Приключенческий роман. (3 Электронная Версия 20-29)
ГЛАВА 5
Жуткая боль разрывала голову на кусочки.
Бышата открыл глаза и увидел темную старую избу, всю прокопченную от топки "по-черному", и покрытую, казалось, налетом вечности и древности. Маленькие окошки, затянутые бычьим пузырем почти не давали света, и только случайно пробившийся солнечный лучик резко расчерчивал мрачную комнату наискосок. Под потолком висели охапки разных трав и кореньев, а в углу стояла большая черная метла.
Бышата похолодел, потому, что луч упирался в валявшуюся у порога груду скомканного кровавого тряпья, а на полу, то там, то здесь виднелись размазанные красные лужи. Из-под лавки, довольно мурлыча, вылез громадный облезлый черный кот и умильно облизываясь, уставился на Бышату.
Безобразная старуха, пришамкивая большим ртом с одним желтым зубом зашипела на кота. Седые всклоченные космы вылезали из-под ее черного платка. На спине, покрытой какой-то шкурой, или рваной мохнатой шалью, казалось, росли мухоморы, а глаза горели страшным зеленым огнем...
"Ведьма лесная!!! Сейчас сожрет!!!" - В отчаянии пронеслось в голове у Бышаты, и он невольно дернулся на своем ложе.
Старуха мгновенно повернула голову, словно собака, услышавшая шорох вора, или почуявшая лакомую кость в своей миске, и блеснула злыми зелеными глазами, оскалив беззубый рот в страшной улыбке.
Глаза у Бышаты расширились от испуга.
В руках у ведьмы блеснул огромный кривой нож...
*** *** ***
Вахромей оглянулся и сразу понял намерение коварного хана Аскера.
Аскер наверняка вычислил предателя-слухача, щеголявшего урусутскими дарами, он давно уже наблюдал за Еркеном. Но, не поймав змею за хвост, как оторвать ей голову? Долго и терпеливо он выслеживал заговорщиков. Наконец, убедившись в правильности своих подозрений, Аскер дал приказ своим нукерам окружить место тайной встречи и быстро стал сжимать кольцо.
Слухач Еркен бросился в темноту, надеясь затеряться среди сугробов, а Вахромей схватил Бышатку и зашептал прямо в ухо.
-Ныряй в куст, Бышатка! Заройся в снег и сиди, да смотри, не усни ненароком. Авось не заметят басурманы. Сиди и молчи. В тебе вся надежа. Уйдет Аскер, проберись к обозу и найди погонщика Ермолая. С ним немедля в Суздаль. Бог даст, из полона невредимы выберетесь. Они в погоню не кинутся, потому сытые пока. Дойдете до Суздаля, матке сказывай, что б по Руси тревогу били! Сказывай, что басурман на Русь сбирается. Пусть дружину крепят. Никита - брательник, пусть этим займется, у него опыт есть, не раз на рязанцев хаживал. А сейчас другие времена! Пусть не гордятся, ядрена корень. Пусть теперь сами к рязанцам и владимирцам в подмогу идут. А не то не устоит Русь против Орды, коли по одиночке барахтаться будем...
Тут послышались плаксивые возгласы пойманного слухача и смех солдат, затянувших на предателе петлю аркана.
-Тятя, тятя! А ты? - сквозь слезы пролепетал Бышатка.
-Молчи, глупый! За Русь умереть не грех. Пропасть за охапку чужой лебеды, брошенной ворогом, как подачка - вот обида! За меня не боись. Я свое с честью отжил, а ты не лезь! Прячься, говорю. Да молчи, что б не подеялось.
Бышатка нырнул в куст и затих.
-Эй! Урусутская свинья! - закричал хан Аскер. - А ну, выходи на свет! Решил шакалий лай этого предателя в свой стан перенести? То-то хану Чингизу у будет подарок. Две свиные головы бросим под ноги славного багатура!
-Я не виноват! - Закричал слухач, и бросился на колени, целуя снег, налипший на мягкие кожаные сапоги Аскера.
-Так ли, Вахромей? Будешь ли отпираться от измены?
Вахромей брезгливо посмотрел на слухача.
-Не буду.
-За это молодец. Урусы - хорошие воины. Но татарские багатуры хитрее и сильнее. Отрежьте этим преступникам головы. - Скомандовал хан Аскер своим нукерам. - Голову уруса выставьте на пику перед моей юртой, как достойного врага. А пустую тыкву этого поганого шакала бросьте собакам, ему там самое место.
Аскер развернулся и пошел к огням.
Его догнал один из нукеров.
-С урусом был волчонок, убить его?
-Оставь. Пусть будут хорошие воины. Хорошие рабы. Пес с ним, оставь.
А в спину неслись захлебывающиеся вопли слухача.
*** *** ***
Бышата дернулся, но острая боль пронзила грудь, и он невольно застонал.
-А. Очухался, касатик. - Проскрипела старуха, откладывая страшный нож на горбатый деревянный стол. - Ну-ка, хлебни настоечки, не то боль не перенесешь, того гляди.
Она сунула край все того же берестяного туеса прямо в рот Бышате. Тот чуть не захлебнулся от горькой липкой жижи. В голове замутилось и отчаянно затошнило.
-Понятно, не мед. А все же польза. - Ворчливо пояснила старая ведьма.
Голова отошла, но все же продолжала кружиться, а бабка взяла нож и принялась медленно и методично затачивать его о большой точильный камень, что лежал на краю стола.
-Известно где, касатик. В лесу, а то где же. - Усмехнулась старуха.
-А ты кто, мать?
-Какая я мать? Я тать болотная, ведь так ты меня величал поначалу?
Бышата в ужасе открыл слипающиеся глаза.
-Тать!? - Слабеющим голосом спросил он.
-А то кто же. - Бабка лязгнула ножом и оскалила свой единственный желтый зуб. - Вот сейчас напьюсь твоей свежей жизни, и помолодею сразу, буду красивой - глаз неотвесть!
Старуха ехидно захихикала, а у Бышаты захватило дух, и смертный холодный пот выступил на лбу от ужаса. Он вспомнил молодую девицу...
Тать! Тать!!!
Она пьет жизнь у молодых и сильных, и сама становится молодой...
-Что ты, молодец пугаешься? Или не знаешь, что на Руси даже нечисть за землицу обороняется в трудную годину. Ворог кругом. Нужен ты будешь еще Русской землице. Послужишь еще. Так что не бойся.
Но этих слов Бышата уже не слышал. Он спал мертвым сном на своем окровавленном ложе из пряных сушеных трав, бесчувственный и равнодушный к боли.
Старуха взяла нож, прокалила его на огне и омыла в травяном настое. За тем она откинула ветошь на груди Бышаты и замерла, забывшись в неимоверном напряжении. Постепенно пригибаясь к молодому телу, она как бы втягивала дрожащими от возбуждения ноздрями своего крючковатого носа воздух у самой поверхности тела. Глаза ее блаженно затуманились, желтая кожа покрылась легким свежим молодым румянцем, а рот полураскрылся в чувственном наслаждении. Сладкая липкая слюна закапала с уголков губ, как у голодной собаки, губы окрасились ярко кровавой пеной, а морщины начали разглаживаться.
Тело начало испускать легкий туман, подобно воде на утренней речке, и старуха неистово вдохнула этот испаряющийся дымок в самую свою глубину, издав непередаваемый сладчайший стон удовольствия...
Внезапно опомнившись, она откинулась от тела и замотала головой, бормоча под нос какие-то проклятия. За тем, взяв себя в руки, принялась срезать гнойную воспаленную корку с тела Бышаты, промывая рану целебным раствором.
-Тать, тать. - Беззвучно шамкала старуха. - Ну тать, что с того.
*** *** ***
Клаус нажал на тормоз, и машина плавно остановилась у обочины дороги. Иоганна нервно передернула затвор своего "Вальтера" и засунула пистолет в сумочку.
-Теперь подождем, - сказала она. - Сейчас он откроет лавку и начнется потеха.
Новенький Мерседес притих напротив небольшой еврейской лавки, что расположена в старом районе южной окраины Мюнхена.
Иоганна и Клаус давно следили за Гольдбергом, евреем из России, что открыл здесь лавку, чуть более года назад.
Сейчас, на исходе девятнадцатого века, настали совсем трудные времена. В Европе пахло кризисом и войной. В Германии бедность и нищета. Стремительно меняющееся время переставляло сложившиеся ориентиры и стереотипы с ног на голову. Бродит призрак коммунизма!
Но все эти проблемы мало волновали удачливую сладкую парочку - Клауса и Иоганну. Они были самыми рискованными и неуловимыми налетчиками во всей округе, и прозябать в бедности и голоде им было не с руки. В свое время они бомбили лавки Гамбурга, магазины Бремена и Берлина. Да же банки Дрездена и то не раз пострадали от их визитов.
Вот дошла очередь и до Мюнхена.
Железное правило налетчиков было: не более трех ограблений в одном городе. Но сегодня было исключение. Уж больно легкий и жирный кусок валялся прямо у них под носом. Грех пройти мимо. Фортуна не прощает дураков и отворачивает от них свой благосклонный лик.
Они приехали на машине, которую купили только на прошлой неделе, что бы быстро и без помех перемещаться по всей Европе. Впереди был замечательный круиз. Иоганна хотела в Париж, Клаус то же не прочь был развлечься в кабаре и сходить пошарить по карманам у ротозеев в Опере. Но на пути встал этот еврей - Гольдберг.
Как-то Иоганна шляясь по этому тихому району в поисках съемной квартиры зашла в еврейскую ювелирную лавочку и обомлела... Такое изобилие бриллиантов, дорогих колье, брошей, и прочей бижутерии словно попадаешь в сказочные кладовые разбойников из истории про Али-Бабу. Иоганна опытным глазом понаблюдала за порядками в лавке и убедилась - охраны, ни какой, только старый еврей Гольдберг и его помощник, да и тот приходит в лавку не раньше полудня.
Такое бывает только раз в жизни.
-Открылся. - Сквозь зубы произнес Клаус. - Действуем по плану. Сейчас заходишь ты, а я пока поставлю машину вон там, за углом, через улицу. Самое главное заставь его выложить по больше брюлликов и всего, что поценнее. Я захожу вторым, и как всегда, быстро забираем все и сматываемся. Думаю, с полгодика Парижские казино не заскучают без наших посещений.
-Только умоляю, жадничать не будем, возьмем что можно и ходу. У меня не спокойно на душе. - Иоганна поправила пистолет и, взбив дорогие меха, вышла из машины.
-Все бы тебе каркать. - Сплюнул Клаус и улыбнулся в след обернувшейся Иоганне.
-Доброе утро. - Приветливо сказала Иоганна, войдя в лавку и обворожительно улыбаясь.
За прилавком стоял старый морщинистый Гольдберг и радушно кланялся госпоже.
-Доброе утро, милая фрау. Приглядели что-нибудь в прошлый раз?
Иоганна удивленно подняла брови. Они была в лавке месяц назад и не более трех минут.
-Неужели вы запомнили, что я была здесь?!
-О! Добрая фрау! Настоящий ювелир, как настоящий художник, знает всех своих клиентов, и прошлых и будущих. Старый Гольдберг полагает, что если такая чудная и прелестная фрау решила встать в столь ранний час, значит, она непременно приглядела что-нибудь и у нее есть желание это "что-нибудь" купить. А может, друг решил сделать подарок нашей очаровательной фрау, я подберу все, что вас устроит.
-Да. У меня завелась некоторая сумма, которую я хотела бы потратить. - Краснея, сказала Иоганна.
-Чего пожелает добрая фрау?
-Пожалуй, я возьму это колье. - Иоганна показала на большое горящее огнем множества бриллиантов тонко инкрустированное золотом колье с витрины.
-О!! Блистательная фрау! У вас замечательный вкус. Это алмазное колье стоит не меньше семидесяти тысяч марок. Но вам я уступлю за шестьдесят пять, вы первый покупатель, обворожительная фрау.
-У меня, по меньшей мере, сто пятьдесят тысяч! И я намерена немедленно перевести их в украшения! - запальчиво сказала Иоганна.
Одутловатое лицо Гольдберга вытянулось, и он насторожился. Мельком взглянув в окно, он убедился, что фрау приехала не в экипаже, не на машине, и одета она была в прошлый раз значительно скромнее. Может это ограбление? Может у доброй фрау в сумке пистолет?
Гольдберг придвинулся к заветной кнопке.
Последний визг техники. На эту штуку он не пожалел ни каких денег. Нажимаешь на кнопку, сигнал по проводам летит в полицейское управление, и через пару минут полицейский патруль здесь. Здравствуйте, господин Гольдберг, кто поспел вас обидеть? Пожалуйте в участок, господа.
Берегитесь налетчики, когда защищается старый Гольдберг!
-Я беру вон те бусы, и еще одно колье.
-У доброй фрау глаз орлицы. Она как раз вложилась в цену. Все эти вещи стоят сто восемьдесят тысяч. Я с удовольствием отдам их за сто шестьдесят.
-Хорошо. Я беру их за сто пятьдесят, и не спорьте со мной.
Гольдберг отодвинулся от кнопки, облегченно вздохнув.
Иоганна приготовилась достать пистолет и нетерпеливо взглянула на дверь, ожидая появления Клауса.
-Упакуйте, а я достану деньги.
Вдруг ее взгляд упал на перстень из белого золота, лежащий в углу витрины на отдельной подушечке. Перстень был с необычным белым камушком, слабо пульсирующим в темноте.
-Пожалуй, на те две тысячи, что остались у меня на булавки, я возьму этот перстенек. Он мне понравился.
Гольдберг редко, по-стариковски рассмеялся.
-О, нет, милая обаятельная фрау. Этот перстень стоит значительно дороже.
-Сколько? Пять? Десять? Пятнадцать, черт побери? Хорошо, я не беру это колье.
-О! Благодетельная фрау. Да же если вы не возьмете ни чего, из того, что выбрали, старый бедный Гольдберг не сможет вам продать этот приглянувшийся перстень. Простите, моя красавица неучтивого ювелира. Я подарил бы его вам, если бы мог.
-Что!? Этот перстень стоит так дорого!?
-Этот перстень - Царь царей, из наследия русских князей Рюриковичей. Говорят, он был завоеван самим Александром Македонским, а потом каким-то чудом попал к Чингисхану. Говорят, Наследник Чингисхана Батый потерял его, и он нашелся только в Москве, у самого Иоанна Грозного. Говорят, это перстень власти, он обладает особыми свойствами.
-Сколько он стоит! Я куплю его, сколько бы он не стоил! - Заворожено проговорила Иоганна.
Она вдруг поняла, что целью всей ее жизни был именно этот перстень, и если она его не купит, не отнимет, не вырвет у этого гадкого еврея, то жизнь ее просто не имеет смысла. Нужно только взять этот перстень в свои руки, прижать и поцеловать, как самое дорогое на Земле, и ни когда, ни когда больше не расставаться с ним, до самой вечности.
Глаза Иоганны вспыхнули безумной вспышкой.
-Сколько, старик? Не томи. Я дам тебе триста!!!
У Гольдберга скрючились пальцы, как бы загребая воображаемую кучу банкнот.
-Конечно, триста тысяч, это хорошая сумма, милая фрау. Но перстень стоит не менее трех миллионов, и уступать я не буду. По этому вы напрасно нервничаете.
Гольдберг спешно нажал кнопку. Человек, пришедший сделать покупку на сто пятьдесят тысяч в девять часов утра, безусловно, подозрителен. Но пришедший потратить триста тысяч, а покупающий на три миллиона - конечно грабитель или псих.
В дверь вломился запоздавший Клаус, бряцая пистолетом.
-Где ты ходишь, Клаус! Убей этого скупердяя! Он совсем выжил из ума!
-Мы же договаривались ни кого не убивать, дорогая. - Ошалело проговорил Клаус.
-Он нас опознает, старый маразматик. Он не дал мне перстень!!!
Иоганна выхватила пистолет и со всего маху расколотила витринное стекло в каком-то демоническом порыве. Она дрожащими от возбуждения руками схватила заветный перстень и прижала его к груди, обливаясь слезами.
"Мой, мой, мой". - в безумии повторяла она, целуя камень
-Не убивайте, забирайте все! - Визжал Гольдберг, закрывая голову руками от летевших стеклянных осколков и пятясь к запасной двери.
-Заткни его, Клаус.
Короткие выстрелы прервали вопли старого еврея, и он, обливаясь кровью покатился по полу, судорожно дергаясь в предсмертных конвульсиях.
Иоганна и Клаус лихорадочно наполняли сумку собранными драгоценностями, пихая их без разбору и сортировки...
И вдруг послышался конский топот с той стороны, где стояла машина. Резкие окрики заставили замереть на месте двух налетчиков.
-Полиция!? - Вскричала Иоганна. - Это невероятно! Как они узнали, черт подери?
-За мной! - Коротко скомандовал Клаус и бросился к окну, выходившему на противоположную сторону улицы.
Он выбил стулом стекло, а Иоганна быстро закрыла входную дверь, к которой уже подбегали полицейские.
-Стоять! Полиция! Руки вверх! Оружие на пол! - послышались за дверями короткие команды, раздалось несколько выстрелов, и послышались глухие удары в дверь.
Клаус выскочил на улицу, поставил сумку на мостовую и протянул руку Иоганне.
-Ничего, - сказал он. - Только бы добраться до машины.
Иоганна взобралась на подоконник и приготовилась прыгнуть в спасительные объятия Клауса. Вдруг несколько пуль прошили женское тело навылет, и изо рта у беглянки хлынули ручьи крови. Она осела на разбитую раму и мгновенно затихла.
Клаус испуганно вздрогнул и схватив сумку опрометью кинулся подальше от роковой ювелирной лавки.
-Стой! Стой! - Пули, казалось, стегали по ушам...
*** *** ***
-Очнулся, сокол ясный. - Неземная девица поглаживала Бышату по лбу и щекам, своими прикосновениями смывая остатки сна и болезни.
От этих неизведанных ласк и нежностей дыхание доброго молодца сделалось прерывистым и натужным. Сладкая истома разлилась по телу, а мышцы напряглись и окаменели, показывая, что он здоров и готов рваться в бой немедленно.
ГЛАВА 6
Бышата шумно вздохнул и приподнялся на локте.
-Кто ты, горлинка? Или бредил я? Где та страшная старуха, что была с ножом у двери? Сколько я бездыханным тут провалялся?
-Ох, ты, ох ты. Какой прыткий. Все-то ему сразу обскажи. - Рассмеялась девица чистым молодым смехом. - Резвый, словно жеребец. Тебе лежать надобно, а не за девками гоголем ходить. Слаб ты еще молодец. А старуха та... дак это ж прабабка моя. Великая целительница. А я, Марфа. Мы тут недалече, у опушки живем, от басурманов укрываемся. Суздальские мы. Поповского посаду.
-Так и я тот посад знаю. И весь Суздаль знаю, до последней избы... А тебя - красоту, не встречал, хоть вдоль и поперек все исходил.
-Так уж и красоту? - Игриво засмеялась Марфа и ласково потрепала Бышату за волосы. - Кто ж ты есть, молодец?
-Забельский я, Бышата. Варфоломея Боярина сын, а Никиты Суздальского племянник. - Гордо сказал Бышата, рассчитывая своим высокородием завоевать милость девицы.
-Ишь ты. Знамо, что боярина сын. Как хозяин на крепостных девок-то погладываешь. А батьку твоего мы знаем. Во вражеской стороне за Русь погиб. Потому и помогаем тебе... и всем русским воинам, что за землю бьются. Честь им, и хвала за то.
Девица поклонилась в пояс, а Бышата удивленно проговорил.
-Вот значит... Помнят батьку-то. Видно и впрямь говорят, что Русь-землица, она все помнит.
-Все, соколик, уж и не сомневайся. Она и худое, и доброе примечает, и вспомянет, ежели к месту.
Девица притягивала Бышату своей непосредственностью. Казалось, она совсем не осознавала, что перед ней, высокородный боярин, да еще молодой и красивый, да еще холостой! Ни мало не смущаясь, она смело смотрела в глаза Бышате и гордо держала голову, как будто разница в сословиях, это просто пустяк. Словно магнит, она подавляла всю волю к сопротивлению и словно призывала к покорности и согласию. Как рад был служить ей Бышата! Как рад был он раствориться в этой молодой девице, отдать ей все свое состояние, высокородие, молодость и жизнь. Он был рад умереть за нее, не раздумывая, с первого взгляда, с первого мгновения, с первого момента, как увидел это неземное создание.
-Надо же, - простонал он, заглядевшись на девицу. - Да это ж красота писана!
Девица усмехнулась и налила пахучую крестьянскую похлебку в простую глиняную плошку. Подобно богине, сошедшей с небес, она была окружена слабым сияньем, окружающим ее светлым волшебным туманом.
-Кабы не стрела, так и не увидел бы я такую красоту. - Зачарованно шептал Бышата.
-Ишь, как затоковал! Словно тетерев на токовище. И не так уж я красива, ты просто издали смотришь. А издали многого можно не заметить.
-Так подойди поближе, я обниму тебя, ненаглядная. Присушила ты, Марфа мое сердце. Сватов буду к тебе засылать. Женюсь на тебе, детишек народишь, что б процветал род Забельских. И чтоб дочурка была такая же, как ты.
-Эх, молодец... - Девица как-то надрывно вздохнула и в глазах ее промелькнула смертная тоска, и показалось, что ей уже много-много лет. - Не ровня я тебе... - Она рассмеялась. - Ты, молодец, хоть и барских кровей, но не думай, что Марфа так и растаяла, как снег весной. Скорый больно на прискок. Дырка вон, поди, а все туда же. Вот скажу бабке, она тебя вмиг отговорит. Она скора на такую работу-то, прабабка моя. К ней за приворотами, да отворотами за многие версты идут. Тем и питается, что люд от хворей лечит, да отвары варит.
-Не говори, Марфа. Я, как встану, так сватов обязательно зашлю! Хозяйство, правда, басурман пожег, так, что особого барыша нету. Да мы - Забельские, завсегда из сполоха выскочим. Потому, тоже дар имеем - силу в Земле чуем. - Жарко говорил Бышата.
-Эка сила. - Фыркнула Марфа. - Кабы не бабка, та сила уже быльем поросла бы. На-ка, герой, выпей отвару, да усни-отдохни, пока бабка не воротится, а то куда и сила денется.
Марфа подставила берестяной туесок и шутя тихонько стукнула Бышату по затылку.
Не хотелось Бышате пить этот проклятый отвар, после которого он замертво валился на постель и не понимал происходящего. Ему хотелось обнять девицу и зацеловать ее до изнеможения, прижав своими сильными руками к груди. Любовь разрывала его сердце на тысячу кровавых частей, и оно, изнемогая от такой нагрузки, щемило и болело, готовое взорваться в любую секунду.
-Дозволь, краса, хоть в щеку пригубить. Вот тебе крест, сватов зашлю.
Девица стояла на месте, покачиваясь из стороны в сторону. Казалось, в ней происходила немыслимая борьба, и она сопротивлялась из последних сил. Вдруг она хитро посмотрела на Бышату.
-Ой ли? Не струсишь с бедным людом якшаться? А, Забельский?
-С тобой, краса, в простой избе жить буду, а не в тереме, если пожелаешь. А хочешь... в лесу останусь?
-Горяч уж больно. Смотри, соколик, не опались ненароком. Что ж, поцелуй, коли такая охота пристала.
Марфа наклонила лицо к самым глазам Бышаты.
Дыхание перехватило у молодого героя, он приподнялся и горячим дыханием почувствовал перед собой вожделенный лик, обомлев от резко накатившей волны ощущений. Такого он не мог даже представить.
Вроде старуха... а молодая...
И глаза...
Два омута. А в них черти точат острые большие ножи.
Вся душа перевернулась у Бышаты, и в нос ударила резкая сернистая волна. Он физически почувствовал, что его молодая жизненная сила выскакивает из него и вливается живительным потоком в девицу. Но как рад был отдать Бышата всю свою молодую силу этой женщине, за один сладчайший миг обладания этим неземным созданием.
Пусть она высосет всю его кровь. Пусть черти будут рвать его на клочки, прожаривая на адском огне каждый кусочек, лишь бы получить один миг наслаждения. Лишь бы досталось одно мгновение счастья... Одно слово: ТАТЬ ПРИВОРОТНАЯ...
А девица всхохотнула, и поднесла свой маленький пальчик к пересохшим губам Бышаты.
-Али струхнул, добрый молодец? Промедлил, теперь не дамся!
Марфа ткнула берестяным туесом в открытый рот Бышаты.
-Пей, не то бабку кликну, и расскажу обо всем. Она уж точно отговорит от всяких глупостей.
Бышата с ненавистью глотнул проклятое варево и провалился в темноту, унесшую его любовь и влечение к непонятному неземному созданию, приворожившему его своей божественной притягательностью...
Он очнулся от яркого света, охватившего его со всех сторон.
Совершенно голый, он лежал посреди лесной поляны под яркими солнечными лучами.
Рядом шамкала бабка, проговаривая какие-то заклинания, а о голые ноги терся большой черный кот и жалобно мяукал.
Бышата резко скрючился, закрывая срамные места, и тревожно спросил старуху.
-Эй, бабуля? Чагой-то я развалился в срамном, виде посередь поляны?
-Ишь ты! - Засмеялась старуха резким каркающим смехом. - В "срамном виде". Меня оконфузился, небось? А то ведь я вашего мужского сраму за свою жизнь ни разу не видала. Эх, милок. И видала, и едала. Не один ты, соколик, по небу летаешь. Вставай, не ленись. Вот одежа твоя.
Бышата вскочил и оделся в чистую, пахнувшую травами одежду, без следов крови и дырки от стрелы.
Бабка бесстыже пялилась на молодого парня и улыбалась, обнажив желтые страшные клыки.
Бышата смутился и опустил глаза.
-Ишь ты! Не смотрит на меня. Аль не красива? Аль не свежа, соколик?
Бышата еще больше смутился. Чем-то эта старуха напоминала ему ту неземную Марфу, что вызывала сладостную дрожь при одном только воспоминании.
Бабка взяла в руки палку, скрючившись, как старый гороховый стручок, и похлопала парня по спине шершавой ладошкой.
-Это хорошо, что ты смущаешься. Знать совесть у тебя недалече схоронена. Знаю я про Марфу-то. Вылечила я тебя от нее. Легче тебе ее позабыть станет. Не слать тебе сватов к ней, молодец, потому, что разные вы.
-Я люблю ее, бабушка. - Выдавил из себя Бышата. - Я женюсь на ней. Нет лучше девицы на всей земле!
-Э-э, соколик. Это ты кровью окутан. В твои годочки каждый трухлявый пенек зеленой березкой кажется. Так, что не береди свою молодую душу, а иди за мной, я тебе все по дороге обскажу.
Бабка ласково погладила Бышату и подтолкнула его к тропинке. Кот, подняв и распушив свой черный хвост, важно зашагал перед ними.
-Хоть и любишь - все равно забудь! Найдешь в Московии другую подругу. Барышню знатного рода. Неча кровь с голытьбой портить. Русской земле свежая кровь требуется, читая и молодая. И не следует ее направо и налево пущать.
Бышата упрямо тряхнул головой.
-Я люблю ее!
-Охолони, Бышата! Не быть по сему! Ты человек! А человек должен род крепить, что бы вражью силу выгнать. Басурман кругом. Нешто голова окружилась? Мы - народ лесной, с вами, людями вжись не якшаемся. Вера у нас старая, споконная, от вашей отличная. А тебя в нашу веру ни кто тянуть не собирается. Так, что охолони! Или быть тебе мертвым, словно трухлявое полено!
Бабка неожиданно и так больно щипнула Бышату за ягодицу, что тот подпрыгнул. Нарастающая волна раздражения и обиды начисто смыла все дьявольские чары Марфиной любви.
-Ну? Охолонул? - бабка не спеша пошла по тропинке, словно и не касалась Бышаты вовсе. - Нешто ушел бы ты соколик, если бы не басурман над землицей измывался? Нешто кинул бы ты свой дом?.. Да и отсюда живым вряд ли выбрался бы.
Бабка с сожалением и какой-то неизбывной тоской крякнула на последней фразе и пояснила:
-Из дремучего лесу, врят кто с головой воротится. Закружит лешак, замутит чертяка, задушит, защекотит тать. А тебе крепость дана и предназначение. Должен ты за всю нашу землю ответ держать. За лесной народ голову не пожалеть. Все мы одним миром, одной Русью прозываемся. Народ воюет, и лес воюет. Народ плачет, и поле плачет. Народ добреет, тут и нам пожива. По этому и земля наша ворогу никогда не отдастся.
Не поймет ворог, что Русь есть вся живая, до последней былинки, до полыни-травы. Каждый сорняк обовьет вражью ногу, каждый лешак хлестнет веткой по вражьему лицу. Потому такие мы - все единые от земли и от леса. Потому русич у березы встанет и плачет.
Чего плачешь, дурак? От единения!
Бышата чувствовал, что каждое слово будто молот, ударяет ему в душу. И становится та душа крепче Суздальских крепостных стен, острее басурманской сабли, шире просторов лесных и степных. И готов он биться хоть с самим Батыем, хоть с его сотниками и темниками, а хоть и со всей ордой разом.
- А теперь слушай внимательно. - Сказала старуха. - Позову я Марфу... Да не дергайся ты! Стой смирно! И не смей прикасаться к ней! Не то не быть тебе живу, да еще умрешь бесславно, покрытый позором на веки вечные. Понял? Так слушай. Позову я Марфу, потому, старая я. Не поспею за тобой. Там, за тем ручьем, на поляне, спит Хан Батый со своей сотней.
- Кто?!
- Батый! Басурман. Закружился в лесу и уснул окаянным сном. Пустить бы кровь охальникам... да нельзя... нет разрешения...
- Почему нельзя? - удивился Бышата.
- По той же причине, что и тебе то же жизнь сохраняется. Ни чего не изменить! Нельзя и все тут. Дашь мне слово крепкое нерушимое, в залог души твоей молодой, что не тронешь его, а снимешь с руки перстень и тотчас назад. Укроешься и на глаза охальникам не покажешься.
- Воровать?! Да мы - Забельские, отроду не воровали?!
- Дурак ты, Бышата Забельский! Молчи и слухай. То не воровать, а назначение исполнить. Назначено тебе, передать этот перстень в Московию, князьям Рюриковичам. В них сила Руси пока, до назначенного сроку. Им и ответ за Русь держать. Вступишь в дружину. Встретишь боярыню, равную себе по рождению твоему, женишься, будет славный род. А если спугнешь Батыя, или зло ему причинишь, быть тебе прокляту на все времена. И душонка твоя будет по лесам и заводям маяться, проклятие носить. Ну, согласен? Звать Марфу?
Бышата задумался и посмотрел на старуху.
Как же невыносима она была похожа на любимую Марфу! Все отдал бы Бышата за девицу, что вмиг утопила его сердце в своих бездонных глазах...
Но на чаше весов стояла Русь. А такими вещами не шутят, братцы. Ой, не шутят.
- Согласен, зови.
- И помни, Бышата, не всегда сила выигрывает. Батьку вспоминай, соколик... И будь счастлив.
Старуха поковыляла куда-то в чащу. Тотчас выбежала Марфа, вся бледная и красивая, стройная и свежая, как будто молодая важенка. Она приложила палец к губам, и словно проворная белка замелькала между деревьев. Бышата последовал за ней.
Посреди большой поляны спали татарские воины. В центре у березы прикорнул маленький, коренастый человек в шлеме, утыканном разноцветными перьями и лисьими хвостами.
Батый!
Удар меча и нет охальника!
Нельзя.
Марфа крепко, почти до крови, впилась ногтями в руку Бышаты и показала на указательный палец полководца. На нем блестел небольшой перстень с серым камнем.
Бышата осторожно дотронулся до перстня и тот неслышно, сам собой соскочил с руки Батыя. Марфа схватила тряпицу и с быстротой кошки завернула в нее драгоценность. Затем она схватила Бышату за рукав и поволокла вон с поляны, пока тот не опомнился.
Они бежали долго, петляя тропами, известными лишь Марфе, пока не остановились на опушке леса.
-Уморился, соколик, или сила есть еще?
- Эх, поднял бы тебя, краса ненаглядная, да отнес бы белую лебедь к себе в опочивальню. - Задыхаясь от быстрого бега, проговорил Бышата.
- Ишь ты! - девица закрыла глаза от удовольствия, и может, на секунду представила себя рядом с Бышатой. - Э-эх! Она глубоко вздохнула и стряхнула оцепенение.
- Вот тебе узел, Бышата. Смотри, не разворачивай, и пуще того на палец перстень, не одевай. Иначе будешь проклят ты, и весь род твой, до двенадцатого колена. Сам знаешь, на Руси проклятия просто так не раздают. Вот дорога на Владимир-град. Только в него не заходи, иди прямо в Московию. Там все само собой сложится.
Марфа слегка подтолкнула Бышату в спину, утирая набежавшие слезы.
- Иди, сокол. Иди с Богом. Божье благословение на тебе, возрадуйся.
Опять всколыхнулись в Бышате стертые чувства.
- Пошли со мной, горлинка. Век любить буду. Душу возьми, если хочешь. Я люблю тебя, жизнь моя. Пойдем со мной...
- Сказано - нет. - Ледяным тоном ответила Марфа, остудив горячую голову Бышаты.
- Ну хоть один поцелуй... На прощание...
Марфа опустила голову и потеплевшим голосом сказала:
- Поцелуй, соколик.
Бышата припал к ее губам и ощутил мертвую затхлую сырость. Вместе с тем неизмеримая волна наслаждения и любовного экстаза поднялась изнутри всего его существа. Он ясно почувствовал, что слаще поцелуя этой девушки нет на всей Земле, и за один миг слияния с нею не жаль отдать прожитых и непрожитых лет. Но Марфа была холодна, хотя и чувствовалась бушевавшая в ней страсть и желание, запертые на тяжелый засов где-то в черной страшной глубине.
- А ты? А ты? Нет жару в тебе. Поцелуй меня!!!
- Поцеловала, коли могла бы. Да боюсь, не оторвусь, заласкаю до смерти. Люб ты мне, сокол. Отпускаю тебя, иди себе с Богом. Стой за Русскую землю.
Бышата резко развернулся и пошел прочь по направлению к большому тракту.
Если бы он оглянулся, то увидел бы старушонку с горящими зелеными глазами, а у ног ее, кот, черный и облезлый...
Но он не оглянулся. Странная сила не пускала его оглянуться.
*** *** ***
Через пару поворотов полицаи отстали и потерялись. Но успокаиваться было рано. Наверняка район уже оцепили.
В последнее время германская полиция все успешнее справлялась с распоясавшейся преступностью. Убивали при малейшей попытке к сопротивлению. Уж и тем более не щадили беглецов.
А чего их жалеть, грабителей?
Бешено колотилось сердце. Клаус первый раз убегал от полиции. Ни одного прокола не было в его бандитской карьере.