Пунктуальность - вежливость королей. Сидя напротив, пришедшего минута в минуту, виолончелиста, я мысленно примеривала ему корону. Больше было некому, вторая скрипка безбожно опаздывала, а альтист словно провалился в преисподнюю и был оттуда совершенно недоступен. С альтистом Прохоровым мы когда-то вместе учились, жили в одном общежитии и в те давние времена стали любовниками. Потом расстались, вступили в браки, но в один прекрасный день снова оказались в постели и поняли - любовь прошла, но осталось сексуальное влечение. Прошка, так я называла Игоря, был фанат искусства, кроме высокого, только женские прелести имели для него ценность. Он любил залезть ко мне под юбку, когда я разучивала партию первой скрипки, в этом он находил необыкновенное удовольствие - темп моей игры неизменно менялся с "adagio" на "allegro".
Вторая скрипка нашего квартета - Леночка. Симпатичная блондинка, внешность которой слегка портил крючковатый нос, и делал ее похожей на молоденькую, игривую Бабу-Ягу. Эту ее особенность с лихвой окупала точеная фигурка и умопомрачительный бюст, так что недостатка в кавалерах Леночка не испытывала. Родственник Яги, высокопоставленный чиновник, озадачился пристройством кровиночки, и директор консерватории, долго размышлял, куда определить не слишком одаренную скрипачку. Думал-думал, и решил создать под нее квартет. Вот так мы избежали участи оркестрантов.
"А он хорошенький... - думала я, глядя на виолончелиста, который мне очень нравился, - ...и талантливый. А корона как ему к лицу, ну просто принц!". Ожидание наедине с виолончелистом мне было безумно приятно, и я бы рта не раскрыла, если бы не видела, как его раздражает чужая безответственность.
Моим именем я обязана княжне Зинаиде Засекиной, точнее я обязана им отцу, обожавшему героиню Тургеневского романа. Я терпеть не могла, когда меня называли Зинкой или Зиной, и все мои коллеги и друзья называли меня только полным именем. Исключение делалось только Прошке, и то в интимные минуты, тот обожал покусывать меня за ухо и нашептывать ласковые прозвища.
- А не сыграть ли нам по партейке? - вдруг шутливо предложил Дмитрий.
- А давай, - согласилась я, меня всегда возбуждали дуэты, а с этим красавчиком я готова была играть до стертых пальцев.
Он установил инструмент, и провел смычком по струнам. Тягучие звуки виолончели наполнили аудиторию. Я смотрела на его разведенные колени и плавные движения рук, на пальцы скользящие по грифу... Соната Равеля для скрипки и виолончели, невероятная по своей мелодике, эмоциональности, ...и сексуальности. Тут же представилось мое тело меж его бедер, и пальцы извлекающие неземную мелодию из моей груди... Дмитрий поднял глаза, значит пора - мое вступление. И мы слились... Я вкладывала в сонату всю страсть, так некстати разбуженную виолончелистом, всю, неизрасходованную на квартеты, нежность, и он это понял. Выводя мелодию, Дмитрий смотрел на меня, не отрывая глаз. Ох, этот взгляд и рвущая душу соната, только бы она не кончалась! Звуки его инструмента проникали под кожу, уродуя ознобом тронутые солнцем плечи. Неужели он не видит, как дрожит в ослабших руках смычок, не слышит, как на высокой ноте рвется скрипичный голос?
- Зинаида?
- Дмитрий...
- Ты думаешь не о Равеле.
"Конечно не о Равеле! Разве ты не чувствуешь, что я думаю о тебе?"
- Всё. Я сосредоточилась, - заверила я. - Продолжим?
Помню, а как же! "Си" - синусоида любви, "минор" - минует нас чаша сия. Черт, а счастье было так близко!
Кто сосредоточен сейчас, так это он, на лбу пролегла морщинка, брови сдвинуты, и на меня он теперь не смотрит. Обижен? За то, что убила сонату, порвала ту ниточку, на которой держались сердца, бьющиеся в унисон музыке...
- Дмитрий?
Смычок сорвался с деки и, взвизгнув, умерла нота.
- Что на этот раз?
- Фальшивит. Подтянешь мне струны?
Он ничего не ответил, отставил виолончель и взял мой инструмент. Его скула прижала скрипку к плечу, пальцы потрогали струны минуту-другую.
- По-моему все в порядке.
"Я не в порядке! Я! Меня надо настроить, прикоснуться руками, подтянуть к себе и поцеловать!"
- Спасибо, - коснувшись его руки, я вздрогнула, и прикрыла глаза, в душе надеясь на его безумный поступок, и настолько ярко представила себе эту картину, что просто перестала соображать.
Дмитрий впервые увидел меня такой - шалые глаза, припухшие губы, прерывистое дыхание. Он положил в футляр, так и не взятую у него скрипку, и подошел ко мне. Его руки привычно обхватили женщину-виолончель, потом вдруг подняли и посадили на стол. Поцелуи, медленные, изводящие, сводящие с ума... Дмитрий легонько толкнул меня, и я почувствовала спиной прохладный пластик консерваторской мебели, вздернул вверх крепдешин юбки, обхватил мои бедра, ближе, ближе... и тут я нечаянно сбила пюпитр. Соната Равеля взмахнула бумажными крыльями и, раскинувшись, осела на паркете аудитории. Но нам было уже все равно, мы не могли оторваться друг от друга, страсть накрыла нас как штормовая волна, с головой, и била о пластиковый берег кафедры классической музыки. Мы не могли остановиться, даже тогда, когда за дверью аудитории послышался громкий голос Прошки: "Не волнуйся, любимая, никому ничего не придется объяснять, они давно уже ушли!"
В открывшихся дверях застыла пара: совершенно обалдевшая Яга, и Прошка, забывший отдернуть руку, обнимавшую ее за талию.
- Эээ... А чем вы тут занимаетесь...? - только и смог промолвить он.