Лёшка заворочался, спрятал голову под подушку, но дрожащий голосок достал его и там:
– Алёша-а... проснись, пожалуйста... Алёша-а...
Он резко сел на кровати, откинул одеяло.
– Чего надо? – прошипел он.
Перед ним в ночной рубашонке босиком стояла его младшая сестра Даша. Она прижимала к себе плюшевого зайца и канючила противным плачущим голоском:
– Алёша-а, мне страшно... Алёша-а.
– У, гадючка, – с ненавистью пробурчал Лёшка, – ты дашь мне спать когда-нибудь или нет?
– Можно, я с тобой лягу? – еле слышно пролепетала "гадючка", глядя на него полными слёз глазами. – Мне Клюша снился...
– Отвали от меня...
– Пожа-алуйста...
– Марш в свою постель! – тихо рявкнул Лёшка и оттолкнул девочку.
Она споткнулась, упала, не выпуская из рук зайца. Всхлипывая, поднялась на ноги и послушно улеглась на кровать, накрылась с головой одеялом. До Лёшки донеслось тихое скуление.
– И не смей называть меня Алёшей, ясно? – ещё злясь, добавил он.
– Ясно, – всхлипнула из-под одеяла Даша.
Лёшка устроился поудобнее и заснул.
Он был старше сестры на восемь лет и ненавидел её всей своей душой. Два года назад девочку подселили к нему в комнату, объявив, что она уже большая, чтобы спать с родителями. Лёшка так не считал. Трёхлетняя Даша была ему совершенно не нужна. Из-за неё он больше не мог пригласить к себе друзей, потому что она лезла во все их занятия, подслушивала их разговоры. Он не мог ничего оставить на столе, потому что это сразу же оказывалось в её руках. Она без разрешения открывала его ящики, брала его карандаши, трогала его машинки и вообще мешала жить нормальному взрослому одиннадцатилетнему мальчику. В довершение ко всему она называла его омерзительным именем Алёша и этим доводила его до бешенства. Его, взрослого человека – Алёшей! И так он мучился уже два года.
Днём она была в детском саду, Лёшка приходил раньше неё и старался сделать все свои важные дела до её возвращения. Когда же она появлялась на пороге, он обкладывался учебниками и делал вид, что готовит домашние задания. Даша таращила глаза, забирала кукол и уходила к родителям, чтобы не мешать брату. По выходным и на каникулах было хуже, потому что мама отправляла его гулять с сестрой. Летом Лёшка сажал её в песочницу и строго-настрого запрещал куда-то уходить, а сам играл с мальчишками, изредка поглядывая на неё. Она послушно сидела на куче песка.
Но однажды Даша ушла. Лёшка сначала обрадовался, когда не нашёл её в песочнице, решив, что настал конец его мучениям, но потом до смерти перепугался, представив, как он явится домой один. Через несколько минут он увидел Дашу, выходящую из кустов и поправляющую на ходу платье.
Вот тогда и появился Клюша. Лёшка отлупил сестру и сказал, усаживая её обратно в песочницу:
– Если ты ещё раз уйдёшь отсюда хоть на шаг, то тебя Клюша заберёт. Поняла, гадючка?
– А кто это? – прорыдала Даша.
– Злой клоун, – огрызнулся Лёшка. – И, если папе с мамой скажешь, что я тебя отлупил, он тоже тебя заберёт. И никому не рассказывай о нём, поняла?
День прошёл спокойно. Ночью Лёшка проснулся от занудного голоска плачущей сестры:
– Алёша-а... мне Клюша приснился... мне страшно... Алёша...
С тех пор каждую ночь он просыпался от плача Даши. Каждую ночь она говорила, что ей страшно, и просилась лечь к нему. Родители ничего об этом не знали. Даша не говорила, потому что брат запретил. Лёшка не говорил, потому что боялся взбучки, ведь это он напугал девчонку. Шло время. Днём Даша мешала ему жить, а ночью мешала ему спать.
Зимой, как раз накануне Лёшкиного тринадцатого дня рождения она заболела. Лежала в постели и сотрясалась от тяжёлого кашля. Лёшка был вынужден отменить приглашения, разосланные всем друзьям. Чуть не плача, он тряс перед носом сестры кулаками и шипел:
– Погоди-погоди, вот поправишься, я тебе устрою...
Но в её болезни оказались и свои плюсы – под действием лекарств Даша спала, как убитая. Первый раз за долгое время Лёшка наслаждался беспробудным сном, потому что от её сонного кашля он не просыпался. Но болезнь закончилась, и всё началось сначала, даже ещё хуже. Потому что в постели она уже не лежала, а в детский сад ещё не ходила. И, возвращаясь из школы, Лёшка постоянно находил сестру за разглядыванием его тетрадей, его книг, его журналов и вообще всех его важных вещей.
В один из таких дней за ужином мама сказала:
– Лёша, сыночек, тебе завтра после школы надо будет Дашку в поликлинику отвести, я не смогу.
Лёшка подавился чаем от возмущения:
– Мама, я не могу, у меня скоро контрольная! Мне же готовится надо.
– Лёха, имей совесть, – строго проворчал отец, – десять минут туда, десять – обратно, двадцать минут – там. Ничего страшного, потеряешь сорок минут. Времени на подготовку останется ещё предостаточно.
– Отведёшь её на физиотерапию и всё, – добавила мама.
– Ладно, – буркнул Лёшка.
По телевизору началась программа новостей. Диктор трагичным голосом рассказывал о пропавшем два дня назад ребёнке. Лёшка прислушался. Пятилетний мальчишка пропал из магазина "Детский мир", мама оставила его в отделе с радиоуправляемыми моделями, велела никуда не уходить. Сама пошла выбрать ребёнку майку, вернулась через несколько минут. Камеры наблюдения показали, что мальчик ушёл с клоуном. Поиски пока были безрезультатны. Лёшка передёрнулся и покосился на сестру. Она в ужасе смотрела на экран, но молчала.
– Лёша, туда и обратно, никуда не заходите, держи её всё время за руку, понял? – сказала мама. – Ужасы какие показывают, прости господи.
Перед сном он дёрнул Дашу за косичку:
– Если завтра не будешь меня слушаться – пеняй на себя!
– Меня Клюша заберёт? – дрожащими губами пролепетала она. – Как того мальчика?
– Ага, – зловещим голосом ответил Лёшка, заворачиваясь в одеяло...
...Они остановились около киоска. Лёшка порылся в кармане, вытащил мелочь. Денег как раз хватало на шоколадный батончик. Он высыпал монеты в окошко, выпустил руку сестры на один миг. Взял протянутый продавщицей шоколад и оглянулся.
Батончик выпал из рук. Сестры не было.
– Даша! – позвал он.
Заметался по улице, её яркой курточки нигде не было видно.
Но он уже знал, что не найдёт её. Сунув руки в карманы, забыв валяющийся на земле батончик, он побрёл домой.
"Зараза мелкая, куда ты делась? – думал он, мрачно кусая губы. – Что я дома скажу? А вдруг её тоже украли? Этот клоун дурацкий, которого по телевизору показывали, вдруг он и Дашку увёл? Что он сделает с ней? А вдруг он её убьёт? Не может быть. Ведь если это и вправду клоун, она бы с ним не пошла, она же Клюшу до смерти боится. Или пошла с ним именно потому, что испугалась до смерти? Дашка, Дашка... вернись, а? Меня же убьют дома!".
Недалеко от дома был пустырь, который медленно застраивали новыми домами. Но в одном месте строительство остановилось – вырыли котлован, сделали фундамент, но дальше этого дело почему-то не пошло. Здесь никто не ходил, и Лёшка направился именно к этому месту, потому что хотел побыть один. И тут он увидел на снегу отчётливые следы. Огромные ботинки прошагали в глубь пустыря к заброшенной стройке. И вторые следы – детские, Дашины. Лёшка был уверен, что это следы сестры, потому что только её ботинки могли оставить такие отпечатки. Ведь он собственноручно срезал с подошв этих ботинок половину протектора.
Он пошёл по следам. Огромные следы, конечно, принадлежали клоуну. Только клоуны носят такую большую обувь, если б это был обычный человек, то он должен быть ростом метра три, его сразу заметили бы. Лёшка посмотрел вперёд. Цепочка следов вела прямо к забытому фундаменту. Он в нерешительности остановился. Несколько лет назад он залез сюда с приятелями. Один из них сорвался с качающихся бетонных плит, переломал ноги и с тех пор так и ездит в инвалидной коляске. В тот день отец в первый и последний раз в жизни хотел отхлестать Лёшку ремнём, чтобы он не таскался по опасным местам. Он ни разу не ударил сына, но Лёшка был в таком ужасе, видя ремень в руках обычно выдержанного отца, что это напрочь отбило у него охоту впредь ходить на стройку.
Но сейчас у него не было выбора. Лёшка пошёл вперёд, к тем самым плитам, обогнул гору строительного мусора, шагнул на заснеженную кучу досок и тут же, вскинув руки, провалился куда-то вниз. На него с грохотом посыпались обломки досок, куски арматуры и разбитых плит. Он лежал, прикрыв голову руками, и ждал, когда стихнет грохот. Потом ощупал себя с ног до головы, убедился, что он цел, и осторожно поднялся на ноги, стряхивая с себя пыль и грязь.
Оглядевшись, Лёшка понял, что оказался в подвале недостроенного дома. Дыра, через которую он свалился сюда, зияла над головой метрах в трёх, подняться наверх было невозможно. Единственный путь лежал перед ним в виде узкого коридора, слегка освещённого падающими в дыру солнечными лучами. Лёшка вытащил мобильный телефон. На дисплее светилась надпись: "Нет сети". Он чертыхнулся, перевёл телефон в режим фонарика и шагнул в темноту.
Коридор петлял и поворачивал то вправо, то влево, спускался вниз, поднимался вверх, пока, наконец, впереди не забрезжил свет. Лёшка помчался туда и вылетел на то же место, откуда начал свой путь. Над головой светилась дыра, под ногами лежала куча досок и мусора. Сверху валялся шоколадный батончик. Лёшка машинально взял его, даже не задумавшись о том, как оказался здесь оброненный им у киоска шоколад, и принялся есть, не чувствуя вкуса. Скомкал фантик, бросил на землю. Потом сел на доски, обхватил голову руками и заплакал. Воображение рисовало то растерзанное тело Дашки, то мучения, которым подвергало её чудовище в виде злополучного клоуна.
– Дашка, прости меня, Дашка, – всхлипывал Лёшка, – найдись, пожалуйста, найдись, я не буду тебя больше обижать и тетрадки разрешу брать. И карандаши тоже. Если тебе будет страшно, я пущу тебя к себе, даже сам буду охранять тебя, чтобы ты спала спокойно, только найдись, сестричка моя, Дашечка, найдись!
Ему было страшно даже думать о том, что он придёт домой, а Дашки нет. Он ляжет спать, а её кровать будет пуста. Он заснёт, а она не разбудит его своим тихим: "Алёша-а!". И вообще никто никогда не назовёт его Алёшей, потому что только она упрямо так его называла. Он колотил её за это, а она всё равно называла его Алёшей. Лёшка вдруг понял, что дороже неё у него сейчас никого нет, даже мама, даже папа отошли на второй план по сравнению с пропавшей сестрой.
Он вытер слёзы, включил фонарик и снова вошёл в коридор, на этот раз внимательно разглядывая стены. Вскоре он заметил между плитами узкую щель. Посветив туда, он убедился, что там есть ещё один коридор, даже слегка освещённый. Извиваясь, он протиснулся в щель.
Новый коридор действительно был освещён тусклыми лампами. Одна сторона его была завалена кучей щебня, путь в другую сторону – свободен. Лёшка двинулся по нему. Пол под небольшим, но заметным уклоном спускался всё ниже и ниже. Неожиданно коридор резко свернул вправо, и Лёшка уткнулся носом в массивную железную дверь.
– Кто так строит, – проворчал он, – какой-то лабиринт сварганили и смылись, горе-строители! Как раз для маньяка какого-нибудь логово...
Лёшка толкнул дверь и зажмурился от ударившего в глаза яркого света. Он оказался в большой светлой комнате. Вдоль стен стояли небольшие кроватки со сбитыми пёстрыми одеялами. Пять вдоль одной стены, пять вдоль другой и пять вдоль третьей. На четвёртой стене висели ремни и верёвки. В середине комнаты возвышалась целая гора игрушек. Вокруг горы сидели, стояли и лежали дети. Пятнадцать девчонок и мальчишек четырёх-пяти лет, такие же, как Даша.
– Дашечка, – робко позвал Лёшка, – ты здесь?
Из-за горы игрушек выглянула мордашка его сестры. Лёшка облегчённо перевёл дыхание.
– Дашка, ты почему ушла? – сказал он. – Идём домой, мама ждёт.
Она подошла к нему, прижав к себе зайца, как две капли воды похожего на того, который был у неё дома, и ответила, серьёзно взглянув ему в глаза:
– Я не могу идти. Клюша рассердится.
– Какой Клюша? – неуверенно улыбнулся Лёшка. – Его не существует. Я же его просто придумал, чтобы тебя напугать.
– Клюша существует, – заявила Даша. – Уходи, он побьёт тебя. Видишь, – она кивнула на стену, украшенную ремнями и верёвками, – он бьёт всех, кто приходит сюда сам.
– А вас он не бьёт? – спросил Лёшка.
– Нет, – коротко ответила она и вернулась к вороху игрушек.
– Дядя, у тебя есть котлета? – спросил Лёшку кто-то из детей.
– Он вас не кормит? Вы голодные?
Лёшка сунул руку в карман, нащупал леденец:
– У меня только конфета есть.
– Фу-у! – скривились дети.
– У нас есть конфеты и печенье. И вафли. Только хлеба нет. И котлет, и супа, – строго сказала Даша. – Уходи. Клюша возвращается.
– А вы разве не хотите домой, к мамам? – спросил Лёшка, оглядывая детей. – Идите за мной, я выведу вас отсюда.
Они, как по команде, повскакали со своих мест и выстроились парами перед Лёшкой, не проронив ни слова. Даша взяла его за руку.
– Хорошо, отведи нас домой, – сказала она. – Но Клюша уже близко.
Лёшка вывел детей в коридор, плотно закрыл железную дверь и приставил к ней со стороны коридора доску, чтобы её нельзя было открыть. Повёл детей вперёд. По одному протиснул их в щель, они запищали, заплакали, оказавшись в темноте.
– Тихо, – зашипел он, – сейчас я фонарик включу.
Малыши притихли. Лёшка втиснулся в щель и услышал за спиной тяжёлое дыхание.
– Скорее, бегите! – скомандовал он.
Освещая путь фонариком, он бежал за детьми, подталкивая их в спины. Довольно скоро они оказались в том месте, где Лёшка провалился. Он накидал валяющиеся вокруг доски в импровизированный помост, влез на него и по одному поднял всех малышей к дыре в потолке.
Когда в подвале остались только Лёшка и Даша, в проёме коридора появился Клюша. Огромного роста, с огненно-рыжей шевелюрой и жуткой улыбкой во всё лицо клоун неподвижно стоял перед Лёшкой. Даша переводила взгляд с брата на чудовище, словно ожидая, что они будут делать дальше. Лёшка хотел подтянуть её к себе, но Клюша опередил его.
Схватив Дашу за руку, он, как пушинку, швырнул её в коридор и сам исчез в нём. Лёшка с воем помчался за ним. Коридор был пуст, и тогда Лёшка вернулся к железной двери. Из-за неё доносились Дашины плач и крик. Лёшка отбросил доску, подпиравшую дверь, и ворвался в комнату.
Клюша забрасывал лежащую на полу Дашу игрушками. Она отчаянно откидывала их от себя, но гора игрушек росла, постепенно накрывая её. Крик стих. Лёшка вне себя кинулся на клоуна.
– Клюша! Пусти её, рыжий урод! Даша! Дашка, вылезай! Отпусти её, Клюша!
Он кричал и плакал, молотя Клюшу по спине кулаками и ногами, но тот монотонно продолжал кидать игрушки, погребая под ними его сестру, и тихо скулил:
– Алёша-а... Алёша-а...
– Клюша, гад! – во всё горло завопил Лёшка и рванул клоуна на себя.
От костюма оторвался кусок ткани, и Лёшка упал на спину.
– Алёша-а, – скулил Дашин голос.
Лёшка открыл глаза. Он лежал на полу около своей кровати весь в слезах. Перед ним в ночной рубашке на корточках сидела Даша, прижимая к себе зайца, и звала:
– Даша, Дашечка моя, – Лёшка обхватил сестру, – Дашечка моя, я так испугался.
– Алёша, ты ложись, он не придёт больше, – уговаривала его Даша.
Лёшка лёг в постель, растерянно вытер слёзы. Сестра пошла к своей кровати.
– Даша, ляг со мной, пожалуйста, мне страшно, – вдруг попросил Лёшка.
– А можно? – робко спросила она.
– Можно, я очень прошу тебя.
– Честно?
– Честно, честно, Дашечка...
Она бросила зайца и запрыгнула к Лёшке.
– Ты спи, Алёша, я прогоню его, если он придёт, – прошептала она, обнимая его за шею.
– Он не придёт больше, Даша, я ведь его просто придумал, чтобы ты боялась, его нет на самом деле. И мы ведь вместе теперь.
– Правда?
– Да, да, ты прости меня, я тебя не буду больше бить. Бери, что тебе захочется с моего стола. И называй меня Алёшей, ладно?
– Да-а, – выдохнула Даша, засыпая.
Лёшка долго не мог уснуть. Он лежал, уткнувшись носом в Дашины волосы, пахнущие шампунем "Кря-кря", и думал о том, как хорошо, что всё это было лишь сном.