Фиджар шел по пыльной улице маленького городка мрачный и устало собранный. В далекой вышине нещадно палило солнце, расплавляя, кажется, даже с трудом различимый под слоем земли асфальт. Немногочисленные жители попрятались под кондиционерами и вентиляторами, пережидая часы послеобеденного пекла. Растения, по идее не способные передвигаться, и те постарались скрыться в тени. В такую жару даже вода вместо живительной влаги может принести боль, ведь многократно отраженные всего в одной капле солнечные лучи устремляются вовне, сжигая приютивший их лист.
- Доброго дня Вам, сосед! - голос вырвал Фиджара из задумчивости. Он удивленно повертел головой, наконец-то заметив и палящий зной, и висящее в воздухе невыносимое безветрие, и пустынную, покрытую раскаленной пылью улицу. И, "ах, да! С ним же поздоровались" широкополую соломенную шляпу, то показывающуюся над забором, то снова скрывающуюся за резными дощечками. "Надо же, я даже и сам не заметил, как дошел", подумал мужчина, но вслух произнес:
- И Вам доброго дня! Что это Вы там делаете в самый солнцепек?
Шляпа наконец-то вынырнула окончательно, явив саму обладательницу - довольно стройную, но без излишней хрупкости и миниатюрности женщину лет на десять младше его самого с приветливой улыбкой на лице:
- Да вот, хотела тень в палисаднике устроить, а то ведь еще один месяц такой погоды, и все цветы засохнут, даже не начав распускаться. Да только, - она удрученно покачала головой, - тент огромный, разве соберешь его в одиночку?
- Алита, давайте я Вам помогу, - предложил Фиджар, тронув рукой невесомую калитку, - вместе мы точно справимся.
Женщина лишь смущенно улыбнулась, с радостью принимая помощь. Вдвоем дело и правда пошло на лад. Тент оказался огромной сеткой с закрепленной на ней "листвой" защитного цвета. На взгляд Фиджара, высказанный соседке в процессе привязывания углов к загодя вкопанным опорам, такая крыша годилась скорее для маскировки, чем для затенения. Женщина рассмеялась, не находя причин прятаться, но кто знает, вдруг пригодится? Когда над благодарно расправившими листья растениями распустилась зыбкая тень, все-таки принесшая существенное облегчение, Алита на минуту исчезла в доме и вернулась, неся на руках упитанного, светло-серого кота, лениво направившего узкие щелочки изумрудных глаз на стоящего Фиджара.
- Спасибо Вам, - поблагодарила она, передавая довольно муркнувшее животное законному хозяину, - знаете, а Диш еще вчера почувствовал Ваш приезд.
- Да неужели? - усмехнулся мужчина, легонько дергая кота за хвост, - этот разъевшийся увалень может не только спать на диване? - и уже более серьезно добавил, - это Вам спасибо, и за Дишем, и за домом присматриваете. Без Вас с моими нерегулярными приездами пришлось бы мышелову одичать и вспомнить свое историческое предназначение.
Фиджар усадил кота на плечо и, привычно отказавшись и от обеда, и от чая, направился к своей калитке. Стараниями Алиты дом, перешедший ему по наследству от бабушки и дедушки, не выглядел заброшенным, хотя появлялся он здесь действительно редко: иногда на выходные, а иногда и целыми месяцами пропадал на своих заводах, компенсируя длительное отсутствие неделей-другой, проведенными в тишине и покое небольшого, затерянного в Свердловской области городка. Войдя в палисадник, мужчина выпустил недовольного этим обстоятельством кота на слегка поблекший от долгой жары газон. Несмотря на все увещевания соседки, Фиджар был категорически против разведения под окнами аккуратных грядочек с цветами, ограничившись зеленой лужайкой, с редкими вкраплениями так любимой им жимолости. Диш сердито мяукнул, возвращая хозяина к реалиями закрытой двери.
- Ну, иди уже, - мужчина открыл замок, пропуская вперед зеленоглазого хранителя домашнего уюта, крайне возмущенного тем, что его, сладко спящего после сытного завтрака, вытащили на невыносимую жару, заставили самому идти по дорожке, да еще и не дают войти в дом.
- Ничего, - тихо произнес Фиджар, - осталось совсем чуть-чуть, и все закончится, я, пожалуй, уйду на покой, - он оглянулся на покачивающиеся над соседским забором желтые цветы, подозрительно смахивающие на подсолнухи, - и, может быть, даже поселюсь здесь, - доверительно сообщил мужчина, глядя в зеленые глаза с тонкими ниточками зрачков, - будешь ты у меня по утрам зарядку на траве делать, а то ишь разъелся и разленился!
Диш обиженно мяукнул, умудрившись вложить в один звук все свое презрение к физическим упражнениям и нерегулярным заездам странного человека, уверенного в том, что является хозяином кота, а никак не наоборот. Фиджар усмехнулся, провожая взглядом целенаправленно дефилирующего к дивану любимца, и вспомнил пресловутые споры вокруг газона. Алита так и не смогла понять причину ненависти к цветам, может быть, потому что ее и не было вовсе? А была боль, очень старая, покрытая налетом времени, разумных доводов, но все еще живая. Как бы ни убеждал себя Фиджар, но он не смог ее перебороть или отпустить, он лишь нашел ей временный выход, сделав воспоминания смыслом своего существования, дав этим, сам того не подозревая, бесконечную подпитку тому, что больше всего на свете хотел бы вычеркнуть из своего прошлого. Того самого прошлого, в крошечном городке у Алтайских предгорий, где уже больше чем сорок лет назад у маленького мальчика было все, о чем только может мечтать ребенок в возрасте пяти-шести лет. Любящие родители, уютный дом, недалеко от озера с живописными, дурманящее пахнущими цветочными клумбами под окнами, вдоволь игрушек и, конечно же, друзья, с которыми можно было пропадать целыми днями, ныряя в ледяную воду, гонять на велосипеде по окрестностям или строить снежную крепость, если на дворе стояла зима.
Это прошлое оборвалось в одно мгновение ясным зимним утром, настолько морозным, что порой маленькому Фиджу казалось, будто выдыхаемый пар осыпается крошечными снежинками. Он возвращался от бабушки с дедушкой, где гостил на новогодние каникулы. Его родители, на беду, уехали раньше. До дома оставалось еще больше ста километров, сидящему в дедовой машине мальчишке он уже виделся в дымке за лесом, как вдруг послышался странный гул, словно отголоски далекого землетрясения, спустя минуту докатившегося и до них, хотя силы толчков едва хватило, чтобы сбросить пушистую шапку с ближайшей ели. Машины, ехавшие по той же дороге, притормозили, оценивая происходящее, но, не видя серьезной опасности, продолжили путь. К счастью для них, последовавшее продолжение не стало ждать, пока зрители подберутся ближе, став участниками чудовищного представления. Как показалось маленькому Фиджару, впереди из звонкого морозного воздуха начал ткаться снег, в считанные мгновения превратившись в сияющую до самых небес монолитную стену, разрезавшую мир с севера на юг, тянущуюся в обе стороны насколько хватало взгляда. Но иллюзия стены длилась не долго. Наверное, если рассматривать вблизи, внезапная метель и вовсе была в постоянном движении, вскоре ставшем заметным и с расстояния в несколько десятков километров. Снег продолжал ткаться из воздуха, подниматься с земли, даже с ближайших деревьев слетали, словно по зову невидимого голоса, белые покрывала, включаясь в сумасшедший вихрь, все больше становящийся похожим на гигантскую центрифугу. И, наконец, та сила, которая до сих пор лишь копилась в глубине беснующейся стихии, получила направление. Нестерпимый рев разрезал хрупкую тишину, в мгновения ока раскрутил снежное колесо до почти световой скорости, вовлекая в него попавшие под раздачу леса, города и селения, окрасившие белоснежный вихрь мутно-серыми пятнами. И вот уже на месте стены лежала гигантская, постепенно все сильнее вытягивающаяся воронка, распахнувшая жадную пасть влево, в сторону севера. Еще несколько минут потрясенные люди наблюдали, как конус, по сравнению с диаметром основания которого самые высокие деревья были лишь незаметной травой, вытягивается, почти не сужаясь, а потом он пополз, ненасытным удавом поглощая все, что попадалось на пути.
Сейчас, много лет спустя, Фиджар понимал, что простояли они тогда на лесной дороге не больше пятнадцати минут, хотя потрясенному мальчишке они показались вечностью, расколовшейся вместе с далеким взмахом "змеиного" хвоста, выплюнувшим на вновь кристально чистое небо белый клок маленького облачка. Очнувшиеся машины взревели моторами, отгоняя увиденное в область страшных снов и фантазий. Вокруг ничто не говорило о реальности происходящего. Разве что снега на деревьях стало меньше, но это всего лишь легкий ветерок. Увы, спустя четверть часа иллюзия разбилась с легкостью тончайшего льда: за считанные метры снег практически исчез, уступив место голой земле и стволам, вселяющим в сердца ужас своей беспросветной чернотой, дикой и неуместной в середине зимы. А на подъезде к городу не стало и дороги. Собственно, исчезло не только отремонтированное за год до этого шоссе. Растворились дома, деревья, даже холмы оказались сглажены. Всюду, до самого горизонта, расстилалась бескрайняя равнина, идеальная по своей плоскости, звенящая в ушах невозможной в живом мире тишиной.
Дальнейшие воспоминания порвались под воздействием слишком сильного для детской психики потрясения, и так и не сложились позже в единую картину. Плач в машине, просьба, срывающаяся на крик, найти маму с папой. Вот он выбегает на черную землю, отчаянно зовет родных, не в силах поверить в свершившееся, и ищет, не находит, и снова ищет дом, школу, в которую он должен был пойти, детскую площадку, где они любили играть. Но ничего нет. Лишь безжизненная почва, гладкая и холодная, не сохранившая даже осколка от прежней жизни. Уже в сумерках ему таки удается выбраться к озеру, если, конечно, можно таковым считать небольшое углубление, едва ли составляющее полтора метра от поверхности в самой низкой точке. И такое же неживое и черное, как все вокруг. В нем не осталось ни воды, ни льда. Ничего.
- Ничего, - повторил вслух Фиджар, за размышлениями устроившийся в кресле-качалке, - задуманное уже начало выполняться. Еще несколько дней, и виновные в разрушении детства, дома и жизни заплатят за это. Нужно лишь немного подождать, чтобы обналичить счет. А потом можно будет заняться тем, о чем он пытается забыть с тех самых пор, когда случайно узнал, что за случившееся давным-давно можно отомстить. Он вернется туда, откуда четыре десятилетия назад вынужден был уехать. И начнет жить заново, на старом месте, где стоял родительский дом. Может быть, даже разведет палисадник. Маму бы это обрадовало, - последняя мысль осветила лицо, привыкшее за долгие годы скорее к усмешке, чем к улыбке, удивительно теплой грустью.