Услышав об окончании войны, мы выдохнули и крепко обнялись. Но на этом эйфория закончилась. Мы стали вспоминать погибших ребят, которые навсегда останутся лишь в нашей памяти. А оглядываясь на обломки зданий, мы понимали, сколько ещё работы ждёт нас впереди. И всё же мир в разрухах лучше, чем война. Это вдохновило меня на новую третью картину войны. На ней изображались два солдата, которые проткнули друг друга штыками, упираясь лбами, а между ними священник нёс мальчика на руках. Пока я рисовал, руки вымазались в красную краску.
Первым делом я отыскал Агнешку. На это у меня ушел ещё один год, но она уже была с другим мужем и детьми. Не стал мешать, а лишь порадовался за неё. Может жизнь наконец-то улыбнулась Агнешке и подарила ей детей. И неважно своих или чужих.
Я всего лишь украл картины из сарая, которые она так и не вскрыла. А затем вернулся в родные пенаты, чтобы расставить все точки. Тем более, что дом в Польше был разрушен авиабомбой. Дом Ярека уцелел, но там был штаб фашистов, и мне было противно туда возвращаться.
До дома на поезде оставалось две остановки, где меня ждало разочарование. На Украине снова свирепствовал голод. Чекисты вели себя словно безликие маниакальные фанатики, пропитанные насквозь психопатской идеологией. Сколько же зла принесла сталинская репрессия, оно и не удивительно, что украинцы в начале войны встречали немцев с цветами как освободителей. С этих двух зол фашисты на тот момент были меньшим злом.
Увидев в трактире перевернутый хлеб, я автоматически перевернул его обратно. Это суеверие или дань уважения к зерновым культурам осталась у меня из прошлого. Но я заметил за собой, что начал принимать еду как что-то должное и уже позабыл о том, как прошло моё детство.
Я всегда ломал хлеб, но он был настолько свеж, что грех было не послушать, как нож с легким хрустом входит в румяную корочку, чтоб мелкие-мелкие крошки разлетелись кто-куда. В такие моменты начинаешь ценить пищу.
После сытного завтрака, несколько человек подбежали к моему столу и сгребли все крошки до единой. Кажется, я нашел ответ на вопрос, что страшнее голод или война. Всё-таки страшнее голод. На войне люди умирали мгновенно. А тут люди мучаются целыми месяцами, медленно проваливаясь в безумие. Если на войне есть шанс выжить, то тут люди просто обречены.
Затем я направился в село, где царила мертвая тишина. На некоторых хатах были прибиты таблички, что гласили: "ВСI ПОМЕРЛИ". Когда я попытался найти свою хату, то нашел лишь место, где она недавно стояла. Про то, что здесь когда-то был дом, напоминали только сгнившая дверь и часть глиняной стены, на которой они держались. Пытаясь её отворить, она распалась в моих руках.
- Простите,- послышался знакомый голос,- А вы знали этих хозяев?
Разглядев того, кто ко мне обратился, я узнал многодетную женщину, которой мы с мамой когда-то помогли.
- Я вас помню. А вы меня, скорее всего, нет. Оно и не удивительно, столько лет прошло.
- Назар?
- Давно меня так никто не называл. Хорошо, что я вас встретил. Хотел спросить, вы часом не знаете, где похоронили отца и мать?
- За отца тебе ничего не скажу. Его из тюрьмы так и не привезли. Говорили, что в братскую могилу со всеми репрессированными их закопали.
- А мать?
- А маму твою я год назад сама похоронила. Она у меня жила.
Последнее время я думал, что меня уже нечем удивить, но эта новость подкосила мои ноги.
- Её же убили,- спросил я и облокотился на часть глиняной стены.
- В тот злосчастный день, когда её приволок какой-то дед с катарактой на глазу, никто даже не надеялся, что она выживет. Но случилось чудо, штык не задел жизненно важных органов. Твоя мама всю жизнь прожила со мной, помогая по хозяйству. Всё выглядывала тебя и молилась Богу, чтобы он тебя оберегал.
Вспомнив, как я год назад был совсем рядом и мог её увидеть, мне вдруг стало плохо. Обида захлестнула сердце, и я пал на колени. Теперь меня мучил вопрос, почему Морфей не рассказал мне о матери, если знал, что она жива? Зачем он это скрыл?
Взяв грудку родной земли с собой, я поделился деньгами с многодетной женщиной и покинул края, где со мной случилось счастливое детство до того, как его погубил государственный террор.
Перед тем как покинуть Украину, я собрал свидетельства людей и оставил их до лучших времён. Хотел завершить начатое Войтеком дело. Ведь пока советская власть существует, они всячески будут препятствовать правде о голоде. А для себя я понял одну истину - смысл жизни ищут сытые, а голодные ищут поесть. Также я осознал, что единственный способ достучаться до народа, это не журналистика, а искусство. И я хотел рассказать эту правду в картинах. Пока мои чувства ярости и сожаления не остыли, я быстренько забрал картины с вокзального хранилища и уехал на выставку в Ленинград, чтобы нарисовать там свою последнюю картину о голоде. Сейчас бы так не смог повторить картины Морфея, Агнешки и войны.
Сняв квартиру в укромном районе, я принялся рисовать. Картина голода выглядела так: на трупах голодных стоят сытые вельможе и тянуться руками вверх, лезут друг по другу с безумными лицами, пытаются дотронуться к кремлевской звезде.
Спустя неделю, я посетил галерею тишины. В руках сжимались четыре моих главных картины. Я смотрел на художников, их лица выражали эмоциональную стабильность или они просто пытались её сохранить. Только от их вдумчивости взгляда можно было набраться энергии и мудрости.
Щедрая на встречи со старыми знакомыми судьба, снова свела меня с ещё одним важным в моей жизни человеком. Пан Тихонович. Как же он постарел. Я посмотрел в его мешковатые глаза, а он в мои. Судя по всему, Тихонович меня не узнал. Ведь он в последний раз видел меня пацаном. А может из-за моего преждевременного старения? Ведь я выглядел где-то под сорок лет. Я и не стал ему напоминать о себе, а просто отдал свои картины и тихо произнёс:
- Однажды один замечательный человек мне сказал, что художники делятся на два типа. Одни копируют то, что видят, а вторые создают в памяти что-то новое, своё.
- Что это?- удивился Тихонович, взяв замотанные картины.
- Ветер, который заставил мельницу крутиться,- ответил старику и попросил повесить эти картины на выставке.
- Простите, а как ваше имя?
Сделав многозначительную паузу, я ответил:
- Матеуш Новак.
Когда я ушел, Тихонович всё ещё стоял в недоумении. Видимо пытался вспомнить, где он уже слышал эти слова. А может он всё-таки когда-то вспомнит и улыбнется.
Вспомнив историю Марека, я вернулся в Украину после окончания третьего голодомора. Снова получил украинское гражданство и вернул своё истинное имя - Назар. А отстроив хату и, вспомнив сказку Климека, я занялся пчеловодством. Когда же я закончил стройку, на крышу прилетел аист. Это был хороший знак. Будто бы и не было всей той войны и голодомора.
Больше всего я боялся не успеть, всё что запланировал. Боялся, что не преуспею в новых поставленных целях. После того, как я нашел приемника, на которого мог надёжно оставить отцовское ремесло, я решился на путешествия, о которых мы мечтали с Агнешкой. Я плавал по всему миру, по всем семи морям. Побывал во многих странах и нашел последователей Морфея. Теперь я знал, что был не один такой. С ними становилось как-то легче жить с моей нескончаемой бессонницей. Также я нашел некоторые сведения о известных личностях. У таких людей, как Никола Тесла, Маргарет Тэтчер и Уинстон Черчилль, была такая же проблема, хотя на самом деле это не было проблемой. Некоторые могут даже назвать бессонницу благословением. Ген DEC2 позволяет людям проходить цикл сна за меньшее время, чем большинство из людей. Неудивительно, что эти люди, имея дар, использовали дополнительное время для достижения своего величия. А ещё я узнал, что итальянец Джакомо Луиджи, изобрел солнечные панели, работу над которыми, я когда-то забросил. И это значит, в истории обязательно найдётся человек, что сделает то же самое, что не смог сделать я. Эти же мысли меня посещали, когда видел гонку вооружений. Демоны науки не дремлют и это пугало. Ведь если человечество смогло повторить ошибки мировой войны дважды, то где гарантии, что мы не увидим и третью мировую?
В семьдесят лет я выглядел на все сто. Я привык к старости, то что по молодости вызывало дичайший дискомфорт для меня теперь норма. Учитывая тот факт, что я мог сотни раз погибнуть, смерти уже не боялся. Я и так благодарен судьбе, что дожил до сегодня. Всю жизнь был озабочен поисками бога, а мог бы прожить это время, посвятив его самопознанию, развитию и семье. Лишь в конце жизни понял, что я в богах больше не нуждаюсь. И не потому, что я понял, что не боги во всём виноваты. Никто не виноват. Просто жизнь такая. А то, что я прошел и есть моя жизнь, в которой я обрёл свой катарсис.
Сегодня где-то вычитал, что на сон человека уходит двадцать пять лет, значит, я их себе сэкономил и прибавил.