Аннотация: Мой литературный эксперимент в области страшилочного концептуализьма: доведенная до абсурда идея горемычной поделки под названием "Казнь" с конкурса БС2
Вначале - небольшое предисловие: зачем я вообще это написал? И стоит ли это читать? А если стоит - то кому?
Итак, по порядку: на только что окончившемся конкурсе "Бес Сознательного-2" я в свое время с удивлением увидел рассказ "Казнь". Ну, что тут сказать: все, что я думал о литературных достоинствах этой вещи, я высказал в "бороде (комм номер 3 и далее)" этого рассказа - но меня поразило другое: вокруг этого странного образчика коряво написанной душераздиралки тут же собралась толпа "тонких ценителей", которые начали дружно обсуждать: а правда ли это г*** - или это такая вот концептуальная конфета? Которая выглядит как г***, пахнет как г***, и на вкус - откровенное г - но на самом деле это, конечно же, просто стилизация под г***, выполненная из отборного шоколада с добавлением натуральных ароматизаторов-дерьмификаторов.
Публика с таким энтузиазмом принялась за облизывание и смакование, что мне стало интересно: а что будет, если вместо маленького кусочка им подсунуть целую бочку концептуальной субстанции?
Судя по тому, что этот рассказ в течение долгого времени, судя по статистике, "собирал аншлаги" и оказался в верхней пятерке по посещаемости (обогнав оригинал), плюс набрал под сотню коммов - эксперимент удался.
Сразу говорю, что юмора здесь нет в принципе. Это классическая рыдалка.
Итак...
Казнь! Этим словом был пропитан весь город, оно витало в воздухе, нахально лезло в уши, стояло перед глазами гротескной картинкой в виде корчащегося висельника, неслось из уличных репродукторов на волнах бравурной музыки. Барабанная дробь военных маршей, так похожая на залпы расстрельной команды, вколачивала это слово в головы прохожих, доводя до неистовства, до радостного исступления - до того самого состояния, когда уже и не можешь понять, чему же ты, собственно, радуешься - и надо ли радоваться вообще. Но за тебя уже все решено, а твое дело маленькое - вслушиваться в ритм, вглядываться в окружающие лица, ощущая в каждом встречном брата по крови и по оружию, наслаждаться этим упоительным единением, этим будоражащим душу зовом предков, обретающим такую невиданную мощь перед лицом смерти. Чужой смерти.
..."Завтра, в 12 часов, состоится публичная казнь фашистских палачей", - прочитал Григорий в объявлении.
..."Эти вероломные и трусливые твари, прячущиеся, как зверье, в своих лесах и нападающие с тыла, будут завтра публично повешены!" - гремел репродуктор на улицах Берлина, казалось, обращаясь лично к Георгу.
..."Вначале, по просьбам отцов и матерей убитых солдат - этих простых российских мальчишек - Правительство предполагало устроить публичное сожжение отловленных в горах нелюдей, взрывавших мирные дома и подкладывавших фугасы на пути федеральных сил", - сказал диктор в новостях ОРТ. - "Но так называемые гуманитарные организации тут же подняли нездоровую шумиху, и вместо сжигания заживо решено было ограничиться рутинным повешением на Красной Площади, с прямой телетрансляцией по всем государственным каналам.
Учащихся школ особо рекомендовано собрать в актовых залах для коллективного телепросмотра".
А пока, связанного Эльдара избивали ногами в тяжелых армейских ботинках и тушили об него сигареты. А затем по очереди изнасиловали.
...- В общем, - закончил свою речь на общеинститутском собрании ректор ЛЭТИ, - явка студентов-комсомольцев на данное мероприятие крайне желательна, а фашистских гадов - строго обязательна, - аудитория грянула хохотом и бурно зааплодировала. Григорий тоже хлопал и смеялся вместе с остальными, хотя шутка и не показалась ему такой уж удачной.
...- И ваша задача, - сказал командир конвойного подразделения, в котором служил Георг, - обеспечить, чтобы казнь специально привезенных в Берлин белорусских партизан прошла на самом высоком организационном и идеологическом уровне. Мы должны показать рядовым гражданам, что их братья, сыновья и отцы - доблестные солдаты Вермахта, сгинувшие в этой грязной и дикой стране, отомщены, хотя бы символически.
...А Эльдару никто ничего не говорил. Его, валявшегося на земле, уже второй час избивали ногами федералы, поймавшие пацана при попытке поставить растяжку невдалеке от блокпоста. А тут как раз пришло распоряжение из Центра с разнарядкой на отлов боевиков для показательной казни. Очень удачно все совпало.
Не для Эльдара, разумеется.
Да, совсем забыл упомянуть: была у Григория серьезная проблема - к врачам он обращаться не хотел - боялся залететь в дурку, а Матильда Исааковна, соседка по коммуналке и медик по образованию, успокоила его, сказав, что дело, видимо, в авитаминозе и хронической гипогликемии мозга - как-никак, голодные блокадные годы всем аукнулись. Правда, остальным соседям она таки растрезвонила по большому секрету, что у Гришки-то - классическая острая шизофрения, после чего те начали его сторониться, при этом как-то слишком уж приветливо улыбаясь при встрече в коридоре.
Так вот, с некоторых пор стал Григорий замечать, что он - не один. И что он - не только здесь. И - не только сейчас. А иметь "Я", похожее на слоеный пирог и на Святую Троицу одновременно - это жутковатое ощущение. Одновременно со своей, он проживал жизнь еще двоих людей. Один из них служил конвоиром в немецком концлагере - как странно, ведь война-то уже закончилась. А второй, совсем еще мальчишка, таскал на себе странный автомат - Григорий никогда таких не видел - и прятался в придорожных канавах с пультом дистанционного управления, а вокруг были горы, горы - прямо как на открытках, которые присылала мама из Минеральных Вод, когда ездила туда по путевке, выбитой в профкоме. Еще до войны это было.
С чего все началось? Да с блокадного голода, с чего же еще. После того, как съели всех бездомных кошек и собак, а потом и не бездомных - принялись за кожаную одежду, обувь, ремни - если их долго варить на медленном огне, то эти вещи становились достаточно съедобными. А у Гриши валялся на антресолях старинный бубен, принадлежавший покойному деду - тот, вроде как, был из северных народов - а потом его расстреляли, вместе с другими мракобесами. Кожа, снятая с бубна, оказалась на удивление мягкой и наваристой.
А потом появились Георг и Эльдар. Все-таки, не надо было есть бубен. Лучше уж было сдохнуть с голоду, чем рехнуться. Мда.
У Гришки и так, говорила его покойная матушка, один ветер в голове. А теперь вот - ветер и бубен. И плюс еще эта пара темных личностей: один - фашист, а другой - по курортным местам бегает, фугасы на дорогах подкладывает. Господи, какой бред.
...Пленных фашистов со связанными руками по одному выводили к эшафоту, расставляя в ряд в кузове полуторки, под толстой дубовой перекладиной со свисающими с нее петлями.
"Ишь, хоть бы глазом моргнули" - роптала толпа, - "гордые, сволочи, плюют на нас даже сейчас. Выродки, одним словом - что взять со зверья". Григорий стоял в толпе молча, разинув рот.
...- Главное - не дрейфить, - подбадривал своих Петр, когда немецкий конвой пришел за ними. - Мы должны дать им понять, что нас не сломить. Пусть эти уроды лопнут от злости, а мы будем смеяться им в лицо. - Он совершенно неожиданно плюнул, попав Георгу в прямо глаз.
"Вот ведь, выродок!" - подумал Георг, но бить Петра почему-то не стал.
...А Эльдару было наплевать, как он выглядит со стороны. У него были сломаны три ребра и ключица, и к виселице его тащили за ноги, волоком, в бессознательном состоянии, носом по брусчатке.
...- А этот что - тоже фашистский палач? - с сомнением в голосе спросил кто-то в толпе, когда на эшафот повели тощего и прыщавого, в мешковатой - явно не по размеру - форме, немца лет пятнадцати, судя по всему - из Гитлер-Югенда. Немец тихо всхлипывал и испуганно озирался по сторонам.
- А то! Немец? Немец! Поймали? Поймали! Значит, будь добр, повиси чуток на перекладине! - весело откликнулся какой-то балагур, и толпа дружно и одобрительно загоготала, когда на шее хнычущего подростка сержант из конвоя затянул петлю.
...- Глядите, совсем ребенок, - сказала фрау Зайдель подруге, - И... и так похож на вашего младшенького!
- А ведь, небось, тоже пускал поезда с нашими ранеными под откос. Мой муж как раз в таком ехал. Дети до сих пор не знают, что он тогда заживо сгорел в вагоне.
Белобрысый мальчишка с любопытством таращился на толпившихся вокруг эшафота немцев и на странную штуковину с веревкой и петлей. Он никогда раньше не видел виселиц - пленных немецких солдат в его отряде обычно вешали прямо на деревьях.
...- Ну и как мы будем его вешать? - спросил ефрейтор Дымов у сержанта, указывая ботинком на валяющегося без сознания Эльдара.
- Как-как. За яйца! Я серьезно. Исполняйте.
Дымов задумчиво вертел в руках толстую веревку, размышляя о том, что сержант, конечно, идиот, но приказ есть приказ.
...Грузовик плавно тронулся с места, и повисшие в воздухе пленные немцы задергались в конвульсиях. Дольше и мучительней всех умирал прыщавый малолетка.
...Возможно, веревка была недостаточно хорошо намылена, а может, тщедушное тело ребенка было слишком легким (а вы встречали откормленных белорусских партизан?) - но петля под его весом как следует не затягивалась, парень лишь корчился и стонал - наконец, его схватили за ноги и резко дернули вниз - видимо, недостаточно сильно. Из глаз его текли слезы, а из горла доносилось хриплое клокотание. Старший конвойный вынужден был его пристрелить. Он и сам не понял, почему выстрелил мальчишке прямо в лицо.
...- Я так и думал, что этим все кончится, - сокрушался Дымов, когда яйца Эльдара выскользнули из петли и он грузно упал на мостовую.
- Добейте его штыком, - приказал сержант.
...Эльдар умер после третьего удара.
...Георг неожиданно побледнел и свалился в обморок.
...Григория мучительно вырвало прямо на спину кого-то, стоящего впереди, но никто не обратил на это внимания, потому что молодой немец все еще бился в петле, и загипнотизированная жутким зрелищем смерти толпа прикипела взглядом к его извивающемуся телу.