Нет ничего прекраснее блистающего грозовым последом утра: нехитрые ноты дождя слагают лучшую из колыбельных, а поутру убор природы богаче, чем лёгкая нитка росы, что набрасывает ночь на плечи своей преемнице, второпях рассыпая бусины по зелёному платью...
Радость свершённого дела и боль в руке на некоторое время заняли все мои мысли и отсоветовали придавать значение отлучкам Иоганны. Она как будто любила ложиться поздно или забывалась за рукоделием, пропуская положенный час. По некой безмолвной договорённости я не являлся в её покои, равно как и она в мои, а потому довольствовался ожиданием.
Но однажды я не смог избавиться от назойливой мысли и поддался искушению войти к Иоганне запросто, без предупреждения, как делал это мой отец по отношению к матери и как делает большинство мужей.
Напуганная горничная отвечала, что фрау Иоганны нет, фрау Иоганна отлучилась, не сообщив, когда вернётся. Напомнив себе, что, владея сим замком, могу пребывать в любой комнате, сколько ни пожелаю, я остался ждать.
Но Иоганна извинилась, лучезарно улыбнулась - и в лучах этих растаяла моя подозрительность.
Однако оттепель эта оказалась недостаточной, чтобы отринуть все сомнения, и зеленоглазое чудовище по имени ревность начало следовать за мною неотступно. Уж слишком разительна перемена после свадьбы: не иначе, супруга успокоилась на свадебном же пиру, по обещании некого кавалера. Который будет рядом с ней, покуда она со мной в браке.
За обеденным столом я сверлил Иоганну глазами, но камень этот был слишком прочен для бура, хотя и прозрачен - подобно алмазу. Всё самое сокровенное - на поверхности, вот только свет ломается на гранях, мешая разглядеть.
Присматривался я к Фридриху, но общество его было возможно лишь в моём присутствии: прежние прогулки Иоганна отвергала, охоту не любила, а на балу он был не лучший кавалер.
Разгадывал мысли Гюнтера - но он начертал поверх имени Иоганны новую резьбу: Агнета. Старая надпись едва проступала и становилась всё менее узнаваемой.
Заподозрил своего кузена - Гийома Лотарингского, что был отменно вежлив, оттого что частые поклоны позволяли не встречаться взглядом. Но он пренебрегал нашими развлечениями, считая их, видимо, слишком провинциальными. Он редко являл милость дамам, и в разговорах его постоянно проскальзывали сравнения - не в пользу обитательниц Саарбрюккена. Он уже готовился к отъезду, не желая более злоупотреблять вниманием своей тётки - моей матери. Я не преминул заверить его, что, как истинному дворянину, ему чужды излишества и злоупотребления, и выразил надежду, что чувство меры будет украшать его и впредь. Признаюсь, произнёс это единственно ради зрелища его исказившегося лица. Любопытно было увидеть на нём хоть какое-то выражение.
Гийом поделился своим сожалением, что не сумел явить мне пример, в коем я так нуждаюсь.
Я наградил его ответным зрелищем.
На этом мы расстались.
Попрощавшись с племянником, матушка высказала, что ей больно видеть, как я постепенно ожесточаюсь, и углубилась в перевод.
Я же углублялся в сомнения.
Заперев в самом дальнем чулане мысли, что я неприятен жене и она ищет лучшего общества, я пустился по лабиринту раздумий. Девица с таким нравом не стала бы дарить внимание одному мужчине в ущерб другому - она разделила бы сердце поровну. Но что-то отнимает её время. Некая тайна. Только ли для меня?
Я стал наблюдать. Все пять моих чувств обострились, обнаруживая слабый запах трав и гари в её волосах и рубашке, переделанную после очередного отсутствия причёску... Она меняла свой убор - зачем? Простое неудобство?
Однажды ночью, в забытьи, она прошептала:
- Меня мати породила,
Некрещёну положила...
Утром я пошутил, что баллады приходят к ней и во сне - настолько сильно увлечение. Недоумение на миг - и снова ясное, как утреннее солнце, оправдание:
- Ах, эту песню я слышала от одной лужичанки, паломницы. Сегодня мне приснилась наша встреча: будто мы спели вместе.
Она не выражала недовольства, что я захожу к ней - да и что здесь такого? Всё так, как должно быть. Вскоре я уверился, что Иоганна ждёт моего визита и оставляет в самом случайном месте, так чтоб бросалось в глаза, - то сухие цветы, то застывшие капли воска, то иголку без нитки. Однажды поверх рукоделья лежал отрезанный локон. Женский. Иначе я со спокойной душой вернулся бы к ревности.
Если это то, что я думаю?..
Но неужели я настолько слеп?
И разве я так же выгляжу со стороны?
Я задал себе цель застать её врасплох. Я проглотил предположение, что подумают окружающие: герцог сошёл с ума окончательно и следит за женой как последний ищейка, притом что может по всей строгости призвать её к ответу...
В один прекрасный вечер я вошёл без стука. Иоганна вскрикнула и выпустила подол, который держала как простолюдинка во время сбора ягод. На пол высыпался ворох руты. Точно рута - я часто имею с ней дело. Я отшвырнул траву ногой.
Без гинена Иоганна оказалась более высокой, чем я думал. Без гинена и в расшнурованном платье. С расплетёнными волосами. Не стянутая никакими узами. Узлы она вяжет сама - на колосьях, шнурках и тряпках. Когда вершит своё колдовство.
- Что вы предпочитаете, сударыня: огонь или воду? Быть брошенной в реку или в костёр?
Ясная, искренняя улыбка. Обнажённые зубы.
- Я с радостью искупалась бы, Ваше высочество, а потом погрелась бы у костра, но только в вашем обществе.
Конечно, она знает.
- Шутить здесь неуместно, Иоганна.
- Иоганна. Иоганна. Я третий месяц делаю вам знаки. Я воплотилась в эту слащавую девчонку с лютней, чтобы стать вам ровней, чтобы получить возможность выйти за вас замуж... А вы не удосужились узнать, с кем столько времени делили ложе?
Она приподняла подол и топнула ногой. Нога её была боса.
Я не верил ни ушам своим, ни глазам. И некоторое время переводил дыхание.
- Я знал тебя под именем, которое ты назвала сама, а теперь ты недовольна, что твоим словам верили... Ты не могла признаться сразу, бессовестная ты девка?! Надо было надо мной издеваться?!
Она попыталась принять гордый вид, но слишком торжествовала в предвкушении ссоры. Она, Зигфрида, это любит.
Истинная ярость никогда не уживётся с гордостью: гордец стремится ввысь, а бешенство заставляет нагнуть голову, и, как дикому туру, рыть землю копытом и направить на противника рога.
Впрочем, я сейчас тоже мало чем отличался от дикого зверя.
- Ваше площадное красноречие претит моему слуху. Перед вами благородная дама, а не горничная, - она перебирала языком слова, точно вкушала лакомое блюдо. Угрей или дроздов. В подливе, ради которой всегда обсасывала каждый кусочек.
- Не вижу разницы, если внутри они одинаково гадки!
И я схватил её за плечи. И встряхнул. И она поддалась.
- Ах, вы не выучились обращаться с дамами... Здесь вам никто не лекарь, - и ясная полуулыбка.
Ах, не лекарь. Ах, претит.
- Позвольте же объясниться без слов!
Я схватил со стола первое, что подвернулось под руку, и швырнул на пол. Деревянные плашки разлетелись по руте. Это была шкатулка.
Зигфрида - то есть Иоганна - радостно кивнула и завладела зеркалом.
У меня под ногами блеснули осколки.
Следующим на очереди оказался кубок.
Затем - подсвечник.
Мы продолжали наш безмолвный диалог, пока стол не лишился всей утвари, а на шум не сбежались фрейлины, фрау и слуги. Шествие возглавляла герцогиня-мать.
- Что происходит? Что это за трава?
- Я хотела набить подушку, - нашлась Зигфрида. - Но муж мне помешал! Спасите, матушка!
Матушка в ужасе воззрилась на меня.
- Да, признаю, я любопытна! Я без спроса зашла к нему и начала рассматривать все эти пыточные инструменты! Но нельзя же ценить их дороже, чем наш брак!
И в голосе - обида, и в глазах - смятение.
- Но объясните мне, что означают все осколки на полу? Неужели вы опустились до такой низости?! Ульрих, я жду от тебя объяснений!
- Неужели вы можете допустить, что я испорчу столько драгоценной утвари ради... этой... особы?
- Да, она молода и резва, как дитя, и тебе самому лишь недавно исполнилось двадцать, но ты мужчина и глава семьи, и должен не потворствовать дерзости, а воспитать в жене смирение!
- Что я и пытался сделать, но порок, увы, подобен моровому поветрию.
- Вот здесь ты прав. И я очень надеюсь, Ульрих, что этот недуг излечим!
Иоганна всхлипывала и кивала в такт словам свекрови.
- И я надеюсь, вид моей невестки объясняется приготовлением ко сну, а не твоими действиями!
Эта чертовка снова всхлипнула и спустила с плеч рубашку. На коже проступали следы от моих пальцев.
Теперь ничего не объяснишь.
Матушка хватается за сердце, я говорю, что по жене моей плачет дыба, и, столкнувшись в дверях с горничной, которая принесла метлу, желаю её госпоже попутного ветра. Но пожелание не изрекаю вслух.
Зигфрида умеет вести себя как псица во время гона, но в хитрости ей не откажешь. Она повернёт мои же слова и поступки так, что любой мой дальнейший шаг лишь подтвердит мою неправоту. Я мог бы благодарить её за то, что не выдала обоюдную нашу тайну, но - отныне не пророню ни слова.
Перед сном я сочинил довольно длинное письмо - и велел Якобу передать его Иоганне вместе с пожеланием спокойной ночи. В письме том я выразил все свои мысли о случившемся. Излив гнев на бумагу, я мало-помалу успокоился, а найденный среди старых книг казначея, позаимствованных мною на неопределённый срок, список дарственной на неосвоенную землю близ Шварцвальда на имя епископа Саарбрюккена и Санкт-Иоганна позволил мне уснуть почти счастливым. Пусть Церковь разбирается сама с собой.
Наутро служанка жены почтительно преподнесла мне новость, что Иоганна будет завтракать у себя, и присовокупила к сему посланию накрепко запечатанный свиток. Два листа пергамента, целиком заполненные мелким почерком, скрасили мою трапезу. В них герцогиня представила все мои недостатки в образе аллегорической свиты, превосходя все читанные мною ранее шедевры риторики.
Обеденное время вновь свело нас, и мы немотствовали друг напротив друга, погружённые каждый в свои стилистические изыскания.
Если Элоизу и Абеляра разделяло значительное расстояние, то между нами такой преграды не существовало, и каждый день я получал баллады, басни и повести, созданные в мою честь. К одной из них была приложена короткая записка матушки, объявляющая, что она гордится слогом своей невестки и собирается заимствовать из этого сочинения некоторые обороты речи. К ответному опусу я также приложил записку для матушки, в которой сообщил, что ничего не имею против.
Я отвечал супруге мадригалами, ронделями и лэ, а также попробовал сочинить альбу в духе фон Эшенбаха.
В следующем послании Иоганна предложила создать подражание кому-нибудь из современных поэтов, к примеру - здравствующему доныне Карлу Орлеанскому или почившему ещё до нашего рождения Дешану. Затем мы обратились к немцам, избрав первоисточник по собственному усмотрению.
Неделя пролетела незаметно, и состязание наше оборвалось посторонним письмом, возвещавшим начало войны. Пришлось писать уже своим баронам, и, призывая гонцов, я обнаружил, что голос мой значительно охрип.
---
Свет ломается на гранях... - гранить драгоценные камни начали как раз на рубеже XIV-XV вв.
Обнажённые зубы - в средневековой живописи "зубы показывали" только отрицательные персонажи.