Демина Евгения Александровна : другие произведения.

Сказка о соседях

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Познакомьтесь с соседями, если ещё не знакомы. Небольшая фантасмагория. Во время написания ни один исторический персонаж не пострадал.
  Сказка о соседях
  
  I. Синяя Маша
  
  Секунда - и все звуки стали вдесятеро громче: ветер за форточкой, вода по раковине, стук в груди.
  Потолок с потёками. Бледно-жёлтые занавески. На кафеле колышутся тени.
  Дым.
  Газ.
  Кашляя, Маша поднялась на четвереньки, на колени и выключила горелки. Допрыгнула до крана, вышибла форточку - и снова на четвереньки. Выползла с кухни. Плотно закрыла дверь.
  Задремала прямо на полу, щекой на диванном сиденье.
  Первой мыслью по пробуждении было найти телефон.
  Телефон... телефон... Диван... Тумбочка... Шкаф... Почему диван оранжевый? У неё же был?.. Какой? Чёрт, на мозги подействовало. Как она на учёбу поедет такая?..
  А к скольки ей сегодня? Ладно, расписание посмотрит.
  Шкаф. Хрустальная вазочка. В ней какие-то бумажки. Квитанции. Месяц не разглядела. Плевать. Потом.
  Какой сегодня день? В телефоне посмотрит.
  Письменный стол. Такой старый... Чё за провода? А, от компьютера. Стол пустой вообще. Нет, ящик. В столе? Внутри? Стул мешает...
  Тетради какие-то... Её тетради? Листаем. Английский. Экономика, кажется... Нет, уже социальные страты... Почему всё в одной тетради?.. Неважно. Телефон.
  Полка с клавиатурой. Маша не сразу узнала буквы. Мышка на месте. Телефона не было.
  В сумке?
  Где сумка?
  В поисках двери скользнула глазами по зеркалу. Вид мертвенно-бледный. Всклокоченный. Даже не мертвенно. Иссиня.
  Ага. Дверь.
  Нырнула в коридор. Так. Это кухня. Пока не входить. Ой... Прямо под плечом открылась другая дверь. Ванная.
  Обувная полка. Тумбочка. Куртка.
  Вот сумка. Под курткой.
  Ярко-жёлтый смартфон. Глаза режет. Как только угораздило купить такой? На выпускной. Нет, на день рождения... Когда...
  Хорошо бы ещё найти паспорт.
  Паспорта в сумке не нашлось, зато нашёлся ежедневник. На первом развороте календарь. Год зачёркнут... Какая дата на телефоне?
  16-е... не разглядела месяц. Или 18-е?
  Помассировала виски.
  Села на тумбочку, прислонилась затылком к зеркалу.
  Минут через десять в голове немного прояснилось. По крайней мере, не мотало.
  На следующей после календаря странице - личные данные.
  Ага, вот. Маша. По... ло... Полóвина... Пóловцева... Полóнцева... Блин. Сегодня лучше и не пытаться.
  Добралась до дивана. Не засыпалось.
  А вот пить хотелось. А ещё лучше - поесть.
  Боязливо приоткрыла кухонную дверь. Нет, выветрилось. Что у нас в холодильнике?
  Коробка апельсинового сока.
  Два банана.
  Жареная картошка.
  Маша подкрепилась бананом и соком и, не справляясь, который час, просто легла спать.
  
  Утром рука сама потянулась к тумбочке. За телефоном.
  17 мая. Восемь тринадцать.
  Рано.
  Ровно через десять дней у неё день рождения. 27 мая.
  Ура! Она помнит!
  Здравствуйте, я Маша Поляницына, мне девятнадцать лет, у меня поехала крыша.
  Сиреневый ежедневник с цветочным орнаментом из фольги.
  Сегодня выходной. А завтра ей к часу.
  В утреннем свете вся комната была абрикосово-сиреневой. Маша высунула ногу из-под одеяла и погладила ступнёй ковровый ворс.
  Она же вроде снимала ковёр на днях, чтоб почистить? Провалы в памяти ещё имеются. Но главное - она знает, кто она.
  Случится же такое.
  Хотела позвонить подруге, но не нашла её номер. Телефонная книга абсолютно пуста. Уронила, что ли? Или в автобусе прижала?
  Ладно. Займёмся уборкой. Всеми силами скрывая истинную причину - изучить собственную комнату, навела кое-какой порядок в столе и на полках.
  Вечером "ВКонтакт" выдал тот же глюк. Список друзей не отображался вовсе. Вселенский цифровой апокалИпис? Завтра девочек спросит.
  С горя сбегала в круглосуточный магазин, прикупила поесть. Завезли свежее тесто, и Маша решила испечь пирожки с картошкой. Со сковородки голимо как-то...
  И зачем она снова повесила этот ковёр? Или только подумала снять? Ещё не поздно всё исправить. Залезла на диван и выдернула из стены угловой гвоздь. Краешек ковра отвис - чуть потянуть, и гвозди посыплются. Ну попачкает немножко, не удержит. Так затем и снимать, чтоб помыть. И вообще - без ковра лучше. Она лучше парочку картин повесит. Без него светлее как-то.
  Ужас! Неужели обои так выгорели? Или это грязь собралась? Походу, квадрат Малевича будет во всю стену.
  Потянуло сквозняком. Форточку она ещё не открывала.
  И запах - как будто кто-то разлил духи. Причём дорогие... Идём на запах... Точняк от стенки... Ой.
  Квадрат Малевича оказался не грязью и не истинным цветом обоев. Там была пустота. Маша запустила руку за ковёр: да, пусто. А вот проём. Капитальная. Толстая.
  Она отогнула ковёр ещё немного и заглянула в коричневый полумрак. Огоньки светильников показывали ещё одну комнату. Еле-еле, но различить можно. Примерно как телефоном светить. Все стены в каких-то узорах - Маша силилась рассмотреть, то ли это граффити, то ли обои, то ли эти - как их - гобелены? Даже интересно.
  Среди орнаментов и благовоний - кровать - или софа - с изогнутым изголовьем. Подушки. Покрывала. Бахрома.
  Кошачьими шагами приблизился к ложу человек в пёстром одеянии. Свет на груди и в ладонях оказался масляной лампой. Она упокоилась у изголовья. Тяжёлым канатом качнулись в такт повороту волосы. Он стоял к Маше спиной. Или она? Нет, он. Плечи мужские.
  Пока Маша изучала ожившую картину, её персонаж снял обувь и устроился на софе. Помечтать о своём. Пока взгляд не натолкнулся на Машу.
  Человек подпрыгнул на постели, рука его метнулась под подушку.
  Маша тоже подпрыгнула, рискуя упасть с дивана, и воткнула гвоздь на место.
  Наверно, опять отрубилась. Прям "Тысяча и одна ночь". Цветные сны.
  На всякий случай легла. Организм не покорялся интенсивному режиму сна, и она созерцала потолок в обнимку с подушкой. Может, и это ей снится?
  Чуть было не проспала универ. Хотя, казалось, одну пару к часу проспать невозможно.
  Собираться недолго, тем более домашку она не делала. Кажется, какой-то перевод... Технический... По ходу дела сообразит. Не впервой.
  Позднеутреннее солнце было совсем прозрачным, и прохожие выглядели немного странно. Она, видимо, тоже: все оглядывались с любопытством.
  Чудеса продолжались: она оказалась единственной пассажиркой маршрутки.
  Оба этажа факультета так же загадочно пустовали. Карантин какой-нибудь, как зимой с птичьим гриппом?
  Вахтёрша на месте. Охранник. Уборщица.
  Даже студак не спросили.
  На втором этаже, на подоконнике у самой лестницы, нашлась единственная студентка...
  - Настя?! - ахнула Маша. - Ты же... Мы... тебя... весной...
  Настя в долгу не осталась:
  - Маш?! Ты почему вся синяя?!
  Маша только уронила рюкзак.
  - Ма-аш? Ты чего?
  - Ты... откуда... Ты же...
  - Что - я? Сорок раз уже я.
  - Тебя же машина сбила...
  - А, это тогда? Придурок какой-то, даже не остановился.
  - Да какое там остановился! Тебя же по асфальту размазало! Мы всей группой у тебя на похоронах были!
  - Да чё ты гонишь-то? Лучше скажи, где все?
  Маша наощупь нашла рюкзак - и ноги в руки. Её несло мимо остановки, но она не сильно жалела. В универе - одна, в маршрутке - одна. Или не одна? Уж лучше одна, чем... с ней... Ма-а-а-а-ма-а-а!..
  И родители чё-то на даче зависли...
  Домой! Скорее! Домой!
  Она ворвалась в квартиру, прямо в объятия зеркала в прихожей. Да. Она была синей. Светло-синей. Васильковой.
  Мыло! Где мыло?!
  Маша натёрла руки чуть не до дыр, но жуткий колор не смывался...
  Но кое-что заставило её забыть о цвете кожи. Шаги в коридоре. Точно. Она же не заперла дверь.
  Выглянула из ванной. На пороге кухни лежала тень.
  Высокий молодой человек с длинными волосами - скорее каштановыми, чем чёрными - с интересом изучал фотообои на антресолях. Узорчатое одеяние с широкими рукавами скрывало фигуру, только тканый пояс затянут. Штаны и сандалии из-под полы...
  Так, сон с продолжением, да?
  Маша метнулась в свою комнату: край настенного ковра ещё колыхался, несложенный диван заметно примят.
  У Маши внутри похолодело. Она не нашла ничего лучше, чем выпалить:
  - Тебя нет! Ты не существуешь!
  Гость захлопал десятисантиметровыми ресницами. Но быстро собрался с духом.
  - Вчера я подумал, ты хочешь меня убить. Но теперь вижу, ты не опасна...
  Маша представила, как выглядела со стороны, и вынуждена была согласиться.
  - Я найму тебя пробовать блюда перед каждой трапезой. Заплачу серебром.
  Маша зашарила глазами пó полу. Пожала плечами.
  - Ну-у, я не знаю...
  - Вижу, ты живёшь небогато. Соглашайся.
  Маша как-то где-то слышала, что лучший способ пресечь безумие - это его возглавить. Поэтому живо подхватила тон собеседника:
  - Не знаю, можно ли верить тебе.
  Он выглядел её ровесником, не старше. И, скорее всего, специально избегал солнца. Щёки совершенно гладкие, с искусственным румянцем. Брови тонкой дымчатой линией соединяет сурьма.
  Уже было понятно, что у себя - там - он не из последних людей.
  Его звали Багой сын Фарнуха, и ему доверяли сам Дарий Кодоман и Искандер Великий. Когда его обвинили в смерти Искандера, он не стал дожидаться своей очереди и принял яд. С тех пор любая пища кажется ему отравленной, и будет спокойнее, если кто-то её попробует.
  Примерно на середине монолога хозяйка квартиры полностью потеряла нить логики. А раз терять больше нечего -
  - Разве слуги господина отказываются принять обязанность на себя?
  - Здесь у меня нет слуг. Мой дом пуст.
  - Здесь - это где? - Маша выпала из стилистики.
  - В загробном мире.
  - То есть? Как? В загробном?
  - Я же сказал, что принял яд...
  Их взгляды встретились. Багой первым озвучил общую мысль:
  - А что случилось с тобой?
  - Не знаю... Не помню...
  - Значит, ты здесь недавно. Я тоже сначала не помнил. С трудом вспоминал собственное имя, - он опустился на табурет и положил ногу на ногу. Сандалии на нём были греческие. - А ты помнишь своё?
  - Маша... Мария.
  - Со временем всё вспомнится, Мариам. Но судя по лицу, ты тоже отравилась - или удавилась... Так что у тебя на обед?
  - Я думала, мне придётся пробовать еду в твоём доме, - мысли о загробном мире вытеснили из головы весь театр. Вот что значила встреча с Настей. И пустой универ. Остальные-то пока живы. Но как? Ладно, отравилась или удавилась. Допустим. Но зачем? ЗАЧЕМ???
  А может, оно и к лучшему, что не помнит?
  - Я же всё тебе объяснил, - юноша начал терять терпение.
  - Ты что, совсем ничего не ешь?
  - Совсем.
  - Две с лишним тысячи лет? - если она правильно помнит, когда правил Александр Македонский - две триста с гаком.
  Надо же, память не подводит.
  Багой задумался.
  - А в каком году ты?..
  - Не помню точно. Не хочу врать.
  - Да, лучше об этом не думать, - он запустил пальцы в причёску. Надменность куда-то улетучилась. - Ужас. Просто ужас.
  - У меня есть пирожки, - сжалилась Маша. - С картошкой.
  Насторожился.
  - С чем?
  - Ну-у, - она лихорадочно ворошила в голове познания о растениях, - это... как бататы, знаешь? Только не такие сладкие... Тебе понравится, - заверила она, видя, что гость совсем спал с лица. - Надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь тебя отравить?
  - Но ты ведь не знала обо мне до сегодняшнего дня? Зачем тебе? - уговаривал он то ли себя, то ли её.
  Маша достала с подоконника сковородку.
  - Ещё не остыли. Бери.
  - Сначала ты.
  Он смотрел на сковородку так, словно она была живая и в чешуе.
  - Я тоже буду есть.
  - Да, я возьму один пирог, а ты - другой.
  - Хорошо. Сначала кусаю я, потом ты. С того же конца, - подкрепляя слова делом, Маша откусила краешек и быстро сжевала. - Я ничем не больна, не бойся. Ты, надеюсь, тоже... Ну давай... Так... Теперь снова я... Теперь ты... Ну же...
  Показали б ей пять лет назад, чем она будет заниматься.
  - Да у тебя уже, наверно, желудок ничего не принимает. Надо запить. Сейчас воду поставлю.
  По привычке подняла рычаг и включила горелку. Другую, третью, четвёртую. На полную. Автоматом двинулась к форточке - но натолкнулась на Багоя, он сидел спиной к окну, прямо перед ней. Маша опомнилась и кинулась выключать газ. Оставила только для чайника.
  - Это твоя печь? - спросил персидский гость.
  - Д-да, - Маша пыталась отдышаться.
  - Ты хотела разжечь очень сильный огонь? Ты не от него ли угорела?
  - Может быть, может быть... - Машу точно окунули в холодную воду, она заново соображала, где и зачем находится. Что-то такое знакомое, рядом, вертится на кончике извилины.
  - Не думай сейчас об этом.
  А, ну да, не отвлекайся, типа.
  - Знаешь, что-то я передумала. Не хочется быть материалом для опытов.
  - О дева Мариам, - последовал ответ, - все мы здесь материя. Кто подороже, кто подешевле.
  Так вот значит как. Всё покупается и продаётся. А она ест с ним из одной тарелки... Она ведь что-то слышала раньше...
  Юноша просительно посмотрел на второй пирог.
  Маша взялась снимать пробу и нарочно застыла на половине движения.
  - Так значит, ты боишься выходить из дома - даже чтобы купить поесть?
  Ухоженные рыжевато-коричневые ногти забарабанили по столу. Пальцы сжались в кулак.
  - Раз уж мы с тобой за одним столом - расскажи. Чего - или кого - боишься?
  - Я всё сказал тебе.
  - Ну да, отравиться. А кто хотел тебя отравить? Кому ты насолил? Может, я делю обед с преступником?
  - Тебе-то откуда знать?
  - А я читала кое-что об Александре, который завоевал Персию. И о людях, которые его окружали.
  В голове и правда всплывали обрывки сведений о недолговечной империи и стремительных походах. То есть сначала походах и в результате - империи. Он ведь что-то читала... И, кажется, смотрела... Ну должна же она знать, кто у неё соседи. Через стенку. А если честно - хотелось засадить поглубже - и покрутить - чтобы не только ей. Не все шишки на неё...
  - И что там обо мне наплели? Да, я казнил Орсина. Может быть, знаешь, за что?
  За что, за что. За деньги небось. Кто подешевле. Кто подороже. Как всегда.
  Чайник медленно закипал.
  - За оскорбление.
  - Вот именно. Слушай, вспомни, из-за чего сама тут оказалась - тогда поговорим.
  - Значит, Орсин тебя ждёт?
  - Да. И не только. Все они здесь. Гефестион. Набарзан. Молишь им прощение - они тебя грязью, - Багой прикусил губы.
  - За что прощение?
  Понял: проговорился.
  - За убийство.
  - Чьё? Я об этом не слышала.
  Вот это она реально не помнила.
  - Дария Кодомана.
  - Твоего господина? Ты защищал его убийцу?
  Молчание.
  - Извини, но мне кажется, тебя есть за что прикончить... Да, а Гефестион почему? Из ревности?
  Всё. Познакомились. Уткнулся в ладони - ревёт.
  И правда, зачем ей это понадобилось? Теперь-то какая разница? Неизвестно ещё, что она сама при жизни натворила. Может, она вообще террористка.
  Обед закончился.
  Маша осталась наедине с кипящим чайником.
  Потянулась выключить - и её прострелило. Майские праздники. Сад. Она отказалась - готовилась к семинарам. Звонок: "Машенька, мы останемся". Отгулы. Три дня. Гулянка. Звонок от соседей. Приехать. Мама с пробитой головой. Папа в наручниках. Первая электричка. Звонки. Наплевать. К концу пути уже твёрдо решилась.
  Маша вышла на улицу и побрела куда глаза глядят. То ли сидела на скамейке в скверике, то ли на остановке, то ли бродила по универсаму.
  Стоп. А почему мамы с ней нет? Значит, она ещё жива? В больнице?
  И ей никто не сказал?
  Правильно, она и слушать не хотела. Убежала сразу.
  И никто по башке не надавал. Она сейчас с мамой должна была быть. А вдруг всё обошлось бы?
  Резко стемнело. Вечер наступает неожиданно - как всегда поздней весной.
  Маша пересидела темноту в каком-то дворе и с рассветом вернулась в свой подъезд. За каждой дверью наверняка своя жизнь. Или не-жизнь. Кто они? Тоже самоубийцы?
  Какая разница.
  Всё стало каким-то чужим. Как будто она смотрит на себя со стороны. Она. Я. Или уже не я?
  Три раза щёлкнул ключ.
  Кухня.
  Какая же она сволочь.
  Взяла и сбежала.
  Они там - без неё.
  Она здесь.
  Так ей и надо.
  На автомате - дверь, форточка, рычаг, горелки, пол. Потолок с потёками. Бледно-жёлтые занавески. На кафеле - тени...
  Уже в полуобмороке слышала шаги. Через неё перепрыгнули, хлопнули форточкой, засуетились над плитой.
  Потом волокли её в комнату.
  Маша почувствовала под собой диван - и, кажется, заснула.
  Растормошили, как всегда, невовремя.
  О господи...
  Чем он душится?
  - Посмертных мучений захотелось? - над лицом нависли тёмно-каштановые локоны.
  Маша подняла голову. Осмотрелась.
  На тумбочке полное блюдо щербета - и ещё чего-то.
  - А, ну да, кто ж тебе всё пробовать будет.
  - Дура.
  Маша молча села.
  Пару минут созерцали линолеум.
  - Ты хочешь каждый день это повторять?!
  - Что?
  - Самоубийство. На меня посмотри. Хочешь две тысячи лет пролежать на кухонном полу?
  Вопрос остался без ответа.
  Абстракция на бежевом линолеуме складывалась в птиц и лошадей.
  - Но если я сама виновата? Почему тут всё так спокойно?
  - А как всё должно быть? - сегодня с Багоем что-то случилось: он абсолютно по-другому разговаривал.
  - Где тогда ад? Огонь? Сковородки?
  - У тебя на кухне, - ответил он то ли про ад, то ли про сковородки, то ли про всё вместе. - Не ходи туда пока, ладно?
  - Я хотела воду поставить... - Маша встала. Голова не кружилась. Не то что три дня назад. Раз она теперь ничего не чувствует, что ей будет от газа?
  Багой загородил дверь.
  - Слушай, дай пройти.
  - Глупая ты женщина. Вот все вы, - он сделал картинный жест, под рукавами звякнули браслеты. - Придёшь извиниться, возьмёте подарки, прогоните, плачете, натворите не пойми чего, зовёте на помощь, обижаетесь, почему так долго...
  - Никого я не звала...
  Но его уже понесло. Накипело. Наверно, в гареме насмотрелся. Тут, главное, из тренда не выбиваться.
  - Ладно, ладно, молчу. Иди поставь воду, раз уж запомнил, как зажигать...
  Багой ничего не ответил, только глаза закатил. Хотел уже развернуться на сто восемьдесят градусов, как Маша юркнула к серванту, слазала на антресоли и впечатала ему в ладонь коробок спичек.
  Потом засомневалась и стала подсматривать с порога. Спалит ещё жилплощадь единственную.
  Но вьюнош оказался сообразительным, и Маша расслабилась.
  Вернулся с чайником.
  - Где ты хранишь посуду?
  Ради такого случая Маша достала новый сервиз из серванта. Советский хрусталь и фарфор она зачем-то держала в своей комнате.
  - Ты знаешь, что тебе продали кислое молоко?
  Уже и в холодильник слазал.
  Что-то подсказывало, при жизни любопытство уже вышло ему боком.
  - Я проверяла: вчерашнее.
  - Уж поверь мне.
  - Ладно, скиснет - блины испеку.
  Он не стал спрашивать, что это. Чай заваривала Маша. Она-то думала, персы давно знали о нём от индусов. Но судя по тому, как усиленно упирался её гость, пора погуглить.
  Уговорили половину блюда на двоих. Остатки Багой отказался брать. С чего бы такая щедрость. Зато отлучился за ковёр и принёс что-то похожее на нарды. В общем, всячески пытался развлечь. "За жизнь" они сегодня не говорили.
  Вечером Маша набралась храбрости и решилась вскипятить молоко. Свернулось мгновенно.
  Может, брать перса с собой в магазин? Если такое чутьё?
  Или он вцепится в косяк и будет упираться?
  Навязался же на её шею.
  Девушкой овладело такое безразличие, что она вновь чуть не забыла выключить плиту. Сколько раз за сегодня у неё сменилось настроение? Считать устанешь.
  Атмосфера бреда сгущалась. Они встречались каждый день, и встречи эти напоминали общество анонимных алкоголиков. Хотя, казалось бы, смысл нарушать гармонию? Он боится есть - она боится готовить...
  Но визит в круглосуточный супермаркет состоялся. Публика упорно игнорировала всякую экзотику. Ей одной, что ли, всё так ново? Багой критически обследовал полки с провизией, спросил "Как ты это ешь?", набрал всего, что только умещалось в местную тележку, Маша с трудом подавила истерику: у ней на карточке лежала простая постсоветская стипендия размером в тысячу пятьсот, кассирша в плохо отстиранной от крови футболке невозмутимо приняла монеты с профилем шахиншаха, осталось только придумать, как всё это унести.
  До кучи их чуть не сшибло неизменно пустой маршруткой.
  Но никаких опасений и жалоб Маша не услышала.
  Потом они проехались на этом автобусе, чтобы выяснить, куда на нём всё-таки можно добраться и, собственно, можно ли вообще.
  День стоял жаркий, водитель то и дело вытирал лоб, а после и вовсе снял голову и положил под самой форточкой.
  "Пазик" делал круг через оба моста, закольцовывая путь на вокзале. Не считая того, что порой не чувствовала под собой сиденья, Маша осталась довольна. Багой промолчал.
  На день рождения Маша получила в подарок маленькую шкатулку слоновой кости. Внутри были три секции, заполненные, по словам соседа, шафраном, кардамоном и корицей. Потом она пробила в интернете: подарок равноценен был тому, что ей подгонят иномарку. А то и подороже.
  К чему всё это? Ладно, поменьше вопросов самой себе. Авось как-нибудь рассосётся.
  
  
  II. Персия за ковром
  
  Странно подумать, но Маша потихоньку успокоилась, если не сказать воспряла духом. Кухня перестала быть воплощением страха, особенно после приобретения электрического чайника; на универ она забила, никого из знакомых или родных не встречала - и не беспокоилась о том. За пряностями и фруктами она ходила теперь на восточный базар, раздобыв для этой цели длинное платье и покрывало. Продукты покупались на двоих - на площади Нового города, а хранились в Машином холодильнике. Поскольку на счету у неё было перманентно полторы тысячи, пара недель ежедневного посещения банкомата - и взамен старенькой "Бирюсе" появился двухметровый "Атлант". До верхних полок она дотягивалась с трудом, поэтому провиантом и фуражом заведовал Багой. На кухне он освоился быстро - как, впрочем, и в остальных комнатах. Через пару дней после дня рождения Маша заметила, что у неё пропала тёмно-красная помада. Цвет ей не нравился, но дело-то в принципе. Правда, у соседа она тоже могла шарить где хотела, но правом этим пользовалась редко. Разве что поставила на кухне котелок на треноге, державшей его в литых львиных пастях - на случай, если прохудится кастрюля. А на время плановой проверки газовых труб смело занимала старую сырцовую печь.
  У себя дома она обнаружила много книг по истории древнего мира и на досуге - то есть круглые сутки - перечитывала. Когда читать стало нечего, строила планы, как бы попасть в Александрийскую библиотеку и можно ли сделать это из соседнего Вавилона.
  Город за ковром был стопроцентно Вавилон: голубые ворота богини Иштар не спутаешь ни с чем.
  Смущало только, что, встань она против изразцовых стен, никто её и не заметит. Она сто раз уже просила Багоя научить её замазывать синеву, но когда он наконец снизошёл до такой милости, принёс из кладовой меру муки и десяток яиц и начал методично колотить скорлупки, поняла, что вымазаться с головы до ног этим тестом не имеет ни малейшего желания.
  - Куда прикажешь мне это девать?
  - Я могу что-нибудь испечь.
  И правда, получились неплохие плюшки.
  Второй вопрос, от которого чесался язык: а точно ли он евнух? Как бы проверить? Вытащить искупаться? Как его вообще из дома вытащить? В смысле, здесь, у себя? О женщинах он рассуждал, только когда ругал за что-нибудь Машу, о мужчинах - молчал.
  Попробуем с другого края:
  - А ты давно видел Александра?
  - Давно. Одно время пытался вымолить прощение за то, чего не совершал - ему же наверняка донесли, что он умер благодаря мне. Но во дворец так и не смог проникнуть. Не впустили.
  - А может, и не нужно? Может, ему не до тебя? Только не говори, что это дело чести.
  - Слушай, нашла разговор. Возьмёшься что-нибудь выпытывать - как посуду на полку с порога закидываешь. Осколков больше, чем порядка.
  - Куда мне до искушённого царедворца. Ладно, не обижайся. Я просто хотела спросить, как он выглядит. Я видела только несколько статуй, и те все оббитые.
  - Обычный, - Багой вытянулся на подушках. - Не очень высокий, со светлыми волосами, - Маша плюхнулась рядом, с журналом сканвордов в руках. - Осторожно, хна смажется!
  - А правда, что у него глаза разные?
  - Разные? - удивлённые взмахи ресниц. - Серые. Тёмно-серые.
  - А правда, что он голову криво держит?
  - Есть немного. А что?
  - Просто так. Интересно.
  - Он выходит иногда к подданным, можешь увидеть его.
  - А меня пустят во дворец?
  - Не обязательно. Достаточно взглянуть в окна или на веранду. Со стороны улицы Процессий.
  - Попытаешь счастья со мной?
  - Нет. Нет.
  - Как знаешь. Давай созвездия смотреть, я счас за биноклем сбегаю.
  Следующим утром, на рассвете, Багой и Маша поменялись местами: она облачилась в персидский наряд и отправилась гулять по Кадингирре - так назывался центр города; а он остался сторожить квартиру и следить, когда включат горячую воду, чтобы сразу замочить занавески (Маша затевала генеральную уборку).
  Царский дворец находился от дома вполне на расстоянии пешей прогулки. Километра два - два с половиной. Молодая ассирийка, скрывавшая желтизну под вышитым покрывалом, показала ей, где улица Процессий. Почему Маша решила, что это именно ассирийка, не спрашивайте.
  Время суток в обоих мирах совпадало, и Всеблагое Солнце только золотило контур стен. У ворот менялась стража.
  - Как ночь, Ардашир?
  - Как обычно, Сиявуш. Опять после первых петухов ловили Дария.
  - Вы говорили Клиту?
  - Говорили. Но он как шлялся каждую ночь под окнами Александра, так и шляется.
  - Тот по-прежнему путает день с ночью?
  - Да. И видит Клита, и случается припадок, и шум-гам по всей македонской половине. От этого просыпается Дарий, спросонья берёт в голову, что надо бежать, приходится срывать стражу, и всё восточное крыло остаётся без охраны.
  - Дела. Его не пробовали просто привязать?
  - Пробовали. Гневается: неудобно возлегать с наложницами. Да и наложницы недовольны: что толку - лежит бревном.
  - Мои ребята попробовали натянуть сеть в дверях. Помогло.
  - Да? Спасибо за совет. А с Клитом бесполезно.
  - Может, высечь для острастки? Замолви начальнику.
  - Не надо, не трогайте. Ему и так за длинный язык досталось. Что ж, теперь к тому, что он не говорит, и шкуру впридачу портить?
  - И всё-таки ему ещё повезло. Хотя бы своё мнение. А вот Гефестиону...
  - Да, он же только за Александром может повторять... Когда они ссорятся, Александр нарочно его обзывает всячески. Он бесится - а делать нечего, повторяет.
  - Ага, я слышал позавчера. Много слов новых выучил.
  - Не говори-ка. Повторение - мать учения.
  - Сейчас домой?
  - Домой.
  - Как семья?
  - Вчера родился седьмой сын. С волчьей головой. Жена испугалась, но я её утешил, сказал, добрый знак. Назвали Симаргл. Чудный мальчик. Если глаза останутся синие, будет красавец.
  - Привет братьям.
  - Обязательно. Заглядывай на праздник.
  Смена караула, тоже мне. Стоят, треплются. Хотя, ночью вон, говорят, всё восточное крыло без охраны спало - и ничего.
  Маша помаячила у веранды, но воины её не замечали. Или замечали, но не беспокоились. Обошла кругом, полюбовалась колоннами, висячими садами...
  Багой уже ждал её.
  - Что, воду не дали?
  - Дали.
  - Тогда что случилось? На тебе лица нет.
  - У меня кто-то побывал...
  - Ты опять?
  - Нет, точно. Смотри, этот рисунок был ровно посередине, - он указал на расписную чашу с финиками на столе. - Я к ней не прикасался.
  - Точно?
  - Я как раз обратил внимание...
  За дверью заскреблись.
  - Слышишь?
  - Да это же просто кот! - воскликнула Маша.
  Из-за двери выплывало пушистое белое чудо.
  - Ой, какой котейка! Можно потискать?
  Но Багой первым сгрёб кота в охапку и поставил перед финиками. Кот понюхал, презрительно чихнул и отвернулся.
  - Видишь?
  - Зачем коту - финики?
  - Нет, клянусь, он всегда их любил! Не было случая, чтобы отказывался!
  - На что ты намекаешь?
  - Что они отравлены.
  - Тогда поздравляю, - Маша перехватила кота и чмокнула в нос. - А сосиски он ест?
  - Какие сосиски?! - закричал на неё Багой. Подушка полетела на пол.
  С каждой минутой он всё больше убеждался в своей правоте. По каким-то мелочам типа сдвинутого на миллиметр коврика определил, что в дом проникали посторонние, и понёсся проверять замок.
  - Может, в окно влезли? - вдогонку спросила девушка, но поняла, что ляпнула глупость. Широкие окна вели только во внутренний двор, попасть в который можно только из дома.
  В это время что-то щёлкнуло, грохнуло, и из коридора раздалось:
  - Так я и знал.
  Она поспешила к порогу.
  Багой, перегнувшись пополам, навис над замком. Замок, кстати, очень напоминал Машин, от железной двери, только не горизонтальный, а вертикальный. Штыри - или "пальцы" - выдвигались сверху вниз и держали засов. Но насколько она понимала, ключ не вставлялся в замочную скважину, а поднимал сами эти штыри. Входит и выходит. Так бы по количеству оборотов догадаться можно было...
  - Вот этот, - хозяин дома показал на крайний левый "палец", - не опускался. Засов всегда держался на пяти. А сегодня - на всех шести.
  - Может, это я? Я же сегодня сама запирала.
  - Я тебя умоляю. Если я не мог его выдернуть, как бы ты смогла?
  - По-твоему, я такая слабачка?
  - Хорошо, - он подцепил "пальцы" ключом, похожим на расчёску с шестью зубьями, и потянул вверх. Снова щёлкнуло, "пальцы" - то есть, по дизайну, зубы, втянулись в челюсть какого-то зверя - то ли пантеры, то ли медведя... Багой подёргал в стороны левый крайний клык, пока не убедился, что он застыл намертво, и протянул ключ Маше:
  - На, отожми.
  - Ты что, обратно поломал замок?
  - Да. Попробуй, попробуй.
  "Бородки" ключа зацепились вроде бы куда надо, но одна прошла вхолостую. Маша повторила попытку.
  - Там край откололся. У ключа. Поэтому не цепляется.
  - А кузнеца нанять не мог - новый сделать?
  - Чтобы он раструбил на весь Вавилон?
  - Значит, открывали своим ключом. Кто мог достать свой?
  - Знаешь, сколько народа у меня перебывало в своё время?
  Понятно. То есть отмычку заимели не вчера и не сегодня. Пойдём другим путём. А, нет, если она спросит, у кого были причины, ответ окажется таким же.
  - Ну тогда предлагаю вот что: выходи-ка ты в город и гуляй с довольным видом, чтобы все, кто мог, узнали, что ничего с тобой не случилось.
  - Нет!..
  - Тогда тому, кто всё это затеял, придётся травить тебя заново...
  Багой вздрогнул и выронил увесистый ключ. Маша еле спасла ногу.
  - ...Тут-то мы его и вычислим.
  - Ты так уверена?
  - По крайней мере, это будет проще, чем если мы запрёмся тут и сядем умствовать: у того был мотив, у этого, у пятого, у десятого... Ты хочешь вообще этой сволочи в глаза посмотреть?
  - Если честно - не очень.
  - Как хочешь. Ну я пойду. Хочешь - заночуй у меня.
  - Ничего, я привык спать с ножом под подушкой, - Багой съехал спиной по двери и сел на пороге. - Сил моих больше нет...
  - Тем более надо свернуть это дело - и поскорее.
  Дома Маша обложилась книжками по истории и в каждой высматривала раздел "Походы Александра Македонского". Освежить в памяти, кто же там действующие лица. Походу, Багоя она тогда обвинила зря, потому что Дария убил не полководец Набарзан, а бактрийский сатрап Бесс, которого она чуть не перепутала с евнухом Бетисом... Хотя без Набарзана наверняка не обошлось... В общем так. На фига ей эти книжки, десять раз перековерканные, как в игре "Глухие телефоны", если вся эта компания сейчас у неё за стенкой...
  Маша принесла чайник в комнату, воткнула вилку в розетку от ночника, запустила пальцы в пакетик с сухариками... "Покушение" - глупое слово. Их нельзя убить - они уже мертвы. Можно только замкнуть, закольцевать, заставить повторять. Помучать. Древний Восток у нас гуманизмом не отличался...
  Кипяток заполнил чашку с отколотой ручкой, чайный пакетик никак не хотел тонуть.
  Ладно. Наплюём на теорию. Что она видела и слышала во время своих прогулок? Город большой, людный, наверняка все друг друга знают, сарафанное радио работает только так... Стражники говорили про двух царей... Они что, делят один дворец? И с кем живёт Александр? Не, Гефестион - это святое. А жена? Статира, Роксана... Интересно, гарем там есть? Вот где рассадник сплетен... Так, пляшем от дворца.
  Маша не знала, долго ли спала: на часы ради чувства самосохранения не смотрела. Разве что проснулась с книжкой на груди, и под боком что-то кололо. Сухарики.
  Багой, похоже, вообще не спал - клевал носом перед зеркалом, замазывая синяки под глазами. Маша не стала тормошить его насчёт аутентичного наряда и на разведку пошла в чём была: в белом сарафане в пол с сине-чёрным принтом из роз и дешёвеньком индийском парео, с переходом от нежно-голубого к ультрамарину. Подчеркнём цвет лица. Маша была тёмненькой и при правильном макияже вполне походила на местную. Публика там разношёрстная.
  Купила по дороге фиников у мальчика-разносчика, едва не попала под колесницу и свернула на знакомую уже улицу. Там её отогнал плёткой конный отряд и полетел по следам колесницы.
  - Держи на Куллаб! Там развилка! Подрежем! - орал предводитель, перекрывая грохот копыт.
  Вечно что ни дорога, то приключение.
  У веранды, увитой жасмином и фуксией, прохаживался туда-сюда какой-то грек. Прямо на ступенях дворца сидела длинноносая женщина с корзиной и куталась в толстый плащ. Мужчина откровенно заглядывал в окна, и надежды его не были тщетны: в тёмном проёме на мгновение показалась чья-то фигура, исчезла, и раздался вопль:
  - Сгинь с глаз моих! О боги, за что?!
  Показалась вторая фигура и перегнулась через подоконник: ещё один грек. Или македонец. И повторила, но уже спокойнее:
  - Сгинь. С глаз.
  Прохожий и не думал сгинуть. Он скрестил руки на груди и ждал.
  Из окна вылетела скамеечка. Которую обычно ставят под ноги - Маша видела на иллюстрациях. Женщина с корзиной вскочила и спряталась за мужчину.
  Звуки борьбы за окном утихли, и пара села завтракать прямо на ступенях. Привратники только вздыхали и облизывались на фрукты и ветчину.
  Наконец Машу заметили.
  - Ты что здесь делаешь? - спросила женщина. На ней был греческий наряд, но внешность выдавала полукровку.
  Маша решила прикинуться дурочкой и скромно потупилась:
  - Я лишь хотела узреть царя царей...
  Ещё немного, и они синхронно покрутят пальцем у виска.
  - Подойди поближе, и не только узришь, но и получишь благословение, - женщина поддела носком скамеечку. - Хорошая вещь, Клит. Давай себе возьмём.
  Клит подумал и кивнул.
  Аккурат между ними и Машей упала на лестницу табуретка.
  - А вот и твоё благословение, девушка. Можешь забрать, правда. Нам так на прошлой неделе хороший светильник достался.
  Клит снова кивнул.
  В окне замаячил новый силуэт. Женский.
  - Клит, заклинаю тебя, покинь это место и не возвращайся, - апатично сказала она.
  Клит и его спутница взяли по яблоку и приготовились слушать.
  - Тогда объясни, чего ты хочешь, - бесцветным голосом повторила посланница.
  Клит показал на свой рот и развёл руками.
  - Александр не выйдет к тебе, ему нездоровится.
  "Поезд Москва - Владимир отправляется с третьей платформы", - вспомнилось Маше. Она закрылась вуалью, чтобы поулыбаться.
  А вот и прибытие поезда. То есть конного отряда. С колесницей на буксире. Человека в пурпурно-золотой одежде отцепили от поводьев, подняли за руки и за ноги и понесли к восточному крылу. Остальной эскорт салютовал девушке в окне. Та меланхолично ответила на приветствие.
  Маша откусила сладкий финик и со спокойной душой присела на табуретку. Кому-кому, а этим - явно не до Багоя.
  
  - Что это? - растерялся юноша, когда увидел у подруги под мышкой инкрустированный финикийским стеклом и халцедонами предмет интерьера.
  - Милость великого Искандера. Мне кажется, его подозревать бессмысленно. Дария и Клита - тоже. Они слишком заняты своими проблемами... Я купила новых фиников.
  - Вот и славно. А я сварил рис. А ещё позвал лекаря...
  - Умница! Всё, утка запущена! Процесс пошёл!
  - Какая утка?
  - Ну, новость. В смысле, ложная новость. Враньё. У нас так называют.
  - Да, чтобы знающий человек мог подтвердить, что мне якобы стало плохо, но не насовсем.
  - А лекарь достаточно болтлив?
  - По крайней мере, мне без устали молотил о погоде.
  - Класс! Супер! - Маша подбросила табуретку.
  - Э... это латынь?
  - Да! Значит: всё просто здорово!!! - Маша повисла у него на шее и запрыгала на одной ножке.
  - Подожди, самое главное впереди. Пойдём, за столом расскажу.
  Апатичная девушка в окне оказалась Статирой. Своё наказание она уже понесла: припадки мужа, паника отца и сестра Парисатида, кукарекающая по утрам на крыше, замучали её до смерти, если такое выражение применимо. Роксаны здесь не было, и многие приближённые македонца вздохнули с облегчением. Характером она покруче всех их вместе взятых, но на нет и суда нет. Ещё минус один.
  Багой много думал, кому это может быть именно выгодно: простая месть по сю сторону забвения обесценивалась, враги вечно бы жили бок о бок, исходя злобой. Бетис всегда был слишком далеко, хватало забот и в Газе, а положение Багоя не сильно на него влияло. Скорее Багой мог бы равняться на него. Набарзан обязан ему жизнью, и если бы не наговор, молодой евнух ещё не единожды замолвил бы за него словечко. Но сейчас он полководцу бесполезен. Зато много знал о жизни полководца после Дария. Вопрос лишь в том, интересно ли это Дарию и захочет ли он видеть Багоя. Бесс из Бактрии имел зуб на обоих правителей, равно как и они на него. Ему как никому было выгодно настроить всех троих друг против друга - вместе с вашим покорным слугой, потому что Багой о нём знает много занятного. Тот у него часто гостил. Сатрап Египта задолжал ему денег. Сатрап Вавилонии проболтался по пьяни, что золотой гребень, индийские мази и ещё кое-что в подарок прекрасному юноше справил на средства из царской казны. То есть они должны бы пойти в казну, но задержались в кошельке. Багой исправно брал подарки, что-то пожертвовал потом на содержание триер, а что-то и нет. Сатрапа Армении он привечал как друга Дария. Но тип премерзкий, к тому же переманивал у Кодомана гирканских наёмников. Оксатр, брат царя, догадывался, что Багою многое известно, но от Дария это скрыто, а значит, Багой его брата обманывает и милости такой не достоин. Гефестион просто его ненавидел - за то, что он нежится на коврах и не воюет, а ещё хорошо умеет танцевать и ставить танцы и как хорег побеждает во многих состязаниях. Парменион скрежетал зубами от зависти, якобы не смог лучше пристроить трёх своих доблестных мальчиков - хотя куда уж лучше, разве что владыками морскими. Зависть мальчиков прилагается. Клит терпеть его не мог, как не выносил всех томных персидских юношей и вообще всё томное и персидское. Антигон вообще не считал азиатов за людей. Селевк приставал к нему и получил отказ. Он же первый обвинил Багоя в убийстве Александра... У Кассандра, Лисимаха и прочих тоже были свои причины...
  Маша ела руками рис на топлёном молоке и грела уши.
  - Как ты умудрился половину из них пережить?
  - Не спрашивай, Мариам. Не спрашивай.
  Ряды не сильно поредели, и нужна была ещё вылазка. Сплетни мы уже знаем, теперь нам нужно вместилище и средоточие новостей. Базар. Торговая площадь.
  Маша изображала привередливую покупательницу, чтобы обойти побольше рядов и поторчать у каждого прилавка. Иногда хотелось открыть рот, чтобы уравновесить давление на барабанные перепонки.
  Сначала она охотно откликалась на наглость зазывал, но наконец устала и решила просеивать белый шум. С такой мыслью она пробивала путь к зеленщикам, когда натолкнулась на знакомую уже спутницу Клита. Она увлечённо болтала с глубоко беременной персианкой со следами удавки на шее и миниатюрной темнокожей индианкой, говорившей обо всех в третьем лице.
  Длинноносая её узнала.
  - Она из гарема? Новенькая? - спрашивали восточные подруги.
  - Меня зовут Мариам, - продолжаем играть дурочку. - Нет, мне не выпало чести жить во дворце...
  - А кто твой хозяин?
  - Багой сын Фарнуха...
  - Багой завёл себе невольницу? Зачем это? - рассмеялись старшие женщины. Только индианочка смотрела с почтением. Наверно, из-за Машиной масти. Аватара Вишну.
  - Ты из Фракии?
  - Из Скифии.
  - Ух ты! А почему же ты не в оленьих шкурах?
  - Мы носим их в холодное время...
  - Сати, отстань от девочки. Приодели, и замечательно. А это ведь не вышивка, это покрашено...
  Сати звали персианку, её господином был Набарзан. Рабыню Клита звали Алкмена, она была наполовину мидянка - и самая старшая среди них. Рупа из долины Ганга принадлежала Оксатру.
  - А как погибла Мариам? - спросила Рупа.
  - Повесилась, - односложно ответила Маша. - А ты?
  - Рупа случайно обкормила собаку господина, собака умерла, и Рупа наложила на себя руки. Господин всё равно бы убил Рупу, лучше Рупа сама.
  - А мне крепко помогли, - подхватила Сати. - Я даже не успела стать его наложницей. Зато успела здесь, - погладила живот.
  - А я от лихорадки, - созналась Алкмена. - С тех пор всё время знобит, а приходится ходить везде за господином. Эх, видно, при жизни я слишком много болтала, раз сейчас отдуваюсь за двоих.
  - А у меня новые серьги, - поспешила похвастаться Сати. - Господин обещал ещё одни, если будет сын.
  Женщины приникли к её ушам, любуясь бирюзой и яшмой.
  - Смотрю, он у тебя в хорошем настроении, - подбоченилась Алкмена.
  - О да, как понял, что может отправить Дария на покой. Вечный страх царя играет ему на руку. Объявит безумцем...
  - Да все и так знают.
  - Дарий очень красив. Рупа видела.
  - Он от тебя ещё не драпанул? Так вот, это совсем другое дело. Одно дело, он бегает сколько и куда хочет: мало ли, вздумалось. Другое - когда объявят. Тогда быть мне царской наложницей. Или хотя бы наместничьей.
  - У царя Дария есть ещё брат, - напомнила Рупа.
  - Как есть - так и будет. Дадут сатрапию в родной Армении - и успокоится. А если мой будет только наместником, то царская семья вообще никуда не денется...
  - Ты думаешь, они договорятся? - Алкмена обняла корзину обеими руками.
  - А почему нет?
  - Потому что я их знаю как облупленных.
  - О да, с македонской осадной башни всегда виднее.
  - Да мне плевать на твои уколы. И на господина твоего. С осадной башни.
  - Нельзя так непочтительно, - вмешалась Мариам, прежде благоразумно молчавшая.
  - Это тебя твой евнух вежливости учит? Как господам угождать?
  - Сати очень злая, - в робком негодовании сказала Рупа. - В такой злости нельзя воспитывать детей, иначе в следующей жизни дети родятся низшими тварями.
  - А ты у нас добренькая.
  Рупа пискнула и спряталась за Алкмену. Но не от Сати, а от огромного чёрного пса, который перепрыгнул через прилавок и стал обнюхивать всех четырёх - видимо, в поисках съестного.
  - Пусть кто-нибудь прогонит собаку, - умоляла индианка. - Рупа боится собак.
  Пса отогнал Клит - и подёргал Алкмену за плащ. Она скроила рожу, пока стояла к нему спиной:
  - Мне пора, девочки.
  И через секунду ясно улыбалась господину:
  - Уже иду.
  Персианка с индианкой ушли вдвоём: вторая в ужасе вцепилась в первую и озиралась по сторонам - не догоняет ли их страшный пёс.
  Маша-Мариам смело двинулась сквозь толпу. Отрицательный результат - тоже результат. Если практически ни о ком не говорят, значит, внимания они в данный момент не заслуживают.
  Заметьте, об Александре никто и не вспомнил.
  А Набарзан и Оксатр, естественно, после царя самые влиятельные люди.
  Только ни фига ей это не даёт...
  
  - Остался последний шаг, самый рискованный, - излагала Маша, выгружая из корзин дыни и сельдерей. - Ты собираешь их всех...
  - Каким это образом? - Багой отвлёкся от цитры - игрой успокаивал нервы.
  - Ну уж это ты сам придумай. Делай что хочешь, но пусть приходят все: и враги, и... не совсем враги. Твой главный недоброжелатель этого точно не пропустит. Такой шанс: куча народа, у всех мотив, подозревать можно любого...
  - А если он просто раба подошлёт?
  - А я на что? Ты следишь за гостями, я - за прислугой. Меня уже некоторые знают как твою рабыню.
  - Ну смотри. Ты сама согласилась.
  - Если заказчик среди гостей, то я несу тебе отравленное блюдо и ему подаю точно такое же. Спотыкаюсь, на меня все ругаются, ты обещаешь меня наказать и предлагаешь взамен твоё блюдо. У вас ведь от угощения не отказываются?
  - Не принято. Иначе хозяева обидятся.
  - Ну вот и посмотрим, что делать будет.
  - Н-ну, хорошо. Уговорила. Только учти, я тебя ударю за провинность.
  - Только не больно.
  - Как получится.
  - Замётано. А пока с тебя - всех собрать. Я готова носить приглашения.
  
  К дню "икс" готовились тщательней некуда. Мало того, что разрывались между двумя огнями - печью и плитой, и Маша под таким предлогом приобрела кухонный комбайн, иначе руки отваливались, - Багой должен был предстать перед заклятыми друзьями во всём блеске. Он загодя вымыл волосы молоком со сметаной, спал на подголовнике, чтоб не испортить причёску, перекрасил ногти на руках и ногах, заготовил уже известное ячменное тесто с цветочной водой пополам, растёр в порошок, снова развёл водой и вооружился всевозможными кисточками.
  - Зачем? У тебя же замечательный цвет лица! - протестовала Маша.
  - По вашим варварским меркам. За время наших с тобой прогулок я ужасно загорел. Пока загар не сойдёт - придётся замазывать.
  - Но зачем превращать лицо в маску?
  - Замолчи. Много ты понимаешь, - бросил он, накладывая очередной слой штукатурки.
  Ну-ну. Посмотрим, кто из нас замолчит. Примерно через час. Когда эта прелесть подёрнется корочкой.
  - Только куски поменьше откусывай. Нехорошо как-то при гостях трещинами пойти.
  - Слушай, ты просила тебя научить - вот смотри и учись.
  Потом надо было промокнуть лишнюю влагу, подсурьмить брови, подвести глаза сажей и толчёным малахитом, позолотить веки, подрумянить щёки, подкрасить губы, посыпать блёсточками волосы, обвешаться лучшими (читай - самыми тяжёлыми) украшениями...
  Маша поняла, что не выдержит до конца, и пошла посмотреть телевизор.
  
  Ох, и пришлось же ей побегать. Когда многострадальный замок спрятал зубы перед первыми гостями, девушка просто валилась с ног. Шутка ли - в доме, прежде полном прислуги, управлялись теперь они двое.
  Маша даже радовалась, что Парменион с сыновьями наотрез отказался прийти. Старик сказал, что скорее предпочтёт умереть во второй раз, чем явится в этот дом. Конечно, это могло ничего не значить. Но интуиция нашёптывала, что всё-таки - минус четыре.
  Антигона Одноглазого разыскать не удалось: наверно, где-нибудь уединился, чтоб не дышать одним воздухом с восточными народами. Все отзывались о нём именно в таком ключе.
  Селевк пришёл из вежливости - с пышной свитой, которая ни черта не делала, нет бы хотя бы вина налить.
  Кажется, из соратников Александра это всё.
  Чуть позже, вопреки прогнозам, явились Клит с Алкменой - по-спартански, то есть по-македонски, просто - и Дарий в окружении телохранителей. Он блистал золотом, и пурпурными одеждами, и, чего уж там, внешностью - Маша еле отклеила от него взгляд, чтобы покинуть зал и проследить за бараниной - но нервно озирался и при каждом шорохе брал низкий старт. Санитары, то есть телохранители, мягко, но настойчиво удерживали его под руки и усаживали обратно.
  По правую руку от Дария - Оксатр. Кроме того, что он ест мясо вприкуску с острым перцем, ничего ненормального Маша за ним не заметила. Рупа у ног господина довольствовалась овощами.
  Бетиса принесли на носилках: следы пыток до сих пор кровоточили.
  Беса по-египетски прикатили на брёвнах, потому что левая половина его тела представляла каменную статую. Нерукотворный полупамятник положили на бок и дали камышовый стебелёк вместо соломинки.
  Набарзан парил в воздухе, плавно растворяясь в окружающем пространстве ниже колен.
  Сатрапу Вавилонии так и не удалось поесть, потому что все яства, каких он касался, моментально превращались в золото.
  Ерванд Армянский тоже ничего не ел, но кровожадно косился на соседей...
  Об остальных умолчим.
  Багой перецеловал всех в щёки или в губы, его спрашивали, кто искренне, кто с иронией, почему он так долго затворничал: не потерял ли красу и здоровье после яда. Хозяин лучезарно отвечал, что нет, и прибавлял, что цикута хорошо лечит столбняки и истерию. Маша смеялась в паранджу и приправляла жаркое шафраном.
  Даже после закономерного вопроса, зачем ему рабыня, Багой хранил бесстрастие. И Маша даже знала почему.
  Сама она, глядя на эту братию, уже готова была простить им всё. И не знала, сравнивать себя с Маргаритой на весеннем балу или с медсестрой в Кащенко. Испытывая гордость за Багоя и, соответственно, за себя, она суетилась вокруг стола и котла и лелеяла надежду вычислить преступника.
  Гости оказались более сострадательными, чем она думала, и отправили своих рабынь на помощь. Так среди котлов, сковородок и шампуров вновь собрались Мариам, Сати, Алкмена и Рупа. Маша готовила соус, монотонные движения убаюкивали, и цель всего мероприятия начала забываться. Алкмена чистила гранаты, пытаясь, согласно рецепту, найти у них мякоть. Рупа отказалась следить за мясом, потому что не хотела быть палачом несчастной коровы, и Сати послала её за водой, встав у жаровни сама.
  От Рупы и здесь толку не оказалось. Она влетела обратно, расплескав всю воду, и запрыгнула на стол. Дверь моталась на петлях туда-сюда и беспрепятственно впустила чёрного пса. Он деловито принюхался и начал шарить по тарелкам.
  - Безмозглая обезьяна! - завопила Алкмена. - Слезь со стола и запри дверь!
  - Рупа не виновата! Рупа боится собак!
  - Ну прогоните эту свинью, у меня руки грязные!
  Пока Маша путалась в зоологии, а Сати хваталась то за живот, то за шампур, белый котик Багоя, заглянувший на огонёк, видимо, в поисках фиников, превратился в шипящий мохнатый шар и полоснул пса по морде. Тот заскулил и смылся.
  В зале Багой пресёк её извинения за подгоревшее блюдо и указал на Оксатра: тот недавно отлучался и вернулся с поцарапанным лицом, злой как собака... От этого сравнения Маша мгновенно проснулась, понеслась как ошпаренная на кухню и стала вспоминать, куда успел ткнуться носом чёрный бродяга. Кажется, крутился над кувшином...
  Дальше - всё по плану. Маша подала вино, споткнулась, залила Оксатру парчовый халат, словила дзен от подзатыльника... Конечно, Оксатр уступал Багою право первым выпить из уцелевшей чаши... Повисла неловкая пауза, на Машу снизошло озарение - от подзатыльника, наверно - и она притащила с кухни кота. Кот явно узнал запах и зашипел. Оксатр прыгнул на него, и кот с собакой долго катались клубком по залу. Дарий сорвался было с места, но его подхватили восемь пар рук и держали до конца действа. Ерванд тоже не мог усидеть, поэтому первым поймал бойцов. Кота отвоевал Багой, пса не дали съесть остальные. Рупа живенько пошныряла по кладовке и принесла ошейник. Оксатра посадили на цепь у ворот, но этим вечер не завершился. От избытка впечатлений Сати начала рожать. Алкмена с удовольствием хлопнула у мужчин перед носом кухонной дверью...
  А дальше Маша ничего не помнила, потому что, кажется, прикорнула в уголке.
  Её растолкал Багой и процедил сквозь зубы, что родились близнецы. Ему требовалось умыться, а весь дом до сих пор стоял на ушах. Маша додрёмывала у косяка ванной, пока не выяснилось, что горячую воду опять отключили.
  Тихонько матерясь, она пошла ставить чайник.
  
  
  III. Соседка сверху
  
  Так дом Багоя приобрёл сторожа. Хозяин поставил Оксатру беседку, где он мог ночевать и в собачьем, и в человеческом облике, и удлинил цепь. Брату персидского царя ничего не оставалось, кроме как нести службу. Если же он в отместку подсказывал что-то ворам, то оставался без еды. Впрочем, и так кот иногда таскал у него кости.
  Лето набирало обороты, садовые ограды ломились от фруктов и ягод. У Маши на кухне скопилось два тазика инжира, ведро вишни, штабеля дынь и курганчик яблок. Всё это нужно куда-то деть. Свежие плоды на завтрак, обед и ужин как-то приелись, и Маша купила сразу десять килограмм сахара.
  Ни в одну посудину вся вишня не вмещалась. Маша вспоминала, был ли у неё в хозяйстве медный таз. Перерыла всё. Безрезультатно. Багой уже согласился одолжить большой казан, тем более что Маша на днях опробовала его на крыжовнике: не оборвать заброшенные кусты во дворе было грех - как вдруг спросил:
  - А на чердаке ты не смотрела?
  - Откуда здесь чердак? Надо мной - другие квартиры.
  Молодой человек указал вверх. Задрав голову, Маша заметила в потолке (они были на кухне) квадратный люк.
  - Что за?..
  - Давай посмотрим.
  Вот неугомонный. Недавно от яда спаслись - новых приключений подавай.
  - Тебе это точно надо?
  - Это надо тебе. Я-то вполне доволен котлом у себя на кухне.
  - Принесёшь стремянку - так и быть.
  Багой по привычке картинно всплеснул руками и поплёлся за лестницей.
  Люк был не заперт, из щели веяло горячим песком и краской. Толчок обеими руками - и в глаза ударяет безумная лазурь. Нет, не небо. Комната. Мансарда. Стены выкрашены в ярко-голубой, деревянная мебель не первой свежести, да и прибраться не мешает...
  - Эй! Что там? - спрашивал снизу Багой.
  - Залезай - сам увидишь, - Маша преодолела подъём до конца и дождалась друга.
  - Ничего себе, - оглядывался он. По двум верстакам и столу раскиданы тюбики с краской и кисти, просветы между мебелью заставлены деревянными и каменными фигурками, а то и просто столбами со зверским лицом. Посреди пола валяется тёмно-зелёная юбка с ярко-жёлтой полосой, по скошенным стенам развешаны свободные пёстрые платья, и шали с кистями, и жёлто-красные пончо с каким-то инко-ацтекским орнаментом. У одной из вешалок "плечи" слетели с крючка, наверно поэтому юбка и оказалась на полу. И, венец композиции, в правом углу в окружении корзин для белья и мусора, - мольберт. Женский портрет на холсте. Резкие черты, смуглая кожа, только над сросшимися бровями - незаполненный "медальон". Маша застыла перед картиной, вспоминая, где могла видеть такое лицо; Багой осторожно дотрагивался до кисточек.
  - Эй, девочка, - нежданно прогремело сверху, - скажи своему caro, чтобы не хватал тут ничего.
  На подоконнике единственного в крыше окна, распахнутого настежь, сидела смуглая женщина в чёрной короне из кос и в кофейно-коричневой юбке с воланом. Курила сигару через мундштук. С плеч свисал жёлто-красный индейский платок.
  - Извините, - пожала плечами Маша.
  Женщина улыбнулась и стряхнула пепел прямо на скомканный недогрунтованный холст поверх кушетки. Порыв ветра ударил ей в спину, и шаль на плечах колыхнулась, расправилась - жёлто-красные крылья взмахнули, как у какого-нибудь ангела с деревенских ретаблос - и незнакомка порхнула к гостям.
  - Фрида. Меня зовут Фрида.
  - Фрида Кало? - вырвалось у Маши.
  - Ты меня знаешь?
  - Конечно. Со школы.
  - А меня уже изучают в школах? - кокетливо покружилась на носках. - Я думала, только в художественных училищах.
  Багой в недоумении смотрел на обеих.
  - А вы, я вижу, из разного времени. Ты, девочка?
  - Я из начала следующего столетия. Следующего за вашим.
  - А ты?
  - А он из древней Персии.
  - Ясно, - тонкие цепкие руки взяли его за локти и развернули у свету. - Слушай, я хочу написать тебя.
  - Ты художница?
  - Да. Знаешь Сафо? Вот я - почти то же самое. Только стихов не пишу.
  - А вас не удивляет, как мы к вам попали?
  - Нет. У меня таких дверок ещё две. Вот эта, - мундштук указал на заколоченное досками в два слоя окно, - к майя. А эта, - на облупившийся комод, - в Россию, девочка. В Советский Союз.
  - К моим прадедушкам.
  - О, да ты русская? Ах, да что же я! Садитесь, - ловким движением одной руки она подвинула все рисовальные принадлежности, а другой - выдернула из-под стола скамейку. - Но у меня только матэ и фасоль: сегодня ещё ничего не готовила.
  Уже на пороге она обернулась, сложив крылья:
  - Ты рисуешь?
  - Нет.
  - А ты, мальчик?
  - Я танцую.
  - Прекрасно. Я научу тебя танго.
  Узнав подробней, кто они, Фрида только захлопала в ладоши:
  - Какие эпохи сошлись в моей хижинке! Поднимаю за это бокал матэ!
  Ароматный напиток так и не усыпил Машину бдительность:
  - А можно, я теперь вас спрошу?
  - Конечно.
  - Вы выглядите такой... счастливой. Вам здесь и правда хорошо?
  - Конечно. Я по-прежнему рисую. Спина не болит, ноги целы, не надо носить этот дурацкий корсет. И у меня наконец-то есть крылья. Всегда мечтала.
  - У неё что, вторая молодость? - спросил Багой, когда они спустились к Маше.
  - Нет, она по жизни такая, я читала.
  - Дай тоже почитать.
  - Не вопрос. Вечером занесу.
  Она достала из-под энциклопедий и словарей альбом художницы, прочитала на форзаце надпись гелевой ручкой: "Машульке от мамы и папы с окончанием школы" - и разрыдалась.
  Другой раз она не сдержала слёз, когда Фрида рассказывала о своих родителях.
  - Извини, я не думала, что всё так сложно.
  Багой тоже не выдержал:
  - А у тебя всё всегда легко?! Ты вообще думаешь?!
  - Не кричи на меня! Командуй одалисками в гареме. Что мне, из-за неё родителей забыть?
  Чтоб искупить вину, она показала свои картины. Сахар закончился, а с ним и фруктово-ягодная эпопея, новых занятий они себе не придумали, и вполне готовы были целый день посвятить экскурсии. Новых работ оказалось немного: летящая Фрида над океаном между двумя берегами - жёлто-каменистым, уставленным ацтекскими статуэтками, как её комната, и коричнево-зелёным, где среди ландшафта угадывались атрибуты европейской культуры. Картина называлась незамысловато - "Полёт", идею подсказала встреча с Марком Шагалом. Во второй холст по диагонали вписано мансардное окно, проросшее лианами, цветами, в него заглядывали обезьяньи мордочки и маски мексиканского Праздника Мёртвых. На третьей - Фрида, меряющая крылья разных цветов и фасонов. На четвёртой - праздничная улица.
  Наливая гостям кофе в одну чашку на двоих, Фрида призналась, что автопортреты поднадоели. Хотелось заняться просто портретами. Чем харáктернее - тем лучше.
  - Тогда добро пожаловать в Вавилон, - Багой отхлебнул кофе первым и передал удивлённой Маше. - У нас там такие...
  - Типажи?
  - Вот именно. Могу лично проводить тебя к Дарию во дворец. Только разговаривай потише и не делай резких движений. Собственно, ты можешь попасть и на половину Александра. Скажи, что ты ученица Сафо...
  - Спасибо, я лучше пройдусь по какому-нибудь рынку.
  - Поверь моим словам, ты много потеряешь, отказавшись увидеть вельмож...
  - Это точно, - подтвердила Маша.
  - Заманчиво, - улыбнулась Фрида.
  - А этот портрет? - напомнила Маша о незавершённом полотне.
  - "Диего в моих мыслях". В очередной раз Диего, и снова Диего, и навсегда - Диего, - Фрида облокотилась на скатерть и закурила. - Если неприятно, я перестану.
  Но гости не возражали, и сигара не потухла.
  - Эту картину я пишу... уже не помню сколько лет. Осталось самое главное - Диего. Но я, чёрт возьми, не помню его лицо! - Фрида вскочила и зашагала вдоль длинного узкого стола.
  - А вы не можете с ним встретиться? - осторожно спросила Маша.
  - Знаешь, сколько я искала его? Я видела Сальвадора, Миро, Пикассо, всех этих бездельников с Монмартра, футуристов, Шагала, Татлина, "Ослиные хвосты", "Бубновые тузы", соцреалистов... чтоб им... не хворать... Всех! Всех! Но не Диего! - она оторвалась от пола. - Его здесь нет! Нигде! Вы понимаете? Нигде!
  Она заметалась по воздуху, путаясь в гардеробе, и стонала подстреленной чайкой.
  - Диего! Любовь моя - и смерть - Диего! Неужели он всё-таки меня бросил?!
  Упала на половицы. Подол и крылья расстелились, не подпуская к ней с утешениями.
  - Как я посмела тебя забыть?!!
  В этот момент изнутри комода постучали. Фрида вытерла слёзы руками, а руки - подолом и пошла открывать.
  Придерживая шляпку-клош, вылезла на свет рыжебровая дамочка с красной косынкой на шее и в прямой длинной юбке.
  - Фридочка, я на минутку. Забыла книгу.
  Хозяйка молча отыскала вещь на столе.
  - Ах да, пока не забыла: Володенька с Додей и Каменским затеяли новое турне. Жаждут наведаться в Латинскую Америку. Пароходом так дорого - можно им воспользоваться твоей дверцей?
  - Конечно.
  - Что такое Латинская Америка? - шепнул Багой.
  - Дома карту покажу, - шепнула в ответ Маша.
  - Что-то вы мне положительно не нравитесь, товарищ Кало-де-Ривера.
  - Я сегодня не в настроении. Увы.
  - Аха. Понимаю, - растягивая слова и кивки, проговорила дамочка. - Ну мы можем на тебя надеяться? С нас причитается - всё, что захочешь.
  Фридина очередь кивнуть.
  - Ну давай, выше нос.
  Фрида приникла к её уху и что-то шепнула. Гостья торопливо поправила левый чулок и сделала всем ручкой.
  - Привет товарищам!
  Фрида закрыла за ней. Ключом на два оборота.
  - Редкостная стерва, - вернулась за стол. - Он ей: "Лилёнок", "кошечка". А она? "Ничего, ему полезно пострадать. Напишет новые стихи".
  - Я читала эти стихи, - Маша уже догадалась, о ком идёт речь.
  Багой догадывался, что очень и очень многое пропустил.
  Сошлись между собой на том, что женщине для хорошего настроения нужно побольше сладостей к матэ и почаще отвлекаться от рефлексии.
  Поэтому, когда Фрида в очередной раз пристала к персу с просьбой раздеться и попозировать, Маша подавила желание рассказать анекдот о девушке и трактористе ("Представьте, вы приехали на море отдыхать, а кругом трактора, трактора..."), вручила баночку варенья из крыжовника и предложила выйти на пленэр и поискать натуру.
  Фрида с альбомом, карандашом и палочкой угля опустилась в свой подвал - он же Машина кухня - и скоро оказалась по ту сторону ковра.
  Багой отворил перед ней дверь, обещая прогулку по городу. Сидевший на ступенях Оксатр поджал ноги.
  - А это что такое? - встопорщила перья Фрида, увидев человека на цепи. - Это же... бесчеловечно! Что за деспотия?!
  - Обыкновенная. Восточная, - сказала Маша. - Персидская империя называется.
  - И правят тут целых два деспота, - подхватил Багой, - Александр и Дарий. А это, любезная гостья, брат Дария, пожелавший меня отравить. Сейчас он отбывает наказание.
  - Он подозревал Багоя в сговоре с Набарзаном против Дария... Ну и вообще, у них давние счёты.
  Оксатр гордо отвернулся от своих тюремщиков и маленькой крылатой женщины.
  - Я хочу написать твой портрет, - обратилась к нему Фрида. - Мне нужно сделать набросок. Разденься, пожалуйста. Вся эта одежда так отвлекает.
  Оксатр не шевельнулся.
  - Эй, моя гостья хочет написать твой портрет, - с плохо скрываемым удовольствием повторил Багой. - Если он сказала: раздевайся - значит раздевайся. Переживёшь, не переломишься. Чьи слова, о светлейший Оксатр?
  Оксатр повздыхал, помялся, превратился в собаку, вылез из многослойных одежд и живописно разлёгся перед художницей. Фрида пожала плечами и открыла альбом на чистом листе.
  Видя, что она управится сама, сын Фарнуха ушёл к Маше за атласом мира и стихами Маяковского.
  Через полчаса услышали за дверью такой разговор:
  - Я надеялась, кто-то из вас напомнит мне Диего...
  - Кто такой Диего?
  - Мой муж.
  - Ты вдова?
  - Нет. Мы разошлись.
  - Отослал тебя к родителям? Я бы не отослал.
  Фрида не отвечала.
  - Я бы ни на шаг тебя не отпустил. Одел бы в шелка, нарядил бы в сапфиры...
  Фрида не отвечала.
  В щель было видно, как они сидят в обнимку, а альбом отброшен в сторону.
  - Хочешь жить во дворце? Будешь моей? Все остальные наложницы будут целовать твоё платье...
  - Это всё не то...
  - Не смотри, что я сейчас как раб. Вся вечность наша. Я всё равно скоро вернусь к себе, и построю в твою честь храм Анаит... За каждую ночь я одарю тебя... У тебя будет всё, что захочешь...
  - Нет, это всё не то. Всё не то, - Фрида высвободилась из объятий.
  - Багой! Я хотел попросить тебя, - обернулся Оксатр, заметив наблюдателей.
  - Ты надеешься, я скоро отпущу тебя, верно?
  - Нет. Держи его крепче. Пока я не уйду, - сказала сквозь слёзы Фрида и расправила крылья.
  
  
  IV. Олений погреб
  
  Оксатр в беседке зализывал сердечные раны. Багой всерьёз задумался, не объявить ли ему амнистию. Маша вспомнила про интернет: найдёт там фотографии Риверы и торжественно отдаст Фриде.
  Полчаса работы - и пачка листов ждёт на столе. Маша постучала в потолок.
  - Фрида! Спуститесь на секундочку!
  - Мария, брось мне выкать - мы не в конторе.
  - Хорошо. Спускайся.
  Подобрав терракотовый подол с охряной вышивкой и плотно прижав к спине крылья, Фрида слезла по стремянке.
  - Боже мой! Девочка!
  Маша посмотрела на то, перед чем замерла Фрида: от линолеума в коридоре валил густой белый пар.
  - Пожар?!
  Пар, однако ж, оказался ледяным.
  Маша постучалась к Багою:
  - У меня там ещё лаз образовался!
  Багой молнией выскочил к ней: диван отодвинули от стены подальше, и больше не надо было протискиваться.
  - Бездна Тиамат?
  - Навряд ли... Но мало ли...
  - Пожалуй, я оденусь потеплее.
  Фрида тоже упорхнула за пончо.
  Совместными усилиями они оторвали вмёрзший край люка и чуть не задохнулись от мороза. Выдолбленные в бревне ступеньки вели вниз, но они были настолько скользкие, что никто не рискнул. Сбегали в гараж за раздвижной лестницей.
  Их встречали, сурово блестя синевой, замёрзшие деревянные своды. Углы закрыты задубевшими шкурами, резьба на скамейках и сундуках неразличима под наледью. Оружие на стенах заиндевело. Посреди бугристого наста - бывший очаг. У очага - ледяная статуя.
  Поскользнувшись пару раз, Фрида решила, дешевле взлететь. Остальные взяли её за руки и так добрались до середины ледяного зала.
  Сидящий человек был ещё синее, чем Маша. Волосы смёрзлись до жёсткости туго связанного веника, шкура на плечах стояла иглами, всё тело ниже локтей терялось в смеси снега и льда.
  Он с трудом разлепил ресницы и шевельнул губами. Облачко пара вырвалось в воздух и кристаллизовалось на Машином свитере.
  - Он что-то сказал? - спросила она Багоя, который запахнул поглубже подбитый мехом плащ, видавший виды в горах Индии, и наклонился ниже:
  - Я не разобрал.
  Заледеневший варвар посмотрел Маше прямо в глаза и просипел:
  - Ты не получишь меня, Хёль.
  Хёль? Скандинав? Викинг? Вспомнив, как выглядела богиня подземного мира, девушка даже обиделась.
  - Я не Хёль. Я человек.
  Но хозяин закрыл глаза и замер.
  - Пока он не обозвал нас ещё как-нибудь, предлагаю немножко погреться, - сказала Фрида. Голос, отталкиваясь от перепутавшихся длинными туловищами и шеями зверей на балках и столбах, был звонок и давал эхо.
  Услышав громкую осмысленную речь, викинг снова прошептал что-то. Багой, прильнувший ухом к его лицу, перевёл, что кремень и кресало находятся в сундуке у него за спиной.
  Сундук, естественно, замёрз. Он не был заперт, но толстая полупрозрачная корка давала фору любому замку.
  Маша вскарабкалась по успевшей стать скользкой лестнице и через пять минут вернулась с ломом из гаража.
  - А спички ты не могла принести, мудрейшая из мудрых?
  Пока Маша лазала наверх во второй раз, а Фрида ушла ей помогать и заодно погреться, Багой таки попробовал открыть сундук. На пятом ударе он согрелся, на десятом скинул плащ.
  Тем временем Маша обнаружила, что спички заканчиваются, и сбегала в магазин.
  - А побыстрее нельзя? Уже ладони к лому прилипают!
  - А по тебе не скажешь. Фрида, ты хотела, чтобы он разделся - вот, пожалуйста.
  Маша открыла коробок каминных спичек и попыталась чиркнуть. Но руки были заняты ещё одним и упаковкой маленьких. Маша чертыхнулась и передала спички Фриде.
  - К чёрту обращаться бесполезно. Помолись лучше святому Антонио, - Фрида сломала спичку. Пальцы не слушались.
  - Я думала, ты атеистка.
  - Трудно быть атеисткой, размахивая крыльями перед предками и потомками, - философствовала мексиканка, портя спичку за спичкой: слишком замёрзли руки.
  Огонь удалось раздобыть Маше. Жёлто-белый светлячок радостно мигнул на кончике спички. Маша поводила им в воздухе, не зная, куда деть.
  - Очаг, дура! - простонал перс, бросил лом и накинул плащ.
  Викинг закрыл глаза и погрузился в тихое забвение. Видимо, понял, что находится среди своих, и успокоился.
  Маша склонилась к небольшому кратеру, бывшему некогда очагом, и стала держать над ним спичку, пока мёрзлое, а потом и мокрое, дерево не зашипело. Ещё две спички просто выгнали из поленьев пар. Фрида объявила, что так дело не пойдёт, и улетела домой. Вернулась с огнивом, ведёрком угля и тремя аккуратно просмолёнными, обмазанными глиной факелами.
  Соблазн растапливать лёд с трёх концов был велик, но решили не разбазаривать тепло на целый зал, а сосредоточиться на центре.
  Фрида насыпала в каменное кольцо немного угля, и огонёк заплясал веселее. Проталина понемногу расползалась от окоёма.
  Маша поднялась за обедом и принесла термос с чаем и кастрюльку супа.
  Перекусили, погрели руки.
  Лестницу до лучших времён перенесли к очагу, чтоб не замёрзла окончательно.
  Подвинуть жильца к огню было пока невозможно, и Маша на свой страх и риск зажгла от очага новую спичку. Поводила перед его лицом. По лбу и щекам потекли струйки.
  - Нет, это надолго. Я, конечно, могу попросить у знакомого ледоруб, но нужен способ побыстрее, - возразила Фрида.
  - Пожалуй, я поняла, о чём ты, - и новое путешествие наверх. И Маша сияет от счастья, держа в руках старенький чайник. Главное, чтоб не дырявый.
  Скоро к чайнику присоединились два ведра и котелок. В них по очереди кипятили воду. Чтобы не тратить время и силы на беготню наверх, собирали снег и кололи подтаявший лёд. Кипяток сливался в объёмистый кувшин, из которого Багой аккуратно поливал скандинава.
  Маша совершила вылазку за свечами.
  Багой передал вахту Фриде и открыл ларь с помощью факела. Разморозил огниво, зажёг от него свечи и поставил в черепке на тот же ларь. Ещё один источник света и чуть-чуть - тепла.
  Отверстие в крыше залеплено снегом, решётка вот-вот проломится. Чтобы не превратить костёр в сугроб, дымоход прочистили над ведром. Буран снаружи не завывал, и решётку решили пока не трогать.
  Всё это походило на тушение пожара наоборот. Только мучительно медленно. Все трое наведывались домой пару раз в день, застряв в подземье на трое суток.
  Хозяина дома наконец разогнули и уложили у самого огня. Багой и Фрида растирали его водкой. Маша ходила с факелом по залу и искала в мокрых стенах щели, откуда могло надуть снег: углы оставались под корочкой льда.
  На второй день викинг очнулся, на третий проявил интерес к окружающему миру. Простуженным голосом посетовал Фриде, что все его олени разбежались.
  - А он сказал, как его зовут? - спросила Маша, суетясь над сосисками.
  - Я добилась только имени: Оттар.
  Оттар. Маша читала только об одном Оттаре. Заскочила домой принять душ. Сушилась перед компьютером и книжным шкафом... Поиск выдавал только Оттара-норвежца из Холугаланда. Севернее его хутора селились одни лапландцы-оленеводы.
  Ну что ж, Лапландия так Лапландия.
  В конечном счёте, какая разница, кто он? Если вы увидите человека, застрявшего в морозилке, вы же не спросите у него паспорт.
  Внутренность дома стала вновь деревянной, хотя и промозглой. Снаружи они ещё не бывали.
  Оттар принял Фриду за валькирию и спрашивал, не встречала ли она в Вальгалле его братьев Торварда и Гуннара, не знает ли она, где Ингеборг и Сюоятар. Мексиканке пришлось ответить, что кроме них четверых никого здесь нет. И что, похоже, это не Вальгалла.
  Он узнавал свой дом, но признаться в "соломенной смерти" стыдился.
  Фрида возразила, что теперь это не важно.
  Вместе со здоровьем крепло его беспокойство о хозяйстве. Он порывался проверить стада, но Фрида не разрешала.
  - Мне легче отыскать пропажу с высоты, - заявила она и скрылась за дверью.
  Оттар от нечего делать заговорил с друзьями Фриды.
  Вместе они жарили строганину и разделывали копчёную рыбу. Сквозь борьбу с кашлем делились впечатлениями о посмертии. Оттар попытался было косо глянуть на персидского юношу, но вспомнил, как глупо замёрз в собственном доме, только что вернувшись от короля англов Альфреда и не застав семьи:
  - Расписал заносчивым англам все фьорды и речки, а о зимовке не позаботился. Надо было оставить дом и идти с квенами вслед за оленями...
  Фрида задерживалась.
  Она постучалась вся иссиня-белая. Крылья поблёкли, ресницы и брови заиндевели.
  - Олени пошли за реку. Я не догнала...
  - Так. Южные жители и Оттар. Сидите дома, ешьте жаркое и не высовывайтесь. А я за лыжами.
  Иначе зачем оленеводам лыжи, если не поспевать за стадом.
  - А я? - жалобно спросил Багой.
  - Поешь с Фридой.
  - Так, ладно, - он хлопнул люком и притащил за ошейник Оксатра, объясняя на ходу, с кем и кого искать.
  - Поможешь ей загнать оленей, иначе от голода околеем.
  Пленник выдохнул облачко пара:
  - А я не собираюсь колеть от холода.
  - Пойдёшь как миленький. А то кота натравлю.
  Оксатр хищно посмотрел на Оттара, который штопал одеяло из оленьих шкур прямо на Фриде. Нить из оленьей же шерсти намотана на обломок оленьего рога.
  Маша зашнуровала лыжные ботинки и свистом позвала собаку.
  В распахнутую дверь ворвался ветер и обжёг лицо.
  Багой заслонил очаг.
  Стылая тишина щипала уши. Девушка пониже натянула шапку и прикрыла шарфом подбородок. Закроешь нос и рот - заледенеет шарф. Не закроешь - застудишься.
  Полярное лето вроде бы кончилось, но для такого мороза всё равно рановато.
  Солнечный свет растекался меж облаков, как масло в каше. От холода в глазах всё расплывалось. Маша зажмурилась. Слёзы покалывали.
  - За мной! - оттолкнулась палками.
  - Я тоже была в Англии, - призналась Фрида.
  - А ты встречала уэссекского кюнинга Альфреда?
  - Нет. Не застала.
  - Говорят, он стал куда менее заносчив, чем в юности.
  - Англичане всегда были заносчивы.
  - Представь, он пишет на латыни.
  - Правда?
  - А сама ты откуда?
  - Из-за океана.
  - Из Биармии? Я был там...
  - Нет же. На западе, за океаном.
  - Там тоже есть земля?
  - Ну да.
  - Но имя у тебя германское?
  - Мой отец жил среди германцев. Расскажи об этой - Биармии. Там так же холодно?
  Диалог шёл вполголоса: Багой заснул, свернувшись калачиком на сухом мхе и шкурах. Заснул с твёрдой мыслью, что не променял бы ни одного дня за воротами Иштар и Мардука на блаженство гиперборейцев.
  Маша пыталась дышать по инструкции, как учили в универе на лыжной базе. Два шага - вдох, три шага - выдох ртом. Очень скоро она прокляла все инструкции, потому что два раза упала, объезжая бугры, и совсем сбила дыхание. Оксатр, приноровившийся бежать вслед, по лыжне, чтоб не проваливаться, забеспокоился.
  Маша села на снег по-русалочьи - боком, коленка к коленке - и потрепала чёрный загривок.
  - Да, ты прав. Я совсем туплю.
  Действительно, зачем ей все эти правила? Зачем ей дышать - в крае северного сияния, в небе Дикой охоты, на оленьей тропе? Олени провожают покойников, везут погребальные сани, несут на рогах белый цвет. Она - погонщик оленей, олений пастух. Зачем же ей дышать? Зачем ступать по земле? Как говорит Фрида, зачем ноги, если есть крылья?
  На северо-востоке маячила бурая дымка. Серые спины в белой пыли. Тяжёлые рога по осени. Клонят голову, точно берут след. Туда, где пляшут духи в высоте. Скоро рога обломают. Скоро человеку кусать зверя.
  Марьятта летела за оленями. Снег из-под копыт уже летел ей на куртку. В ушах звучала песня, похожая на крики чаек, летящая прямо в небо, или это кровь колотится в ушах? Да какая кровь!
  Она свистнула и дико взвыла. Слева, белым на белом, высились взгорья. Скалы, не скалы, но олени бегут туда. Где ветер сильнее в морду. Тем лучше. Гоним в тупик.
  - Бери вожака! Остальные за ним побегут!
  Собака, едва касаясь земли, помчалась обгонять стадо.
  Лыжница свернула раньше, у старой берёзы, где начиналась узкая гряда, из которой выглядывали точёные колья, под снегом нащупала конец верёвки, и понеслась вдоль загона, выдёргивая из наста плетённую жилами сеть. Сколько лет Оттар с братьями плёл её? Всего-то несколько ночей, только вот ночь - в полгода.
  Рядом с сетью спрятаны ещё верёвки. Намотала на локоть - арканить. Огромный бык с изодранной настом мордой нёсся прямо на неё. Пёс лаял, не подпуская к девушке, и метил в горло. Рога, широкие, как крона Иггдрасиля, зацепила петля. Олень брыкнулся, Маша успела почувствовать себя птицей. Костяная ветвь хрустнула. Маша плохо понимала, что происходит, но нашла себя у ограды, а вожака - привязанным к одному из кольев. Оленья лавина разбилась о волнорез. Об ограду. Плотину. Что там ещё строят?
  Марьятта выдернула из снега палки с широким, как у весла, концом, и понеслась на оплетённых узорами двоякоострых лыжах подбирать отставших телят.
  Сгустилась ночь.
  Девушка ввалилась в дом еле живая. Пёс перекинулся в человека и тут же упал от усталости. Ладони и ступни уже побелели. Его растёрли водкой, завернули в одеяло, налили рюмку для сугрева. Приняв на грудь, Оксатр обозвал всех чокнутыми и объявил, что ни секунды здесь не останется. А они могут мёрзнуть и дальше, если нравится. Багой, хлебнувший неразбавленного, послал его на все четыре стороны. Оксатр подобрал одежду, ответил, что слово господина - закон, и восполз по стремянке в срединный мир.
  Проснувшись поутру, Багой рванул домой, но было уже поздно. Оксатр нашёлся у Дария. Когда царя напугал очередной шум за окном, брат демонстративно лёг на подушки, сказав, что ни за кем больше не побежит.
  Женщины развели костры и в дымовых стенах принялись доить оленей.
  Оттар отдыхал в доме.
  Фрида объявила, что хочет нарисовать длинный дом, и олений загон, и Оттара. Маша заметила, что погода не самая подходящая для этюдов, и, чтобы мексиканка могла работать у себя дома, сбегала за фотоаппаратом. Поставила на таймер - юркнула к очагу, под руку Оттара, плечом к плечу с Багоем и Фридой. Потом перс попросил сфотографировать его отдельно. Свой портрет, с искрящимся в волосах снегом и посеребренной каймой плаща, он повесил на стену в спальне.
  После двух отсыпных Маша вспомнила, с чего всё началось: о фотографиях Диего она так и позабыла. Заглянув к Фриде, нашла у ней Оттара. Они курили одну сигару. Оттар открывал Винланд. Фрида дописывала автопортрет. На затейливом фоне звериного стиля - её лицо, над бровями - медальон их оленьих рогов с белокожим, пепельно-русым мужчиной. Внизу лента со стилизованной под руны надписью: "Оттар в моих мыслях".
  
  ***
  Мы живём в одном доме - и в четырёх мирах на четверых. Тогда, пока мы доили оленей, я испугалась своей охоты, плакала, что перестаю быть человеком, теряю себя и свою семью. Фрида оторвалась от вымени и погладила меня по щеке:
  - Девочка, а мы тебе кто?
  Она оказалась права. Мы живём бок о бок и совершенно друг к другу притёрлись. Я крашу волосы и ногти хной, чтоб подчеркнуть ультрамариновый загар. Багой печатает очередные фотографии. Оттар растирает берёзовую кору в красную краску - любимый цвет Фриды. А сама Фрида по-лапландски, ногтями и зубами, сучит нить из оленьей шерсти. Для того, кто теперь в её мыслях.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"