Третью он сунул в рот себе.
- Благодарю, сэр. - Капрал подошёл к ближайшему костру, достал ветку и прикурил сигару. Он вернулся, пуская весёлые облачка и наклонился, чтобы рядовой прикурил свою. Затем он подошёл к вестовому. Прикурив ему, он заметил: - Хороший табачок, но не думаю, что достоин такой суеты, что вы устроили.
- Да? - Смех лейтенанта представлял собой высокий радостный выдох облегчения. - Вы хоть знаете, во что были обёрнуты эти сигары?
Капрал покачал головой.
- Не могу сказать, что знаю. Полагаю, вы сами скажете, так что, всё в порядке.
- О, ничего особенного, - ответил вестовой и снова рассмеялся. - Лишь копия особого приказа номер 191 генерала Ли. Всего лишь указания, куда должна направляться каждая дивизия армии Северной Вирджинии, и чем они там должны заниматься.
Потеря приказа 191 стала одним из поворотных моментов в истории Гражданской войны в США. Благодаря этому Макклеллан узнал реальный состав Армии Вирджинии (до этого он ошибочно считал, что конфедераты превосходят его по силам), а также о том, что Р.Ли разделил ее на несколько частей (очень рискованный шаг, хотя оправданный: без захвата арсенала в Харперс-Ферри и находившегося там груза металлообрабатывающих станков, Конфедерации до конца войны пришлось бы полагаться исключительно на импорт стрелкового оружия), благодаря чему решился атаковать ядро Армии Вирджинии под Энтитэмом. Тактически конфедераты Энтитэм выиграли, но тяжелые потери вынудили Р.Ли отказаться от дальнейших активных действий. В предложенной альтернативной истории Макклеллан остался стоять у Гаррисберга и дал время Р.Ли на глубокий охват с атакой по сходящимся направлениям.
Капрал переместил сигару в уголок рта и произнёс:
- Непохоже на то, что захочется потерять.
- Это вряд ли! - Лейтенант попытался представить, что случилось бы с ним, узнай генерал Ли, что он потерял его приказ.
В реальной истории, потеря приказа 191 остается загадкой. Поскольку генерал Д.Хилл, которому предназначалась эта копия, уже успел с ним ранее ознакомиться от генерала Т.Джексона, об утрате в КША никто официально не знал до самого конца войны, когда история стала достоянием прессы. Курьер, судя по всему, сделал вид, что "ничего не было", благо тогдашний начальник полевой канцелярии Роберта Ли, У.Тэйлор, был болен, а подменявший его Р.Х.Чилтон почему-то не озаботился учётом выдачи копий. Учитывая, что Р.Х.Чилтон как раз был известен своим педантизмом, ряд исследователей полагает, что он покрывал своего друга, и тогда виновный известен - это лейтенант Генри К. Дуглас, кстати - заядлый курильщик...
Какой бы ужасной ни была эта картина, её заменила другая, ещё хуже, настолько ужасная, что ему пришлось изложить её вслух, словно изгоняя из своей головы:
- Если бы люди Макклелана подобрали этот конверт, они бы точно знали, куда мы направляемся, и сумели бы нас перехватить.
- Тогда, блин, здорово, что мы его вам вернули, - сказал капрал. - Держите его как можно ближе к себе, слышите? - Он коснулся указательным пальцем поля своей чёрной фетровой шляпы. - И премного благодарен вам за сигары. Это было очень любезно с вашей стороны. - Рядовой за его спиной кивнул.
- Это я должен вас благодарить, - произнёс вестовой. - Адово пекло, джентльмены, если бы вы не нашли этот конверт, Конфедеративные Штаты Америки могли бы и проиграть эту войну. - Он с благодарностью помахал им, затем тронул лошадь с места толчком колен и взмахом поводьев.
Капрал и рядовой наблюдали за ним, пока он не исчез среди беспорядочно мельтешащих солдат.
- Проиграть войну, - презрительно повторил капрал. - Не очень-то он о себе думает, и о бумажках своих, да?
- Аах, парень-то он неплохой, - отозвался рядовой. - Дал нам сигары, хоть и не был обязан. - Он запрокинул голову и выпустил синее облако дыма.
1 октября
Около Нью-Камберленда, штат Пенсильвания.
С развевающимися длинными светлыми волосами, капитан Джордж Армстронг Кастер скакал галопом от штаба генерала Макклеллана в штаб генерала Бернсайда, который командовал левым флангом армии Потомака. Ревели бронзовые Наполеоны (Французская двенадцатифунтовая пушка-гаубица, (фр. canon-obusier 12 livres), названная в честь императора Наполеона III). Ядра прорубали бреши в рядах наступающих конфедератов. Впереди - недостаточно далеко впереди - лаяли винтовки. Чёрный пороховой дым стелился удушливыми облаками, распространяя запах фейерверков.
Кастер резко остановил своего скакуна около палатки Бернсайда. Подошёл дневальный и взял коня за голову. Кастер спрыгнул. Он подбежал к генералу Бернсайду, стоявшему около палатки с подзорной трубой в руках.
- Чёрт подери, генерал, - произнёс Кастер, проводя ладонью по волосам. - Я шляпу потерял.
Бернсайд защищал свою лысину от непогоды высокой шляпой, которая придавала ему вид городского полицейского. Бакенбарды, пышно распустившиеся на его щеках и переходящие на верхнюю губу, делали его круглое лицо ещё более круглым.
- Уверен, страна это переживёт, - произнёс он. - Какие вести от генерала Макклеллана?
- Сделаю всё, что в моих силах. - Бернсайд нахмурился, и ямочка на его гладко выбритом подбородке стала глубже. - Впрочем, бьют они нас от души.
Словно в подтверждение его слов, мимо просвистел снаряд повстанцев и разорвался метрах в пятидесяти от палатки. Конь Кастера испуганно заржал. Он попытался уйти, но дневальный ему не позволил.
- Вы должны держаться, - повторил Кастер. - Если вас обойдут слева, нас разгромят. Генерал Макклеллан приказывает вам не отступать ни на шаг. Если корпусу Джексона удастся подтянуть артиллерию, чтобы она добивала до моста через Саскуэханну, пути отступления для нас будут отрезаны.
- Генералу Макклеллану следовало предусмотреть подобный исход до того, как назначать битву на этом берегу реки, - саркастически заметил Бернсайд.
- Здесь мы встретились с конфедератами, здесь же мы с ними и сражаемся. - Для Кастера подобное было аксиомой.
Бернсайд мрачно посмотрел на солнце. Сквозь клубы дыма оно было цвета крови.
- До заката два часа, может чуть больше, - сказал он и снова нахмурился. - Хорошо, капитан. Я получил приказ и попытаюсь его выполнить. Можете заверить в этом генерала Макклеллана.
- Так и сделаю. - Кастер пошёл обратно к коню. Он уже собирался было сесть на него, как раскаты винтовочного огня стали громче и яростнее. - Погодите, - резко приказал он дневальному.
Бернсайд смотрел в окуляр отделанной латунью подзорной трубы. У Кастера подобного прибора не имелось, но он ему был без надобности. В его сторону бежали люди в синей форме. То тут, то там, один из них разворачивался, чтобы выстрелить в противника из дульнозарядного Спрингфилда , но большинство не делало ничего, кроме как можно быстрее убежать с поля битвы.
- Что, чёрт возьми, теперь-то пошло не так? - требовательно вопросил Кастер в воздух, полный дыма. После того, как Ли прошёл Мэриленд и вторгся в Пенсильванию раньше, чем Макклеллан вообще узнал о том, что тот покинул Вирджинию, вся кампания превратилась в кошмар. Никогда не отличавшийся поспешностью, Малыш Мак последовал за ним настолько быстро, насколько мог - и навязал бой здесь, в наименее подходящем месте.
Кастер с легкостью запрыгнул в седло. Он задал коню шпор и быстрым темпом поскакал, но не в сторону штаба генерала Макклеллана, а туда, откуда бежали федералы.
- Возвращайтесь назад, сэр, - крикнул ему один из них. - Мы ничего не можем там сделать. Парни Д. Х. Хилла перешли Йеллоу-Бричес-Крик и Саскуэханну. Они нас охватывают.
- Тогда нужно прогнать этих сукиных детей обратно, - прорычал Кастер. Его невеста Либби Бейкон требовала от него прекратить ругаться. Как бы он ни любил Либби, справиться с самим собой он не мог.
Он поехал дальше. Несколько человек с радостным кличем последовали за ним. Впрочем, ещё больше продолжало бежать в сторону драгоценного моста. Хрясь! Мимо пролетела пуля Минье. Ещё одна порезала рукав, он решил было, что кто-то дёрнул его за руку, пока не заметил прореху.
Он выдернул из кобуры армейский Кольт и принялся стрелять в повстанцев, пока шестизарядник не опустел. Он достал другой, по-пиратски засунутый за голенище высоких мягких сапожек, которые он снял с пленного кавалериста конфедератов. Этот револьвер он тоже разрядил, затем достал саблю.
На блестящем стальном лезвии отразились лучи солнца. Кастер поднял скакуна в караколь. Он чувствовал, насколько превосходен в этот момент его военный облик.
- Вали отсюда, дурак! - выкрикнул чумазый капрал. - Думаешь, перебьёшь всех повстанчиков своей бритвой? - Он сплюнул на землю и поспешил на север в сторону моста.
Внезапно Кастер осознал, насколько одинок он оказался. Конь встал на все четыре ноги. Он пришпорил его и проехал мимо солдат с разбитого левого фланга Бернсайда. Позади него, словно визг пантеры, поднимался крик повстанца .
Громыхала артиллерия бунтовщиков. Всплески в водах Саскуэханны говорили о том, что орудия пристреливались к тому самому единственному мосту, по которому можно было убежать от одетых в серое босых демонов армии Северной Вирджинии. Крики со стороны моста говорили о том, что некоторым орудиям это удавалось.
Подобно тому, что он проделал возле палатки Бернсайда, Кастер спрыгнул с коня у палатки генерала Макклеллана. Подобно Бернсайду, Малыш Мак, с надеждой прозванный Юным Наполеоном, стоял снаружи. Он указывал на юг, в сторону позиций Бернсайда.
- Капитан, я слышу, в той стороне разгорается бой, - произнёс он. - Уверен, вы убедили генерала Бернсайда в абсолютной необходимости удержания этого места.
- Сэр, генерал Бернсайд прислушался, но Каменная Стена Джексон нет, - ответил Кастер. - Повстанцы на реке со стороны Йеллоу-Бричес-Крик, и будь я проклят, если вижу хоть что-нибудь, что способно остановить их продвижение к мосту.
Красивое лицо Макклеллана побледнело, даже не взирая на падающие на него красноватые солнечные лучи.
- Значит, конец, - безрадостным голосом произнёс он. Его плечи поникли, словно он был ранен. - Конец, говорю вам, капитан. Когда армия Потомака разбита, кто может сохранить республику нетронутой?
- Мы пока не разбиты, сэр. - Даже для ушей Кастера, его собственные слова звучали пустыми и неправдоподобными.
- Огонь! - выкрикнул кто-то в отдалении. - Господи Боже, мост горит!
- Конец, - повторил Макклеллан. - Повстанцы с самого начала превосходили нас числом. - Кастер усомнился в этих словах, но промолчал. Макклеллан продолжал: - Мы разгромлены, разгромлены, говорю вам. После этого поражения Англия и Франция точно признают Южную Конфедерацию, ведь они с нетерпением этого ждали. Даже этот фигляр в Белом Доме, этот болван, втянувший нас в войну, не сможет больше притворяться, будто есть ещё надежда на успешное её разрешение.
Кастер, будучи убеждённым демократом, видел в Аврааме Линкольне ещё меньше толка, чем даже Макклеллан.
- Если бы этого чернозадого республиканца не избрали, мы жили бы в мире одной страной, - сказал он.
- После того, какой катастрофой обернулась его партия для Союза, пройдёт немало времени, прежде чем в Белом Доме окажется ещё один республиканец, - произнёс Макклеллан. - Я нахожу в этом некоторое утешение - небольшое, заверяю вас, капитан, но всё же, некоторое.
С северо-запада прискакал ещё один офицер Макклеллана.
- Сэр, - выкрикнул он, не слезая с седла. - Лонгстрит бьёт нас на правом фланге всеми силами, что есть, а генерал Хукер... генерал Хукер, сэр, вообще ничего не делает. Будто его пролетавшим снарядом контузило, сэр, но он не ранен.
Рот Макклеллана скривился.
- Во времена жизни в Калифорнии, Джо Хукер был лучшим игроком в покер, каких только знал мир, - мрачно произнёс он, - до тех пор, пока ставка не вырастала до пятидесяти долларов. Тогда он сбрасывал карты. Если он сбросит сейчас...
Как и на левом фланге, на правом резкое усиление ружейного и артиллерийского огня рассказывало собственную историю.
- Генерал Макклеллан, сэр, он только что сбросил карты, - произнёс Кастер. Он перезарядил револьверы - не самое быстрое дело, когда каждую камору снаряжаешь пулей, порохом в россыпи и пистоном. Зарядив Кольт , он потерял терпение. - С вашего позволения, генерал, я отправляюсь в бой, пока он сам ко мне не пришёл.
- Вперёд, капитан, - сказал Макклеллан. Его поза говорила о том, что он решил, что всё потеряно. Кастер тоже считал, что всё потеряно. Ему было плевать. Битва за проигранное дело была даже более великолепной и славной, чем битва, где победа гарантирована. Он вскочил на коня и бросился туда, где стреляли громче всего.
Он оглянулся лишь однажды. Макклеллан смотрел ему вслед и качал головой.
Глава 1
1881 год.
Кости бизонов усеивали прерии южнее Форта Додж, штат Канзас. Полковник Джордж Кастер удостоил их лишь мимолётным взглядом. Выглядели они, как естественная часть окружающего пейзажа, какими десятилетие назад были сами бизоны. Кастер перебил свою долю бизонов и сверх неё. Теперь же он охотился на гораздо более опасную дичь.
Он приставил к плечу винтовку Спрингфилд и выстрелил в бежавшего впереди кайову. Индеец, один из замыкавших в банде налётчиков Сатанты, не упал.
Сатанта (ок. 1830-1878) - индейский вождь племени кайова, также известный как Белый Медведь, один из предводителей индейцев в войнах с американцами. В реальной истории он в 1868 году попал в плен к Дж. Кастеру и был приговорён к повешению, однако был помилован, при условии, если никогда больше не возьмёт в руки оружие и останется в резервации. Сатанта оказался верен своему слову, однако покинул резервацию, после чего был вновь арестован и приговорён к пожизненному заключению. После чего он покончил с собой.
Кастер дослал в казённик ещё один патрон и выстрелил снова. И вновь выстрел ушёл в пустоту. Кайова развернул пони для ретирадного выстрела. Из ствола его винтовки вылетело пламя и клубы дыма. Пуля выбила фонтанчик пыли метрах в десяти-пятнадцати от Кастера.
Он выстрелил снова, как и кайова. Карабин индейца, работы Тредегар Воркс , бывший близкой копией британской Мартини-Генри , имел примерно те же характеристики, что и его собственный. Оба снова промазали. Кайова переключил всё своё внимание на езду, он низко склонился над шеей пони и выжимал из лошади всю скорость, на какую та была способна.
- Эти бессердечные дикари от нас уходят! - выкрикнул Кастер своим бойцам, речь его была заторможенной, из-за обещания, которое его супруге Либби, наконец, удалось из него выудить.
- Позволь мне с парой парней на самых быстрых лошадях оторваться от отряда, нагнать их и завязать бой, пока не подоспеют остальные, - предложил его брат.
Томас Уорд Кастер (1845-1876) - младший брат Джорджа А. Кастера. Гражданскую войну начал 21-м Огайском пехотном полку, затем в штабе своего старшего брата. Закончил воевать кавалером двух Медалей Почёта (по состоянию на 2017 год, лишь 19 человек удостоились этой награды дважды). Впоследствии продолжил служить с братом вовремя войн с индейцами в 7-м кавалерийском полку. Погиб в битве с индейцами у Литтл-Бигхорн вместе с братьями, старшим Джорджем, и младшим Бостоном.
- Нет, Том. Боюсь, не сработает. Они не станут драться, а просто разлетятся, как стая перепелов.
- Сраные трусы, - прорычал майор Том Кастер. Он был моложе, не так ярок, как брат, но в бою был столь же яростен. - Грабят наших фермеров, а потом убегают. Если хотят приехать в Канзас, пусть дерутся как мужчины, раз уж они тут.
- Они не особо хотят драться, - произнёс Кастер. - Они хотят лишь убивать нас, жечь и грабить. Это проще, безопаснее и прибыльнее.
- Взять хотя бы сиу в Миннесоте, Дакоте и Вайоминге, - сказал Том Кастер. - Они сражались отчаянно, и лишь нескольким удалось удрать в Канаду, когда мы их разбили.
- А тех, кто убежал, разоружили канадцы, - добавил Кастер. - Будь я... помят, если мне нравятся канадцы, но они играют по правилам.
- Как в крикет, - ответил Том и Кастер кивнул. Младший брат указал на юг. - На своей стороне границы мы их не догоним, Оти.
- Вижу. - Джордж Кастер хмурился на судьбу, а не на семейное прозвище. Мгновение спустя, хмурое выражение сменилось злобной ухмылкой. - Ладно, ить вашу, пусть мы не догоним их на этой стороне границы. Придётся ловить на их стороне.
Том выглядел удивлённым.
- Ты уверен?
- Уж поверь, уверен. - Кастера окатил горячий прилив воодушевления от погони. Какие бы последствия не наступили, если продолжить погоню, переживать о них он будет потом. Сейчас он хотел лишь преподать кайовам такой урок, которого не забудет даже этот старый хитрый чёрт Сатанта. Он выкрикнул полковому горнисту:
- Труби погоню!
- Сэр? - переспросил горнист, удивлённый не менее Тома Кастера. Затем он ухмыльнулся. - Есть, сэр!
Он поднёс горн к губам. По равнине разнеслись смелые и воинственные ноты. Потребовалось мгновение, чтобы бойцы 5-го кавалерийского полка поняли, что означает эта мелодия. После чего они завыли, словно волки. Некоторые размахивали чёрными фетровыми шляпами с широкими полями.
Благодаря богатому опыту, кайова разбирались в американских сигналах горнов не хуже любого кавалериста. Они подняли головы, будто куропатки, опасающиеся, что их сейчас погонят из укрытия. Так оно и есть , - подумал Кастер.
Как уже частенько бывало, мысли Тома вторили его собственным.
- В этот раз они не укроются у себя в норе, - произнёс младший брат. Теперь, когда решение было принято, Том полностью отдался его исполнению.
Они проскакали мимо фермерского дома, который кайова сожгли во время набега пару лет назад. Кастер узнал эти руины; значит, он менее чем в миле от границы Индейских территорий. Впереди кайова выжимали из своих пони всё возможное. Кастер злобно ухмыльнулся. Может, границу они и перейдут, но даже такие крепкие животные скоро начнут уставать.
- И тогда, - обратился он к ветру, выбивавшему слёзы из его глаз, - тогда они мои, в точности как двадцать лет назад Макклеллан попал в руки Ли.
Он выстрелил в кайова ещё раз и ликующе закричал, когда один из них сполз со спины лошади и шлёпнулся на землю, где покрутился пару раз и затих.
- Хороший выстрел, - сказал брат. - Чертовски хороший выстрел.
- Теперь они наши, - произнёс Кастер. Первые кайова уже, вероятно, пересекли границу. Плевать. - Не дадим им уйти. Все краснокожие до последнего в этой банде - наши.
Как же кричали его люди!
И вдруг всё яростное наслаждение Кастера пошло прахом. Том указал на восток, откуда быстрым темпом приближался кавалерийский эскадрон. Все кайова к тому моменту уже перешли границу. Они обуздали лошадей и выкрикивали нечто на своём непонятном языке. Они знали, что в безопасности.
Кастер тоже это знал. Преследовать кайова по Индейским территориям, казнить их, а потом вернуться в Канзас, не имея в свидетелях никого, кроме индейцев - это одно. Заниматься тем же самым, но под пристальным взором ещё одного кавалерийского эскадрона - это уже другое. Ненавидя этих всадников, ненавидя себя самого, Кастер поднял руку, останавливая своих людей. Они встали на канзасской стороне границы.
Приближающиеся кавалеристы были одеты в шляпы и мундиры, покрой которых мало отличался от того, что носили солдаты Кастера. Впрочем, эти были серые, а не всех оттенков синего, какие использовала кавалерия США. А пара офицеров, как заметил Кастер, была одета в новую грязно-коричневую форму Конфедеративных Штатов, перенятую у британцев. Лимонники (презрительное прозвище англичан) называли этот цвет хаки, а повстанцы - серо-ореховый.
Один из офицеров-конфедератов подъехал к Кастеру, махая рукой. Кастер помахал в ответ - подъезжайте. Капитан повстанцев оказался парнем со свежим лицом в возрасте за двадцать; во время Войны за Сецессию он, должно быть ещё пешком под стол ходил. Его вид заставил Кастера ощутить вес каждого из сорока одного прожитых лет.
- Доброго вам утречка, полковник, - протянул капитан, кивнув со вполне дружелюбным видом. - Вы, часом, не собирались пересечь международную границу?
- Если бы и собирался, вы бы никогда этого не доказали, капитан, - Кастер старался сохранить хладнокровие. В итоге получился лишь разочарованный рык.
Судя по улыбке кавалериста-конфедерата, он расслышал это разочарование - расслышал и наслаждался им. Он поклонился в седле. Повстанцы всегда были вежливы, как кошки... и всегда готовы вцепиться.
- Меня звать Джетро Уизерс, полковник, - произнёс капитан. - И вы правы - я этого никогда не докажу. Однако вы и ваши Соединённые Штаты оказались бы в щекотливом положении, если бы я прибыл на полчаса позже и обнаружил вас и ваших людей на территории Конфедеративных Штатов.
В его голосе слышалось разочарование тем, что он и его люди не взяли Кастера с поличным. Злость Кастера вскипела до уровня ярости.
- Если бы ваше правительство удерживало этих кровожадных краснокожих дикарей по свою сторону границы, нам бы не пришлось туда ходить, - он махнул на юг, в сторону Индейских территорий, - и воздавать им по заслугам.
- Почему же, полковник, - весёлым голосом проговорил Уизерс. - У меня нет доказательств того, что кайова зашли на территорию Соединённых Штатов. Насколько я понимаю, вы возглавили ничем не спровоцированную карательную экспедицию в чужую страну. Уверен, в Ричмонде всё поймут именно так. Как и в Лондоне. И в Париже.
- Там, в полумиле к северу дохлый кайова, - заговорил Том Кастер.
Эти слова ничуть не смутили Уизерса.
- Насколько я понимаю, вы уже находились на территории Конфедеративных Штатов, убили этого бедолагу, а затем перетащили его в США, дабы оправдать набег на землю Конфедерации.
Лицо Кастера залило краской; уши горели от подобной наглости.
- Вы, долбанные повстанчики, когда-нибудь заплатите за то, что раздали краснокожим оружие и позволили им набегать на фермы белых людей, когда им заблагорассудится.
- Это наша территория, полковник, - произнёс Уизерс уже без веселья. - Мы должны защищать её от вторжения со стороны иностранной державы, под которой я подразумеваю Соединённые Штаты. И вы, сэр, не имеете права - никакого, совершенно - забираться на лошадь и указывать моей стране, что она должна и чего не должна делать, особенно, когда Соединённые Штаты укрывают орды команчей в Нью-Мексико, натравливают их на западный Техас, дабы они нападали тогда, когда вам заблагорассудится.
- Мы не начинали бы этого, если бы насилие в Канзасе не достигло такого накала, какой больше нельзя игнорировать, - ответил Кастер. - Во время этого самого набега, набега, который вы имеете наглость отрицать, дикари заставили двух белых женщин служить их звериной похоти, затем перерезали им горло и творили другие ужасающие непристойности над их обнажёнными и измученными телами.
- Думаете, команчи не занимаются тем же самым в Техасе? - поинтересовался в ответ Уизерс. - И, насколько я слышал, полковник, это они первые начали.
Кастер нахмурился.
- Мы убивали бизонов, чтобы лишить кайова средств к существованию, а вы раздаёте им скот, чтобы восполнить потери.
- Команчи нынче тоже пасут скот. - Уизерс подал вид, что возвращается к своим людям, находившимся на территории Конфедерации. - Не вижу смысла продолжать дискуссию. Хорошего дня, сэр.
- Постойте, - сказал Кастер и капитан-конфедерат, всё так же вежливо, остановился. Кастер продолжил: - Хоть наши народы и разъединены, я нахожусь в хороших отношениях и дружу со многими высокопоставленными людьми в Конфедеративных Штатах. Я надеялся и верил, что, хоть мы и порознь, мы можем делить континент мирно.
- Как и мы, - сказал Джетро Уизерс. - Между нашими странами нет войны, полковник.
- Не сейчас, - согласился Кастер. - Пока нет. Но вы её добьётесь, если продолжите вести здесь, на западе, свою высокомерную политику. Раздражение будет расти, и тогда...
- Не говорите мне о высокомерии, - перебил его Уизерс. - Не говорите мне о раздражении, особенно, когда вы, янки, снова усадили в Белом Доме очередного богомерзкого чернозадого республиканца.
- Блейн занимает кресло всего месяц, но он уже показал, что далеко не так плох, как Линкольн, - ответил Кастер. - И он - не ваше дело, как Лонгстрит - не наше.
Джеймс Блейн (1830-1893) - американский политик-республиканец, в реальности был членом Палаты Представителей, сенатором от штата Мэн и госсекретарем.
Джеймс Лонгстрит (1821-1904) - один из самых известных генералов Конфедерации во время Гражданской войны в США, близкий соратник генерала Р. Ли. В реальности, после войны занимался дипломатией, сотрудничал с Республиканской партией и президентом США У. Грантом.
- Блейн много болтает, - ответил на это капитан-конфедерат. - Те, кто много болтает, начинают думать, что могут много сделать. Вы говорили о войне, полковник. Если ваш Джеймс Г. Блейн считает, что вы, янки можете уделать нас сейчас, как не смогли двадцать лет назад, пусть ещё раз подумает. А если вы считаете, что можете пересекать границу Индейских территорий тогда, когда вам заблагорассудится, то вам тоже следует подумать ещё раз, полковник.
Когда Уизерс развернулся и поехал к своему эскадрону, Кастер не проронил ни слова. Он смотрел вслед индейцам, которых спасло своевременное появление Уизерса. Его правая ладонь в кожаной перчатке сжалась в кулак. Он ударил им себя по бедру, раз, другой, третий. С губ сорвалось неслышное слово. Возможно, это было ругательство. Возможно, нет.
Пока поезд грохотал во тьме по прериям Колорадо, направляясь на запад, по проходу пульмановского вагона прошёл проводник.
- Заправить вам постель, сэр? - проговорил он по-английски, но с иностранным акцентом, то ли русским, то ли еврейским.
Авраам Линкольн оторвал взгляд от речи, над которой работал. Медленно и неохотно он закрыл ручку и убрал её в карман.
- Да, благодарю вас, - сказал он.
Он поднялся, также медленно и неохотно, но в пояснице всё равно стрельнуло. Он постарался проигнорировать боль, как только мог. Явилась она вместе со старостью.
Двигаясь быстро и эффективно, проводник опустил откидную спинку сиденья, уложил на образовавшуюся кровать матрас и расстелил постель, проделав всё это в мгновение ока.
- Прошу, сэр, - сказал он, задергивая занавеску вокруг спального места Линкольна, дабы тот мог переодеться в ночную рубашку в некоем подобии приватной обстановки.
- Благодарю вас, - произнёс Линкольн и дал проводнику дайм (монета номиналом 10 центов) чаевых. Проводник убрал монету, вежливо пробормотав благодарность, и отправился готовить следующую постель. Глядя на собственную койку, Линкольн издал печальный смешок. Пульмановский проводник оказался слишком расторопен. Линкольн наклонился и развернул наволочку и одеяло, лежавшие в изножии матраса. Пульмановские койки не предназначались для людей его роста. Он надел ночную рубашку, лёг в постель и погасил газовую лампу, под которой писал.
Грохот и качка поездки, равно как и тонкий комковатый матрас, мало его тревожили. Он привык к этому, и помнил, что бывало и хуже. Когда после избрания президентом он перебрался в Вашингтон из Иллинойса, пульмановские вагоны ещё не изобрели. Он путешествовал, сидя вертикально на жёстком сидении. А, когда четыре года спустя, избиратели вышвырнули его из кресла за провал удержания Союза единым, в Иллинойс он возвращался тем же способом.
Поставили из города на рельсы , - подумал он и тихо усмехнулся. Он поёрзал в поисках наиболее удобной позы. Если одна пружина не упиралась в спину, другая обязательно давила на плечо. Всё, как в жизни - где-то преуспеваешь, где-то теряешь.
Он снова поёрзал. Вот, так лучше. За те шестнадцать лет, что прошли после поражения на перевыборах, он частенько путешествовал по железной дороге.
- Едва попробуешь политику на вкус, - пробормотал он во тьме, - всё остальное становится скучным.
Он думал после ухода из Белого Дома вернуться к юридической практике. Так и было, какое-то время. Однако вкус борьбы на высочайшем уровне, приобретенный им в Вашингтоне, так и остался с ним. После этого обосновательные бумаги и ходатайства его не удовлетворяли.
Он зевнул и поморщился. То, как демократы пресмыкались перед Южной Конфедерацией, также его раздражало. И он начал выступать с речами по всей стране, делая всё возможное, чтобы люди увидели, пусть война и проиграна, борьба продолжается.
- Я всегда хорошо смотрелся на трибуне, - пробормотал он. - Даже сделал кое-что хорошее, смею сказать.
Кое-что хорошее. Соединённые Штаты в конце концов эмансипировали тысячи рабов, живших по их сторону границы. Миллионы, живущие в Конфедеративных Штатах, до сих пор находятся под ярмом. И многие республиканцы сегодня всё чаще и чаще звучали подобно демократам, пытаясь оставить печальное прошлое партии позади и избраться. Многие республиканцы сегодня не желали, чтобы альбатрос Линкольна висел у них на шее.
По старому поверью английских моряков, убить альбатроса - к беде, поэтому матроса, убившего альбатроса заставляли носить тушку убитой птицы на шее. См. "Моряцкая поэма" С.Т.Кольриджа.
Он снова зевнул, повернулся ещё раз, и уснул, чтобы через полчаса быть грубо разбуженным шипением и скрежетом поезда, остановившемся в каком-то городке посреди прерий. Он и к этому привык, пусть и ничего не мог с этим поделать. Вскоре он снова уснул.
Потом он проснулся ещё раз, где-то посреди ночи. На этот раз из-за того, что свалился с кровати. Когда человек преодолевает библейский семидесятилетний рубеж, плоть напоминает о своих недостатках гораздо чаще, чем в молодые годы.
Сдвинув занавеску вбок, он прошёл по коридору спального вагона, мимо храпа и бормотаний, доносившихся из-за занавесок, в умывальную комнату в дальнем конце вагона. Он воспользовался уборной, затем подёргал рукоятку жестяной раковины, чтобы набрать стакан воды. Он выпил воду, протёр подбородок рукавом ночной рубашки, и оставил стакан у раковины для следующего желающего им воспользоваться.
Он пошёл по проходу. Кто-то спускался с верхней койки и едва не наступил ему на ногу.
- Осторожнее, друг, - тихо произнёс Линкольн. Выражение лица мужчины прошло через две стадии удивления: сначала от того, что он никого рядом с собой не видел, а затем чьи именно ноги едва не отдавил.
- Чёртов старый чернозадый республикашка, - проговорил он, тоже полушёпотом, поскольку с уважением относился к остальным попутчикам, если только это не был бывший президент. Не дав Линкольну возможности ответить, он зашагал по проходу.
Линкольн пожал плечами и закончил недолгое путешествие до своей койки. Подобное происходило с ним как минимум один раз за каждую поездку поездом. Если бы он позволил себе относиться к этому всерьёз, ему пришлось бы бросить политику и стать отшельником, наподобие Робинзона Крузо.
Он забрался обратно в постель. Верхняя койка над ним пустовала. Он вздохнул, силясь снова найти удобную позу. С Мэри было сложно все годы их брака, особенно во времена, когда он покинул Белый Дом, но он всё равно по ней скучал. Четыре или пять лет назад в Сент-Луисе они оба подхватили тиф, но он пережил его. Она не пережила.
Следующее, что он увидел - это дневной свет, пробивавшийся из-за занавески. Спина слегка побаливала, но ночь прошла весьма неплохо - намного лучше большинства тех, что он провёл в переездах от одного города к другому, это уж точно.
Он оделся, снова воспользовался уборной, и уже возвращался к своей кровати, когда к нему подошёл проводник.
- Добрейшего утра вам, сэр, - сказал он. Линкольн без труда опознал его акцент. - Не желаете ли вернуть сидение вместо кровати?
- Желаю. - Умелому подражателю Линкольну потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не передразнить ирландский говор проводника. Выдав этому парню на чай, он спросил: - Сколько ещё до Денвера?
- Гдетт часа через два-три, - ответил портье. Линкольн вздохнул; он должен был прибыть на рассвете, а не посреди утра. Что ж, без сомнения, люди, ожидавшие его, понимали, насколько далеки были отношения между расписанием и фактическим прибытием.
- Значит, на завтрак время есть, - сказал он.
- Действительно так, сэр, достаточно и даже сверх того, - согласился портье.
Линкольн прошёл в вагон-ресторан. Он высоко оценил закрытые межвагонные переходы, которые теперь применяли на железных дорогах. Всего несколько лет назад перемещение из одного вагона в другой на трясущемся поезде было делом весьма рискованным. Не так уж и мало людей поскользнулись и упали навстречу своей погибели, а уж пепел в глазах и всё лицо в саже были более чем ожидаемым делом.
После яичницы с ветчиной, витушек и кофе, мир стал выглядеть чуть более приятным местом. К этому моменту он уже оставил прерии позади, двигаясь в сторону гор. Локомотив с трудом взбирался на подъёмы, чтобы затем будто бы с облегчением скатиться с противоположной стороны. Вид мелькающих деревьев и валунов повышал настроение, хотя Линкольн и знал, как много аварий случилось на подобных спусках.
Наконец, с опозданием в почти три часа, нежели два, поезд въехал в Денвер. Вокзал был маленьким и обветшалым. Широкая полоса пустой земли по другую сторону путей, когда-нибудь, как слышал Линкольн, станет новой красивой станцией. В данный момент и в обозримом будущем, это был просто пустырь. На нём всеми цветами цвели дикоросы и сорняки.
- Денвер! - провозгласил кондуктор, как делал возле каждой деревни на пути к самому большому городу в сердце Запада. - Денвер на выход!
Линкольн убрал речь в кожаный портфель, встал, взял пузатый саквояж и пошёл на выход из пульмановского вагона. После пары дней в поезде, твёрдая земля, казалось, дрожала под ногами, как бывало у моряков, сходивших с кораблей. Он водрузил на голову цилиндр и огляделся.
Среди обычных сцен жизни железнодорожной станции - семей, радостно встречавших своих любимых, банковских клерков, встречавших капиталистов с более громкими (но менее радостными) криками - Линкольн заметил пару крепких парней, выглядевших как шахтёры, одетые в свои лучшие, и скорее всего, единственные костюмы. Ещё до того, как они начали уверенное движение сквозь толпу к нему, он опознал в них именно тех, с кем должен встретиться.
- Мистер МакМэхан и мистер Каванах, полагаю? - произнёс он, опуская саквояж, чтобы освободить правую руку.
- Именно так, мистер Линкольн, - ответил тот, что с рыжими усами. - Я - Джо МакМэхан; Каванаха можете звать Фред. - Его рукопожатие оказалось крепким и твёрдым.
- Если только не окажусь последним, кого позвали ужинать, - уступил Каванах. Он был на пару дюймов выше МакМэхана, на подбородке у него был шрам, полученный, похоже, в ножевой драке. Оба мужчины совершенно не акцентировали внимания на револьверах, висящих на правом бедре. Линкольн бывал на Западе множество раз и привык к подобным вещам.
- Идёмте, сэр, - сказал МакМэхан. - Позвольте мне. - Он взял саквояж. - Отвезём вас в отель, позволим вам освежиться и немножко прикорнуть, ежли захотите. Эти поезда хороши, но тело в них всё равно не отдыхает.
- Они стали лучше, чем были раньше, - сказал Линкольн. - Я размышлял об этом прошлой ночью, когда проводник готовил постель. Однако вы правы - они не такие, как хотелось бы.
- Тогда идём, - повторил МакМэхан. - Эймос подготовил для нас коляску.
Когда они шли по вокзалу, то прошли мимо нищего, парня средних лет с бородой с проседью и ногами, отрезанными выше колен. Линкольн принялся рыться в карманах, пока не нашёл четвертак, который бросил в жестяную кружку, стоявшую возле нищего.
- Благодарю вас за... - нараспев начал нищий. Затем его глаза, глаза, видевшие много боли, и, судя по красному фону, много виски, расширились, когда он узнал благодетеля. Он сунул руку в чашку, достал четвертак и швырнул в Линкольна. Монета ударила его в грудь и упала со звоном. - Будь ты проклят, сукин сын, не нужны мне твои подачки, - прорычал безногий. - Кабы не ты, я бы ходил, а не жил вот так.
Фред Каванах взял Линкольна под руку и поспешил прочь.
- Не обращайте внимания на Тедди, - сказал он, пока нищий ругался им вслед. - Он немного тронутый. Совсем не понимает, что несёт.
- О, нет, прекрасно понимает. - Рот Линкольна вытянулся в жёсткую тонкую линию. - Я много раз слышал подобную историю. Люди, пострадавшие во время Войны за Сецессию, винят во всём меня. Полагаю, они имеют на это право. Я и сам себя виню, хотя для них это слабое утешение.
Эймос, возница на коляске, был вылеплен из того же теста, что и Каванах с МакМэханом. Лошади зацокали по улице. Из-под их копыт и колёс коляски летела грязь. Несмотря на всё богатство, что поставляли соседние горные разработки, в Денвере не было ни одной мощёной дороги. По канавам бежали потоки воды. Жилые кварталы заросли деревьями. Большая часть домов, да и общественных зданий тоже, была построена либо из ярко-красного кирпича, либо из местного жёлтого камня, что придавало городу приятный разноцветный вид.
Шахтёры в рубахах без воротничка и синих штанах на лямках шли по улице вперемежку с бизнесменами, которые отлично бы смотрелись где-нибудь в Чикаго или Нью-Йорке. Спустя пару мгновений Линкольн изменил своё мнение - некоторые бизнесмены также были вооружены.
Когда он упомянул об этом вслух, Джо МакМэхан скривил рот в горькой усмешке.
- Мистер Линкольн, человек, обладающий большим, чем заслуживает, и не желающий этим делиться со своими ребятами, у кого особо ничего нет, и при этом не думает, что они попытаются перераспределить богатства, нравится ли оно ему или нет, называется - идиот.
- Вполне верно, - произнёс Линкольн. - Настолько верно, что может когда-нибудь разнести страну. Рабский труд имеет разные формы, не только ту, что распространена в Конфедеративных Штатах.
Эймос погонял за щекой комок табака, сплюнул и произнёс:
- Так и есть, чёрт. Поэтому мы и привезли вас сюда - чтобы об этом поговорить.
- Знаю. - Линкольн продолжил наблюдать за уличной жизнью. Шахтер, торговец, банкир - о принадлежности человека к определенному классу и о его благосостоянии можно сказать по его одежде. С определением женщин имелись сложности. Кто из них беден, а кто нет - тут для него не было проблемы. Однако если женщина была одета, словно со страниц Иллюстрированного еженедельника Лесли , но лицо своё красила, как проститутка, была ли она проституткой, или женой какого-нибудь нувориша, разбогатевшего на горном деле? В Денвере это было не столь очевидно, как на востоке, где косметика по умолчанию являлась признаком женщины лёгкого поведения. Здесь правила были иные, и неудивительно, поскольку женщина могла - и некоторые действительно перешли - из проституток в жёны нуворишей.
В своей вычурной претенциозности отель Метрополь в этом краю был более чем уместен.
- Ну, вот, мистер Линкольн, - произнёс Фред Каванах. - Здесь вы с комфортом сможете привести себя в порядок и подготовиться к выступлению вечером. Поверьте, очень многие хотят послушать, что вы скажете о современном труде.
- Услышат, - сказал Линкольн. - Что они станут делать, когда узнают о моих взглядах - это уже другой вопрос. Не примут ли они меня за одного из тех эксплуататоров, что их так тревожат?
- Мистер Линкольн, в Колорадо вы не найдёте никого, кто был бы против хорошей жизни, - ответил Каванах. - Людей раздражает, что ради хорошей жизни одних немногих, многие другие должны месить грязь.
- Я понимаю это различие, - сказал Линкольн. - Вы верно заметили, важным моментом является то, что очень многие в Соединённых Штатах, как и практически все белые в Конфедерации, этого не понимают.
Отель Метрополь отвечал всем разумным стандартам хорошей жизни, и большинству избыточных тоже. После горячей ванны в оцинкованной бадье в углу прихожей номера, после пары жареных свиных котлет на обед, Линкольн был бы рад на пару часов завалиться на постель, даже если спать придётся по диагонали, чтобы не упираться в спинку кровати. Но сначала - речь.
Он продолжал доводить её до блеска, совершенно позабыв об ужине, когда в дверь постучал Джо МакМэхан.
- Идёмте, мистер Линкольн, - сказал он. - Мы там для вас уже полный зал набрали.
Зал оказался не столь изящен, как оперный театр поблизости от отеля Метрополь . Строго говоря, это был танцевальный зал, у одной стены которого наспех сколотили трибуну. Однако, как и сказал МакМэхан, народу было битком. Имея богатый опыт распознавания толпы, Линкольн отметил более тысячи человек - шахтёров и фабричных рабочих, их было большинство, а также фермеров, с присутствующими то тут то там лавочниками, дополняющими ассортимент, стоящих плечом к плечу, локоть к локтю, в ожидании, что он им скажет.
Когда МакМэхан его представил, толпа разразилась громкими и продолжительными радостными криками. Большинство были молоды. Молодые люди считали его другом трудящихся на земле, где правил капитал. Люди постарше, вроде того нищего на вокзале, продолжали проклинать его за участие, а большинство и за поражение в Войне за Сецессию. Если бы я победил, я был бы героем, - подумал он. - А, родись я женщиной, я был бы домохозяйкой, или, что вероятнее, одинокой старухой. Так, что с того? .
Он надел очки и взглянул на записи, над которыми работал в поезде и в отеле.
- Поколение назад, - начал он, - я сказал: Дом, разделенный надвое, на рабскую часть и на свободную, не может устоять . И он не устоял, хотя его разрушение оказалось не таким, как мне хотелось бы. - Он не терзался никакими сомнениями относительно прошлого. Оно было. Все об этом знали.
- Конфедеративные Штаты и по сию пору остаются в рабстве, - сказал он. - Как же финансисты Лондона и Парижа радуются своим плантациям, железным дорогам, металлургии! Тому, как капитал течёт им в руки! И как много его, друзья мои, стекает по крышам особняков богачей, чтобы полить лачуги, где живут негры, чья жизнь едва ли лучше жизни хищных зверей, рядом с которыми они трудятся в полях? Ответ вам известен, как и мне.
- Да, к чёрту ниггеров! - выкрикнули из зала. - Говори за белых! - Послышались одобрительные возгласы.