- Как первый лист осенний темной ночью, на землю тихо падает шурша. Так жизнь моя .....Жизнь моя....Вот шайтан! Не пишется! Рифмы не найду! А ведь чего проще? Темень несусветная. Жаркая и липкая ночь. За открытым окном цикады трещат слаженным оркестром. Далекий крик муэдзина:
- Аллах велик! Аллах всемогущ! Перекрывает крик соседского ишака : И-а! И-а! И-а! Уж сколько не бил его Ахмет, а ишак словно назло орёт по ночам и будит хозяев и соседей. Хорошо хоть не долго орёт. Я имею в виду ишак. Муэдзин орёт дольше, но его плохо слышно. Отпив из кувшина теплой воды, почувствовал, как она тут же испариной выступает на коже. Душно. В углу прокисают остатки арбуза. Привлеченные запахом арбуза, по комнате с громким жужжанием летают большие черные мухи. Не спится им! А впрочем, и мне не спится....
И что я хотел сказать? Хотел в красивой фразе сравнить жизнь свою с осенним листом, упавшим темной ночью. Мол, и жизнь моя прошла как у всех остальных листьев, и смерть мою никто не заметит. Хотя, зачем говорить? Всё уже сказано до меня:
Ни от жизни моей, ни от смерти моей.
Мир богаче не стал, и не будет бедней.
Пусть я пробыл недолго в обители сей.
И ушёл ничего не узнавши о ней.."
***
И хоть ишак давно успокоился и не кричал, но ему не спалось, ныл большой палец на правой ноге. Сегодня днем он не успел вовремя увернуться в базарной толчее и колесо большой повозки, везущей тяжелые глиняные горшки, прошлось как раз по пальцу. Да хорошо прошлось. Кровь брызнула из-под ногтя, как сок из переспелого граната. Ноготь почернел. И теперь в пальце поселилось сердце и стучало мерно, с каждым ударом отдаваясь болью. Нащупав палец руками, постоялец поморщился. Грязная тряпка, которой перевязал рану, сейчас к пальцу присохла. Нужно бы разбинтовать и промыть рану, но темно. Масло в лампе кончилось. Спросить у хозяина? Спросонья тот может погнать его в шею. Перетерпим, решил он. Больше боли в пальце постояльца занимал сейчас завтрашний день... Платить за комнату было нечем, и следующую ночь предстояло ночевать на улице. А на улицах ночью было не хорошо. Те темные личности, что с показным видом якобы присматривали на базаре товар, и бросали на него косые взгляды, подозревая в нем конкурента, подозревали его не зря... Сегодня ему повезло, он украл лепешку, да так ловко, что торговец даже не хватился. А потом украл арбуз. С арбузом было тяжелее... Именно скрываясь от преследования, он и попал под телегу. Жутко не хотелось, чтобы его догнали. Во-первых, хозяин арбуза мог забить его до полусмерти, но хуже того, если бы подошла стража. Стражники, не церемонясь, отрубили бы ему руку. Но это было бы уже, во-вторых. Руку было жалко однозначно.... Съев на ужин, который сегодня был и завтраком и обедом одновременно лепешку с арбузом, постоялец не то, что наелся, но живот был полон. И от арбуза часто приходилось выбегать и опорожняться прямо на узкую улочку между домами. Большинство постояльцев караван-сарая ходили туда же, и в темноте каждый раз выходя, он боялся наступить на что-нибудь похуже мокрой земли. Но не это было страшным на улице, а то, что периодически в узком переулке проходили люди, больше похожие на тени или призраки, и можно было заподозрить, что призраки и есть, если бы не лай собак, которые чуяли прохожих. А ещё постоялец караван сарая по фигурам и блеснувшим в темноте глазам узнал тех самых людей, что крутились днем на базаре. Худо дело, подумал он. Ворам, а это несомненно были воры, ничего не стоило прирезать в темной подворотне заезжего постояльца. И не для того, чтобы ограбить, брать у него было совершенно нечего. Да и не позарится никто на рваный стеганый халат, что пыльной тряпкой болтался на грязном теле. А просто, чтобы не отнимал у них их хлеб и не мешался под ногами на чужой территории. Впрочем, вором - постояльцу караван-сарая стать пришлось недавно, после того, как его самого обчистили. И лучше бы ему было вернуться назад без денег, пешком, или нанявшись в батраки к какому-нибудь проезжему купцу, но дела заставляли его оставаться в этом городе. В городе, который он возненавидел так же как соседского ишака, кричащего по ночам. В городе, прокаленным солнцем, провонявшимся гнилью, потом, грязью за сотни лет. В городе, где по ночам пахло смертью, а днем на площади перед мечетью рубили руки и головы. В городе, представляющим собой один бесконечный базар, на котором словно чайки на море, целыми днями на разные лады кричали неугомонные торговцы. Базар, на котором торговали всем, что можно купить и продать - продуктами, одеждой, предметами быта, честью, ложью, девичьей невинностью и человеческим достоинством. Базар, на котором в равной степени можно было купить хурму, китайский шёлк, индийский перец, раба или рабыню, ребенка, или смерть неугодного тебе человека. И возможно постоялец так бы и сделал, купил чужую жизнь, но оказавшись без денег, теперь не знал, что и делать. Убивать сам он был не способен. А вскорости в город должен был прибыть посол шахиншаха, и его встреча с местным правителем не должна была состояться...."
***
О приближении нового дня возвестила молитва, доносящаяся с минарета. Утром ишак муэдзина не поддержал, видимо не забыл ещё полученные побои, зато поддержали петухи. Справедливости ради надо сказать, что кричать они начали чуть раньше, когда рассвет ещё только призрачно мерещился, а звезды на черном небосклоне медленно теряли яркость. С рассветом безымянный постоялец караван-сарая вышел на улицу и отправился на прогулку. И хоть он изо всех сил делал вид, что спешит по неотложным делам, чтобы не привлекать внимание курсирующих у южных ворот стражников, но внимательный наблюдатель тот час распознал бы в нём человека праздно шатающегося и без определенных занятий. А меж тем у постояльца занятие было. Он изучал местность. Нет, разумеется, находясь в городе уже чуть менее месяца, все возможные пути, по которым проедет важный посол, он знал и так. Естественно по узким улочкам и закоулкам, где его можно было бы устроить засаду, выстрелить из лука с крыши ближайшего дома, незаметно сунуть нож в базарной толчее, напасть малым числом людей спереди и сзади одновременно, перекрыв пути отступления, посол не поедет. А поедет в окружении охраны не менее ста человек, по центральной широкой улице, мимо домов вельмож и богатых купцов, мимо мечети, через городскую площадь, расположенную прямо у дворца падишаха. И стражники заблаговременно очистят площадь от народа. Разгонять торгующих не будут, а вот широкий проход организуют, и глашатай, вышедший из дворца прокричит приказ, и все клюнут носом в землю, подставляя солнцу спины и задницы. И пусть только кто посмеет поднять голову. Укоротят быстро. Не сразу разумеется...Узнают сначала, с какой целью ослушался. И не всем укоротят. Люди любопытны, и по мере продвижения процессии, не смотря на строгий указ, будут подниматься, чтобы хоть одним глазком посмотреть на важного человека, чтобы похвастаться потом родственникам и знакомым, и просто прохожим, про то, что видели. Такая уж человеческая натура. Запретный плод всегда, кажется сладок.
Пройдя уже большую часть пути, по которому должен был следовать посол, постоялец так ничего и не придумал. Подняв глаза на минарет, с тоской подумал, что даже хороший лучник не сможет оттуда попасть. Запретный плод.... Сладок? Промелькнувшая только что в голове мысль крутилась и не давала покоя. Стрелять из лука он не умел, так же как орудовать ножом, мечём и чем- либо смертоносным. Нанять одного из темных личностей, шныряющих по ночам, было не на что, да и не пойдет никто из здравомыслящих асасинов на такое. Это верная смерть. Даже если ты успеешь, то наивно полагать, что охрана будет стоять, разинув рот. Убьют. Догонят, и убьют. И никакие деньги тут не помогут, хоть полцарства обещай. На такое может пойти только фанатик. Религиозный фанатик или кровник. Ради кровной мести. Запретный плод...Хм...
И тут постояльца осенило! И не доходя до площади всего несколько метров, он повернул направо, и, пройдя узким переулком целиком скрытым в тени соседних домов, вышел на другую улицу, ведущую параллельно центральной. Там среди лавок, ювелирных и чеканных мастерских была корчма, в которой довольно часто отдыхали воины из дворца. Не сказать, что там прилично кормили, или цены на плов были ниже, чем в других таких же заведениях, но там были женщины. А что ещё нужно солдату? Что слаще меда, и желанней чем вино? Запретный плод...Пусть вера и запрещает распутство, но то с правоверными. А рабыни и не люди вовсе...
***
" Постоялец сам не знал, почему выбор свой остановил на азиатке с широкими скулами. Может потому, что чувствовалось в ней что-то дикое, необузданное. А значит, была вероятность того, что она способна на поступок. Хотя, кто знает... А может потому она приглянулась постояльцу, что мужчина, который с ней уединился, показался ему знакомым. Видел он уже это лицо. И была большая вероятность того, что это лицо будет стоять в оцеплении в тот день. Но будет ли воин далеко или близко от объекта, на нужном ли расстоянии, и будет ли вообще? Всё это было весьма зыбко и ненадежно. Но другого варианта постоялец придумать не мог. Оставалось самое сложное.... Уговорить женщину подмешать зелье в питьё. А дело это было не простое по ряду причин.... Во-первых, чего ради она должна была ввязываться в непонятную авантюру, если не имела никакой выгоды? Деньги ей по большому счету были не нужны, всё равно все отберет хозяин. А больших денег, на которые она могла бы обрести свободу, у постояльца не было. Но была надежда самому, никого не посвящая в свои планы, как-то исхитрится, и насыпать порошок в вино, которое понесут им в комнату. Но и с этим была проблема. Нищего, а любой с первого взгляда определил бы в постояльце весьма не богатого человека,сразу прогнали бы взашей с порога. Поэтому, не тратя время на напрасные уговоры тучного широкоплечего слуги, который маячил у входа, и всем своим видом давал понять, что в долг тут не кормят и не обслуживают, постоялец обошел дом с другой стороны. Дом был обнесен высоким каменным забором, что сразу было видно, хозяин человек не бедный. Хотя и бедные обносили свои дома заборами, только у них заборы были саманные, как и сами домишки, сложенные из блоков, замешенных на глине с соломой. Но как не странно каменный забор преодолеть было проще. Между камней оставалось пространство, куда можно было вставить пальцы и при определенной сноровке, цепляясь за выступы перелезть. Чем постоялец и воспользовался. Через несколько минут он уже был на заборе и, крадучись вдоль деревянного карниза разделяющего первый со вторым этажом здания, подобрался к заветному окну. По его расчетам, именно там содержалась калмычка. Осторожно заглянув в окно, постоялец убедился, что не ошибся, и, улучив момент, скользнул внутрь.
Распластавшись по полу, постоялец, ставший незваным гостем, быстро пополз по старому вытертому ковру к низкому круглому столику, стоящему посреди комнаты. На котором он приметил кувшин с вином, две чаши и небольшую горку фруктов на блестящем латунном подносе. И пока двое были увлечены процессом на диване с россыпью подушек, незваный гость, быстро преодолев расстояние до стола, торопливо развязал кожаный мешочек и стал вытрясать содержимое в узкое горлышко кувшина. От волнения просыпал мимо больше, чем попадал в кувшин. Страх быть пойманным на месте заставлял сердце бешено колотиться, и от его стука постоялец оглох. Пот, выступивший на лбу, застил глаза. А когда зелье худо-бедно перекочевало из мешка в кувшин, он, наконец, осмелился поднять глаза и посмотреть, что там происходит на диване, то встретился с глазами рабыни, над которой потел клиент. И сердце замерло....
Женщина смотрела на него без страха и удивления, равнодушно, и незваный гость застыл, не зная чего ожидать в следующий момент. Но она промолчала, и через секунду отвела глаза, то ли давая понять, что это не её дело, то ли потому, что сама давно мечтала отравить очередного насильника. И хоть она не смотрела в его сторону, гость благодарно кивнул ей, и спрятался за пыльным ковром у противоположенной стены комнаты".
***
Солнце зависшее над городом пропитало огненым жаром каждый камешек на земле, каждый кирпичек в бледно желтых зданиях, выцветших под ярким солнцем, каждую пылинку под ногами снующих по площади людей. Бирюзовые купола мечети, казалось, пытались оторваться от раскаленной земли и слиться с прохладной синевой неба, но затейливая вязь орнамента, как сети, накинутые на башни стены и колонны, удерживали их на грешной земле. Над площадью, не смотря на духоту и жару, не утихал шум. Здесь говорили на туркменском, узбекском, киргизском, частенько слышалось фарси, от персов, породнившихся с местными туркменами и узбеками. Метисов именовали - сарты. Но, как не странно все понимали друг друга. Язык денег не знает границ, золотые - тилля, серебряные - теньге, но чаще медные монеты - пул, перекочевывали из одного кошелька в другой. Над базаром стоял насыщенный аромат - запах всевозможных пряностей, сушеного урюка и свежих персиков, спелых дынь, гниющих яблок, кипящего бараньего жира, печеных в тандыре лепешек, но более всего над всеми запахами главенствовал запах животных : коней и верблюдов. Ведь именно на них купцы привозили свой товар, и именно на этом базаре можно было купить хорошего аргамака.
Постоялец окунулся в базарную толчею, и хотя дело было сделано, чувство неудовлетворенность терзало его душу, а голод тело. И бывший постоялец караван-сарая, с этого утра ставший бездомным бишарой, размышлял над тем, правильно ли он сделал? Поэтому он перебирал в памяти недавнюю картину событий:
Вот стражник ,взмокший после трудов, возвращается за стол. Мучимый жаждой, он пьет прямо из горла кувшина, и красные струйки вина стекают по уголкам губ и пропадают в густой черной бороде. И тут взгляд его падает на тюрбан, который упал с головы незваного гостя, когда он щучкой скользнул в окно. Стражник хмурится. Отрывается от кувшина. Оборачивается к женщине. А незваный гость с замиранием сердца, понимая, что сейчас возможно поднимется шум, и, не зная успело ли подействовать зелье или нет, опережает события.
- Стой! - властно говорит он, вылезая из своего убежища. Стражник разворачивается и уже открывает рот что-то сказать, но гость ловит его глаза и видит, что разум воина уже затуманен.
- Молчи! - приказывает незваный гость и тот покорно остается стоять с открытым наполовину ртом. Далее гость короткими и точными фразами, объясняет стражнику, что тот должен сделать, когда увидит перед собой посла. В окончании говорит, чтобы он забыл о том, кто ему это приказал, и всё что происходило в доме почтенного Юсуфа. Но тут вступает в разговор наложница и просит, чтобы стражник её тоже забыл и никогда больше к ней не приходил. Постоялец вкладывает в уши стражника её слова. И все вроде бы довольны. Но женщина вошла во вкус и просит колдуна ( то, что незваный гость колдун для неё очевидно), чтобы он приказал её хозяину Юсуфу забыть о её существовании и она могла обрести свободу - это будет плата за её молчание. Постоялец поражается тому, как быстро женщина сориентировалась, и как такая очевидная мысль не приходила ему раньше в голову? И действительно, это в его силах. Только вот вина в кувшине остается до обидного мало, а заветного порошка у гостя больше нет. Без этого колдовство вероятнее всего не получится, не настолько он силен, чтобы справится без помощи препарата. Незваному гостю приходится обмануть наложницу и пообещать, что вскоре он придет снова и выполнит её просьбу. Однако женщина требует гарантии, и обещает колдуну, если он не выполнит своё слово, то не позднее, чем через день - она расскажет всё хозяину. Гость с тяжелым сердцем покидает дом. Но не пустым карманом. Кое какую мелочь он у стражника позаимствовал. И теперь восточный базар и голодный желудок манят его своими ароматами. Всё хочется съесть, и того, и этого, и жирного сочащегося плова со сверкающими ,словно драгоценные камни зернышками барбариса, и вяленую на солнце дыню, заплетенную в косу, и сладкой пахлавы, и ароматной лепешки, посыпанной кунжутом. И выбор продукта мучителен, поскольку купив что-то одно, у него уже не будет денег на другое. А ещё бездомного тяготило обещание данное женщине. Выполнить его он не мог, а обмануть и оставить, как есть, не позволяло не только совесть, а и то, что свою угрозу наложница выполнит - расскажет хозяину, а тот без сомнения донесет мехтеру *"
***
-Ой-бай! - вскричал бишара в притворном испуге, уронив горячую, еще обжигающую лепешку в большой горшок с медом. - Совсем испачкал!
-Как это пошёл? Отдавай мою лепешку! Я пальцы обжег, вот и не удержал!
- Ничего не знаю! Это мой мёд, а ты мне товар испортил!
-Аллах свидетель! Это моя лепешка! Не нужен мне твой никчемный мед!
- Да как ты смеешь так говорить, про мой мёд! Да он лучший в Хорезме! Его кушают в самой Бухаре!
- Ослы его кушают, а нормальным людям он даром не нужен! Соскребай свой дряной мёд с моей лепешки! И отдавай! Люди добрые! - оглянулся по сторонам бишара, - Что это делается! Уронил свою лепешку, а этот сквалыга хочет её присвоить!
Меж тем, разгоравшийся скандал вокруг лепешки привлек внимание публики. Одни улыбались с пониманием ситуации, другие только-только обратили внимание на крики. Хотя ругались и кричали на рынке повсеместно, но праздная публика была только рада. Скандал, какое-никакое развлечение.
- Это моя лепешка! Это кто хочешь подтвердит! Вон пойдем у тандырщика спросим?! Я только что у него купил! Или вот ...Уважаемый, ты же видел, как я шел с лепешкой в руке? - обратился бишара к седобородому старцу, стоявшему по правую руку от бродяги.
- Это так, - кивнул старец головой, с большой кучерявой каракулевой шапкой.
Затравлено оглянувшись по сторонам, торговец понял, что за него никто не вступится. Нет ему помощников. Окружающие скалили зубы. Мол, прозевал, сам и расхлебывай.
- Да, на! Забирай свою лепешку! - сказал продавец, остервенело, соскребая мед с ненавистной лепешки, большим деревянным черпаком. Но как он не старался, мед всё равно впитался в горячий хлеб. И тогда торговец бросил её на землю, на мощеную пыльную мостовую, надеясь, что она выпачкается в грязи и станет не съедобна, и пройдоха нищий останется ни с чем. Но не тут-то было. Бишара предусмотрел такой ход событий и словно заправский жонглер подхватил липкую лепешку у самой земли.
- У шайтан! - зло вырвалось у продавца. Его крик послужил сигналом разразившемуся среди зрителей смеху, которые посмеялись, улыбнулись, и вновь поспешили по своим делам. А довольный бишара наконец впился зубами в сладкую лепешку, размышляя над тем, что представление устроил он не зря. И возможно не с этим торговцем, так с другим такой номер можно будет повторить. Хотя, в следующий раз фокус может и не удастся. Сегодняшний случай молва быстро разнесет по базару, и другой торговец лепешку просто не отдаст. А лепешка без меда все-таки лучше, чем совсем ничего.
Но сейчас он наслаждался, жадно глотая сладкие куски, когда толпа на рыке вдруг дрогнула, расступаясь и давая дорогу всадникам , врезавшимся в толпу словно нож в глину. Большой отряд выехал со стороны дворца и всадники плетками и криками пробивали себе дорогу.
- Расступись! Расступись отродье, именем шаха! Дорогу стражникам Шайбани!
Сердце бродяги дрогнуло. Неужели? Неужели отряд торопится на встречу с послом? А где? Где интересно сейчас тот самый стражник? Вернулся ли он? Здесь ли? Это можно проверить прямо сейчас."
***
"Бишара ловко лавируя между лавок, и людей, устремился в узкий проулок, меж каменных слепых домов, окна которых были обращены внутрь двориков. Проходя мимо тяжелых деревянных ворот с кованными накладными узорами, он слышал, как суетятся за ними люди. Где-то плачет ребенок, переговариваются женщины, блеет коза, кудахчут не поделившие что-то куры. Переулок выходил на улицу золотых и серебряных мастеров, и один раз навстречу бродяге попалась женщина. Она стыдливо прикрыла лицо уголком платка, покрывавшего голову. Но по шокиле на груди - тяжелой диадеме, состоящей из нескольких ожерелий разной длинны, бишара понял, что она замужем давно.
За женщиной чуть позади, тащился слуга. Большие плетеные корзины оттягивали его руки. Хозяйка возвращается с покупками, отметил бишара, прилипая к стене спиной, чтобы пропустить встречных людей.
Поравнявшийся с ним слуга больно задел его корзиной по больному пальцу, что бишара от неожиданности зашипел от боли и, подняв глаза, столкнулся взглядом с остекленевшим взглядом слуги. Нет, это был не просто слуга, а раб с северных окраин. И выдавали в слуге раба, не цвет волос, и более светлая кожа. Светлой под жарким солнцем она давно перестала быть. А именно глаза, взгляд, человека потерявшего смысл своей жизни, безразличного ко всему, живущего как скотина, знающая, что её обязательно забьют на мясо, шкуру отдадут кожевенникам, а кишки пустят на струны для дутара, который заплачет под пальцами музыканта. И от сознания этого, где-то в уголках отрешенных глаз притаилась тоска и боль. Раб.
Бишара вздрогнул, от мимолетной жалости и некоего неопределенного чувства, проснувшегося в нём вместе с колющей болью в пальце на ноге.
До дома почтенного Юсуфа оставалось уже не так много, когда со стороны южных ворот донесся рев карнаев, длинных деревянных труб с серебряными раструбами. Которые возвестили о прибытии важного гостя. Назад! Назад! Не теряя больше ни минуты! Бродяга бросился назад, стараясь успеть, увидеть процессию. Хотя спешке его не было причин. Убивать посла самолично ,он не собирался, да и вообще, как-либо повлиять на события, было не в его власти. И всё же он спешил... Торопился увидеть. Тот ли это прибыл, кого с нетерпением ждали последнее время. Ведь от этой встречи многое зависело. Если они договорятся с Шайбани, если заключат союз. А всё шло к тому, что заключат. Распри между султаном и шахом будет положен конец,, и, объединившись, они представят уже значительную силу. Силу способную оказать влияние на всю политику Хорезма. Хива вместо жалкого подобия уничтоженного Тамерланом Ургенча расцветет пышным цветом не только от того, что стоит на великом Шелковом пути, а от притока рабов, поставляемых с Каспия. Силой рабов будут прорыты новые оросительные каналы и арыки. Больше земли будет отвоевано у пустыни. А значит пшеница, рис, хлопок принесут не малые деньги в оскудевшую в последнее время казну шаха. Выскочив назад из переулка на базарную площадь, оборванец тут же был оттеснен назад в проулок. Пешие стражники с круглыми щитами и обнаженными саблями в руках, выстроившись в две шеренги, разделили толпу народа, образуя широкий свободный проход, достаточный, чтобы пять коней могли ехать в один ряд, ноздря в ноздрю, не мешая при этом друг другу".
Посол сидел на коне, сопровождаемом с двух сторон телохранителями, и равнодушным взором окидывал окружающих, смотря как бы сквозь людей и не видя их. Так и положено столь важному человеку. Кто они? Простые декхане, менялы, мелкие торговцы и ремесленники? Пыль под ногами Аллаха. Пришли из праха и в прах возвратятся, и кто запомнит их имена? Другое дело визирь шахиншаха, от движения бровей которого тают снега в горах и мелеют реки. А если уважаемый моргнет, так и не станет человека.
Бишаре, оттиснутым за второй, третий ряд любопытных зевак, была практически не видна приближающаяся процессия. И он, уже не надеясь, что-либо разглядеть, бросился бегом назад по переулку. Чтобы, вернувшись, пробежать чуть дальше до медресе и уже там, перед дворцом шаха выскочить на широкую улицу. Главное увидеть, как пройдет встреча...
Выскочив около медресе, бишара понял, что опоздал. Процессия уже проехала, и ему видны были только спины замыкающих всадников и конские хвосты. Поистине - дурная голова ногам покоя не дает! Если бы остался стоять на месте, может что-то бы и увидел. И тут раздался сдавленный крик, и следом ,словно волной от упавшего камня раздались возгласы:
- Убили!
- Посла убили!
- Держи его!
- Руби предателя!
- Живым брать!
И крики все нарастали и множились, превращаясь в один грозный невнятный гул.
- А-А-А-А! - разнеслось по толпе, через несколько мгновений похожей на разворошенное осиное гнездо.
Свершилось! - екнуло сердце в груди нищего оборванца. Зачарованный стражник выполнил, что приказано. Отсюда, со ступенек медресе бишаре было четко видно, как понесли на руках упавшее с коня тело и как поволокли за руки упирающегося человека. Тащили обоих к шахскому трону, который по случаю вынесли из дворца и водрузили у главных ворот. Шейбани сидел на троне, окруженный советниками-аталыками и охраной. Посла еще живого и стонущего аккуратно опустили на ковер перед троном. И увидев его лицо бишара замер, и почувствовал, как сердце его ухнуло куда-то вниз и остановилось. Смертельно раненый посол никогда не был великим визирем. Но хуже того, этого человека оборванец знал и знал хорошо....Как своего друга"
Глава 2.
В большом зале с холодно блестящими мрамором колоннами и полом, выложенным в виде затейливого узора мраморной же розовой плиткой, перемежающейся с черной и серой, не смотря на окружение камня, было душно. Огромная хрустальная люстра, подвешенная в центре зала, с парой сотен свечей ,оплывающих от огня, напрасно искрилась, освещая великолепный зал в усадьбе графа Бушуева. Балл не задался. Дамы энергично обмахивались веерами и негромко переговаривались в тени колонн. Мужчины же, кто пытался любезничать с дамами, а кто, встретив знакомых мужеского же полу, обсуждал насущные проблемы. Будь-то новости при дворе, кадровые перестановки в армии ( а большинство приглашенных принадлежали к действующей армии), обстановку на Кавказе, и возможную войну с Турцией. ....
На балу царила скука, не смотря на то, что собрались тут сливки общества: начиная с губернатора Н-ска Зимина В.А. и его превосходительства Рощина С.Г. командующего гусарским полком, расквартированным в Н-ске. Своим присутствием почтили общество и князь Вяземский Ф.Д. с домочадцами, и барон Корф А.С. с супругой, и помещик Привалов М.Н. с хорошенькой племянницей, за которую, как говорили, дают большое приданное, и действительный статский советник Юсупов В.П. с не менее хорошенькой дочкой. И по идее молодые повесы должны были виться над барышнями как мотыльки, наперебой, ангажируя их на танец. Но танцевать, как не странно, никто не спешил, хотя в зале играла музыка, исполняемая дюжиной музыкантов выписанных графом из Санкт-Петербурга. Приглашенный дамы скучали, гусары кривились, поглощая теплое шампанское, и украдкой вытирали пот, бисеринками выступавший на лицах, новостей из столицы, способных оживить разговор не было, а была душная летняя ночь, в которой вились над свечами на люстре мошкара, да лакеи в длиннополых ливреях сновали с подносами, предлагая страждущим напитки.
- Господа! Вы как хотите, но это положительно невыносимо..., - вполголоса говорил ротмистр Биттер, вытирая лоб батистовым платком, - Какие тут могут быть танцы? И с кем? Я не скажу, что дамы не хороши собой...Но всё же..Всё же в такую духоту сейчас бы холодного кваса и променад по берегу реки...
- С кем променад Валерий Францевич? - пряча улыбку в усы, спросил помещик Литвин, подпирающий спиной колонну.
- Я разве сказал с кем-то? Просто в одиночестве пройтись и подышать речной прохладой.
- Вот уж не замечал за вами такого романтизма! - улыбнулся Литвин.
- Да, да! - подтвердил поручик Зубов, стоящий чуть поодаль и вроде как в беседе не участвующий, но к компании присоединившийся, - С некоторых пор наш ротмистр подвержен романтизму...
- Я даже догадываюсь, с каких пор..., - заметил Литвин. Молодой помещик периодически устраивал банкеты для господ офицеров, с некоторыми свёл дружеские отношения, и был хорошо осведомлен во многих вопросах.
- Вы на что-то намекаете? - недоуменно поднял бровь Биттер, - Как будто в прогулке в одиночестве есть что-то предосудительное?
- Да, полноте ротмистр... Всем давно известно, что наедине вы можете быть только с бутылкой, а прогуливаться предпочитаете с хорошенькими девицами...
- Даже если и так, и что с того?
- Да видели вас давеча в обществе одной премилой барышни. Только вот говорят, вздыхаете вы напрасно.
- Это почему же?
- У Юсупова договор с Краснопольским, и выдаст свою дочку, по всей видимости, именно за него.
- Ну, это еще посмотрим, - Биттер улыбнулся одними уголками губ, при этом взгляд его серо-голубых глаз стал серьезен.
- А тут и смотреть нечего, - ответил Литвин, скосив глаза в сторону Краснопольского стоящего в противоположном углу зала в компании с Юсуповым и Вяземским, - У Краснопольского векселя советника, а по векселям. как вы знаете рано или поздно, но приходиться платить.
***
- Полька господа! Не изволите ли станцевать польку-бабочку! - при звуках начавшейся мелодии, провозгласил румяный корнет, раскрасневшийся то ли от шампанского, то ли от разговора с юной брюнеткой, стреляющей глазками в его сторону.
- А почему бы и нет? - ротмистр пожал плечами и, оставив недавних собеседников, решительно подошел к дамам и, щелкнув каблуками, пригласил на танец Елену Юсупову. Девушка потупила взор. Её отец, беседующий неподалеку с банкиром Краснопольским, внимательно посмотрел на ротмистра, затем перевел взгляд на дочь. Краснопольский, подхватившись, чуть с заминкой, обернулся.
- Извините ротмистр, но этот танец уже обещан мне!
- Когда же? - притворно удивился ротмистр, даже не повернув голову в сторону банкира, а продолжая смотреть на девушку, смущенно теребящую веер в руках, - Музыка давно началась, а вы не поспешили. Значит танец мой!
- У вас плохо со слухом ротмистр? Танец мой! Как вас там?
- Биттер Валерий Францевич, к вашим услугам!...И со слухом у меня отлично, так же как со зрением. Хамов за версту вижу.
- Да как вы смеете! - Краснопольский словно оправдывая свою фамилию, мгновенно покраснел, задирая высоко подбородок, и смотря свысока на ротмистра, который и так был на голову ниже его.
- Не ссорьтесь господа! - испуганно вздрогнула Юсупова.
- Полька! Елена Васильевна, не откажите в любезности? - ротмистр протягивал ей руку, по-прежнему избегая смотреть на оппонента. И девушка, поддавшись порыву, и в попытке предотвратить неизбежную развязку быстро подала руку в белой ажурной перчатке Битеру. И они понеслись в хороводе танца, обгоняя корнета с курносой брюнеткой, следом пристроился Вяземский, решивший вспомнить молодость с супругой. Поручик Берестов, мило улыбаясь госпоже Приваловой, лихо протанцевал, на мгновение, чуть не задев рукой ротмистра, но Биттер слегка повел плечом, избегая касания. Елена Юсупова ему улыбалась, но была бледна и нет-нет искоса поглядывала в сторону. А ротмистр хоть и не сводил с неё глаз ни на секунду, был напряжен, словно ждал удара в спину. И хотя он ни взглядом, ни жестом, ни выражением лица не выдавал своих чувств, Елена через кончики пальцев рук, соединяющих их во время танца, чувствовала, это мрачное темное облако, поднимающееся внутри у партнера по танцу, и знала, быть беде. Быть грому! И гроза эта с молниями разразится, как только кончится танец! Ах! Хоть бы он не кончался! Но зажигательная мелодия польки уже близилась к концу. А Краснопольский надменно стоял, подняв голову и зло улыбаясь. Она видела это! Видела мельком, искоса, но так четко и ясно, словно смотрела прямо ему в лицо. Папенька прав, они всецело оказались зависимы от этого безродного, но богатого человека, купившего недавно себе дворянство. И ей суждено спасти пошатнувшиеся дела семьи, пусть даже жертвуя собой, выходя за нелюбимого обрюзгшего банкира. А тут ротмистр...Нет, она положительно не любила, и даже не симпатизировала потрепанному жизнью низкорослому ротмистру, лишь пару раз улыбнулась его шуткам, но ей бесконечно жаль стало того, что без сомнения произойдет с ним....Чувствовала, что при любом исходе пострадает именно он...Жаль. Жаль его. И тут музыка кончилась. А Елена вдруг почувствовала, как жалость к ротмистру в ней сменилось жалостью к себе. Словно она во всём виновата и только она. И все окружающие будут смотреть сейчас на неё и осуждать.
- И как это понимать? - вопросил Краснопольский, обращаясь к возвращающимся после танца, то ли к Елене, то ли к ротмистру.
- А что вам непонятно? - быстро отреагировал Биттер.
- Непонятна ваша дерзость! Надеетесь, что вам всё сойдет с рук? Не надейтесь! Я этого так не оставлю! Извольте отвечать!
- А вы думаете, ваше хамство останется безнаказанным? Всё, что вам не понятно милостивый государь, вам завтра объяснят мои секунданты".
***
Генерал Рощин Сергей Геннадьевич дилеммы решать не любил, и всякой двусмысленности старательно избегал, выбирая из двух зол то, что влечет наименьшие неприятности. Поэтому колебания его относительно того, что делать, когда офицер вверенного ему полка, всем известный прескверным характером, вызвал на дуэль уважаемого в Н-ске господина, были не долги. Не сказать, что ему было наплевать на мнение подчиненных, осудивших такое решение начальства и идущее в разрез с офицерской честью и словом дворянина, но хорошие отношения с Краснопольским были куда важнее. Да и собственно, что генерал такого сделал? Отправил на гауптвахту ротмистра В.Ф. без всякого на то основания. Разумеется, господа офицеры возроптали, кто прямо высказался, кто только подумал, но осудили практически все. Зато этим решением Рощин убивал сразу двух зайцев - никакой дуэли не будет - это раз, и второй заяц следовал из первого - депеша о скандале в его полку не пойдет наверх, вышестоящей инстанции. И совсем было хорошо то, что Краснопольский обещал давеча ссудить его превосходительству энную сумму, и вопрос этот был решен положительно тем же вечером.
Меж тем Валерий Францевич, находясь в тесной камере размером два на два метра, испытывал жгучее желание вызвать на дуэль не только Краснопольского, но и поручика Зубова препроводившего его в заключение, и подпоручика Хохлова, генеральского адъютанта, второго сопровождающего, и более всего самого генерала. Одним словом, ротмистр был в бешенстве. Меряя шагами узкое пространство между стеной и узким топчаном, сбитым из досок. Валерий задыхался, и не только от бешенства. В камере, не смотря на распахнутое настежь маленькое оконце, находящееся почти под потолком у северной стены, стоял затхлый, застоявшийся воздух. Пахло рвотными массами ( до ротмистра на гауптвахте отбывал офицер упившийся до безобразия) и к запаху перегара и паров алкоголя выходящего потом, примешивался смрад, исходящий от ведра в углу. Ведро служило для отправления естественных потребностей и ласково называлось конвоирами "Прасковья Ивановна" или Параша. Чем провинилась эта самая Прасковья Ивановна, что в её честь назвали отхожее место, история умалчивала. Но от этого запаха ротмистра воротило, и он не выдержав, заколотил кулаком в дверь камеры.
- Чаво надо! - отозвались с той стороны.
- Голубчик забери ведро, сил нет.... Смердит от него, дышать нечем.
- Не положено!
- Если не заберешь, я сейчас его под дверь вылью! - мстительно сказал ротмистр, - Придется тебе с пола горстями подбирать!
- Ваша бродь! - опешил от такой радужной перспективы охранник за дверью, - Вы это ...того! Не безобразничайте!
- Считаю до трех, или забираешь его сейчас же отсюда, или выливаю. Раз.....
На счет раз охранник загремел связкой ключей. На счет два - вставил ключ в замочную скважину.
Три - ротмистр сказать не успел. Дверь с противным скрипом открылась, и в свете керосинового фонаря возник силуэт стражника. Но к этому времени ротмистра внезапно посетила идея, и ничего не подозревающий конвоир получил удар в висок и, тихо охнув, оплыл на пол камеры.
- Извини голубчик, посидишь тут до утра, - негромко сказал ротмистр рядовому Колыванову, находящемуся без сознания, - а у меня дела".
***
В широкую резную дверь высокого двух этажного дома, что на Зеленой улице грубо и громко постучались. А может и не грубо, и не громко, просто в предрассветной тишине всякий звук таким кажется. С другой стороны звук, исходящий от толстого бронзового кольца, зажатого в львиной пасти, (им собственно и стучали) был довольно звонкий. Что проснулся от стука не только сторож Федор, которого барин при гостях именовал дворецким, но и кухарка Пелагея Ивановна, и горничная Люся вздрогнула и зашевелилась. Да и сам барин, поздно вернувшийся с бала, с неудовольствием раскрыл глаза. Только молодой конюх Санька Петров, дрых в комнате при конюшне без всяких зазрений совести. Справедливости ради, нужно отметить, что конюшня была построена подальше от дома, поскольку запахи, исходящие из неё не гармонировали с розами, цветущими у дома.
- Чего надо! - рявкнул рассерженный Федор, с той стороны дверей.
- Это дом господина Краснопольского?! - вопросительно утверждающе спросил наглец за дверью.
- Его самого! Только барин изволит почивать, а будешь хулиганить щас открою, в лоб дам!
- Открывай ! Да доложи барину, что ротмистр Биттер пришел по срочному делу! А не захочет меня видеть, так передай, что сегодня же ..., - наглец за дверью замялся, не зная чем пригрозить человеку, не имевшему ни совести, ни чести. Ведь только человек без чести, чтобы избежать дуэли мог поспособствовать отправке визави на позорную гауптвахту.
- Федор! Что там такое?! - крикнул барин, выйдя из опочивальни в коридор второго этажа и кутаясь в легкий халат китайского шелка.
- Да тут ...
- Это ротмистр Биттер господин Краснопольский! - крикнул гость громким командным голосом, каким он привык строить своих подчиненных. - Я обещал с вами встретиться сегодня и слово своё привык держать, в отличии от вас.
Рослый Федор вопросительно оглянулся на хозяина, а хозяин то ли спросонья, то ли от волнения, никак не мог завязать халат, путаясь в полах и выискивая руками подевавшийся куда-то узкий поясок.
- Гони его взашей Федор! Приличные люди по ночам не ходят! - раздраженно вскрикнул Краснопольский, найдя все-таки концы пояса.
Федор, вскинув бровью и мотнув головой воздух, словно бык, отгоняющий слепня, мол, ваше право барин, развернулся к дверям и потянул засов в сторону. Пламя свечи на канделябре шевельнул сквозняк.
- А ну пшел отседова! Покуда цел!
- То, что вы хам, господин Краснопольский я уже догадался! А вы ещё к тому же трус! - крикнули за дверью
- Не хошь по-хорошему, пеняй на себя! - прорычал Федор, пропадая за открытой дверью. За дверью серел рассвет. Затем послышалась возня и шум падающего тела. А когда дверь опять отворилась, на пороге возник совсем не Федор. От чего Пелагея Ивановна, вышедшая к дверям, на шум со свечой в руках от неожиданности вскрикнула, а барин попятился задом и внезапно ,быстро развернувшись, бросился в кабинет.
- Куда же вы милейший? - с улыбкой произнес ротмистр, быстро поднимаясь по лестнице в хозяйские покои.
И только он скрылся из виду кухарки, стоящей подле лестницы. как грохнул выстрел. Остро запахло порохом. Пелагея Ивановна, застывшая на миг с открытым ртом, спохватившись, истово перекрестилась. И тонкий женский визг разрезал предрассветную тишину. Это кричала горничная...."
***
"Новость о происшедшем в большом доме на Зеленой улице, быстро обошла весь уездный городок, и обернулась несколько раз, каждый раз видоизменяясь. По первости говорили, что струхнувший не на шутку банкир пальнул в гусара, и промахнулся, а тот намял ему бока, поскольку ворвался в дом без оружия. И ворвавшиеся следом полицаи с трудом, но гусара скрутили и отвезли в кутузку. Потом стали говорить, что пистолет у вояки всё-таки был, только воспользоваться им он не успел, поскольку холуи Краснопольского его повязали. А уж опосля, стали болтать, что банкир выстрелом попал, и ротмистра тяжелораненого бросили в каземат, поскольку местный прокурор был родственником Краснопольского по материнской линии, и теперь бедолагу несомненно отправят на каторгу за покушение. Но что бы, ни говорили обыватели, на самом деле все эти слухи не соответствовали истине.
Так уж сложилось в Н-ске, как в любом маленьком городе, где интересных событий так же мало, как ананасов в лесу, т.е. практически нет, а информационный голод весьма велик, поэтому всякое событие обрастает домыслами. Так ,выстроенный каких-то пять лет назад дом Краснопольского тоже был тогда событием мирового масштаба.... Во-первых, для постройки был привезен столичный архитектор Авдотьев М.Ф. для того, чтобы построенный дом в точности повторял дом на набережной Мойки, в котором якобы жила некая особа, благосклонности которой господин Краснопольский якобы добивался. И якобы сия особа поставила ему условие, что она согласится с ним жить, если дом будет не хуже, чем у неё. А во-вторых, по слухам Краснопольский на строительство дома, с прилегающими постройками истратил сумасшедшие деньги - сорок тысяч рублей золотом. Не известно, как для Петербурга, а для Н-ска это было слишком... И согласитесь, большая сумма будит фантазию обывателя. И какие только предположения о происхождении денег не ходили. Мол, на взятках нажился ( но кто бы дал такую взятку если чином ты не министр? И главное, за что?). Говорили про полученное в Польше наследство, и про то, что Краснопольский ради его получения всех прямых наследников сжил со свету, кого отравил, а кого убрали нанятые им душегубы. А кто-то просто говорил, что банкир проворовался и со дня на день его придут арестовывать. Но дом стоял. Никакая особа из столицы не приехала. Никто Краснопольскому никаких претензий не предъявлял и слухи утихли. Всё забылось. Да не всё....
Зависть, знаете ли. Кто-то просто завидовал богатству, а кое-кто и был должен владельцу особняка, а как любят должники кредиторов, всем известно. Поэтому большинство населения города отнеслось к гусару с сочувствием и долей участия, и никакой каторгой дело и не пахло. Собственно, а за что? Ведь на самом деле, господин Биттер банкира и пальцем не тронул. Да, слуга получил, но так он сам первый поднял руку на дворянина. Да, ротмистр проник в дом вопреки воле хозяина, но опять-таки не грабил и ущерба не причинил. И увели его под руки урядник с околоточным, но в кутузке он пробыл не долго. Вскорости, ротмистра перевели в расположение полка, где опять посадили на гауптвахту, с которой он давеча сбежал. Его превосходительство генерал Рощин, дабы не раздувать дело, и не выносить сор из избы, велел писать ротмистру раппорт и отправляться согласно раппорту к черту на кулички. А именно в Оренбург, где генерал-губернатор Перовский собирал экспедицию в Хиву и нуждался в людях. Кадровый офицер, прошедший Крымскую компанию, и имеющий Анну на шее за храбрость, пришелся бы там весьма кстати. Собственно былые заслуги и помогли ротмистру избегнуть более серьезных неприятностей. И более того, Биттер сам был рад поучаствовать в военных действиях. Пустая служба его тяготила. Единственное, что портило настроение, это не состоявшаяся дуэль. После выстрела Краснопольского, он поднял пистолет, который банкир бросил, и сказал: Вы свой выстрел сделали! Выстрел теперь за мной....
И поскольку второго пистолета в кабинете банкира не нашлось, стал не торопясь заряжать этот. Прочистил ствол, засыпал порох, забил пыж, закатил пулю, забил второй пыж. И стал разыскивать Краснопольского, который где-то потерялся в бесчисленной анфиладе комнат. Но банкира так и не нашел, зато нашел двух полицейских, которые уговорили его пройти с ними. Остальное известно, повторяться не будем.
Через день стало известно, что ротмистр отбыл в Оренбург. И отбыл не один, а в компании двух юнцов, изъявивших желание понюхать пороху в далекой и дикой Хиве. Собственно, отправляя вместе с проштрафившимся ротмистром, двух разгильдяев, генерал попытался убить одним выстрелом двух зайцев: сделать хорошую мину при плохой игре, мол, не сам отправляю, жаждут герои подвигов. И во-вторых, снабдить Биттера сопровождающими, дабы не выкинул ещё какой фортель. Так это или нет, не известно. Главное, что выглядело это именно так.
А после отъезда ротмистра в городе прошел слух, что когда карета выехала из Н-ска, ротмистр выглянул в окошко и сказал в сторону пропавшего за поворотом города: Выстрел остался за мной!