Дементьева Марина : другие произведения.

От добра добра не ищут

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Давным-давно в одной далёкой галактике... Ой, что-то это совсем из другой оперы. Лучше так. Кхм... Как-то раз, волею счастливого случая (или не счастливого - на этом мнения участников событий расходятся) столкнулись на узкой дорожке двое совершенно непохожих людей. Один из них твёрдо убеждён в том, что жизнь, однозначно, - дерьмо, человек человеку - непременно волк, и верить в этом мире можно только себе, да и то с оглядкой. Другой же - точнее другая - родилась не в рубашке, а в розовых очках, которые, несмотря на все превратности судьбы, прочно сидят на её носу, окрашивая всё вокруг в радужные цвета. Она с оптимизмом смотрит в будущее, за ним по пятам гонится прошлое. Они и рады бы уже разбежаться в разные стороны, да только накрепко связала одна тоненькая, но прочная ниточка. И остаётся лишь гадать, чем всё-таки обернётся их встреча.

    Отметилась в топ-сотке, непонятно только, за какие заслуги.
    Исправила, добавила маааленькое обновление. ЗА 14 МАРТА
  
  
Грай
  
  Угрюмый детина неопределённого возраста, ссутулившись в седле, проезжал по улицам Аканара. Граю уже доводилось бывать здесь, и теперь он гадал, сколько лет прошло с тех пор. Вспомнить не сумел, казалось, что это было в прошлой жизни, и самый заурядный, как он теперь понимал, городишко тогда казался ему сказочным уголком, местом, по волшебству перенесённым в эту реальность из некого яркого праздничного мира. Теперь же он замечал лишь грязь, шум, вонь гниющих на полуденном солнце помоев да безобразную нищету по соседству с кичащейся, выпяченной напоказ роскошью. Впрочем, навряд ли Аканар так уж разительно изменился за прошедшие годы. Путник пробормотал под нос ругательство и глубже надвинул капюшон. Противно было смотреть изменившимся взглядом на задрипанное чудо родом из прошлого. Теперь для него имело значение лишь, что рисунок кривых улочек стёрся из памяти без надежды на восстановление.
  Плясун, каурой масти конь, в отличие от хозяина, выглядел ухоженным, даже холёным, и вполне довольным жизнью. Под копытами Плясуна хлюпали и чавкали проседающие, кое-как наваленные доски, затем подковы зацокали по заплесневелой мостовой, по которой протачивали извилистые русла целые реки нечистот. Между булыжниками, словно нарочно подобранными так, чтобы они как можно более не подходили по размеру, зияли такие выбоины, что всадник всерьёз обеспокоился тем, как бы конь не застрял в одной из них и не сломал ногу.
  Приходя во всё менее благодушное настроение, всадник развернул коня, ориентируясь на источник самого интенсивного шумоизвержения. Уж как не хотелось ему ехать через Площадь Дружбы Народов, да ещё проведав, что именно сегодня, в довесок ко всему прочему, рыночный день! Грай в принципе не питал к людям тёплых чувств и готов был их вынужденно терпеть в небольших количествах, редко и кратковременно. Но проталкиваться, ведя в поводу коня, сквозь галдящую толкающуюся толпу - удовольствие всяко ниже среднего. 'Любите весь мир!!! Любите друг друга! Только любовь поможет нам обрести...' - надрывался с наспех сколоченного из каких-то прогнивших ящиков импровизированного помоста тщедушный мужичонка с непреклонно задранной козлиной бородой. Блеял вдохновенный ритор соответственно бородёнке - ни дать, ни взять, старый козёл, которого хозяйка сослепу с дойной козой попутала. Эх, хорошо как скачет! Грай понадеялся, что доски, на которых мужичонка в фанатичном экстазе исполняет нечто, наподобие крестьянского танца дрыг-брык, не выдержат раньше, чем его весьма ограниченное нынче терпение. Он был близок к тому, чтобы последовать призыву миролюбивого козлоборода - полюбить. Раз и ещё раз, в нескольких позах.
  Разгребать проблемы с властями в планы Грая не входило. Поэтому когда в сутолоке какой-то прохожий имел несчастье воткнуть локоть ему под бок, он остановил на полпути дёрнувшуюся к поясу руку и всего лишь сцапал рукомахателя за шкварник и мирно предложил вырвать его никчёмные конечности и приделать к тому месту, откуда им и следует произрастать у такого ... ... с ... ... и ... . А вот на шныряющего глазами воришку, уже навострившегося срезать кошель с кровно - в прямом смысле слова - нажитым золотишком, человеколюбия уже не хватило. Пацан очень удивился, когда его потную ладошку перехватили в воздухе. За спиной путника взвыло дурниной. Воришку утешило бы, узнай он, что владелец кошеля запросто мог бы выдернуть ему руку из плеча, а не только сломать пальцы. И уж точно должен быть благодарен, что не отвёл к страже, где и вовсе принародно оттяпали бы шаловливую конечность. А так пускай отдохнёт с месяцок. От трудов неправедных. В следующий раз пусть лучше глядит, у кого взялся щипачить.
  Дальнейший путь сквозь продуктовые ряды - самые оживлённые на базаре - обошёлся без приключений. Едва попривыкнув к обилию ароматов, некоторые из которых, даже на крайне непривередливый - жизнь обязывает - вкус Грая, были весьма не аппетитны, а то и вовсе - не могли принадлежать чему-либо хоть сколько-нибудь съедобному, путник морщился от густейшего запаха специй. Казалось, в раскалённом солнцем, пропахшем потом воздухе застыла порошковая взвесь, в сложный состав которой вошёл и молотый перец, и толчёный чеснок, и ненавидимая им ваниль. Прочихался он только у печально известной скульптурной композиции, в честь которой, собственно, и была именована площадь. С заваленным мусором постаментом, регулярно подвергающаяся массированным атакам метких засранцев-голубей, Дружба Народов в данный момент выглядела весьма непрезентабельно. Амбре монумент издавал убийственный, похоже, с неведомых пор жители и гости славного Аканара стали путать скульптуру с отхожим местом и продолжили начатое голубями грязное дело. А, может, и просто с перепугу... Да и без того казалось, будто создатели карикатурного монумента, установленного не иначе как памятником собственной косорукости, задались целью сделать всё от них зависящее, чтобы дружба между людьми и прочими народами этого мирка никогда и ни при каких обстоятельствах не сложилась. По крайней мере, даже чопорные эльфы, затолкав куда поглубже свои изысканные манеры, взяли за правило всякий раз, проходя мимо этого шедевра искусства, плевать в каменных уродцев, выражаясь при этом громогласно и отнюдь не высоколитературными виршами. И было за что - жуткий кракозябр с развесистыми лопухами где-то в районе макушки (не иначе, 'эльфийские уши' за неимением позирующей модели были срисованы с натуры - с соседского ослика), с дистрофическими ножками (как хоть стоит только, бедолага!), ручками-соломинками, чудом не сломавшимися под тяжестью огроменного, в полтора роста лука и рахитичным брюшком - таким 'перворожденным' разве что непослушных детишек пугать. Впрочем, на лицо была политкорректность - представители прочих дружественных народов не отличались от 'ельхвя' по степени страхолюдства ни в лучшую, ни в худшую (хотя куда уж дальше!) сторону. Гном походил на заросший бородой даже в самых неожиданных местах ровненький колобок с дико выпученными буркалами, пришибленный по темечку собственным же ужасающим размерами топором. Награди, в самом деле, шутница-природа какую-нибудь разнесчастную фею таким бюстом... эээ... бюстищем из разряда тех, где мужские фантазии уже незаметно перетекли в мужской кошмар, страдалица не сумела бы ходить. Во-первых, не видно, что под ногами, а во-вторых, центр тяжести смещён, будет, болезная, на каждом шагу вперёд валиться. На кентавра же и вовсе необходимо было запретить смотреть специально изданным указом властей. Хотя бы беременным и лицам младше восемнадцати и старше семидесяти лет. Во избежание...
  - Сударь! Куда же вы, постойте, сударь!
  'Оба-на, это я, что ль, сударь?' Грай с подозрением обернулся. Ему приходилось слышать в свой адрес всякое, но чтоб 'сударь'! И на кой он понадобился роскошной цыпочке с зелёными глазами мартовской кошки, мурлычущей приправленным соблазнительной хрипотцой голосом?
  - Ну? - нарочито нелюбезно осведомился у огненноволосой красотки. Но её было не смутить грубостью.
  - Не угодно ли вам будет что-нибудь приобрести? - зазывно улыбнулась девица, старательно накручивая на палец прядь красноватых волос. 'Как бы не оторвала...' Несколько озадаченный, он изучил разложенный на прилавке перед цыпочкой ассортимент, не отличающийся разнообразием - всё сплошь какие-то рюшечки, ленточки, платочки, бантики. 'Это что за на...?' Пьяно хихикающее воображение подкинуло занятную картинку, от которой ему поплохело - собственная помятая физиономия (виденная нынче утром в только и подобающем для её отображения 'зерцале' - грязной канаве у дороги), увенчанная кокетливым чепчиком нежно-поросячьего оттенка.
  - И на... на что мне эта... это? - удалось поинтересоваться, почти даже вежливо. Но рыжуха не остановилась на достигнутом, а продолжала удивлять.
  - Ну как же, милсдарь, подарите жене, поверьте, она обрадуется такому вниманию.
  Грай не поверил. Ну как можно обрадоваться такой лабуде? Какой с неё прок? Хотя женщины, на его взгляд, вообще-то, довольно странные создания. Но, будь у него жена (упасите, боги, от такого 'счастья'!), он преподнёс бы ей вещь полезную. Вот, к примеру, сковорода, незаменимая в хозяйстве штука, сколько на ней всякого вкусного и сытного можно приготовить, не то, что какая-то дырявая тряпка с бантиками. Да и зачем, собственно, что бы то ни было дарить своей благоверной? Да и вообще, разве похож он на примерного семьянина? Похож, если только супружница на пару со ним где-нибудь на большой дороге встречных купцов обирает и по ёлкам развешивает. Этакий семейный подряд. И то - на кой фиг тогда жёнушке-бандитке эти тряпки сдались?
  - Я не женат.
  - Ну, тогда невесте!
  - И невесты у меня нет, - мрачно заявил Грай. Дурацкий разговор успел надоесть, и так беседа вышла чересчур продолжительной - отвык и привыкать не собирается. Но девица отставать не желала.
  - Так, может, я невестой стану? А после и женой. Или чем плоха? Неужели не нравлюсь? - рыжая игриво подбоченилась. Грай хмыкнул. Хороша, стерва, ничего не скажешь. Да вот только не прельщала его перспектива всякий раз, возвращаясь домой, заводить новые знакомства с бесштанными дружками этакой бойкой жёнушки.
  - Удачи, - бросил он, потеряв интерес к прелестнице. Та растерялась, удивлённо захлопала наглыми глазищами.
  - Кому? Мне?
  - Нет, тому лоху, которого ты обведёшь вокруг пальца.
  Плясун послушно потюхтил следом. Ему потенциальная хозяйка тоже не глянулась. Грая удивляло лишь, что красотка окликнула именно его, тогда как кругом мужиков было хоть отбавляй, выглядевших куда как более прилично, да и одетых побогаче. Нет, рыжей вздумалось остановить помятого после затяжной пьянки субъекта бандитской наружности. Точно, ненормальная.
  Ну, наконец-то виден конец этой душегубки! Торговые ряды почти кончились. Грай прибавил шагу. 'Эге, да тут предлагают купить живой товар'. За сто шагов отсюда торгуют кровяными колбасами, за пятьдесят - чепчиками, и тут же продают свободу. Всё покупается, всё продаётся. Грай и сам был вовлечён в подобного рода отношения, когда какой-нибудь толстосум покупал с его помощью чью-то смерть. Но, многое испытав на своей шкуре, выработал однозначное отношение к рабству.
  И без того далеко не радужное настроение скатилось за отметку 'паршиво'. Грай угрюмо буравил взглядом заплёванную мостовую. В поле зрения попадали только худые грязные ноги, закованные в кандалы. За спиной взрывался смех, кто-то весело, азартно торговался. Равномерно щёлкал бич, кто-то глухо вскрикивал сорванным голосом, больше похожим на уханье. Грай передёрнул лопатками, когда померещилось обжигающее касание плети. Совершенно отупевшие лица. На других - желание услужить, заискивающие улыбки. Такие, ставшие получать от своего униженного положения некое удовольствие, вызывали в нём отвращение. Грай выплюнул ругательство сквозь зубы. Были здесь и не только люди, но те выглядели ещё хуже, ломались скорей ко всему привычных живучих людей.
  Яростной скороговоркой прокричал что-то звонкий женский голос, но тирада бунтовщицы была немедленно прервана парой веских матерных слов и ещё более весомой затрещиной. Грай невольно обернулся и увидел, как девушка кучей лохмотьев отлетела на пару ярдов от толстобрюхого плешивого купчишки. Торгаш Граю категорически не понравился. 'Ишь, пузо отожрал какое, хоть на тележке перед собой вози! Ну, чисто как у баб - девятый месяц, не иначе. Причём тройня'. Девчонка тем временем кое-как приподнялась, опираясь на локти - видать, крепко ей досталось - и прошипела пузану пару нелестных характеристик, сверкая глазищами из-под завесы спутанных волос. Купчишка побагровел и занёс уже было ногу в сапоге с задранным мыском, чтоб пнуть непокорный товар под рёбра - лицо портить нельзя, стоимость понизится - и указать девчонке на её место. Та даже не попыталась избежать удара, силёнки подошли к исходу. Тощая, оборванная, в чём только душа держится. Сейчас опять собою в пыли колею пропашет. В мозгу болью вспыхнуло воспоминание.
  - А ну стой! - неожиданно для самого себя рявкнул Грай на полбазара, шутя перекрикнув даже истошно вопящих торговок жареными семечками. И с какого перепугу ввязался, дело ему, что ль, какое до этой оборванки есть? Мордатая сволочь удивлённо обернулась. Грай честно попытался изменить выражение лица с откровенно зверского до более-менее вежливого. С запозданием 'закончил фразу', - уважжжаемый.
  Торгаш пребывал в явной растерянности, ещё бы, на желающего прикупить говорящую собственность Грай явно не походил - то ли наёмник, то ли попросту головорез. Поросячьи, красные от щедрых возлияний, а то и ещё от какой дряни глазки метнулись к невозмутимо объедающему листья с жиденького кустика Плясуну, а точнее - к навьюченным на него тюкам, зацепились взглядом за крестовину вызывающе торчащего из барахла меча, печать на нём, правда, была не сломана, ну да это недолго исправить при некотором желании. Затем стал пялиться на основательно потёртые ножны при поясе, сделал кое-какие выводы из пыльных, но вполне крепких ещё сапог и немаркой, удобной одежды. Но пухлый кошель подозрительного оборванца, каковым Грай ему, несомненно, представлялся, зримо оттягивала звонкая монета, и это самое существенное обстоятельство повлияло на работорговца благотворно.
  - Желаете что-нибудь приобрести, любезный? - расплылась препротивная блинообразная рожа в ещё более противной ухмылочке. 'Угу, угу, я тебе такой же любезный, как ты мне уважаемый'. Грай замялся. И в самом деле - желает ли он? Пигалица со второй попытки поднялась на ноги, зыркнув на избавителя ничуть не любезнее, чем на избившего её ублюдка. 'Мндя, хороша...' Грязные спутанные волосы закрывают лицо, только испачканный в пыли подбородок дерзко вздёрнут, рубище болтается на тщедушном тельце. Ну прямо взъерошенный котёнок, которого потрепала большая жирная крыса. Похоже, что девчонка совсем недавно попала в столь незавидное положение, кроме неё никто даже не делал попыток сопротивляться. Точно, недавно, решил Грай, не такая уж и смелая, хоть ещё храбрится. И не такие сгибались. 'И на кой мне такая морока? Пользы от этой пичуги, что с козла молока. И деньги, опять же, на ветер'. В душе Грая тихо, ненавязчиво так вздохнула совесть. Мол, чего ж ты, ... , паразит такой-сякой, жмотишься? Заработаешь ещё, тратить-то всё одно, шибко некуда, только на выпивку, да на шлюх. Так сопьёшься ведь вконец, чёрствая твоя душонка! А тут - хоть одно доброе дело сделаешь, на том свете ведь зачтётся, кобель ты подзаборный! Грай тоскливо вздохнул про себя и ткнул вперёд пальцем.
  - Желаю. Вот её вот!
  Девчонку перекосило. 'Ничего, потом ещё спасибо скажешь', - угрюмо пообещал ей Грай, зарёкшись впредь совершать добрые поступки.
  Торгаш заметно поскучнел. За этакую строптивую рабыню много не выручишь, к тому же покупатель своими глазами видел, как она на кулак нарывалась, не отвертеться. Клоп возомнил себя резвым кузнечиком и, позабыв о внушительных габаритах, принялся скакать от одной рабыне к другой, разливаясь соловьём. Грай досадливо кривился, на эти ходячие куклы с пустыми глазами не было желания даже смотреть, не то, что покупать. Красотки из дома терпимости куда как приятнее будут.
  Отчаявшись впендюрить кого подороже, купчишка окончательно скис, но предпринял последнюю попытку - доказать, что покупка весьма ценна даже со столь отвратительным характером. Для начала сцапал девчонку за волосы, дёрнул, заставив поднять лицо, - пигалица наградила мучителя метким пинком в голень. Симпатичное личико, но, в целом, ничего особенного. Аккуратный подбородок, чуть вздёрнутый нос, маленький ротик с пухлой нижней губой - то ли от природы, то ли расквасить успели, тонкие изогнутые брови и мечущие громы и молнии глаза самого заурядного серого цвета, зато с чёрными пушистыми ресницами. На правой щеке проступает багровый отпечаток, цвет изгвазданных в пыли волос Грай не взялся бы определить даже на спор. Видя, что должного впечатления увиденное не произвело, барыга рванул на девчонке хламиду. Раздался треск ткани, яростный вопль девчонки, затем матюги продавца. Своенравная покупка сама вмазала жирному козлу оплеуху, начхав на рабский статус. И успела проворно отскочить, стягивая у горла разодранную до пояса одежонку.
  - Хватит, - Грай устал от представления. Цапнул свою без пяти минут собственность за худенькое плечико и дёрнул к себе, та только пискнула. - Всё, что мне было нужно, я уже видел. И та цена, которую я назвал, - последняя. Дороже эту бешеную всё равно ни один псих не купит. Она ж или новоиспечённого хозяина во сне прирежет, или себя порешит. Да и ловить её замаешься. - Он, конечно, преувеличивал. Видел, что пигалица ни на убийцу, ни на самоубийцу не тянула - кишка тонка, если только уж совсем её до ручки довести. Да и не сумеет она никуда сбежать. Ну, может, пару раз попробует, а после заречётся бегать, шкуру решит поберечь, смирится. Если, конечно, выживет после порки, такая хлипкая. На раз плетью перешибёшь.
  - А вы-то как же... во сне... - неуверенно промямлил торгаш совсем не по существу, из чего Грай заключил, что девчонка уже его.
  - А я привычный, - заверил, высыпав в рефлекторно подставленную ладонь оговоренное количество золотых. В кошеле и на душе заметно полегчало. - Ну, пойдём, что ли? - обращаясь к незапланированному приобретению, Грай испытал некоторую неловкость, поэтому голос прозвучал ещё грубей обычного. Девчонка тоскливо озиралась - бежать некуда, да и не убежит она в таком состоянии далеко. Похоже, даже идти толком не способна. Вздохнув ('Мало мне проблем!'), Грай усадил её - почти невесомую - в седло Плясуна. Не то чтобы конь был шибко смирный, норов показывать умеет и даже любит. Но на редкость умная зверюга, только что не говорит, так что понести не должен. Коняга вполне доброжелательно покосился на всадницу, та растерянно погладила Плясуна по холке. Надо же, фыркнул довольно, Грай даже удивился. Плясун своенравен, кого-то может терпеть лишь вынужденно, но своё истинное отношение показывает, не стесняясь. Даже с хозяином ведёт себя так, будто у них деловое партнёрство. А тут сам ткнулся в протянутую ладонь, ссаженную при падении.
  Когда они миновали ворота, покинув, наконец, успевший надоесть Граю город, девчонка уже вовсю клевала носом в седле. Умница Плясун шагал ровно, будто человек, водрузивший себе на голову, забавы ради, полный воды кувшин. Покупка всё ниже клонила голову на грудь, касалась подбородком, ошалело встряхивалась и пыталась выпрямиться. И так несколько раз. Из опасения, как бы пигалица не сверзилась на хорошо утрамбованную дорогу, Грай плюнул ну всё и сел позади неё, держа поводья одной рукой и подстраховывая девчонку от падения другой. Мысленно он проклинал себя за идиотский поступок. Рыцарь, млять, выискался, руки по плечи в крови, а туда же! Одолевали нехорошие предчувствия - намучается ещё с ней!
  Даже в полубессознательном состоянии девчонка показала себя недотрогой - пыталась брыкаться - и только заслуга Грая в том, что она не шлёпнулась в пыль, - что-то шипела себе под нос, Грай не прислушивался, чтоб не возникло желания пристукнуть неблагодарную соплячку и не бросить посреди дороги, но, судя по интонации, явно не 'спасибо' говорила. А потом ничего, затихла, пригрелась...
  
Риша
  
  Я никогда больше не убегу из семьи! Я до самой старости буду слушаться старших братьев! Нет, до самой смерти! Господи Боже, только помоги мне вернуться домой!!!
  Я ненавижу Аканар, чтоб он провалился сквозь землю со всеми своими площадями, рынками и притонами! Я ненавижу этого жирного ублюдка, чтоб он лопнул от обжорства! Или нет, чтоб его кормили, как меня, такой бурдой, которую бы и свиньи жрать побрезговали! Я ненавижу Фэрина, мерзкого предателя, чтоб у него руки отсохли, ноги отнялись, а кое-что вообще отвалилось! Уффф... Всех ненавижу! И купившего меня - меня! - живодёра с гнусной рожей - в первую очередь! Вот только... ыыы... только отдохну немного... совсем чуть... чу...
  Это раньше я была твёрдо уверена в том, что, когда едешь верхом, заснуть даже чисто теоретически невозможно - трясёт же, как в маслобойке. Угу, угу... То теоретически. На практике же выяснилось, что всё зависит от того, в каком ты находишься состоянии. Если ноги не идут, зато норовят подломиться в любой момент, а в голове кто-то зловредный бьёт в набатный колокол - то очень даже можно. И не трясёт тогда, а только покачивает, убаюкивающе так, словно в колыбели. Я даже, кажется (вот ужас-то!) положила голову на плечо бандиту. А тот не отпихнул.
  Но проснулась я уже на твёрдой поверхности. Хотя нет, вполне даже мягкой - на куче наломанного лапника, укрытая попоной. И разбудил меня просто восхитительный аромат! Не от попоны, конечно, хотя, что там попона, самой бы не помешало искупнуться хоть в ручейке каком-нибудь... Пахло жареным на костре мясом. Рот мгновенно наполнился вязкой слюной. Казалось, я не ела ничего приличнее той тошнотворной баланды из помороженной капусты уже целую вечность!
  - Ну, вставай уж, раз проснулась. - От одного этого голоса меня охватило непреодолимое желание закопаться в лапник. А еще лучше - рвануть в чащу наперегонки с ветром. Но я мысленно залепила себе затрещину и приказала не дрейфить. С этим головорезом надо вести себя как с незнакомым злющим псом или диким зверем: не покажешь свой страх - он не кинется.
  - Я сплю, - буркнула, не открывая глаз и не меняя положения. Мужик хмыкнул.
  - Я слышал, что ты стала дышать по-другому. Так что не притворяйся. Садись давай к костру.
  Он похлопал ладонью по траве рядом с собой. Я настороженно высунулась из своей норки, жалея сейчас о том, что этот страх не из тех, от которого можно спрятаться под одеялом. Опустилась на землю, но совсем не там, куда указывал мне (вот ещё!) новоявленный хозяин. Пусть хоть костёр между нами будет... Протянула руки к огню - небо потемнело, и стало ощутимо прохладней. И... принялась в полнейшем обалдении изучать ладони - перевязанные чистыми тряпицами. 'Господин и повелитель' пожал широкими плечами, с хрустом потянулся.
  - Не хватало тебе еще заражение крови подцепить, культяпки-то все в грязи были ухайдаканы. Возиться еще с тобой потом... а то и вовсе бы загнулась. А деньги что, коту под хвост? - Я поджала губы. Хотела ведь уже 'спасибо' сказать. Но после такой мотивации с языка рвались совсем другие слова, не из разряда вежливых. Грубиян принялся кромсать ножом заячью тушку на крупные куски, протянул мне истекающую аппетитным соком заднюю лапу. - На. Не хочу давиться под твоим голодным взглядом.
  Я молча вгрызлась в выделенную пайку. Мясо таяло во рту. Фкуффнотиффя!... Но более мерзкого типа я в жизни не встречала.
  После сытной трапезы (мне ещё немало от зайца перепало, 'хозяин' молча совал, я у него не просила) вновь потянуло в сон. Потому не сразу ответила на вопрос - думала, примерещился в дремотном тумане.
  - А? Что?
  - Звать, говорю, тебя как? Но я могу, конечно, обращаться всякий раз 'Эй, ты!', хотя не думаю, что тебе это понравится.
  Глаза цвета расплавленного металла насмешливо щурились. Ну, ещё бы, мне такое предложение даже очень не понравилось!
  - Риша.
  Я любила своё имя. Покойная бабушка назвала. 'Родная' означает... Вопросительно уставилась на спутника. Тот помедлил, будто бы в упор не видел намёка, но ответил:
  - Грай.
  Вот так имечко, ему - самое то. Под стать - резкое, злое, хриплое, словно крик ворона.
  Я сама не заметила, как уснула. И каким волшебством сумела дотащиться до своей лежанки - тоже. Вроде бы в приступах лунатизма ранее замечена не была...
  Мне снился наш уютный домик, стоящий на небольшом пригорке, так, что в широкие распахнутые окна густыми снопами золотистой пшеницы всегда попадали солнечные лучи. Мой милый дом, обсаженный яблонями, сиренью и вишнями, с ведущей к нему выложенной разноцветными плитками дорожкой, с качелями, подвешенными специально для меня к ветви старой берёзы. Даже во сне мне некуда было спрятаться от обжигающего стыда. И было бы хоть ради кого сбегать! Тут распахнулась дверь, и мне навстречу вышли братья. Остановились, увидев блудную сестру.
  - Вот я... вернулась, - проблеяла я, мечтая провалиться сквозь землю. - Дорогие мои, простите дуру... Наказана уже, такого страху натерпелась!
  Леран в несколько широких шагов преодолел разделявшее нас расстояние, обнял порывисто, прижал к себе. Я блаженно улыбнулась, утыкаясь в грудь самому родному человеку на свете. Значит, всё хорошо. Значит, простил... Но какой же я, свинья неблагодарная, заставила его испытать страх за непутёвую младшенькую!
  - Сестра-а... - простонал старший брат с такой мукой в голосе, что я похолодела. - Зачем ты побежала? Зачем вернулась обратно? Ведь мама же просила, умоляла тебя не оглядываться! - Господи, что за бред он несёт?! Почему я не должна была возвращаться? О чём меня могла умолять мама, которую я совсем не помню, да и не могу помнить?
  Леран выпустил меня из ослабевших рук, покачнувшись, упал на колени. За его спиной корчились в судорогах, катаясь по траве, Ксан и Влар. Я в ужасе попятилась, с размаху села наземь.
  - Сестра!!! Лаенвэ-эн!...
  Всё тело колошматило так, словно кто-то очень сильный и очень злой на бедную несчастную Ришу схватил меня за шиворот и тряс, что было мочи. Сердце, того и гляди, выпрыгнет из горла. Отерев со лба холодный пот, я обнаружила, что лежу на холодной земле, на фут откатившись от разворошённой лежанки. Так вот что это было за падение во сне... А вот и тот, кому я обязана просмотром прекрасных сновидений!
  Подобно тому, как человеку, слышащему шум падающей воды, снится водопад, так и слова, произнесённые Граем, вторглись в реальность моего сна и изменили её. Я на четвереньках подползла поближе к мечущемуся в кошмарном бреду мужчине. Его пальцы то сжимались в кулаки, то расслаблялись, голова моталась из стороны в сторону. Я прислушалась, пытаясь уловить смысл того, что он бормотал, но это оказалось делом безнадёжным - не сумела разобрать больше ни слова. Только вскрики, да стоны, будто бы его пытали. Батюшки, это что же такое он видит? Стараясь не шуметь, я вернулась обратно, улеглась, натянув ткань на голову и зажав уши ладонями. Но даже так просачивались сквозь пальцы хриплые крики. Возможно, стоило бы его разбудить, хотя бы из сострадания, ведь сон был, мягко говоря, не из приятных. Я бы непременно так и поступила, будь на месте Грая другой человек. Но он... Дело даже не в том, что я не испытывала к нему жалости. Нет. Просто чутьё подсказывало мне, что он не из тех, кто показывает свою слабость. И уж точно не прощает тех, кто оказался невольными свидетелями его бессилия.
  Я заворочалась, перевернулась на другой бок, но всё равно чувствовала себя как на иголках, хоть лежанка была удобной, мягкой. И не крики Грая послужили причиной моего беспокойства. Бежать сейчас было самое время - лучше не придумаешь. Бежать, пока Грай бьётся в цепких лапах кошмара. Это сейчас кругом раскинулась тёмная громадина леса, и разумных существ нет невесть на сколько лиг от нас. А завтра, может, доберёмся до какого-нибудь населённого пункта, и там-то 'хозяин' уж точно не спустит с меня глаз. Еще и свяжет на ночь, чего доброго... А, кста-ати! Почему сегодня не связал? Как-то я не сразу отметила это незначительное обстоятельство... Эх, да потому, похоже, и не связал, что просчитал меня на 'раз-два'. Никуда я от него не денусь, этой ночью, по крайней мере, наверняка. Хватит, напутешествовалась уже... И к чему это привело? Куда я попрусь, такая вся из себя хорошая? Ночью, по лесу, без денег, без оружия (которое мне всё равно ни к чему, курам на смех, обращаться-то я с ним всё равно не умею). Не зная даже примерного направления, в какую сторону идти. Ну, даже если попытаться свести коня... Животина ко мне, кажется, весьма доброжелательно относится. Да ведь я даже верхом толком ездить не могу. Его хозяин нас пешком догонит. Вот тогда и достанется мне на орехи... А уж с моей сказочной везучестью, как пить дать, попадусь прямиком в лапы очередных бандитов. Нет уж, лучше с Граем. Он хоть уже знакомый бандит. И обращается со мной по-человечески, без лишней жестокости... да что там - вообще без жестокости. Чем совершать очередную глупость, завтра утром серьёзно поговорю с ним. В конце-то концов, купеческая я дочь или нет? Неужели не сумею заключить одну-единственную сделку? Всего-то и нужно убедить Грая, что в накладе он не останется. На кой ему такая косорукая рабыня сдалась? Да и что он мне делать прикажет? У него, небось, и дома-то своего нет, чтоб я там убиралась, ни скотины какой, кроме Плясуна, ну да он и без меня вон какой холёный, шкура прямо переливается. Готовить... Вот этим я своего 'хозяина' порешу вернее, чем 'прирежу во сне', по его же собственному предположению. Причём вовсе не преднамеренно. Просто то, что остаётся результатом моей стряпни, можно разливать по пузырькам и задорого продавать в аптеках. С этикеткой 'сильнодействующий яд'... А просто так, без цели, таскать меня за собой... Ещё одна мысль, которую я упорно отгоняла от себя всё это время, заставила покраснеть. И подхлестнула увядшую решимость кинуться напрямки через лес, и плевать, что там колючие кусты, невидимые в темноте овраги, голодные волки и, вполне возможно, нечисть, которая будет весьма рада моему появлению. Я осторожно открыла один глаз. Грай спал, раскинув руки, дыхание вырывалось с хрипом, но он больше не стонал. Затем вдруг пошевелился. Душа моя шустро юркнула в пятки. Ей-то хорошо, с ней этот бандюган ничего плохого сделать не может. А вот с моим бедным телом - очень даже! Но мужчина, не подозревая о моих опасениях, всего лишь вздохнул и перевернулся со спины на живот. Вполне похоже на то, что тип собирается мирно спать до рассвета, и до моей скромной персоны ему нет ровным счётом никакого дела. Уффф... Я начала потихоньку восстанавливать дыхание, а то забыла на время о необходимости делать вдох и выдох. Да ну в самом-то деле, было бы ему нужно, давно бы уже... показал, кто в доме хозяин. А так смотрит, как на пустое место. И меня это вполне устраивает! В итоге получается вот что - как ни крути, но Граю выгоднее всего меня продать. Так почему бы не родным братьям? А... скажем, за охрану в дороге он получит хорошую доплату! Осталось лишь как можно более убедительно расписать все преимущества такого простого решения.
  Успокоенная и обнадёженная, я повозилась еще немного и крепко уснула. Страшно отчего-то не было.
  
  
Отступление
  
  Как обычно и происходит в подобных трагических случаях, будоражащих людское воображение, толпа набежала довольно-таки многочисленная. Это жизненная закономерность - когда помощь ещё могла кому-то требоваться, поблизости не сыскалось бы ни единой живой души. Зато теперь дружно подтянулись соседи, случайные прохожие, вечно неторопливо-степенная - из соображений собственной безопасности - (упасите боги, а ну как лиходеи ещё поблизости?) стража, да и попросту зеваки, уже успевшие откуда-то прослышать о случившемся несчастии. Было бы нелепостью предположить, что все присутствующие поголовно были слепыми и глухими, и никто из них не проснулся в предрассветный час Волка от криков и зарева разгоравшегося пожара. Да только сидели тихо, как мыши, носа не выказывая из домов, до тех пор, пока не отгрохотали вдали конские подковы, и не обвалилась с треском кровля полыхавшего дома, выплеснув щедрые снопы искр. Только тогда и повылазили, в наспех наброшенных поверх длинных рубах халатах; заспанные физиономии, увенчанные ночными колпаками, светятся неприкрытым любопытством. Кое-где в шуршащем шёпоте слышались вздохи сочувствия, искреннего, нет ли - то осталось на совести говорящих. Да и как не сказать пару-тройку добрых слов, ведь души загубленных ещё не отлетели далеко от пепелища. Добросовестно подвывали старухи, причитая время от времени: 'Ой, люди добрые, чего это деется!', не забывая при этом зорко посматривать по сторонам. Впрочем, увидеть удалось немногое - ещё помимо стражи набралось полным-полно неразговорчивых угрюмых молодцов, одетых в форму без нашивок и знаков отличий, одним своим видом напрочь отшибающих всякое желание задавать вопросы. Даже стража робела при их виде и откровенно заискивала. Хотя - вот уж в чём никто не сомневался, - едва угрюмые ребята уберутся восвояси, стражники немедля примутся хорохориться в своей вотчине пуще прежнего, отыгрываясь на простых обывателях за недавнее вынужденное низкопоклонство. В любом случае, пока нечего было и думать сунуться за живое оцепление из важно покрикивающих блюстителей правопорядка.
  Страсти ещё не успели толком поутихнуть, потому никто не обратил внимания на остановившуюся неподалёку, в укромном закоулке тёмную карету без гербов с занавешенными окнами. К карете вразвалочку, руки в карманы, походкой никуда не спешащего человека подошёл мужчина средних лет и чрезвычайно невыразительной наружности. Пострижен он был 'как все', и одет в такую одежду, какую носит добрая половина не шибко зажиточных, но и не нищих горожан. Пожалуй, только тем он и был 'примечателен', что любой, даже самый цепкий взгляд, скатывался с этой фигуры - не толстой и не тонкой, не высокой и не низкой, не рыхлой и не подтянутой, с этого простецкого лица, как вода скатывается с капустного листа. И вот бесцветный человек потолкался в бурлящей толпе с десяток минут, ни к кому не обращаясь, но сделав для вида пару ничего не значащих замечаний, и, будто бы заскучав, ушёл. Занавеска чуть отдёрнулась, грубый мужской голос требовательно спросил:
  - Ну?!
  Невзрачный человечек нагнулся, сорвал пучок травы, принялся беспечно обтирать сапоги. Затем прислонился к стенке кареты, перекатывая из одного уголка губ в другой изрядно измусоленную самокрутку. Голос у него оказался спокойный, тихий, без эмоций - под стать внешнему облику. Так что после первой, довольно резкой реплики сидящего в карете человека, дальнейшую беседу разобрать было довольно-таки проблематично. Но у невольного слушателя оказался на диво острый слух.
  - ...людишки болтают... оказывается... там ещё был...
  - ...тело?!
  - ... пока не нашли. ... что-то мне подсказывает... не там ищут?
  - ...ать вашу...! Остолопы! За что, спрашивается, плачу??? Ни шиша у меня...
  - Но...
  - ... самому делать?!
  - ...это всего лишь... не мог далеко...
  - Ищите! ...докладывать непосредственно...! Шкуру спущу...
  - Не извольте...
  Дальше последовал уж и вовсе нечленораздельный бубнёж. Будь ты хоть эльфом или обладай слухом летучей мыши (что, впрочем, почти равнозначно), и то не разобрал бы ничегошеньки. В родне случайного слушателя ушастые не числились, и факт этот его нимало не огорчал. Он и так уже понял более чем достаточно. Карета тёмным призраком поплыла по улицам протирающего глаза-окна города, 'серый' человечек всё так же беззаботно двинулся в противоположную сторону, напоследок внимательно оглядев пустынный закоулок. Но не обнаружил ничего существеннее пары яростно пищащих крыс, сцепившихся из-за объедков, да дремлющего, привалившись спиной к стене, оборванного забулдыги. На несколько футов от него распространялся кислый запах дешёвого пива, это если скромно умолчать о прочих, еще менее приятных ароматах. Безликий мужчина поморщился и зашагал прочь, потеряв к пьянчуге интерес. И зря. Едва скрылась обтянутая дешёвой, но вполне добротной тканью не узкая и не широкая спина, как куча тряпья зашевелилась. Из-под махры капюшона остро сверкнул насмешливый и хитрый взгляд неожиданно умных глаз. 'Уличный отброс' одним упругим движением совершенно трезвого человека поднялся на ноги. И целеустремлённо заспешил в глубь трущоб, насвистывая озорную незатейливую мелодию.
  
  
Грай
  
  Только утром, щурясь сквозь пальцы на не по-рассветному яркое солнце, Грай придумал разумную причину своему неразумному поступку. Ещё бы тут не догадаться, после таких снов, вымотавших за полночи душу и тело. Когда ж они оставят, проклятые... Давненько ведь не видел, а тут нате-здрасте... Наверное, потому неотвязный кошмар вернулся, что не нализался предварительно до поросячьего визга. Вот уж когда спится крепко и бездумно. И не помнишь нихрена на утро, даже если чего и видел. И раскалывающаяся на мелкие осколки голова в совокупности с дурнотой и прочими прелестями похмелья тогда сразу кажется не достойной внимания мелочью.
  Честно полученная 'собственность' безмятежно досматривала десятый сон. Нет, ну надо же, девчонка попалась с крепкими нервами. Другая бы на её месте истерику закатила. А, может, не смелая, просто глупая. Или слишком умная - это с какой стороны поглядеть. Может, не догадалась, так почувствовала, что ничего плохого Грай ей делать не намерен. После того, что увидел во сне, и вовсе. Не обидит девчонку хотя бы в светлую память родной души.
  А ведь она даже не похожа на погибшую страшной смертью старшую сестру. Та была с длинной гривой тяжёлых смоляных волос, бровями, будто нарисованными тушью над блестящими черносмородиновыми глазами на тонком лице, к которому никогда не прилипал даже самый лёгкий загар. Да и по характеру тоже... Сестра смотрелась гордячкой, замкнутая в себе, чересчур 'правильная'. Но это много лет назад она казалась взрослой и строгой. А теперь, увидь он её рядом с Ришей, подумал бы, что обе они ещё совсем девчонки, не знающие жизни с неприглядного торца. Вот и примерещился ненавидящий сестрин взгляд в серых Ришиных глазищах вчера, на рабском торгу. И она сама, брошенная на колени, но смотрящая свысока, как на грязь, с презрением и гневом. Кто знает, возможно, умерь она тогда свою гордость и будь хоть немного посговорчивее, осталась бы жива, пусть униженная и раздавленная, но живая... Грай стиснул кулаки. Ну да, конечно же, так бы и оставили её в живых! С годами к нему пришла уверенность, что ошибки не было, что шли их именно убивать. И не пощадили бы даже красивой юной девушки, которую можно было бы впоследствии выгодно продать или оставить себе на забаву. У тех тварей наверняка был строгий приказ. И они чётко следовали его исполнению.
  Тогда, шестилетним мальчишкой, он был бессилен помочь родной сестре. Но теперь уж чем-нибудь да пригодится похожей на неё угодившей в переплёт дурёхе.
  Пока ходил за водой, да костерок подкармливал, да пытался сообразить мал-мала чего пожрать, девчонку не беспокоил. Пускай себе отсыпается, ну её.
  Риша сама живенько проснулась, едва он сухарём хрустнул. Высунулась, глаза голодные, щека вымазана в саже, в растрёпанных лохмах неопределимой масти сухие прутики рожками торчат. Оголодала в рабстве, от такой незамысловатой снеди едва слюнки не пускает. Грай молча протянул ей половину куска. Цапнула быстро, будто не веря, что и вправду дают, а не так, дразнят только. И пальцы холодные, словно беличьи лапки.
  Немаленький кусок девчонка каким-то немыслимым образом ухитрилась затолкать в рот целиком, и теперь сидела точь-в-точь как тот рыжий мелкий зверёк, с оттопырившимися щеками.
  - Да не давись ты так, жуй хоть, что ли... Не отниму, не бойся.
  Кажется, покраснела, хотя чего там разглядишь под толстым слоем пыльной пудры с неряшливыми разводами. Но есть себя заставила более степенно. И растерянно хлопнула глазищами, когда увидела прямо перед носом краснобокое яблоко, протянутое на ладони. И глаза у неё вблизи, оказывается, вовсе даже и не серые. Широкий тёмно-синий ободок по краю радужки, вокруг зрачка солнечные брызги. А в самой радужке каких только цветов не понамешано: и голубой, и зелёный, и бирюзовый. И меняются каждую секунду.
  - Спа... спасибо...
  Грай собирал нехитрые пожитки (мудрено что позабыть, а всё-таки проверял, на всякий случай), и не утерпел, дожидаясь, когда мнущаяся за спиной Риша соберётся, наконец, с духом подать голос.
  - Ну, чего ещё стряслось?
  - А мы сильно торопимся?
  Он пожал плечами. Да вроде бы нет, некуда шибко торопиться.
  - Нет, а что?
  - Мне бы хоть умыться! - жалобно протянула девчонка, теребя рваный рукав грязного рубища. Да уж, тут не умываться, тут оттираться надо горячей водой со щёлоком.
  - Вот там, за той рощей, озеро. Только поскорее, не окоченей, вода ледяная. И дно, опять же, неизвестно, какая там глубина. Так что поосторожнее, далеко-то не заходи. Да постой! - крикнул уже вдогонку, видя, что девчонка наладилась уже было бежать. Но послушно вернулась, теперь топчется на одном месте. Грай порылся в вещах, протянул недоумевающей Рише белый свёрток. - На вот. Переоденешься. Эта-то твоя рванина уже никуда не годна, только если на пугало в огороде повесить. А доберёмся до людей, там уж что поприличнее тебе купим.
  - Эт-то... шш... что? - запинаясь, выговорила Риша, медленно отступая и косясь на безобидную вещицу в руках Грая едва ли не с суеверным ужасом.
  - Это - рубаха, - как малому дитю (хотя - почему 'как'?) растолковал Грай, чувствуя себя так, будто идиот из них двоих он. - Почти не ношеная и даже недавно стиранная. Она мне-то длинная, а такой замухрышке уж точно ниже колен будет, прям, как предписано этикетом - всё в рамках приличия. Ну, уж извините, ваше величество, бального платья с бриллиантовым гарнитуром у меня в мешке, к глубочайшему сожалению, не нашлось! Так что бери, что предлагают, и марш на озеро! Задолбался уже с тобой возиться! Бери, она не кусается!
  Девчонка приняла в душе какое-то - судя по её убитому виду - весьма непростое решение и, тяжело вздохнув, взяла, наконец, разнесчастную рубаху, которую Грай со злости уже готов был силком запихать дурёхе за шиворот или нахлобучить на голову. Пальцы её при этом заметно подрагивали. Ну что за?!.. Нет, всё-таки у неё кто-то из дому отлучился. А в самом доме крыша основательно прохудилась. Побрела-таки в рощицу. Мирно пасшийся неподалёку Плясун отмахнулся хвостом от летучих кровососов и громко фыркнул. Терпи, мол, хозяин, сам виноват.
  Дожидаясь, пока эта стукнутая на всю голову не наплещется вдоволь (судя по теплоте, а точнее сказать по холодноте водички в озере она наплещется довольно скоро), Грай сел, прислонившись спиной к тёплому древесному стволу, и подставил лицо солнечным лучам. Харашо-о... Только подымить хочется. Так сильно, хоть вой. А курить нечего, и сорванная искусанная травинка - никчёмная замена забористому гномьему табаку. У орков тоже курево неплохое. Только упоротые степняки мешают туда чего ни попадя, порой после пары затяжек такое приглючится, что сразу понимаешь - фантазия у тебя богатая... Кажется, он уже наладился прикорнуть, разморившись на солнышке, но дрёма слетела в доли секунд.
  - Гра-а-ай!!!
  Его словно за шиворот вздёрнуло на ноги, в руке уже возникло оружие. Грай напрягал слух, но крик не повторялся, лишь шелестели густые кроны, да пару раз прощебетала мелкая птаха. Но нет, не померещилось. Крик раздался вновь - ещё отчаяннее, но отчего-то совсем неразборчиво, будто бы Риша разучилась воспроизводить человеческую речь.
  - Гр..рр...а-аа.. ай!
  Над такой странностью он раздумывал уже на бегу, попутно перетряхивая память на предмет того, какие крупные хищники могут водиться здесь на берегах озера и непосредственно в самой воде. Ничего сколько-нибудь крупного, чтоб осмелилось напасть на человека, пусть даже такого беззащитного, как Риша, на ум не приходило. 'Узнаю, что лягушки испугалась, - отлуплю! - пообещал Грай. И вовсе не земноводное отведает его ремня.
  На берег он вылетел, как пробка из бутылки. Как готовая встретить любую подлянку, подкинутую сукой-жизнью, пробка. Что за демонщина?! Берег был абсолютно, совершенно безлюден. На низко опущенной к воде ветви подтопленного, с оголёнными корнями дерева призраком полоскала рукавами повешенная туда рубаха. В ярде от Грая почти неприметно шелохнулось что-то в камышах. Он зло сплюнул под ноги - едва не разрубил напополам лупоглазую стрекозу, тут же поспешившую убраться от греха подальше. Под сапогами сочно чавкнул мокрый песок. Аккурат рядом с подошвой едва угадывался полусмытый набегающей от ветра волной отпечаток маленькой босой ступни. Внутренне холодея, Грай пробежался взглядом по берегу и взвыл. Дебил!!! Никто не нападал на Ришу и никуда её не утаскивал. Она даже не выбралась из озера! Не тратя времени на стаскивание сапог, он бултыхнулся в холодную и удручающе спокойную воду треклятого озера.
  Ко всему хорошему, она была ещё и мутная. Грай словно бы оказался в очень тёмном зале грандиозных размеров с источником слабого рассеянного света где-то вверху. Поганая лужа... Сделав ещё с десяток гребков (по ощущениям вроде как вперёд и вглубь), понял, что ещё немного и перестанет даже соображать, где низ, а где верх. Сплошная непрозрачная масса. В лёгких осталось ещё достаточно кислорода, но что толку? Разве что случайно натолкнётся на Ришу. Грай не был склонен надеяться на везение. Поэтому наплевал на данную много лет назад клятву. И начертил перед собой руну 'Свет'.
  Символ слабо замерцал в темноте, затем ломаные линии начали стремительно наливаться яркостью. Грай чувствовал, казалось, всей поверхностью кожи, как сквозь него, сквозь мельчайшие поры просачивается странной природы энергия, пронизывает собой пространство кругом. Утолщающиеся щупальца света поползли во всех направлениях, протыкая толщу мутной воды. Оказывается, озеро было не таким уж и глубоким, он почти касался дна. И всего в каких-то пяти-шести ярдах от него на илистом дне белел тоненький силуэт, над которым колыхалось нечто, напоминающее тонкие мягкие водоросли. Водоросли оказались Ришиными волосами. Но на их цвет ему в данный момент было откровенно плевать.
  Подхватив несчастную утопленницу одной рукой, Грай, что было сил, рванул к поверхности, взбаламучивая начавшую вновь темнеть воду.
  Девчонка, по крайней мере, отмылась лучше некуда. И лежала теперь, распластанная на песочке, белая-белая, как на совесть выполосканное бельё. Через колено Грай её всё-таки перекинул, хоть и не с той целью, с которой предполагал проделать это несколькими минутами ранее. Ничего, вот очухается, исправит упущение! И тут же испугался, что перестарался - не соотнёс силу своих рук и хрупкость девчонкиных рёбер. Вроде обошлось, а синяки ей, дуре, только на пользу пойдут. Вода хлынула из неё мутным потоком. Упираясь в песок подламывающимися от слабости и пережитого ужаса руками, девчонка захлёбывалась воздухом и кашляла так, будто пыталась выплюнуть лёгкие или вывернуться наизнанку.
  - Я уже... ххх... думала, что всё... кха-кха-кха... конец...
  - Да неужели! Какая неожиданность! Ты, оказывается, думать умеешь? Тогда какого хрена полезла так далеко в воду, а? Мать твою... за ногу! Я же нарочно ещё предупредил!!!
  - Да я совсем недалеко отошла от берега, откуда ж я знала, что там дно так круто уходит вниз? А тут ещё судорогой ногу свело, а я и так плаваю кое-как... Испугалась, сразу с головой ушла. Потом, когда тебя звала, воды нахлебалась. А после и вовсе вынырнуть не сумела, камнем вниз потянуло, поволокло куда-то...
  Риша, зябко обхватив коленки тонкими руками, сидела перед ним в луже натёкшей с неё воды, маленькая и несчастная, склонив голову и жалко оправдывалась. 'Водоросли' скрывали её мокрое (вероятно, что и от слёз) лицо, облепили подрагивающие плечики и узкую спину. Бормоча нелестные эпитеты в адрес глупых девчонок, которым вместо головы решившие схалтурить боги приделали пустые тыквы и которые не в состоянии даже запомнить советы умных людей, Грай пошлёпал за вещами. В сапогах весело хлюпала вода, пришлось их тут же стащить. Из голенищ вылились мутные реки, а из правого выпрыгнули две мелких рыбёшки. Риша хихикнула с истерическими нотками в голосе. Потом Грай с чувством растирал её, посиневшую от холода, куском грубой ткани, мстительно хмыкая, когда девчонка попискивала от проявления столь рьяной заботы. Зато хоть зубами клацать перестала. Сам-то он давно уже согрелся, даже рубаха почти высохла прямо на теле. Потом ещё и одевать её пришлось, как малолетки наряжают кукол, после того, как она пару раз промахнулась мимо рукавов. Получилось вполне прилично, сменная рубаха на Рише смотрелась платьем. Только рукава спустились ниже колен, ну да не беда, закатать можно. Ну и болталось всё это великолепие на ней уж вовсе несуразно, ремнём бы перетянуть... Увидев в его руках кожаный пояс, довольно-таки старый, потёртый и сразу видно, что мужской, но, в целом, вполне ещё неплохой, Риша, ещё секунду назад выглядевшая так, будто готова в любой момент сомлеть и рухнуть на гостеприимный песочек, живенько пришла в чувство.
  - И что на этот раз? - Граю было уже почти смешно. А вот Рише, которая со слезами на глазах смотрела на полоску сыромятной кожи, словно уже завязывая на ней узел и перекидывая через ветку, - не очень. Но, тем не менее, явно смирившись с судьбой, позволила себя перепоясать. Талия у неё была такая тонкая, что Грай мог запросто обхватить её, сведя большие и средние пальцы. Пришлось просверливать ножом в ремне лишние дырки. Риша, кое-как расчесав пятернёй волосы, блестевшие теперь тёмной медью на солнце, заплела толстую косу, и выглядела, несмотря на унылый вид, довольно мило.
  
  
Риша
  
  К озеру я шагала в весьма растрёпанных чувствах. Идиотское начало дня - что-то мне подсказывало - предвещает такое же весёлое продолжение. Во-первых, дожила, что уже всякие подозрительные типы, которые наверняка не в курсе, в какой руке полагается держать вилку, а в какой нож, смеют указывать благовоспитанной девице, как правильно есть! Хотя, сама виновата, до сих пор не прошёл этот мерзкий страх перед голодом. Ну не выхватят же, в самом деле, у меня кусок изо рта! Надеюсь, со временем этот иррациональный страх пройдёт, излеченный сытой жизнью. А то ведь так и буду позориться, сгребая со стола крошки... Во-вторых, я так и не нашла в себе смелость заговорить о выкупе. Может, чуть позже, когда получше узнаем друг друга... Ну, и наконец... Я с ненавистью глянула на простую полотняную рубаху. Вот так задачку мне подбросила шутница-жизнь! И на Грая злиться бессмысленно - он, похоже, и слышать не слышал о народных обрядах, бытующих в моём родном краю. Оказал услугу, мерзавец... И сама хороша - зачем, спрашивается, взяла? Ну, отстирала бы свои рваные обноски, ворот-то уже закрепила кое-как. Ну, помёрзла бы немного, ну, простыла бы... Подумаешь! А тут... И пусть это всего лишь глупые традиции, уже много веков исполняемые лишь по привычке, просто потому что 'так положено' (кем, когда, а главное - зачем, неясно), а не потому, что они действительно несут в себе что-то важное. Но осадок всё равно остался. Довольно длительное время я наивно полагала, что когда-нибудь надену рубашку Фэрина, одну из великого множества шёлковых щегольских вещичек с пышными кружевными манжетами и воротничком-'стоечкой'. А теперь стою и растерянно тереблю в руках совсем другую - надёванную, простого покроя, хорошо знакомую с телом своего обладателя и (если верить словам суеверных старух, без которых давно бы забылась древняя мудрость) вобравшая в себя частицу его силы. Именно такую, хорошо ношеную, латаную, в которой работал, спал, сражался, а не наспех купленную в ближайшей лавке нарядную сорочку, и полагается одевать на свою избранницу, обещая ей защиту и покровительство. Под пальцами ощущались все неровности, шероховатости, узелки льняного полотна. Интересно было бы посмотреть на вытянувшееся лицо Грая, узнавшего, какую глупость он сморозил... Хотя нет, меньше знает - крепче спит. Ему и без того несладко спится.
  У берега я с радостью обнаружила мыльнянку и тут же нарвала корней. Рубаху повесила на ветке, чтоб сразу же взять её, когда искупаюсь, а рабские обноски мстительно утопила, завернув в мерзкие тряпки камень. Тронула воду ногой и тут же поджала пальцы. Бррр... ледяная! Да, в такой водичке не поплещешься всласть. Кое-как зашла по пояс, осторожно щупая дно, помня о предупреждении Грая. Боится, небось, как бы его денежки из рук не уплыли - в прямом смысле слова. На счёт 'три!' собралась с духом и окунулась с головой. Х-холодрррыгга... И всё же невыразимо приятное ощущение долгожданной чистоты несколько компенсировало это. Когда на несколько раз намыленные волосы заскрипели, я принялась оттирать тело. Задела шею и от удивления выпустила из рук мыльнянку. Кожаного, с заклёпками ошейника на мне не было! Ненавистный символ рабства бесследно исчез! Но не с мылом же он соскочил? Выходит, Грай порвал и снял с меня эту мерзость, когда я спала, по-другому и быть не может! Я расхохоталась в голос, спугнув пару чаек, возмущённо крикнувших на прощание: 'Грай! Грай!' Ага, в точку, пернатые! Теперь с моим бывшим хозяином и о деле поговорить не страшно. Полнясь счастьем, потянулась за успевшими недалеко уплыть корешками, лениво покачивающимися на едва подёрнутой рябью поверхности. Левая нога поехала по скользкому дну, правая шагнула в пустоту. Неуклюже взмахнув руками, я провалилась куда-то вниз, вдогонку за ухнувшим сердцем. Вода оглушила, ослепила, хлынула в открытый рот, в носу мерзко зажгло. Но в лёгких, видимо, было ещё достаточно кислорода, и меня вытолкнуло на поверхность. И я заорала, впервые в жизни зовя на помощь не старших братьев (потому что всегда помогут), не Фэрина (потому что слепая дура), не маму (потому что маму зовут все попавшие в беду дети, да и не только дети), не Бога (потому что кому, как не ему?). Я потратила на этот отчаянный вопль почти всё дыхание, молясь, чтоб меня услышали. И тут же правую ногу свело жуткой болью, корёжа, ломая и выгибая. Вода, словно забавляясь, вновь сомкнулась над головой.
  Не знаю, каким чудом я сумела вынырнуть во второй раз. Ошалевшей от ужаса и боли, мне мерещилось, что кто-то схватил меня за ногу ледяными жёсткими лапами и утягивает на дно, впиваясь в плоть когтями и круша кости. Перед глазами всё плыло и мутилось, только мелькали кровавые пятна. И я заорала, а точнее забулькала и захрипела, выталкивая из лёгких последние глотки драгоценного кислорода. Недостижимый берег - смазанное тёмно-зелёное пятно. Я из последних сил взбивала руками воду, мне отчего-то казалось, что за неё можно уцепиться. Но она разбивалась... просачивалась сквозь пальцы... расступалась подо мной... глубинное чудовище волокло меня вниз, в своё логово. А внутри полыхал пожар, и вся эта вода не могла потушить его. Не открывать рот! Только не вдохнуть воду! Об этом я ещё помнила. Но тело выгибало в конвульсиях, оно не слушало доводов разума. Оно боролось за идущую ко дну жизнь. И само сделало желанный вдох. Водой...
  Я разрывалась изнутри. Я сгорала. Я слышала, как бушуют внутри меня сокрушительные приливные волны - заходящееся в бешеном ритме сердце. От напряжения уже должны были порваться вены, лопнуть все сосуды. Я сама готова была лопнуть, как пузырёк воздуха. Воздуха! Воздуха!!! Господи, спаси... И тогда я увидела свет. И из этого света возник... так это правда!.. тот, кто заберёт мою душу в иной мир... Мама, папа, я уже иду к вам, родные...
  Больно, как же больно! В моё горло залили кипящую сталь. Я выплёвываю её, давлюсь, захожусь в хрипе. Пойманной рыбёшкой бьюсь в чьих-то сильных руках. Они не позволяют мне вырваться, удерживают мои собственные руки, которые я бессознательно тяну к шее. Потом ко мне возвращается слух. Сквозь плотную вату и гул кровотока я различаю жуткие каркающие звуки, которые сама же и издаю. Над ухом виртуозно и многоэтажно матерятся на нескольких языках одновременно. Влар бы оценил... А после и в глазах начало понемногу проясняться, а то я уж было подумала, что лишилась зрения. Серый мокрый песок... в него вдавливаются мои ладони. И воздух. И можно просто дышать... Вот и честящий меня на все корки Грай, наверное, даже и не догадывается, какое это счастье - дышать. И всё же приступ эйфории прошёл, а вместо него явилось осознание того, что чуть было не случилось. Умерла бы свободной. Да, слабое утешение. Свободной надо жить. А умирать - что бесправной рабыней, что богатенькой купеческой дочкой - одинаково страшно и больно. Оказывается... И от такой простой, в общем-то, мысли, мороз продрал по коже. И возникла прямо-таки жизненная необходимость уткнуться в чьё-нибудь надёжное плечо. И вдоволь нареветься от жалости к себе, выплёскивая требующий выхода страх, свернувшийся холодной змеёй где-то под сердцем и готовый укусить в любой момент. И чтоб почувствовать успокаивающую тяжесть чьих-то сильных рук, их немного грубоватые прикосновения. И чтоб просто выслушали, не перебивая, поддерживая одним только молчанием. Или повторили пару раз, ровно и уверенно, что 'Всё страшное осталось позади'. Но всё это из области несбыточных фантазий. Ибо единственное находящееся в моём распоряжении плечо с прочими прилагающимися к нему частями тела явно не жаждало послужить для меня той самой плакательной жилеткой. Да и слов утешения от этого бессердечного чурбана не дождёшься. Поэтому приходилось сдерживаться из последних сил, раздувая мало-мальский костерок из едва тлеющих углей оптимизма. Всё-таки жаловаться на спутника мне было грех. Этот вредный тип, как мог, проявлял заботу. И был прав хотя бы в том, что согреться мне сейчас не мешало бы. И вовсе не тёплыми словами. Грай растирал меня до тех пор, пока мне не стало чудиться, что ещё немного, и я задымлюсь и начну сыпать искрами, как сухая ветка, которую используют, чтоб разжечь огонь. Стесняться перед ним своей наготы не было ни смысла, ни желания. Во-первых, я слишком устала, чтоб испытывать смущение. Во-вторых, он уже и так увидел всё, что можно, пока я была без сознания, да и до этого - на базаре. Но когда Грай взялся перепоясывать меня своим ремнём... Я просто не знала, что мне теперь делать, как реагировать на такую издевательски похрюкивающую свинку, подложенную моей судьбой, явно обладающей нездоровым чувством юмора. В самом деле - смеяться или плакать? Я никак не могла определиться с выбором. А ещё хотелось громко завопить, топая ногами: так не бы-ва-ет! Чтоб один и тот же человек, в один и тот же день... А, да пошло оно всё! Ведь в планы Грая точно не входит назвать меня матерью своих будущих детей!
  
  
Отступление
  
  - Прр-роклятье! - нога в тяжёлом с высокой шнуровкой ботинке отвесила хорошего пинка ни в чём не повинной стене. С потолка снежной порошей осыпалось облачко штукатурки. - Проклятье! - на этот раз досталось груде тряпья, неряшливо брошенного прямо посреди в меру грязной комнаты постоялого двора типа 'номер трёхместный, средней паршивости с претензией на изысканность'. Куча сдавленно хрюкнула. Обладатель ботинок незамедлительно покрыл её многоэтажной бранью, причём по некоторым речевым оборотам знающий человек сумел бы с уверенностью заявить, что матерщинник-виртуоз определённо отметился в рядах доблестной армии, ну а весьма знающий, возможно, назвал бы и род войск, и срок службы, и номер подразделения. Добродушное лицо некрасиво кривилось гримасой бешенства.
  - Сядь, - коротко рявкнул на служивого другой мужчина, постарше, повыше и отличающийся от почти квадратного сквернослова сухопаростью. - Сядь и прижмись. В глазах от тебя уже рябит.
  Коренастый вояка проворчал что-то неласковое в ответ, но подчинился. Стул жалобно скрипнул, когда на него с размаху опустился центнер мышц.
  - И что будем делать дальше? - подал голос третий, самый младший, лет двадцати с небольшим на вид. - Такой путь проделали, и всё псу под хвост! - Парень нехорошо покосился на слабо шевелящуюся кучу.
  - А что нам остаётся? Опять наводить справки, рыть носом землю, находить возможных свидетелей или соучастников, сорить деньгами, сулить вознаграждения... Что же ещё?! - Старший из троицы судорожно сцепил пальцы, угрюмо уставившись прямо перед собой. Казалось, от полного боли и ненависти взгляда на давно выкрашенной стене добавились новые трещины.
  - Единственная ниточка оборвалась... - крепыш вновь принялся мерить шагами комнату, как в карауле. Шесть шагов туда, разворот, шесть шагов обратно, разворот... Маршируя в очередной раз мимо неопознанной кучи, мужчина наступил на что-то, торчащее из неё, и мстительно придавил. Раздался хруст, заглушённый нечеловеческим воем. - Теперь всё снова-здорово. С чего начали, тем и кончили, ***! А всё из-за этого засранца! Что, дерьмо, вылупилось? Давай я тебя немножко замочу, а то руки чешутся? Ты какой вид убийства для себя предпочитаешь, крысёныш? Огласить весь список предлагаемых вариантов? - Груда отозвалась собачьим поскуливанием.
  - Что это с ним? - без особого интереса спросил младший, брезгливо посмотрев под ноги.
  - Я к этой падали даже прикоснуться не успел. Ничё, скоро оклемается, гад. Я ж вам предлагал его в канаве притопить, сразу, как всё узнали. Так нет ведь, незаконно! С такими отбросами только так и... Шибко правильные вы тут, на гражданке.
  - Одного я никак не пойму в этой ситуации, - задумчиво произнёс младший. - Что она нашла в этом... этом? Неужели не было никого лучше? И мы... мы ведь столько раз её предупреждали насчёт этого скользкого типа, что он та ещё скотина, но она нас совсем не слушала, упрямица! Назло же стояла на своём, только чтоб наперекор нам!
  - Дура, как и все бабы... - проворчал детина. - В детстве ведь ни разу от нас не получала, пальцем её тронуть боялись. Жалели. Вот и дожалелись в итоге, мозги на место вовремя не вправили. Ей-то что, 'хи-хи', да 'ха-ха'. А теперь влипла по самую макушку. Найду, уши надеру! Найти бы только...
  Все трое замолчали. Страх и надежда у них были общими.
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"