Аннотация: А намедни был у нас в деревне праздник...
VII. День пастбищ
Эдвард так и не навестил нас, но вновь призвал меня к себе - на сей раз для совета.
Благословенно море, что охраняет островные земли от соседей. Суша же всегда равнодушна к мольбам и из любого государства норовит устроить проходную. Бургундия и Франция вновь нарушают чужое спокойствие. Карл, прозванный Смелым, некогда сватавшийся к моей сестре, просит Эдварда о помощи. Прочитав это письмо, я лишь качаю головой: недавно Иоганн в очередном послании рассказывал, как жаждет отомстить за Лотарингию и Люксембург, чьё поражение знаменовало оскорблённую честь семьи, а потому позволяет швейцарским кантонам проложить путь вдоль течения Саара. К Людовику Французскому, однако, шурин не примкнул: хитрость и алчность Людовика ему не по нраву. Лотарингия тоже некогда заключала союз с Бургундией - и еле оправилась от разорения. Саарбрюккены, возглашал Иоганн, никогда ни перед кем не склонят голову, разве что удар противника заставит ради осторожности пригнуться. "Вас, дорогой зять, - писал он, - всем сердцем молю не вмешиваться. Пусть моя младшая сестра не попробует горечи вдовства, а ваша старшая - не познает сиротства. И если доблесть не позволит вам остаться в стороне, то обещайте оказать гостеприимство родственникам, если того потребуют наши бедствия. Однако же мы приложим все силы, чтобы подобной необходимости не возникло. А вам, любезный Рихард, разумно будет применить усердие и красноречие, дабы отговорить от военного предприятия вашего венценосного брата, коему я спешу выразить почтение..."
Это письмо я показал Эдварду. Он, кажется, проникся просьбой герцога и интересовался, будет ли явным нарушением договорённости посланный в помощь Карлу отряд лучников. Если они на службе у Его величества, ответил я, то да, но за вольных стрелков, прельщённых деньгами, даже король не в ответе.
Эдвард подумал - и согласился: с Бургундией нас мало что связывало, только полустёртое из памяти пребывание при дворе герцога Филиппа, но дань уважения ему мы отдали, а его сын не оказывал нам никакой ценной поддержки. А потому - в память об отце - мы торжественно обещали не вступать в войну на стороне Франции - и этим ограничились. К тому же, покой Англии нам слишком дорог.
Враг Карла Бургундского также к нам обратился: он предлагал выкуп за Маргариту Анжуйскую, "Кровавую Марго", как величал её народ, которая после гибели мужа осталась в Тауэре. Я точно знаю, шурин вместо денег потребовал бы землю или привилегии, например возвращение Кале или свободное сообщение с Фландрией. Но мой брат возьмёт деньги: золото он отнюдь не презирает. Да и почему бы не выманить денег у заклятого врага? Снарядить Англию за счёт Франции - чем не подарок младшему принцу, впридачу к герцогству Йоркскому?
Кларенс, сперва выказывавший полное равнодушие, выразил неудовольствие, почему его не удостоили права советовать - уж не лишился ли он вновь доверия семьи?
Надо отдать Эдварду должное, он научился не идти на поводу у вспыльчивости брата.
Вместо споров он предложил порадоваться за Элизабет, которая успешно справляется с ответственностью попечителя Колледжа Королевы.
Мы делаем вид, что радуемся.
Её величество не допускает детей в наше общество - думаю, после жалоб воспитательниц, отчаявшихся объяснить маленьких девочкам, что такое "сухотка" и "недотрога".
Но Лизхен, как зовёт старшую дочь королевы моя жена, вопреки запретам следует за мной робкой тенью и в неизменном реверансе спрашивает, когда приедет тётя Энн и будет ли учить её плавать.
Вот лондонские дела закончены, и я, соскучившись по супруге, встречаю Мидсаммер в Глостере. Анна немедленно садится писать письмо Лизхен. Она с удовольствием нянчится с племянниками даже на расстоянии. Подарить племянников Иоганну и Эдварду мы пока не удосужились. Джейн написала Анне, что по Виндзору блуждает слух, будто она не в состоянии выносить, а я - зачать ребёнка. Не иначе, наша добрая королева присматривает Глостер для каких-нибудь троюродных кузенов.
Западный ветер приносит другие вести: в Ирландском море он застал французские паруса. Корабль прибыл якобы с письмом... Что ж, я всё равно собирался в Уэльс.
Август толпится на пастбищах. Близится праздник первого хлеба и первого молока: валлийцы приносят телят своим берегиням.
Каждый год мой путь лежит через узкий дол, где стали вдоль ручья три деревушки. Там всегда готовы принять меня, в благодарность за то, что обязал затеявших тяжбу старост на поединок при одиноком ясене, укрывшем корнями исток их речушки. Валлийцы, хоть и переводят всё на штрафы, любовь мою к ордалиям восприняли как кровное родство.
И сейчас, объехав южные графства, забрав у судей связку свитков с апелляциями, которые мне предстоит опровергнуть или одобрить (но сделаю я это в родных стенах, они скорее располагают к размышлениям), я сворачиваю в долину, где в зное вода наползает на землю паром и жители трёх деревень избрали убежищем старый ясень, под кроной которого утвердили столы.
Завидев наш отряд, староста Фаб Гленн, с волчьей шкурой через плечо, выходит из тени навстречу.
Для моего эскорта на ходу сколачивают ещё стол, и гвардейцы во главе с Ричардом Ретклиффом занимают скамьи. Мы с Уильямом - я как почётный гость, а он - по долгу службы - садимся среди старейшин.
За разговорами утекает время, пустеет стол, вилланам становится скучно.
И староста Овайн Фаб Гленн подаёт Нэду из соседней деревни, не носящему под длинной рубахой ни шосс, ни брэ, деревянную чашу с мёдом.
- Твоё здоровье, Нэд!
Нэд принимает здравицу, опустошает чашу залпом - и выплёвывает все зубы. Бросив их горстью обратно в рот, он скалится вместе со зрителями и подаёт свою чашу молодому Гверну, из третьей деревни, сидящему напротив. Его вороные косы, канатами висящие вдоль спины, извиваются двумя гадюками и вползают на склонившуюся над столом бурую ветвь, на весу приковав хозяина к дереву.
Юноша с безмятежным видом протягивает руку вверх, ломает ветвь у основания и приземляется на траву. Выпутав волосы из листвы, он возвращает круговую Овайну.
Овайн встаёт, поднимает чашу над головой, выжидает, пока односельчане не начнут нетерпеливо ворочаться на лавках - и выпивает мёд.
Питьё переворачивает его вверх ногами.
Достав руками до скамьи, он меняет положение летучей мыши на более приличествующее человеку и, довольно смеясь, обращается ко мне:
- Поборешься с нами, герцог?
Я собираюсь согласиться, но стук копыт отвлекает меня.
К ясеню мчатся всадники.
Плеть хлещет траву:
- Что за бесовские игрища в христианской Англии?
- Кому Англия, а кому и нет... - бормочет под нос рыжий Овайн, а вслух произносит:
- Бесовские - не бесовские, только праздник у нас: урожай. Да и гостя встречаем.
Я присматриваюсь к предводителю и узнаю в нём молодого графа Ричмонда. Юный Генри Ричмонд замечает теперь меня. Потомок опального Эдмунда, он ненавидит Йорков.
- Потайную тропу вы избрали, Ваше высочество. Не стремление ли образумить нечестивцев привело вас в этот отдалённый край?
Уильям поднимается из-за стола. Мой титул позволяет мне сидеть.
- МЕНЯ привели мои обязанности перед короной, но, впрочем, я не обязан перед вами отчитываться. А вы, мой подданный, утолите моё любопытство: куда направляетесь ВЫ потаёнными тропами?
Бьюсь об заклад, что в гавань - с ответным письмом для Людовика. Или же передать что-либо на словах, иначе поручил бы слугам. Впрочем, по юности ему может не хватить ума не показываться...
- Я направляюсь на охоту, Ваше высочество.
- Удачи вам, сэр Ричмонд. Если бы не ваша явная спешка, мы пригласили бы вас разделить с нами трапезу.
Генри Тюдор, граф Ричмонд, спешивается и, вспыхнув, как поленья, облитые элем, восклицает, что никогда бы не опустился до обеда за одним столом с язычниками.
- Господь вознаградит вашу стойкость перед лицом соблазна, достопочтенный граф. Но что же ваша чистая душа посоветует мне, павшему так низко?
Спутники Ричмонда, покинувшие сёдла вслед за графом, пытаются вмешаться, насколько позволяет почтение к сюзерену. Стычка с людьми Йорка им сейчас менее всего нужна.
А люди Йорка тянутся к оружию. Ретклифф их останавливает.
Вот отпустить бы Генри с миром, но ничего не могу с собой поделать: хочется преподать урок.
Псы начинают беспокойно лаять: о видимости намерения он, по крайней мере, позаботился.
- Даже неразумные псы порицают это сборище, Ваше высочество, - яростное благочестие даёт ему повод считаться незаконным сыном Генриха Ланкастера...
А гончие, мой глупый мальчик, чуют вепря...
- Эта компания не делает вам чести.
- Сначала научитесь бриться, сударь, а потом я, может быть, выслушаю ваши представления о чести.
Удивительное действие оказывает на людей остролистый ясень, служащий нам шатром. Он распаляет любую искру, недаром сам горит даже сырым. Все забывают осторожность и вступают в перебранку. Ричмонд, забывший цель своей поездки. Брат его отца, наследовавший должность коменданта трёх крепостей моему отцу и разменявший их на бегство в Шотландию. Я, изобразивший удивление: неужели бретонский герцог отказал им в гостеприимстве? Уильям, подпрыгивающий на месте, повторяя: "Одно ваше слово, милорд, и я вызову их на дуэль". Мой рыцарь, нашедший повод для ссоры с каким-то валлийским сержантом. Псарь, еле сдерживающий гончих. Стучащие по столу крестьяне. Хохочущая в голос дочь Нэда. Овайн Фаб Гленн, произносящий: "Спаси и сохрани, святая дева Морриган"... Когда мы с Ричмондом дошли до личных оскорблений, он встал преградой между нами и предложил мировую - в честь Праздника пастбищ, и усадил Генри рядом с собой, и протянул ему чашу, полную мёда.
Движимый светлым стремлением ко всеобщему миру, молодой граф Ричмонд пробует напиток - и под всеобщее одобрение выпивает весь.
Тем временем Овайн тихонько толкает меня под локоть, давая знак, что нужно встать.
Потому что скамья, которую занимали мы трое, а сейчас предоставленная в полное распоряжение младшему из Тюдоров, начинает гарцевать, точь-в-точь как моя супруга после мнимой охоты на кабана в Уорикшире. Но если лошадь можно обуздать, то скамья седока не чувствует и не слышит.
С позором покидая поле битвы, неудачливый всадник именует меня достойным отпрыском Йорков, бесчестным человеком, безбожником, грязным язычником, объявляет своим личным врагом и угрожает инквизицией и судом Божьим.
При всём желании я не могу изобразить ни страх, ни возмущение.
Когда пыль, взбитая копытами, улеглась, мы возвращаемся к застолью и собираемся передвинуть скамью.
- Подождите! - кидается Ретклифф нам под ноги и рассеивает недоумение, извлекая из высокой травы смятый ножкой скамьи лист бумаги. То ли он уже распечатан, то ли печать сломалась под ретивой лавкой. Посмотрим.
Я, Уильям и Ричард Ретклифф усаживаемся в ряд и разворачиваем находку. Над нами склоняется неграмотный Овайн Фаб Гленн с волчьей шкурой через плечо.
---
Выкуп за Маргариту Анжуйскую - на самом деле был одним из условий мирного договора после военных действий 1475 г., в которых в этой реальности Англия не участвовала.
Впридачу к герцогству Йоркскому - сын Эдварда IV Ричард пожалован титулом герцога Йоркского в 1474 г. в годовалом возрасте.
"Колледж Королевы" - один из колледжей Кембриджа.
Близится праздник первого хлеба и первого молока - кельтский Лугнасад, изначально скотоводческий, затем земледельческий праздник.