Берданка, словно литая, легла в мою ладонь. Гладкая, массивная, смертельная. Не знал, что оружие бывает таким привлекательным. Руки интуитивно поднесли ствол, примеряясь к подбородку. Убойная часть, коснувшись кожи, обожгла холодной жгучестью. От берданки разило порохом. Я не знал, есть ли пуля внутри или же это оружие бесполезное. Пульс ускорился, перешел на виски, он бился, обгоняя секунды. И когда сердце настолько ускорилось, что почти остановилось, в двери постучали, прервав мой решительный замысел.
Стучал почтальон, который принёс приглашение на судебный процесс по делу Кравчика, в качестве потерпевшей стороны. Я расписался за уведомление и захлопнул дверь. Ну и черт с ним, пусть горит в пекле. Лишний раз не хочу его видеть. И не желаю переживать эту никчёмную показуху. Всё равно моё присутствие никак не изменит решения судьи. Меня больше ничего не интересовало, я больше не видел цели для существования. Я просто устал. Устал от постоянных потерь, от душевной боли по Агнешке. Я устал от бессонницы. Всё что меня волновало, как безболезненно покончить с собой? Берданка меня больше не привлекала. Но вариантов суицида было масса. Среди них остались ещё два, и лишь одно я мог бы сейчас попробовать.
Стащив из чердака верёвку, мастерски скрутил из неё виселицу и, закинув край через деревянную балку, приготовился к исполнению собственной казни. Откуда-то появилось некое сомнение. Правильно ли я поступаю? В голову пришла мысль, взять в руку нож. Если я не готов умереть, то просто перережу верёвку.
Как оказалось, это была ужасная идея, даже с ножом про запас. Размышляя над третьим вариантом самоубийства, на глаза попался предмет, имеющий на меня существенное влияние. Когда увидел судейский молоток Войтека, мне всё же стало интересно, накажут ли Зибера за его безответственность. Или мне нужно сделать это самостоятельно? Только на грани осознал, насколько ошибался, но я также и осознал каково быть при смерти и что чувствуют люди в последние секунды. В полном отсутствии кислорода едва ли смог поднять руку, чтобы воспользоваться ножом. Верёвка сильно впилась в шею и передавила сонные артерии. Один надрез и под собственной тяжестью остаток прядей сами собой порвались.
Рухнув на пол возле опрокинутой табуретки, я слегка ударился об неё затылком. Либо это меня образумило, либо я оказался ещё не готов к смерти, пока не завершу акт справедливости. Видимо боги всё-таки существуют, рас они подали мне этот знак. Позже я узнал почему.
К зданию суда пришел заранее. Хотел встретить Зибера у входа и посмотреть ему в глаза. Если бы его оправдали, я бы хоть раз, но треснул убийцу Ярека судейским молотком. Это было бы символично.
Самым циничным было то, что он не пришёл пешком и даже не на повозке приехал. Зибер явился на том же автомобиле, который отнял жизнь моего брата. Так как право на вождение у подсудимого временно отняли, его привёз наёмный водитель. И когда я увидел, кто сидел за рулём, меня повергло в шок.
Я не стал подходить к Зиберу и даже идти на суд. Больше всего меня заинтересовал шофёр Кравчика, что вскоре вылез из машины, чтобы покурить. На нём всё ещё была чёрная скрипучая кожаная куртка, которую я запомнил на всю жизнь. Это был Борис. Мой родной дядя. Я никому и никогда не желал смерти, но его готов был расчленить прямо на месте.
Он ёрзал большим пальцем по зажигалке, пытаясь её воспламенить, но ветер и сырая погода мешали ему насладиться дымом ароматного табака. С десятой попытки зажигалка поддалась. Вдруг я мысленно представил убийство. В голове созрел коварный план возмездия. Возможно, я всю жизнь шел к этому моменту.
Дождавшись, когда Борис отойдёт в переулок по нужде, я подкрался к нему сзади и оглушил его заранее приготовленным молотком. Мой лютый кровный враг очнулся уже в моём доме, привязанный до стула той веревкой, на которой я чуть не совершил глупость. Прошивая дядю нравоучительным взглядом, я наконец-то спросил:
- Помнишь меня Борис?
- Ты меня с кем-то путаешь. Я не Борис. Меня зовут Вуйчик Вацлав.
- В Польше принято сразу называть имя, а потом фамилию. Спрошу тебя заново. Ты узнал меня?
Борис отрицательно махал головой и не мог сообразить, где мог прежде видеть меня.
- Я не Борис. Я Вацлав Вуйчик. Можешь проверить документы во внутреннем кармане.
- Мне не нужны фиктивные бумажки, чтобы и так понять, что ты не тот, кем притворяешься. Неужели ты считаешь, что племянник не узнает родного дядю.
Человек, который всю жизнь мерещился мне, словно кошмар наяву, перестал ёрничать. И я продолжил говорить то, что носил в себе годами:
- Что? Без своей советской власти ты никто, жалкий человечишка? Твои хозяева тебя же бросили? Попользовались и долой? Наивно было верить, что кровожадные нелюди будут с тобой, даже если ты им больше не выгоден.
Борис опустил глаза, словно провинившийся школьник. Он был жалок, похож на слизняка в стиснутых ладонях. Эту встречу я рисовал в голове сотни раз, но так и не смог этим усладиться. Я представлял себе всё иначе. Внезапно он поднял лицо и начал плакать. Видимо пытался надавить мне на жалость:
- Не убивай меня. Да! Я мразь! Да! Я паскуда! Но я раскаялся. Поверь мне...
- Нет! Молчи гнида! Будь таким же борзым, каким ты был тогда, когда отбирал у нас всё до крошки, а мы пухли с голоду. Когда несправедливо сделал из собственного брата узника, убив маму горем и лишив меня отца. Когда забирал всё до копейки у наивного племянника, зная, что не выполнишь его просьбу никогда.
- Прости. Прости. Прости ради Бога...
На меня внезапно навалилась жалость, но я и не думал ей уступать. Месть, которой не было срока давности, что отожглась шрамом в моих закромах подсознания, не позволила мне размякнуть. Всё равно он в упор не видел то, что я пытался ему показать. Дядя не сожалел, а лишь маялся за собственную шкуру. Такой как Борис, никогда не поймут сполна, какую он беду навлек на сотни тысяч искалеченных судеб. Если бы Борис всё осознал, он бы просто сошёл с ума, поэтому я ему не верил.
Перед глазами всплыл образ матери, когда она лежала неподвижно у хлебного магазинчика, а по моему лицу разлетелись брызги крови. Я поднял руку с судейским молотком для сокрушительных ударов и произнёс:
- Пусть тебя твои демоны простят, потому что я не смогу.
Неожиданно, дядя начал молиться. Я пошатал головой и добавил:
- Твои молитвы напрасны. Бога нет, он тебя не слышит.
Неистовая злость вскипела во мне, я ударил его молотком с левой руки. Левой я всегда бил сильнее и не промахивался. Стул перевернулся и из кармана Бориса выкатилась его пресловутая любимая монетка теснённая царским орлом. Это подвигло меня поменять назревающую казнь на более справедливое наказание.
Притащив десять буханок хлеба, я скрыто спрятал в одной из них монетку Бориса, которой он когда-то решил мою судьбу. Пусть его любимая удача тоже решает, заслуживает ли он право на существование или же пришла пора заплатить по заслугам? Развязав ему только руки, я разложил несвежую выпечку перед "подсудимым". Дядя бегал глазами по буханкам хлеба и не мог понять, в чём подвох.
Жри!- крикнул ему,- Жри большими кусками не жуя или я клянусь, забью тебя этим молотком, как и нужно делать любому судье, пока справедливость не случится.
Он ел хлеб через слёзы. Хлеб, за который бездумно продал родину и ни в чём не повинных людей. Продал за мнимый статус и сытую жизнь.
Видимо удача от Бориса отвернулась. Он взял вторую по счёту буханку, в которой и была спрятана монетка. Так как я ему запретил пережёвывать хлеб, монетка стала поперёк горла и перекрыла дыхательные пути. Дядя, округлив глаза, начал задыхаться. Я помнил как меня спас Войтек, когда я подавился, но я не хотел помогать маньяку, что поклонялся красным идолам. Я лишь хотел, чтобы он жрал, пока у него не станет желудок.
В доме давно не отапливалось, и последние выдохи Бориса вышли паром из его рта.
Настал момент, когда приходит понимание того, кто я на самом деле. Я был праведником с душой мясника.
"Все делают ошибки" - оправдывал я себя, но тут же менял своё мнение в корне - "Он это заслужил".
Его мертвецкий взгляд выглядел так, будто он ушел в самого себя. Я долго сидел над дядиным телом и успокаивал себя. Это же не я совершил, а судьба, Борис сам удавился. И он заслужил смерть.
Оставив тело Бориса на том же месте, где он скончался, я отправился на Балтийское море. Перед тем как уйти, оставил прощальную записку для Агнешки, где изложил всё, что произошло на самом деле.
Море - это был мой последний способ покончить с собой. За время поездки, моя решительность не иссякла. Я долго кричал в море во всё горло, перекрикивая шум прибоя. Теперь мне было не страшно. Я выполнил долг перед всеми жертвами, в гибели которых, был виноват мой дядя.
Восхитившись в последний раз бескрайней стихией, я зашел в воду по щиколотки и произнёс последнюю молитву Морфею. Я не знал, есть ли он вообще, но слова сами вырвались на волю:
- Мои ноги омывает солёная вода, очищая душу от скверны. Намеренья души моей сакральны. Теперь я воистину свободен. Я иду к тебе Морфей. Иду к тебе за ответами. Не получив их при жизни, уповаю тебя просветить меня после смерти. Ведь я был рожден, чтоб бесславно умереть.
В гущу событий ворвался голос Агнешка, будто на зов молитвы.
- Не смей!
Я замер. Почувствовал холод морского бриза. Мысль о том, что я всё ещё кому-то нужен, пробралась ко мне в голову. На секунду мне даже показалось, что я раскусил замысел Бога. Но так ли это?
- Я прочла твоё завещание! У каждого есть право обдумать свой поступок, но не все пользуются этим правом! Ты всё ещё можешь им воспользоваться!
После её возгласа, начался небольшой шторм. Буйство моря стремительно приближалось из горизонта и амплитудно раскачивало волны до колен. Словно сама погода противится моему решению. Небо потемнело, погнав тучи строго на запад. В ту сторону, где находилась Агнешка. Я повернулся к ней лицом. Она удерживала свою шляпу двумя руками, чтобы её не сдул усиливающийся ветер.
- Почему ты сам мне ничего не объяснил? Зачем делаешь это через письмо? Разве я могу отвечать за хитросплетения судьбы? Ты воспринял одно небрежное слово, как будто я сама подтолкнула Ярека под колёса.
- Ты должна была просчитать, к чему могут привести твои небрежные советы.
- Невозможно всё продумать. Жизнь это не алгоритм!
- Откуда ты знаешь?!
- Если ты понимаешь, о чём говоришь, то дай мне формулировку слова аналитика!
- Нет больше разницы, что я понимаю. Мне больше незачем жить. Я одинок, цель потеряна. Я всё окончательно для себя решил.
- Ты, правда, расправился со своим дядей?
- Правда. И это ещё одна причина для самоустранения. Я зашел слишком далеко. Кто я такой, чтобы решать, чьи жизни отнимать? Прежде чем навсегда обрету для себя дьявольский статус убийцы, я лучше покончу с этим прямо сейчас.
Шляпу Агнешки сорвал ветер с головы и вмиг куда-то бесследно унёс.
- Я никогда не определяла себя по одной ошибке. Я просто стараюсь больше её не повторять. Что же тебе мешает так думать? Если ты сам осознаешь, кто ты. И ты понимаешь, что это плохо то, что мешает тебе измениться? Если я не права и всё-таки совершила ошибку, в которой ты меня обвиняешь, то докажи это. Докажи мне, что я не права и аналитика способна предугадать будущее! И помни, что ты не одинок. Если ты отвернулся от меня, то я от тебя не отворачивалась.
Только что я получил ответы на главные вопросы моей искалеченной жизни, на которые я раньше не находил ответов. Первый же мой главный вопрос, как всегда остался по умолчанию - За что?
Пока это было не важно. Я вышел из воды и обнял Агнешку так крепко, как никогда прежде. Она дала мне понять, что я не одинок, подарив мне новую цель в жизни. Теперь я чётко понимал, как смогу применить свой ненавистный талант.
С тех пор, я вернулся к своему культу Морфея, немного его усовершенствовав. Песком из песочных часов я начертил знака бесконечности. В одной петле - молящийся, в другом краю - картина морфея. Главный атрибут лежал по центру - маковый цветок. По древним верованиям, если к нему коснуться, то сразу же погрузишься в сон. Но в этот раз, я не стремился ко сну, а даже наоборот начал его избегать. Теперь моя молитва была обращена против сна. Я всегда помнил из книг Войтека, что Морфей помогал людям создавать мечты. Может это его цель для меня? Также Морфей умел принимать облик любого человека по желанию и часто выходил в мир. Может он принял облик брата, а Ярек на самом деле умер вместе с родителями? А может, Морфей это Агнешка? Уж слишком много общего у них и слишком много разных совпадений. Но Морфей мужчина, негоже ему принимать облик женщины. Я ничего не знал и ничего не понимал. Я снова запутался.
Отогнав ненужные мысли, я произнёс молитву:
- Напрасно я отрекся от тебя. Всё это самообман, я лишь делал вид, что ты меня больше не волнуешь. Прошу. Прости мою душу и сохрани мою бессонницу. Дай мне шанс доказать, что я нужен этому миру. Моя жизнь драма, не превращай её в трагедию.
После молитвы я снова нарисовал Агнешку, но это был совсем иной портрет. Я взглянул на неё с другой стороны. Узнал её истинной, какая она без масок и тайн. Касаясь кистью, я будто целовал холст.
Возникший образ, обрамлённый в покой и тишину осведомлённый тайными прорицаниями, заставил меня влюбиться наново.