Последняя электричка, как обычно, радовала свободными местами. В первом вагоне я повстречал старого приятеля, которого не видел год или два. Третий вагон встретил нас шумом и гоготом. Сев на первые попавшиеся незанятые места, я огляделся: в соседях у нас майор и подполковник, вместе с ними сидели немолодые уже дамы, из разряда "неувядающих", и весело смеялись над незамысловатыми, пропитанными атмосферой армии, шутками.
Чины в погонах не долго занимали нас, разговорились о своем, минут через двадцать вышли в тамбур покурить, игнорируя полустертую надпись: "Курить запрещено ". Крепко затянулись. Мерное покачивание и перестук колес убаюкивали. Сонное такое состояние. Рядом старик попросил прикурить.
- Держи, отец, - протянул ему приятель коробок спичек.
- Не надо, у меня есть, никак привыкнуть не могу. Совсем рука отказала, - виновато кивнул он на левую, - Одной не могу пока.
- Да, -понимающе немного помолчали. Старик тоже попался из неразговорчивых.
В вагоне раздался нестройный хор, напоминающий рев. "Офицеры, офицеры наше сердце под прицелом", - самозабвенно выводили военные, хрипя и рыча в особо трагических местах. На них никто не обращал внимания, все понимали - работа тяжелая, расслабиться тоже нужно.
Мы с товарищем вернулись на свои места, я невольно позавидовал красноречию, которое проснулось у майора, а тот с каждым тостом говорил все витиеватее. Хорошие тосты о настоящих мужчинах, о дружбе, о любви, обо всем. Некоторые нагоняли на расчувствовавшихся женщин слезу, алкоголь хороший помощник в необоснованной тоске. Но хоть что, хоть как, а речь его была, действительно, великолепной, такую можно произнести в любой компании и все поймут.
- Во чешет, - восхищено кивнул приятель в сторону майора, - Наверное и в Афгане был, и в Чечне.
- Не знаю, - пожал я плечами, украдкой наблюдая за стариком в тамбуре. Тот нервно курил, прикуривая одну сигарету от другой, временами, казалось вот - вот заплачет. Гадая про себя, что могло его так взволновать, я пропустил очередной тост. Последние же слова его четко отпечатались в моей памяти: " Я пью за нас - настоящих, защищавших свою Родину, вставших под знамена не ради славы и орденов, а ради вашего покоя и благополучия. За это мы отдали, кто жизни, кто годы, но все же теперь, когда половина ее уже прожита, говорю, что я прожил ее не зря ".
Получилось так, что мы вместе с ними пошли курить.
- Молодые люди, сигареты не будет, - спросил старик у военных. Я невольно потянулся к карману, старик чем-то пришелся мне по душе. Свои, похоже, скурил, - с сожалением посмотрел я на него.
Не знаю, что произошло с головой подполковника, и было ли что у него там до этого, но он коротко без замаха ударил деда по лицу. Почти черная старческая кровь брызнула из разбитого носа. Майор вмешался, еще один удар в живот. Я оторопел, у приятеля вылезли глаза из орбит.
Ярость и умение - плохое сочетание для обидчиков. Майор по-бабьи охнув присел, прижав рукой ставшую больной печень. Электричка затормозила - впереди маленькая станция. Черт знает, какой километр.
Подполковник, раскинув руки и матерно вереща, вылетел в открытые двери, майора мы не успели выкинуть. Он за три минуты протрезвел и ничего не говоря, пряча взгляд скрылся в вагоне, откуда перешел в друго.
А на заплеванном полу, прижавшись спиной к грязной стене сидел старик, громко по-детски плача. Слезы и крупные капли крови падали на пол. Из под расстегнувшегося пальто выглядывал орден и в такт перестуку колес покачивалась медаль: "За взятие Берлина ".
Взглянул на приятеля, на его глаза наворачивались слезы.....