Аннотация: Этот культурологический этюд заинтерисует тех, в первую очередь, кто ещё помнит о постмодерне и его ироничности.
Демьяновских Антон Анатольевич
Ирония-дерзость-злость
(идеи к развитию постмодерной чувствительности).
Одной из ошибок постмодерна была уверенность в том, что "глас" идеологов понятен и очевиден, все расклады - лишь некоторое усиление обычного знания, на которое мы без труда можем указать, с которым мы несомненно согласны. В этой форме ничего угрожающего не наблюдалось. Но не наблюдалось и всего описанного выше: большинство и не подозревало о своей постмодерности, большинство и думать не желало о каких-то опасностях. Сработало вновь древнее и роковое заблуждение всех без исключения философов - уверенность в том, что их легко понять.
Ирония свойственна новым состояниям; в моменты ярких переломов ирония несомненно интересна, хотя бы как форма отношения к прошлому, которое и не прошлое уже, а только фрагмент происходящего. Ирония незаменима и при эйфории - она одна в такой ситуации удерживает баланс интеллектуального и инстинктивного. Но по мере удаления от взрыва, теряется и эффект его восприятия. Эйфория питалась энергией смены, когда энергия стала иссякать, мы и переживаем это состояние, ирония стала так же отвердевать. Иными словами - превратилась в дерзость. Дерзость, это ирония с потерянным центром, это чрезвычайная, несбалансированная ирония, ирония, теряющая свою эйфорическую ценность. Отвердеванием дерзости будет злость, ибо в последней проявится иссякшая суть иронии; только злость укажет на весь цикл и его логичность в рамках этой структуры. Проблема в характере этой злости; последняя едва ли будет заряжена силой отрицания, или энергией чувства мести; это будет тупая злость, как говорят о тупой боли, например. Это злость, охлаждённая и поданная только на ужин. Она будет ныть в мозгах, но выход из неё окажется весьма проблематичен, ведь источником её будет казаться не остывающее тело потерянной культуры, а что-то другое, что-то неуловимое и невнятное. Вполне возможно, что её источником многие объявят открытую обыденность, и начнут отчищать мир от последней (это так похоже на современную тенденцию к стерилизации), а справившись, осознают безгрешность последней.
Надеюсь, я кажусь не слишком голословным. Но возьмём существенные примеры нашего обхождения с миром. К примеру - секс. Несомненно, ситуация с сексом изменчива в современности; достаточно вспомнить зачин постмодерна и эйфоричекую наполненность секса, его революционные порывы; позже всё стало действительно ироничным: разве не ироничными выглядели парады сексуальных меньшинств, разве не ироничны учебники по сексологии для грудных детей и пр. Что происходит с сексом сегодня - он остывает. Порножурналы на ветринах газетных киосков уже не бросаются в глаза, а вызывают лишь порыв дерзости. Дерзость есть охлождение, секс становится дерзким именно поэтому. Это можно проследить даже у мастеров искусств. Вспомните, как секс рисовал Стенли Кубрик в шестидесятых в "Заводном апельсине": он относился с иронией - под музыку Бетховена, с ускоренным монтажом; это действительно было забавно и в этом была эйфория. А что Кубрик демонстрирует в последней ленте уже нового тысячелетия, я имею в виду его "С широко закрытыми глазами": секс официозен, привилегирован, он сопровождается никчёмным ритуалом и сумасбродной обстановкой утерянного прошлого - в этом уже проглядывает усталость от оного, скука обычного и т.д. Задав сексу эйфорию, никто не подумали о том, что эта эйфория иссякнет, а наполнять эту форму всё большим и большим содержанием окажется жуткой необходимостью.
Тоже и с современной музыкой, которую в большинстве своём называют электронной. Точнее, начали когда-то называть, во времена всё той же эйфории семидесятых. Вплоть до девяностых годов эта музыка изучала саму себя, но после девяностых взрыв иронии овладел ею, энергия пропитала всю танцевальную сцену; подумать только, ритм в 140, 160, 180 ударов в минуту - невозможные для человека темпы; некоторые отличились особо и разогнали свои композиции до 360 ударов. А что сегодня с этой иронией и с этими скоростями - всё затухает, всё охлаждается; "джангл" уходит из моды, а вместе с ним и бешеный темп; авангардная же электроника, сделавшая когда-то ставку на иронию, стала ныне, как никогда серьёзной. Достаточно послушать пластинки флагманов электронной музыки, вышедшие после 2000 года (например, работы проекта "Autecre", их альбомы "Confield" и "Draft 7.30", или последние работы Ричарда Джеймса) - эта музыка попала в отчаяние, её энергия растрачена, а новых источников нет; здесь уже воцарилась грусть. Но всё станет ещё хуже, всё станет озлобленным и совершенно не ироничным. Эту злобу можно представить так: как будто рок-музыканты 60-70 годов, пишут злейший рок на темы военных действия во Вьетнаме, только происходит это сегодня, и все знают, что война только фикция, виртуальная бравада: может быть и хотелось испытать войну, но её нет, она - иллюзия, стерильный предмет издевательств над молодой кровью.
Но в чём причина всего переполоха?
Постмодерн уходя, оставил весьма неприятную тенденцию, тенденцию к усугублению. Ирония, дерзость, злость...