Денисенко Игорь Валентинович : другие произведения.

Степь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    попаданец (3книга)

  
   0x01 graphic
   Степь.
  
   1.Глава. Красная стрела.
   "Я был стрелою красною, стрелой, разящею врага". Поэты пяти веков.
  
   Он проснулся на рассвете, когда неверный серый сумрак проник в юрту через шанырак, и обрисовал большой казан посреди юрты. Кизяк под котлом уже гореть перестал, и чадил. Терпкий запах дымящего кизяка распространялся по юрте, примешиваясь к другим ароматам. В юрте пахло бараньими шкурами и жиром, пыльным войлоком стен, кислым запахом забродившего кумыса, человеческим потом, и ароматом вчерашнего ужина. В котле сварили кулана. Кулан был старый, Батпак подбил отставшего от стада старого и хромого самца. И варить его пришлось долго, но он так и не сварился. Поев вечером жесткого мяса, вытаскивать кулана не стали, и большая часть мяса осталась томиться в горячем котле до утра. Светало. За стенами юрты бродила лошадь Батпака, периодически по привычке всхрапывая и отмахиваясь от мошки густым хвостом. В юрте помимо семьи ночевал гость. Гость спал чутко и слышал, как хвост шуршит по крупу, как среди ночи поднимался и выходил из юрты Батпак. Как просыпался и плакал маленький ребенок, но мать дала ему грудь, и малютка, аппетитно зачмокав, тут, же уснул. Стоило ему уснуть, как захрапел Батпак. Полусырое мясо, доверху наполнившее желудок, мешало ему спать. Только вот гостю не спалось. Он вроде и смежил веки, и подбил под голову свернутую рулоном баранью шкуру, и усталость долгого дня давала о себе знать так, что ноги гудели. Но предчувствие грядущих перемен бередили разум, и бестолковые никчемные мысли выстроились в бесконечную очередь и возникали одна за другой. Какая-то часть сознания ночью все-таки отключилась, но другая продолжала решать насущные проблемы, и прислушивалась к звукам за стенами юрты. Поэтому, когда земля чуть, заметно дрогнула от топота копыт. Он открыл глаза, и рука привычно легла на роговую рукоятку пышака у пояса. Уши уловили, что всадник один. Тревожится пока не о чем. Всадник спешился, и, откинув полог юрты, черным силуэтом возник в проходе.
   - Мир вашему дому, - коротко кивнул вошедший.
   - И твоему мир, - равнодушно отозвался Батпак поднимаясь. А ведь он, кажется, спал секунду назад, но его, как и гостя, видимо разбудил топот копыт у юрты.
   - Луноликий Байрам желает видеть газарчи, - произнес вошедший, обращаясь к Батпаку.
   - Но Газарчи не желает видеть луноликого Байрама, - отозвался гость, к которому никто не обращался, но которого, судя по всему, и звали газарчи. Газарчи именем собственным не являлось, а всего лишь означало следопыт. Но так случилось, что у лежащего в юрте Батпака, гостя, собственного имени не было. Он не принадлежал ни к этому роду, не входил в этот улус, поскольку был пришлым, случайно принятым, "потерянным в степи". Как называют людей не помнящих своего родства, не знающих своих предков до седьмого колена. Что было несмываемым позором для любого кыпчака, но такое случалось с людьми, побывавшими в проклятых землях. К таким вот "потерянным в степи" отношение было презрительное, их и за людей то не считали, но следопытские таланты безымянного газарчи были полезны и его взяли с собой. Как берут чужого, отбившегося от стада барана или быка. Но в отличие, от барана, которого бы просто съели, следопыт был полезен по-другому. Он безошибочно указывал, в какой стороне есть вода, чтобы напоить скот, по следам на земле мог сказать, когда прошла сайга, будет ли завтра дождь, и многое, многое другое, что так полезно знать в кочевой жизни.
   Собственного имени следопыту так и не дали, а звали просто Газарчи. Женится, он не мог, поскольку ни один здравомыслящий не отдаст свою дочь безродному следопыту, даже иметь своего коня и юрту "потерянный в степи" не имел права. Достаточно было и того, что его кормили, разрешали спать в хозяйской юрте, давали носить обноски со своего плеча. Словом относились как собаке, только вот собак в ауле не было. Из всех известных зверей собачьего роду-племени, в ауле Батпака знали только волков, а волков они не жаловали.
   - Забирай, - без раздумий отозвался Батпак. Ни хозяин юрты, ни приехавший от Байрама гонец, реплики Газарчи казалось, не услышали. - И мое почтение уважаемому Байраму. Пусть стада его будут тучны, а охота славной!
   - Передам, - кивнул гонец и вышел.
   Батпак жестом остановил собиравшегося выйти следом следопыта и, сунув руку в казан, вытащил берцовую кость, обильно обросшую мясом, и молча, протянул Газарчи. Тот её принял. Так положено. Гость, какой бы ни был, никогда не должен покидать дом хозяина без подарка - саркыт, гостинец на дорогу, чтобы было чем подкрепиться в пути.
   Выйдя из юрты, следопыт глубоко вдохнул свежий воздух степи. После удушливого и спертого воздуха юрты, он казался просто благоуханием. Остро пахло свежей полынью смоченной утренней росой, пахло душицей и отошедшей за ночь от палящего солнца травой. Пахло речкой, протекающей неподалеку от стойбища, пахло свежим конским навозом, который органично вплетался в симфонии запаха степи. Пахло свободой и бескрайней степью от горизонта до горизонта. Конечно, можно было бросить все и всех, и, взяв коня, умчаться, куда глаза глядят. Ищи ветра в поле. Но следопыт совершенно не мог представить что ему делать с этой свободой? Как распорядится? Он смутно помнил, что у него была цель, и цель его находилась где-то здесь, среди степного народа. И надеялся, что вспомнив, кто он и какая у него цель, он обретет смысл своего существования. А пока оставалось ждать, и молится, чтобы память вернулась.
   Гонец стоял около гнедой кобылы и нервно постукивал камчой по голенищу сапога. Словно собаку к ноге подзывает, подумал Газарчи, и опять поймал себя на мысли, что точно знает, как выглядят собаки. Причем разные собаки. Есть большие как новорожденный теленок, есть мелкие, чуть больше крысы. И называются эти виды по-разному, вернее не виды, семейство у них одно - псовые. Породы. Опять я что-то вспомнил! Нечто незначительное, и в нынешней жизни ненужное, но может когда пригодится.
   - Шевелись, поторапливайся, - недовольно проворчал гонец, держа под уздцы свою кобылу, к луке седла которой была привязана за уздечку вторая лошадь, для следопыта.
   - Байрам ждет до полудня.
   Следопыт пропустил его замечание мимо ушей. Словно не к нему гонец обращался. А спокойно и не торопясь подтянул подпругу у лошади, поправил потник под седлом, проверил длину стремян. И лишь подогнав все по своему усмотрению, легко взлетел в седло и, стукнув лошадь пятками в бока, поскакал в известном направлении.
  
   ***
  Луноликий Байрам с лицом плоским и широким как великая степь, на котором одним небольшим холмиком выделялся нос, а вторым подбородок, выглядывающий из жирных складок на шее, был мрачнее непроглядной ночи. А узкие глаза просто превратились в тонкие щелки, из которых он бросал на этот мир взгляды полные ненависти. Когда у тебя угоняют скот всегда неприятно. Но особенно неприятно, когда это делает враг, который сильнее и богаче тебя. И вдвойне неприятнее, что до недавнего времени ты этого человека врагом не считал. А наоборот, покровителем и благодетелем, добрым расположением которого старался всячески заручиться. Вот и саблю из Бухары всю в серебре и небесных камнях преподнес в дар. Сабля была цены не малой. Двадцать хороших жеребцов за неё отдать - сущий пустяк. Правда, Байраму она досталась даром. Следопыт нашел в степи останки задранного волками хириджита. То, что волки задрали, вопросов даже не возникало. Никакой грабитель дорогое оружие валяться на земле бы не оставил. Шлем с позолотой и щит с изысканным витиеватым узором персидской работы Байрам оставил себе. А саблю? Саблей махать Байрам не привык. У него достаточно было своих нукеров. Но число их было значительно меньше, чем у бека. Тому только свистнуть, и сбегутся ватагой все мужчины рода, камчами исполосуют на клочки неугодного.
   Но что делать? Проглотить обиду? Сделать вид, что ничего не произошло? Так ведь тогда Аблай его совсем съест. Не он, так другие. Почувствуют, что Байрам слабый стал. Разорят. Пустят по ветру все, что наживали веками его предки. Позор. Но идти прямо против могущественного Аблая, значит только ускорить неизбежную развязку. Поэтому надо быть очень осторожным и хитрым. Узнать исподволь о планах врага, выведать, куда увели табун. И так же тихо барымта (украсть темной ночью).
   К полудню, когда Байрам, как волк в яме, метался по стойбищу, прибыл, наконец, Газарчи. Странный белолицый следопыт с рыжей скифской бородой буквально обнюхал стрелы, которыми были убиты пастухи. Затем захотел посмотреть покойных.
   - Ой! Бай! - возмущенно и с негодованием запричитали жены убитых.
   Но следопыт, словно глухой, не обращая на них никакого внимания, разрезал одежду на телах и, осмотрев раны, и подойдя к Байраму, попросил указать место, где трупы были найдены.
   - Двоих зарезали спящими,.... а вон тот, - взглядом указал следопыт, - задушен. Темные пятна на шее.
   - И что? - фыркнул Байрам, - Я и без тебя знаю, что это дело рук подлых шакалов!
   - Мне нужно..., - упрямо ответил Газарчи.
   У него уже закрались подозрения относительно произошедшего, но делится ими с луноликим, он не спешил.
   Стрелы. Вот, где была странность. Две стрелы, которые были воткнуты в трупы, без сомнения старшего рода. Их именовали "козы жаурын жебенi" - буквально стрела, основание которой с лопатку ягненка. Хм зачем тяжелые стрелы для пастухов? Может просто подвернулись? Или для того, чтобы достовернее скрыть более широкую рану, нанесенную на самом деле ножом?
   Далее. Три стрелы с обычными четырехгранными наконечниками - торт кырлы. Оперенье на стрелах орлиное, само древко березовое, с тремя характерными красными полосками. Покрашены в красный цвет древки недавно. И хоть их старательно потерли пылью, чтобы это скрыть, но следопыт поскреб ногтем и обнаружил, что краска не везде хорошо просохла. Окончания граней наконечников, чем-то согнули для придания сходства, раньше они были прямые, какие обычно используют нукеры Байрама.
   Так, что это? Действительно напали барымтачи Аблая, или кто-то хотел свалить нападение под него? Для полноты картины следопыт хотел побывать на месте, посмотреть, что да как....
   Байрам понял. Он давно уже убедился, что безымянный следопыт щедро награжден всевышним даром кунел, даром предчувствия.
   - Касым! Жуматай! Покажите место! - крикнул Байрам. И кони сорвались в галоп, поднимая пыль с вытоптанной земли.
   ***
   Представьте себе - открываете вы спичечный коробок, а там все спички лежат правильно, дружно прижавшись серными головками друг к другу, а одна вдруг повернута к ним ногами. Ну, и что? - скажут большинство. Что нам с них, стрелять что ли? И в самом деле, ничего. Но есть люди, которые во всем любят порядок. И такую спичку обязательно перевернут, чтобы лежала, как все, или используют первой.
   Чувствую себя именно такой спичкой, которую педантичная судьба так и норовит сжечь первой. Но я каждый раз остаюсь живым, и неизменно укладываюсь поперек коробка, поперек судьбы, поперек жизненным обстоятельствам, и наперекор власти.
   Любой общественный строй меня раздражает. Властям не верю никаким. Нет правителей, которые бы не пеклись о своем благосостоянии, но нет хуже власти, которая начинает "заботиться" о народе. О! Если первые - народ просто обворовывают, то вторые начинают строить государство на народных костях, укладывая трупы, как кирпичики. И чем больше у вождя амбиций, тем больше этих кирпичиков понадобится. И чем глубже я опускался в темные времена, тем острее это проявлялось. Все воевали со всеми. И я перестал понимать кто из них прав, а кто виноват. Зная одно, что в этой войне мелких родов, племен и народностей, суждено родится новым племенам и народам, составившим в будущем великое государство.
   Но воинственный дух мятежного самурая не давал мне покоя, и его привычка решать все проблемы мечем, которая помогала мне поначалу выжить в этом мире, стали меня тяготить. Хотя желание бороться с несправедливостью осталось. Но с некоторых пор я начал опасаться последствий своих поступков. Ну, положим, убрал бы я маниакально-депрессивного правителя с замашками настоящего поклонника маркиза де Сада, не погубил бы он всех, кого погубил. И не мчались бы лихие душегубы с собачьими головами, притороченными к седлам, по Московской Татарии. Не горели боярские хоромы. Но я хорошо знал, что после смерти самодержца настанет неминуемо смута, и полезут к пустующему трону как тараканы из щелей Лжедмитрии всех мастей.
   Однако, я отвлекся. Что-то сорока затрещала в камышах? Меня ли увидела или есть там кто? Слева по курсу изгибаясь зеленой мутной змеёй, протекала река. А впереди и сзади, и со всех сторон раскинулась великая степь. И хоть здесь вроде и спрятаться негде, но я рефлекторно перекинул круглый обтянутый воловьей шкурой щит на спину. В грудь я стрелы получить не боялся, а на спине, увы, глаз не имею. Приподнявшись на стременах я окинул взглядом прилегающий к реке холм. Собственно это был не холм, а курган, могила неизвестного вождя. И должен он был быть несколько дальше от реки чем сейчас. Ну, дела! Или это не та река, или не тот холм? И был я здесь, не так давно. Как, оказывается, всё кардинально может измениться за какие-то 200 лет? Вот и река, мне кажется, протекала чуть правее кургана, и берег был более заросший. А сейчас нет еще тех могучих ив, что вырастут здесь через 200 лет. Как нет и тех людей, с которыми я тогда, хм, скажем - путешествовал. Они и тогда не были безопасны эти степи. А теперь...
   Мне не дали предаться воспоминаниям. Фьють! - пропела стрела, я чуть отклонил голову вправо. Фьють! Бдынь! Вторую стрелу я отбил ребром ладони левой руки, поскольку летела она мне точнехонько в грудь, и пришпорил коня. Кобылка недоуменно фыркнула и рванула вперед. Наплевав на стрелков, засевших в камышах, я поскакал за холм, возвышающийся впереди. Стрелы запели мне вслед. Так и есть! Вот они! Два стреноженных коня мирно паслись за курганом. Спрятать среди камышей на берегу узкой речушки их было негде, и степные разбойники отвели их туда. Хотя какие к чертям собачьим разбойники? Просто два обычных кочевника решили воспользоваться легкой добычей. Прав Назир, кочевники в каждом чужеземце видят дичь. Ну, ну... Интересно, давно они меня заметили? Засаду успели устроить? Наказать их что ли?
   Соскочив с Матильды, я поймал чужих коней, быстро обрезал постромки, и, связав уздечки лошадей, приторочил к седлу.
   - Но! Пошла родимая! - ударил я пятками в бока Матильду. Лошадь вздохнула и начала набирать ход, как паровоз, тащивший за собой два вагона.
   - Эй! Эгей!
   Мимо просвистели стрелы и какие-то страшные проклятия, судя по интонации, на меня здорово обиделись.
   ***
   Касым с усмешкой смотрел на следопыта, ползающего на четвереньках по земле. Что можно увидеть в том месте, где прошел табун? Земля избита копытами, и след накладывается на след. Но следопыт упорно ползал, то присаживался на землю и тогда из прорех на штанах выглядывали его голые колени, то привставал на цыпочки и озирался выискивая взглядом что-то невидимое. Потом он спустился к реке Кара-су черным зеркалом, блестящей под ярким солнцем. Глубокая но узкая река, как бы созданная из маленьких озер, украшенных белыми лилиями и желтыми кувшинками, соединенных узкими протоками, походила на ожерелье Умай, богини земли и матери человечества. Рыжебородый скинул стеганный ватный халат, обильно пропитанный потом и пылью, кинул суму с куском кулана. Сбросил стоптанные сапоги, и прямо в дырявых штанах полез в реку. Но сделав всего пару шагов по илистому дну, внезапно нырнул. Практически беззвучно ушел под воду, чтобы через долгие мгновения вынырнуть уже у другого берега. Касым с открытым ртом провожал его взглядом. Вот уж не думал, что Газарчи плавает как водная крыса. Меж тем, следопыт, выскочив из воды, резко отряхнулся всем телом, так что брызги полетели в разные стороны, и стал тут же карабкаться на берег, разводя руками густые поросли высокого камыша. На том берегу, Газарчи опять стал на четвереньки, поднял с земли какую-то травинку, задумчиво пожевал, и уверенно прошелся вдоль берега шагов на сто. Наклонился и поднял там что-то, и тут же пошел назад, весело улыбаясь и насвистывая что-то себе под нос. Загорелое мокрое тело переливалось на солнце рельефными мышцами, без единого намека на подкожный жир. Сразу видно - нищий, усмехнулся Жуматай, показывая взглядом Касыму, уважаемые люди худыми не бывают. А нищий следопыт внезапно пришел в хорошее расположение духа, и назад переплывать не торопился. Он сорвал пучки осоки, которая росла на берегу между камышами, и зайдя в воду, стал тереться этой жесткой травой, которую только кони есть и могут, коровы ей губы режут.
   Солнце перевалило за полдень, и степь дышала жарой, трещала мириадами кузнечиков, заливалась пением птиц. Где-то высоко над головой в ясном небе запел жаворонок. Соблазненный прохладой реки, Жуматай спустился к реке и, зачерпывая ладонями воду, попил, символически омыл лицо и, прищурив глаз, посмотрел на бултыхающегося как утка в воде следопыта.
   - Эй! Жусуп (бедный)! Кончай воду мутить, вылезай! Байрам-ата ждет.
   Но рыжебородый, его словно и не слышал, он только оскалился в ответ, и, прекратив мыться, поплыл против едва заметного течения вдоль берега. Туда, где росли белоснежные лилии. Вырвал несколько штук и уже с этим пучком вернулся на свой берег.
   С неудовольствием взглянул на ветхий и грязный халат, он все-таки одел его на мокрое тело, а пучок лилий свернул и сунул в тощую суму после того, как вынул из неё кусок вареного мяса и выкинул его в реку. Касым насмешливо фыркнул:
   - Совсем с головой не дружишь? Траву кушать собрался?
   После этих слов он засмеялся, а вместе с ним засмеялся и Жуматай. Странный это следопыт, сразу видно, что в проклятой земле побывал. Оттуда обычно не возвращаются, а если и возвращаются то пустыми совсем, потерявшими дар Тенгри "сагыш", ни слова сказать не могут, а рот не закрывают. Так у них слюни и текут целыми днями. Глазами смотрят, а не видят ничего, ногами ходят, не зная куда. Говорят, они побывали во владениях Эрлика, и там духи умерших - камы, лишают их разума. Обижать таких людей грех, их уже боги обидели. И если потерянному повезет и его найдут люди, то обязательно такого приютят. Правда, не долго, до смены лун. Дольше проклятые не живут. Шаманы говорят, что это Эрлик приходит за беглецами. А Газарчи видимо, не всего себя потерял. И хоть про себя ничего не помнит, и говорит редко, молчун, но степь любит, помнит её всей душой, знает как родную мать. Хоть чем-то полезен, может быть, и то хорошо, лишний рот никому не нужен.
   Газарчи, одевшись, вскочил на лошадь, пасшуюся неподалеку, и собрался в обратный путь. Он уже точно знал, что часть пастухов, охранявших табун, убили своих подельников, сымитировали нападение Аблая и свою смерть, а табун угнали продать, и угнали далеко.
   ***
   Поистине, одна глупость порождает другую, и так цепочкой. И чтобы вырваться из порочного круга, нужно сесть под каким-нибудь фикусом, и прикинутся Буддой. Хотя, Будда уже давно ушел в нирвану, мир его праху. А я вместо того, чтобы приобщаться к учению, сидеть и ничего не делать, украл коней и теперь решал дилемму, отпустить их глупо, а продать некому. Ведь ближайшее стойбище, скорее всего, окажется их вотчиной, где коней опознают. И тогда меня там попытаются убить. Хотя вероятность того, что меня везде попытаются убить стремится к стопроцентной. Добрые люди кочевники, но чужеземец - это лишняя лошадь ( теперь три лошади), кое-какие вещи с трупа, которые могут пригодиться, и наконец, сам чужеземец, которого можно продать в рабство в Бухаре или Коканде. Но ради одного раба тащиться в такую даль никто не будет, так, что и стараться взять меня живым тоже не будут. Если я конечно не выйду к ним голым и с поднятыми руками, и то меня сначала пристрелят, на всякий случай, а потом поинтересуются, а не болен ли я чем? Зачем голым по степи бегаю?
   И действительно зачем? Пускаться одному в дикие степи равносильно самоубийству. Но так уж сложилось. Назрела одна проблема. Вернее ряд проблем обрушилось на нас снежным комом, лавиной. И боюсь, мы выберемся из-под лавины не все, если вообще выберемся. Описывать суть проблемы сложно, но если упрощенно - некие не очень дружественные гуманоиды своими не гуманными экспериментами повредили пространственно временной континуум. Между реальностями образовалось нечто в виде черной дыры, и в результате этого возникло ряд проблем, решать которые нужно было немедленно и сразу в нескольких мирах. Кх-м... Пришлось оставить "докторшу" одну, она заверила меня, что присмотрит: И тот, кому положено найдет то, что положено. Не знаю, что она нашла в этом мачо ? Мускулистый весь такой, прыгает как заправская обезьяна по развалинам города. Там, конечно не сахар, но ситуация вполне просчитываемая, справится моя девочка, подтолкнет незаметно, как умеет. Немезидушка моя. А вот в месте прокола я оставил справляться с проблемой Афганца. Он конечно неофит, дури в нем, как во мне по молодости, но в целом мыслит правильно. Дисциплинирован, исполнителен, бывший офицер, понюхавший пороху. Разберется он с гуманоидами, по крайней мере, мне очень в это хотелось верить. Так же как хотелось верить в то, что Дервиш еще жив. Он отправился в степь месяц назад и пропал. Сукин сын! Ни слуху, ни духу. А ведь основной выброс был где-то здесь. И хоть в голове не укладывалось, как может среди степняков выжить этот рыжеволосый голубоглазый русак. Но он сказал, улыбаясь, что его примут за своего, он все разузнает, справится, и я поверил. Просто потому, что это Дервиш. Уж и не знаю, магией ли он, какой владеет? Силой ли убеждения? Но когда он говорил, что сделает это, то всегда делал. Поспорили мы с ним как-то, до хрипоты, до пены у рта, что не сможет он, и я проспорил. Дервиш стал библиотекарем при Иване Грозном, и мне пришлось отдать ему дневник Джузеппе Бальзаме. А он потом надо мной издевался. Да не Иван Грозный, а Костя ...Сидел потом и хихикал, читая рецепты вечной молодости, которые я по пьянке надиктовал доверчивому итальянцу. Кто же знал, что он не только поверит, а и пустится во все тяжкие. Это я конечно лукавлю, знал кем он будет, не без этого. Просто дневник пришлось из реальности изъять. Помимо вздорных рецептов, в дневнике было точное описание событий, которые произойдут в ближайшие 20 лет, чем Джузеппе и воспользовался, пугая встречных и поперечных своими предсказаниями, и нажив на этом некоторые деньги.
   Ага! Вот, кажется и юрты на горизонте появились? Надо заехать. Черт! Как сейчас ситуацию разруливать? И где искать Дервиша? Детектор мой скончался, или маячок сломался? Но Дервиш не пеленгуется. Остается только заезжать во все поселения и допрашивать всех и каждого, не видел ли кто рыжебородого чужеземца?
  
   ***
   Назад в стойбище Газарчи мчался во весь опор, что сопровождающие еле поспевали.
   Выслуживается, думал Жуматай, зло пиная коня пятками по ребрам, а таким неземным казался, глазами словно одно небо видел, и с Тенгри говорил. Безумец! И зачем я так коня гоню? Ладно, если бы следопыт сбежать хотел, так нет, он в стойбище скачет. Пусть скачет, мне конь дороже, загоню - прирезать придется. Рассудив так, Жуматай придержал коня, глядя на него, отстал от следопыта и Касым. И вскоре они уже трусили на лошадях недалеко друг от друга, а следопыт скрылся от них в облаке пыли....
   Газарчи только это и было нужно. Примчавшись в стойбище к белой юрте Байрама, он заходить не спешил. А постоял в нерешительности, и, переводя дух, чуть в сторонке от входа, наблюдал, как женщины около юрты отжимают простоквашу и выкладывают на старую выделанную шкуру белые колобки творога. Высохнув, колобки превратятся в сыр "курт", мало уступающий по твердости старому прянику. Курт был ужасно кислый, но для аромата и вкуса его добавляли в сурпу. " Я оказывается, знаю, что такое пряник?" - отвлеченно подумал следопыт, все внимание которого было приковано к девчушке в темно-синей бархатной безрукавке каркеспе. Хороша! Хороша была старшая дочь Байрама, но старовата...16 лет ей исполнилось в этом году, а замуж не спешила. Уж сколько ей Байрам выгодных женихов предлагал, и сами иные приезжали желая породнится с уважаемым Байрам-атой. Но всех отбрила строптивая Сауле. Тот глуп, этот уродлив, другой стар, четвертый жирен. И такая острая на язык, что у женихов всякое желание взять себе такую змею в дом пропадало. Говорили, что сам Байрам свою дочь побаивается. Вот и следопыт стоял в нерешительности, и пристально смотрел на Сауле, пока она не почувствовала его взгляд и не подняла глаза. Тогда Газарчи вынул из котомки белые лилии, сорванные им в реке, и аккуратно положил перед собой на землю. Девушки, работающие вместе с Сауле, этот его поступок заметили:
   - Глянь, Сауле! Да он к тебе никак сватается?!
   - Травой, как лошадку тебя подманить хочет!
   И девушки прыснули от смеха заливаясь, словно скворцы весной, а Сауле лишь слегка улыбнулась. На шум вышел из юрты Байрам и, увидев следопыта, рассердился:
   - Э? Тебя за смертью посылать? Посмотрел? А зачем не заходишь? Почему молчишь?
   Газарчи двинулся на встречу уважаемому, боясь повернуть голову в сторону девушек, ему почему-то страшно было увидеть, как Сауле смеется вместе с сестрами и презрительно смотрит на него. А она не смеялась, а тоже отвернулась, словно ничего не произошло.
   Но Газарчи этого уже не видел. Он покраснел, и, не поворачивая головы в сторону девушек, быстрыми шагами устремился к Байраму. С Байрамом ему пришлось говорить долго. Тщательно выбирая слова, чтобы наиболее точно описать, что он увидел.
   - Значит, говоришь, ножом пырнули, а потом стрелы воткнули? Да-а-а..., - покачал Байрам головой, - И следов приходящих со стороны ты не увидел? - сощурился Байрам, в раздумье, поглаживая рукой длинную козлиную бородку, - Это точно?
   Следопыт кивнул, мол, даже если бы они угнали табун в ту же сторону, с которой пришли, он бы заметил. И потом стеганный дырявый халат, брошенный чуть дальше от пути следования табуна, рядом с рекой, заставляющий предположить, что убитого утопили. Но почему не утопили вместе с халатом? А положили на виду? И потом... на халате кровь и дырка от ножа или сабли. Но кровь попала на халат снаружи, а не когда он был на теле...
   - И что? - не понял Байрам.
   - А вот что, - спокойно сказал Газарчи вынул из-за пазухи пышак (Байрам инстинктивно отшатнулся), и ткнул им себя в левую руку. Пробив халат, нож вошел в руку. Затем следопыт скинул с плеча рукав и вывернул. Кровь, брызнувшую из раны, ватный халат обильно впитал в себя.
   - Видишь? Пятно внутри больше чем снаружи? А на том шопане наоборот. Как будто его порезали, а потом налили сверху крови. Я даже не уверен, что это человеческая кровь. Конечно, если бы это был халат с одной подкладкой - тадагай шопан, а не толстый ватный, то кровь разошлась бы одинаково, что внутри, что снаружи..., - бормотал следопыт, но Байрам его уже не слышал.
   - Ай, молодца! - Байрам хлопнул тяжелой пухлой ладонью Газарчи по плечу - Верно говоришь! Обмануть захотели старого Байрама! Со славным Аблаем поссорить?! Куаныш! Возьми нукеров и приведи мне жен этих ублюдков!
   - Кого? - сонно отозвался Куаныш, стоящий в пяти шагах за хозяйской спиной. Куаныш постоянно маячил около хозяйской юрты и являлся по первому зову. Хоть он был и недалекий, но крайне исполнительный.
   - Жен пастухов, которые пропали баран! - гневно рявкнул Байрам, оборачиваясь. И Куаныш сразу скрылся из виду.
   - А ты молодец, следопыт! Молодец! Иди к женщинам, пусть тебя покормят - проговорил Байрам, и, потеряв к Газарчи всяческий интерес, откинул полог юрты.
  
   ***
   Семь или восемь юрт, не много. Около юрт только женщины и дети, которые первыми заметили мое приближение и показывали остальным на меня пальцем. Впрочем, особого оживления я не заметил. Ну, одинокий всадник, ну, чужак. У меня что? Табличка на груди? Чужой? Вроде и одет неброско, как все. И лицом не белый однозначно. Весь в пыли и загаре от жаркого солнца, даже бритая наголо голова не блестит, все пылью покрыто. Однако, увидев издалека, меня сразу записали в чужеземцы. Что ж, будем пробиваться моим излюбленным методом - на авось.
   - Саламатсызба! - выкрикнул я, когда до стоящих около ближайшей юрты людей оставалось метров двадцать.
   - Салама..., - невнятно и недружественно отозвались встречающие.
   - Ертай здесь? У меня к нему дело...
   - Какой Ертай? - вопросил старый дед, и сразу мне не понравился. И дело было не в том, что смотрел он с откровенной подковыркой, и даже не потому, что напоминал мне одного старого зануду, царствие ему небесное. А... И предчувствия мои тут же оправдались.
   - Ертай сын Серика, внук Амантая, правнук Расима, праправнук Тулегена, Пра-праправнук Ериже, пра-пра-пра-пра....
   Пра, твою дивизию! Я тихо про себя матерился, пока дед перечислял 7 колен предков неведомого мне Ертая. Ёшкин кот! Как сложно найти порой человека, если тысячу человек зовут одинаковыми именами, а до изобретения фамилии еще лет 800! Турки только в 20 веком фамилиями обзавелись, а до этого там жили 4 миллиона с именем Мустафа, остальные 3 миллиона Серики. И чтобы не перепутать, нужно было знать как минимум семь поколений своих предков. Кто от кого произошел. "Раваим родил Савоафа, Савоаф родил Еноха и братьев его". В общем, сплошным почкованием мужики размножались, или делились как амебы.
   Пока я это думал, шал (старый) успел перечислить половину предков второго Ертая, и тут я его оборвал:
   - Да именно этот Ертай, он здесь?
   - Здесь, - кивнул дед.
   - Ертай! С тебя суюнши за добрую весть! - крикнул я в редкую толпу, - Аманжол прислал тебе в подарок этих двух коней!
   - Айна лайна! - воскликнули некоторые впечатлительные женщины, и лица присутствующих явно потеплели. Но больше всех обрадовался некий мальчишка лет 12, который буквально прыгал от радости выше головы.
   - Мама! Мама! Мне коней подарили!
   И в этот момент я почувствовал, что попал... Собственно, идея подарить трофейных коней, седла с которых я заблаговременно срезал, посетила мою голову, когда я подъезжал к аулу. Идея мне понравилась, и я тут же нашел несколько причин, как использовать её с пользой. Во-первых, заручится расположением жителей, во-вторых, расспросить хорошенько: не слышал ли кто о рыжебородом урусе? В третьих, просто переночевать и поесть что-нибудь горячего. И тут выясняется, что коней я дарю какому-то мальчишке. Ну, что болван? - проговорил я себе - Тебе еще повезло, что Ертай тут какой-никакой, а оказался, и подарку от несуществующего Аманжола обрадовался. Я бы на его месте тоже обрадовался. Дареным коням в ж*** не смотрят. Стар я все-таки для таких импровизаций. Ведь не мальчишка, как заяц по временам и весям скакать. Практически всегда готовился, в дневник все произошедшее записывал, и сам себе из прошлого оставлял, чтобы оказавшись в этом прошлом быть готовым к любому повороту событий. А тут значит, такая вот внеплановая командировка получилась. И где тут дневник в степи оставишь? А? Сегодня это холмик, тут речка, а там дерево. А что было в этой степи лет 300 назад? Если холмик этот еще ветром не намело, и дерево не выросло, а река русло изменила? Да, уж...
   Пока я размышлял, ситуация сама собой устаканилась. Вернее укисюшалась. Меня, как дорогого гостя, мамаша Ертая, буквально вцепившись за руку, притащила в своё жилище и налила полную кисюшку кумыса. В белом густом кумысе плавали какие-то черные крапинки. И я, стараясь думать, что это всего лишь кусочки почерневшего жира (кумыс сбивается в большом кожаном бурдюке, и жир быстро окисляется и чернеет), а не насекомые, залетевшие на запах, практически залпом выпил. И надо сказать, напряжение меня отпустило. Кумыс утолил жажду и расслабил тело. При этом голова оставалась светлой и мысли ясными. Не дожидаясь пока я попрошу добавки, хозяйка мне тут плеснула еще. Хм. Такими темпами я тут и заночую. Только бы отец Ертая пораньше из степи вернулся, пока я спать не лег, а то мне сцены ревности и эксцессы не нужны. Хотя кто его знает, как еще может обернуться. Сейчас Батагоз (так звали мать Ертая) принимает меня как посланца Аманжола и вероятнее всего думает, что это родственник мужа. А если у мужа нет в родне никакого Аманжола? И что я тогда буду делать аферист несчастный?
   - Выпейте пока чаю дорогой гость, - с улыбкой сказала Батагоз, - Сейчас Ертай барашка зарежет, бешпармак кушать будем.
   На улице жалобно заорал барашек, которого 12 летний Ертай уговаривал стать бешпармаком.
   ***
   Наскоро поев у глиняной печи, сложенной прямо у юрты, следопыт сбежал к реке, протекающей неподалеку от стоянки кипчаков. Там он просто сидел и смотрел на быстро текущую мутную зеленую воду. Но крики истязаемых жен беглых пастухов долетали и до сюда. Одна из женщин вместе с детьми успела убежать к родственникам, но нукеры Байрама отправились за ней в погоню. И без сомнений они её найдут. Куда она еще могла сбежать, как не к родителям? Ничто неизменно в этом мире - предательство, боль. Газарчи вздрагивал от криков, словно это его мучили и пытали. А ведь отчасти это было так. Это он виноват, что сейчас бьют женщин. Если бы не сказал, то никто бы их пальцем не тронул, наоборот... Но если бы следопыт сказал, что это работа барымтачи Аблая, то началась бы резня, и в этой войне пострадало бы гораздо больше народа. И плакали вдовы по убитым мужьям, и пухли бы с голоду сироты. Но как не успокаивал себя этими мыслями Газарчи, все равно ему было плохо на душе. Очень плохо. Все внутри переворачивалось, протестуя против насилия. Бог мой! Что же это делается?
   В своем теле следопыт ощутил небывалый зуд, словно что ползало под кожей. Он сидел обнаженный по пояс у кромки воды, вдыхая прохладу реки и физически ощущая как она пахнет рыбой, тяжело плюхающей время от времени то там, то тут. Пахнет камышом, илом, пахнет жизнью. А там смерть, их замучают до смерти. Зуд в правой руке стал нестерпим. Газарчи увидел, как из-под кожи у запястья, вдруг проклюнулась толстая волосинка телесного цвета и стала извиваться. Следопыт тут же ухватил её пальцами левой руки и потянул из всех сил. И почувствовал, как этот тонкий червяк струной напрягся в теле. И эта струна проходит через все мышцы до самого плеча. А он все тянул и тянул струну, вот уже вытащил упирающегося паразита примерно на длину локтя, когда тот оборвался и в левой руке остался извивающийся кусок. А то, что осталось в теле, ушло вглубь, и Газарчи перестал чувствовать зуд и движение внутри себя. Кусок неведомого червяка следопыт с омерзением бросил под ноги и стал ожесточенно топтать ногами, стараясь, извести на нет мерзкую тварь.
   - Эй! Ты что это делаешь? - произнес мелодичный голос почти рядом с Газарчи. И он обернулся, чтобы встретится взглядом с Сауле.
   - Чего молчишь? Я же знаю, что ты умеешь говорить?
   Следопыт пожал плечами.
   - А что говорить? Просто отдыхал, да змея подползла.
   - Где?
   Глаза Сауле распахнулись, она отшатнулась, и перышки на островерхой шапке борик смешно заколыхались, придавая ей вид испуганной птицы.
   - Да, нет уже, уползла, - отстраненно улыбнулся Газарчи. Он все никак не отойти от потрясшей его новости, что внутри него живет какая-то дрянь.
   - Все ты врешь! Убежал сюда, чтобы криков не слышать? Прячешься?
   Следопыт побледнел и кивнул.
   - А зачем тогда отцу рассказал, что пастухи его ограбить сговорились?
   - Я не мог иначе, - надтреснутым голосом ответил Газарчи прямо смотря в черные глаза Сауле.
   - Ты глупый, сказал бы, что ничего не понял и следы разобрать не можешь, и ничего бы не было. А?
   - Я не вру никогда...
   - Так уж и никогда? - с вызовом спросила Сауле, - А цветы мне, зачем принес?
   - Ты мне нравишься.... Очень. Ты достойна этих цветов. Такая же белая и чистая внутри, а глупость, что творится вокруг, тебя коробит, и все думают, что ты злая и взбалмошная. А тебе тяжело в мире, где тебя не понимают.. , - тихо говорил Газарчи.
   Сауле слушала следопыта, буквально впитывая каждое его слово, уголки губ её странно дрожали, а черные пронзительные глаза вдруг покрылись поволокой, словно она увидела нечто до сих пор невидимое.
   - А ты не такой как все..., - произнесла она тоже тихо, с легкой, невесть откуда взявшейся хрипотцой. Следопыт знал, что так бывает от волнения, - Мне даже кажется совсем чужой, не наш. Из далекой-далекой земли...
   Почти прошептала Сауле, и вдруг порывисто коснулась губ следопыта своими губами, и тут же отвернувшись, побежала прочь.
   - Это тебе за то, что ты не такой! - крикнула она убегая.
   Следопыт не видел её лица, но почему-то был уверен, что оно покрылось румянцем.
  
   ***
   Под ясным, ослепительным небом с небольшими перистыми облаками, как лебедиными пушинками украшающими синеву бескрайних небес, от края и до края горизонта простиралась степь. Почти ровный стол с небольшими возвышенностями и овражками. В полуденный час, когда солнце опалило все своими лучами, раскалило каждый камешек, каждую песчинку в степи, поросшей низкой пожелтевшей травой, пучками ковыли да полыни, воздух дрожал маревом, поднимаясь вверх от горячей земли. Земли, по которой сновали мириады насекомых. Призрачными тучами вилась мошка, нестройным, но оглушительным оркестром исполняли свою симфонию кузнечики и саранча, которой лакомились быстрые серые ящерицы. Сурки, вечные дозорные степи возвышались столбиками, высматривая, нет ли где врага. А враг в серо-желтой шубе охотился за мышами и подрастающими зайчатами. Лиса буквально стелилась по земле, сливаясь с выжженной травой, подкрадывалась к зайцу, беззаботно обгладывающему кустик полыни. Ленивой трусцой пробегала стая волков. Они мало обращали внимания на мелочь, снующую по степи. Волки шли по следу прошедшей недавно сайги. И они одни из первых почувствовали, как дрогнула земля. Сначала выросло пыльное облако на горизонте, и оно росло, приближалось. И по мере приближения нарастал гул. Земля дрожала под сотнями копыт. И от этого облака все живое в степи разбегалось в разные стороны, старалось спрятаться, скрыться, понимая, что если не успеет, то будет втоптано, раздавлено, вбито копытами в землю. Но меж тем среди степных жителей паники не было, звери заблаговременно расходились в стороны, уступая дорогу. Кто убежал, кто упрыгал, кто попрятался в норы. Одни сурки ныряли в свои норы, лишь, когда от них до мчащегося табуна лошадей оставались считанные метры.
   - Гэй! Гэй! - кричали пастухи и стегали кнутами, корректируя направление движение табуна. Пастухов было трое. Один скакал по центру и подгонял отстающих, а двое по краям табуна, справа и слева, не давая табуну рассыпаться и разбежаться по степи.
   Взмокшие спины, злые, покрытые пылью лица. Платки, повязанные на головах, превратились в грязные тряпки. Табун гнали всю ночь и почти весь день. Самых маленьких жеребят пришлось бросить, чтобы не тормозили движение. Пастухи не давали отдыха ни себе, ни лошадям, ведь за ними могла быть погоня. И если догонят, им не жить, не видать своих семей, и денег, что им обещано за табун. Но уже скоро... Скоро. За ближайшей сопкой, их должны ждать.
   И ожидание пастухов оправдалось. На встречу, табуну из-за сопки с криком выскочили десяток всадников.
   - Токта! Токта! - закричал центральный погонщик, и стал останавливаться, успокаивая своего скакуна. Сбавили ход и боковые, разворачивая коней, чтобы соединится с тем, что был посередине. Встречные всадники перехватили управление табуном на себя. Поворачивая табун влево, закручивая на месте, чтобы разгоряченные лошади постепенно сбавили ход.
   На встречу к пастухам поскакала группа из пяти человек. Старший из встречающих, в белом войлочном колпаке с загнутыми краями двигался неспешно, всем своим видом давая понять о своей важности.
   - Саламатсызба! - чуть склонил спину центральный погонщик, прижимая левую руку к груди.
   - Салам..., - небрежно бросил встречающий.
   - Мы все сделали уважаемый, как договорились...
   - Вижу, но вы обещали табун в 400 голов, а там нет четырех сотен..
   - Мы торопились, уважаемый, жеребят и жеребых кобыл пришлось бросить.
   - Подождите немного, пока мои люди пересчитают лошадей, и тогда я заплачу.
   - Но ...! - возмутился погонщик - Нам надо возвращаться, а путь не близкий!
   - Никаких но! Я сказал, посчитаем, потом расплачусь - твердо и властно произнес покупатель.
   Пока он говорил. Еще трое всадников подъехали сзади пастухов, перекрывая им путь к отступлению. Почуяв неладное, пастухи стали озираться, и попытались развернуть коней. И тогда одни из всадников, который был у того, что справа, ударил пастуха выхваченной из-за спины палицей. Тяжелый шокпар с чмоканьем вошел в голову. А того, что слева ударили в бок длинным буйда пышак. Старший погонщик пришпорил коня и попытался прорваться напрямую, мимо "уважаемого", но острое копье догнало его в спину. И раскинув руки в стороны, пастух рухнул. В считанные минуты все было кончено. А еще через некоторое время табун с новыми погонщиками продолжил свой путь. На земле осталось три тела, тряпичными куклами, возвышающиеся, на ровной как стол степи. Первыми неподвижные тела заметили птицы.....
  
   ***
   Разговор после третьей пиалки кумыса пришел в нужное мне русло. Про таинственного Аманжола никто не вспоминал, что меня радовало. А вот про чужеземцев, как я, никто ничего не знал и не видел. Не было в ауле никогда чужеземцев, а если и были, то Батагоз не помнила. (Дословно имя Батагоз означало - верблюжий глаз, и с этим нельзя было не согласиться. На удивление большие глаза были у хозяйки. Так, что не знай, я точно, что она из кыпчаков, ни за что бы не догадался.) И о том, чтобы где-то в соседнем стойбище такой объявился, Батагоз тоже не слышала. Что ж, мимо, подумал я с горечью, и завел разговор о нынешнем засушливом лете. О том, что трава выросла не большая, и его тут же сожрало жаркое солнце, что дождей в этом году мало. И возможно им придется кочевать дальше на Север, где начинались леса и с пастбищами для скота было полегче. И тут Батагоз обмолвилась, что на Севере уже земли не их рода, а между ними лежат проклятые земли. Так, так... Про проклятые земли поподробнее, попросил я хозяйку. Она замялась, и отошла по хозяйственным делам. За стол то со мной не садилась, не принято женщине разделять стол с гостем. А только подливала чая, да кумыса. Так, что за столом я сидел в гордом одиночестве. Свежеразделанный барашек варился в большом семейном казане посреди юрты. Пока я пил чай, дети, периодически выглядывали из-за занавески, разделяющей юрту на несколько условных комнат, чтобы посмотреть на чужеземца. И тогда я страшно вращал глазами, и они прятались в притворном испуге и хихикали.
   - Вот, что хозяюшка, ты ничего не бойся, а расскажи мне как от вас добраться в проклятые земли, - сказал я, когда она подошла вновь к низенькому круглому столу, за которым я сидел, сложив ноги в вольной самурайской позе, то есть, поджав под себя.
   - Не знаю... Нехорошо говорить, про нехорошее место.... Тебе лучше у других спросить.
   - У кого у других?
   - Да хотя бы у Батпака? У него жил "потерянный в степи".
   Вот как? - подумал я. Уже теплее.
   - А где мне найти Батпака?
   - Да в крайне юрте, с той стороны, откуда ты подъехал.
   - Вот спасибо! За чай, за гостеприимство, - сказал я поднимаясь. Чай действительно был густой и сытный, крепко заваренный, с молоком. В придачу к чаю были баурсаки, жаренные в кипящем жире колобки из кислого теста. Дань посланцу Тенгри - Солнцу.
   - Да куда же ты? - смутилась Батагоз, - Скоро бешпармак сварится и Сапаргали приедет, а гость ушел?
   - Не бойся, я недалеко. С Батпаком поговорю, и вернусь.
   Но Батпак меня встретил крайне не приветливо, если не сказать хуже. И что я ему сделал плохого? Ну, извини, нет у меня больше коней, в подарок. Зато у меня есть такая вот серебряная монета с невнятными надписями затертого года. Глаза Батпака заблестели и разговор удался на славу. Столько информации получил, что хоть сейчас садись за стол и диссертацию пишу на тему : "Проклятые земли" или восприятие разлома пространственно-временного континуума в свете представления кочевников". А в двух словах выглядело это весьма знакомо - то есть, никак не выглядело. Степь и степь. Но проехав определенную черту человек пропадал шайтан его знает куда. И как правило навсегда пропадал. Для свидетелей он просто растворялся в воздухе. Что там происходит с человеком, да и вообще со всем живым - один Тенгри знает. Но границы проклятых земель определили крайне просто - пускали стрелу перед собой, и если она пропадала в воздухе, не долетая до земли. Значит там и граница. На предполагаемой границе проклятой земли поставили нечто в виде противотанковых ежей из связанных пучков копий. Однако, не все попавшие в проклятые земли, пропадали навсегда, иногда возвращаются. Но возвращаются (судя по писанию) полными идиотами с кучей непонятных болезней, как-то недержание слюны и прочих жидкостей в теле, покрываются незаживающими язвами (сильно смахивает на повышенную радиацию) и вскорости от всех своих неизлечимых болезней скрытых и явных благополучно умирают. Но следопыт, живший у Батпака, который помогал им устроить облавную охоту, разум не потерял. И хоть ничего не помнит, но болезнями вроде не тронут. Интересный факт, надо взять на заметку, подумал я.
   И под конец, когда я попросил Батпака точно рассказать, как найти "проклятые земли", он неопределенно махнул рукой на Северо-восток. А это могло означать два локтя по карте... Начиная от безымянной реки в пятидесяти километрах отсюда, и до Берингова пролива. Что ж, надеюсь разъяснить эту неопределенность в расположении, мне поможет безымянный следопыт, который только сегодня утром отбыл к луноликому Байраму.
  
   ***
   Эту ночь Газарчи спал беспокойно. Он ворочался и никак не мог уснуть. В ушах все еще стояли крики женщин. Надо сказать, что пытки, которым подверг их Байрам дали результат. Они сознались, что сговорились с мужьями встретиться у своих родных через некоторое время. Кто-то пообещал пастухам большие деньги за табун, но кто это - женщины не знали. Но думал Газарчи сейчас не о судьбе бедных женщин и их мужей, а думал о том, что в нем живет. И никак не мог придумать, как избавится от этой нечисти. А еще, он все время возвращался мыслями к Сауле. Губы жгло от прикосновения её губ, стыдные мысли завладевали умом и бросали его в жар. И он понимал, что не сможет долго терпеть эту пытку. Он испортит Сауле, погубит её жизнь.
   Нужно было уходить от соблазна, уходить, куда глаза глядят. Прочь из стойбища, прочь. Ведь самое страшное, что эта гадость из него может переползти в Сауле, в любого другого. Сознание того, что он оказывается болен, угнетало. И так мучаясь мыслями, ища выхода и не находя, следопыт уснул. И ему приснился удивительный странный сон.
  Ему приснилось, что он ходит в большой каменной пещере, но он точно знал во сне, что это не пещера а большой такой дом, с множеством уровней. Очень высокий дом, упирающийся своей крышей в небеса. Комнаты, комнаты, комнаты. Пустые комнаты с кучами мусора и человеческих экскрементов. Все загажено до невозможности. Что ему противно касаться ногами пола. Тут, несомненно много и часто испражнялись, предавались пьянству и разврату, и вполне возможно в какой-то из комнат и сейчас этим занимаются. Но ему надо пройти сквозь лабиринт комнат. Потому, что его ждут. Он должен вывести отсюда людей. Людей, в которых осталось еще что-то человеческое. И Газарчи воспаряет на несколько сантиметров, чтобы не касаться этой гадости на полу и стоя пролетает весь этаж. Пока не долетает до лестничного марша на другом конце коридора. Там его действительно ждали. Мужчины и женщины. Он без сомнения знал их, но сейчас во сне затруднялся назвать по именам. Одно он знал точно. Они такие же как он. Если он умеет летать, то у них другие таланты, другие дары. И его задача спасти их из заключений в этой вавилонской башне, где все поражены пороками и низменными инстинктами. Внизу охрана, их ни за что не выпустят. Только вперед. Только наверх.
   Они поднимаются по лестнице на крышу. И ослепительное солнце согревает их своими лучами. Группа становится на краю крыши и Газарчи начинает петь. Петь песню без слов. Голосить, как поют птицы и ангелы. Песню торжества природы и добра. Песню, чей мотив созвучен дыханию жизни, и гармоничен миру. И они все вместе прыгают вниз.
   Но не падают камнем, песня Газарчи ласковой ладонью поддерживает их в воздухе. С высоты небоскреба видно, что города уже не существует. Существуют лишь такие же, как этот дом, отдельные высотки, как гнилые зубы, торчащие из буйной зеленой растительности. Все вокруг заросло деревьями. Природа побеждала насилие людей. И как лист дерева легкий и мягко опускающийся к земле, так же неторопливо планировала к земле группа людей.
   А Газарчи все пел и пел. Песню побеждающую, песню созвучную торжеству жизни.
   И голос его был как не странно, не его привычным голосом, переливы, исходящие из глубины Газарчи были нежными и тонкими, в них слышалось и пение соловья, и шорох травы, и шум прибрежной волны.
   И когда группа благополучно опустилась на землю, оставив их, Газарчи хотелось петь еще и еще. И он порхал как бабочка, отталкиваясь от макушек деревьев. Но перелетев на пару деревьев, внезапно почувствовал как звук исходящий из него, иссяк. И тут же на плечи легла усталость. Газарчи распластался на открытой поляне посыпанной щебнем, и понял, что больше не может летать. Но он должен лететь, должен спасти из заключения еще стольких людей. Столько людей...
   Хорошо, подумал он. Полежу немного, соберусь с силами и попробую опять. Ведь в этом разрушенном городе еще много домов. А люди, которых он спас, дадут начало новой жизни, жизни без злобы и лжи.
  
   ***
  
   От разговора с Батпаком меня отвлекли крики, донесшиеся снаружи юрты и топот копыт. И это мне крайне не понравилось. Я только шагнул на улицу, и рядом со мной в толстую кошму юрты вонзилась стрела. Всадники! Человек двадцать. Истошно кричали женщины, визжали дети.
   - К реке! Бегите к реке! - заорал я и хотел добавить, чтобы прятались в камышах. Но тут стало некогда. Всадник, скакавший прямо на меня, занес для удара копье, и мне пришлось пригнуться. И очень вовремя, потому как стрела пропела над головой и вонзилась в землю, выбив фонтанчик пыли. Кто-то целил в спину.
   Всё! Время остановилось. И для меня происходящие события потекли как густой кисель. Сознание успевало все отметить, заметить каждую мелочь, а тело действовало еще до того как эта мелочь произошла. Проводив взглядом копье, которое медленно проплывает рядом со мной, я вцепляюсь в него и со всей силы тяну на себя. И вот я вижу, как тело всадника начинает клониться вперед, копье он выпустить не додумался, и с его головы падает сначала шапка, отороченная рыжим лисьим мехом. Шапка падает на землю и катится под стену юрты. Затем, когда тело всадника уже покинуло седло и собирается коснуться земли, правой рукой выхватываю аигути, и провожу им по бледному горлу. Горло потное, и пыль грязными полосками забилась в складки кожи. Кадык судорожно сокращается. Вот снизу, под кадыком я и провожу. Затем наступаю на упавшее тело, используя его как ступеньку, и взлетаю в опустевшее седло, еще хранящее тепло прежнего владельца. Пригибаюсь к шее коня, потому, как вижу: в меня целят с лука. Пока левая рука хватает уздечку, правая все еще держит нож. И я колю им коня в зад. Конь с выпученными от боли и удивления глазами прыгает вперед и сшибает грудью впереди стоящую лошадь со стрелком. Лошадь заваливается на бок, придавливая лучника.
   - Я твоего отца имел! - шепчу я сквозь зубы. В меня сыпятся стрелы. А мой лук с колчаном остались на Матильде. Где она сейчас пасется? Шайтан её знает. Сунув аигути за пазуху, я выхватываю булатный шемшир, висевший на поясе и описываю замысловатую восьмерку на коне вокруг юрт, петляя как заяц. Кто не спрятался, я не виноват! Первый же подвернувшийся всадник получил клинком между глаз и зажмурился. Похоже навсегда. Второй уже спешился и волочит какую-то женщину по земле. Она верещит и сучит ногами. Удар саблей по шее, и он, потеряв к женщине всякий интерес, хватается руками за голову. Вспомнил, наверное, что дома жена ждет?
   Поздно батенька! Внутри юрт крики... Плохо... Пока я с этими во дворе разберусь, местных успеют перерезать. Вон Батпак так и остался лежать у входа, крепко сжимая в руке лук. Но две стрелы пробили его грудь. И он уже ничего не может. Жаль. И старик ничком лежит в пыли... Он видимо сопротивлялся долго, вокруг темные капли, свернувшиеся в комочки пыли. А в степи трое всадников гоняют как зайцев детей. Сволочи! И я безжалостно колочу ногами коня. Ага! Заметили! В меня стреляют. Уворачиваюсь от стрел и все же одна бьет меня в бок. Толстая кожаная безрукавка не выдерживает, но в кольчуге под ней стрела застревает, процарапав бок острием. Тонкие у них наконечники, подумал я, чувствуя как бок мокреет. Вошла неглубоко, но неприятно. Черт возьми! Пришпоривая коня, я мчусь прямо на обидчика, опустив руку с саблей вниз и чувствуя как она тяжелеет наливаясь кровью. Ну, держись! Лучник, видя безрезультатность стрел, хватает с седла сойыл - длинную тонкую палицу с петлей для кисти - и, вращая её над головой, устремляется мне навстречу. Взмах, и мы разъехались. Я не оборачиваюсь, но спиной чувствую, что его конь замедлил бег и остановился. А впереди еще двое, и трое со стороны стойбища спешат им на помощь. Стрелы бьют в коня, и я только успеваю, что вытащить ноги из стремян и кубарем прокатится по земле. Свет меркнет в глазах... И вот я опять пеший и наглотавшийся изрядно пыли, стою и сплевываю её на землю.
   - Дружище, коня не одолжишь? - спрашиваю у первого, подлетевшего ко мне джигита. Он остается глух к моей просьбе. А размахивает чем-то весьма похожим на топор. Черствый человек, а еще степняк. Вот приезжай к вам в гости после этого? Я же не дерево, зачем меня топором-то? Как не хорошо...
   И тут закрутилось. Меня попытались заарканить, пристрелить из луков, прибить палицей, порубить на щепки. Но мне кое-как удалось от всех лестных предложений отвертеться. А когда я освободился, юрты уже пылали. Чадили черным удушливым дымом. Да, что же это за люди? Почему не пограбили и просто не ушли? Так нет, они словно задались целью уничтожить всех. Вон и камыш у реки задымил, значит, пытаются вытравить тех, кто спрятался в камыше. Поймав одного из освободившихся коней, я поскакал туда. Но на этот раз у меня был уже лук и саадак полный стрел. И через полчаса все было кончено. Я сидел в седле трофейной лошадки и крутил головой по сторонам. Тишина. Никого живого.
   - Эй! - крикнул я в камыши, - Выходите! Врагов больше нет! Эй! Есть кто живой?!
   И хоть сердце подсказывало мне, что кое-кто успел-таки в камышах спрятаться. Но никто не отозвался. За моей спиной догорало стойбище. Матильда с невинным видом пила воду из реки. Переночевать с комфортом мне не удалось, так хоть кобыла отдохнула.
  
   ***
  
   Вечернее застолье у светлого бека Аблая протекало как всегда шумно. В большом шатре, уставленном низкими круглыми столиками сидели приближенные к беку нукеры. Много ели, пили кумыс, шутили. Кто-то уже прикорнул, незаметно подпирая спиной стену шатра, кто-то произносил долгий и замысловатый тост в честь хозяина с пожеланиями ему всего-всего и много-много. При этом во время тоста не забывали помянуть и великого Тенгри :
   - Ата бабалардын аруагы кабыл болсын, Хан-Танири адамга аманшылык берсин, Ауминь.
   - Аминь! - хором подхватывали все присутствующие.
   На вечерний той позвали и известного акына, который своей игрой на домбре развлекал джигитов. В его игре были слышен топот копыт, и свист ветра в степи, и треск костра в очаге, и весенняя степь, и холодный буран. Бек Аблай сидел на ужине, задумавшись. Он пропускал мимо ушей хвалебные речи, не вслушивался в звучание домбры. А вяло ел и думал о том, что его нукеры что-то долго не возвращаются. Так случилось, что пастухи из одного стойбища стали свидетелями одного его дела, и бек приказал нукерам убрать пастухов, спалить стойбище до тла, не оставлять живым никого. И долгое отсутствие его людей по такому пустячному делу тревожило.
   - Эй! - Крикнул Аблай акыну, - Что там бренчишь? Спой что-нибудь!
   Акын кивнул и запел.
   О, кыпчаки мои, мой бедный народ!
Ус, не ведавший бритвы, скрывает твой рот.
Кровь за левой щекой, жир за правой щекой.
Где добро и где зло, ум ли твой разберет?
   С глазу на глаз приветлив и добр, но потом,
Как торгаш, ты меняешься сразу лицом.
Не внимая другим, ты твердишь про свое,
А твои пустозвоны гремят языком.
   Ты владеешь добром? Ты об этом забудь,
Днем угрюм, по ночам ты не можешь уснуть.
Кто завистлив и волей не тверд, тот всегда
Легковесен во гневе, иль радости будь.
   Все ничтожества бредят славой мирской,
Суетятся, шумят, нарушая покой.
Сомневаюсь весьма в исправленье твоем,
Коли воля твоя стала волей чужой.
   По мере того как акын пел лицо бека стало наливаться кровью. У него создавалось такое впечатление, что певец каким-то образом узнал про его дела и теперь позорит на весь мир. Сказать, чтобы его прирезали? Так шум поднимется, все знают, что акын гостил у него. Остается только делать вид, что сказанное в песне его не касается.
   Акын пел:
   Из-за мелочи ближний обидчив навек,
Будто разума Богом лишен человек.
Нет единства, согласья, нет правды в душе,
Потому табуны твои тают как снег.
   Все не впрок: и богатство, и ум, и родство,
Только зависть съедает твое естество.
Изживи этот старый порок, а не то
Разорвешь на лоскутья себя самого.
   Ты тягался с другими умом и добром,
Ты себя надорвешь в состязанье таком.
Если вовремя свой не исправишь изъян.
Ты останешься низок всегда и во всем.
   И тебе никогда не утешиться впредь,
Если горки не можешь в пути одолеть.
Переменчивы все, нет опоры ни в ком.
Ну, скажи, что за польза в веселье таком?
   Если мудрый наставник придет, то его
Очернят за спиной потайным шепотком.
   Когда он допел, нукеры восхищенно приветствовали его песню и наперебой угощали, предлагая самые вкусные куски со стола, и наливали кумыса. А к беку подошел гонец и зашептал ему что-то на ухо. После слов гонца кровь от лица бека отлила, и лицо стало таким же бледным, как его белый войлочный колпак с разрезанными и задранными вверх полями.
   - Стойбище сожжено мой бек, но все наши нукеры убиты, убиты своими же стрелами... Вот.
   И гонец протянул беку стрелу с наконечником "козы жаурын жебенi", и тремя красными полосками на древке.
  
   ( стихи Абая Кунанбаева - Перевод Ю. Кузнецова)
  
  
   2.Глава . Наркескен.
   "Редкие булатные сабли персидской работы называли - наркескен -разрубающий верблюда". А.К Кушкумбаев "Военное дело казахов в 17-19 веках"
  
   Свежескошенная охапка камыша, не самая плохая постель, доложу я вам. Гораздо лучше, чем просто голая земля и седло вместо подушки. А комары у реки, чуть крупнее воробья. Ну, везде есть свои недостатки. В боярских хоромах на пышной перине, полной клопов спать тоже не большое удовольствие. В таких случаях я предпочитал сеновал, или просто стог сена. Заберешься в ароматное дивно пахнущее сено, и никаким комарам до тебя не добраться. Правда в сене бывают мыши и попадаются девки, а с теми и другими бывает не до сна.... Шебуршат, понимаете ли, пищат, и все пытаются прильнуть к теплому телу, и не всегда получается их прогнать. Впрочем, сегодня я устал до невозможности, что никакие грызуны и девки меня бы не расшевелили. Могу я позволить себе выспаться, или нет, в конце концов? А утром пойду искать какого-то Байрама, и странного следопыта. Чем-то меня следопыт заинтересовал? Пока я не мог понять чем... И дело тут было не в только том, что он побывал в разрыве и остался в своем уме, и следовательно мог меня провести до проклятых земель, дорогу он скорее всего помнил. Шестое чувство мне подсказывало, что следопыта мне нужно найти в любом случае. Ладно. Утро вечера мудренее. Оставив Матильду безмятежно пастись, я улегся спать. Но тут такая вот особенность организма - не могу спать бревном в экстремальных условиях близких к боевым, т.е. последние лет 150, а может и больше. Сбился со счета. Да и как считать мои года? Если я проживаю максимум пяток лет, потом прыгаю лет на пятьдесят в прошлое и живу опять в ногу со временем. А времена весьма неспокойные. Война всех со всеми, война идей, царей, вождей. И я лезу обычно в самое пекло, со своими понятиями о справедливости и истине. И события не проходят стороной, они проходят через меня и по мне. И если есть желание прожить подольше, нужно всегда и ко всему быть готовым. Поэтому и сон у меня, не сон, а полудремотное состояние, чтобы организм отдохнул. Я все слышу, что происходит вокруг, и даже вижу мысленным взором. Вот сейчас совершенно точно знаю, что Матильда пасется в метрах пятидесяти от меня на Северо-востоке, а привлеченная запахом копченого мяса, к моему вещмешку подкрадывается ондатра. Да и фиг с ней, с крысой. Она моей жизни не угрожает точно. Хотя, что собственно жизнь? Убить меня, убивали не раз. И я воскресал в другом времени, совершенно целехонький и ни на грамм не постаревший. Как было мне 30 лет в 21 веке, так и осталось. Парадокс этот время переносит. А вот вернутся опять в тот же временной промежуток, чтобы прожить его заново не выходит. И сейчас, если меня не дай Боже пришибут, то не Дервиша найти не смогу, не разрыв реальностей закрыть. Ведь вернутся больше в это время я не смогу. Поэтому и живу каждый раз, как последний.
   Впав в дремотное состояние, я вдруг увидел чудное видение. Нет, ко мне не явился "гений чистой красоты", а некто совсем противоположенный. Одним словом, я вдруг оказался в гостях у фюрера. Адольф оказался на удивление радушным хозяином, за стол позвал, своей библиотекой редких книг похвастался. Были у него какие-то тибетские книги, ужасно древние, в которых рассказывалось об истории арийцев. Впрочем, арийцы меня не увлекли, я заскучал. И тогда, Гитлер решил, подарит дорогому гостю, и русскому шпиону свой фундаментальный труд "Майн Кампф" на русском языке. Подарку я несказанно обрадовался, потому, как решил разжиться автографом автора. И попросил Адольфа написать следующее: "Моему дорогому киллеру, старшему лейтенанту Красной армии Воронину И.Н." (Такая у меня была в те времена фамилия, позже её сократил).
   Но Гитлер, к моему огорчению, закапризничал, и уперся. Ни в какую не хотел подписывать, очевидно догадываясь, что после сей подписи, я его укокошу. Чего я собственно и не скрывал. Но я так загорелся этой идеей заполучить надпись с таким содержанием, что стал перед фюрером чуть ли не лебезить. И обещал его прирезать по быстрому, и пристрелить точно в лоб, и яду дать, если он так крови боится. А Гитлер уперся как баран, нет и все. Тогда я стал ему говорить, что если он не хочет умереть по-быстрому, то это можно устроить - Повешу его на шторе у окна, и пусть с десяток минут задыхается. Адольф от моей угрозы побледнел, но остался непреклонен. Тьфу! А я уже размечтался, как ребятам в батальоне буду книжкой хвастаться.
   Но мечты мечтами так и остались. Сон кончился ничем. Мы пол Европы по-пластунски пропахали, и эта война оставила в душе неизгладимый след, что спустя столько лет, мне все еще снились сны про ту Великую Войну за Отчизну. Светало. Я почувствовал это, сквозь сомкнутые веки. Пора в путь.
  
   ***
   Ветер перебирал ковыль, словно расчесывал на степи седые волосы. Солнце еще только собиралось подняться из-за горизонта, а в прохладной серой мгле Газарчи уже шел в одном ему известном направлении. Сухая трава шуршала по сапогам, и с тихим хрустом ломалась, под ногами. На тонкой грани ночи и дня, в степи стояла оглушительная тишина. Ночные звери уже попрятались, те же большеглазые тушканчики уже забились в норы, а дневные звери, еще не появились. Даже кузнечики заводили свою симфонию неуверенно, только настраивались. Но еще можно было заметить в воздухе небольшую сову, или припозднившуюся летучую мышь. Странно, подумал Газарчи, наблюдая за судорожными и рваными движениями нетопыря. " Гор поблизости нет, где мышь может прятаться днем?" За плечами следопыта болталась котомка, в которой находился обычный провиант пастуха, айран в кожаной фляжке торсык, и кусок вчерашней лепешки. Правой рукой следопыт мерил степь узловатым посохом, серым и потрескавшимся от времени древком карагача. Посох ему дал один аксакал в стойбище, и заодно рассказал, где искать баксы (шамана). Ведь только на шамана была надежда, что сможет помочь, вывести из тела следопыта "черный волос". Редкая, но страшная напасть. Именно так назвал тонкого червя аксакал. " Шаман лечит, шаман слово знает, выведет" - сказал дед, и поведал о том, что кто-то из его многочисленной родни, то ли жиеншар (внук дочки), то ли сын шопшека (сын внука), которого именуют немене хворал от этого недуга, а Жанборши, (так звали шамана) вылечил. Надо сказать, Жанборши - имя редкое, родился шаман суровой зимой, в тот день после жуткого мороза внезапно настала оттепель, и пошел дождь. И новорожденного назвали Жанборши - т.е. дождевик. Вот к этому "дождевику", живущему где-то в середине пустынных солончаков, следопыт и направил свои стопы.
   По мере того как следопыт все дальше отдалялся от аула Байрама, и все выше поднималось солнце. В степи стал подниматься ветер. Он дул то в лицо, то в спину, то в бок. А в небе появились легкие перистые облачка, которые ветер все сбивал и сбивал в кучу. Следом за ними появились серые тучи, и они закрыли солнце. В отдалении появились серо-синие шторы... Там шел дождь. Воздух запах мокрой пылью. Как это бывает, когда первые капли дождя падают на иссохшую землю, и сворачиваются серыми шариками. Ветер, круживший на месте, внезапно ударил в спину, и погнал перед Газарчи несколько кустиков перекати-поле. Желтые скелеты высохших кустов быстро обогнали следопыта и скрылись из виду. Газарчи шел неторопливой, но уверенной походкой, человека привыкшего к дальним переходам, и знающим, что именно выдерживая темп ходьбы, ты покрываешь расстояние гораздо быстрее. Ведь если торопится и бежать, потом придется идти медленнее, чтобы восстановить силы.
   Под ногами следопыта текла степь. Такая серая, невидная. Но если приглядеться, то можно заметить какая пестрая она на самом деле. Низкие кустики всевозможной полыни совершенно разных цветов. От нежно-салатного, бирюзового, до фиолетового. Просто цвета эти не яркие, не бросающиеся в глаза. Весна давно прошла, и трава высохла и выцвела под жарким солнцем. И теперь кругом серая-серая степь, с проседью ковыли.
   Она высохла как моя душа, - с тоской подумал Газарчи, окидывая взором бескрайние просторы, - но она жива, все еще жива. И будет жива еще миллионы лет. Мы приходим и уходим. Все, что цвело, отцветает. Все, что рождается, умирает. Одна степь вечна. Весна ли, осень, зима, ей все равно. Она кормит своей травой и поит своим реками множество существ, даже не догадываясь об их существовании. Добра ли она к ним? Добра ли она к нам, наша земля? Кто-то благодарен ей за её дары, другие принимают их как должное. И те и другие уходят, чтобы уступить место своим потомкам. И так поколения сменяют поколения. И, кажется, нет места, где не ступало бы нога человека или копыто его коня. И все же в этой изъезженной вдоль и поперек степи остается загадка. Что-то недоступное человеческому пониманию, и именно поэтому люди боготворят эту землю называя ей матерью Умай.
   Ветер дыхнул прохладой. И по голове и спине следопыта забарабанили капли дождя.
  
   ***
   Дождь, дождь... Дождь догнал нас с Матильдой по пути. Ударил резко, стремительно забарабанил по земле, как рачительная хозяйка выбивает пыль из ковра. И пыль действительно попыталась подняться, но тут, же была придавлена последующими каплями. Люблю дождь, сидя в своей избушке, наблюдать, как горное озеро вспенится от миллиарда капель, как умоется и потяжелеет листва на деревьях, как свежим воздухом дождя задышит тишина леса. А я буду спокойно созерцать явление природы, и пить зеленый чай с дынным ароматом. Когда это было? Давно...
   А сейчас когда нас лупит нещадно и мы мокрые насквозь, и металл кольчуги начинает холодить тело, вся моя любовь к дождю пропадает разом. Да и умирал я первый раз под дождем, таким же вот холодным. Меж тем, капли, льющиеся с неба, превратились в струи, омывающие тело холодными змеями. Круп Матильды весь блестит от воды, вода омывает морду, попадает в уши, и лошадь смешно прядает ушами. А под большими выразительными глазами Матильды капли блестят словно слезы. Прости ты меня голубушка. Не умею я лошадей выбирать, тебя вот за твои умные и преданные глаза и купил на рынке. А, что лошадка ты не ходкая, не догадался. Спринтерская лошадь оказалась, на быстрый рывок способна, а на нудный и продолжительный бег рысью - нет. Ну, да думается мне, долго я тебя эксплуатировать не буду. Отпущу я тебя в какой-нибудь табун к сородичам, и разбавишь ты местное племя притоком свежей крови. Если конечно не убьют нас к тому времени.
   Холодно, зябко, противно, теперь вот еще грязь под копытами. И она летит комьями в разные стороны. Фу! Не люблю грязь. Но так лучше, все же лучше чем лежать на диване и чувствовать, как жизнь твоя утекает между пальцев. Жизнь, в которой ты что-то делал, чего-то планировал, размножался, и, в конечном счете, удобрил собой землю. Так сказать, буквально и фигурально. И самое главное, что прожив наискучнейшую жизнь, ты не сделал и сотой, тысячной доли того, что мог сделать действительно ценного. Нет, упаси вас Бог, подумать, что я всех призываю махать саблей и скакать, аки Чингачгук по прериям. Отнюдь. Каждый сам чувствует, чем может быть полезен. Вот к примеру наш Очкарик... Да его под прицелом пистолета не заставишь пойти на ратные подвиги. Но никоим образом нельзя сказать, что этот хронически близорукий человек проводит свою жизнь бездарно. Он, талант! Талантище! Очкарик наш аналитик, мозг нашей разношерстной компании, ходячая энциклопедия мировой истории. Он просчитывает в голове различные варианты вмешательства, и последствия этих вмешательств. И хотя они не раз спорили до одурения с Дервишем, но каждый раз Очкарик оказывался неизменно прав. И дело тут не в том, что Дервиш не компетентен, Дервиш тоже ходячая энциклопедия, но его беспокоят более морально этические аспекты нашей деятельности, и в вопросе "стоит ли жизнь 100 человек - одной слезы ребенка?", он руку себе отгрызет отстаивая эту слезу.
   Черт! И мне все лицо дождем залило, словно слезами. Хорошо быть бритым наголо, в вопросе гигиены, насекомых знаете ли, не подцепить. А вот, что дождь скользит по голове не задерживаясь и глаза заливает, не есть хорошо. Я достал из седельной сумки платок и, скрутив его веревкой, перевязал голову на манер камикадзе. И сразу стало полегче. Да, о моей специальности в нашем сообществе вы можете догадаться без подсказки. Скажем, я умею устранять людей многими способами, и на этом поприще преуспеваю. Что поделать? Если человека невозможно убедить, перевоспитать, и вообще сотворить из него некое безгрешное существо. Человек это такая скотина, которая во имя удовлетворения своих пороков и похоти изгадит любую утопию, окажется слабым звеном в любой мало-мальски справедливо построенном обществе. А все потому, что жаден - ему никогда не будет всего достаточно. Он завистлив, себялюбив, алчет власти, денег, женщин, роскоши. И почему-то думает, что на все это он имеет право. И ради всего этого, он пойдет на любую подлость и низость. И вы таки утверждаете, что человек звучит гордо?
   Вот поэтому мы и не строим никакой социальной системы. Просто прослеживаем тенденции в развитии и подталкиваем их в нужное русло. А что из этого выйдет в будущем, время покажет... А сейчас у нас просто аврал.
   - Но Матильда! Но! - я подтолкнул лошадь. Впереди на горизонте замаячили серые бугорки юрт, не иначе как аул Байрама. И Матильда догадавшись, что пункт назначения близок, и скоро ей дадут отдохнуть, прибавила ход.
  
   ***
   Дождь прошел так же внезапно, как и начался. Ветер с заботливостью пастуха, погнал облака дальше. Выглянуло солнце. И начало немедленно прожаривать степь до золотистой корочки. Испаряющаяся с земли влага стремилась вернуться назад на небо. Газарчи утер ладонью вспотевший лоб. Парило. И намокший тяжелый ватный халат на следопыте оттягивал плечи. И хотя он его пытался выжать, легче от этого он не становился. К полудню, когда солнце уже торчало в зените, халат начал подсыхать. Газарчи расстелил его на траве, и решил, что наступило время перекусить. Кислый айран хорошо утолял жажду, и помогал перевариваться сухой лепешке.
   Пока Газарчи жевал, он бездумно оглядывался по сторонам, и взгляд привычно фиксировал все окружающее, отмечая и замечая все детали. Судя по всему, дня три назад тут прошли две косули, одна из них хромала на заднюю правую ногу. За ними по следам прошел волк старый, матерый, шерсть с проседью. Примерно через два километра на Запад он настиг хромую. Значит, еще проживет. Волк был когда-то вожаком, но молодой сцепился с ним и здорово его погрыз. После такой драки обычно старики не выживают, но этот выжил и стал волком одиночкой. Ведь в стае теперь новый, молодой и сильный вожак. Странно, подумал следопыт, что в том направлении, куда он шел, не было ни единого следа лошади. Как это может быть? Если от всех недугов врачеватель один - шаман? Не ездит к нему никто? Или шал (старик) неправильно дорогу указал? Да и растительность стала жидкой, после дождя не видно, но тут видимо из земли соль выступает. Солончак. Плохая земля. Плохо родит. Сайгаки да куланы приходят на такие земли только соль полизать, и долго не задерживаются. Кормится тут нечем. И зачем тут шаман живет? Когда вокруг хорошей земли вон сколько?
   Дожевав кусок, Газарчи поднялся с земли, накинул на плечи подсохший халат, и продолжил путь. А в километре за его спиной из-за пригорка поднялся волк. Старый, как и предсказал следопыт, со свалявшейся шерстью с проседью, но с ясными и голодными глазами. Он постоял, посмотрел пристальным взглядом в спину удаляющегося человека. Понюхал, подняв морду, воздух и с безразличным видом потрусил следом за одинокой фигурой.
   А человек шел ровной уверенной походкой, отмеряя свой путь толстым узловатым посохом. Растительность в степи действительно стала совсем скудной, а земля какой-то рыхлой и вязкой, зачастую избитой множеством копыт. И явно превращалась в низину, которая заканчивалась то ли рекой, то ли озером. Потому, что на горизонте обозначилась тонкой зеленой полоской граница камыша. Среди камышей там и сям изредка возвышались кроны низкорослых деревьев. Волк, между тем, так и трусил, не меняя темп, но одинокую фигуру человека нагонял. Расстояние между ними сокращалось. Человек вроде бы даже что-то почувствовал и пару раз оборачивался. Но волк успевал прижаться к земле, и, кажется, остался незамеченным. Когда расстояние сократилось до двадцати метров, и волк стал готовиться к стремительному нападению, человек внезапно обернулся, и, улыбаясь, шутливо погрозил волку палкой в руке. Волк, наученный горьким опытом избегать предметов, выпускающих злые длинные шипы, шарахнулся в сторону, уходя в бок вправо.
   - Не шути со мной! Серый! - крикнул следопыт скрывшемуся в камышах волку. Газарчи был доволен, он нашел шамана. Потому, что кому еще кроме шамана, мог принадлежать этот неказистый шалаш, одним боком подпирающий иву на берегу мутной реки.
  
   ***
   Подъехать незамеченным к аулу не удалось. Еще издали меня заметили пастухи и с радостными криками устремились на встречу. Первый же встречный, хотел по- приятельски огреть меня камчой, но размах не рассчитал и свалился с лошади. Теперь вот сердито сверлит взглядом мой затылок. Ну-ну, сверли себе на здоровье, пока вторую руку не вывихнул. Большого кровопролития во время знакомства избежать удалось. Ну, если не считать вывихнут рук и выбитых зубов. Я вообще-то сюда просто поговорить заехал. И видимо эта простая мысль до встречающих таки дошла, поскольку, несмотря на "гостеприимный" прием саблю я не обнажил. Они пыхтели и сопели говорили негромко мне в спину всякие обидные на их взгляд слова, но мне было совершенно перпендикулярно на их обиды. А вот безымянного газарчи, обитающего при Байраме повидать хотелось. Насколько я понял с их слов, следопыт был на месте. Видели его вчера вечером, как у печки хозяйской кормили его. А спать он пошел в юрту к Ертаю, там наверное у него и сейчас. Хм, еще один Ертай. Популярное имя что ли?
   - А Ертай дома?
   - Дома, - с усмешкой ответил толстый пастух. Этому от меня ничего не досталось, в драку он влезть не успел, поэтому обиды на меня не держал и был разговорчив, - Куда ему деваться. Давно дома сидит.
   - А чего так? Болеет что ли?
   - Болеет, - ответил толстый, и все четверо приятелей дружно засмеялись.
   - Чем?
   - Три дня назад Ертай привел в юрту ученого хириджита, - начал рассказывать толстый, - Слушай, а ты не хириджит случайно? Нет? Ну, так вот... и стал тот хириджит говорить, что Тенгри зовут Аллах, и других богов нет. ...Ну, ты знаешь, что они всегда говорят? Аха... А тут значит, жена Ертая как раз тесто катала на бешпармак для дорогого гостя...
   - Дальше то что? - нетерпеливо спросил я, уж больно медлителен был рассказчик.
   - Дальше хириджит опрометчиво сказал, что если Ертай примет его веру, ему можно будет иметь четырех жен. Аха... Тут Алма и сказала, что Ертай давно забыл когда её имел, а четверых и подавно не потянет. Ертай давай возмущаться, что, мол, перед гостем позоришь. Место женщины между конем и коровой! У Алмы как скалка была в руке, так она с ней....(пастухи дружно заржали) Хириджит то убежал, а Ертай совсем больной лежит, уже третий день.
   Хм... действительно смешно, когда женщина бьет мужчину. И контакт, какой никакой налаживается. Такие вещи чужому не рассказывают, значит, чем-то я этому джигиту приглянулся. Да и тяжелый взгляд затылок сверлить перестал. Того и гляди подружимся. А если и не подружимся, то врагом для них я становится, не тороплюсь. А ислам медленно, но продвигается. Арабы (хириджиты) уже гонцов сюда засылают, почву готовят. Через какие-то лет 400 все потомки нынешних племен будут считать себя мусульманами. Хотя, полностью их ислам не сломает. Все так же, будут поклоняться своим святым, поминать Тенгри-хана, и как дань Солнцу жарить баурсаки по пятницам.
   В аул мы въехали спокойно, хотя косые взгляды на меня бросали. Откинув полог, закрывающий вход в юрту Ертая толстяк крикнул, ему ответили:
   - Нет его, заболел следопыт, к баксы ушел.
   - Ой, бай! Все-таки не жилец он, - покачал головой толстый, - Проклятые земли никого просто так не отпускают... Жаль. Хороший был следопыт.
   - Как ушел? Куда? А где искать этого шамана? - спросил я, ерзая в седле и с Матильды не слезая. Было у меня опасение, какое-то ощущение занозой засевшее в сердце, что спешиваться не стоит. Приближающуюся с каждой секундой опасность я буквально чувствовал кожей.
   - Это он! Он пришел в наш аул и всех убил! - раздался истошный женский крик, - Убейте его!
   Я мгновенно обернулся, чтобы встретится взглядом с карими глазами полными ненависти. Хозяйке глаз было лет 14-15, лицо, перепачканное в саже, платье подрано, рукав на плече лопнул по шву, из прорехи выглядывало обнаженное плечо все в засохшей крови. Мои провожающие напряглись, я не смотрел на них, но четко знал, чего ожидать в следующее мгновение.
   - Он пришел, разведал, что мужчин нет, и потом напали! Они всех убили...
   Слова говорившей были еле понятны, и слились практически в сплошное завывание. Она кинулась на меня с яростью раненой волчицы.
  
   ***
   Глаза старого шамана и без того узкие, глубоко спрятались в глазных впадинах, их практически было не видно, поскольку больше внимание к себе привлекали морщины избороздивших все лицо шамана. Лицо обветренное, смуглое как кусок копченой конины. Сквозь дыры в халате проглядывало тело, такое же сморщенное и иссушенное временем. Баксы пристально и долго смотрел на следопыта, что тому стало неуютно под его взглядом.
   - Пошли сынок, отдохнешь после дороги.
   И это вместо, здравствуйте? Следопыт смутился.
   - Ата, я пришел, - начал он было, но шаман оборвал его.
   - Вижу, ночью лечить буду, а сейчас пошли чай пить.
   Шаман только пару минут назад вынырнувший из камышей, обернулся спиной к следопыту и двинулся к своему жилищу.
   - Как поживает Аман?
   - Старый Амангельды? Нормально поживает, жалуется только, что на погоду колени ноют и болят.
   - Хе! Какой старый? Мальчишка совсем, я его отца еще лечил, - усмехнулся шаман, шагая по узкой тропинке среди густого камыша, ведущей к шалашу. Газарчи недоверчиво посмотрел на худую сгорбленную спину шамана, никак он не выглядел старше старого Амангельды. Шалаш шамана удивил следопыта еще больше, чем внешность. Снаружи неказистое сооружение, внутри оказалось довольно просторным помещением, небольшая юрта, устеленная разнообразными звериными шкурами. Среди шкур легко угадывались волчьи, лисьи, косули, заячьи. На стене юрты помимо лука с колчаном, висели какие-то предметы темного дерева и неизвестного назначения, то ли палицы, то ли короткие кривые посохи. Висел кобыз (выдолбленная из дерева скрипка) со смычком. Но главным настенным украшением был без сомнения большой бубен, желтая кожа которого была испещрена символами и узорами, стилизованными изображениями головы кошкара с загнутыми вниз рогами. Посреди юрты стоял небольшой котел, в котором что-то варилось. И судя по запаху это была не еда. Пахло полынью, какими-то травами. А рядом с котлом приютился на углях чайник, из горлышка которого с шумом выходил пар.
   - Что смотришь? Садись, - ворчливо сказал шаман, - Давно тебя жду. Видишь? Кипит уже.
   - А? - открыл было рот следопыт, решивший спросить откуда шаман знает о визите гостя, но баксы грубо оборвал его.
   - Знаю, - отрезал Жанборши. Настроение шамана непредсказуемо менялось.
   Газарчи молча, принял в руки пиалу с чаем и стал давиться обжигающим кишки кипятком, запивая кусок сушеного мяса, что угостил его шаман. Думая про себя, а не уйти ли ему, куда глаза глядят? У него складывалось ощущение, что шаман и сам погонит его прочь с минуты на минуту.
   - Еще? - спросил шаман, когда пиала с чаем опустела?
   Но следопыт отрицательно закачал головой, и прикрыл пиалку ладонью.
   - Рахмет! - сидя на полу юрты и подобрав под себя ноги калачиком, Газарчи чуть согнулся в поклоне всем телом.
   - Тогда иди, и поиграй мне - сказал Жанборши протягивая гостю кобыз, снятый со стены, - Что смотришь?
   - Куда идти? Зачем играть?
   - Э-э-э... какой бестолковый, иди вон на тот холмик и поиграй мне, я хочу послушать.
   - Да я не мастер играть на кобызе, - следопыт чуть не подавился от удивления.
   - Играй, как можешь.
   - И долго?
   - Пока не надоест.
   - А потом?
   - Как солнце сядет, придешь ко мне.
   Выйдя из юрты шамана, Газарчи обнаружил, что до заката солнца осталось не так уж и долго.
   ***
   Бегство это не всегда позор. На мой взгляд, позорнее было бы, поддастся на провокацию ополоумевшей девчонки, и дать бой в этом ауле, и тем самым подтвердить правоту её обвинений? Мне может и безразлично мнение незнакомых людей, но вот беда, им мнение обо мне не безразлично. И это мнение разойдется по степи, и вместо того, чтобы разузнать про проклятые земли, найти Дервиша, я вынужден буду либо скрываться от всех встречных поперечных, либо драться снова и снова. Пока меня шапками не закидают, или подушечку для иголок (стрел) из меня не сделают. И что мне оставалось делать как не бежать? Принять бой и вырезать весь аул Байрама включая женщин, стариков и детей, чтобы ни один свидетель не мог рассказать, что здесь произошло, и указать на меня? Я конечно не ангел в тюбетейке, но такой подвиг для меня слишком. Оправдываться перед народом глупо, слова чужака ничего не стоят против слов своей девушки. Тут у неё без сомнения родня, раз она сюда прибежала. А её слова сейчас решали все. И её мнение сейчас все решает. И меня, согласно этому мнению, будут стараться убить всеми доступными способами, и средствами. Что жители аула и попытались сделать. И бедная Матильда вместо заслуженного отдыха рванула, копыт не чуя. Петляя как заяц, и уворачиваясь от столкновения с разными тупыми и острыми предметами, я выскочил из аула как ошпаренный. Проскакал пару километров и, почувствовав, что Матильда на грани, развернул лошадь, чтобы достойно встретить преследователей. Так и есть с гиканьем и угрозами нукеры устремились за мной. Многовато, подумал я, лихорадочно прикидывая хватит ли стрел в колчане. Большой палец на тетиву, указательный и средний придерживают стрелу. Так называемый монгольский способ. Понеслась душа в рай!
   - Бдынь! Бдынь! Бдынь! - глухо запела тетива. Выбиваю ближайших преследователей. Какая жалость, хоть плач... Лошадей жалко, а не всадников. Выбиваю я их. Ведь мне сейчас нужно репутацию свою реабилитировать, что не убийца я. Вижу, как стрелы входят почти по оперенье в конские груди, ноги лошадей подкашиваются и всадники летят кубарем, через конские головы. Жалко... Жалко, что следом подоспевшие всадники не успевают понять, что происходит. А мне их подпускать близко для интимного общения никак нельзя. Вторая часть марлезонского балета...
   - Бдынь! Бдынь! Бдынь! Бдынь! - защелкала тетива. Еще четверо летят кубарем. Ага! Дошло?!! Всадники придерживают коней и хватаются за луки. Собрались делать из меня ёжика. Пора! Я поднимаюсь на стременах и ору что было силы:
   - Я не желаю вам зла, и в гибели аула я не виноват! Но убью каждого, кто попытается меня убить! Если вы не трусливые шакалы и среди вас есть батыр, который не побоится сразиться со мной один на один! То я жду!
   Так и есть... может они шакалов и не видели, те обитают несколько южнее, то слова про трусливых их зацепило. Что-то кричат. Ага! Едет один. Вон как коня пришпорил! Копье наизготовку. И этого батыра совсем не смущает, что копья у меня нет и рыцарский турнир не совсем по правилам. Ну, откуда же ему знать про турниры? Простим на первый раз. Подхватив щит левой рукой, правой тяну саблю из ножен и пинаю Матильду. Давай родная, не подведи! Тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык... Бум!
   Копье батыра бьет и уходит вскользь по выпуклому щиту, я приподнимаюсь на стременах и отмахиваюсь саблей, одновременно с движением руки бухаюсь задницей обратно в седло, что лошадь аж приседает. Меня обдает брызгами теплой, соленой крови. Чувствую её на лице и на губах. Конь батыра по инерции пробегает вперед, и оказывается уже у меня за спиной. Раздается глухой стук упавшего тела. Звук не громкий, но в оглушительной тишине, нарушаемой только стрекотом кузнечиков, он кажется вызывающим. И секунду длившаяся тишина прерывается криками преследователей.
   - Наркескен!
   В первое мгновение я не понял о чем это они? И лишь когда крики повторились, догадался. Говорили не обо мне, а моей сабли.
   - У него наркескен!
   Обзывали её "разрубающей верблюда". Но это они зря, сабля как сабля. Подумаешь булатная, у меня получше были. Неужели лошадь противника зацепил? Быстро оглянувшись, увидел, что лошадь цела, а на земле в метрах пяти друг от друга лежат две половинки тела всадника.
   ***
   На лысом бугорке, который возвышался в степи в ста шагах от зарослей камыша, было сухо. Утренний дождь промочить его не успел, потому, как вода с него стекала. А если какие капли и успели впитаться, то ветерок и солнце их сразу и высушили. Следопыт пристроился на вершине небольшого холма и, зажав между коленей кобыз, неуверенно провел смычком. Смычок более походил на маленький лук для гномов, чем на скрипичный смычок. Хм... Сейчас Газарчи поймал себя на мысли, что он точно знает как выглядит смычок скрипки. И даже сама скрипка. Память услужливо предоставила ему картинку, как он заглядывает через эфу внутрь скрипки и читает выжженное на нижней деке клеймо "Antonius Stradivarius Cremonensis Faciebat Anno 1784". Скрипка была неплохая, но явная подделка. Стридивари умер в 1737 году. А кто-то тихо шептал следопыту на ухо, что это дерево так под клеймом прогорело, а на самом деле, на клейме была цифра 3 а не 8....И все же, все же... Картинка в голове стерлась, словно кто провел ладонью по запотевшему стеклу. Следопыт совершенно не помнил, играл ли он на кобызе до того, как потерял память, или держит его впервые? Все-таки домбра более привычна, а кобыз инструмент шаманский, первая скрипка, созданная человеком в незапамятные времена.
   Неуверенно, но с нажимом Газарчи провел смычком, и кобыз отозвался бархатно-густым сочным тоном. Потом еще раз, затем еще... Потихоньку кобыз зазвучал. Смотря на красный диск заходящего солнца, следопыт играл. Играл, не задумываясь о том, что да как нужно делать, как прижимать струны на кобызе, как водить смычком. Мелодия сама лилась из души, простая, как вой ветра, но вместе с тем и сложная. Потому, что в этой мелодии слышались и плач ребенка, и успокаивающая колыбельная матери, и вой волков, и скрип дерева на ветру, свист летящих стрел, и стон умирающих, и топот копыт, и шум камыша, хруст снега, и звуки проливного дождя. И так с начала и до конца, от криков новорожденного, до скрипучего голоса умирающего, от весенней цветущей степи, до воя метели зимой. И снова, и снова играл Газарчи, чувствуя, как вместе с грустными звуками мелодии разрывается и плачет его душа, потому, что все повторяется вновь и вновь. Человек рождается с болью, и с болью же умирает. И ничто на свете не может изменить этот путь от колыбели до могилы. И хотя разум знает это, но душа протестует, ведь смерть прерывает всё, к чему стремится человек, делает его жизнь бессмысленной. И от того мелодия кобыза полна горечи и грусти.
   Следопыт так увлекся, что не заметил, как солнце уже скатилось за горизонт, и красное зарево потухло. Серый полумрак рваным покрывалом накрывал степь. И через прорехи стали загораться звезды. И лишь тогда, он совершенно опустошенный опустил смычок. Всё. Он сказал всё, что хотел, думал, чувствовал. И больше в нем ничего не осталось, кроме одной всепоглощающей пустоты. Но и та, как только Газарчи перестал играть, наполнилась звуками кузнечиков и сверчков, заунывным воем комаров, щебетом птиц, и шумом камыша на ветру.
   - Хорошо играл сынок..., - тихо произнес баксы. Он стоял рядом, а следопыт, только закончив играть, заметил его присутствие.
   - Теперь я все о тебе знаю. Пей! - шаман протянул следопыту пиалу с отваром. Газарчи выпил, стараясь не морщиться, и подавил в себе позыв выплюнуть отвар на землю. В отваре что-то было, догадался следопыт, что-то такое от чего закружилась голова и качнулась земля под ногами. Потому, что пока они дошли до юрты шамана звуки в степи внезапно стали оглушающими, ноги следопыта ватными. Он еле переставлял ноги, голова кружилась, но чувства обострились до невозможности. Следопыт видел каждую ниточку в ткани халата на спине шамана, мог сосчитать всех мошек, что вились над его головой, и безошибочно определить, не глядя, только по звуку, что в камышах в ста шагах от них лиса грызет какую-то живность. То ли ондатру поймала, то ли зазевавшуюся утку. Нет, судя по запаху ондатру. В нос шибал сильный запах тины, ила, водорослей, и речной воды наполненной живности.
   Когда шаман усадил следопыта перед очагом и вместе с ветками подкинул в костер заячью шкурку, следопыт закашлялся от удушливого дыма.
   - Дыши! - властно крикнул шаман, ткнув следопыта в шею, что тот окунулся в самую гущу зловонного дыма. Из глаз следопыта полились слезы, и дальнейшее, что происходило, он видел как в тумане. То ему послышались звуки кобыза, но издавал их шаман ртом, странно и жутко подвывая. Баксы преобразился. На нем была странная одежда, из звериных шкур, украшенная связками птичьих перьев. Глаза шамана маленькие и узкие, вдруг стали казаться огромными блюдцами, и они светились.
   -Тум-тум-тум! - зазвучал бубен в его руках, а шаман закричал страшно и непонятно - Нак! Нак! Нак!
   Движения шамана и крики все ускорялись, он юлой крутился вокруг костра и Газарчи. И время от времени что-то подкидывал в огонь. Языки огня вспыхивали и поднимались выше, и по стенам юрты плясали и множились тени. Словно не огонь пожирал подношение, а они, тени. Нестерпимая вонь в юрте усилилась. Следопыта стошнило. Все его внутренности вывернулись наизнанку. Когда ему уже нечего было из себя исторгнуть кроме желчи, что-то зашевелилось в его теле. Зачесалось под кожей, стало ощутимо ворочаться в мышцах.
   - Тум-тум-тум! Нак-нак-нак! - звук бубна и голос шамана слились в один звук. Сознание Газарчи поплыло, и через какое-то время он перестал понимать, что происходит. То шаман смотрел на него волчьими глазами и щерил клыки, то бездонными глазами совы заглядывал в душу. И то нечто, что сидело в теле следопыта испугалось и стало выходить.
   Газарчи смутно видел, как шаман наматывает тонкого червя на пучок сушеной травы. И тот все наматывается и наматывается, кажется, что он бесконечен. А пучок травы уже весь в белой паутине. И хотя шаман никак не мог мотать червя на пучок, и одновременно стучать в бубен, но бубен все еще оглушительно звучал в ушах следопыта.
   - Тум-тум! Тум-тум! Тум-тум! Тум-тум!
   Сердце Газарчи билось в такт этим звука, и это последнее, что он запомнил, погружаясь во тьму.
   ***
   Н-да.... За, что я не люблю степь? Помимо того, что здесь спрятаться сложно, так еще и пищу приготовить проблематично, и это несмотря на обилие дичи. Вот подбил я гуся, а чтобы его приготовить проскакал километров семь вдоль реки, пока нашел одинокую иву, которая на дрова и пошла. Гуся предварительно ощипанного потрошат, полощут в воде. Намазывают снаружи и изнутри смесью соли с перцем, и обмазывают тушку снаружи толстым слоем глины. ( Некоторые обмазывают гуся глиной, не ощипывая, все равно перья потом в глине остаются). Получившийся кирпич жарят в костре. Затем глину разбивают и достают ароматную тушку, сваренную в собственном соку. Шкура при этом намертво прилипает в глиняной оболочке, и вы лакомитесь чистым мясом. А если еще вам повезло и вы нарвали в степи дикого лука или чеснока. Убейте меня, но никак не могу запомнить его названия на латыни. И вы макаете перья лука в соль, и едите вприкуску с горячим мясом, блюдо получается просто сказочное! Особенно если вы до этого неделю ничего не ели кроме твердого, и безвкусного как старая мочалка, сушеного мяса неизвестного возраста и происхождения.
   Эх! Еще бы чайку вскипятить, и мешочек с чайными листьями у меня имеется, но, увы, не в чем. Не могу же я с собой как товарищ Сухов еще и чайник таскать. Конечно, нет ничего проще, чем приторочить его к седлу с одной стороны, а с другой раскладушку. Но боюсь, не поймут меня, да и раскладушка будет лошадь по заду бить во время бега. И Матильдушка моя совсем спятит от такой нагрузки. Но ничего. Отпустил я её попастись и отдохнуть, расседлал, и попону с потником сушиться повесил на остатки ивы. Однако, сиздырге (между нами говоря), руководствовался я не только исключительно любовью к своей лошадке, а и тем соображением, что если меня будут искать, то в первую очередь обратят внимание на пасущуюся лошадь под седлом. Ведь если человек в бегах и прилег отдохнуть, он ни за что не станет седла снимать. А лошадь без упряжи и даже без уздечки внимание привлечет в последнюю очередь, мало ли. Может от табуна отбилась? - Успокаивал я себя такой мыслью, пока устраивался трапезничать. Берег я выбрал крутой, обрывистый, причем с обеих сторон реки. Река в этом месте словно разрезала степь как лезвие, впилась в землю метров на пятнадцать ниже поверхности. Так, что костер мой не был виден, да и белесый дым развеивало ветром, и он не шел прямым столбом к небу. Только вот спать на отвесном берегу было не особо удобно. Впрочем, сиздырге уважаемые, спать я здесь и не собирался. Ага! Сейчас! Заночевать на крутом берегу у костра, все равно, что в мышеловке спать лечь. Если найдут, расстреляют на месте, прежде чем мяу сказать успею. К тому же дымком вдоль реки несет, и кто-нибудь любопытный на огонек заглянуть может. Так, что береженого Бог бережет. Поэтому от греха подальше, перебазируюсь я на ночь выше по течению, там себе гнездышко и совью в камыше. Комары да мошка мне будут петь колыбельную, но уж лучше они, чем кыпчакские стрелы.
   Нахлобучив шлем на голову, и подхватив мешок со своими пожитками и недоеденным гусем, я поднялся по отвесному берегу, потопал вдоль реки по течению. Потом переплыл реку, держа мешок с вещами над головой, и загребая одной рукой. Переплыв на ту сторону, протопал назад. И пройдя метров двести, переплыл реку опять, вернувшись на тот берег, где разжигал костер, и где паслась моя лошадь. Подумав, решил обосноваться в самой гуще камышовых зарослей. Фиг меня тут найдут, подумал я осматриваясь. Вам может показаться, что после боя, который я дал преследователям, все эти предосторожности напрасны? И меня мучает мания преследования? Я вас умоляю!
   Конечно, разрубленный батыр произвел на них впечатление, и мне дали возможность уехать. И как меня не подмывало перекинуть щит на спину, поскольку спина чесалась от предчувствия стрел, но сделай я это, прояви хоть малейший признак трусости и они бы кинулись. А так, я неспешно и вальяжно поскакал восвояси. Даже Матильда гордясь моей храбростью, шла особенной походкой, выкаблучиваясь перед публикой. Мне дали уехать. Но я совершенно точно знал, что как только они вернутся в аул, их хозяин придет в ярость, что его нукеры спасовали всего перед одним воином. И он, удвоив или утроив их число, пошлет всех. Эх! Если бы на три русских буквы. Но, увы, русский они не знают, что весьма прискорбно. И потому Байрам пошлет их убивать наглого чужака. К тому времени страх нукеров погибнуть от моей руки уже притупится, а новый страх - оказаться в немилости у хозяина, придаст им сил. И они, аки волки будут рыскать по степи в поисках, проявляя изрядное рвение. Такой вот расклад. И тут не нужно быть провидцем, чтобы предсказать дальнейшее развитие событий. Просто поживите лет сто хотя бы, и сами научитесь в психологии разбираться.
   - Фрш! Фрш! Фрш! - шумел камыш раздвигаемый телом с мешком за плечами.
   - Фрш! Фрш! Фрш!
   Пройдя метров десять в гущу зарослей, я резко остановился.
   - Фрш! Фрш! - хрустнул камыш, и замер.
   - И долго ты будешь за мной идти? - сказал я негромко, - Выходи пока стрелу в живот не получил.
   - Ага (дядя) ! Не стреляй ага! Это я Ертай!
   И навстречу мне, из камыша выскочил перепуганный мальчишка, которому я давеча двух коней дарил.
   - Тьфу, ты! Напугал стервец!
   Да, уж... Замаскировался, называется, все старания насмарку, если пацан умудрился меня выследить.
   ***
  
   Лишь только небо на востоке посерело, следопыт был уже на ногах. Он сам не знал, зачем так рано проснулся и что теперь ему делать, но внутри появился какой-то зов. Какое-то невнятное ощущение предназначения и грядущих дел, не давали ему покоя. Тело все чесалось, от нервного перевозбуждения. Или это еще червяк в нем остался? Да нет, не может быть. Червяк весь вышел. Он сам видел, как баксы бросил пучок сушеной полыни в костер. Но, что тогда? Следопыт поднялся, и обнаружил, что в юрте он один. Шамана не было. Выйдя из жилища, Газарчи обнаружил шамана на том пригорке, на котором сам сидел вечером. Баксы сидел, сложив ноги калачиком, и положив ладони на колени. Сидел совершенно неподвижно, лицом на восток. Следопыт мог бы поклясться, хотя ему отсюда не было видно, что старик полностью неподвижен, отрешен от этого мира. Самадхи, пришло на ум мудреное слово, выплывшее из странного и забытого прошлого следопыта. Шаман приготовился встречать первые лучи солнца, посланца Великого Тенгри. И Газарчи подошел к шаману и побоявшись того тревожить, присел чуть поодаль на сырую землю. Вот ведь странно... Днем кажется, что земля иссушена на нет, и нет в ней ни капли влаги. И ночь теплая и сухая, и лишь на рассвете как слезы земли выступает роса. И ощутимо холодает вокруг. Становится зябко и неуютно. Газарчи заерзал, сменил ноги, стараясь сесть поудобнее. Он хотел дождаться, когда шаман совершит утренний обряд очищением солнцем, и с ним можно будет поговорить. А солнце всходит так неторопливо, что следопыту нечем было себя занять... Присоединится к шаману и тоже по медитировать? Не хотелось. Но что делать, если приставать с расспросами к нему сейчас нельзя? И он постарался успокоиться и сидеть неподвижно. А для этого начал размеренно и глубоко дышать. Медленно - вдох, медленно - выдох. Сосредоточившись на дыхании, он и сам не заметил, как ушел зуд деятельности, сердце вошло в ритм с дыханием. И показавшийся раскаленный ободок солнца, следопыт наблюдал спокойно и отрешенно. Он буквально почувствовал, как ласково коснулись лица первые лучи, как оживает природа вокруг после ночной спячки. Ощущение времени пропало, наступило ощущение вечности. Когда время тянется, как кисель, и каждая прожитая минута наполнена деятельности и смысла. Мысли ушли, уступив место созерцанию окружающего мира. И следопыт не мог сказать, сколько прошло времени, когда солнце уже полностью вывалилось из-за горизонта, и шаман вдруг обратился к нему.
   - Из тебя получился бы хороший ученик, я стар ..., - начал он говорить медленно, словно взвешивая каждое слово, - мне хотелось бы научить кого-то прежде чем Эрлик приберет меня, а Умай крепко обнимет. Но духи предков говорят, что твой путь пролегает мимо... Не спрашивай меня, что тебе делать и куда идти... Дорога сама найдет тебя. Просто иди. Уходи!
   Начав говорить почти ласково, последнее слово шаман произнес сердито, словно Газарчи провинился в чем-то перед ним, и за это он гонит его. И было понятно, что спрашивать шамана о чем-то бесполезно, он больше ничего не скажет. Поэтому следопыт без долгих колебаний собрался. Сума на плечо и посох в руки.
   Он вышел без промедления и двинулся, куда глаза глядят, ступая неторопливо и размеренно. И уже через полчаса, юрта Жанборши осталась далеко позади, а впереди лежала бескрайняя степь, сухая и шершавая как ладонь старика. Но стоило отойти от жилища шамана километров на пять, как по человеческому следу вышел волк, и замаячил за спиной Газарчи. Следопыт почувствовал волка почти сразу, и усмехнулся. Серый опять затеял с ним игру, медленно, но неуклонно сокращая расстояние между собой и человеком. Время близилось к полудню, когда волк пропал, следопыт перестал чувствовать его. И тогда Газарчи впервые за этот день обернулся, чтобы увидеть, как его догоняет облако пыли. Земля дрогнула от топота копыт. Всадники. Следопыт остановился. Это за ним, решил он почему-то сразу. Так и есть, всадники остановились лишь на мгновение, чтобы забрать его с собой. Нукерам Байрама нужно было срочно помочь найти чужака убийцу, след которого они потеряли вчера вечером.
  
   ***
   Мне не спалось по многим причинам:
   Во-первых, убедившись, что мальчишка хвоста не привел, я немного успокоился, но все равно пацан не выходил у меня из головы даже покурить. С ним были проблемы, вернее он сам был моей проблемой и головной болью. Ертай прицепился ко мне насмерть, как репей. "Научи дядя сражаться как ты! Хочу быть батыром и хану служить, а не баранов пасти за околицей". Это я утрирую, но суть такова. Мальчишка после убийства матери (отца видимо убили те же джигиты, только раньше, днем, когда он охранял табун) загорелся стать народным мстителем. И хотя я ему популярно объяснял, что со мной больше шансов погибнуть, чем успеть научится чему-то, он упорно стоял на своем. Как я расправился с барымтачи, напавшими на их аул, ему понравилось, и никакие мои доводы, он упорно не хотел понимать. А может, говорил я не правильно? Язык за двести лет изменился. И половину слов, которые мне говорили, я не понимал, а лишь догадывался о значении. И то, что произносил я, для местных, скорее всего тоже звучало непривычно. Нельзя сказать, что кыпчакский язык сложный, есть более сложные языки. Но много твердых и мягких согласных звуков, которые выговаривались лишь частично. Так, например, когда он объяснял мне, что родственников у него не осталось, а нагаш-ата (дед по линии матери, отец матери) ему не дед, а он ему не внук, а жиен (племянник). И они никогда близко не общались. Так вот, это словосочетание нагаш-ата, в устах мальчишки звучало как н-А-г-Х-А-Ш (ахаш) когда звуки "Н" и "Г" лишь обозначиваются, но не произносятся. Так вот, суть в том, что со слов мальчишки он был теперь круглый сирота, и передать его родственникам я не смогу. Не знаю, врал ли он, чтобы я его просто не прогнал, или так обстояло дело на самом деле. Но, кажется, пацан хитрил. Не суть важно. Важно то, что я не знал, куда его теперь девать? Бросить совесть не позволяла, а таскать с собой здравый рассудок не давал.
   А во-вторых, почему мне спалось, хотя мальчишка, доев гуся, уже сладко посапывал, это то, что среди ночи вдруг внезапно заработал маячок Дервиша. И давал хороший устойчивый сигнал добрых две минуты. Затем сигнал потух, и хотя я успел взять пеленг и примерное направление в 45км на Юго-запад, он больше не появился. Просидел с прибором час. Потом укрыв мальчишку попоной, прилег на стог камыша рядом, и продолжал держать навигатор в руке, надеясь на чудо. Но чуда не последовало. От мальчишки несло как от попоны, да и я не розами пах. Несколько дней в поту и пыли, в коже, в кольчуге, в сапогах. И хоть принял недавно ванну, переплыв реку два раза. Но без моющих средств ванна не считалась. Маленькая ранка от стрелы в боку саднила и дергала. Надеюсь, лист подорожника грязь вытянет. Мысли разбегались, первый признак усталости. В итоге с навигатором в руке я и задремал. А на рассвете ко мне пришло решение, что делать дальше и как распорядится свалившимся на мою голову пацаном.
   - Вот, что балапан ( цыпленок), - сказал я щелкнув его по кнопочке носу, - Раз ты хочешь учиться воевать, я согласен, но ты должен выполнить несколько моих заданий. Если справишься, то возьму тебя в ученики.
   Балапан сердито засопел.
   - Я не балапан, я мужчина, барана кто для тебя резал?
   - А что? Это очень опасно? Тогда ты точно воин. Может, возьмешь меня в ученики, баранов резать? - не удержался я от улыбки.
   - Зачем так говоришь? Был бы у меня лук, я бы показал, как зайцев бью!
   - Ладно, заячий киллер, ты выполнишь мои поручения?
   Надо сказать, что мужчинами степняки становились рано, рано взрослели, мужали. Только начинали ходить и практически сразу же садились в седло, помогали по хозяйству, начиная со сбора кизяка для очага, кончая стрижкой овец и охотой на мелкую дичь. И мой заморышный пацан мог бы начистить морду иному шестнадцатилетнему юнцу просидевшему десять лет за компьютером.
   - А не обманешь? - с недоверием насупился мой помощник.
   - Век воли не видать!
   Юмора мальчишка не понял, и согласно кивнул.
   - Значит так... Сейчас пойдешь в аул Байрам-ага и расскажешь всем, что у вас произошло, и покажешь вот эту стрелу, - я достал трофейную стрелу с тремя красными полосками на древке, которыми пользовались тати, напавшие на селение Батпака. - Там уже есть одна девчонка, она объявила, что это я всех твоих соплеменников порешил, поэтому это важно. Важно, чтобы они поверили, и перестали за мной гоняться. Сможешь?
   Ертай кивнул.
   - А еще скажи мне, что находится в одном дне пути отсюда, если ехать в ту сторону, - я указал примерное направление на Юго-запад.
   - Ничего там нет. Там солончак. Туда табуны не гоняют.
   Это новость! Может это и есть проклятые земли, которые я ищу? Но вслух я сказал другое:
   - Значит, я пока съезжу туда и проверю, что там за солончак, а послезавтра ты меня будешь ждать здесь, в этом месте и расскажешь, что и как у тебя получилось, и что там делается в ауле. Хорошо?
   - Хорошо. А зачем тебе солончак?
   - Так... еще одно условие. Будешь задавать вопросы, я передумаю тебя учить. Понял?
   Мальчишка оказался понятливый и больше вопросы не задавал. Собрались мы молча. Но когда я вскочил на Матильду и собрался уезжать, он все-таки не удержался и задал последний вопрос:
   - А как тебя звать дядя?
   - Зови меня Наркескен, - крикнул я и пришпорил кобылу.
  
   ***
   - Хитрый, шайтан...,- негромко прошептал себе под нос следопыт, рассматривая следы на вытоптанной земле. Получалось, что заложив круг, как заяц, спасавшийся от преследователей, чужак зашел им в спину и скакал позади нукеров. Поэтому через какое-то время они, повторив круг за ним, и потеряли след. Но так вечно не могло продолжаться, где-то он обязательно свернул, и это Газарчи пропустить не должен. Своим сопровождающим следопыт велел отстать и ехать чуть позади него, а сам зорко осматривался по сторонам. И ему повезло, он нашел это место, и они двинулись по следу дальше. А дальше было интересней. Дойдя до реки Мукыр, след терялся. Глубокие отпечатки копыт в глинистом берегу, говорили о том, их продолжение следует искать на том берегу, но продолжения не было. Значит чужак поплыл по реке на коне. Чтобы не терять время в догадках, где выплыл конь, выше или ниже течения, Газарчи приказал нукерам разделиться на две группы, и отправил их обследовать берега выше и ниже течения. Следов выше течения не оказалось. А вот ниже их было множество... На пологом берегу часто поили скот и берег был изрыт копытами коров и баранов.
   - Хитрый, - нахмурился Газарчи. Проскакав чуть дальше того места, откуда обычно пригоняли скот, он опять обнаружил свежие следы, уходящие вправо. Но вправо было направление к стойбищу Байрама? Он сумасшедший? Или это не он скакал в аул? Следопыт засомневался, но все-таки пошел по следу. И след повел его вдоль берега реки. Потом следы у реки начали беспорядочно петлять. Понятно, лошадь просто паслась. Нужно искать место стоянки. Сначала следопыт заприметил остов дерева, потом нашел золу от костра и странные глиняные черепки, словно от какого-то грубо и неумело сделанного казана. На черепках была пристывшая шкура птицы. Совсем странно... Он почему в казан воды не налил, что шкура пригорела? Зачем разбил? Если не хотел, чтобы нашли, так и костер бы землей присыпал, и казан в реке утопил? Но нет, все оставил. Следов, что чужак спал у костра, не было. Но тут и невозможно было спать, слишком крутой берег, слишком обрывистый.
   Газарчи немного подумал и пошел вниз по течению. Так и есть. Ни одна камышина не сломана, но глубокий отпечаток ног в вязком берегу меж камышей остался. Чужак буквально вяз в черном иле. Тяжелый. Судя по ноге, рост не сильно большой, но как говорят о нем нукеры, не толстый. Значит, шел с поклажей. Опять на тот берег уплыл, чтоб вдали от костра спать спокойно? Перейдя на тот берег, следопыт уверенно пошел назад, выше по течению, потому, что сам бы так и поступил. Лошадь паслась на том берегу, и далеко от неё уходить и терять из виду не стоило. Так и есть! Проклятый чужак опять переплыл на ту сторону, и скорее всего, заночевал в тех густых зарослях. Чтоб его комары съели! Это сколько раз из-за него приходится грязь месить в топких зарослях среди камышей с черным вонючим илом. Но следопыт сильно надеялся, что это последний раз сегодня, место ночлега он определил верно. Не мог ошибиться. И так и оказалось. Но к большому удивлению Газарчи к месту ночлега привели еще одни следы. И принадлежали они либо маленькому человеку (ребенку), либо женщине. О! Тенгри! Кто из женщин мог опуститься до такого, чтобы потеряв стыд и совесть прийти к врагу???!!! Газарчи прошел немного по маленькому следу, и определил, что тот идет вдоль берега со стороны стойбища Батпака. Кхм... Сообщник? Или кто-то из беглецов, уцелевших в кровавой резне? И что с ним? Размышляя, следопыт вернулся к месту ночлега. Смятый камыш, уложенный в стог. Если чужак выследил и убил беглеца, должна быть кровь. Но никакой крови не было. Были косточки от гуся, которого съели. И спали явно двое. Значит все-таки сообщник. Выйдя из зарослей, Газарчи убедился, что следы разошлись. Конские копыта уходили вглубь в степь, а маленькие ноги пошли влево. Следопыт призадумался, и хотя его очень интересовали маленькие следы, но целью был чужак, страшный убийца, вырезавший всех в ауле Батпака. И его нужно было настигнуть и покарать в первую очередь, а маленькими следами можно будет заняться позже.
   С облегчением вскочив на лошадь, следопыт продолжил путь верхом. Ноги уже гудели от пеших прогулок.
   - Алга (вперед)! - указал он камчой направление нукерам, и они поскакали.
   К вечеру, к вечеру мы его настигнем, подумал следопыт, прикладывая камчой лошадь, он был в этом уверен.
   ***
  
   Уж не знаю, считайте меня мнительным, впечатлительным, и вообще подверженным всяким суевериям, но открывающаяся передо мной низменность с белесыми пятнами соли, мне совершенно не нравилась. И дело было не в том, что в низменности я виден был любому, вновь прибывшему всаднику, и не потому, что растительность и без того скудная в степи была тут еще жиже. А какое-то вот предчувствие, словно заехал я в царство смерти. Осматриваясь, глаза так и ожидали встретить останки животных и зверей в виде выбеленных под солнцем костей. И мне даже казалось, что какие-то кости таки белели, но подъехав ближе, я каждый раз убеждался, что это лишь камни, выступающие из земли. Странно. Был бы это холм, из которого выпирали горные породы, я бы еще понял. А это наоборот, впадина километров на пять в диаметре. И заканчивался край этой впадины зарослями камыша. Речушка какая-то, не иначе. По моим расчетам, и показаниям навигатора, где-то на берегу этой речушки сигнал и был зафиксирован этой ночью. Но чем ближе я подъезжал к искомому месту, тем тревожней становилось на душе.
   А если это и есть проклятые земли? И спросить не у кого? А если я сейчас вдруг увижу бездыханное тело Дервиша на берегу реки? Хотя это крайне маловероятно. Нас, пришельцев из другого времени, при гибели время сразу выплевывает в другой временной промежуток, в другой век, эпоху. В моем понимании, таким образом, время борется с неизбежными парадоксами - нельзя убить человека в то время, когда он еще даже не родился, и не существовал. Поэтому убить нас насовсем, практически невозможно. Но это при обычном раскладе, а кто знает, как время поведет себя в разрыве реальностей, некой черной дыре ? Смолотит в пыль до атомов, разжует до нейронов, и проглотит. И не нигде и никоим образом эти атомы уже не соберутся в прежнем порядке. И что произойдет при этом с моей душой? С моим вечным и неизменным "я", про это думать не хотелось. Не знаю, существует ли ад и рай, бог и дьявол. Встречаться с ними за долгую жизнь мне ни разу не довелось. Но в некую незримую силу, проявляющуюся в некоторых закономерностях, я верил, поскольку сам часто с этими закономерностями сталкивался. Может это были лишь неизвестные науки, частные следствия какого-то физического закона бытия? Не уверен. Уверен я был лишь в том, что в том шалаше на берегу реки кто-то живет, потому как, ветер донес до меня запах дыма.
   Но чем ближе я подъезжал к шалашу, тем больше меня терзали сомнения. Нет, решительно не мог Дервиш построить себе такое неказистое и несуразное жилище. Некая пародия на юрту. А когда я спешился и прошел через камыш, ведя Матильду за собой, прямо к шалашу, то увидев шалаш вблизи, уже не сомневался. От юрты, а это все-таки была юрта, веяло прахом и тленом, вековой древностью. Разлохмаченная кошма, впитывающая в себя пыль и влагу из года в год, смотрелась сплошным комком грязи, из которого торчали ворсинки войлока. Местами покрытие до того обветшало, что дыры на стенах юрты смотрелись маленькими окнами, и им не было числа. Словно большой такой дятел размером с корову, прилетал сюда и долбил эти стены в поисках личинок. Уж не знаю, что тут были за личинки, но через эти дыры проникал ветер. И явно бродил по юрте, как у себя дома. И жилище давно не могло защитить ни от жары, ни от холода. Что за черт? Судя по тому, что навигатор зашелся в истерике, непрерывно пиликая, сигнал явно пришел отсюда. Я откинул полог и, шагнув внутрь, замер на входе. Посреди юрты, где все еще вился дымок от прогоревшего костра, раскинув руки, лежал человек. Сердце ёкнуло.
   - Дервиш?! - вскрикнул я, и опустился к лежащему. Это был явно не Дервиш. Свет в изобилии проникающий в юрту через многочисленные отверстия в стенах, хорошо освещал сухое сморщенное тело старика кыпчака. Приложив пальцы к шее, я убедился, что старик еще в этом мире, хотя без сомнения уже одной ногой в том. Сердцебиение слабое, но есть. Неужели это Дервиш его? Не может быть. Дервиш на то и дервиш, что противник насилия, и решает проблемы не моими способами. Да, нет, крови не видно. Похоже, старик умирает просто от старости.
   - Очнись ата, очнись! Скажи мне, у тебя ночью был рыжебородый человек? Куда он ушел? Где его искать? Очнись!
   Пусть простят меня на том свете, что я не даю старику спокойно помереть, но он перед смертью должен сделать еще одно доброе дело - ответить мне. Я не стал трясти старика как грушу, а извлёк из своего арсенала тонкую иголку и воткнул её в кисть левой руки старика, между большим и указательным пальцем. Прошло несколько мгновений, прежде чем веки его затрепетали, и он открыл глаза.
   - Ата, молю тебя, скажи мне, куда ушел рыжебородый? Он был у тебя?
   - Бельдик...., - прошептал старик, - сними мой бельдик (пояс) и отдай ... Он поймет.
   - А где он? Куда ушел? Где мне его искать дедушка?
   - Он ищет себя, ты ищешь его... Золотая гора, - прошептал дед, и глаза его остекленели.
   Ёкарный бабай! И что мне теперь делать? Мертвого не разговоришь. Прикрыв веки умершему, я обратил свое внимание на пояс старика. Пояс представлял собой узкую полоску толстой сыромятной кожи с тяжелыми серебряными наконечниками на концах, обычный собственно ремень, если не считать привязанного к нему ножа. Серебряные же пластины на роговой рукоятке, серебряные накладки на ножнах. Богатый нож для нищего старика. Извлек нож из ножен и весьма удивился. Лезвие оказалось костяным. Нет, я не рассчитывал увидеть редкий узор булата, а думал, будет что-то ржавое, давно потерявшее форму из-за постоянного пользования и регулярной заточки. Но кость? Костяными изделиями давно не пользуются. Разве только для проведения ритуалов? Старик - шаман? Хм... это объясняет, наличие кобыза на стене, и пучки совиных перьев на одежде. Допустим. Но для чего этот ножик Дервишу?
  
   ***
   Солнце перевалило на другую половину неба, когда идя по следам врага, Газарчи понял, что дорога их опять лежит в солончаки. И что могло понадобиться врагу от шамана? Или он просто решил убегать в том направлении? В совпадения следопыт не верил, и нехорошие предчувствия зашевелились в душе, и чем ближе он подъезжал к солончакам, тем больше они становились, и переросли из необоснованной тревоги в страх. Газарчи не хотел признаваться сам себе, но страх рос и рос. И нежелание продолжать путь по следу, перешло в желание умчаться галопом в обратном направлении. Нукеры тоже видимо что-то чувствовали, поскольку темп погони потихоньку спадал. Кони с галопа перешли на рысь, а потом вовсе шли шагом. Уже виднелись белые пятна соли на земле, когда случилось нечто из ряда вон.
   В жарком мареве, поднимающемся над раскаленной землей, возникли призрачные гигантские столбы наподобие тех, что воздвигались над могилами выдающихся ханов. Только кулыптасы эти были в тысячу раз шире и во столько же выше. И так тесно стояли друг к другу, что между ними с трудом проехал бы отряд в пятьдесят всадников, выстроившихся в линию. И сама земля между гигантскими столбами, таинственно поблескивающими огромными пластинами драгоценных камней, была как камень. Реки камня протекали меж столбами. А на их пересечении какие-то великаны воткнули рукоятками в землю огромные палицы-шестоперы и те сверкали драгоценными камнями трех цветов: красный (самый верхний), желтый (посередине), и зеленый (самый нижний).
   Весь отряд нукеров Байрама застыл в немом ужасе, наблюдая эту потрясающую картину. И они видели как гороподобные столбы, подрожав в мареве, потихоньку пропали, растаяли в воздухе и каменные реки между ними, одна за другой пропадали палицы, пока посреди степи не осталась только одна палица с драгоценными камнями. И к призрачной же палице подъехали призрачные всадники, в коих нукеры со священным трепетом узнали трех братьев, основателей трех великих родов. И старший из братьев, встав на седло своей лошади, вытащил из палицы самый верхний красный камень, круглый как блюдце. Средний брат вытащил желтый, как солнце в полдень, а младшему достался зеленый как изумруд. А после этого богатырская палица тоже пропала, а три брата ускакали в дрожащем мареве вслед за ней и истаяли. А каменные горы наоборот стали надвигаться на зрителей, вырастать из воздуха прямо перед отрядом.
   Священный ужас обуял преследователей, и нукеры, не сговариваясь, развернулись, и погнали коней, не оборачиваясь. Скорее прочь, прочь отсюда. Хотя останови их сейчас и спроси, чего они так испугались. Никто не смог бы дать вразумительный ответ. Но идти по следу трех братьев и пропасть в мареве, оказаться придавленным каменным столбом, было выше их сил. Газарчи поскакал вместе с ними и плелся в хвосте отряда. Он, разумеется, был потрясен увиденным, но страх потихоньку проходил, а вместо него появилось жгучее любопытство. "А что было потом?" Следопыт знал легенду о великанской палице батыра Бокея, и про то, как образовались три цвета, трех родов. И камни эти до сих пор существовали. Они передавались по наследству старшему в роде сыну, и были вделаны в сердцевины парадных щитов. И стрелы с тех самых пор каждый род окрашивал в свои цвета. Три красные полоски на древке стрелы - знак Аблая, он из старшего рода. И хоть родиться ханом ему было не суждено, но уважаемый бек, полон амбиций. А что если я ошибся? Если все-таки его люди угнали табун Байрама? И сделали все так коряво, чтобы дураку было понятно, что это подстава? То есть рассчитывали на меня.
   И Газарчи, крикнув своим, что в аул вернется позже, повернул на Северо-восток, туда, где было стойбище Аблая.
   ***
  
   Что-то было явно не так. С поясом в руках я покинул ветхую юрту, и, пройдя по узкой тропе, остановился от грохота за спиной. Обернувшись, я увидел, что это рухнула юрта. Её вершина уже не виднелась над камышом, а тропа за моей спиной пропала. Словно и не было её никогда. Мама дорога! В чудеса я не верю, но вот оно! Началось!
   - Матильда! - рявкнул я во всю глотку.
   Время. Время настигает меня! Вот он излом пространства! Клянусь своей треуголкой! Юрта рухнула, сгнив от времени, и там уже не свежий труп старика, а белеют его кости. И камыш успел вырасти на тропе!
   Взлетев в седло подбежавшей кобылы аки ястреб, я вдарил её пятками по ребрам, что она, не ожидая от меня такой ласки, с выпученными от удивления глазами, рванула с места в карьер.
   - Но! Пошла родимая! Давай! Нагайкой тебя по заднице! Выноси нас быстрее отсюда!
   И Матильда показала всю прыть, на которую была способна. Выскочив на оперативный простор, а попросту на солончак, я успел заметить, что навстречу мне вроде как едут всадники, и вполне возможно те самые всадники - мои ненаглядные преследователи. Да, наплевать! Мне сейчас не они страшны, с ними можно разобраться по ходу пьесы. Страшно то, что может произойти со мной, попади я в эту временную волну. Я погонял и погонял нещадно лошадь, но буквально физически ощущал, что волна настигает меня. И она настигла....
   Я понял это, когда копыта Матильды звонко застучали по асфальту, а мимо замелькали разнообразные вывески "Coca-Cola", "Reebok" и "Евросети". Мы мчались по пустому призрачному городу 21 века. Уж поверьте мне, я сам жил когда-то в 21 веке. И эту тошнотворную моду на рекламные вывески, знаю как никто другой. А кругом бетон и стекло, и высотки прижавшиеся боками друг к другу. Растительности минимум. Она закатана под асфальт. Кто сказал, что небоскребы это красиво? Уж не знаю, что сказал бы старик Фрейд про детородные органы хозяев этих домов, но судя, по выпендривающимся друг перед другом высоткам, упирающимся в небеса, они вряд ли были способны что-то родить кроме этих холодных каменно-зеркальных домов, в которых отражалась их душа, больная нарциссизмом. Эх! Если бы видели действительно красивые города: Алма-Ату, тонущую в летней зелени, или вид на Днепр с Владимирской горки в Киеве. Ах! как выглядел Петербург при Петре! Сказка! А, что это за город? Определять было некогда. Я не вчитывался в таблички на домах, боясь увидеть нечто знакомое, а мчался по оглушительно пустой дороге, боясь, что время застигнет меня полностью. Вот-вот, и появятся пешеходы, и пустая улица заполнится автомобилями. Шум, пыль и грохот городской суеты обрушится на меня лавиной. И я останусь в этом непонятном и чуждом мне городе, в этом времени, где мне нет места. А волна времени явно обгоняла нас. Я видел это потому, как удлинялась улица перед нами, а по краям её все росли и росли бетонные монолиты домов, рождаясь из призрачного марева. А под конец, увидел совершенно фантастическую картину, как трое степняков, стоя на лошадях, курочат светофор на перекрестке, выколупывая из него стекла. Светофор был старый, ребристый, словно выпавший из середины двадцатого века, походивший своими очертаниями на булаву шестопер, коими острыми ребрами пробивали доспехи. Да и дома за перекрестком уже были не высотки, а желтые приземистые трехэтажки. Волна времени кончилась, пошел откат, сообразил я. И вновь пришпорил Матильду. Но окружающее и без моих понуканий произвело на неё впечатление, и она с перекошенной от ужаса мордой, громыхала копытами со всех сил. Меж тем, хулиганы, раскурочив светофор, поскакали мне навстречу.
   - О! Господи! Неужели и здесь драться придется?! - подумалось мне. Но нет. Эти трое кыпчаков на лошадях, с выражениями на лицах в точности как у моей кобылы, разминулись не поздоровавшись, и с приличной скоростью пропали за спиной. А я все гнал и гнал вперед. Город кончился внезапно, как и начинался. Копыта мягко застучали по земле, выбивая пыль. А мы с Матильдой неожиданно очутились в хвосте какого-то отряда всадников, скачущего в одном направлении с нами. А точнее от нас, а мы их вроде как догоняли. Нас с Матильдой заметили. А я, почувствовав, что скача таким темпом, могу скоро оказаться между нукеров, (мне этого решительно не хотелось) решил их немного стимулировать и, достав саблю, стал размахивать ей над головой. И совершенно по-разбойничьи засвистел:
   - Фь-ю-ю-у!Фью-фью-фьюить!
   Мне тут же опознали.
   - Наркескен! - закричал кто-то в задних рядах.
   И отряд, прибавив ходу, уверенно оторвался от нас, оставив после себя лишь облако медленно оседающей пыли.
   ***
   3.Глава. Туажат.
   Туажат - рожденный быть чужим.
  
   Информации, свалившейся на голову Газарчи, было так много, что он не знал, что с ней делать. Ну, во-первых, приехав в стойбище Аблая, следопыт увидел, что у некоторых юрт стоят копья с нанизанными на них красными платками, а мужчины ходят, подпоясавшись синими кушаками. Поминали молодых усопших. И число погибших было значительно, около двадцати. А когда Газарчи стал расспрашивать о причине гибели, тут ему выдали несколько версий. Одни говорили, что джигиты погибли в схватке за хозяйский скот. Якобы, какие-то барымтачи пытались угнать табун. Другие говорили, что нукеры Аблая погибли, встретив в степи отряд джунгаров, идущих убивать в степи всех подряд. Но никто почему-то этих джунгаров не видел. И было весьма сомнительно, чтобы джунгары отважились небольшим отрядом наведаться в кыпчакские степи. А если отряд джунгар был большой, так про них знали бы все вокруг. И хотя версия про барымтачи была более правдоподобна, то опять-таки было непонятно, почему Аблай не отправил в погоню за ними? Так или иначе, но дело было темное. На ум следопыту только пришел почему-то неизвестный чужак, которого обвиняли в разорении аула Батпака. И последующие события показали, что не зря он его вспомнил. Но это уже было, во-вторых.
   Во-вторых, вернувшись в аул Байрама, Газарчи узнал еще более потрясающие новости. Оказывается, после того, как он покинул отряд, буквально из воздуха выпал враг, за которым закрепилось прозвище Наркескен и нукеры, еще не пришедшие в себя от наступления морока, драться с ним не стали, вернулись в аул. В ауле их ждало новое известие. В стойбище пришел мальчишка, и пришел он из аула Батпака. И если Алима, жившая там, обвиняла в убийстве жителей Наркескена, то Ертай (так звали мальчишку) говорил совершенно обратное. Чужак пригнал ему двух коней, подарок от брата матери. А потом, когда чужие люди напали, он единолично убил всех. Нападавших было около двадцати человек. В подтверждение своих слов мальчишка показал стрелу, которая принадлежала нукерам Аблая. А когда ему не поверили, он заявил, что завтра у него встреча с Наркескеном, и если не верите, он может взять любого не верующего с собой. И эту информацию оценили и использовали, чтобы устроить засаду. И Наркескен пришел, как обещал. Он перебил всех, оставив невредимым только мальчишку, которому сказал что-то напоследок, и ускакал весь пропитанный кровью своей и чужой. Кровавый след за ним тянулся по земле еще долго, капли падали. Но по следу за ним никто не пошел. Что именно Наркескен сказал мальчишке, тот не говорит, плачет. Но люди предполагают, что наверное типа: Предавать нехорошо. Или что-то другое, но в этом смысле. Многие говорили, что Нар несомненно сикырлаушы. Только колдун мог появиться из ниоткуда, и только колдуну под силу было перебить столько воинов и остаться живым. Другие говорили, что он легендарный батыр, из тех, которые появляются раз в тысячу лет, и жаль, что он родился не в их ауле. Один Байрам отмалчивался. Нет, конечно, он рвал и метал, и сыпал проклятиями. Но вдогонку за Наркескеном никого отправлять не собирался, и к мести своих нукеров не призывал. Он и так потерял почти половину своей сотни. Однако, выглядеть трусом в глазах соплеменников не хотел, и поэтому отчаянно муссировал версию, что Нар сильный колдун, с которым как известно оружием сражаться бесполезно. Не берут колдуна ни стрелы, ни копья. И чтобы сохранить лицо, Байрам отправил все-таки гонцов искать в дальних стойбищах сильного колдуна, кто смог бы потягаться силой с чужеземцем.
   Приняв всю полученную информацию к сведению, Газарчи сделал выводы, но эти выводы Байраму сообщать не стал, а доложил только о потерях в стане Аблая, и о том, что стрелы, найденные в ауле Батпака, принадлежат без сомнения нукерам Аблая. А Байрам пусть сам выводы делает. Байрам крепко призадумался, и, взяв с собой большую часть нукеров, пропал на неделю.
   ***
  
   В раздумьях пребывал и уважаемый Аблай. Его призвал к себе ага, как при разговоре называл бек своего господина - Темиртас-хана. Но в этот раз светлый хан был не по-братски к нему суров. До хана дошли слухи о беспорядках, творимых во владениях Аблая. То, что скот воруют это привычно, и пастухи при этом бывает, гибнут, тоже понятно. Но то, что каким-то образом на вверенных Аблаю землях появились джунгары, которые выжигают целые аулы, убивают кипчаков сотнями, и Аблай при этом остается спокоен, и до сих пор не наказал обидчиков, а даже не удосужился известить великого хана! Это было серьезным проступком.
   - Разве не тебя я доверил на последней охоте сол-гар? (левый фланг) Разве не ты был там тобша? (командир) И ты не можешь навести порядок в своей земле? Зачем скажи, ты набираешь нукеров, словно готовишься к войне?
   Аблай после этих слов вздрогнул. Он действительно готовился к войне, но надеялся, что хан не узнает, о том, что он набирает войско. Именно растущее войско требовало все больше затрат. Воинов нужно было кормить, обуть, одеть, вооружить.
   - Или то не джигиты, а коркак шиберилер (трусливые шакалы)? - продолжал хан - Они для красоты носят кольчуги и устраивают байгу? А теперь скажи мне, разве могу я доверять джигиту коня, если он путается в стремени?
   Бек промолчал, не осмеливаясь ничего говорить в ответ. Он покорно слушал длинный монолог хана, склонив голову, и спина его выгнутая дугой готовилась к удару камчи. Но удара не было, а вот то, что в заключении сказал Темиртас, было ударом похуже плетки. Хан приказал ему навести порядок и перестать обижать младших, кого именно было непонятно ( мало ли кто мог обидится на сильного бека?). Пока хан не сказал прямо, что Аблай должен помириться с Байрамом, и взять в жены его дочь. Брови Аблая удивленно поползли вверх, вот значит, откуда ветер дул? Байрам прибегал жаловаться на него? И что с того? Чем бай мог подкупить хана? Чем умаслить? Э-э-э.... Значит, Байрам богаче чем, кажется, просто так Темиртас не говорил бы со своим беком, как с простым захулом (рядовым офицером). А хитрый корсак Байрам сидит, и скалит сейчас свои желтые гнилые зубы в улыбке. И дочь свою старую пристроил, и обидчика в родственники получил.
   Темиртас взмахнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и Аблай униженно вышел из ханского шатра, пятясь задом к выходу и кланяясь. А ведь всего лишь полгода назад он стоял рядом с ханом, и хан доверительно шептал ему на ухо и смеялся шуткам Аблая. Как переменчив мир! " Но ничего..., - думал бек, - придет время, и вы у меня кровавыми слезами умоетесь! И первым будет Байрам... кишки свои будет с земли собирать". Разъяренный бек вернулся к себе и стал продумывать план мести. Но для начала, он выполнил то, что требовал хан, заслал сватов к Байраму. Сватов Байрам встретил ласково, но в качестве калыма за свою дочь потребовал табун лошадей в четыреста голов. Каков наглец! Намекал Аблаю, мол, сколько украл, столько калымом и отдашь. Аблай поскрипел зубами, но согласился. Отдавать тот самый табун было верхом глупости, поэтому бек приказал своим нукерам пригнать табун, что пасся в Кургальджинских степях. Там на заливных лугах, у больших озер, кони были справные, и отдавать таких не стыдно, все равно к нему вернутся. Улыбнулся Аблай в жидкие усы.
   Неделю туда, неделю обратно. А там можно будет и той затеять, и Темиртаса позвать дорогим гостем. Приедет, не откажет. Дорогих подарков привезет. А к тому времени и ему подарочек приготовлю - саркыт, гостинец на дорогу.
  
   ***
   Человек не всегда чего-то хочет, иногда он не хочет ничего. Вам знакомо это чувство отупения после тяжелой физической работы? Когда при полном истощении физических сил, вы не думаете, не можете, не хотите уже ничего, и даже мысли не шевелятся. Остается только одно - упасть и умереть. Или уснуть... Вот в чем трудность... Какие сны приснятся в смертном сне? Так, кажется, писал Шекспир.
   Не знаю, почему я не свалился с Матильды, видимо инстинкт самосохранения еще работал. Но куда меня везла верная лошадка, я не знал, и не управлял ей. Перед глазами плыли красные круги, да и окружающее пространство выпадало из резкости и показывало то крен горизонта влево, то вправо. Словно не на лошади я ехал, а плыл на шлюпке по океану, и океан штормило баллов на восемь. Через какое-то время я не выдержал, выпал из шлюпки, и утонул в черной мгле, где меня по-прежнему качало, а навстречу кто-то кидал и кидал красные круги. Круги до меня не долетали, растворялись во тьме. И тогда я утонул окончательно. А когда начал приходить в себя, то почувствовал, что лежу на берегу, а мою щеку омывает теплая волна. Только почему-то пахла волна не очень и была липкая. Открыв глаза, обнаружил, что не волна то вовсе, а язык моей лошади, которая сосредоточенно пытается вылизать меня как кошка котенка. И лежу я на голой земле, и никакого океана поблизости нет. Вспомнился анекдот к случаю:
   Приехали мужики на рыбалку. Нажрались естественно. А утром смотрят, а сети по полю раскатаны. И один другому говорит:
   - Ну, ты алкаш! Ты зачем сети в поле поставил?
   А второй отвечает:
   - А где ты вчера на лодке греб, там и ставил.
   Самочувствие у меня было не лучше, чем у тех рыбаков из анекдота. С одной маленькой поправкой, их вчера не били, а я не пил. И хоть я алкоголь не особо люблю употреблять, но лучше страдать от похмелья, чем от побоев. Это в горячке, когда адреналин хлещет через край, на раны не обращаешь внимание. Зато потом... Эх! Ладно, хватит нежиться, как кисейная барышня страдающая инфлюэнцей, или, прости меня Господи, люмбаго. Поэтому я стал медленно подниматься, и обнаружил в себе силы еще полежать. Э, нет! Так не пойдет! Нужно мал-мала двигаться и приводить себя в форму. Встав на четыре кости, затем зацепился за переднюю ногу лошади, благо Матильда стояла на месте, и используя её ногу как дополнительную опору, разогнулся. И чуть не взвыл. Мышцы застыли камнем, как это иногда бывает, при переутомлении. Ничего, ничего... Тут у седла баул с продуктами, и самое главное фляга с водой. А вода, это жизнь. Теплая речная вода с привкусом ила, и запахом старой кожи от фляги, показалась чудодейственным лекарством исстрадавшемуся от жажды организму. Жаль только, мало её. А вот теперь можно осмотреться, и куда меня лошадушка привезла? И я осмотрелся.
   Степь да степь кругом, путь далёк лежит... В той степи глухо-о-ой.. А вот этого не надо. Лето на дворе и замерзнуть мне тут не грозит. Но в целом пейзаж не радовал. Практически ровная земля с небольшими холмиками и овражками, не за что взгляду зацепится. Ни кустика, ни намека на присутствие рядом реки или стойбища. Солнце жгло обнаженную голову. Платок, который я повязывал на пиратско-кыпчакский манер, остался где-то далеко. А шлем с пыльной войлочной подкладкой надевать на потную голову не хотелось. И куда ты меня могла завезти? Если учитывать, что с места происшествия я ускакал медленной рысью, переходящей на шаг, то удалился максимум километров на пять от реки. Ну, пусть на десять. Но здесь, в степи ровной как стол, это не расстояние. Тут если на холмик подняться, можно и на 10км все разглядеть. Однако! Моя кобылка здорово постаралась, чтобы увести меня подальше от неприятностей. Да перестань ты меня облизывать! - отмахнулся я от Матильды. Не лошадь, а собака какая-то. Или ей соли не хватает? А потная лысина с куском соли схожа?
   - Матильда, прекращай эти телячьи нежности - обратился я к преданной морде, - скажи лучше голуба, куда ты меня увезла?
   Но морда скалила зубы и ничего не отвечала. Ладно, сейчас с местоположением определимся, и нужно будет скакать в антурган жерлер, так, кажется, на местном наречии называются проклятые земли. Под волну попасть страшно, но мне нужны не круги на воде, мне нужно попасть в эпицентр.
  
   ***
   Шум и гам в ауле Байрама не прекращался уже несколько дней. Вначале хоронили погибших нукеров, потом отъезд и возвращение Байрама. После поездки хозяин был повеселевший, словно предвидит нечто хорошее, и даже пару раз обмолвился, что ждет хороших вестей. И его ожидания оправдались, приехали люди от Аблая. Их встретили как дорогих гостей, завалили лошадь и пару баранов на бешпармак. Следопыту, помогающему по хозяйству, перепало с того тоя одно конское ребро, обильно поросшее мясом с прожилками и жировым слоем на два пальца. Байрам, будучи в хорошем настроении, сам распорядился, чтобы нищему следопыту подали. Газарчи, столовавшийся вместе с сиротами с аула Батпака, поделился ребром с Ертаем. На мальчишку после всех этих перипетий было жалко смотреть. Мало того, что он предал человека, подарившего ему лошадей, и хотя его никто не осуждал вслух, но старики смотреть в его сторону избегали. Так и родственники погибших воинов после случившегося косо на него смотрели, словно он специально заманил их на погибель. Тем более, что прямых родственников по линии отца в ауле Байрама не было, а младшая сестра матери ему была не рада, и своих детей хватало, да и муж её смотрел на мальчишку, словно тот кусок у него изо рта отнимал. Поэтому чувствовал Ертай себя, мягко говоря, пятым колесом в телеге.
   - Рахмет, ага, - тихо поблагодарил он Газарчи за жирный кусок, - А как ты думаешь, где сейчас он?
   - Кто? - не сразу понял Газарчи.
   - Нар...
   - А кто его знает... степь большая.
   - Помоги мне его найти.
   - Зачем? - поинтересовался следопыт.
   - Он лежит сейчас в степи и умирает от ран... и у него никого нет, как и у меня.
   Газарчи чуть не подавился куском от удивления. И это он слышал от мальчишки двенадцати лет?
   - А ты не боишься его найти? Он тебе голову свернет как цыпленку.
   Ертай замотал головой.
   - Ты не понимаешь, он добрый...
   Что-то положительно не так было с понятием о доброте в голове у этого мальчишки. Следопыт не стал больше ничего говорить, вытер жирные руки о штаны, поднялся и пошел в сторону реки, мимо юрты Байрама. В юрте было шумно. Ветром доносило оттуда аппетитные запахи бешпармака и обрывки разговоров. Хотя чего тут прислушиваться? И так было понятно с самого приезда гостей, что приехали они сватать Сауле. И сейчас торговля шла полным ходом... Родственники Байрама нахваливали изо всех сил невесту, а посланцы Аблая согласно кивали, и калым соглашались выплатить самый большой - семьдесят семь лошадей. Но Байрам только усмехался... Дело, обильно сдабриваемое кумысом, застопорилось.
   Следопыт забрел в густые поросли камыша, чтобы справить естественные потребности, и услышал, что кто-то плачет.
   - Эй! Кто тут?
   Никто не отозвался, но плач затих. Только некто продолжал шмыгать носом. Пройдя на звук, Газарчи обнаружил в камышах Сауле.
   - Кто тебя звал?! Зачем пришел? - сердито крикнула девушка, пряча лицо.
   - Я думал, водяной в камышах гнездо вьёт, хотел посмотреть, а это ты сырость разводишь.
   - Ничего я не развожу...
   - Да? Ну, значит показалось. Ладно, не буду мешать...
   - Постой..., - остановила следопыта Сауле. Ей почему-то не хотелось, чтобы он ушел, и она спросила:
   - А разве су-патша гнездо вьет? Он же не птица?
   - Не птица, но спать ему где-то надо, вот и вьет гнездо.
   - А ты его видел? - Сауле подняла на следопыта заплаканные глаза.
   - Видел, - серьезно кивнул Газарчи.
   - И какой он?
   - Страшный, сопливый весь..., весь водой истекает... очень на тебя похож, только без косичек.
   - Дурак!
   - Точно дурак, - подтвердил серьезно Газарчи, сдерживая улыбку, - Я ему дулю показал, а он и обиделся.
   - Ты дурак! Я тебя серьезно спрашивала, а ты все шутишь, - надулась Сауле, - Как ребенок, а вроде взрослый. Знаешь, я тебе хочу сказать, свадьбы не будет.
   - Это почему? - пожал плечами следопыт, - Уважаемый человек тебя в жены берет, будешь у него токал.
   - Я никогда и никому не буду второй женой! А только первой и единственной! И ты поможешь мне сбежать! Так, чтобы меня никто не смог найти! Понятно?! - с жаром и властно произнесла Сауле.
   Следопыт пожал плечами. Чего тут непонятного? Сбежать, так сбежать. Только вот куда и к кому она собралась бежать?
  
   ***
   На третьи сутки, отгоняя от себя веткой полыни жирных зеленых мух, я подумал, что наверное сдохну. Запекшаяся кровь, пропитавшая одежду, своя и чужая, протухла, и мухи летели на запах. Воды во фляжке не было ни капли, и в организме тоже. Матильду я вел взявшись за уздечку. Бока её ходили тяжело и дышала она со свистом, или это я со свистом дышал? Непонятно. По взмахам больших ресниц на грустных лошадиных глазах было понятно, что Матильда тоже думает, что дни наши сочтены. Она еще пыталась жевать сухую траву, а мне жевать было абсолютно нечего. Голод и жажда мучили одновременно, словно в кишках кто-то развел костер, и он пылает день и ночь, и с каждой минутой все растет, пожирая меня изнутри. На рассвете я пытался его потушить, ползая по земле и слизывая редкие капельки росы на траве. Да и лошадь утром с удовольствием травы пожевала. Но пришел день, и опять палило ненавистное солнце. А реки впереди так и не предвиделось. После двух дней скитаний, я слез с Матильды и решил идти пешком. Не смотря на то, что сам еле ноги переставлял. Но четко понимал, сдохнет лошадь и мне кранты, в этой степи без конца и края. Это только, кажется, что реки есть везде. Дудки! Есть места, где на протяжении пятисот километров не встретишь ни одной речушки. Это я точно помню по карте. В них не пасут скот, не кочуют аулы, не проходят караваны купцов. Великий шёлковый путь пролегает или севернее, или южнее. А меня занесло в такую вот безводную полупустыню. Угораздило. Вполне возможно, что поверни я строго на Север, уже купался бы в речке. Но мне нужно было попасть туда, где застала меня волна времени. И я самонадеянно попытался найти тот солончак, и забирал все дальше на Юго-запад. К полудню, когда последние силы паковали чемоданы, и собирались покинуть организм, а я обреченно шагал, поднимаясь на явную, но пологую возвышенность, дабы обозреть перспективу, поднявшись на вершину, мне было видение...
   В открывшейся впадине, внизу, в поднимающемся над котлованом раскаленном от солнца воздухе, появился город. Низкорослые приземистые желтые дома, с черными отверстиями маленьких окон, с крышами, заросшими жухлой травой. Дома стояли так тесно, прижавшись друг к другу, и в таком беспорядке, что улицы между ними не угадывались. Но судя по виду сверху, они образовали меж тем странный, причудливый лабиринт. Однотипные дома, схожие как братья близнецы и внешне, и размером, заполняли практически всю долину. Что это? Метеоритный кратер? Или просто какие-то затейники выкопали макушку гигантского пологого холма, а из полученной от раскопок глины построили саманные дома? Неважно. Сил удивляться и долго размышлять не было. Я заметил на той стороне строений долгожданную полоску зеленого камыша, и устремился туда. Сбежал с неожиданно крутого внутреннего склона котлована на пятках, за мной, рискуя поломать ноги сползала Матильда. Вода! Там есть вода! Откуда только силы появились? Лошадь поспешила за мной, но перед самими домами вдруг шарахнулась в сторону. Я поймал её за уздечку и поволок.
   - Ты чего? Дуреха? Там вода, понимаешь? Вода! Пошли!
   Но Матильда делала квадратные глаза, словно её в загон к волкам тащили, и упиралась всеми четырьмя копытами. И никакими судьбами не хотела зайти в узкое пространство между глинобитных домиков. Ничего страшного в давно заброшенных и расползающихся от ветра и дождя мазанках не было. Может я неторопливо и вдумчиво исследовал бы их, и конечно исследую. Но это будет потом... после. Сейчас главное вода! Она там есть! И это главное!
   - Ти-ти-ти! Ти-ти-ти! Ти-ти-ти! - запиликал проснувшийся внезапно навигатор. И что? Перестав терзать лошадь, я выудил из-за пазухи болтающийся на шее брелок. Неужели маячок Дервиша? Но нет... Мигающий, жирный, красный крест на дисплее показывал, что здесь, именно здесь эпицентр пространственно временного разлома. Вот и славно! Сейчас воды напьюсь и буду готовиться к...
   - Матильда ко мне! - гаркнул я на непослушную лошадь, и, затрусил меж домов, не оглядываясь. Всё! Потом! Остальное потом.... Вода! Узкие проходы вблизи оказались не такими уж и узкими. Вполне могли разминуться два встречных человека, два коня нет. И чего лошадь испугалась? Нет тут никого. Странные дома конечно. Мертвые. И непохоже чтобы тут вообще кто-то и когда-то жил. Столько домов, и ни одной печной трубы? И это не где-нибудь на Канарах, а здесь, где зимой температура падает ниже тридцати градусов. Крыши кое-где провалились, и из рыжих глиняных стен торчали пучки соломы. Мельком заглянув в один из таких полуразрушенных домов, кивнул сам себе. Так и есть. Совершенно пустое помещение. Ни глиняного черепка, ни ветоши, ни кусочка дерева, ни прочего мусора. Словом никаких следов жизнедеятельности человека. А лабиринт оказался не таким уж и запутанным, пройти поселение удалось почти напрямую. Вот они камыши!
   Под ногами зачавкало. Чмок-чмок-чмок. Вот она! Не река, к сожалению, а лишь неглубокая лужица. Но я упал в неё плашмя и пил теплую, почти горячую воду, глотая попутно зеленую болотную ряску, что лезла в рот. Воды посередине лужицы было по колено, но я умудрился погрузиться в неё целиком, и чуть не хрюкал от удовольствия в застоявшейся воде. А рядом, с настырностью верблюда, Матильда тянула воду в себя и фыркала.
  
   ***
   Ночь прошла тревожно. Газарчи сам не мог понять, от чего ему не спится? Слова Сауле не выходили из головы. Убежит. Куда? От чего она бежит понятно. Слишком гордая, да и муж старик, не большая радость. Нет. Несмотря на её заявление, бежать ей было абсолютно некуда. Раз некуда, то и не побежит. А вот мальчишка вполне мог убежать. Его тут никто особо и не задерживал. Правда, найти странного чужеземца шансов у него не больше, чем найти место, где раки зимуют. Хитер, дьявольски хитер чужак. Его персона заинтересовала следопыта. Ему самому было любопытно увидеть этого человека, который стал буквально легендой за два дня и продолжал обрастать небылицами, как снежный ком. Даже те, кто видели его мельком, когда он приезжал в аул по своей воле, начинали вспоминать в своих рассказах о его облике все новые и новые подробности. Те, кто поначалу говорили, что чужак среднего роста и неказист на вид, плешив, с узкой полоской черной бороды, окаймляющей нижнюю часть лица, теперь утверждали, что это батыр невиданных размеров, одним своим видом внушает страх, что глаза его светятся в темноте как у волка. А голова не просто плешивая, а бритая наголо, как это делают сяньби. Но те, как правило, оставляют прядь волос и заплетают в косичку, а этот так не делает да и лицом на сяньби не похож. Говорит на местном языке со странным акцентом, словно язык знал когда-то, да подзабыл. Такое бывает, если чужак был в детстве пленником и слугой у кого-нибудь их местных, бежал, а теперь вернулся отомстить за унижение и побои. Только версия эта никакой критики не выдерживала. Во-первых, никакого мучителя он своего не искал, а искал следопыта, т.е. его - Газарчи. Чему следопыт был несказанно удивлен. Не помнил он такого чужака, и не мог даже предположить, зачем мог ему понадобиться. А во-вторых, справедливости ради, надо сказать, что слухи эти распространяли старухи, что возились по хозяйству, а стайки детей быстро эти сказки подхватывали и разносили по аулу. И хоть Газарчи и не было никакого дела до странного чужака, но ему всё, же хотелось найти того, и узнать, что он собственно хотел от него? Поэтому, ночью подумав над предложением мальчишки, следопыт решил согласиться. Благо, что коней муж сестры матери Ертая согласился дать. Видимо рассчитывая, что найдя врага, мальчишка уже не вернется в любом случае. Придя к этому решению, поехать на розыски чужака, следопыт успокоился и уснул.
   Утром выяснилось, что пропал любимый скакун Байрама, а вместе с ним пропала Сауле. И всё это обнаружилось после отъезда гостей, так, что первой мыслью Байрама была та, что сваты, посчитавшие калым за невесту чрезмерным, решили невесту украсть. И такой оборот дела был вполне логичным, учитывая, что размер штрафа за воровство невесты, гораздо меньше размера калыма. И разгневанный Байрам со своими нукерами отправился в погоню за гостями. Он сыпал проклятиями на весь аул, что трудно было понять, что его больше огорчило: Потеря любимого скакуна? Кража дочери? Или потеря надежды на большой калым? Скорее всего, всё вместе.
   Только следопыта в погоню никто не звал, поэтому он не торопясь собрался в дорогу, к большой радости мальчишки. Ертай сиял от улыбки, словно начищенный на солнце казан. Совершенно позабыв, что расстались они с чужеземцем не очень хорошо. По-другому отнесся к поездке Газарчи. Он тщательно проверил выданных им лошадей и упряжь, и то, и другое было на последнем издыхании. Да и еды на дорогу им дали не более чем на три дня. Впрочем, следопыта не смутило бы и полное отсутствие продуктов, главное лук иметь, а степь прокормит.
   Выехав ближе к полудню, следопыт взял направление на солончаки, именно там чужак выпал из воздуха, и именно туда вели следы прошлый раз. По крайней мере, если чужака там не окажется, то переночевать с мальчишкой они смогут в юрте у шамана.
  
   ***
   Напился воды от пуза и чувствовал себя ходячим аквариумом. В животе булькало, и вполне могли резвиться головастики, проглоченные вместе с водой. Впрочем, меня это не смущало, как ни как, мясо. И в знойный полдень я прилег отдохнуть в тени ближайшего домика. В сам домик заходить не тянуло. Предчувствие такое. И тут, в тенёчке, меня разморило, и я уснул, а проснулся в совсем другом месте и обстановке.
   Темно-фиолетовое небо, практически черное от дыма, с завидной периодичностью разрезают огненные следы падающих метеоритов. Земля гудит от постоянных ударов. Языки магмы, вытекающей из поврежденной поверхности, перекрывают путь. Люди мечутся и пытаются спастись. Просто чудо, что кто-то еще выжил. Я мечусь вместе с ними, и недоумеваю, как мы еще живы? Если выжившие в панике, в ужасе, и не понимают, что происходит, то я вижу, что это конец планеты. Солнце скрылось за густыми тучами из дыма и вулканического пепла. Вскорости погибнут все растения и животные. Да и сама планета, сотрясаемая цунами и землетрясениями будет "безвидна и пуста" как в начале начал. Присутствуя при глобальном катаклизме, я остаюсь бесстрастным наблюдателем, воспринимая происходящее, как неизбежное зло космического масштаба.
   В ровной как стол степи, бегущих людей догоняют потоки лавы, и путь им перегораживает другой огненный поток, протекающий справа налево. Люди бегут вдоль него, пытаясь найти то место, где он заканчивается, а поток лавы сзади все ближе и ближе. Вот уже между потоками остался узкий перешеек, я проскакиваю его, и языки магмы смыкаются, образуя огненное кольцо. На несколько мгновений сзади раздаются душераздирающие крики. Отставшие люди вспыхивают в пламени как тряпичные куклы. Но крики тонут в грозном рокоте землетрясения. С теми, кто спаслись, бегу дальше.
   Но мы останавливаемся перед новым, непреодолимым препятствием высотой в сотню метров. Там, чуть дальше, где лава уже остыла, чудовищно гигантские создания вгрызаются в землю и взрыхляют её как кроты. Следом за ними, другие гигантские механизмы утюжат поверхность, словно накатывают асфальт. Чёрт! Это что же? Значит, метеоритная бомбардировка не случайна? Этот артобстрел был подготовкой к грядущему терраформированию! Значит не все из метеоритов просто груды породы. А может быть и все? И теперь эти тупые механизмы перелопачивают планету, готовят для новых хозяев. Я встал перед грохочущим монстром, переваривающим срез земли глубиной в сотню метров. Мои попутчики теснились чуть позади, не зная, что предпринять. Механизм высотой с гору заглатывал тысячи кубометров земли, перемалывал, измельчал до однородной массы, похоже, извлекал что-то попутно из неё и укладывал ровным слоем позади себя. Утюгоподобные механизмы на горизонте здорово напоминали авианосцы.
   - Стой! Зверюга! - заорал я, встав перед вгрызающимся в землю механизмом, - Стой!
   Надежды на то, что робот поймет меня, или как-то отреагирует на живой организм, стоящий на пути, не было никакой. Они практически всю жизнь на планете погубили. Что им какой-то микроб на пути? В то, что внутри гигантского механизма нет ничего кроме заложенной в него программы, я чувствовал, знал. Уж и не знаю, как это объяснить, но не ощущалось внутри железяки, присутствия пусть чужого, враждебного, непонятного, но живого разума. Пустота. А я стоял перед зубастым транспортером, грызущим породу, и не знал, что предпринять. Мой крик - глас вопиющего в пустыне. И тогда я попытался поговорить с железкой мысленно, и через какое-то время почувствовал, что чудище отозвалось. Оно отправило запрос хозяевам, и когда пришел ответ, механизм остановился. Заметили!
   Постояв неподвижно, словно раздумывая, механизм вновь ожил и двинулся в сторону, крутясь на месте, словно фигурист на льду. Когда он закончил, и отъехал в сторону, я с изумлением увидел тот самый городок из глины, построенный муравьиным архитектором. И это не смотря на то, что дома были вполне соотнесены с размерами человеческого тела, и две взрослые особи могли в них разместиться. Но слишком уж не по-людски дома смотрелись, и не для людей как будто ... Чудовищный механизм тем временем стал трансформироваться на глазах. Складывался и складывался под разными углами, каждый раз уменьшаясь в размерах. Когда он уменьшился до размеров обычной пятиэтажки, то оторвался от земли, словно был легкий как пушинка, и стремительно взмыл вверх, в считанные минуты, пропав в черном, дымном небе. А мы остались... Люди остались. Нас оставили в покое, а этот городок из странных домиков выглядел как нелепое извинение за то, что мы стали бездомными.
   Сначала, подойдя к ближайшему свежеиспеченному домику, на него плюнул один человек, потом подходили и плевали другие, выражая плевком всю степень обиды и негодования, и отношение к этим домам.
   - Да будут они прокляты! - закричал взлохмаченный бородатый человек, обратив лицо своё к небесам и потрясая в руке тяжелым узловатым посохом.
   Так образовались проклятые земли. Теперь я знал историю этого города. Но даже в своем видении, (а это, несомненно, было видение) я не мог поверить, что такое могло происходить на самом деле. Ведь нигде и никогда не встречалось упоминание о таком грандиозном катаклизме, ни единого письменного источника. Ни единого устного предания? Словно выжившие решили стереть память об этих событиях специально, не рассказывая своим потомкам ничего, кроме того, что эти земли прокляты. И, кажется, я понял, почему нет преданий...
  
   ***
   Подъезжая к солончаку, следопыт не поверил своим глазам. Нет, солончак был на месте. Если земля погублена солью, то это не исправить. А вот юрты шамана за камышами он не увидел, как не было и приметной тропинки. Зато на холмике, где он не так давно играл на кобызе, лежал жертвенный камень округлой формы и с характерной головой барана, высеченной на той стороне, что обращалась к восходу солнца. Камень большой и тяжелый, представлял собой массивную гранитную плиту чуть короче, чем рост среднего человека, и толщиной с конскую ляжку. Такой камень не под силу было принести и водрузить на вершину холма ни одному человеку. Даже четверым дюжим батырам. А что уже говорить, про старого тщедушного Жанборши? И плита эта лежала на холме давно, потому как видно было, что нижней частью от веса вошла в землю, и холмик был теперь несколько ниже, чем Газарчи его себе запомнил. Бегло осмотрев камень, следопыт удостоверился, что глаза его не обманывают, и он действительно существует. Затем Газарчи стал искать жилище шамана и то, что он нашел, его удивило еще больше. Округлый вал на том месте, где некогда стояла юрта, еще угадывался, (вал делают, чтобы дождевая вода не затекала под юрту) но самой юрты не было и следа. Все заросло камышом. А посредине юрты, где некогда располагался очаг, росла ива, и росла давно, судя по толщине ствола, уже лет двадцать. Объяснить это обстоятельство следопыт никак не мог, только сослаться на то, что он нашел не то место, или встреча с шаманом ему привиделась? Но как, же быть тогда с явными и недавними отпечатками конских копыт, что появлялись посередине солончака и шли во встречном направлении? Похоже, чужак действительно выпал из воздуха и скакал за ними следом? Ведь ведущих к солончаку следов не было.
   - Вот, шайтан! - сплюнул Газарчи на землю. Что делать дальше, он не представлял.
   - Чего ругаешься, ага? - спросил Ертай, ходивший за следопытом как бычок на веревочке.
   - Нехорошо тут, следов Нара нет. Уезжать надо.
   - А чего нехорошо? - не унимался мальчишка.
   - Все нехорошо. Сейчас вернемся назад и будем его след искать, - твердо ответил следопыт, хотя в успехе поиска сильно сомневался. Много времени прошло.
   Выбравшись из густых зарослей, следопыт обнаружил, что они уже не одни, к ним подъезжал какой-то всадник. Черный силуэт против солнца просматривался плохо, и на первый взгляд Газарчи показалось, что это воин и на шлеме его развивается прядь конских волос. Но когда всадник подъехал ближе, стало понятно, что это женщина и на голове не шлеме с конскими волосами, а девичья шапка с длинными перьями. И совершенно было понятно, что это пропавшая сегодня утром Сауле. Вот только непонятно зачем она приехала сюда?
   - Добрый день Сауле! - улыбнулся следопыт. При виде девчонки у него потеплело на душе, словно родного кого увидел.
   - А вы что тут делаете? - недружелюбно ответила она.
   - Мы то? Мы то, что надо, то и делаем, - сердито отозвался Ертай, - а ты чего сюда припёрлась?
   - А кто ты такой бишара? Чтобы я тебе отвечала?
   - Это кто бишара? Давно твой отец баем стал?
   - Токта! - скомандовал Газарчи, разнимая ссорившихся. И уже через пять минут успокоил начавшуюся перепалку. Ничего странного в том, что Сауле решила спрятаться ото всех, и пожить некоторое время у шамана не было. Баксы, оказывается, был ей родственником по материнской линии, и пусть дальнюю, но внучку, скорее всего бы не прогнал. Только вот незадача. Не было тут шамана, и давно не было. После того, как Сауле удостоверилась в этом сама, стали решать, что делать дальше. Точнее пришлось решать Газарчи, что ему делать с еще одним подарком, свалившимся на голову. Поскольку возвращаться назад в родной аул Сауле наотрез отказалась. Не бросать же одну её в степи? И потом, даже если попробовать от неё оторваться, то на этих клячах, что достались следопыту с Ертаем от скакуна Сауле было не убежать. А рыскать вместе с ней в степи в поисках чужака-батыра было бы крайне неосмотрительно, ладно им бездомному следопыту и мальчишке сироте терять особо нечего. А тут байская дочь...
   - Дядя, а давай её свяжем и вернем отцу? - шепотом сказал Ертай.
   - А что? Это идея, - улыбнулся Газарчи, приближаясь к девушке.
   - Эй! Вы чего это задумали? - Сауле попятилась и, вспорхнув в седло, поскакала прочь. Но не успели они обрадоваться, как она развернула коня назад, и вернулась притихшей с круглыми от удивления глазами.
   - Вы будите смеяться, но я не могу уехать... Духи не пускают.
   - Да ладно! - отмахнулся Ертай.
   Газарчи промолчал и посерьезнел. Что-то такое ему уже встречать приходилось.
  
   ***
   Очнувшись после своего бреда, когда солнце уже перевалило к закату, и меня стали пробовать на вкус местные комары, изголодавшиеся по комиссарскому телу, я был почти как новенький, груз усталости частично спал. Только лицо распухло от укусов кровопийцев. Да и Матильда, усиленно отмахиваясь от них хвостом, и нервно подергивая шкурой, меланхолично жевала молодые побеги камыша. И то хлеб в этой пустыне...
   Однако, хватит валяться пора и к работе приступить. Я еще раз припал к луже и с удовольствием попил воды.
   Так.... Где-то здесь должен быть ключ, который нужно активировать, как говорил Очкарик. Только вот беда, Очкарик точностью в описании не страдает, сказал только, что как его найду, я сразу его узнаю. Т.е. здесь должен быть предмет, выпавший из другой реальности. Собственно некий кусок субстанции осколком застрявший в пространственно-временном разломе. И все это благодаря нашим соседям, из другой реальности, ворующим из нашей реальности материальные блага. Совершили разрыв, напакостничали, нашкодили. А как убрать за собой не знают. Зато это знает Очкарик, а я знаю, как убрать их. Афганец отрабатывает этот вариант. Дервишу, как знатоку Азии, поручили сущий пустяк, проскакать в аномальную зону не привлекая ничьего внимания и обнаружив артефакт активировать. Попросту вернуть его на родину, чтобы аномалия закрылась. Но что-то тут у него пошло не так, или он сюда не добрался? Вот это мне и предстояло сейчас выяснить....
   Скучные мертвые домишки, узкие проходы между стенами. А вот и первая находка. Скажем не оптимистичная находка - человеческий череп виднеется из-под слоя серого песка и пыли. Я нагнулся, всматриваясь в черные провалы глазниц. Это местный? Или не местный? Жаль, что я не антрополог и не особо ориентируюсь по останкам, как пациент выглядел при жизни. А вот еще один... косточки. Ребра. Странно, почему я не заметил этих костей раньше? Хотя меня тогда больше всего интересовала вода, и скорее всего эти мелочи просто пропустил. Интересно, как долго эти кости тут лежат? Их вымыл дождь и высушил ветер. Учитывая тот пласт времени, что пролегал со времени сотворения этих домов, то сами саманные дома весьма недолговечные сооружения, и давно должны были превратиться в то, из чего были созданы. А кости? Как долго могут лежать они? Тысячи лет? В земле может быть, но не на открытой поверхности. Как мне не хотелось, заходить внутрь домов, но я стал методично их обходить, тщательно обследуя на наличие чего-нибудь необычного. Но ничего не находил. Как мог выглядеть этот артефакт? Пластмассовый детский горшок? Пачка сигарет? Карбюратор от ГАЗ -24? Роликовые коньки? Бейсбольная бита? Здесь этого ничего не было. А вдруг Очкарик ошибся? Вдруг это просто кусок камня? Горсть песка, которого здесь вагон и маленькая тележка? А?
   От этих предположений мне стало не по себе, пока я не заметил череп, одиноко лежащий на крыше поросшей редкой травой. И что-то подсказало мне, что он не сам на крышу закатился. Не мог некий мне неизвестный и мужественный самурай, положить голову на крышу, сделать себе сепуку, а потом в довершение ритуала сам себе оттяпать мечём голову. Так, что на крыше осталась его буйная черепушка, а тело тихо разлагалось у стены дома. Ага! Так и есть! Никакого скелета у потрескавшейся стены я не обнаружил.
   А вот в черепе, оказалась вложена записка. Быстро пробежавшись по ней глазами, я сразу узнал почерк Дервиша. Он писал:
   " Мой дорогой друг! Если ты читаешь эти строки, значит, миссия моя не удалась. Вопреки уверениям Валеры (так в миру звали Очкарика), предмет мне найти не удалось. А вот себя я чувствую, потихоньку теряю... Время не линейно, ты это знаешь и сам. Но здесь в разрыве, это просто не поддается описанию... Ощущение морока. Наплывы разных временных и пространственных реальностей, в которых ты, то участник, то зритель настолько дьявольски реальны, что ты теряешь ощущение реальности, и мозг отказывается воспринимать и понимать, помнить то, кто ты на самом деле. Извини меня Ронин, вот уже забыл твоё настоящее имя, но знаю, что после меня придешь ты, и обязательно все найдешь и сделаешь, что не удалось мне.... ".
   Запись на этом обрывается, и начинаются какие-то рваные фразы, без начала и конца:
   " не сдаюсь... наверное, зря...нужно уходить. И ты уходи! Беги! Пока еще помнишь, что ты человек!.......................
   ..................Ухожу, артефакт нашел. Его нужно активировать. Как?
   ....................Что такое артефакт ? Не помню.....помню, нужно идти..Куда??"
   Японский городовой! - вырвалось у меня непроизвольно, когда я дочитал эти строки. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Значит, я тут зря торчу? Нашел-таки артефакт Дервиш?! И где мне их теперь искать?
   Пространство подернулось, как простыня на ветру, и меня накрыло....
  
   ***
   Они повернули коней, чтобы еще раз попытаться вырваться, но их мягко и незаметно развернуло так, что они опять оказались у реки. Ужас широкими мазками был нарисован на лицах Ертая и Сауле, только Газарчи происходящее воспринимал отстраненно. Был серьезен, озадачен, но оставался спокоен. Случилось то, что он и предполагал - они оказались в заколдованном круге. Он это точно знал. Как знал и то, что попадал в нечто подобное, и каким-то образом нашел выход. Правда, не помнил, как это произошло, и что для этого необходимо предпринять. Но раз он справился с этой задачей в прошлый раз, значит, справится и сейчас. Только нужно немного подумать.
   - Проклятье! Шайтан! Сикырла-аукым! - выругался Ертай, натягивая уздечку правой рукой, чтобы развернуть лошадь.
   - Так и есть, заколдованный круг, - кивнул следопыт, - туда больше не пойдем, бесполезно. Давайте в другую сторону. Если повезет, выскочим, если нет..., то хоть обнаружим границу круга.
   - Духи шутят над нами? Или шаман может, спрятался где? И смеется сейчас? - сказала Сауле. Она раскраснелась и была просто чуда как хороша, подумал Газарчи, поглядывая на неё искоса.
   - Жанборши! Это я! Сауле! Дочь Байрама и Карлыгаш! - крикнула она, но следопыт остановил её жестом.
   - Не кричи, шамана давно нет. Может и духи шутят, но тогда их нужно обмануть.
   - А ты знаешь как?
   - Пока не знаю. Надо пробовать.
   И они попробовали проехать вдоль реки на Север, потом на Юг. Результат был тот же. Километров через пять от жертвенного камня их разворачивало назад. Перейти же реку лошади отказывались на отрез. Возмущенно выпучивали глаза, ржали. А когда их стали подстегивать, топтались на месте в истерике. Газарчи плюнул в сердцах, и как был в одежде, попытался преодолеть речку вплавь, но к другому берегу ему доплыть было не суждено, не смотря на небольшое течение, его неизменно сносило и прижимало опять к родному берегу.
   - Что делать будем дядя? - философски спросил Ертай, вылезающего на берег следопыта. С него ручьем стекала вода, ногами он вяз в илистом берегу.
   - К ночевке готовиться.
   И действительно, в их безуспешных попытках покинуть солончак, день прошел незаметно. Сауле притихла у разведенного костра. Она перестала задирать мужчин, и выказывать свое неудовольствие по любому поводу, то ли от того, что устала за целый день в седле, то ли раскаивалась в том, что сбежала из родительского дома. Да и неугомонный Ертай перестал приставать с расспросами насчет колдовства к следопыту. Газарчи и сам о колдовстве знал не больше мальчишки, и зачастую просто отмалчивался, не зная, что ответить. Почти в полном молчании они, не сговариваясь, развели костер. Сауле зачерпнула воды из реки в небольшой походный казан, который повесили над огнем. В казанок забросили коляску сушеной колбасы шужук, туда же закинули шарики курта. Когда вода вскипела, Сауле деревянным ковшиком разлила ароматную сурпу по пиалам, а вареную колбасу порезали на маленькие кусочки и ели вприкуску с баурсаками.
   После ужина, она взяла посуду сполоснуть в реке. Газарчи стоял рядом и отстранено смотрел, как жирные пятна поплыли по водной глади. И тут ему пришла в голову одна мысль, и чтобы её проверить, он оторвал сухую камышину и кинул в воду. Проследил взглядом, как она плывет по реке, оторвал и кинул ещё одну следом. Потом нашел в камышах скорлупу от речной ракушки и кинул на ту сторону реки. Легкая ракушка не долетела, и почти без всплеска канула в воде.
   - Я знаю, что мы будем завтра делать, мы выберемся отсюда - сказал он не громко.
  
   ***
   Выжженная солнцем долина пропала, и я в мгновение ока оказался на дне океана. Глубина. Серая толщь воды. Мы плывём группой, мы ищем что-то не познанное, чему нет определения в человеческом языке, но я точно знаю, что найдя это, сразу его узнаю и подберу. Рядом возлюбленная, и от этого бессмысленные поиски приобретают свой скрытый смысл.
   Ну, когда ещё можно вот так невзначай коснуться её хвостом, задеть рукой за бедро? От того, что она рядом, кажется теплей вода, и порою когда я вижу, как она улыбается в ответ, вода вокруг просто вскипает. Но тот другой это тоже видит и держится в опасной близости от неё. Всё ближе и ближе. Наконец он переходит все грани приличия и изображает брачный ритуал. Наглец! Я рвусь ему навстречу, и мы схватываемся, опускаясь ко дну, от которого так удобно оттолкнуться и нанести решающий удар. Группа останавливается и следит за поединком. Дно в этом месте не песчаное, а скалистое с множеством норок и углублений. Противник изгибается, выставив шип на хвосте. Позиция выгодная, мне не подойти. Вдруг сзади из впадины за его спиной поднимается Шат (облако смерти), не раздумывая, посылаю в него заряд. Молния летит с кончика пальцев. И надо ж было противнику качнуться в ту же сторону.
   Всё происходит быстро, очень быстро. Шат обволакивает труп соперника и скрывается в своей норе.
   И вот я опять на суше. Сзади плещет волна. Море такое родное стало навеки чужим. Изгнанник. Вместо гибкого хвоста две уродливые несуразные конечности. Иду по земле тяжело и рвано отталкиваюсь от поверхности. Где плавность движений, где красота? А надо привыкать. Мне никогда не вернуться назад. Все видели, как я убил молнией, что запрещено законом, и никто не видел Шата, так уж устроена эта тварь, что увидеть её можно только столкнувшись, нос к носу. Впереди на дороге показались повозки с запряжёнными в них грязными бурыми животными. По сторонам от обоза шли воины громыхая металлическими доспехами, и с металлическим же оружием у пояса. Боже! Какие дикари!
   Миг, и вокруг темнота. Темнота такая, что глаз выколи. Вытянув руку перед собой, коснулся шершавой, мягкой и теплой поверхности. Где я? Кто я? Оглушительно трещит в ушах. Что за звук? В левой руке хрустящий тонкий листок. Зачем он мне? Отпускаю. Все вокруг чуждо, дико, и незнакомо. Воздух до невозможности сух, что сразу перехватывает горло. И только глотнув воздуха с горечью полыни и запахом пыли, начинаю осознавать, что я не человек-амфибия из другой реальности, а обычный человек с двумя ногами. Уже ночь. Глаза потихоньку привыкнув, начинают различать темные силуэты домов, и светлую полоску на горизонте. Прав Дервиш, здесь задерживаться Минздрав не рекомендует. Пережив несколько таких воплощений, поневоле забудешь, кем ты сюда пришел. А теперь потихоньку шагаем назад. Сейчас первым делом наберу воды полную фляжку, оседлаю Матильду и... галопом отсюда, пока ничего не случилось.
   Иду, лавируя между домами. По моим расчетам лужа и Матильда где-то в той стороне и из сухой прохлады, попадаю в вязкую. Почти ощутимая на ощупь тьма, в которой угадывается тяжесть и холод каменных сводов и неистребимый запах сырости и тлена. Я оказался у входа в длинный извилистый коридор. Тук-тук, сказало сердце. Где-то в вдалеке послышались голоса, и я услышал приближающийся шорох, словно мешок с песком тащили по булыжной мостовой. А ноги ощущали, что это именно булыжная мостовая.
   Тук-тук, сказало сердце. Это не мешок... Голоса - это мои помощники загоняют эту тварь на меня, перекрывая путь к отступлению. Тук-тук-тук, застучали сапоги по мостовой, тук-тук, сказало сердце. Вот в узком переулке появился и он. Темный плащ, ночью казался просто черным ночью, большая широкополая шляпа с перьями, шпага на боку, заботливо придерживаемая левой рукой, чтобы не брякала по мостовой. Прикоснувшись руками к бархатному берету на своей голове, скорее инстинктивно, чтобы проверить, крепко ли он держится, я преградил ему путь.
   - Сударь, - сказал я негромко, - за проход по этой улочке принято платить.
   Он оскалился. Я не видел этого, не мог видеть в темном переулке, а скорее почувствовал по интонации его ответа.
   - Сколько же экю я должен? - ответил он, усмехаясь, приняв меня за обычного грабителя
   - Цена здесь одна - жизнь!
   - Вжик! - сказала его шпага, покидая ножны.
   Я этого ждал, поскольку в моей ладони давно грелась рукоятка тяжелого колишемарда, любимое оружие фон Кёнигсмарка, эдакая помесь рапиры и шпаги. Было ли мне страшно при звуке извлекаемой из ножен шпаги темной ночью? Очень. Ведь мой противник был широко известен своим умением ей владеть.
   - Потанцуем?
   И мы начали. Удар, укол, парирование, укол. Я почувствовал, как клинок в моей руке с треском рвет ткань, раздвигает ребра и скользит в мягкое, и почти пустое внутри. Он отшатывается и сползает по стенке, нелепо пытаясь, удержатся на ногах, и опереться на шпагу. Клинок скользит по камням мостовой с противным скрипом. Ну, вот и всё, а столько нервов. Пора уходить, пока никто не появился. Ухожу не оглядываясь. После таких ран не выживают. Дело сделано. Уверенно шагаю по булыжникам, пока не ощущаю под ногами мягкую землю. А ночь опять наполнилась запахом степи и треском кузнечиков.
   ***
   Утро вечера мудренее. Поговорка хорошая, но не всегда верная. То, что вечером Газарчи казалось простым и легко выполнимым, на деле оказалось едва выполнимым, а практически невыполнимым вовсе. Из двух не толстых деревцев плот, который бы выдержал трех человек, сделать невозможно. Сами по себе тяжелые, сырые бревнышки, бывшие еще утром стволами деревьев, тонули в воде. Не совсем конечно тонули, они держались на поверхности, и даже поддерживали человека на воде, но плот из двух бревен, с настилом из переплетенных тонких веток, троих не держал.
   - И что делать будем? - спросил Ертай, неприязненно глядя на плот. При испытании он весь промок, а мокрым он страсть как не любил быть.
   - Сложим вещи на плот, а сами поплывем рядом, придерживаясь за плот руками.
   - Я не рыба, чтобы в воде мокнуть! - тут же заявила Сауле.
   Плавать она, как и Ертай не умела, а показать, что боится воды, ей не хотелось.
   - Не бойся, я буду рядом. Да и плыть нам придется недалеко, только границу аномалии преодолеть...
   - Ана чего? - переспросила Сауле. (На кыпчакском языке ана - мама.)
   - Ана...? - следопыт задумчиво почесал в затылке. Он уже забыл странное слово, только что нечаянно сорвавшееся с его языка. В голове закрутился хоровод из других непонятных слов: ананас, ансамбль, аттракцион...anus..Тьфу! Что такое anus, он вспомнил. И это слово очень хорошо походило к ситуации, в которой они сейчас оказались. С другой стороны, конский anus кыпчаки называли карта - с ударением на последней "а". Карта был неотъемлемой составляющей бешмарка. Толстую кишку тщательно промывали и варили вместе с остальным мясом, поэтому у кыпчаков никаких других эмоций, кроме слюноотделения, упоминание об этом конском органе не вызывало.
   - Э-э-э... неважно, - так и не вспомнив слово, сказал следопыт, - из круга колдовского выйдем.
   - А лошади? Они как?
   Лошадей, по мнению Газарчи, приходилось оставить здесь. Но следопыт знал, что услышит кучу возражений в ответ на такое предложение, и поэтому говорить о своем решении не спешил.
   - Значит, сделаем так... Вы с Сауле поедете верхом вдоль реки по течению, а я буду сплавляться. Как почувствуете, что вас разворачивает, тут я вас на плоту и подберу. Попробуем проплыть за границу круга, а там лошадей позовем, они и прискачут....
   - А если не прискачут? - спросил въедливый мальчишка. Для него, как для настоящего степняка лучше быть голым на коне, чем одетым и пешим в бескрайней степи.
   - Прискачут, - криво улыбнулся Газарчи, - я слово заветное знаю.
   Следопыт сложил свою одежду на плот и оттолкнулся от берега. Течение уверенно подхватило его и понесло, но каждые метров пятьдесят плот прибивало к берегу, и Газарчи приходилось отталкиваться от него ногами, чтобы продолжить плавание. К противоположенному берегу плот не тянуло вовсе, словно невидимая рука, не давала ему пристать, постоянно отталкивая назад. Плавание получалось утомительным и скучным. Так же скучным медленным шагом обгоняя неторопливо плывущий плот, ехали товарищи следопыта. Время от времени, когда плот было не видно из-за камыша, они перекликались со следопытом, чтобы определить, где он находится.
   А день выдался жаркий и солнечный. Солнце припекало плечи, пока тело нежилось в речной прохладе. Тут и там по реке постоянно плюхала, образуя круги на воде большая рыба. Мальки покусывали волосы на ногах следопыта, принимая их за червячков. Тяжелые оводы с вертолетным гулом носились над водой. Иногда садились на плечи человека, пытаясь ужалить. И тогда Газарчи нервно подергивал телом, словно лошадь, пытающая прогнать кровопийцу. Пять километров до границы следопыт, толкающий перед собой плот, проплыл часа за три. Когда с берега послышались крики Ертая и Сауле.
   Всё! Граница, понял он. Пора.
   ***
   Я погиб в болотах Месопотамии! Правда звучит? Ещё как! А вот погиб в бескрайней степи, звучит как-то менее романтично. Даже если дать картинку-описание, что степь была сухая и безжизненная, и на сто километров ни единой живой души вокруг. И тело моё, облепленное зелеными мясными мухами, раздулось и дурно пахло. И его клевали вороны, и растаскивали корсаки и лисицы, а ковыль, развеваясь на ветру, прощалась со мной. А извечный ветер над равниной пел поминальную песню. Как картинка? Вроде ничего?
   Но если, описать как на самом деле? То есть: "Мумифицированный труп находился в большой воронке, в степи, у заброшенного поселения. Погиб при исполнении служебных обязанностей". Сухо и совсем не красочно. Даже помирать как-то расхотелось...
   Месопотамия. Само слово звучит загадочно и ассоциируется с гиппопотамом. Может поэтому Маркес его выбрал? Ведь на самом деле, это клочок каменистой пустыни между Тигром и Евфратом, и узкие полоски плодородной почвы, между болотистой местностью у рек, и пустыней. Шумеры, Вавилон, это их земли. Не самое романтичное место, чтобы умереть. И выбор не богат, либо умереть в пустыне, либо утонуть в болоте. Как-то не аппетитно.
   Вы не подумайте, это я так, пустил мысли на самотек, чтобы только о еде не думать.
   Ну, вот! Опять! Желудок заурчал, старательно переваривая сам себя. Вы, когда-нибудь думали со сладострастием, о кусочке хлеба присыпанным солью? Да что там, о хлебе! О плесневелом сухаре думали? Мечтали о нём как о манне небесной? Нет? Значит, вам повезло. Вы никогда по-настоящему не голодали.
   В кромешной тьме, добрел, спотыкаясь до лужи, еще раз припал к ней, и пил, пил, пил. Пока меня не замутило от воды, и не вывернуло наружу. Голод водой обмануть не получилось.
   Нужно еще поспать, может чуть сил прибавит? Я отвалился на землю, раскинув руки. А небо! Какое небо в степи! Мириады звезд подмигивают и искрятся на высоком куполе. Ни облачка, ни единой дымки. Зато отчетливо понимаешь бесконечную глубину космоса. Что звезды там, в этой черноте. И никакие это не глазки для ангелов, не оконца, через которые боги смотрят на нас. А может и смотрят... За свою долгую жизнь я ни разу не встретил ничего такого сверхъестественного. Аномалии всякие, то да... Есть. Но все это непознанные еще человеком физические законы, которые мы рано или поздно откроем. А всяких призраков и приведений ни разу не встречал.
   Улыбка поневоле перекосила рот. Меня самого, пожалуй, принимали некоторые за приведение, за некую сущность с табельными рогами и копытами. Сколько раз меня убивали, и каждый раз к огорчению врагов, я не лежал бездыханным, а просто таял в воздухе, перемещаясь в другое время и эпоху.
   А Дервиш молодец! Молодчага! Как у него только мужества хватило? Проинспектировать весь этот проклятый город, окунаясь каждый раз в другие реальности, найти-таки артефакт, и не сойти при этом с ума? То, что он покинул это уютное гнездышко, сомнений не вызывало. Аномалия наиболее мощно проявляется именно среди домов, поскольку я, как вышел, уже минут пятнадцать валяюсь, и никуда меня не забрасывает. Значит, есть время отдохнуть, поспать. А на рассвете нужно искать Дервиша. И куда его с ключом черти понесли? А? Ладно. Понимаю, запамятовал он, как артефакт активировать. Очкарик умеет так путано объяснять, что забыть не долго. Другой вопрос, где искать Дервиша?
   ***
  
   Преграду они все-таки преодолели. Правда, им пришлось поднырнуть в воде под плот, тараном пробивший невидимую стену, а поскольку ни нырять, ни плавать детишки не умели. Газарчи их обнял и ласково притопил, и это не смотря на отчаянное возражение потерпевших.
   - Всё, хватит..., давайте на берег, - произнес Газарчи, - Нам еще просохнуть до ночи нужно.
   Вернее просохнуть нужно было Сауле и Ертаю, которые наотрез отказались снять с себя хотя бы часть одежды, и вошли в воду как есть. А на плетеном помосте плота плыли вещи следопыта, походные сумки с продуктами, и колчан со стрелами. Тетиву с лука следопыт снял, и чтобы она даже случайно не намокла, засунул в пустой торсык, плотно закупорив пробкой. Поэтому, когда они вытащили плот на берег, Газарчи первым делом проверил сохранность тетивы. Без лука в степи пропасть проще простого. Тетива, к облегчению следопыта не намокла. Ертай поспешил подняться на крутой берег, чтобы позвать лошадей.
   - Ага смотри! - закричал он в испуге (ага - на кыпчакском обращение к старшему брату или дяде).
   И были в его крике такие тревожные нотки, что Газарчи, накинув халат на мокрое тело, поспешил к нему. Выскочив на берег, он статуей замер рядом с мальчишкой. И было от чего.... Вдоль реки, в сотне метров от неё, протянулся длинный земляной вал, тускло поблескивающий черно-серой шершавой шкурой под ярким солнцем. От насыпи ощутимо пахло расплавленной на жаре смолой. Одним концом вал уходил за горизонт, превращаясь в тонкую едва различимую нить. Зато вторым концом насыпь, петляя ужом, тянулась к высоким блестящим скалам. Высеченным из камня, громадным столбам. Словно великаны играли ими в какую-то свою игру, и так и оставили в полном беспорядке. Хотя порядок в их расстановке все-таки угадывался. А вот коней, которых они оставили метров в двухстах отсюда, нигде не было видно. Совсем. Складывалось впечатление, что пока они плыли в реке, эти непонятные великаны успели украсть лошадей, сделать насыпь и вволю наигравшись гигантскими столбами-кубиками уйти. С лошадями под мышкой. А может, лошадей они просто съели? Закинули в рот, и всё.
   - Акын аузен сыгейн! - смачно сказал Ертай, сплюнув по-взрослому на землю, за что тут же получил от Газарчи подзатыльник. Собственно его выражение было аналогично русскому про мать, с одной поправкой - про отца.
   - А чего? - мальчишка тут же воззрел на следопыта, - Чего без лошадей делать будем?
   - Ногами пойдем.
   - Куда?
   Сауле уже стояла рядом с ними, но на её появление мужчины не отреагировали. Газарчи в душе надеялся, что это всего лишь морок, мираж, который растает без следа и все станет на свои места. Но мираж таить не спешил. Мальчишка же и Сауле такое видели первый раз и не могли понять, чего ждать от открывшегося взору пейзажа.
   - Может назад?
   Следопыт пожал плечами. Вернуться через преграду назад можно попробовать. Только что это давало? Опять оказаться внутри невидимого пузыря? Газарчи молча, потопал в обратном направлении, вдоль берега, в ту сторону, откуда они приплыли. С каждым шагом ожидая, что сейчас его мягко развернет обратно. Но ничего не происходило. Пройдя расстояние вдвое большее, чем по его расчетам то, где они оставляли коней, он так ничего и не ощутил. Не было незримой границы. Их явно выкинуло куда-то ещё... А что если аномалия не одна? Если это не пузырь, колпак, заколдованный круг, а пчелиные соты, соединенные между собой тонкими стенками? Как бы то ни было, значит им нужно преодолеть границу и этого мира, надеясь, что там, за этим чужим миром окажется их родная степь.
   - Эй! - крикнул он своим подопечным, - Собираем вещи и пошли дальше!
   Подопечные тем временем взобрались на насыпь и щупали покрытие руками.
   - Это змей! Каменный змей! - кричал Ертай, размахивая руками. - Он горячий! Иди к нам посмотри!
   Следопыт подошёл. Пробрался сквозь густые заросли полыни, разросшейся вдоль насыпи, и, цепляясь за кусты руками, поднялся. Сквозь толстый слой утрамбованной щебня, пропитанного смолой, и припорошенного пылью кое-где по трещинам пробивалась жидкая трава.
   - И чего вы тут?
   - Ага, это змей! Вот потрогай, он горячий! - восторженно заявил Ертай.
   - Это не змей, - устало сказал Газарчи, - это просто дорога такая... Нагрелась под солнцем.
   - А для кого дорога? И куда она ведет? - спросила Сауле.
   - А кто её знает... Мы по ней не пойдем.
  
   ***
   От голодной смерти меня спас сурок, и то обстоятельство, что стрела поперек брюха не позволила ему залезть в нору. Толком прожарить его не получилось. Из тех веточек, которые нашел, большого костра не вышло, но вполне хватило, чтобы жир, покрывающий сверху тушку, закапал и подрумянился. Подсолив тушку, я впился в неё зубами, ощущая поистине волчий аппетит. И обглодал сурка в ближайшие пять минут, размышляя над тем, как много всё-таки в человека от зверя. Вот не покорми человека, и мысли все будут о пище, не напои - о воде. Отбери у него женщину, и ...сами понимаете. А дай человеку все это и много, и он насытится, и лень будет ему думать вовсе. Сытого, обычно, на сон тянет. Но он проснется и покажется ему, что мало... И захочет он больше, чем может съесть, больше, чем выпить, больше женщин, чем может, больше денег, чем может потратить, больше власти, чем ему нужна... А нужна ли она вообще? Власть? И для чего? Города стоить, или над ближними изгаляться?
   И никакие потребности духовные людям не нужны в большинстве своём. Возможно потому, что возникают духовные потребности только у людей наделенных духом, душой. Наслаждаться лицезрея прекрасное могут далеко не все... И это стоит признать.
   Был у нас такой разговор с Дервишем. И он тогда оторвался от изучения ветхого манускрипта на неизвестном языке, поднял на меня свои голубые глаза, и стал говорить, что воспитывать нужно в человеке это чувство прекрасного, культивировать, будить спящую душу. И так меня эти слова разозлили, что взял я его пятерней за затылок и повел к окну. А надо сказать, что окно царской библиотеки выходило во двор, где в тот момент раздавался звериный крик, и человеческий гогот. Сотня опричников стоя кругом наблюдала, как какой-то бедолага, весь в крови и рваных ранах пытался убежать от голодного медведя. И очень толпу сие зрелище веселило, аж до слез на глазах. И я ткнул Дервиша в затылок и сказал:
   - Иди! Буди в них чувство прекрасного!
   А он мне ответил:
   - А ты бы предпочел их всех убить? Так чем ты лучше их? Тем, что лучше умеешь убивать?
   Да, я лучше умел убивать, и если бы можно было, убил бы всех, потому, что скоты, не люди они для меня вовсе. Но я промолчал, обиделся на Дервиша, нехорошо мы тогда расстались. Собрался и ушёл с Ермаком Тимофеевичем Сибирь покорять. Но слова Дервиша задели меня за живое. Да, я воин, убийца, но я никого и никогда не обижу просто так, щелбана не дам ни за что, а уж издеваться тем более не буду. Но все же, в словах Дервиша было что-то.... Что-то неуловимое, некая сермяжная правда, которая вязнет на зубах, как жвачка, потому, что любой поп в церкви тоже самое, только другими словами талдычит. И как бы ни тошнило, от этой жвачки, но бороться со злом, большим злом не выход.
   Вот, к примеру: художник надеется, что своими картинами увеличит количество красоты в мире, писатель надеется своими произведениями увеличить количество доброты, композитор своей мелодией разбудить в людях чувство прекрасного, воин надеется, что убив врага, он защитит безвинных. Только я уже ни на что не надеюсь. Мои враги из будущего давно перестали меня преследовать, значит удалось это будущее как-то изменить, что они перестали существовать. При Екатерине нам, беженцам из будущего, удалось собраться вместе, а при Петре мы уже начали претворять планы в жизнь. Поначалу, пытались предотвратить некоторые критические ошибки развития и негативные их последствия. А чем дальше, чем глубже в прошлое, тем более дикие нравы и варварские обычаи открывались нам. И Дервиш решил, что нужно не только влиять на события, перекраивая историю, а нужно изменять самих людей, и тогда история перепишется сама. Легко сказать? Да и кто мы такие? Изгои, беженцы из собственного времени, которые, во-первых, пытались как-то выжить в прошлом, а во-вторых, как-то это прошлое изменить, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ведь такую возможность грех не использовать. Но воспитывать людей - я пас! Но Дервиша неожиданно поддержала Немезида, психолог, психоаналитик, профессиональный гипнотизер, одним словом ведьма, моя любимая ведьма. И на голосовании, я оказался в меньшинстве, пришлось подчиниться их решению. Не знаю, как далеко бы мы продвинулись в этом деле, без технической поддержки, но тут появился Очкарик, и благодаря ему, мы смогли путешествовать не только в прошлое. Его изобретение мы назвали гипноизлучатель (не помню, из какой книги взяли это название, тем более что к гипнозу прибор не имел никакого отношения, только к излучению), и опробовали на одном населенном пункте, небольшой деревне в бескрайних лесах, проследив последствия в будущих поколениях. Да, эти люди не были способны на подлость, на зависть, на ложь, на все те низменные чувства и поступки, что присущи обычным людям. Хорошие, добрые, отзывчивые люди у нас получились, и они рожали таких же добрых и отзывчивых детей. А через двести лет не осталось ни одного их потомка.... Их резали, убивали, забирали на войну, обкладывали непосильными налогами. Они плакали, молились Богу, просили о пощаде, работали не покладая рук, дохли с голода, потому, что очередные грабители у них отняли всё. И среди них не нашлось ни одного, кто дал бы отпор захватчикам, кто постоял бы за себя, и свою родню. Убийство было табу, вписанное в генах.
   Сурчиная косточка в моих руках сломалась. И в душе моей что-то сломалось. Да, я по прежнему молод телом, но я не верю, что люди когда-нибудь по своей воле станут людьми. А если станут, то их потомки опять превратятся в свиней алчущих денег и зрелищ, бездушное общество потребителей. И я давно не надеюсь на лучшее, втайне от товарищей, а просто стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы это мир не стал хуже, чем он может стать. Вот и от друзей у меня появилась тайна, в которой я им никогда не признаюсь. Хотя они друзья, настоящие друзья, и возлюбленная моя настоящая. Но в душе опять росла убежденность, что я чужой... Всем чужой. Чужой был в своем времени, в любом коллективе, и везде, где бы я ни был, с раннего детства. Так же, как чужой во всех временах и народах, куда меня забрасывала судьба. Есть у кыпчаков такое слово - туажат, рожденный быть чужим, видимо, это про меня...
  
   ***
  
  
   4.Глава .Немене.
   Немене - непонятный (кыпч.яз.)
  
   Непонятно было абсолютно всё. Ни куда они попали, ни как отсюда выбираться, и что теперь делать без лошадей? И пока Сауле и Ертай изумленно и восторженно изучали новый диковинный мир, следопыт внезапно понял, что он знает названия и назначения объектов. Там вдали высились небоскребы городских зданий, а никакие не горы или игрушки великанов, и не змей это, а асфальтированная дорога, которая и ведет в город. Знания словно проснулись в Газарчи, но от этой крупицы того, что ему удалось вспомнить, он не испытал почти никаких эмоций. Безразличие с легким налетом тоски и отвращения, и это можно было объяснить только тем, что в этом мире больших городов и чудесных механизмов, следопыта никто не любил и не ждал. Скорее наоборот...
   А вот степь Газарчи любил всей душой и чувствовал её, ощущал весь этот необозримый простор, над которым вечно поёт свою песню ветер. Мир, где солнце всегда всходит на восходе, и заходит на западе, где старость уважают, а бездомным дают приют, где слово родственник не простая констатация факта, а реальная помощь рода. Где люди радуются просто тому, что светит солнце или луна, теплу очага и женской ласке, улыбаются, слыша детский смех. Истина проста, как просты радости этих людей. Она где-то рядом, нужно только вспомнить. Вспомнить свою прошлую жизнь, какой бы неприятной и горькой она ни была. Но именно в сравнении прошлого и нынешнего, истина откроется - Газарчи в это верил. Да и звали его вроде бы не Газарчи, и не следопытом он был, а бродягой, бродячим философом. Прозвище крутилось на языке, но следопыт его так и не смог вспомнить. Одно, он знал четко, стоит кому-то назвать его прежним именем, он сразу его узнает. А пока... пока нужно было решать насущные проблемы.
   - Апашка (сестренка), смотри! - кричал Ертай высоко поднимая над головой прозрачную пластиковую бутылку, найденную в кювете, - Ты такой бычий пузырь видела?! Чтоб мне лягушкой стать, в жизни не видела!
   - А у меня вот, что есть! - Сауле повертела в руках блестящую на солнце фольгу, то ли от сигарет, то ли от шоколадки, и показала Ертаю язык.
   Дети, ей Богу! Дети! - подумал Газарчи, с улыбкой смотря на них. Только две минуты назад готовы были подраться, а сейчас лучшие друзья.
   - Эй! Пошли собираться, - крикнул им следопыт, - бычий пузырь неси сюда, сейчас покажу, что с ним делать.
   Бутылка, к сожалению, оказалась без крышки, но вырезать и подогнать под неё пробку из ветки, было делом двух минут. Еще пара минут, и из шнурка, привязанного к горлышку, получилась удобная ручка для переноски. Полтора литра воды, никогда лишними не будут. Мало ли, что с ними ещё в этом мире случится, может? При мыслях об этом, по лицу Газарчи, словно тень прошла. Было не совсем понятно, что это за мир, где они оказались? Все признаки присутствия цивилизации на лицо - бутылки, окурки, банки вдоль дороги, а самих людей нет. Не могло быть, чтобы по такой дороге, за полчаса не проехало ни одного автомобиля. А ведь никого и ничего. Было такое ощущение, что людей здесь нет. Ни на дороге, ни в далеком городе. Что это? Как? Вымерли все? Не похоже. Не верилось. Следопыт сердцем чувствовал, что это не так. Скорее люди были, просто именно в этой части мира, в которой оказались трое беглецов, людей они не могли видеть... Как лед, лежащий на дне реки. Он есть, но через воду его не видно, потому что лед прозрачен как и вода, и виден он будет только, когда река замерзнет. А льду будет видна вода, когда он сам растает. Но если они трое - кусочки льда - растворятся, то будут принадлежать этому миру. Река.... "Река времени и пространства. И мы сейчас объекты, находящиеся в другой плоскости, частично в другом измерении" - подумал Газарчи, лихорадочно соображая, последствия того, когда измерения полностью совместятся... Лед растает.
   О! Господи! Это же мир будущего! Если мы совместимся, что произойдет с людьми, рожденными тысячу лет назад?
   - Уходим! Быстро! - скомандовал следопыт, - Иначе беда! Нужно найти границу этого мира и пробить её.
   - А что?
   - Зачем? Тут никого нет?
   - Если кто-то появится, вы умрете! - скупо и быстро ответил следопыт, тут же поймав себя на том, что сказал "вы", а не "мы". Про свою смерть он почему-то не упомянул.
  
   ***
   Проспав пару часов, и переварив сурка, я понял, что пора выбираться. Матильда тоже явно заскучала у камышей. Вода - водой, но камышом сыт не будешь, а изобилием травы окрестности поселка не баловали. Набрав воды полную флягу, и напившись впрок, как верблюды, тронулись в путь. Покинуть котлован оказалось не так просто. Если я мог и ползком, то лошадь по-пластунски ползать была не обучена.
   - Давай! Голубушка! Ну, еще чуть-чуть! - громко уговаривал я Матильду, вытягивая её за собой изо всех сил. Но она путалась, терялась, не зная как переставлять ноги по крутому склону. Пендаля бы тебе отвесить, подумал я. И отвесил бы, но точно зная, что не поможет, не стал. А тут к тому же завоняло. Сперва, грешил на Матильду, что это она от натуги воздух испортила. Но потом, понял, что такой приторно-сладкий аромат может испускать только покойник. Отвлекаться на запах не стал, пока не вытащил лошадь из котлована. А когда вытащил, тут его и обнаружил...
   Сразу можно было сказать, что покойный не от мира сего. Хотя облик его претерпел ряд необратимых изменений (труп распух весь и почернел лицом). Но, что он не здешний, можно было определить с первого взгляда, по черным резиновым сапогам с кусками рыжей давно засохшей глины, по джинсам грязного цвета с заплаткой на правом колене, и по темно синей засаленной фуфайке. Помимо всего прочего у покойного была татуировка на фалангах пальцев левой руки "ВАНЯ". Сколько я не морщился, но кыпчака с таким именем припомнить не смог. На распухшей руке, напоминающей боксерскую перчатку, надпись виднелась четко.
   Хреново, подумал я, нюхая полынь в ладони, чтобы перебить назойливый трупный аромат, но полынь помогала плохо. Пересиливая отвращение, пошарил правой рукой по карманам покойного. И не в целях мародерства, как вы могли подумать, и не для того чтобы опознать личность покойного, а дабы определить, из какого он времени. Обыск увенчался успехом. Вот, что я обнаружил: связку ключей, пару резиновых прокладок и сальников размером с монету, гайки с резьбой на 5мм шесть штук, льняную нитяную подмотку, одноразовую китайскую зажигалку, пачку сигарет "Полет", и тысячу двести рублей ассигнациями, выпуска 2010года. Судя по предметам в карманах, потерпевший был по национальности сантехник.
   О-хо-хо! Как хреново-то.... Значит, разрыв там увеличился, и в провал начали попадать люди. Чем же там Афганец занимается? Совсем мышей не ловит?
   Подумал, и устыдился своих мыслей. Сам хорош, сколько дней тут толкусь, а результатов ноль. Нашел аномалию, и что? Закрыть её не могу, Дервиша нет, и где его искать непонятно, к тому же и ключ у него. Опять-таки, все пути сводятся к тому, что нужно найти Дервиша. Придется вернуться к тому, с чего начал. Последний раз маячок сработал в юрте шамана. Вот туда мы и вернемся.
   - Правда, Матильда? - спросил я, запрыгивая на лошадь. Но она равнодушно размахивала хвостом, разгоняя мошку, типа: Ты ковбой, тебе и решать. И вправду, чего это я? В виду отсутствия собеседника, все с кобылой норовлю отношения наладить. Того и гляди, как честному человеку придется на ней женится.
   Глупость. А улыбка рот порвала. Сам себе настроение не поднимешь, никто не поможет. А впереди круглым столом с буграми простирается степь. Жарко. Хорошо хоть легкий ветерок сквозит. Хочется подставить ему ворот рубахи, чтобы забрался поглубже, и высушил вспотевшую спину. Кольчуга давила на плечи. Вроде и привык к ней, а как иногда хотелось скинуть, и распрямиться. Но нельзя. В местности, где помимо воробьев и грачей летают стрелы и копья, Минздрав снимать кольчуги не рекомендует.
   - Но! Кучерявая! Пошла!- крикнул я для разнообразия Матильде и слегка пришпорил.
   Неторопливой рысцой мы двинулись по степи.
  
   ***
  
   Сначала они шли быстрым шагом, ребятишки от следопыта изрядно отставали не потому, что не могли быстро идти, а по той причине, что никакой опасности не видели. Но по мере того, как Газарчи все убыстрял и убыстрял шаг, двигаясь вдоль реки. И периодически покрикивал на попутчиков, Сауле с Ертаем нехотя поверили в необходимость спешного бегства. Нельзя было не поверить внезапно осунувшемуся и побледневшему лицу. Таким озабоченным и серьезным следопыта им еще видеть не доводилось. Он даже покрикивал на них со злостью, хотя злится до этого момента, вроде бы не умел. Будучи по природе своей всегда улыбчивым и добродушным.
   Шли они вдоль реки, потому, что следопыт так решил. Он видел в реке единственную надежду на спасение. Течение реки, единственное, что могло им помочь преодолеть границы антурган жерлер (проклятых земель). Здесь было слабое место. Поднырнуть, пробиться, проплыть. Они должны успеть. Должны. Но не успевали. Газарчи это видел, а дети еще не заметили. Когда они попали в этот мир, он был мертв. Тишина. Почти полная тишина. Только ветер шумел камышом. Ни единого писка и звука испускаемого живой тварью. И по мере того, как они были здесь все дольше, мир вокруг оживал. Сначала запели насекомые, потом защебетали птицы. Теперь следопыт явственно слышал звук очень похожий на тот, когда машина проноситься с огромной скоростью по дороге. И ему очень хотелось верить, что это только ему кажется. Но когда он услышал за спиной собачий лай, мир перевернулся......
   Из серого затянутого белесой пеленой неба моросил мелкий холодный дождь. Босые ноги расползались по мокрой и жирной земле. Полосатая роба на теле промокла насквозь, но он дрожал не от холода, а от страха. Сзади приближался собачий лай. Гортанные крики : Suche еindruck! Suche! Er zu nehmen! (Ищи! Ищи след! Взять его!). В лай собак, и команды загонщиков органично вписывались автоматные очереди. Так солдаты для острастки палили по густым камышам, на всякий случай. Вдруг беглец притаился там? Собаки лаяли как безумные. Они и были безумные, говорят, их кормили человеческим мясом, и пленные этому верили. Они много уже чему верили. Не верили только одному, что в этом аду можно выжить. А он попытался выжить, он бежал. Бежал от страха, и страх гнался за ним по пятам. Преследователи были все ближе. Если они спустят собак ему конец. Загрызут его собаки. Спрятаться бы в камышах, утонуть в болотной воде и подышать через камышину. Подождать спокойно, пока погоня пройдет мимо. Но нет... Куда только делась его рассудительность, куда испарились его планы, стоило ему поддастся страху. СТРАХ - это было все, из чего он состоял помимо двадцати килограммов костей и кожи. Страх проник в его душу давно, а этой ночью, когда он узнал, что завтра утром их поведут на "медосмотр", который проводили в зданиях с большими трубами. Из них после "медосмотра" валил густой черный дым.... Страх толкнул его на побег. Хотя он знал, после его побега расстреляют каждого десятого. Может быть даже Мишу, или Степан Афанасьевича, добрейших людей и его друзей в лагере. Но страх не давал поселиться в голове, ни одной мысли, кроме мысли о спасении собственной жизни.
   И его догнали... Он упал в грязь, прикрывая лицо худыми руками, скрючившись в позу эмбриона. А его рвали собаки, а потом собак оттащили и за дело принялись подкованные сапоги... Но как не странно, он не умер этой ночью. Выжил. Очнулся на рассвете, друзья помогли ему выйти на построение, вынесли его... Ведь если бы он не вышел, пристрелили бы тут же, прямо на нарах. И он висел куском запекшейся крови на плечах друзей, и почти не понимал, не слышал того, что говорил немецкий офицер. Отреагировал только на выстрелы.
   - Айн, цвай, драй...,- размеренно считал голос до девяти и тут же звучал выстрел.
   Каждый раз при звуке выстрела избитый приходил в себя и вздрагивал, словно пуля впивалось в его тело. "Нет! Не надо!", - пытались прошептать потрескавшиеся губы. Но ничего не выходило. И тогда он заплакал, молча, без всхлипываний и содроганий всем телом. На это не было ни сил, ни возможностей. Всякое движение грозило удушьем из-за поломанных ребер. Слезы текли по его щекам, размывая грязную кровавую корку. Именно тогда он внезапно перестал бояться, бояться за себя. Страх спрятался в душе, и переродился из страха за себя, в страх за жизнь других, и тяжкой непосильной ношей лёг на тощие плечи.
  
   ***
   То, что я увидел на земле, мне крайне не понравилось. Вдавленный след от широких гусеничных траков. И вел он оттуда, откуда я ехал, т.е. со стороны аномальной ямы. И как я его раньше не заметил? Ведь возвращаюсь, собственно говоря, тем же путем, что и приехал? Ладно, труп двухдневной давности, который может и не двухдневный. Может он ночью выпал, когда я в городе был, и не слышал, что вокруг происходит. Но не услышать работу двигателя невозможно, если ты только не глухой от рождения или не контуженный. И даже глухой по мелкой вибрации земли под ногами, мог бы определить, что едет нечто тяжелое. Хм.... Меня стали терзать сомнения относительного того, сколько времени я пробыл в городе. Амфибией побывал, потом на дуэли подрался, по моим ощущениям прошло минут двадцать, тридцать... А может это моё субъективное восприятие? Может, за моё отсутствие тут пару дней миновало?
   Не сходится.... Если трактор или вездеход нарисовался в одночасье в самом карьере, след как он выезжал по крутому откосу не заметить было невозможно. Значит, не из ямы он выезжал, а оказался изначально рядом, как тот покойник. И механизм этот кто-то послал специально с разведывательной целью, не иначе. В случайное попадание в провал бульдозера или экскаватора на гусеничном ходу мне почему-то не верилось. Неужели это адамиты? Жители соседней реальности, по чьей вине и произошел этот прокол? Такой вариант им на руку. Не надо внедряться в наш мир, приспосабливаться, маскироваться, а можно сразу захватывать, используя техническое преимущество и отсталость аборигенов. Как бы поступили люди в данной ситуации? Те же америкосы? Да точно так же! Захватили бы всё, перебили индейцев, и качали бы свою нефть в бескрайних степях! Чёрт! Как мне сразу не пришло это в голову? А я наивный думал, что закрыть пространственно временной прокол тоже в их интересах. Черта с два! Они постараются воспользоваться такой возможностью по максимум. Но для начала... Для начала они пошлют автономный робот разведчик.
   Но! - и я стукнул пятками, посылая лошадь в галоп. Этот вездеход не должен далеко уйти. А если ушел, не должен вернуться и ничего передать. Пусть считают, что....
   Не успел додумать. Мысли поскакали вместе с лошадью, а встречный ветер бил в лицо ароматом степных трав. И если бы только трав... В лицо иногда прилетали шальные кузнечики, которые били не хуже камня из рогатки. Не так больно, как обидно.
   Десять, двадцать километров пролетели быстро, но тут Матильда начала выдыхаться и попросила передышки. Пришлось перейти на рысь. Загнать кобылу и догонять вездеход пешком в мои планы не входило. Рысью проскакал еще пяток километров и тут на горизонте я заметил точку. По мере того, как эта точка росла, нравилась она мне все меньше и меньше. А когда до неё осталось примерно с километр. Радоваться тому, что так быстро удалось найти робота разведчика, я вообще перестал. Очень подозрительно выглядели разнокалиберные трубы, выпирающие из приплюснутой башни. Танк! Усохни моя душенька! Танк! И меня в нем заметили. Башня стала разворачиваться в мою сторону, и уж, наверное, не для того, чтобы приветливо помахать мне орудием главного калибра. Я затравлено оглянулся, в поисках холмика, леска, оврага, горы, да хоть чего-нибудь, где можно было спрятаться вместе с лошадью. А вокруг только индейское национальное жилище - фигвам называется. Степь! Мать её!
   Рву уздечку разворачивая Матильду в бок и прибавляя ход. Башня крутится, следя за моим перемещением, но ход танк не сбавил, как пер, громыхая гусеницами вперед, так и прёт. Так, так. Зря перепугался? Не будут они на одинокого всадника снаряды тратить. Не приближаюсь, ничем им не угрожаю, так зачем стрелять? Да и чем я им могу повредить? Саблей ствол отрубить? Это только в японских рекламных роликах во время второй мировой показывали. Очередной миф японцы создавали про свой меч. А на деле, никакой меч ствол пулемета не перерубит.
   Дав круг вокруг вездехода, подозрительно похожего на танк, я пошёл на второй круг, потихоньку сближаясь с объектом. Башня на втором круге за мной следовать перестала. Видимо меня сочли не опасным, и наблюдать им надоело. Очень хорошо! А если удастся на броню залезть и бросить пару гранат в люк, было бы вообще замечательно. Только, нет у меня гранат. И скорее всего люк закрыт изнутри. Ну, да ладно. Главное на танк залезть, а там посмотрим, как его за селезенку пощупать.
   Не откладывая воплощение плана в долгий ящик, я залез на самоходный железный ящик, как только его догнал, благо это было не сложно. Двигался вездеход с крейсерской скоростью километров двадцать в час. Поэтому я быстренько его догнал и сменил скакуна на самоходную телегу. Убедившись, что худшие мои предположения оправдались - люк был закрыт, отвалился на спину и, раздумывая, как забраться внутрь, внезапно захотел курить. Моё желание было чисто рефлекторным, так помню было, когда Ерохин на лягуху наступил, мина такая. Она взрывается не тогда, когда наступаешь, а когда ногу поднимаешь, взрыватель срабатывает. Что говорить? Вспотел я жутко, когда нож под ногу Ерохина засовывал, чтобы мина не жахнула, и он уйти мог. И получилось. Ушел, и мне удалось убежать, а взорвалась она, уже когда мы в воронке от фугаса отдыхали. Вот тогда мы это дело с Ерохиным отметили. Он цигарку закрутил, а я не мог... руки дрожали, махорка рассыпалась. Вот одну на двоих сигаретку и выкурили. Непередаваемо вкусная была сигарета. Жадно курили, вдыхая вместе с ароматом табака вкус жизни. Живые! Вот, что было главное.
   Ладно, тогда, а сейчас что за блажь нашла курить? Видимо от того, что я совершенно автоматически в вездеходе танк увидел. А танки я не люблю с 41года. Было несколько неприятных моментов, вспоминать не хочется.
   - Эх! Покурить бы!
   ***
  
   - Нет! Нет! Не надо! Нихт! Цурюк! - кричал он, извиваясь всем телом на земле. Вода, стекающая из одежды, собирала всю пыль на себя, и, катаясь по земле, Газарчи покрылся грязной коркой.
   - Что это с ним? - спросил испуганный мальчишеский голос, и тут же добавил - Припадочный он какой-то...
   - Наверное, он пережил много боли..., - ответил женский голос. И следопыт сквозь пелену слез, застилающих глаза, увидел, как над ним склонилось лицо, говорившей.
   - Тихо... успокойся, все кончилось... все прошло... не бойся... это мы, - тепло и тихо зашептала девушка ему на ухо, гладя его по голове, теплой ладонью.
   - Да..? - вопросительно вымолвил он через силу.
   - Да, - просто ответила девушка, продолжая гладить его по голове. И тогда Газарчи вспомнил, что её зовут Сауле, а мальчишка, что опасливо и презрительно смотрит на него в сторонке, это Ертай. И кругом степь, а не болото, и с неба не моросит мелкий холодящий душу дождь, а светит красное закатное солнце. И нет никаких собак вокруг, и кованых сапог нет.
   - Мы...? Мы перешли грань? - спросил следопыт.
   - Ты, что? Не помнишь? - фыркнул мальчишка, - Чуть нас не утопил.
   - А потом что?
   - А как нас на берег вытащил, упал, и давай по земле валяться... Я думал, может тебя змея водяная укусила, а ты давай кричать что-то непонятное и плакать, словно бьют тебя...
   Следопыту стало стыдно. Он поднялся и ощутил, как все тело дрожит и вибрирует, словно после поднятия непосильного груза. Неуверенно ступая, и ни слова не говоря, он пошел к реке, до которой было каких-то пять шагов. Шаги дались с трудом, но дойдя до кромки воды, он упал на колени и стал умываться. Асфальтированной дороги по близости не было, уже хорошо. Прорвались. А вот то, что солнце уже одним боком коснулось горизонта плохо. Одежда не успеет высохнуть, и костра развести не из чего. По крайней мере, поблизости деревьев он не приметил.
   Странно, но думать о произошедшем с ним, и анализировать Газарчи упорно не хотел, занимая голову насущными проблемами. Потом, как-нибудь потом. Он тряхнул головой как собака, отряхивающаяся от воды. И провел рукой по волосам, взъерошивая их, чтобы быстрее просохли. Сознание вернулось, но туман в голове не проходил. Так и бродя в тумане, следопыт и провел этот вечер. Что-то делал, возился, готовился к ночлегу, но все очень мутно, словно смотрел на этот мир из глубины реки. Сначала они все вместе собирали сухой камыш для костра, Ертай нашел несколько веток талы и коряг прибитых течением к берегу. Часть их была сырой, а те, что были на солнце, вполне на растопку сгодились. Пока они ходили вдоль берега в поисках пропитания для костра, Ертай о чем-то шептался с Сауле, и пару раз они даже заспорили, до Газарчи долетали отрывки разговора.
   - Много понимаешь! - сердито кричала Сауле, - Нельзя так говорить... сам ты ненормальный! Может его семью всю джунгары вырезали, вот он и....
   - А он упал и расхныкался! А вот Наркескен бы взял саблю, да порубил всех! - не уступал Ертай.
   - А если он ребенком был? Совсем кишкентай (маленький) твой Наркескен? Когда его камчой перешибить можно было, и тяжелей пиалы он ничего в руках не держал?
   Ертай что-то сердито буркнул в ответ, но что именно, следопыт не расслышал. Да и не интересовало его, что там говорят, и так было понятно.
   А когда развели костер, выяснилось, что готовить есть на нем нечего, баурсаки и лепешки, после плаванья в воде размокли, и превратились в кашу. Кругляшки курта тоже размокли снаружи, но их еще можно было грызть. Только вот, есть кислый курт на голодный желудок не особо хотелось. Единственное, и главное, что уцелело - это два кругляша сушеной колбасы, которую решено было сварить всю и съесть. И пока вода в казане закипала, они подвигались к костру поближе, насколько было возможно терпеть жар. Пар шёл от мокрой одежды.
   Следопыт тем временем нарезал широким и острым как бритва пышаком охапки зеленого камыша, собираясь сделать из него стог, на котором можно было заночевать. И когда костер стало подкармливать уже нечем, они улеглись. На темнеющем небосклоне зажигались россыпи звезд. И чем темнее становилось небо, тем ярче они светили. Мальчишка уснул почти сразу. Под жужжание комаров у следопыта стали слипаться глаза от усталости, но Сауле, лежащая посередине стога, все ворочалась и внезапно тихо спросила:
   - Скажи, а ты помнишь, кто тебя бил тогда?
   - Да.
   - Это давно было?
   - Не знаю.... но, по-моему, это еще не произошло.
  
   ***
   Залежался я на громыхающей железяке, да и Матильда с унылой мордой скакала за нами, всеми силами напоминая, что она-то не железная, в таком темпе того гляди и копыта откинет. А я облазил весь агрегат снаружи и так и не мог придумать, как его собаку обездвижить? Где тут у него кнопка? Нигде никаких красных кнопок и предостерегающих надписей, типа "warning!" или "ахтунг!" не трогать одним словом. Первой мыслью было закрыть обзор, скинуть с себя рубаху, да прикрыть смотровую щель с перископом. Да какая тут к чертям смотровая щель! Это же не "тигр" и даже не Т-34! Тут вообще, скорее всего эхолот установлен, инфракрасный датчик и еще куча прибамбасов, чтобы этот гроб с гусеницами ни в какую ямку случайно не завалился, и нигде не застрял. Твою дивизию! Что ж с ним делать???!!!
   И потом меня осенило.... Судя по запаху выхлопов, вездеход явно на нефтяном топливе. А его выхлопная, вот она! Чуть ниже уровня вращающейся башни, чтобы значит и водой её не залило, при переходе через реки. А у меня как раз избыток жидкостей в организме наметился, зря я, что ли столько воды перед отъездом выпил? Идея неплохая, но учитывая силу выхлопа, такого напора струи, чтобы его преодолеть, я обеспечить не смогу, как не старайся. К тому, же выхлопная была замаскирована, скрыта сверху металлической крышкой с прорезями, предохраняющими от попадания крупных предметов, способных забить выхлоп. С крышкой нужно было решать, а под рукой никакого инструмента, кроме верного аигути и костяного ножа шамана. Ёк, макарёк! У меня же венгер есть! Не подумайте, что я таскал с собой пленного по национальности венгр, и только что про него вспомнил, когда он разлагаться начал. Я конечно забывчивый, но не до такой степени. Wenger - это армейский нож, швейцарской фирмы, основанной Теодором Венгером в начале 20го века. И в ноже куча всяких бесполезных штучек встроено, типа штопора. Вот скажите, зачем мне штопор, если еще бутылки не изобрели? А Очкарик всучил мне его с умным видом, мало ли... Может пригодиться. Как в воду глядел! Там же, что-то из инструмента есть....
   Я пошарил рукой по широкому ремню на поясе. Где-то на нём, помимо гнезда с компасом, чехла с пеленгатором, футляра с запасной тетивой, сумочки с наконечниками для стрел, кошелька с вечным огнивом, и был чехол со складным армейским ножом. Представили, как я выгляжу? Кто сказал как новогодняя ёлка? Ась? Вот, правильно, больше похож, не на ёлку с игрушками, а на монтера-электрика из далекой заокеанской страны. Но местным знать про это не обязательно, они думают, что на поясе куча всяких вещей для смертоубийства. А произвести сразу впечатление на врага, это уже залог успеха.
   Т-а-а-к. Под натиском пассатижей болты сдавались через одного. Два открутил, а два никак. Да и фиг с вами! Крышка не сильно толстая, отогнуть уже можно. Горячая только собака! Вот и всё...
   Нервно осмотрел себя. Чем пожертвовать, чтобы заткнуть трубу? Ничего лишнего. Поскрипел зубами и, скинув безрукавку, стал утрамбовывать её в выхлопную. Запахло паленой кожей. Безрукавка сморщилась и задымилась. Ёшкин кот! Сейчас мы тебя потушим.
   - Чих! Пых! Чих! Прфы! - сказал поперхнувшийся вездеход, сбрасывая ход. Пару раз рыкнул для приличия и благополучно заглох. Аминь. Выхлопная труба, заливаемая моей жидкостью, шипела от отвращения. Ну, чудище иноземное, будешь знать, как лезть в нашу реальность без приглашения. Как говорил Александр Невский, кто к нам с мечом придет, тот в орало и получит.
   Настроение моё резко улучшилось. Все-таки много хороших людей во все времена, и ради них стоит бороться со злом во всех его проявлениях.
   Забравшись на башню остановившегося агрегата, я замахал руками и засвистел, подзывая отставшую лошадь.
   - Матильда! Ко мне!
   ***
  
   - А ты знаешь, что звезды на небе это не духи предков, а далекие предалекие планеты и солнца, и на них может тоже живут люди или другие существа.... И когда-нибудь человечество обязательно туда долетит ....
   - Зачем? - спросила Сауле, прерывая рассказ следопыта. Её голова лежала на его груди, и сама Сауле прижалась к нему всем телом, чтобы согреться, а Газарчи, чтобы отвлечься от греховных мыслей стал рассказывать ей об устройстве мира.
   - Зачем? - переспросил он сам у себя, и чуть замешкавшись, ответил, - Просто чтобы узнать, как они живут, и рассказать, как живем мы.
   - А там у них, ну,... этих, есть степь?
   - Вселенная бесконечна. Там наверное есть всё, и леса, и горы, пустыни, и океаны... И стоит там вечное лето, и по бескрайним степям, по высокой и густой траве бродят вольные кони...
   - Ой! Как хорошо! Тогда нам точно надо туда! Чтобы наши кони паслись в тех степях, и чтобы не было зимы, не случался джут. А тех, чужих, наши нукеры перебьют и все будут счастливы! Даже самый бедный кыпчак!
   Газарчи оторопел от неожиданных выводов, которые сделала Сауле, и замолчал.
   - Расскажи, расскажи ещё, - громко прошептала она, - Ты рассказываешь такие хорошие сказки!
   - Это не сказки... это предположения. А сказкой было бы то, если бы люди на нашей Земле жили в мире и согласии. И никто никого не убивал, не воровал, и не сорился...
   - Это старая сказка, я про неё слышала... Все жили хорошо, пока не пришли джунгары и не согнали нас с наших земель. А ты разве этого не знаешь?
   - Знаю. А когда кыпчаки пришли на эти земли они прогнали сяньби, а до сяньби этой землёй владели хунну, и так до начала времен....
   - Вот и я говорю, мало у нас земли..., - прошептала с грустью Сауле, и без перехода сказала другое, - Ты знаешь... я замерзла, мне холодно.
   - Давай, я укрою тебя своим халатом, и ты согреешься.
   Халат следопыта, правда, до сих пор был влажный, и ему самому в нём было не жарко, но Газарчи предложил это просто из благородства.
   - А ты?
   - А я сейчас побегаю и согреюсь.
   - Какой ты глупый, - сказала Сауле, и следопыт почувствовал, что она улыбнулась, - Ты правда не понимаешь?
   - Чего?
   - Как мужчина должен согревать женщину?
   После этих слов Газарчи был очень рад, что ночью темно и Сауле не видит, как к его лицу прилила кровь. Он украдкой посмотрел на мальчишку, спит ли он? Судя по ровному дыханию, Ертай спал. И всё... Ночь стала жаркой.
   О! Эти маленькие упругие груди! Что так жадно ласкал он своими губами. Эти волосы, черные как сама ночь, ласкали его грудь, когда он посадил Сауле на себя. И постарался взять её нежно и осторожно, как только мог. Она выгнулась как натянутая тетива и вскрикнула от короткой боли. "Всё... Всё любимая... Больно больше не будет" - шептали его губы. И Газарчи погружался в неё снова и снова. О! Этот нежный атлас кожи и аромат девичьего тела! С чем сравнить? Как передать всю полноту страсти и восторга.
   Следопыт обнимал сам и растворялся в объятиях. Казалось уже нет сил, но стоило маленькой теплой ладони провести по его спине, и он опять был готов начать всё заново.
   И на пике наслаждения позабыть себя, и всё вокруг. И только пряный запах полыни и разгоряченных тел говорил им о том, что они ещё здесь, они существуют. Неизвестно сколько прошло времени, и прошло ли оно? Или время не властно над страстью? И было непонятно, страсть ли это, или любовь, что робко стучалась в сердце Газарчи, с первого дня как он увидел байскую дочку, наконец прорвалась наружу. Да это было и неважно, важно, что сейчас они любили другу друга. И забылись в объятиях, и уснули, крепко прижавшись. Уснули так, крепко, что проснулся следопыт, только, когда Сауле шевельнулась, высвобождаясь из его рук.
   Он приоткрыл глаза, и зажмурился от яркого солнца. Уже настал новый день.
   А насмешливый мальчишеский голос возвестил:
   - Эй! Вас можно поздравить? Кыз узату той* справили?
   *( Кыз узату той - первая часть свадебного тоя, прощание невесты с девичеством. Второй день свадьбы - Улеу той, празднуют у жениха)
  
   ***
  
   Хорошо. Хорошо в чистом поле. Выйдешь в поле, сядешь ...., далеко тебя видать. А ещё хорошо быть книжным героем. Почему, спросите вы? А вот скажите, что мне сейчас с этим вездеходом делать? А?
   Подорвать его - гранаты нет, закопать его - инструмента нет, поджечь - реактивов нет, и бросить нельзя. Хоть нет никого кругом, но вдруг, какой любознательный отыщется, и пожелает вытащить из выхлопной остатки моей безрукавки, что так безобразным комом топорщится. И тогда трактор опомнится и поедет выполнять заложенную в него программу. Вот потому-то и хорошо быть книжным героем, их авторы в беде не бросают. У книжного героя вдруг оказался бы под седлом гранатомет, о котором он ранее забыл. Или там экскаватор случайно в сумке седельной завалялся, чтобы вражеский агрегат предать земле и забвению. На худой конец, гранаты бы в кармане галифе обнаружились вместе с семечками и пачкой Мальборо. Но нет ничего... Увы, реальная жизнь далека от вымысла.
   И я крепко призадумался сидя на остывающей спине железного лазутчика и разжевывая случайно сорванную травинку. Горечь, гадость, но нервы успокаивает, сасык шоп называется у местных, а как будет по-нашему, даже не представляю. Матильда с крайне заинтересованном видом, паслась невдалеке, вынюхивая как собака в лысеющей степи что-то, что можно пожевать. Ну? И какого рожна я призадумался? Что главное в степи? Главное пропитание. У этого тарантаса с двигателем внутреннего сгорания должен быть бензобак или солярабак, смотря, чем он там питается? И очень сомневаюсь, что крышка бензобака находится внутри вездехода. Не зачем ей там находится. А значит мне стоит поискать и определить её снаружи, а далее как получится... Или слить топливо, или поджечь, или слить и поджечь одновременно, чтобы быть уверенным наверняка, что эта груда металлолома уже никуда не денется. Хоть режьте меня, но мне категорически не верилось, что в степи внезапно может появиться человек с канистрой бензина и заправить агрегат. В ближайшие 800 лет, по моим прикидкам, это крайне маловероятно.
   Спрыгнув с агрегата, я пристально его осмотрел ещё раз. Солнце уже завалилось за горизонт, и наступили сумерки. Плохо. Есть у меня такой дефект зрения, в сумерках вижу неважно. Днем нормально, ночью не плохо, а в сумерках беда... Но крышку, благо она была не маленькая я обнаружил. Скорее всего, она пряталась за прямоугольным люком с внутренним замочком справа. Ключ подбирать некогда. В тонкую щель вбил ладонью клинок танто и сковырнул люк на раз. И обнаружил под ней выступающую трубу бака с обычной круглой металлической крышечкой, как на автомобилях середины ХХ века. На крышке проступала какая-то надпись. Хотя бегло взглянув, можно было подумать, что её кто-то до меня зубилом приложил, затем пришло понимание, что это клинопись, весьма похожая на шумерскую. Жаль, что шумерскую мову я не разумею. Хм... Сюда бы Дервиша, его бы письменность аборигенов другой реальности очень заинтересовала. Хотя, не зная, что там написано, я сделал предположение, почему именно клинопись у них сохранилась. Видимо те самые адамиты, сыновья Адама, как они себя именуют, ведут своё начало от цивилизации Шумеров. В их реальности она не канула в вечность, а поглотила остальные народы, завоевав планету целиком.
   Крутанул крышку против часовой стрелки, и она поддалась. Принюхался. Пахло явно керосином или соляркой. Потоптался пять минут, раздумывая, чем еще из одежды пожертвовать, чтобы опустить в бак и сделать фитиль. Ядрен батон! Единственный аксессуар, которым я мог пожертвовать без внешних потерь, это трусы. Тут без них обходятся все поголовно, и даже не догадываются, что это такое. А я, будучи несколько сентиментальным (и в целях гигиены, и привычки) их ношу. Правда, они не 21 века, те давно сносились, а шиты заботливыми руками моей суженой. Надеюсь, суженая по возвращению мне претензий не предъявит, где я их потерял. А она может... ревнивая жуть. Но любимая. Ладно!
   Пока я раздевался, голое тело тут же принялся инспектировать рой комаров. Как же без них? А вот зачем я дурень без веревки пеньковой путешествую, это вопрос? Был бы с собой аркан, использовал бы его на фитиль, не пришлось бы последними трусами жертвовать. Говорил же мне Очкарик, бери всё и побольше.
  
   ***
   Светлый солнечный день разлился над бескрайней степью, и таким же светлым и лучезарным было настроение следопыта и Сауле. И если Газарчи слегка смутился, от того, что Ертай догадался о произошедшем ночью, то Сауле и вовсе не обратила внимание, на слова мальчишки. Надо ли говорить, что следопыт был счастлив и наполнен любовью ко всему сущему. Он любил и бездонную синь неба, и бескрайнюю степь, и зеленую мутную речку, и каждую травку в степи, каждого кузнечика в траве. И в порыве чувств готов был расцеловать весь мир, который освещало расплавленное золото солнца. А всё потому, что на свете была Она. Та, которую он любил всей душой и телом. И самое главное, что она тоже любила его или просто отозвалась на его чувства. Он не задумывался над этим, это неважно... важно только одно. Милая... И следопыт потянулся за ней.
   Сауле тем временем умывалась в реке, он подошёл, чтобы ещё раз полюбоваться, посмотреть на неё.
   - Чего подглядываешь? - обернулась на его шаги Сауле, - Вот тебе, чтоб не подглядывал!
   Она плеснула ладонями воду на него и засмеялась. Её смех серебряным колокольчиком разнесся вдоль реки. Газарчи в притворном испуге отклонился от теплых капель, а сам боком, боком и запрыгнул в речку, окатив Сауле целым снопом брызг.
   - Ах! Ты вот как?! А я тебя...! - со смехом выкрикнула девушка, заходя покалено в воду и зачерпывая ладонями очередную пригоршню воды. Она брызгала на него, а он на неё, медленно приближаясь. А когда подошел совсем близко, то привлек к себе. И влюбленные слились в долгом и жарком поцелуе. Сердце бешено забилось в груди, оглушающее застучало в голове. Телу стало жарко. " Почему вода в реке не закипает?" - мельком подумал следопыт и отдался своему чувству.
   Да. Он, конечно, был счастлив, как ребенок, как несмышленый щенок, резвящийся в таком прекрасном и необъятном мире. Но надо сказать, что помимо ощущения любви и счастья, когда Газарчи проснулся, его окружил сонм колючих как репейники мыслей. О том, что им теперь делать? Где искать себе пристанище и как жить? Ведь у них ничего нет. Ни коня, ни барана, ни своей юрты над головой. Зато у них уже есть Ертай, который будет жить с ними как младший братишка. Будет ли? А вдруг не захочет? А вдруг Сауле захочет вернуться домой к отцу? Выйти замуж за Аблая? А вдруг? И это каверзное вдруг, отравляло следопыту радость. И хотя сердце его уверяло, что все проблемы разрешатся сами, разум говорил другое. Поэтому, когда поцелуй, наконец прервался, он зашептал на ухо Сауле:
   - Никому тебя не отдам... никогда. Ты всегда будешь моей... Слышишь?
   Но Сауле не отвечала, а только улыбалась в ответ. Рядом затрещал камыш. Мальчишка без сомнения подглядывал за ними.
   - Ага! - раздалось вдруг из камышей, - Там скачут!
   - Кто?
   - Где?
   Но Ертай не ответил, он уже выбирался из камышей и кричал:
   - Эге-гей! Мы здесь! Эй!
   Следопыт и Сауле поспешили за мальчишкой и увидели как в километре от них, с Северо-запада на Юго-восток по степи ползет облако пыли. В облаке угадывались всадники.
   - Эге-гей! Эй! - кричал Ертай, размахивая руками.
   Сердце защемило от предчувствия. Он уже понадеялся, что их не заметят и пройдут мимо, даже хотел запретить Ертаю кричать. Но заметили и повернули к ним. Земля дрогнула от приближающегося топота конских копыт. Вскоре уже стали различимы лица всадников. Следопыту даже показалось, что он знает кого-то из них. Не враги, не джунгары, уже хорошо. Вот они уже рядом и замедляют бег останавливая лошадей. А в первом ряду скачет сам Музаффар, любимчик судьбы. Только он почему-то не спешит останавливать разгоряченного коня? Постой! Он же старший среди нукеров Бай... Но следопыт не успел додумать мысль, потому как со свистом опустившаяся на него камча свалила его с ног, и кровь из рассеченной на голове кожи залила глаза.
   ***
  
   Ску-у-ушно. Ночь прошла с огоньком, но без задоринки. Вездеход и горел так же неспешно как до этого ездил, и чадил слабо. Черный дым прорывался из него изредка, а потом, видимо устыдившись своего порыва, опять еле клубился. Один раз вездеход даже пытался взорваться, бухнул как-то невнятно, пламя подкинуло метра на два к небу, и опять опустилось. Ночевать в степи было скучно, не только поэтому. Прохладно было. Такая вот особенность резко континентального климата. Днем жара, ночью прохладно. Туда, дальше, к Бухаре и Самарканду еще холоднее. Почти так же как в монгольской пустыне весной. Днем +40, а ночью всего +6 по Цельсию. А я лишился некоторых деталей своей одежды, теплее мне от этого не стало. Поэтому с грустью наблюдая за пылающим трактором, пытался уснуть, и мне это удалось. Но перед рассветом озяб и, подскочив с попоны, которая мне служила вместо матраса, я занялся гимнастикой, дабы усилить кровообращение. Эх! Если бы знал, какая зарядка мне предстоит вскорости, то мог и не разминаться. К тому же на меня навалилась усталость и желание поворчать.
   Усталость была скорее духовной, чем физической. Чего жаловаться скажете вы? Молод, практически вечно молод, полон сил, в прекрасной физической форме. Лучше чем когда либо. Долгие годы скитаний и бесчисленные сражения и битвы закалили меня как клинок в кузнечном горне. Любовь не давала душе зачерстветь. Друзья единомышленники не давали ощутить одиночество, а работа по устройству мира не давала скучать. Только вот разумом я понимал, что бесчисленные подвиги и свершения, бесконечные битвы с человеческой подлостью, глупостью и порочностью - мы проигрываем. Потому как, меняя какие-то исторические события, мы меняем отчасти будущее, но мы бессильны изменить природу человека. Дервиш первым почувствовал это. Вернее задолго до того, как я стал задумываться об этом аспекте. Он с самого начала нашего знакомства, прежде всего, был озабочен именно этической и моральной стороной вопроса. Увлекался изучением религиозных учений и философских трактатов, и в своих поисках, как мне кажется, был близок тому, чтобы найти истину. А я был воином, и решал поставленные задачи как воин. Манера же ворчать и высказывать недовольство появилась у меня не так давно. Хорошо сражаться лет пять, десять, от силы двадцать. Но сто лет бесконечной борьбы кого угодно заставят призадуматься. Всё потому, что результаты побед спорны, а количество проблем меньше не становится. Более того, чем совершеннее в техническом плане мы становились, тем сложнее становились проблемы, и увеличивались в геометрической прогрессии. И лет пятьдесят назад, я впервые взял отпуск. Мы с возлюбленной уединились.
   Избушка в лесу. Речка. Тишина. Только сосны шумят на ветру. Днем я рыбачил или охотился. А вечерами, растапливал печь, и мы читали при свете свечи древние рукописи или занимались любовью. Такая благодать. Мы тогда ещё надеялись, что возможно случится чудо и у нас возможны дети. Но увы, не смотря на хорошее здоровье, детей у нас так и не случилось. И дело было не в нас, а скорее в том, что время не терпит парадоксов. Если пришельцев из будущего время терпело, то никак не хотело, чтобы в прошлом появились дети от людей, которые еще не родились сами. Но мы этого еще не знали....
   А когда начались грибы, гуляли по лесу вдвоём, собирали их и сушили, заготавливали впрок, словно собирались провести в этой избушке всю оставшуюся жизнь. Так прошло лето... Однажды осенью, когда я вернулся с охоты на оленя, едва передвигая ноги под тяжестью оленьей туши, то застал вместо избушки, только дымящие угли.... Какие-то разбойники случайно наткнулись в лесу на наш дом. Жену мою изнасиловали и убили, а избушку сожгли. Нет, я не видел её тела ( после смерти мы не умираем, а переносимся в другой временной промежуток). Просто потом, когда я отыскал её в другом времени, то сам догадался по выражению её глаз. Единственное, что я спросил: Кто?
   Её ответ меня потряс. Именно с этими людьми плечом к плечу я сражался против войск Тохтамыша, но это произошло через два года. Вернее, для них произойдет, а для меня это уже прошлое. О! Как невыразимо заныли зубы! Как свело челюсти от желания вернуться и убить подонков, которых я успел узнать как верных товарищей и лихих бойцов. Вот и верь после этого людям?
   И хоть я клялся ничего не предпринимать, но втайне от Дианы нашел их потом, и они пожалели о том, что сделали...
   ***
  
   Очнулся Газарчи от того, что ему брызнули водой в лицо, и стали протирать тряпкой. И от этого лицо саднило и щипало, словно не тряпкой, а наждачной бумагой по нему терли. Газарчи сморщился и, приоткрыв глаза, увидел размытый светлый овал, и лишь когда зрение сфокусировалось, узнал в овале лицо Ертая.
   - Сколько? - прошептал он, тяжело перемешивая во рту густую и кислую кашу запекшейся крови.
   - Чего?
   - Сколько я провалялся?
   - Полдень уже.
   Однако, - подумал следопыт, пытаясь припомнить все события сегодняшнего утра. Они встали. Резвились в реке. Потом прискакали нукеры Байрама, его избили как вора чужой дочки и невесты. Сауле забрали, а его оставили подыхать тут.
   - А ты почему не ушел с ними? - спросил Газарчи у мальчишки, что нахмурившись, стоял рядом с бренным телом следопыта.
   - Неужели пожалел меня?
   - Ещё чего! Забыл, что у нас уговор? Ты должен мне найти Наркескена?!
   - Хм...., - многозначительно хмыкнул следопыт пытаясь встать, но избитое тело отозвалось болью, и вместо обычного "хм" он промычал - "О!Ухм!". А сам подумал, что найти сейчас Наркескена неплохо бы, чтобы добил и не мучиться. Вот же въедливый мальчишка! Где мы? А где Нар? И зачем мы ему, а он нам?
   Газарчи кряхтя, опустился на колени у воды и стал умываться, смывая засохшую кровь с головы, лица и тела. И как не старался делать это нежно, но зашипел от боли сквозь зубы. Кровь толчками билась в голове, ссадины от воды защипали, словно не водой он их поливал, а кислотой. Про поиски Наркескена следопыту совсем не думалось, а думалось о том, чтобы вернуться в аул, выкрасть пару лошадей и увезти Сауле куда глаза глядят. И желание этого было таким сильным, что он практически не прислушивался к голосу разума, который бубнил, что не поедет с ним Сауле, и некуда её везти, некуда бежать. Бежать есть откуда, но нет куда.
   - Туда пойдем, - сказал Газарчи, указывая рукой направление, куда уходили следы всадников, увезших Сауле с собой.
   - Тебе чего? Мало было? Убить ведь могут, если еще раз их встретишь? - произнес Ертай, прикинув направление, - А если узнают, что у вас было, точно убьют.
   - Спасибо, утешил, - попытался улыбнуться следопыт откровенности мальчишки, но улыбка вышла жалкой и перекошенной от боли.
   - А как же Наркескен? Ты же обещал?
   - Он тоже где-то там крутится. Если не повезет, встретим.
   - Постой! Я туда не пойду! Ты обещал найти мне Нара!
   Ертай вцепился в рукав следопыта, когда тот двинулся по указанному направлению. Рукав такой нагрузки не выдержал и затрещал. Сгнившие нитки лопнули, плечо следопыта обнажилось, а из халата на шве полезли внутренности - серая грязная вата.
   - Ты, что делаешь? - с укоризной сказал следопыт, оборачиваясь к мальчишке.
   - Это ты, что делаешь? - зло отрезал Ертай, - Совсем мозги потерял? Убьют тебя там! А я не пойду! Здесь останусь! Умру тут. И пусть моя смерть будет на твоей совести!
   Мальчишка резко развернулся и зашелестел камышом, уходя к реке. Газарчи вздохнул и пошел за ним. А когда нашел его в камышах, мальчишка сидел на земле и, крепко обняв колени, плакал, уткнувшись в них лицом.
   - Ты что? Не плачь? Найду я тебе Наркескена, найду, раз обещал..., - сказал тихо следопыт, прикасаясь к плечу Ертая, но тот нервно дернулся, сбрасывая руку Газарчи.
   - Успокойся и пойми, - продолжил говорить следопыт, присаживаясь рядом с мальчишкой и обнимая его за плечи, - если я сейчас не найду Сауле ей будет плохо... Её отдадут Аблаю, а он и убить может... А Наркескен куда денется? Найдется. Да и зачем он тебе? Зачем ты ему?
   - Ничего ты не понимаешь, - сквозь всхлипывания ответил Ертай, - У тебя есть Сауле, у Сауле есть отец и мать, сестры, братья. А у меня никого нет.... и не нужен я никому... а Нар... Наркескен единственный кому я был нужен...
  
   ***
  
   Пробудившееся солнце, вставшее на востоке, мои ожидания обмануло. Вместо тепла, изнуряющей жары, в которой я собирался прогреться после холодной ночи, солнце вдруг скрылось в густом тумане, неизвестно откуда наползшем на степь. Словно передумало оно вставать, а спряталось за тучку-подушку, задернула туманную занавеску, и решило еще поспать. Мы брели с Матильдой неспешным шагом в надежде, что туман скоро развеется и можно будет определиться с направлением и прибавить хода. Не нравилось мне мчаться неизвестно куда. Ориентира в виде солнца нет, а компас давно и бесповоротно свихнулся, и я понятия не имел где на самом деле Север.
   По мере нашего продвижения туман не рассеялся, а наоборот стал гуще, потянуло сыростью и запахом тины. Впереди по курсу появилась какая-то темная полоса, которая оказалась большим бескрайним болотом, густо заросшим высоким камышом. Не было его тут раньше? Или я все-таки заплутал? Лезть в болото не хотелось, да и не было такой необходимости. Как говорится, нормальные герои всегда пойдут в обход. И я, свернув налево, медленно поехал вдоль зарослей, пока внезапно слева от меня возник лес. Не сказать, что я его четко видел, но громада леса угадывалась. Именно векового леса, а не случайного в степи лесного околка. Чёрт! Развернув Матильду, я проскакал бодрой рысью назад. Да вот же! Только что степь была? Я скачу уже полчаса в обратном направлении, а лес не кончается. Ой! Не нравится мне всё это! Очень не нравится. И совсем не потому, что лес я не люблю. Люблю, очень даже. Ориентируюсь в любом лесу как в своём кармане. Не было случая, чтобы заплутал, или вышел не туда куда планировал. Деревья люблю, хвойный лесной дух, грибы-ягоды, зверюшки всякие. Но этот лес, возникший из ниоткуда меня пугал. Пугал не зверями, не разбойниками, а отсутствием звуков. Так же, как насторожило до этого болото. Не может быть, чтобы в этой большой луже не квакала ни одна лягушка, не крякали утки, не пугала своим голосом выпь. А тут тишина полная.... угрожающая тишина неизвестности и смерти. Ведь только смерть безмолвна, а жизнь полна суеты и звуков. И тут до моего слуха донеслись звуки, звуки далекого человеческого голоса, заглушаемого каким-то шорохом и треском.
   Люди? Здесь? В болоте? Или мне показалось? Но нет..., вот и дымком потянуло. Костер кто-то жжет.
   Недолго думая, я спрыгнул с Матильды и стал медленно продвигаться на запах дыма. Голоса не слышались, а когда они затрещали вновь, я испытал легкий шок. Во-первых, голос говорил явно на русском, а во-вторых, я понял, что за шум и треск ему сопутствует. Рация! Рация мать моя женщина! Где? В глухой степи, непонятном болоте, за тысячу лет до её изобретения. Если бы у меня были волосы на голове, то встали бы дыбом. Чужеземный вездеход в степи меня удивил гораздо меньше, наверное, потому, что некую пакость от параллельных аборигенов я ожидал. А тут... Что это? Слуховая галлюцинация? А как же быть с запахом дыма? Откуда? Вода кругом и болотные кочки. Может это ловушка для дураков? Заманивают времяпроходимцев на звуки необычные, а там сидит себе какая-нибудь Жылмыуз-Кымпыр, аналог русской бабы-Яги, и кушает заплутавших на ужин.
   Выбравшись на небольшой и относительно сухой островок, я в полном молчании обходил фундаментальную картину Василия Перова "Охотники на привале". Право слово, автомобиль УАЗ с рацией на борту, стоявший в сторонке, меня заинтересовал гораздо меньше, чем группа людей, живописно расположившаяся вокруг костра.
   - Пятый! Пятый! Я "База"! Прием! - квакнула рация, включенная на полную громкость в УАЗике, и разразилось треском помех. Я вздрогнул, осторожно и внимательно осматривая замерших как манекены людей. Все пятеро в камуфляжной армейской форме конца 20 века. Три лейтенанта, один капитан, и один сержант, видимо водитель. Глаза стеклянные, тела на ощупь теплые, но пульс не прощупывается. Изменить положение тел, даже уронить сидящее тело мне не удалось, словно они корни пустили. Костер давно сгорел, но от черных головешек тонкими струйками всё исходил и исходил дым. И дым этот никак не кончался. Все офицеры вооружены штатными ПМ, и автоматами АКСУ-5,45. Обрадоваться внезапному обретению огнестрельного оружия я не успел, поскольку тут же выяснилось, что снять его с впавших в ступор офицеров я не могу. Даже лежащий на заднем сидении автомат оказался намертво и необъяснимо приклеенным.
   - Ну и дела! Ничего не понимаю..., - произнес я вслух, хотя кое-какие догадки меня посетили. Зря я это сказал. Неуместно и пугающе разнесся мой голос по болоту, придавленному туманом. Говорить и шуметь в этом месте не хотелось. А хотелось тихо и незаметно отсюда уйти, и чем дальше, тем лучше.
  
   ***
  
   Время в пути шло незаметно. Как не хотелось Газарчи наверстать упущенные часы, что он валялся без памяти, но их было не вернуть. Как не хотелось следопыту идти по свежим следам нукеров, но именно по ним он шёл, поскольку не был уверен, что получится вернуться назад той же дорогой, что пришли, ведь вдоль реки теперь проклятые земли. Но он четко знал, что чем раньше он придет в аул Байрама, тем больше шансов спасти Сауле. И хотя сил не было, желудок настоятельно просил пищи, ноги просили пощады, всё тело ныло от побоев, и периодически кружилась голова и его подташнивало. Последствие сотрясения мозга - мимолетно определил следопыт приступы тошноты. В самом деле, не токсикоз же у него начался после проведенной ночи?
   Но следопыт шёл и шёл, механически переставляя ноги и незаметно поглощая километр за километром, и до заката солнца, что удивительно, прошёл довольно большое расстояние. Вот так бывает медлительная гусеница обгладывающая зеленый листок, вроде только приползла, и ест неторопливо. Чуть отвлечёшься, глядь, а пол листка уже нет. Пару раз приходилось устраивать привал, чтобы мальчишка мог отдохнуть. Ертай никак не мог идти в том же темпе, что и следопыт. Он то забегал вперед, то плелся сзади, а в результате устал больше чем Газарчи. Сам Газарчи устал смертельно и на каждом привале, боялся, что не сможет подняться с земли. Откинувшись же, и распластавшись на земле, раскинув руки, он смотрел на воздушные белые облачка в пронзительно синем небе и мечтал. Ему хотелось стать птицей и полететь, полететь до любимой. И улететь вместе с ней далеко, далеко... Туда, где их никто и никогда не найдет. Туда, где нет боли и несправедливости, где нет зла, порожденного людьми. Но стоило ему только почувствовать, что ноги перестают гудеть, и отпускает судорога, стянувшая икры, как привал заканчивался и они поднимались в путь.
   К вечеру зоркий взгляд Ертая заприметил впереди странное продолговатое темно-серое пятно, выделяющееся на фоне степи. Поначалу он принял серое пятно, за камень, но у камня возилась стая ворон, которые явно что-то там клевали. Следопыт заметил ворон чуть позже и посерел лицом, он догадался, что это и прибавил ходу. По мере приближения увидел, что догадка его подтвердилась. На земле был труп. Когда они подошли ближе, следопыт крикнул: Кыш! И замахал руками, прогоняя птиц. Тяжелые от пищи вороны взлетали с неохотой. Люди подошли и остановились, в полном молчании рассматривая останки того, кто недавно был человеком.
   То, что человек умер не своей смертью, было понятно сразу. Он был распят на земле. Руки и ноги неизвестного были широко разведены в стороны и крепко привязаны к вбитым в землю колышкам, по-видимому, обломкам копья. Живот от грудины распорот. И то, что они издалека приняли за серое пятно, были вытащенные из живота и брошенные между ног несчастного кишки, перепачканные в пыли, которые и терзали вороны.
   - Кто это? - тихо, почти шепотом промолвил Ертай, - Кто мог такое сделать..?
   Не дождавшись ответа от следопыта, мальчишка начал издавать пугающие звуки. Его стошнило. Газарчи же преодолев тот же позыв, и отвращение, стал изучать останки.
   Покойный, несомненно, был жив перед казнью потому, что небольшая, но глубокая колотая рана от копья на плече причиной смерти быть не могла. Глаза и вообще над лицом потрудились птицы, поэтому точно сказать видел ли раньше этого человека, следопыт сказать затруднялся. А мог он сказать, что покойный был не простым степняком, а воином. Определить это было не сложно, на убитом был "Кобе" - панцирь, шитый из лепестков толстой чепрачной кожи, с войлочной подкладкой. Распарывая толстый панцирь, чтобы добраться до тела палачам здорово пришлось потрудиться...
   В надежде опознать не имя, так хотя бы род погибшего, Газарчи запустил руку за шиворот к мертвецу и выудил на тонкой волосяной веревке серебряную пластину. На круглой пластинке размером с грецкий орех и толщиной в спичку был вычеканен знак - бесконечность, или перевернутая горизонтально цифра 8. Тамга рода Аргын.
   Газарчи стало нехорошо, но не от приторно сладкого трупного запаха, которого не было. Покойник был свежий. А от того, что к роду Аргын принадлежал Байрам, и его люди, а значит, убитый мог быть одним из нукеров Байрама, которые увезли Сауле.
  
   ***
   Я развернулся уже уходить, когда рация опять ожила и вместо привычных "пятый - я база" заговорила со мной знакомым голосом:
   - Чего стоишь? Вали оттуда и побыстрее... Но прежде перепиши диапазон частоты с рации. Там сбоку табличка...
   - Где?
   - В Караганде! - грубо ответил голос, - На рации сбоку заводская бирка наклеена!
   - Зачем? - спросил я, напряженно пытаясь опознать говорившего, - Ты кто?
   - Не узнал? - усмехнулся знакомец, - Вот уж действительно, шизофрения... То записки сам себе писал, теперь сам с собой разговариваю... Некогда объясняться, времени нет у тебя. Поторопись...Ш-ш-ш! Кр-х-рх! Ш-ш-ш!
   Голос пропал, и эфир огласили звуки помех. Я кинулся назад к УАЗику, передняя дверь не открывалась ни одна, пришлось лезть через гостеприимно распахнутую правую заднюю дверь. Перебравшись на водительское сиденье, нырнул головой под щиток приборов, выглядывая заветную табличку на брюхе рации. Так и есть 156,192 мегагерц. Записать... записать... Пальцем что ли? Или татуировку на лбу сделать? Мой "я" из прошлого или будущего меня несколько разозлил. Указания он дает, понимаешь! А объяснить не соизволил... Сказал бы, как повернешь налево - стреляй, там враг сидит, или через десять шагов на Восток от крайнего саксаула клад закопан. Ценной информации ноль. Неужели я на самом деле такой черствый и грубый? Или таким буду когда-то? Хм... Есть над чем поразмыслить.
   Выбравшись из машины, я подхватил откатившийся от костра уголек и засунул в карман штанов. Вот чем писать я уже нашел, а сейчас доберусь до Матильды и там придумаю на чем. Островок закончился. Болото захлюпало под ногами.
   - Сто пятьдесят шесть, сто девяносто два... Сто пятьдесят шесть, сто девяносто два - бубнил я себе под нос разгоняя ногами черную застоявшуюся воду. Страх забыть зачем-то нужный в будущем номер поселился во мне основательно. И я никак не мог понять как он мне может пригодиться? Рация с этой частотой находится здесь, и вряд ли мы с ней больше встретимся. Если он сказал валить отсюда, и он со мной говорит, значит, свалить мне удалось... Стоп! А если не удалось? И он, т.е. я погиб, а значит, вернулся в нашу кают-компанию и вещаю через микрофон Очкарика?
   - Рота! Бегом! - крикнул я сам себе и зачастил ногами.
   - Хлюп! Хлюп! Хлюп! Хлюп! Хлюп! - говорила вода.
   - Шыр! Шыр! Шыр! Шыр! - отзывался раздвигаемый телом камыш.
   Вот уже и заветная сушь. Выбравшись на берег, я свистнул, подзывая Матильду. Слава богу, она далеко не ушла. Быстро угольком написал на попоне 156,192, и, вскочив в седло, пришпорил лошадку. Возвращаемся! Пошла родная!
   Матильда нехотя набирала ход, всё-таки столько травы у леса, густая, зеленая, не то, что в голой степи. Но я пришпоривал её снова и снова, давая понять, что продолжение банкета не будет. Разогналась. Камыш слева стал плотной стеной, справа замелькали чахлые и редкие деревца. Всё тянется и тянется бесконечное болото. Низко висит густой туман, размывая очертания. Дальше чем на сто шагов ничего не видно. Над головой не небо, а какая-то серая мгла, грозящая разразится то ли дождём, то ли снегом. И вдруг раз...
   Луч солнце ударил по глазам, словно шпажный клинок. Матильда от неожиданности остановилась, упершись в землю всеми четырьмя копытами, и мне пришлось обхватить её руками за шею, чтобы не вылететь из седла.
   - Ну, даешь, ядрена вошь! Я что ли это предвидел? И нечего на меня косится, я то откуда знал? А? - обратился я к лошади, оглядываясь по сторонам. Осматривать особо было нечего. Вокруг была всё та же выжженная солнцем степь. И тут только до меня дошла некая странность.
   Рация говорила, но мой собеседник не мог меня слышать, ведь тангенту на вызов я не отжимал во время разговора, и вообще был в десяти метрах от машины.
  
   ***
  
   Не смотря на то, что Газарчи торопился, он не отправился в путь, пока тщательно не обследовал окружающую местность и не сделал соответствующих выводов. Выводы были не утешительные. Покойный, несомненно, был одним из нукеров Байрама. В километрах двух до того места где находился труп, два отряда столкнулись. Людям Байрама с Юго-востока вышел наперерез чужой отряд, человек тридцать навскидку определил следопыт, прикинув не столько по количеству отпечатков копыт на земле, сколько по ширине строя нападавших. Боя не было, иначе одним трупом на земле бы не ограничилось, было бегство. Нукеры уходили в спешке, увозя драгоценную добычу - хозяйскую дочь. Одному не повезло, он отстал, его сбили ударом копья в плечо, а потом издевались. Зачем? К чему эта бессмысленная жестокость? Обычный воин, который не мог знать никаких ценных тайн, чтобы его пытать? Или его убили из мести? Маловероятно, чтобы для этого послали целый отряд. Гораздо проще подослать наемника, чтобы тот тихо прирезал жертву за порогом собственной юрты, или пустил стрелу в спину. Загадка? Загадка быстро разрешилась, когда Газарчи нашёл несколько стрел, стрелы Байрама и стрелы преследователей. Среди чужих стрел, следопыт обратил внимание на одну, очень странную стрелу....
   Наконечник длиной с указательный палец, с вырезом в форме полумесяца.
   0x01 graphic
   Такие наконечники стрел Газарчи уже видел, но встречал их гораздо восточнее этих мест там, где обитали ойратские племена. Плохо дело, - подумал Газарчи. Его прошиб пот. Над воином не просто издевались, а показательно казнили, с единственной целью - нагнать страха на местное население. Мол, раз мы тут, лапки к верху и отдавайте скот, иначе все умрете. Тактика выжженной земли не нова. Ох! как не нова! И приход в кыпчакские степи воинственных соседей, худшая новость, какая может быть, не считая джута - массового падежа скота в суровую зиму.
   В голове следопыта крутилась одна навязчивая мысль, он знал, кто использует такие стрелы, но где и когда он их уже видел, никак не мог вспомнить. Пока не пришло озарение. Эти стрелы он видел и в другой раз, в разрушенной после налета Бикатунской крепости в 1710году, когда сам там был по одному делу... А вот, что это было за дело? И что за указ он привез? Из памяти вылетело. В голове настойчиво всплывала фамилия Демидов, но следопыт точно знал, что она со стрелами никак не связана, а потому отмахнулся от неё как от назойливой мухи. А вот звали его в ту пору не Газарчи, и следопытом он не работал, хотя кое-какие функции детектива выполнял. А звали его Дервиш (?????? -- derviš -- персид. бедняк, нищий), хотя нищим он не был и к последователям суфизма, судя по внутренним ощущениям, не относился. Поэтому "дервиш" - скорее прозвище, чем имя собственное. Своё же имя, настоящее, данное при рождении, следопыт так и не вспомнил. Давно это было, очень давно. Или только будет? Но ведь с ним это уже происходило? В будущем или прошлом? - следопыт понять не смог, от открывшейся перспективы кружилась голова. Или это от сотрясения мозга? Одним словом - немене, непонятно.
   - Дядя, давай пойдем уже? - сказал мальчишка, прерывая раздумья следопыта. Ертаю было не по себе от того, что где-то рядом в степи рыщут враги, которые могут в любую минуту появиться и настигнуть пеших путников.
   - Зачем пойдем? Поедем. Где-то в той стороне должна быть лошадь убитого, если её конечно не захватили. А это вряд ли, не было у них времени её ловить... Не было.
  
   ***
   Раки снятся к драке. Ничего подобного мне накануне не снилось, но вот, поди ж ты...
   На горизонте появился отряд всадников и в их совсем не дружеском расположении я был на сто процентов уверен. Странные какие-то всадники, не очень кыпчакского вида, одеты не так, и кричат что-то на незнакомом языке. Пришлось остановиться и подождать, когда подскачут. Мало ли? Может, случилось чего? Может, им помощь моя нужна? Челюсть кому кулаком поправить, или там лишнюю конечность ампутировать?
   Вот только они летели на меня гуртом, стращали, кричали. Мол, зашибут. Но не зашибли. Остановились. Интересно было все-таки узнать, что за одинокий путник им повстречался, а убить меня всегда успеется. Тем более, что и не убегал я никуда. Самый главный из них был в явно трофейном китайском шлеме (железный конус с пришитыми ватными ушами, завязанными под подбородком). Если бы не шлем, его из-за лошадиной головы и видно бы не было. Смотреть главарю на меня было неудобно, поэтому он поставил коня боком, и мне было видно, как он нервно похлопывает себя по голяшке сапога камчой. Знакомый такой жест, ни дать, ни взять, сотрудник дорожной полиции. Сейчас скажет мне: А предъявите ваши права и техпаспорт на лошадь! А я задеру Матильде хвост и отвечу: В бардачке посмотри! Но сказал он другое.
   - Говори где твоя стойбище, жить если нужно! - с угрозой произнес малорослик со странным акцентом. Говорил он на местном диалекте хуже меня. Жить мне было нужно, с этим разве поспоришь? А насчет стойбища выходило неловко. Как ему было объяснить, что до моего "стойбища" двести лет, не поверит ведь? А если и поверит, то расстроится человек, да и помрет от огорчения. Придется, наверное, соврать, ложь во спасение, так сказать. Акцент говорившего придал мне уверенности, что он должен понять, что я скажу:
   - Во ми лу лэ, - ответил я на синьском наречии (я заблудился), пожимая плечами для убедительности. И судя по тому, как округлились его глаза, понял, что попал. Китайский язык собеседнику был знаком.
   - Нин шы на гуо жен? - спросил владелец малахая.( Какого ты племени?)
   - Во шы э гуо жэн, - ответил я. ( русский)
   Мой ответ вызвал оживление в рядах всадников, а командир отряда по-прежнему недоверчиво смотрел на меня, словно на русского я похож, как пингвин на балалайку. Ну, положим, цветом кожи я - загоревший на солнце араб; бритый на лысо, как китаец; короткая бородка, как у самурая; ну, а выразительные глаза большие и грустные, как у еврея. А в целом-то я вылитый русский!
   - Ни тиао шэн мэ мин дзы? - с подозрением спросил главарь (как тебя зовут?).
   - Меня звать не надо, я сам прихожу, - ответил я, вызвав ухмылки на лицах окружающих.
   - Откуда едешь?
   - Оттуда, - указал я рукой на проклятые земли.
   - Там есть селение?
   - Нет, - я отрицательно замотал головой.
   - Если врешь, мы вернемся, и ты умрешь плохой смертью, - с угрозой сказал командир. Затем он минутку подумал, сверля глазами, словно решая, съесть меня сейчас или на ужин оставить, и что-то прокричал своим людям на незнакомом языке. Ощетинившиеся копьями всадники, до сих пор окружавшие меня со всех сторон, осаду сняли. Подняли копья и понукая коней двинулись в ту сторону, откуда я ехал т.е. по направлению к проклятым землям.
   - Я не понял? - пробурчал я на синьском, - Меня, что? Сегодня убивать не будут?
   И никто мне не ответил, всадники уже мчались в заданном направлении. Ну, и дела...
   Странно это всё. Вооруженный отряд, в добрых пятьдесят рыл, явно профессионалов, с полной выгрузкой - щиты, кольчуги, длинные палаши, копья с металлическими наконечниками все, а не то, что мне встречались у кыпчаков, просто заостренная палка с обугленным для крепости острием. Полные колчаны стрел, луки сложносоставные очень похожие на монгольские. Но не монголы явно... Что за люди? Понятно, что разбойники и откуда. Но отряд малочисленный, у местных баев нукеров в два раз больше. Значит, скорее всего, разведывательный отряд. Остальное войско придет следом. Плохо дело. Скоро тут такая заваруха начнется. И где мне искать Дервиша? Немене, как говорят у них...
  
  
   5.Глава. Зюн-гар.
   (левое крыло - тюрк.)
   Собственно называть народ, населявший в будущем "Дербен Ойрад Нутуг" или Государство Четырех Ойрат - джунгарами не корректно, поскольку не было такой национальности как джунгары, а было большое количество родов и племен объединённых одной территорией обитания, и далеко не все они были объединены общностью обычаев и схожестью языка. Джунгары - это название ойратских племен перешло от того места, которое они занимали в монгольском войске - "зюн гар" (левое крыло). И те, племена, которые соседствовали с монголами, были больше монголами, те, кто с китайцами - перенимали что-то и от китайцев, а те, которые соседствовали со степняками, со временем переняли Ислам. Что, однако, не мешало им грабить и убивать единоверцев. А что делать? Недостаток пастбищ, и скота сказывались на мировоззрении, выраженной в одной простой мысли - то, чего не хватает, нужно забрать у соседей. И эту мысль периодически воплощали в действительности. Надо заметить, что соседи так же периодически старались вернуть своё и прихватить чужое, поэтому такое хождение туда-сюда было явлением кровопролитным и частым, и частым не в пользу местных.
   К пропаже дочки Байрам отнесся, мягко говоря, нервно, а попросту впал в бешенство. Орал и топал ногами по земле, словно она в чём провинилась. Слюна, вылетающая изо рта, пошла пеной и сползала по тройному подбородку, наподобие детской отрыжки, придавая орущему вид эдакого толстого бутуза переевшего грудного молока, и неумело сплюнувшего излишек обратно. Забавный такой бутуз килограмм на сто пятьдесят весом. Но, не смотря на нелепый вид, над Байрамом никто не смеялся, поскольку камча в его руке периодически свистела, рассекая воздух, и опускалась на плечи и головы провинившихся слуг. Тяжелая плеть рассекала одежду, а вид крови приводил Байрама в еще большее исступление. А всё дело было в том, что помимо того, что дочь пропала, так его нукеры, настигнувшие сватов Аблая, Сауле у них не обнаружили, и проболтались о пропаже невесты, так еще и оскорбили гостей, обыскав их грубо и бесцеремонно. А после обыска, некоторые дары Байрама у сватов загадочным образом пропали, о чем гости сразу уведомили уважаемого Аблая, которого Байрам ненавидел всей душой, но с которым по некоторым соображениям спешил породниться. Исповедуя принцип - держи друзей рядом, а врагов еще ближе.
   На поиски пропавшей дочери Байрамом были посланы все нукеры, все до последнего. Разбившись на три отряда, они разлетелись в разные стороны по степи, обшаривая близлежащие аулы, и стойбища. Но и Аблай времени даром не терял, он тоже искал невесту, но не по причине душевной привязанности, коей не могло быть, и даже не потому, что его оскорбила потеря невесты, как думали многие. А батырам своим он отдал тайный указ, что они должны найти Сауле раньше нукеров Байрама, и постараться сделать так, чтобы её никто не нашёл. Мало ли в степи безымянных костей? Женится, и платить непомерный калым Аблай не хотел, но гонца с горестной вестью о пропавшей невесте и коварстве Байрама, ограбившего его сватов, послал к железному хану. Темиртас на новость отреагировал по своему - промолчал. Что ему дела слуг? Когда с Юго-Востока по донесениям других гонцов движется вражеское войско. Войско это еще никто не видел, но то, что оно есть - сомнений не вызывало, поскольку отряды вражеских лазутчиков были замечены то там, то тут. И на мелкие селения они даже осмеливались напасть, и уже угнали пару табунов лошадей. Впрочем, табуны удалось отбить, а лазутчики под натиском превосходящих сил противника, бросив скот, растворились в степи. Не спокойно было в степи, и на душе у Темиртаса было не спокойно.
   А тут события приняли неожиданный оборот, на людей Байрама нашедших хозяйскую дочь напали джунгары. Нукеры спасались бегством, когда на пути повстречали отряд Аблая. Пока они разбирались, кто-зачем-куда, подоспели джунгары. В сечи пострадали все, причем выжившие воины Байрама, утверждали впоследствии, что им пришлось биться и с джунгарами, и с воинами Аблая, которые непонятно почему поддержали врагов. Воины Аблая говорили совершенно обратное, мол, они подоспели на помощь к людям Байрама и схватились с врагом, когда Байрамовские нукеры подло ударили им в спину. Кому из них было верить? Спросить у джунгаров? Так где их искать? Одни утверждали, что перебили их всех на месте, другие, что ускакали они, спасаясь от кыпчаков. В любом случае, судьба Сауле оставалась неизвестна. Среди погибших её не было, и среди живых никто не видел. Были предположения, что досталась она джунгарам, или убежала в этой суматохе в степь. Но так, или иначе, как о живой о Сауле уже не говорили. Безутешный Байрам поклялся своей седой головой, что отомстит за её смерть и затеял собирать войско среди близких и дальних родственников, чтобы идти войной на подлого Аблая. Бек в долгу не остался, тоже собирал воинов. Темиртас скрипел зубами, мирить и судить он не хотел, а потому велел созвать на суд биев (народных судей), которые бы рассудили и не дали разразится большому кровопролитию.
  
   ***
   - Когда грудь полна гнева, человек не владеет собой, языком тем более не владеет*..., - круглоголовый мой собеседник и попутчик, с которым я случайно столкнулся в степи, нисколько не вспотел, хотя солнце жарило так, словно собиралось запечь нас живьем на обед.
   - А всё от чего? К чему мы стремимся? Ради чего живём? Мы только и думаем, как бы увеличить свои стада и табуны, обеспечить скотом не только себя, но и детей. Когда же это удаётся, стада передаются пастухам, а новоявленные баи, лишь едят до отвала мясо, досыта пьют кумыс, забавляются красавицами, да бегом скакунов. Если зимовки становятся тесными, начинают борьбу с соседями. В ход идут кляузы, подношения хану, кровная месть..., - седло скрипнуло под грузным телом, от того, что уважаемый Кармыс поерзал, устраиваясь поудобнее, - И однажды черной песней рождается мысль: Пусть народ беднеет всё больше, ибо, чем больше бедняков, тем дешевле их труд. Мы мечтаем об обнищании соперников, те хотят, чтобы разорились мы. Так скажи мне, возможно ли нам желать добра друг другу?*
   Я согласно кивнул. Так. Все именно так и есть, и будет еще долгое время, пока общество не разделится окончательно на рабов и господ. Рабов будут клеймить микрочипами, следить, чтобы они не разбогатели. Создавать общество потребителя, втюхивая свою продукцию покорному быдлу, навязывая приобретения "модных" вещей как жизненно необходимых, чтобы каждый раб приносил прибыль хозяевам, приобретая весь этот хлам. А те, кто не сможет вписаться в этот образ жизни по тем или иным причинам, окажутся за бортом буквально - будут отправлены в концентрационные лагеря, где будут работать за кормежку.
   Прошла неделя, как я вырвался из проклятых земель, и всё еще петлял зайцем по степи в поисках Дервиша. За это время у меня создалось стойкое убеждение, что неизвестный следопыт, побывавший в этих землях до меня, и есть Дервиш. Но следы следопыта терялись, такая вот тавтология. Следопыт попал в какую-то темную историю с байской дочкой, которую он то ли похитил, то ли сама она с ним сбежала. Второе более вероятно. Дервиш любил женщин всегда, и монахом не был, и женщины, не смотря на его миролюбивую жизненную позицию. Э-э-э, как бы выразится покорректнее, мачо он никогда не был, но женщины его любили. Понять феномен его успеха, я никогда не мог. Но факт остается фактом. Меж тем из-за потерянной или похищенной байской дочки скандал разразился не шуточный, пахло междоусобной войной. Для разборок были приглашены народные судьи, с одним из которых я случайно встретился в степи. Бия звали Кармыс ( кармыс - тюрк. народ, скорее всего прозвище), и судя по высказываниям, - судья своему имени соответствовал на все сто. Встреча с мудрым человеком меня не удивила, мудрецы были во все времена и у всех народов, но порадовала, тем более, что его мысли были созвучны моим. Только вот выхода из создавшейся ситуации, Кармыс тоже не видел. Он констатировал факты, и говорил о том, что люди должны быть лучше, чище, богобоязненнее.
   - Но как людям стать такими? Если обычаи воровать и грабить переходит из поколения в поколение? - спросил я негромко, рассматривая почти Ленинский профиль собеседника в тюбетейке.
   - Повелителем для всех должно быть Сердце. Разум многогранен и разнолик, а Сердце не следует за решением разума. Хорошее оно одобрит и подчинится ему с великой радостью. Плохое не примет, скорее отречется от хозяина*..., - ответил Кармыс после небольшой паузы.
   - Вот вопрос, а есть ли у Зла сердце? - хмыкнул я.
   - Сердце есть у всех.
   * примечание - цитаты Абай Кунанбаев "Слова Назидания", перевод на русский язык С.Санбаева
   ***
   Бывает так, что проверенные временем и рассудком поступки диктуют логическое их продолжение. Но внутренне "я" человека сопротивляется этому, и человек выкидывает нечто из ряда вон, поступает наперекор логики и смыслу. И лишь по последующим событиям можно определить - свалял ли он дурака, или поддался интуиции и благодаря ей не совершил тех логичных и правильных поступков, которые неминуемо привели бы его к гибели. Так случилось и с Газарчи. Он не мог объяснить, почему стадо баранов с двумя мирными пастухами, встреченное им в степи внушило ему подспудное желание бежать от них подальше, словно не бараны это были, и не два пастуха их сопровождало, а грозное войско врагов. И он, не раздумывая, развернул коня в противоположенную сторону медленно бредущему стаду. Мальчишка, сидевший за спиной Газарчи прямо на крупе коня ( в седле они вдвоём не помещались) тут же возмутился.
   - Ты чего?! Я есть хочу, у пастухов бы и взяли!
   - Нельзя! - отрезал следопыт, - Нельзя сейчас к ним, и с ними нельзя.... никак.
   - Совсем рехнулся? Или есть не хочешь? - сердито крикнул Ертай.
   Следопыт промолчал, стиснув зубы. Есть он хотел каждой клеточкой своего организма. Живот периодически сворачивался, судорожно пытаясь переварить сам себя, но ощущение опасности занозой засело в затылке, словно стрела с вычурным четырехгранным наконечником. Поэтому Газарчи пришпорил коня и поскакал в обратном направлении и скакал так, пока саднящая заноза в затылке не пропала совсем и неизвестные пастухи со своим стадом не остались далеко позади и не выглядели точками на горизонте, словно мушиный след на трехлитровой банке. И лишь тогда следопыт сбавил ход и обернулся.
   Там ...вдалеке, на том месте, где было стадо, его, заволокло пыльным облаком, в котором угадывались всадники....
   - Что это? - спросил Ертай, выглядывая из-за спины следопыта.
   - Ты помнишь мертвого воина? Думаю это те люди, которые его убили.
   - Ты знал? Знал, что они придут, и не предупредил пастухов?
   - Не знал...,- замотал головой Газарчи, - просто чувствовал...
   - Как ты мог??? Как ты мог им не сказать??? Их же сейчас убьют? - тяжелый кулачок ударил в спину следопыту раз, и еще раз.
   - А что я мог сказать? Что придет беда?
   - Да!
   - Они бы не поверили... а если бы мы остались их уговаривать, то..., - следопыт не договорил, это было понятно и без слов. Они с Ертаем погибли бы вместе с пастухами. И как объяснить ощущение надвигающейся беды, непонятной беды, неизвестно откуда взявшейся? И могли ли они поверить незнакомому человеку, говорящему о своих предчувствиях? Вряд ли, скорее приняли бы его за безумца, лопочущего невесть что.
   - Трус! Ты подлый последний трус!
   Газарчи, промолчал, опять пришпоривая коня и вглядываясь вдаль. Туда, где в него вглядывались любопытные сурки столбиками замершие на пути. Туда, где за мелкими холмами с желтой глинистой почвы должны были начинаться знакомые земли, где кочевали стада бая Байрама из рода Аргын. Где-то там должна была быть Сауле. И хоть путешествие его затянулось, он всё еще надеялся успеть увидеть её, успеть спасти. Да, он мог бы сказать Ертаю, что ему никак нельзя сейчас умирать, но все слова выглядели бы жалким оправданием. И ещё потому, он ничего не сказал на обвинения мальчишки, что сердцем чувствовал, что мальчишка прав. Честнее было бы попытаться спасти пастухов и умереть вместе с ними. Честнее, перед судьбой, перед жизнью, перед Богом. Но было ли это правильнее? - Газарчи не знал.
  
   ***
  
   Если бы у царя Колхиды было не одно "золотое руно" а скажем, целое стадо, то охраняли бы его именно так, подумал я, наблюдая как отару в сотню овец гонит вооруженный отряд рыл в пятьдесят. Только вот на аргонавтов охрана была не сильно похоже, и чем-то мы с бием Кармысом им не понравились, хотя, надо сказать, интереса к баранам не проявляли. От стада отделились пяток всадников и с криками понеслись в нашу сторону, и мало того, что кричали они совсем не салам аллейкам, так ещё и стрелы стали пускать.
   А ведь это не кыпчаки!!! Знали бы, свернули заранее. Собственно отряд с отарой мы заметили на горизонте давно. Но я грешным делом и планировал (пользуясь авторитетом бия как щитом) мирно с ними встретиться и поговорить, на предмет: Не встречался ли им где следопыт, похитивший девку, с девкой, или без оной? А тут такое... И я напрягся, мне очень не хотелось, чтобы мудрый Кармыс умер не своей смертью. Мудрые и справедливые люди во все времена редкость, и их судьба меня всегда волновала. И не спасти такого человека, я не мог себе позволить. Справится же с отрядом, было реально, но за это время Кармыса могли убить, случайной стрелой, копьем, зарубить саблей. И если я все силы брошу только на то, чтобы его сберечь, не получится, не смогу. Или свою смерть прозеваю, спасая его, или его смерть, спасая свою жизнь. Правда, оставался один вариант. Но я не был уверен, что получится, тем более затянуть в это дело Матильду. Смогу ли и её захватить? Прошлый раз был пешим. Но пешим тут не успеть... Была, не была!
   - Вдох! - отдал я себе внутренний приказ, и медленно потянул воздух в себя, словно он густой и тягучий как кисель.
   - Выдох! - скомандовал мозг, когда воздух наполнил меня всего, и легкие, и желудок, и прочие полости в организме. И воздух так же неспешно стал покидать тело, как и заполнялся. И когда, воздух почти весь иссяк, я увидел как летящая ко мне стрела, вдруг замедлила свой полёт. Нет, она не совсем остановилась, а как бы воздух изменил свою плотность, и стал как вода, и стрела двигаясь в воде пошла медленнее, потом ещё медленнее, словно вода стала затвердевать. И я рванул с места в карьер...
   Хотелось, крикнуть Матильде: Давай! Милая! Но я не мог кричать, поскольку не дышал. Лошадь не подвела, а послушно набирала ход, и булатная сабля стала неимоверно тяжелой. И все силы уходили у меня только на то, чтобы её поднять, а потом опустить в этом плотном и твердом воздухе. Телу стало горячо, словно близко к костру подсел.
   - Хря-а-а-а-а-сь!
   - Шмя-а-а-а-к!
   - Бу-у-у-у-мс!
   - Дзы-ы-ы-ы-ы-ы-нь!
   Звуки полились тягуче и неторопливо. Кровь прилила к голове и застучала в висках. Я торопился, торопился, как мог. Организм вопил о недостатке кислорода, но вдохнуть у меня не было права. Ещё не все, не все... Не было времени отбивать чужие выпады и стрелы, да в этом и не было нужды. Рубил, колол, рубил, скакал до следующего супостата и опять рубил. Рубил, почти неподвижные замороженные, как в остановленном кинокадре фигуры. И скакал дальше, не оборачиваясь, зная наверняка, что живых за спиной не осталось никого, кроме моего доброго знакомца Кармыса.
   Сердце забилось в предынфарктной конвульсии, голова закружилась, и я уже плохо соображал, все или не все? Попытался осмотреться, но свет в глазах померк и последнее, что я почувствовал, что земля внезапно приблизилась, а удара уже не ощутил.
  
   ***
   Поступили, как договаривались. Ертай поскакал в аул Байрама узнать как там дела, и там ли ещё Сауле, а Газарчи остался ждать его возвращения, спрятавшись за небольшими холмами. Один Тенгри знает, сколько прошло времени, но мальчишка всё не возвращался и не возвращался. Следопыт буквально уже все ногти сгрыз от волнения, и извелся от тревожных мыслей. А вдруг там что случилось? А вдруг нукеров Байрама догнали враги? А вдруг Сауле уже увезли на свадьбу к жениху? А вдруг...? И этих мыслей следопыт не выдержал и стал потихоньку подкрадываться к селению, в надежде что вот-вот увидит как ему навстречу скачет Ертай. Но Ертая всё не было...
   Газарчи уже почти подошел вплотную к аулу, когда несколько всадников вылетели из аула и рванули по направлению к нему, словно давно знали, где он сейчас находится. И намерения их были не добрыми, это следопыт понял сразу, но убежать даже не попытался. Он не заяц, чтобы убегать, и не вор, чтобы прятаться. А разъяренные нукеры исполосуют камчами беглеца, что если сразу не помрет, так лучше... Что лучше и почему, следопыт не успел домыслить. Он как стоял столбом, словно глупый сурок, так и рухнул, когда в воздухе свистнул аркан, и его опрокинули на землю. Газарчи упал и сразу почувствовал, какая твердая эта мягкая как пух земля, и какая шершавая она, когда тебя волокут, и горячая, как огонь. Поскольку через прорехи одежды неминуемо образованные от трения об землю, кожу стесало. И саднящие колени и локти, словно поджаривали на костре. Ветхий халат практически расползся сразу. И когда Газарчи дотащили до юрты Байрама, он уже был похож на пыльный давно исклеванный птицами труп, на котором были лишь жалкие лохмотья, истлевшие от времени. А ещё он был похож на нищего дервиша, что бродят по селениям и вещают слово божие, и живут лишь на подаяние и милостью Господа. Но время дервишей ещё не пришло, подумал Газарчи, отстраненно пытаясь ненужными мыслями отвлечь тело от физической боли. Он почти не видел, потому, как глаза забило пылью, и они исходили слезами в тщетной попытке промыть сами себя. Но понял, что подошёл к нему именно Байрам, именно его голос узнал он. Байрам пнул лежащего с силой пару раз, что затрещали ребра, а когда следопыт изогнул от удара пополам, на него посыпались удары плетки. И как следопыт не пытался прикрыть глаза и голову руками, но камча таки рассекла кожу и кровь заструилась по грязному лицу. Избиение Байрам перемежал со словами, попутно рассказывая, о недостойном шакале и змее, что он пригрел на своей груди. И змею эту надо было втоптать в грязь, из которой она родилась, раздавить эту мокрую жабу. И он, великодушный Байрам, это непременно бы сделал, если бы... Бай наконец устал и откинул камчу, и дальнейшее сказал уже без её помощи. Оказалось, что эту падаль (следопыта) нельзя сейчас убить, а нужно притащить на суд к хану, чтобы он рассказал гнусным своим языком, достойным лишь лизать байские сапоги, что и как получилось с хозяйской дочкой, и как подлые слуги Аблая напали на верных воинов Байрама сговорившись с джунгарами.
   Всё услышанное было для следопыта новостью, но не это он сейчас хотел услышать. Поэтому собрался с силами и, выплюнув изо рта сгусток крови с пылью, прошептал:
   - Сауле? Сауле? Она жива?
   Но ему никто не ответил.
  
   ***
   Судя по всему, я умер и за все мои прегрешения попал в ад. Несколько странный ад, не таким его описывают очевидцы. Грудь и всё тело сдавливала тяжесть сверху, словно под пресс меня положили, было темно, дышать было можно, хотя воздух был спёртый и сильно воняло застарелым конским потом, и еще каким-то козлом. Руки были сложены на груди, и под пальцами явно ощущалась рукоятка сабли. Попробовал пошевелиться и вдохнуть поглубже. Тяжесть, на ногах пропала, раздались какие-то глухие звуки, словно камни покатились, когда я попробовал подтянуть ноги под себя и встать. Твою дивизию! Да меня похоронили живьем! Догадался я, скидывая конскую попону, которой был укрыт, и камни, уложенные холмиком, над моим бренным телом. Не иначе, как старый Кармыс меня упокоил, приняв за мертвого. Хорошо, что Тенгрианство тут номинальное, и покойников не сжигают на кострах, в виду дефицита оных, а в курганы закапывают только знатных. Остается, радоваться, что у Кармыса лопаты под рукой не оказалось, а то бы я точно уже не проснулся.
   Ночной пряный воздух степи защекотал ноздри, и я вдохнул полной грудью. Россыпь млечного пути тускло освещало круглый и темный стол степи. Значит, жив! Жив мудрец! Справился я с супостатом. Уже хорошо! Как рассветет, нужно будет найти лошадь. В том, что с Матильдой ничего не случилось, я даже не сомневался. И дело было не в том, что она не могла дышать как я. Дело собственно не в дыхании совсем, а в том, что при помощи специальной техники дыхания войти в состояние боевого транса. Что при этом происходит на самом деле, я мог только догадываться. Но, то, что я не ускорялся как герой Герберта Уэллса - это точно. Хотя, выглядело это со стороны именно так, носился как чуть заметный глазу призрак, рубил, всё, что шевелиться. Но личное ускорение, никоим образом не могло ускорить лошадь. Просто время вокруг меня начинало течь иначе, секунды растягивались в минуты. И можно было успеть многое, очень многое, и возможно достигнуть большего, если бы не проблемы с дыханием. Организм не мог нормально функционировать в этом режиме. Уж не знаю, недостаток ли это системы тай- чи-чуань, которая в будущем деградирует в элементарную дыхательную гимнастику для китайских пенсионеров, или мои личные недоработки и недопонимание полной картины происходящего процесса. Сложно сказать, тем более, что хитрые китайцы избегают называть вещи своими именами, а часто прибегают к намекам и иносказаниям. То ли потому, что сами толком не знают, то ли не спешат делиться знаниями. Из принципа, мол, нам тяжело досталось, и ученик пусть помучается. Не исключением из правил был и Мэй Лаочэнь, который обучал меня техники тай-чи. Мир его праху. Не думаю, всё же, что это недостатки, недоработки системы, скорее всего, просто возможности ограничены физическим телом. И хотя о героях, постигших учение, складывали легенды, но число этих героев не превышало количество пальцев на одной руке.
   - Фу! - высказался я, ощущая благовоние, исходящее от собственного тела. Понятно от кого козлом несло... Пот, и свернувшаяся протухшая кровь пропитала одежду. Не моя кровь, что успокаивало, но благоухал я от этого не меньше. Помыться бы. Выглядел я скорее всего не лучше покойника, однако на внешний вид мой мне было глубоко наплевать, не на бал прибыл перед дамами красоваться, но вот запах... Собственный запах меня угнетал и портил настроение. Интересно, как долго я провалялся без сознания? Не пропустил ли чего интересного? А интересно, зачем это захватчики с баранами связались? Прибыли они большой не принесут, и гнать их далеко - смысла нет. Отара движется медленно. Значит, гнать их можно было только на пропитание войску, и войско это где-то рядом.
   ***
  
   Ертай шёл по степи, руками размазывая слезы по щекам. Опять! Опять на него понадеялись, а он подвёл. Так, случилось, что стоило ему въехать в аул, как его узнали, узнали точнее не его собственно, его и так знали в лицо почти все, а опознали коня, на котором он приехал. И родственники погибшего Каната, так звали бывшего владельца, остановили Ертая, буквально поймав коня на скаку. Ертаю пришлось рассказать, как и при каких обстоятельствах, ему достался конь, и какой страшной смертью погиб Канат, попутно он проговорился, что нашли останки Каната они вместе с Газарчи, которого тут все поминали недобрым словом. Ертай вступился за следопыта объясняя, что к похищению Сауле тот не имел никакого отношения. Ертаю не поверили, зато слух о появлении мальчишки, якшающемся с Газарчи, быстро достиг ушей Байрама. И вскоре мальчишка покатился в пыль, под ноги бая. Тут его и сломали... Не сказать, что Ертай испугался боли и наказания, он не хотел безвинного наказания, ведь он ни в чем не был виноват. Так же как не виноват был следопыт. И подумав, Ертай решил, что вместе они смогут доказать свою правоту, зачем ему одному страдать? А когда следопыта приволокли, ему даже слушать не стали и не спрашивали ничего, и было непонятно, почему так злится на него Байрам, ведь дочь его следопыт не воровал. И это мог подтвердить Ертай и его родственники, которые проводили их с Газарчи на поиски Наркескена. А рассудить эту простую ситуацию вполне мог бий Кармыс, прибывший для того, чтобы рассудить тяжбу Байрама с беком Аблаем. Может именно поэтому Газарчи не убили, в присутствии бия, а оставили в качестве важного свидетеля? И бросили связанного как барана по рукам и ногам в яму. К яме приставили двух нукеров, которые должны были следить, чтобы пленный не убежал. Впрочем, охранять его предстояло не долго. Утром Байрам со своими людьми и бием должны были отправиться в ханскую ставку. Но уже к вечеру Ертай услышал удивительную историю, что приключилась с бием по дороге. Об этом говорили все в ауле, судача на разные лады. В пути Кармыс познакомился с чужеземцем, который ехал в одну сторону с бием, чужеземец сносно говорил на кыпчакском. Они проехали вместе два дня и две ночи. И бий никак не мог заподозрить ничего необычного в обычном человеке среднего роста. Пока в одном дне пути от аула Байрама они не столкнулись с джунгарами. И тут попутчик бия преобразился, он как беркут накинулся на врагов и перебил всё войско (кто говорил сотню, другие утверждали две сотни воинов), разрубая врагов чудесной саблей на половинки. Но и сам погиб в неравном бою. В дань уважения к неизвестному батыру, Кармыс похоронил его, сложив кучу камней поверх тела, чтобы храбреца не терзали птицы и не растаскивали корсаки. Для этого он задержался почти на день, собирая камни вокруг по степи. А останки врагов оставил как есть, пусть видят, что бывает с теми, кто приходят в наши земли убивать и грабить.
   В попутчике бия по описанию в ауле тут же опознали Наркескена, странного чужеземца непонятно чего ищущего в степи, и судя по всему нашедшего тут свою смерть. И хотя по рассказам Кармыса там было большое войско врага, и теперь осталось много оружия, ничейных коней, и целая отара овец, но охотников подобрать это добро не нашлось. А вдруг там есть еще одно войско джунгар? А вдруг Наркескен не совсем умер? Может охотники со временем бы, и нашлись проверить правдивость рассказа судьи, но Байрам дорожил каждым нукером и собирался всех воинов взять с собой к хану. А что такое отправлять на поимку Наркескена небольшой отряд, он уже знал, и на тот же кизяк дважды наступать не собирался.
   И никому не нужный мальчишка отправился на поиски места сражения один. Он шел по сереющей к ночи степи и плакал, от обиды на судьбу. Что всё случилось, не как он хотел. Не выучился у Наркескена воинскому искусству, не помог Газарчи и ничем уже не мог помочь ни тому, ни другому. Зачем он шёл туда? Может быть за волшебной саблей погибшего батыра? А некоторые говорили и такое, что раз человек он обычный ( по рассказам бия) то весь секрет его силы в волшебной сабле, или щите, или быстроногом скакуне - тулпаре. А может во всем сразу... В том, что он собирался завладеть волшебными вещами погибшего батыра Ертай даже сам себе не признавался, и спроси кто, он возмутился бы такому предположению. Но спроси его, зачем ему нужно место битвы, он не смог бы ответить. Единственное, что ему сейчас хотелось, это прижаться к могиле Нара и горько заплакать, чтобы понял, чтобы простил его. Он хороший, он никому не хотел зла. И, кажется, только Наркескен поверил, что Ертай хороший, и поэтому простил его тогда.
   ***
  
   И всё-таки человек больше животное, чем человек. Ему постоянно нужно думать о хлебе насущном, и добывание этого хлеба отнимает девяносто девять процентов жизни. И уму непостижимо как он ещё остается человеком? А ведь некоторые ещё пишут стихи, музыку, создают произведения искусства, раздумывают над смыслом человеческой жизни. И как у них времени и сил на это хватает? И главное: Почему? Ведь все их творения противоречат здравому инстинкту животного? Что не полезно для желудка и тела вообще - то ненужно. Но тяга к прекрасному просыпается даже в неимоверно тяжелых условиях жизни, когда, казалось бы, на украшательство нет ни времени, ни сил. Но даже здесь, в условиях кочевой жизни не найдешь ни одного войлочного коврика в юрте, чтобы не был украшен орнаментом, ни одной пиалки без узора, ни одного черпака без резьбы, а что уже говорить про пояса " бельдик кисе", которые просто не бывают без чеканных украшений. Вот и арбат грабителей (так называют местные - арбу), и та украшена грубой незамысловатой резьбой, которую я рассматривал при свете костра. Собственно брошенная арба в качестве дров для костра мне пригодилась, а жарил я на нём барашка. И капающий на пламя жир шипел и расходился в стороны ароматным дымом. Слюной захлебнуться можно. Эх! Сюда бы белого сухого вина, да промариновать это мясо пару часов, вот бы шашлык вышел на славу. Но, увы, чего нет, того нет. Хорошо хоть соли немного с собой есть, и то ладно.
   Ночь выдалась беспокойная. Блеющие рядом бараны, похрапывающие и периодически ржущие в ночи лошади, пасущиеся без хозяев, тявкающие лисы, дерущиеся за кусок мяса (трупы начали потихоньку обгладывать). Хорошо, что днём "выспался", в таком шуме точно не поспишь. К тому же, привлеченные запахом крови и бараньего блеянья могут подойти волки. Но всё же, всё же я отвлекся от мысли... О чём это я размышлял? О тяге человека к прекрасному. Так может Господь Бог и создал весь этот мир, с одной единственной целью - выразить своё представление о красоте? А что? Такой версии я ещё нигде не слышал, можно поделиться с Дервишем, ему она придется по вкусу.
   Та-а-а-к... Видно плохо, но мясо уже, кажется, прожарилось.
   - Хош кельдениздер! - (добро пожаловать) крикнул я в темноту, и приступил к трапезе. Ощущение, что за мной наблюдают, появилось недавно и становилось всё навязчивей. Опасности я не ощущал, но неприятно как-то сидеть и жевать, когда в затылок смотрят. Так и есть, не ошибся. Наблюдающий подумал, что я его заметил и решил больше не прятаться. За спиной раздались легкие, чуть слышные шаги. Так мог ходить либо профессиональный следопыт, либо легкий человек, ребенок например. Но того, кто появился в свете костра, я, честно говоря, не ожидал увидеть.
   - Саламатсызба ага Наркескен!
   - И тебе не хворать бала (мальчик).
   - Меня Ертай зовут, ты не помнишь меня? - произнес мальчишка неуверенно и робко.
   - Хочешь, есть Ертай? - спросил я, и, не дожидаясь ответа, протянул ему прямой джунгарский палаш с нанизанными на него ломтями жареного мяса. Тот опасливо принял в руки палаш, и продолжал смотреть на меня, сверля глазами.
   - Жуй, не стесняйся, - кивнул я с улыбкой.
   - А ты, правда, живой? Кармыс сказал, что похоронил тебя?
   Ах! Вот оно что! Мальчишка думает, что я покойник.
   - Живой как видишь, мертвые в пище не нуждаются. Да ешь, ты! Не бойся, не отравишься.
   И мальчишка потихоньку увлекся мясом, и стал жадно и торопливо его поглощать. А я искоса наблюдал за ним. Лицо исхудавшее, сам грязный, осунувшийся, потрепанный, словно после долгой дороги, хотя тут по моим подсчетам на хорошей лошади часов шесть ходу до аула. Понятно, что бий добрался и рассказал новости, но какая нужда погнала мальчонку в ночь? Неужели меня найти решил? Зачем? Если ему сказали, что я покойник?
   - Поел хлопец? - спросил я, увидев, что Ертай последние куски стал, есть медленно, и слегка осоловел. - А теперь рассказывай, что тут делаешь?
   Ертай растерялся, он не знал, что сказать и неожиданно для себя выдал:
   - Помочь нужно одному человеку... он по моей вине ни за что в яме сидит....
   ***
   Ночью из ямы почему-то отчетливо и ясно видны звезды. Лучинки, исходящие от них казалось можно пересчитать, но следопыт знал, что это лишь оптическая иллюзия и преломления света, исходящего от звёзд, в атмосфере планеты. Но всё же, всё же.... Может на одной из них, на далекой планете в такой же яме лежит сейчас мыслящее существо и смотрит навстречу Газарчи. О чем оно думает? Что видит? Готовится ли принять смерть на ханском суде за украденную чужую невесту? Мечтает ли о справедливости? Или справедливость это только иллюзия, возникшая по желанию людей, в суровой действительности? Ничего этого следопыт не знал. Одно, он знал точно. Ему нужно освободиться и бежать. Сауле в ауле нет, а значит, она осталась где-то в степи и ещё возможно жива (а значит, ему нужно поторопиться и её найти). Об этом ему рассказал Серикали, охраняющий яму с пленником. А так же вкратце поведал о том, чего собственно от Газарчи ждёт Байрам. А ждал он, что следопыт признается на суде, что украсть Сауле его нанял Аблай, чтобы не платить за невесту калым. И следопыт должен был встретиться с людьми Аблая на ничейной земле и отдать им байскую дочь. Но нукеры Байрама их опередили, и настигли подлого следопыта. Но тут они столкнулись с воинами Аблая, которым на помощь пришли джунгары, с которыми у бека был тайный уговор....
   Следопыт лишь покачал головой. Нужно было быть очень наивным человеком, чтобы поверить Байраму, что после такого рассказа Темиртас оставит его живым, а не прикажет снять с него кожу принародно. А если поверить в чудо и его не убьют сразу, то убить его очень постараются люди Аблая. Поэтому следопыт как стемнело, начал готовится к побегу. Самое сложное было не освободить руки, скрученные за спиной, которые он освободил легко. Пропустить тело через образованный руками круг, и перегрызть тонкий ремешок из сыромятной кожи, было делом нескольких минут. А вот незаметно выбраться из ямы оказалось сложнее. Полночи Газарчи выковыривал в твердой глинистой стене углубления, некое подобие ступенек для ног и рук, чтобы по ним можно было быстро вскарабкаться и выскочить одним махом. Глина поддавалась хорошо, но шорох привлекал внимание охранников, и каждый раз, как они заглядывали в яму, следопыт прикидывался спящим. Под утро, когда нукеры переговариваться перестали, следопыт понял, что пора. В мгновение ока, он взметнулся по стене и, бросив быстрый взгляд на спящую стражу, ужом пополз по земле. Но полз он не в открытую степь, которая начиналась прямо за ближайшей юртой, а к реке, где густой камыш надёжно скрыл бы его от преследователей. Туда, где паслись отпущенные в ночное лошади. И это не беда, что они без упряжи и стреножены, главное успеть уйти в степь как можно дальше, пока его не хватились.
   Удача сопутствовала Газарчи во всём. Охрана не проснулась. Его побег никто не заметил. Пойманная лошадь не заржала сперепугу, оглашая на всю окрестность, что против поездки. Переправившись на лошади на другую сторону реки, он заложил на ней круг и переправился через реку еще два раза, чтобы сбить преследователей с толку. Пригодился и обрывок кожаного ремешка, которым его связали, он заправил его коню в рот, и пользовался им как уздечкой. Прикинув направление, где произошла битва между людьми Аблая и Байрама, он ударил коня пятками и поскакал, крепко держась за конскую гриву. Он знал, он верил, что Сауле не могла погибнуть, просто потому, что он так хочет.
   А когда на рассвете нукеры обнаружили пропажу пленника, они не сразу сообщили Байраму, справедливо опасаясь хозяйского гнева. Байрам же, как не был зол и раздосадован этим обстоятельством, в погоню за беглецом никого не послал, не было времени. Его ждали в ханской ставке, и нужно было собираться незамедлительно. Поэтому, когда красный диск солнца появился на горизонте, всё войско Байрама было уже в пути. А впереди всех ехал сам бай, бий Кармыс скакал чуть поодаль. Ему очень не нравилась вся эта история со следопытом непонятно как втянутым в это дело, но своими размышлениями по данному поводу он ни с кем не делился. Поэтому скакал молча, и с Байрамом не разговаривал.
   ***
  
   Земля дрожала от топота копыт, а степь менялась медленно и неторопливо, как в замедленной киносъемке. Порой мне казалось, что мы вообще топчемся на месте. Я злился, поскольку чётко понимал, застать пленного Дервиша в ауле не успею, единственный шанс перехватить его по пути. Можно мирно (в душе я надеялся на помощь, бия Кармыса), или почти мирно (не стоило сбрасывать со счетов байскую спесь). А вытащить Дервиша из ханской ставки без боя было просто не реально. Главное успеть, успеть пока с ним ничего не сотворили, пока он живой....
   - Но! Шайтан! - вскрикнул я, погоняя джунгарского коня нагайкой. Матильда бежала на привязи чуть позади. Монгольский приём смены лошадей в походе, хорошая вещь. Устанет одна лошадь, пересяду на другую. Таким образом, монголы по сто пятьдесят километров за день проходили, если верить первоисточникам, а Очкарику я верил. Но то ли низкорослый конь подо мной был не совсем монгольский, то ли километры в те времена были в три раза меньше, то ли скорость два раза больше, но вот казалось мне, что мы еле-еле плетемся по степи. А сзади нас догоняло солнце.
   Позади меня, на расстоянии полета стрелы скакал мой "кайун насуби" (????-баклажан удачи), как именовал я мальчишку сегодня на рассвете, от радости стиснув в объятиях. Разумеется, простил ему малодушие, не всем дано преодолеть страх перед болью и смертью, а вот то, что он не побоялся найти меня ночью в степи и принёс долгожданную весть о местонахождении Дервиша, дорогого стоило.
   Лишь засветлела полоска неба на горизонте, мы отправились в путь. (Оставить мальчишку не удалось, и я предупредил его сразу, отстанет - ждать не буду.) Да какой там отправились? Отправились - это караван верблюдов идущих медленно и важно, а тут галопом по Европам, пардон, по Азиям, а точнее по Средней - Азии. Да, и моё замедленное передвижение, было скорее субъективным ощущением. Камикадзе-кузнечики, попадающие в лицо с силой брошенного камня, говорили о том, что скачу я не очень медленно.
   Прошёл час, другой, третий, солнце догнало нас и лупило прямо в макушку. И как я не вглядывался в степь, поднимаясь на стременах, как не крутил головой, но никакого отряда всадников нигде не было видно. Притормозив разгоряченного коня, я дождался, когда меня догонит Ертай и еще раз уточнил: Точно ли в той стороне находится ханская ставка? А то может он что-то путает? Нет, не путает - уверил меня мальчишка. И я с подозрением посмотрел на проводника, а не Иваном Сусаниным ли его назвали при рождении, а потом переименовали в Ертая? Чёртова степь!
   Всадники могли отклониться от прямого пути следования на пару градусов влево, или на пару градусов вправо. Какая им разница? Все равно в итоге выедут, если знают наверняка, где стойбище расположено. А в результате разброс на десяток километров. Где их тут следы искать? Если дорог нет, вся степь сплошная дорога. Куда хочу, туда и еду. Это вам не Сибирская глушь, где от деревни до деревни движутся четко по дорогам, по тайге не больно-то продерешься.
   Пересев на Матильду я поскакал дальше, уже не разыскивая следы и не рыская по степи галсами, как корабль, идущий против ветра. А скакал точно по направлению к ханскому аулу, насколько точно мне мог показать Ертай, и в результате напал-таки на следы процессии. Они прошли передо мной, не знаю как давно, час, полчаса, два часа? Опоздал! На перехват не получилось. Остается только надеется, что успею догнать.
   - Но! Милая! Пошла!- крикнул я, и степь заструилась сизым ковром под конскими копытами.
   ***
  
   Взобравшись на коне на вершину холма, следопыт не поверил своим глазам. Степь на горизонте была черной. Но это был не след от пожара, не саранча, налетевшая с Юга, а войско, огромное и невиданное ни кем до сей поры. Тысячи коней, кибиток, повозок, стада крупного и мелкого скота. И всё это ржало, мычало и мекало. Погонщики покрикивали, управляя скотом. Повозки скрипели, переваливаясь на кочках. Всадники в ламинарных доспехах "хатангу дегель", в островерхих шлемах, обвешанные колчанами стрел, окружали эту армаду, не давая ей расползтись по степи. А посередине войска три десятка быков тащили громадную повозку, на которой возвышался ханский шатер. Над шатром развевался бунчук - конский хвост, символ власти.
   0x01 graphic
   А за шатром следовали конные ряды воинов. Густой лес копий рос и ширился на глазах.
   Следопыт охватил открывшуюся картину одним взглядом и, не медля ни секунды, развернул коня, и погнал его, переходя в галоп, уходя вправо, забирая всё дальше, за холмы, стараясь, спрятаться, пока не заметили. Разъезд разведчиков, следующих перед войском, Газарчи успешно обошёл около часа назад, но он тогда понятия не имел, что это разведка, а не обычный разбойничий отряд. И вот на тебе! Войско.
   Войско большой черной кляксой ползло по степи, как черная дыра, всасывая в себя все, что попадалось её на пути. Поглощая мелкие селения, стада и отары, и оставляя после себя лишь обгоревшие остовы юрт, и белеющие кости. Мобильные отряды совершали набеги на ближайшие земли, и черное пятно всё разрасталось и разрасталось. Непонятно было одно, как слух о нём до сих пор не достиг кыпчакского хана? Как враги прошли Балхашские степи, и никто из рода Кайман и Нерей не сообщил о беде? Ведь они должны были первыми почувствовать на своей шее вражеский аркан? Племена этих родов граничили с джунгарскими племенами и чаще других подвергались нападению. Объяснение тому, что войско оказалось так далеко, и о нём никто не сообщил было только одно - соседи заключили договор с врагом и вполне возможно сами примкнули к войску, чтобы поучаствовать в грабеже. Аулы, подвергшиеся нападению, уничтожались до единого человека, гонцов отлавливали, случайных свидетелей убивали.
   Ой! Как не хорошо..., - замотал головой Газарчи. Но хуже всего, что войско шло с той стороны, где было стычка нукеров Байрама и Аблая, где-то там затерялась в степи Сауле. Сердце забилось в нехорошем предчувствии. Если она попала, если её... Страшно было представить, и даже мысленно додумать, что с ней произошло. Что бы там ни было, нужно было сначала попасть на место боя, и там поискать её следы.
   - Алга! Алга! - прикрикнул следопыт, и безжалостно забарабанил пятками по конским бокам.
   ***
  
   Опоздун я, причем хронический. Перехватить не успел, догнать не смог, на начало судилища опоздал. На маслихат (совещание) собрались. Но поскольку всякое обсуждение всегда происходило за общей трапезой, той уже начался. Впрочем, гости еще прибывали, и прибывали. Такая уж у кыпчаков традиция, если назначено в полдень, к вечеру соберутся. Назначишь на вечер, значит, к ночи начнут. Только главные действующие лица прибыли вовремя, чтобы во время застолья успеть заручится поддержкой тех или иных гостей. Да и общую обстановку пощупать, в чью сторону весы правосудия могут склониться.
   И моей задачей теперь было как-то проникнуть в ханскую ставку. На деле ханская ставка была гораздо меньше, чем аул среднего размера. Скорее потому, что в ней, как правило, размещался сам Темиртас, его толенгуты (личная гвардия) и прислуга. А вот обычные пастухи и прочий народ жили подальше, дабы не мельтешить перед глазами пресветлого. Но в те дни, когда происходили какие-то события, народа явно прибывало. Ставились гостевые юрты, увеличивалась прислуга, и аул разрастался до размеров небольшого города. Нет, конечно, до Бухары или Самарканда, ханской ставке было далеко, но на местных она производила впечатления.
   Проникнуть в ставку оказалось проще пареной репы. Во-первых, приезжих на подступах никто не проверял. А во-вторых, помог маскарадный костюм. Из награбленного джунгарами барахла, что было когда-то на арбе, пущенной на дрова, практичный мальчишка урвал себе зеленый бархатный богато шитый серебром халат, почти новый малахай, и пару сапог. И всё это добро я у него на время позаимствовал. Самодельной козлиной бородой, прикрыл короткую свою, сощурил глаза, малахай напялил до бровей, морду тяпкой, и алга на баррикады!
   Одно плохо в ханский шатер с оружием не пускали. Саблю и Матильду пришлось оставить на попечение мальчишки. Ну, да ладно. Фэйс-контроль бы пройти. У входа в шатер маячила с хмурыми лицами охрана, и на моих глазах завернули уже некоторых желающих пройти. Внутренне приготовившись к худшему, я шагнул вперед, презрительно выпятив нижнюю губу и вообще скривив рожу чёрт знает как. На груди, на толстой серебряной же цепи, болталась латунная цуба (гарда японского меча, с которой я не расставался уже очень давно). А что делать? У всех родовитых тамга была на груди, пусть думают, что это у меня тамга такая. И точно.... Охранники такую тамгу сроду не видели, поэтому на всякий случай пропустили. И вот я в шатре...
   А той был в разгаре. При виде честной компании упивающейся кумысом, мелькнула шальная мысль. Подмешать бы им в кумыс селедки взбитой на блендере. Думаю, это произвело бы на присутствующих неизгладимое впечатление.... По крайней мере, судить, кого либо, воевать с кем-либо, и вообще отбило бы все желания напрочь. Да и как из них были бы воины, сидящие на корточках вереницей и со спущенными штанами? Жаль. Жаль, что до ближайшей селедки пять тысяч километров, а до блендера тысячу лет.
   Быстро окинув взглядом собравшихся, я высмотрел бия Кармыса, рядом с ним сидел толстощекий хомяк, наверняка тот самый бай, дочь которого пропала. За противоположенным столом в высоком белом войлочном колпаке восседал бек Аблай с компанией.
   А где же Дервиш? Рядом с шатром его не было, и я искренне надеялся, что пленный следопыт если не за одним столом с присутствующими, то валяется связанный где-то поблизости. Выйти назад? Я развернулся на выход, и тут все пали ниц, припадая к земле лбом. Мне ничего не оставалось, как тоже упасть на колени и низко поклониться. Широкий малахай с головы свалился, и присутствующие узрели узелок на моей лысой макушке, это борода моя была подвязана на веревочке. И как-то им этот узелок не приглянулся. Восток дело тонкое. Тут главное что? Главное улыбаться. И я широко улыбнулся. Но как-то видимо не так улыбнулся. Потому что стражи, стоящие по обе стороны от хана побелели лицом и попятились, хватаясь за ножи. Всё правильно. Как говорил классик: Кыпчак без ножа, что брачная ночь без невесты. И я с той же улыбкой выудил из-за пазухи аигути, и сорвал фальшивую бородку.
   - Наркескен! - раздался чей-то крик.
   - И вам не хворать, - отозвался я. И в ту же минуту в просторном ханском шатре стало тесно.
   ***
   Ертаю не стоялось на месте. Его оттеснили вместе с лошадьми далеко от шатра Темиртаса. Он чувствовал, что пропустит самое интересное. Но когда он пытался подойти поближе, один из стражников так зло прикрикнул на него, что стало очевидно. Ещё пару шагов и мальчишку погонят взашей и коней заберут. А ему нужно было быть как можно ближе, просто обязательно, ведь Нар намекнул, что отъезд будет скорый.
   Ах! Как хотелось посмотреть на великого батыра хоть одним глазком, как он легко порхая бабочкой расправляется со своими противниками, а они словно малые дети или немощные старики, не могут ему ничего сделать, и разлетаются в разные стороны. А ведь раньше Ертай считал, что нукеры Байрама сильные и ловкие воины, а оказалось, совсем не так, а может и так, но тягаться с чужеземцем не мог никто.
   Со смешанными чувствами Ертай наблюдал как Наркескен покачивающейся походкой, словно старик с кривыми ногами, который всю жизнь провел в седле, подходил к шатру. По дороге он захрипел собирая слюну, и подойдя сплюнул через левое плечо, отгоняя злых духов. Ни дать, ни взять настоящий старик - подумал Ертай. Поведение Нара его забавляло, но он искренне боялся, что в следующую минуту обман раскроется. Но не раскрыли. Ханские стражники не заподозрив ничего, пропустили важного старика внутрь. Следом за Наркескеном зашли ещё двое и всё. Похоже это были последние приглашенные, поскольку почти следом за ними к шатру наконец подошёл и сам хан в сопровождении охраны. Но стоило хану зайти внутрь, как буквально через минуту началась суматоха.
   - Наркескен! - донеслось их шатра. Охранники, стоящие у входа тут же нырнули внутрь.
  
   ***
   Все повыскакивали со своих мест и, большинство из них бросились ко мне, по крайней мере попытались броситься, мешая друг другу, и падая. Теснотища, знаете ли. Шум, гам, крики. Стража, стоящая у входа в шатер, полезла внутрь вытаскивая на ходу из ножен кривые сабли. Темиртас, путь к которому перекрыли охранники, гордо выпятил грудь всем своим видом показывая, что он меня как минимум не боится, а как максимум сам со мной разберется одной левой. Меня попытались схватить. Но я не дожидаясь ударов в спину ножом и сальных от бешпармака рук, тянущихся со всех сторон, поднырнув кубарем под охранников, через мгновение уже стоял перед ханом. Темиртас размахнулся, попытавшись меня ударить. Я принял его руку, перехватил, завернул назад, и тут же оказался за ханской спиной, а лезвие моего кинжала покоилось на ханском горле. По шее тонким ручейком заструилась кровь. Японские клинки всегда славились своей остротой, а тут всё в спешке... Ну, порезал слегка заложника, не рассчитал. И вдруг чувствую, что хан не смотря на вывернутую руку, начинает как-то рыхло всем телом оплывать вниз. Что за чёрт? И в то же мгновение из общего гвалта угроз и ругательств раздается крик перекрывающий весь этот шум:
   - Убили!
   А следом к нему тут же присоединяются другие голоса:
   - Хана убили!
   - Держи убийцу!
   - Хватай его!
   Бросив взгляд через ханское плечо, я увидел рукоятку ножа торчащую из груди Темиртаса. От этой картины мне стало не хорошо. Кто? Когда? Зачем? Скорее всего, когда я стоял перед ханом, кто-то метнул мне в спину нож. Метающий не знал, что меньше чем через секунду я окажусь за ханом, чтобы прикрыться им как щитом. Убивать заложника, с помощью которого я надеялся вытащить из плена Дервиша, и относительно спокойно уйти, мне было крайне невыгодно. В режиме замедленного времени оглядываю присутствующих. Вытянутое от удивления лицо бия, опрокинутое лицо бая, словно его сковородкой плашмя по фейсу приложили, и странную гримасу бека Аблая (если мои догадки верны, и этот тип в шляпе именно бек). Гримасу человека, который очень рад и всеми силами пытается скрыть прямо таки выпирающую из него радость и улыбку. И серьёзные глаза ... Я просто не мог скользнув взглядом по толпе, не заметить этих глаз. Узкие, да ещё с прищуром, они принадлежали человеку, стоящему дальше всех, практически у самой стены. И смотрели они не на меня, а на лежащее на ковре тело. В них не было, ни удивления, ни сожаления, а лишь спокойная констатация свершившегося факта. Значит, попал не случайно... Знакомое такое выражение... Нет. Этого человека я никогда раньше не встречал. Просто как-то после боя нагнулся к луже лицо умыть, и встретился взглядом с отражением. Ничего не было в том взгляде, ни радости, ни злорадства, ни ненависти, а лишь усталость и осознание выполненной грязной и тяжелой работы.
   Что делать? Мозг лихорадочно решал задачу. Выход один - пробиваться с боем. Выскочить из шатра. Лошадь. Скачка по степи. Пять, десять километров и меня настигнут. И всё.... Миссия закончена. Их слишком много.
   И только я внутренне приготовился к бою, как произошло нечто, я даже не понял как, но вдруг я опять оказался на коленях а рядом с моей бритой головой покоился упавший малахай. На уровне моих глаз были красные сафьяновые сапоги хана, и хан в них был живой и здоровый.
  
   ***
   На мгновение ханский шатер на глазах Ертая вдруг дернулся и потек как знамя на ветру, словно смотрел он на него издалека и как это бывает в горячих потоках воздуха, предмет искажался и шел волной. Ертай моргнул и увидел как хан с охранниками опять заходит в шатер. Но этого не могло быть. Ведь он уже заходил?
   Не успел Ертай это подумать, как из шатра опять донёсся крик:
   - Наркескен!
   На крик воины метнулись внутрь.
   Что это со мной? Это уже происходило только что?
  
   ***
   Я поднял глаза на хана. Он смотрел на меня с удивлением и страхом. Не успел я подняться с колен, как кто-то знакомым голосом опять меня опознал:
   - Наркескен!
   Твою дивизию! Всегда мечтал иметь такую полезную способность, как переноситься во времени не на века и года, а вот так - на пять минут назад, чтобы переиграть ситуацию. Очкарик мне долго и вдумчиво объяснял, что это не возможно физически и находится за гранью реальности. Если событие произошло, то отменить его сиюминутно невозможно, поскольку всякое событие и само время имеет инерцию. И если я, что-либо хочу изменить, нужно изменить все предпосылки, задолго до сложившейся ситуации, таким образом, чтобы она вообще не могла произойти. А инерция времени такова, что нужно вернуться в это время за несколько лет до событий и приложить немало усилий для исправления ошибок. Но попасть в один и тот же временной промежуток я не могу, время не терпит парадоксов. Т.е. мои фантазии Очкарик тогда приговорил к смерти. И я смирился с этим, хотя в душе всегда надеялся на невозможное. И вот это невозможное произошло. Причем о том, что это невозможное только что произошло, судя по лицам присутствующих, догадывался не только я.... Уж больно заморожено они выглядели. Даже охранники, обнажившие длинные ножи, полусабли - селебе, сделали это как-то неуверенно.
   - Великий хан, тебя хотят убить! - выпалил я и развернулся к хану спиной, чтобы принять вылетевший из толпы нож. Свой кинжал на этот раз, я не доставал и руки были свободны. Хлопок ладонями, и перехваченный руками нож летит назад к владельцу. Владелец возвращению своего ножа не обрадовался, и попытался от получения увильнуть, присев на корточки. Я это ожидал, поэтому нож вернулся к нему не в руки, а в левый глаз. Лезвие вошло по самую рукоятку и он рухнул.
   И тут я получаю удар в спину и почти одновременно по шее. Причем, если тычок в спину был хоть и обидный, но безвредный (кольчуга выдержала), то в шею входила злая холодная сталь, проникая всё глубже и глубже... Да меня же убивают? А где же Дервиш? Его тут нет подумал я, и время остановилось.
  
   ***
  
   Не успел Ертай опомниться от пережитого наваждения, как шатер опять поплыл на его глазах и перед шатром выросла очередь гостей. И Наркескен покачивающейся походкой, словно старик с кривыми ногами, который всю жизнь провел в седле, подходил к шатру. По дороге он захрипел собирая слюну, и подойдя сплюнул через левое плечо, отгоняя злых духов. Ни дать, ни взять настоящий старик - подумал Ертай. Но своей очереди на входе Нар почему-то дожидаться не стал, а повернул назад и так же неспешно двинулся к Ертаю, под удивленным взглядом охранников, стоящих у входа. Один из них хотел окликнуть старика, мол давай аксакал, проходи, да передумал. Наркескен же подойдя к Ертаю вплотную тихо сказал:
   - Разворачивайся и уводи лошадей.
   - А как же Газарчи?
   - Его там нет.
   ***
  
   Лишь только великий хан зашёл в шатер, все низко поклонились, буквально упираясь носами в ковры, расстеленные на полу. А когда они разогнулись, то Темиртас уже восседал на троне, а одного из присутствующих стража волокла к нему, выкручивая за спину руки. Неизвестного обыскали, и вытащили у него из рукава халата нож для метания.
   - Кто послал? - грозно спросил хан.
   - Я... меня...? - растеряно заблеял плененный гость, руки которого охрана вывернула вверх, от чего он стоя на коленях, упирался лицом в пол.
   - Последний раз спрашиваю, кто послал? - зарычал Темиртас.
   - Э-э-э-э...., - невнятно промычал гость.
   Темиртас кивнул стражникам, и те вытащили упирающегося гостя из шатра. А дальше начался суд, который был похож на что угодно, только не на суд, как его обычно проводили. Никто не мог забыть, что произошло до него. Что хан трижды заходил в шатер, что дважды появлялся чужеземец, прозванный Наркескеном за свою способность разрубать людей пополам. И что в первый приход Темиртаса один из гостей, тот которого стража утащила, дважды пытался убить хана. А Наркескен, явившись во второй раз, даже успел этому убийству помешать и сам убил олтиргиша (убийцу) его же ножом. Хотя явившись первый раз, он пытался угрожать хану. И никто из присутствующих даже не удивился, когда этого человека схватили стражники.
   Потом выслушали сторону бая Байрама, который долго говорил об обидах причиненных ему Аблаем. Начал с украденного табуна, и показал присутствующим стрелу с тремя красными полосками на древке, которой был убит один из пастухов. А когда он стал говорить, что решил выдать свою дочь за уважаемого бека, чтобы по настоянию хана помирится с соседом, и его дочь подло похитили... Договорить ему не дали, в шатер зашел гонец и упал в ноги перед ханом прося не казнить его за плохую весть. Со слов гонца стало известно, что аула Байрама больше нет. А на его месте расположилось многотысячное войско джунгар.
   Великий хан тут же объявил, что не время для распрей, когда каждый воин на счету. Поэтому он тут же приказал отправить гонцов во все стороны. Необходимо было срочно собрать войско. И на этом суд кончился, а начался военный совет, который продлился до глубокой ночи. Уже ночью, когда все расходились, чтобы отойти ко сну, к хану подбежал один из его нукеров и сказал, что олтиргиш назвал имя пославшего. Услышав имя, хан заскрипел зубами. Подосланный же убийца умер, и больше походил на освежеванную баранью тушу, чем на человека, потому что с него полосками срезали кожу, пока он не истек кровью.
   Наступила ночь, и хотя никто вслух не говорил о том странном происшествии, что было днем на суде, но утром по ханской ставке разошлись слухи, что появлявшийся на суде Наркескен не чужеземец, и не человек вовсе, поскольку если бы он был человек, то как бы он смог ожить, если бий Кармыс его похоронил? Что скорее всего это Дыбджит -один из восьми посланцев Тенгри, которые вмешиваются в мирские дела и вершат справедливость, а может быть даже старший из них Нансарун-Дыбджит. Ведь только небесному духу под силу истребить двести джунгаров.
  
   ***
   Всё началось, когда Такуан настоятель храма Тодай-дзи написал письмо мастеру Тадзима-но-ками , и называлось это письмо "О непоколебимом духе-разуме". В нем утверждается, что просто технического знания приемов боя недостаточно для того, чтобы стать настоящим мастером боевого искусства. Надо еще, чтобы сознание человека достигло определенного состояния, называемого по-японски "мусин" -- "отсутствие разума". Скажете, ну и что? И будите совершенно правы.
   Поскольку началось это на самом деле ещё на заре человечества. Настоящие воины, коих было считанные единицы, пережившие не одно сражение, доходили до такой вещи самостоятельно, и не утруждая себя тем, чтобы это состояние боевого транса как-то обозначить. Если вкратце, то нужно не думать ни о чем, ни следить за действиями противника, ни просчитывать собственные шаги. Пустота внутри, и человек во время боя живет лишь благодаря одной интуиции, и как правило лишь благодаря ей, и выживает, а навыки фехтования и тренированность тела, отходят на второй план. Впрочем, способностью этой, именуемой как сказано выше, я обзавелся очень давно. И довольно продолжительное время её было вполне достаточно, для выполнения определенных задач. Но всё же, тяга к совершенству гнала меня всё дальше. И тогда я нашел технику замедления времени. Но и она, несмотря на резкий скачок возможностей не устраивала меня, поскольку обладала множество недостатков. Выдержать темп организм мог не более пяти-семи минут, а потом от недостатка кислорода мозг мог просто отключиться. А это согласитесь, не есть хорошо. Не успели вы справиться с поставленной задачей и грохнулись в обморок как впечатлительная барышня. И любой мало-мальски способный двигаться противник может подойти и прирезать вас, как снулую рыбу. А после перенесенного стресса телу требовалось время на восстановление. Увы, зачастую, как раз времени-то и не было.
   Мы двигались по степи неспешной трусцой, и хотя время поджимало, но мне нужно было подумать. Дервиш опять ускользнул. Его не было в ставке, а это означало, что он выбрался из плена задолго до поездки к хану. Бежал ночью. Куда? Судя по тому, что я о нём знаю, единственное куда он мог отправиться - на поиски байской дочери. Предположительное место, где она пропала мальчишка знал. И мы сейчас туда и ехали. Но я думал не о том, чтобы идти по следам. А о том, как использовать вновь открывшуюся возможность скачкообразного перемещения во времени. Не смотря на то, что официальная наука их отрицала, они были возможны. А значит стоило не бегать за тенью следопыта, а прыгнуть в то время, когда было точно известно, где он находится. И постараться оказаться в том месте и в то время, когда он там был. А я знал точно, что прошлой ночью он находился в ауле Байрама. Но вот беда, я сам в эту ночь изображал покойника примерно в шестидесяти километрах от аула. И это обстоятельство ни на йоту не приближало меня к заветной цели. А что если....? Пока шальная мысль не пришла в голов. А что если отмотать чуть дальше? И объехать стороной джунгар? Тогда я попаду в аул вместе с Кармысом как раз перед появлением Дервиша.
  
   ***
   - Знаешь, что.... отец, - сказал я, посматривая на холмы слева от меня, - А давай-ка свернем чуть правее?
   - Зачем?
   - Ну..., - ответил я с заминкой, - Не всякий путь, что кажется короче, ведет к цели. Да и не ко всякой цели дойдешь прямым путем.
   - Ты мудр не по годам чужеземец, - улыбнулся старик, и по его улыбке было невозможно понять иронизирует ли он, или говорит то, что думает на самом деле. Восток дело тонкое. Хотя, знай он сколько мне на самом деле лет, вряд ли эта фраза прозвучала бы комплиментом.
   - Но всё же хотелось бы узнать причину, по которой ты хочешь сделать крюк. Если это не просто желание пробыть в дороге подольше?
   - Хорошо. Скажу честно. Если поедем прямо, то за этими холмами мы столкнемся с врагами.
   - Откуда ты знаешь?
   - Некогда объяснять уважаемый, - ответил я, натягивая уздечку и поворачивая лошадь направо. Не смотря на мои опасения, что старик упрется и без объяснения не поедет за мной, но он поехал. И так мы проскакали часа два, оставив далеко слева тот участок на котором произошло памятная для меня стычка. Но не успел я порадоваться той мысли, что уже сегодня вечером наконец найду Дервиша, как справа от нас возник отряд всадников, которые завидев нас поскакали нам наперерез. И кто бы это мог быть? Хорошо бы байские воины. Бия они не тронут, а я попытаюсь с ними договориться. Но чем ближе приближались всадники, тем больше они мне не нравились. Что за чёрт? Да они луки натягивают? Да неужто...? - не успел я додумать мысль, что встречные, которые незнакомых людей в степи сходу поливают стрелами, могут быть только пришлыми, для которых любой местный враг, как стрелы запели надо мной злыми голосами.
   - Поворачивая назад Кармыс! - крикнул я оборачиваясь к своему попутчику. И увидел как он мешком валится из седла. Одна из стрел достигла своей цели. И я изо всех сил натянул уздечку, тормозя лошадь. Лук сам прыгнул в мои руки. Ну, держитесь!
   Когда первые три всадника, скачущие впереди отряда, потеряли всякий интерес к жизни, и покинули бренный мир, отряд разошёлся полумесяцем, стараясь окружить меня со всех сторон. Вот уж дудки! Я пришпорил Матильду посылая с места в карьер, и развернулся в седле, чтобы по-скифски продолжать отстреливаться. Однако, поздно... Меня явно обходили с боков. И вдруг лошадь споткнулась и я совершив кульбит в воздухе рухнул.
   - Ёшкин кот! - выругался я, оказавшись на четвереньках на земле. Оглянувшись назад в поисках Матильды, обнаружил её лежащей метрах в двадцати от меня. Из правой лопатки лошади торчала какая-то черная палка. Матильда билась в конвульсии. Копьё!
   - Вот дерьмо! - проскрипел я сквозь зубы. А меж тем меня уже окружили со всех сторон держа под прицелом. Искоса окинув взглядом всадников, я понял, что в своих предположениях не ошибся - это были джунгары. Опять джунгары!
  
   ***
  
   6.Глава. Следопыт.
   "Некоторые побеждают быстрыми действиями, даже если их действия не продуманы" Цао Цао.
  
   Конь исходил пеной, хлопья пены падали из конского рта, измученного самодельной ременной уздечкой, да и спину неугомонный всадник, усевшийся без седла, коню уже порядком сбил. А когда человек наконец спрыгнул, конь с облегчением вздохнул и пошёл вперед по инерции медленным неуверенным шагом, что всякий сторонний наблюдатель мог смело предположить - конь сейчас упадет. Но конь не упал, хотя пошатывался из стороны в сторону, а мышцы под шкурой непроизвольно сокращались и подергивались, словно пытаясь отряхнуться от сковывающей усталости. А человек равнодушно спрыгнув с коня пошел дальше не оглядываясь....
   Дервиш охватил всю картину места сражения одним взглядом. Он был взволнован пока скакал, был переполнен чувствами, когда обнаружил войско джунгар, был в ужасе от того, что воображение рисовало ему истерзанное и мертвое тело возлюбленной. Но когда наконец прибыл на место, эмоции отступили. Он вдруг осознал себя другим человеком, и этого другого точно звали не Газарчи. Ему ненужно было больше как первобытному следопыту ползать в пыли по земле, выискивая следы, и мелкие детали, чтобы потом сложить из них мозаику прошедших событий. Он видел всё сразу, и практически сразу, без запинки мозг выдавал картинку произошедших событий.
   Вон там воины сошлись... Нукеров Байрама настигли джунгары в километре от основного места сражения, но задолго до этого упали первые, настигнутые стрелами, а в километре отсюда был удар копий и всадники сбилась, закружились, их принесло словно волной сюда. С Северо-Востока подошли воины Аблая. Они ввязались в битву нехотя, с ленцой, кони плясали понукаемые седоками. Большинство убитых было по краям, из-за особенности нападавших брать противников в кольцо, окружать. Те, кто находился в центре вступали в бой чуть позже, а потом уже всё и все перемешались.... Джунгары полегли все. И некому было послать гонца с плохой вестью, и никто не пришел на место сражения, чтобы предать земле павших. Поэтому их останки до сих пор лежали на земле распространяя зловоние. Хотя, конечно, всё мало-мальски ценное с них уже сняли. Но это было уже дня через два после битвы. Но вот во время сражения, когда все джунгары пали? А потом... потом, случилось нечто необычное, нечто, что не позволило воинам Аблая и Байрама разобраться между собой. Остатки отрядов с места сражения буквально бросились врассыпную. Что они увидели? Подход основных сил противника? Нет. Они обязательно бы рассказали своим хозяевам о большом войске джунгар. Тогда что это было? Почему ни те, ни другие ни словом ни обмолвились чем закончилась битва? И где всё это время была Сауле? Понятно, что во время сражения никто за ней специально не следил, но её не могли упустить? Всё равно, кто-то бы да видел её либо убегающей, либо мертвой. Ведь потом приезжали телеги и арбы Байрама и Аблая, забирали своих людей. Хорошо, что в разное время. А то бы опять мирно не разошлись.
   В прежние времена следопыт бы растерялся, от внезапной загадки и наверное не один час проблуждал по следам, выясняя, что и как. Но следопыта уже не было. Был Дервиш, который следуя интуиции двинулся прямо, через поле битвы, в том направлении откуда приходило нечто так напугавшее воинов. Он прошёл пару километров, когда наконец вычленил из общего рисунка набитого на земле конскими копытами два следа уходящих в Западном направлении. Причем, отпечатки копыт одной из лошадей очень отличались от всех, которые когда-либо встречались у местных. Подковы. Подковы были зимние, рассчитанные на гололед, и потому с тремя шипами по дуге, как делают на Руси. А здесь в степи они ни ко времени, и ни к месту. Кочевникам такие подковы ни к чему, в степи нет накатанных санных дорог, ведущих от деревни до деревни. А ведь Дервиш уже видел эти следы, он шёл тогда по следу вместе с нукерами Байрама. И были это следы лошади Наркескена.
   Значит, это его испугались воины, а Наркескен на второй лошади увез Сауле. Поэтому нукеры и не признались, боясь хозяйского гнева, и не рассказали куда делась Сауле. Не видели, и всё...
   ***
  
   Кощей-бессмертный повесился, потом утопился, затем застрелился, в общем развлекался как мог... И то же самое можно было без преувеличений сказать про меня. Сколько раз я не пытался переиначить историю, но каждый раз что-нибудь да шло не так. То Кармыса убивали, то Матильду, то я сам погибал на различных этапах встречи с джунгарами. И как понимаете, меня такой расклад никак не устраивал. Уж не знаю, что такое судьба, но эту случайную встречу с отрядом джунгар нам пережить было не суждено. Инерция времени, инерция событий. А я глупый обрадовался открывшейся возможности кратковременных прыжков во времени, ухватился за эту возможность как Иванушка за хвост Жар-птицы, а оно вон как вышло.... Обязательно кто-то погибал.
   Поэтому я не придумал ничего лучше, как опять оказаться погребенным стараниями бия. Посидел у костра, пожарил барашка, подождал появления Ертая. И уже с ним отправился на место схватки за байскую дочь. Потому что следопыт, бежавший из плена, обязательно там должен был появиться.
   То, что я увидел на месте, меня весьма озадачило. Вот допустим, вам сказали, что в таком месте находится труп не первой свежести (тот, которого по рассказу Ертая пытали), и в нескольких километрах от него, примерно в двадцати, произошло сражение, и там ещё несколько трупов, и от них понятное дело не розами пахнет. И вы заранее ожидаете увидеть не самое приятное зрелище и к этому внутренне подготовились. А тут вы находите искомое место, и вместо смердящих трупов обнаруживаете лишь несколько давно выбеленных на солнце черепов, полузанесенных пылью и кое-где среди травы валяются кости растащенные зверями. И что тут плохого скажет непросвещённый зритель? Вони нет, ужасов никаких нет. Одни старые кости. А то-то и оно, что старые... Это означало только одно - время. Её величество время выкинуло странный фортель. Я не особый специалист по костям, но чтобы они дошли до такого вида, должно было пройти не неделя, а как минимум несколько лет. Присев на землю я отряхнул от пыли один череп и, рассматривая пустые глазницы, стал изображать принца Датского.
   - Скажи мне Йорик, ведь не даром? - продекламировал я, и замолк призадумавшись. Череп - символ смерти. А что смерть? Мы рождаемся, и в детстве почитаем себя за бессмертных. В юности - смерть близких людей нас печалит, но мы всё ещё верим, что костлявая придет за нами очень и очень не скоро. И хоть страх смерти иной раз пугает в молодости, но надолго не задерживается в памяти. Мы молоды, и потому полны оптимизма. Лишь с возрастом, когда тело начинает сбоить, и не спешит восстанавливаться, теряет гибкость, раны перестают заживать как на собаке, когда крошатся зубы и мы начинаем сознавать, что новые уже не вырастут. Что смерть уже взяла тебя на заметку, и ты есть в её списке. И список этот все короче... Да. Осознание бренной жизни учит ценить и любить эту самую жизнь, потому как безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам разум не смущал.
   Умирал я бессчетное количество раз, но вот смерти так и не увидел, так же как рая и ада. И всё потому, что ни разу не умер по настоящему, просто переносился в другой временной промежуток. И опять был молод и полон сил. Мы как-то с Дианой хотели перенестись к началу времен и прожить простую и скучную жизнь как Адам и Ева, до самой своей естественной смерти от старости, в окружении детей, внуков и правнуков. Но увы...
   Однако, я отвлекся. Что-то произошло, и видимо что-то весьма не хорошее, раз время в этом месте прошло значительно быстрее, чем... Чем где? Да, хотя бы там, где до сих пор лежит кишащий личинками труп первой жертвы столкновения. Может это я скакнул нечаянно вперед на пару лет? Или время стало неоднородно на Земле? А это возможно, только в том случае, если аномалия в месте разрыва реальностей разрослась. Может поэтому и стали возможны мои краткие временные прыжки? Может это как-то связано с аномалией? Одни вопросы и ни одного ответа. И непонятно как теперь быть? Мы опять разошлись с Дервишем во времени. Место встречи то, да не в то время. И я психанул. Сколько можно гоняться за призраком и щупать остывающие следы? Ещё шаман говорил: Ты ищешь его, он ищет себя... И когда-нибудь вы встретитесь. Почему когда? Я на месте. Осталось только перенестись и угадать то время, когда он будет здесь.
  
   ***
   Какое-то время Ертай помнил, о чем говорил ему Наркескен. Когда Ертай сказал, что хочет быть сильным воином как Нар. Наркескен спросил у Ертая: Зачем он хочет быть сильным? Отомстить за родных? Так Нар убил его обидчиков. Стать сильным воином? Для чего? Чтобы его боялись? Сильных просто так не боятся, если они не обижают слабых. Быть воином, для того, чтобы стяжать богатство и славу? Но слава эта будет куплена ценой чужих жизней, а богатство нажито грабежом. Служить хану? Так хан сегодня прикажет драться с джунгарами, а завтра скажет убить соседа вместе с женой и детьми. И Ертай возразил Наркескену, что сам-то он сильный воин, батыр. На что Нар, усмехнулся и ответил, что у него нет хозяина, и служит он только своему сердцу. И ещё что-то говорил. Пока они ели сочную молодую баранину жареную на костре. И курдючный жир приятно пах дымом и был сладкий. А когда стало светать они отправились искать Газарчи, и Ертай привел Наркескена к телу несчастного нукера, который погиб жуткой смертью, и которого они находили с Газарчи. А потом, они приехали на место, где говорят, была битва. И ничего кроме старых костей там не нашли.
   И вдруг это наваждение прошло, и Ертай оказался в кромешной тьме один. Кругом лежали поверженные джунгары. Невдалеке блеяли бараны, ржали не расседланные лошади джунгар. И ни где не горел костер, и даже дымом не пахло. Зато был могильный холмик, сложенный бием Кармысом над погибшим батыром. И Ертай к своему ужасу понял, что это мертвый Нар являлся ему, и говорил с ним. И некуда они на самом деле не ездили, и Газарчи не искали. А ещё холодили сердце последние слова покойного батыра, что сегодня утром придет большая беда. Большое войско джунгар придет в аул Байрама, пока Байрам поедет на ханский суд. И Ертай должен спасти людей. Вернуться в аул как можно скорее и предупредить людей, чтобы уходили.
   Опомнившись, Ертай вдруг понял, что страшно замерз. А иначе от чего его так трясло? Он поймал скакуна, которого угнал вечером у мужа сестры матери, и взобравшись на него, поскакал назад в аул. Бросив прощальный взгляд на могильный холмик Наркескена, что отчетливо чернел в свете луны, Ертай почувствовал, как волосы на его голове зашевелились. И ему показалось на миг, что холмика нет, а камни рассыпаны. Огрев коня камчой и уже не оглядываясь, он поспешил в аул. Туда, где томился в яме пленный следопыт, туда, куда скоро должна была прийти беда. А когда на рассвете ворвался в аул, то почти забыл о чем говорил с покойным воином. В памяти осталось только одно - джунгары!
   И вовремя.... Аул жил своей безмятежной жизнью. Женщины доили коров, мужчины собирались в степь. Крик Ертая про джунгар никого не разбудил, разве только грудных детей, потому что все давно встали, и большинство нукеров уже уехало с Байрамом к хану. Следопыт как выяснилось утром пропал. Искать его никто не стал.
   - Джунгары! Идут джунгары! - кричал Ертай, - Много! Очень много! Тысячное войско! Они идут сюда! С Юга идет войско!
   И слова достигли ушей тех, кто мог слышать. Большинство мужчин, расспросив мальчишку что, да как, поверили в слова Ертая и поскакали за скотом, чтобы отогнать стада в безопасное место. Те, кто остался стали разбирать юрты, и укладывать на телеги. И хоть Ертай бегал вокруг помогая и крича, что войско всего в двух часах пути отсюда, и нужно уходить немедленно, никто просто так бросить своё добро не спешил. Дело кончилось тем, что Ертаю дали подзатыльник и предложили заткнуться. Мальчишка обиделся. И помогал коке (муж тетки) собирать вещи уже молча, но обиженно и надрывно сопя. Но не прошло и часа, как на горизонте с Юга показались всадники. Копья с бунчуками выросли неровным частоколом.
   - Всё! - произнес Ертай, ощущая как бешено забилось сердце, - Не успели...
   И так ему стало обидно, что опять не повезло, не смог он выполнить то, что ему поручили, что слезы сами собой навернулись на глазах.
  
   ***
   Угадал! Почти угадал. Я оказался чуть в стороне от толпы, размахивающей копьями и палицами. Батыры со всем усердием уничтожали друг друга. Повезло, так повезло... И что делать? Дервиша еще здесь нет. Решение пришло мгновенно. Да забирать девку, пусть теперь дервиш сам за мной побегает!
   Я поднялся на стременах пытаясь разглядеть, кого-то из всадников похожих на женщину. Но всадников было слишком и они как назло сновали то туда, то сюда. Так не пойдет. Нужно их немного проредить. С этой целью я вытащил из саадака лук и принялся за прополку. Меня вскоре заметили и решили познакомиться поближе. Но не доскакали, свалились с лошадей, от острого пищевого отравления стрелами. Хотя, клянусь своей треуголкой, стрелы у меня не отравленные. А тот, которому удалось подскакать поближе - опознал меня и оповестил об этом других, разворачивая коня.
   - Наркескен! - крикнул он и во весь опор погнал коня назад.
   Вот теперь пора. Выхватил саблю. Щит за спину. Понеслась душа в рай!
   - Сарынь на кичку! - заорал я пришпоривая лошадь. Сабля засвистела над головой описывая круги. Постойте! Куда вы?! Я же еще не со всеми познакомился? Ух, ты! И драться перестали? Надо же?!
   Когда я прибыл на место боя, то увидел только конские зады и спины всадников разъезжающихся в разных направлениях. Вот это номер! Всегда бы так! Успел себя зарекомендовать, теперь пожинаю плоды. Так... А где же мадмуазель из-за которой весь сыр-бор?
   Обследовав тела на земле, опознал одно рядом с убитым конем. Уж больно старательно лежит, лицом в землю. Чтоб никто внимание не обратил. Мол, мертвая и всё. И чем она дышит, если ноздри в земле? Хотя на теле полно других отверстий, но дышать ими может только Ихтиандр. А вдруг? Вдруг действительно убита?
   Я спрыгнул с лошади и наклонился к телу в женской бархатной безрукавке некогда синего цвета ( уж больно замызгана была одежда и цвет был скорее грязно-синий). И только нагнулся, как тело тут же распрямилось змеёй и мне пришлось перехватить руку взметнувшуюся с остро отточенным пышаком.
   - Не балуй красавица, так и порезаться можно! - сказал я строго, выкручивая из руки нож.
   - Гад! Козёл! Всё равно живой не дамся! - ощетинилась девчонка буквально плюясь ненавистью, и пятясь задом к лежащей неподалеку бесхозной булаве.
   А хороша чертовка, черные раскосые глаза с сумасшедшинкой, щеки в гневе раскраснелись, лебединая шея, губы.... Словом у Дервиша губа не дура. Однако, эту истерику нужно прерывать, подумал я, отбирая булаву.
   - Да нужна ты мне уродина! Возомнила о себе, чучело! - нарочито сердито сказал я, и подхватив легкую как пушинка девушку перекинул через плечо и понёс.
   - Ах ты негодяй! Урод! Да как ты смеешь! - кричала девчонка тарабаня кулачками по спине, вернее ниже моей спины. И ногами дергала изо всех сил, пока её задница была на уровне моего лица, и меня так и подмывала её отхлопать, чтобы научилась себя вести.
   - Да успокойся ты, я отвезу тебя к дервишу... э-э-э-э, вернее к твоему следопыту. И будет вам счастье!
   - Откуда ты знаешь Газарчи?
   - От верблюда! А вообще этого бродягу рыжебородого давно знаю, мы же одного с ним рода-племени.
   Пленница после этих слов внезапно притихла.
   - Он правда твоего племени. Ни кто из наших почему-то не видит, что он не кыпчак.
   Я был занят тем, что подыскивал лошадь для дивчины, не на плече же её везти? И поэтому промолчал. Дервиш славился тем, что мог быть своим для любых народов. Мы даже подозревали, что он обладает своего рода гипнозом - глаза отводит. Объяснить феномен брался наш Очкарик, но и он в формулировках запутался. Дервиш просто мог быть монголом, половцем, кавказцем, индусом, а закинь его в Африку, то и негром. И это при своей совершенно славянской внешности.
   - Отпусти! Отпусти, говорю! Кому сказала!
   - А ты кусаться не будешь? - поинтересовался я, наконец выбрав кобылу, которой можно было доверить мой груз. Только вот везти на ней девушку связанной, или в седло посадить, я ещё не решил.
   - Ещё чего!
   - А не убежишь?
   Девушка промолчала, и я решил везти её связанной
  
   ***
   Марево поднимающееся от раскаленной земли вдруг задрожало сильнее обычного, искажая по диагонали горизонт, словно фото кто-то порвал, и дрожащей рукой пытался склеить не попадая в стыки. Дервиш почувствовал как земля уходит из-под ног и это его успело крайне удивить, ведь землетрясений в степи не бывает. Но ту перед глазами полыхнуло синее зарево и запахло озоном как перед грозой. От вспышки следопыт на некоторое время ослеп. Перепуганный конь поднялся на дыбы, самодельная уздечка лопнула, и человек соскользнул со спины коня на землю, больно ударившись коленями. Но встать на ноги он не успел, так и остался на четвереньках, когда воздух вокруг стал вдруг густым и плотным, и потек рекой. Потоки воздуха подхватили Дервиша и понесли куда-то вниз. Следопыт к этому времени прозрел, и пытался разглядеть куда этого его несёт и главное - что? Но ничего не смог рассмотреть, кроме белесой мглы, словно купался в густом тумане. Что? Почему? Куда? - целый ворох вопросов стайкой перепуганных воробьёв взметнулся в голове и разлетелся бесследно. И не на один вопрос не пришло ответа. Дервиш ощутил, что он падает камнем вниз с огромной скоростью. Раскинув руки судорожно пытался зацепиться за что угодно, лишь бы не упасть. И руки тщетно хватали пустоту. Он взглянул под ноги, но ничего не увидел кроме той же белесой пелены. Где-то там внизу должен был быть конец этой бездны. Ведь у всего что имеет начало, имеет и конец. НЕ ХОЧУ! - завопило что-то внутри человека. Жить! Жить хочу! Страстное желание жизни внезапно захватило его целиком, каждую клеточку тела, каждый атом, и разом вымело из головы пустые вопросы. Что? Зачем? Куда? - стало совершенно не важно. Главное - жить!
И это желание выплеснулось из тела, словно оттолкнулось от дна пропасти, и человек почувствовал как скорость падения упала. Он уже не летел камнем. Он продолжал падать, но медленно, и тихо раскачиваясь, словно от нисходящих потоков воздуха, качало падающий с дерева лист. И тут Дервиш совершенно неожиданно вспомнил свой странный сон, как он пел во сне какую-то песню без слов и так же парил, бережно опуская и неся вместе с собой группу людей. Белесый разреженный туман, в глазах зарябил и присмотревшись следопыт увидел, что туман не однороден... Сначала он увидел, что туман состоит из множества мелких крупинок, словно кто манку рассыпал и крупинки эти не висели в пространстве, и не падали вместе с ним. Они вращались. Собирались в маленькие чуть заметные вихри и водовороты, скручивающиеся по спирали. Весь туман под ним и вокруг него состоял из этих вихрей. Какие-то закручивались по часовой стрелке, какие-то против, некоторые вообще были не заметны, поскольку закручивались перпендикулярно наблюдателю и глаз их не видел. Дервиш забывшись махнул руками, словно пытаясь воздухом повернуть непонятные блинчики, что стояли к нему ребром, и посмотреть как вращаются они. И вихри вдруг послушались человека и развернулись. И человек мгновенно утратил поддерживающую опору и камнем полетел вниз.
- А-а-а-а! - заорал Дервиш в испуге, и уперся в пустоту руками, как в стену. И падение опять замедлилось. А что если? - подумал Дервиш. Если это не туман, а это конечно был не туман, а некая субстанция, и даже возможно не субстанция, а энергия. Вихри - это силовые поля, которыми пронизано пространство. Именно из-за них и получается разность потенциалов. Совокупность же полей и создают гравитацию. И именно поэтому, я не.... А что если? Предполагать дальнейшее и ставить эксперименты Дервиш опасался.
Очкарика бы сюда, подумал Дервиш, и вдруг вспомнил, что очкарика на самом деле зовут Валеркой. У него была тонкие очки в позолоченной оправе, которые очкарик в задумчивости снимал, и всё тёр и тер стекла синей бархаткой, пока не находил решение проблемы. И ещё у очкарика был тонкий своеобразный юмор, который присутствующие не сразу понимали, а когда начинали понимать, то Валерка первым начинал смеяться, довольно ухать, как сова поймавшая мышь.
- Господи! Что я здесь делаю? - огорченно и озадачено выдохнул Дервиш, он вспомнил всё и сразу. События прошлого уже не выглядывали сквозь прорехи кочевой и короткой как распашонка жизни, а захлестнули мозг мощной волной. И пока Дервиш медленно опускался в неизвестность, буря эмоций гуляла внутри него, и человек то краснел, то бледнел, то покрывался пятнами, словно ему на какое-то время становилось стыдно. И по большей части это было так. Ему было стыдно за проваленную миссию, за то, что он ничего не сделал, не смог. И в той короткой жизни степняком не смог найти и спасти поверившую в него девушку. А теперь вот он умудрился куда-то провалиться, и понятия не имел как ему отсюда выбраться.
   ***
  
   - Запомни Матильда! - обратился я к лошади, - Лошадь в степи это не только средство передвижения и ценный мех, но и двести - триста килограмм колбасы. Будешь себя плохо вести, отдам этим печенегам, или как их там? Половцам.
   - Мы кыпчаки! - с вызовом бросила девушка.
   - Вот я и говорю, кыпчакам. Вот этой вот чёрноглазой тебя отдам, и выдоит тебя всю без остатка на кумыс.
   Девушка фыркнула.
   - Чтоб доить, сперва ожеребиться кобыла должна!
   - За этим дело не станет..., - улыбнулся я. Отношения с пленницей, хоть с трудом, но налаживались.
   - Куда мы едем?
   - Сама не видишь? Туда, - махнул я рукой перед собой. Девушка же рукой махнуть или нос себе почесать, ежели появится такое желание не могла. Хотя она и сидела с комфортом в седле, а не лежала связанной поперек седла, как я вначале планировал, но управлять конём не могла, её лошадь плелась на привязи, а руки у девушки были связаны вместе и прихвачены к луке седла.
   - А что там, знаешь?
   - Моншакты.
   Да, я не придумал ничего другого, как отвезти пленницу в урочище Моншакты к берегам белого озера, по-местному Ак-Куль. В зеркале чистого Белого озера с одной стороны отражалась желтая каменистая степь, зато с другой стороны отражались березы, сосны и клены. Там был лес. Не глухая тайга, как в Московии, а вполне такой смешанный лес, редкими клочками разросшийся по степи, словно борода у попа пьянчужки, которому в корчме шутники её клочками выстригли, пока он спал. И хоть густым тот лес не назовёшь, но какое-то время там можно поиграть в казаков-разбойников с преследователями. Да и в лесу я всегда чувствовал себя более уверенно, чем в дикой и пустой степи, где спрятаться всегда проблема.
   Ближе к вечеру, когда на пути стали попадаться первые небольшие околки, на горизонте появилась легкая черная тучка, которую без труда рассеивал ветер. Но не тучка это была, однозначно. Повёл носом, и хоть запаха не учуял, но мог поклясться, что это не шашлык кто-то жарит, и не баню топит, это лес горит. И вот не верилось мне не смотря на знойное и засушливое лето, что лес сам загорелся. И тот, кто его подпалил сразу и категорически не нравился, поскольку он мог быть ещё там. Что делать? Спрятать Сауле в ближайшем лесочке и разведать кто там, и что там? По инерции я заехал в лес, тут же был атакован тучей изголодавшихся комаров. Твою мать! Чистой воды разбойники! Не кормят их тут совсем? Оставить девку здесь со связанными руками, через пару часов загрызут кровопийцы до смерти. Да и лошадь её может заржать, мало ли кто может случайно на неё наткнуться? И с собой брать нельзя. А вдруг там.... Связался я с девчонкой. Не даром говорят, баба с возу, самураю легче.
   - Тьфу! - сплюнул я комара попавшего в рот, и затем сказал, - Вот, что красавица... Поклянись мне могилой отца, что если я тебя развяжу, глупостей не наделаешь и будешь меня слушаться.
   - Ты что? Отец мой жив!
   - Вот и я говорю, что если меня не будешь слушаться, то отцу твоему не долго жить останется. Ты про меня слышала? Слов на ветер я не бросаю. И если сказал, что Дер... следопыту твоему только тебя отдам, значит ему, и никому больше. А сейчас там впереди могут быть враги, и я не хочу чтобы тебя случайно убили. Поэтому руки тебе развяжу, но поедим мы туда, куда я скажу. Фирштейн?
  
   ***
  
   Сколько прошло времени, и жив ли он, или мертв в этом странном пространстве, Дервиш уже не понимал. Поскольку проходило время, а ничего вокруг не менялось. От усталости его тянуло на сон, но он боялся, что уснув, неминуемо разобьётся, ведь контролировать своё падение и управлять силовыми полями, или что они такое на самом деле, не сможет. Но как Дервиш не крепился, а усталость взяла своё, и на грани сна и яви он вдруг увидел как из тумана соткались всадники, на грациозных, изящных скакунах, всадники в черных одеждах, в тюрбанах, с подоткнутым краем материи, что закрывало всё лицо и видны были только мрачно и кровожадно сверкающие глаза. Глаза, подернутые флёром безумия, и грозящие смертью. Или это только казалось, потому что не видны были их лица? И воображение дорисовало зловещение выражение лиц?
   О! Нет! Это не казалось, ибо у каждого из них в руке была сабля. И они размахивали хищными и легкими как перышко саблями, выкрикивая непонятные слова, грозя незримому врагу. Нет, не ему - Дервишу, поскольку взоры их и путь пролегал мимо, куда-то туда, в густой туман. Куда они и канули бесследно, через несколько мгновений. А сон у Дервиша как рукой сняло. Что это? Откуда и куда? Такие же бедолаги, как и сам Дервиш, попавшие в провал реальностей волей случая? Но это были не степняки, не джунгары, и вообще не монголоиды, а явно арабы или какие-то племена с ближнего Востока. Неужто провал разросся и захватил уже полмира? Чувство вины, начало глодать Дервиша, за свою беспомощность и никчемность. Провалить такое простое задание, всего-то и нужно было узнать у местного населения о районе аномалии, проникнуть туда, забрать артефакт, активировать, и вернуться домой. Домой. А что такое его дом? Временное место обитание их временного братства? Конкретный исторический период? В общем-то да. Но ему там было скучно. Ведь в истории столько всего неизученного, столько интересного. А они топтались на одном месте. Правда не по своему желанию, а из необходимости. Но всё-таки, топтались. Дервиш же всегда боялся, не смотря на кажущуюся бесконечность жизни и практическую бессмертность, боялся того, что не хватит этой самой жизни всё изучить и понять. Дойти до времён князя Владимира, посмотреть на строителей Аркаима, увидеть как строился Родосский колос, и высекался великий Сфинкс. Ему казалось, что с познанием полной, настоящей истории мира, он сможет постичь смысл человеческого существования, и понять куда же мы идём? И зачем? Ему хотелось выкрикнуть вслед за прокуратором Иудеи: Что есть Истина! И он чувствовал, что на этот вопрос только время может дать ответ. Ему хотелось купаться в океане времени, как дельфину. Нырять и нырять, но так не получалось. Ведь каждый период, каждое погружение в отдельный временной промежуток, требовало затем времени на осмысление полученной информации. И порою Дервишу начинало казаться, что вот-вот, ещё чуть-чуть, и он поймёт, нечто важное, объясняющее всё происходящее. Что не напрасны, эта кровь, грязь, испражнения в которых купается человечество на протяжении сотен веков и тысячелетий, что это всего лишь околоплодный воды, из которых должен выйти человек будущего. Вылупится как из кокона, переродится из гадкого утёнка, и наконец стать тем, кем ему предначертано стать. Но окунаясь опять в кровь и грязь, в эту бесконечную череду братоубийственных войн, Дервиш чувствовал, как его охватывает отчаяние, и он теряет надежду на лучшее, и смысл ускользает от его понимания. Как ускользнули эти, только что появившиеся из ниоткуда бедуины.
  
   ***
  
   Уж не знаю, что это такое было, но пучок проводов со сплавленной изоляцией явно намекал, что сей организм раньше не бегал, и не мычал, и даже не кукарекал. Холодно поблескивающие металлом расплавленные обломки, были видимо недавно частями некого механизма или летального аппарата. Вон как их разбросало! И именно из этих расплавленных осколков и начался пожар. Спешившись я подошел к обломку размером с мини автомобиль. И что это было? Если бы я был писателем фантастом, то сел бы сейчас на пенёк, закурил трубочку с ядреным табачком и сочинил:
   "Из далекой, далекой галактики, что на самом краю вселенной летел корабль, с последними выжившими представителями древней расы мудрых опоссумов. На последнем литре бензина (или чем там у них корабль питался?) они дотянули до подходящей для жизни планеты, и тут попали в систему ПРО кыпчаков, которые не знали, что мудрые опоссумы самые мудрые во вселенной и сперепугу шарахнули по бедному кораблю стрелой с термоядерным наконечником. Тут и сказочки конец".
   Но я, к слову сказать не фантаст, и специалистом по космической техники не являюсь, и вообще специалистом по всякого рода технике. Чтобы вот так вот сходу исследовать фрагмент и определить, что это было и как работало. Отнюдь. Полез я в кишки устройства с единственной целью, понять чьё это и откуда. Как спросите вы? Да очень просто. Всякие детали люди любят маркировать и обозначать разными малопонятными буквами с цифрами, иногда дополняя другими мелкими надписями типа : made in China. Чтобы всякому несведущему человеку было понятно, как к этой вещи относится.
   Здрасти мордасти! - выдохнул я, потерев пальцем закопченную деталь, и обнаружив под ней иероглифические знаки. Словно кто кисточкой запятых наставил. Опять шумерская клинопись! Вот сыны Адама, и неймется же им! Танк не вернулся, так они теперь какой-то вертолёт отправили! И что с ним случилось? Сам навернулся, или помог кто?
   Вопрос конечно праздный. Никто стрелой его сбить не мог. Однако!
   - Ты долго будешь тут копоть нюхать? Тут дышать нечем, а ты ходишь по пожарищу! - заявил недовольный голос за спиной. И заявлено это было с такой интонацией, словно это я у неё в плену, а не наоборот.
   - Пригнись! - крикнул я, и девчонка успела среагировать. Стрела свистнула, проскользнув по согнутой спине промеж лопаток Сауле и впилась в конскую гриву. Лошадь, не ожидавшая такого сюрприза наподдала задними копытами и рванула с места не разбирая дороги, и проламывая подлесок пронеслась мимо меня. Матильда выпучив глаза без приглашения устремилась следом, унося на себе моё оружие.
   - Твоего отца! - выругался я, и ,выхватив аигути, побежал зигзагами в том направлении откуда прилетела стрела. И стрелы, летящие навстречу, запели однообразными злыми голосами. Мимо! Мимо! Ах! Вот вы где! А вот хвататься за палицы поздно! А за копьё вообще не разумно. Тут ветки кругом, где же тут размахнуться? Пропускаю удар тяжелой палицы мимо себя, тычок вытянутой рукой в шею, кувырок, отталкиваюсь от ствола смолистой сосны, чтобы наступить на копьё. Ой! А ты дружок его выпустить из рук не успел? Пальчики тебе прищемил? Потерпи! Будет больно. И этот готов. Третий как всегда бъёт в спину. Никакого рыцарского благородства, и понятий. Ну, тогда не обессудь. Удар локтем в нос, тебя не особо огорчит? Ничего! Кровавые сопли мозги прочищают. Убивать тебя пока не будем, потолковать нужно. Завернув паршивцу руки за спину, я прижал их коленями и с комфортом уселся на спину пленника, пока он кровавым носом орошал землю.
   - И так, господин иносранец, или как тебя лучше называть? Адамит? Рассказывать об интимной жизни вашего императора мне не нужно, а вот о своих планах, и задании будь добр, поведай!
   - Ты кто такой! - спросил пленник, и в голосе его было столько удивления, что мне захотелось ему ответить. Но я сам себя одернул.
   - Вопросы задаю я, и если не хочешь перед смертью помучится. Отвечай!
  
   ***
   Скорее всего Дервиш все-таки впал в дремотное состояние, иначе он бы не пропустил тот момент, когда падение прекратилось, и туман под ногами преобразовался в болотную жижу.
   - Чмок! Чмок! - ноги с противным чмоканием и хлюпаньем приходилось выдирать из болотной жижи. Было такое ощущение, что болото это живой организм, который всё старается втянуть в себя, методом всасывания. Втянуть в себя, и медленно переваривать лакомую плоть, смакуя годами. Дервиш брезгливо вытянул ногу из жижи и поморщился от запаха сероводорода идущего от воды. Это только звучит химически беспристрастно сероводород, а на самом деле воняет тухлыми яйцами. Плохо. Сил нет, усталость обняла за плечи и давит к земле. Но упасть сейчас, это значит захлебнуться и умереть. Смерть? Своей смерти он не боялся, потому как умирал не раз, но такой вот... утонуть в черной грязи, не хотелось. Дервиш неожиданно вспомнил как в конце XX века однажды участвовал в раскопках под Новгородом поселения одиннадцатого века. Поселение граничило с болотом, а точнее было полузатоплено. Когда часть воды откачали, был обнаружен конкистадор времен Колумба. Одеяние и латы (кираса, шлем, шпага), и все мелкие детали безоговорочно указывало на его происхождение. Но этого не могло быть, потому что быть не могло. Что потерял испанец под Новгородом? С Америкой перепутал? И хотя Дервиш категорически возражал, но начальник экспедиции в отчетах обозначил находку, как средневекового рыцаря польского происхождения. Ведь это был единственный вариант, чтобы не поднимать шум, и не стать посмешищем в научных кругах.
   - Чёрт! - зло крикнул Дервиш, вытаскивая из топкого ила, глубоко засевшую ногу. Вспомнил он про странного утопленника, не потому, что тот был артефактом в Новгородских лесах, а потому, что покойный не разложился полностью, из-за отсутствия кислорода в болоте, а замылился. Описывать как он при этом выглядел, дело не благодарное. Можно сказать вкратце - погано он выглядел, потому, что каждого, кто имел счастье его лицезреть, тут же душил рвотный спазм. И Дервиш прекрасно сознавал, что если он через полчаса не выйдет на сухой участок, где отдохнуть и поспать, то будет выглядеть так же, как тот конкистадор.
   Но сделав всего пару шагов, вдруг ощутил под ногами твёрдую почву. Как он приближение островка мог не заметить? Непонятно. Хотя стоял такой густой туман (или не туман вовсе) что за плотной, буквально ватной пеленой тумана, было видно не дальше вытянутой руки. И вот, миг, и под ногами земля. Рыхлая, сочащаяся от избытка влаги, но земля, на которой можно без опаски стоять и даже лежать.
   Дервиш рухнул на спину, как подкошенный и с наслаждением растянулся на земле. И практически сразу провалился в небытиё. Сон пришел как спасение от усталости.
  
   ***
  
   - Что ты возишься? Убей его, и поехали отсюда. Эти гады мне лошадь покалечили!
   Добрая девушка Сауле, ничего не скажешь. Начинаю понимать, почему её родной отец побаивался. В принципе она была права, засланец сказал всё, что знал, и в дальнейших его услугах мы не нуждались. Однако, я призадумался. Показания шпиона адамитов больше запутывали дело, чем проясняли. Так, из его показаний следовало, что при открытии этой реальности из-за образовавшегося разрыва появилась возможность их стороны попасть в наше измерение в другое время, в частности в прошлое. И они собирались использовать своё преимущество в развитии и техническую оснащенность попросту захватить наш мир, уничтожив коренных жителей под корень. Поэтому практически сразу был выслан десантный бот с целью захвата и удержания ближайших земель под контролем. В состав десанта входили разведчики замаскированные под аборигенов, которых успели высадить с геликоптёра. После чего транспорт взлетел и скоропостижно взорвался вместе со всем десантом. Мне этот момент понравился. Проблем меньше. Но тут же слов разведчика, выяснилось, что никакой робот-вездеход они (адамиты) не высылали. И у меня складывалось впечатление, что он говорит правду. Непонятно. И это первое, что я взял на заметку.
   Он клялся и божился, что перед решением послать десант, в эту реальность были посланы только "рыбьи глаза" ( что это такое не знаю, но догадываюсь, что какие-то миниатюрные видеокамеры трансляторы), которые и насобирали достаточно информации. Достаточно для того, чтобы разведчикам одеться как местные, выглядеть как местные, и говорить на местном языке. Даже оружие им выдали не вызывающее подозрение. Для чего вообще разведчиков в таком виде посылать непонятно? Зачем они нужны? Если сыны Адама, тут геноцид собирались устроить? Непонятно N2.
   И тут же непонятно N3 - Провал по моим подсчетам существует чуть больше месяца, и они успели подготовить разведчиков за столь короткий срок? Правда подготовили плохо, поскольку я их расшифровал за пять минут. И это не потому, что они плохо стреляли с луков, или были неважные бойцы. Бойцы они были нормальные для своего уровня. И одеты были как надо, и внешность была подходящая, и говорил мой пленный "язык" достаточно хорошо. И шпион искренне недоумевал как я его раскусил так быстро? А вы не догадываетесь?
   Хорошо. Скажу. Каждый человек имеет свой запах. И запах этот зависит от образа жизни. Если мужик скитается по степи на коне, ночует у костра, питается вареным курдючным жиром, пьёт кумыс, то и пахнуть он будет соответственно. Или другой к примеру будет жить оседлой жизнью, питаться квашенной копустой, а в зимний период держать скот в доме, дабы не померз и волки не сгрызли, и будет от другого человека и запах другой. А эти гаврики пахли машинным маслом и выхлопными газами, и одежда на них как вчера пошита. Какой идиот поверит, что они местные? Только такой же идиот, как они сами.
   -Так - так, что-то я ещё хотел спросить, да это ты знать не можешь... Пожалуй и всё на этом, - произнёс я, задумчиво рассматривая остриё кинжала. Бедный мой несчастный танто, столько раз его приходилось править, что ещё сотню лет он, пожалуй, не переживёт.
   - Не убивай меня господин! Мой много знает, даже то, что знает не все! - совершенно по-заячьи заверещал пленный, путая местоимения. - Ты не спросил главное! Наша цель как разведчиков!
   - Да? Тогда, считай, спросил. И какая у вас была цель кроме выяснения мест наибольшего скопления аборигенов?
   - Где они пасут скот мы и так знаем. Рыбий глаз. Достаточно. А ты правда меня не убьёшь?
   - Правда, - равнодушно ответил я, стараясь не показать, своей заинтересованности.
   - Не обманешь?
   - Не веришь? Можешь не говорить, простимся без истерик. Помолись и приступим.
   Остриё аигути коснулось горла пленника.
   - Верю! Слушай! Нас послали узнать у местных о камне. Этот камень известен у нас как "капля желания" последнее неисполненное желание Господа!
   - А с чего вы решили искать в нашей реальности? Да ещё именно здесь? - фыркнул я. Религиозные артефакты адамитов, да и прочих фанатиков всех мастей меня мало интересовали.
   - А потому....
   ***
  
   Сон, приснившийся Дервишу был необычайно ярок, и не похож на другие сны. Нет, конечно, разумеется ему иногда снились сны, где он снова и снова переживал какие-то события происходящие в его жизни. И по большей части их редко можно было назвать радостными. Смерть своя, и знакомых ему людей, смерть являющаяся в разных ипостасях, от ран, огня, воды, зимней стужи, от руки врага и от топора палача. Смерть разная, но с неизменным оскалом голого черепа, с черными провалами глазниц, казалось заглядывающими из самой бездны. Но нет, на этот раз смерти не было. Был цветущий луг, широкий с густой и сочной травой, по пояс. И Дервиш шёл по этому лугу, касался травы ладонями, и даже, кажется, вдыхал свежий запах. Дышал и не мог надышаться, нарадоваться буйству жизни и ароматов, царящих на лугу. И вдруг что-то сказало ему, что это не просто луг, заканчивающийся у реки. Это мир, эта жизнь, какой она должна быть у людей. Если каждому из них будет достаточно солнца - доброты и тепла, достаточно влаги - любви к этому миру. Если не будут их грызть саранча - жадность и скупость, не будут точить черви - зависть и подлость, не будет поедать скот - эпидемии и болезни, и не будет косить война, то человечество расцветет, как трава весной в степи. Но как? Как сделать так, чтобы всем было хорошо? Чтобы один, не отнимал у другого? Не жил за счет другого? Как перебороть жадность? Ведь сколько людям не дай, им все равно будет мало? И сильный заберет у слабого? А если все будут сильные? Так они будут воевать, пока не уничтожат друг друга. Лишить их жажды большего и соперничества? Но это уже было... Заноза в сердце Дервиша зашевелилась, и он опять вспомнил судьбу несчастной деревни, где они ставили эксперимент с идеальными людьми лишенными пороков, и чем это всё закончилось. Не могут идеальные люди выжить в порочном мире, и совершенно недопустимо было провести глобальные эксперименты над человечеством, как предлагал Очкарик. Ведь тогда неизвестно чем это могло для человечества закончиться. Да, вполне вероятно, что воины бы прекратились. Все жили бы довольствуясь тем, что есть. Трудясь и совершенствуясь в меру своих сил и способностей. Но как верно подметил Ронин, если убрать агрессию и дух соперничества - человечество станет сообществом амёб. Любая внешняя агрессия, и земляне исчезнут как вид, или превратятся в послушных рабов. К тому же, как оказалось, среди подопытных на протяжении двухсот лет не родился ни один изобретатель, ни один потомок подопытных не произвел ничего, чтобы как-то облегчить свой труд. Прогресс в этой деревне остановился. И если бы они не были уничтожены, не выдержав реалий этого мира, то вполне вероятно и через тысячи лет точно так же рубили бы срубы, и пахали землю запрягая лошадь. Кто знает, может в простой и тяжелой жизни они и обрели бы своё счастье. Но правильно ли это?
   Мир велик. И не познавать всю сложность мира, не знать законов его образующих, это всё равно, что жить слепцом и отказываться прозреть.
  
   ***
   И тут чужеземца прорвало, и он спотыкаясь и перескакивая с одного на другое поведал мне один из апокрифов их веры. Из коего следовало, что когда Господь создал Землю, Небо, Воду и кучу различных тварей, включая приматов, у него осталось немного невысказанного, некое желание, которое он воплотил в небольшой камень в форме сердце. "Заначка бога" попала в руки недостойных, их всех адамиты уничтожили, но те перед гибелью спасли своих детей, отправив их при помощи камня в другую реальность. Занятно, подумал я, но где обоснование этой гипотезы? Вот как-то не верилось мне, что технически развитая цивилизация, осуществляющая проколы в реальностях и бессовестно ворующая ресурсы других миров, до сих пор верит в ветхозаветную хренотень. И я прямо это и высказал. На что пленник мне ответил, что есть несколько точных признаков наличия артефакта в этой реальности. Тут мой рассказчик сбился и начал косноязычно объяснять некоторые физические законы, которые артефакт нарушает, и не мудрено (это я про косноязычие, ведь многих понятий и научных терминов в языке кыпчаков той поры просто не существовало). Но если объяснять на пальцах, то ученые адамитов объясняли то, что прокол в реальностях не затягивается, а расширяется именно наличием артефакта в месте прокола. Они установили, какими физическими свойствами он обладает, и что его силовое поле входит в резонанс с энергией прокола. В месте разрыва нарушаются причинно-следственные связи, которые выражаются в том, что вариантов развития событий становится бесчисленное множество, реальность разбивается на несколько ветвей, и это зафиксировали приборы.
   Ага! Об этом мы тоже догадались. Очкарик сходу выдвинул гипотезу о нахождении чужеродного предмета, который и не даёт пространственной ткани затянуться. И зачем тут легендарный артефакт приплетать?
   На что продвинутый в науке шпион мне резонно заметил, что так бы оно так, но это не объясняет - ветвление реальности. Дело в том, когда Бог создал время, он создал его достаточно. А вот количество реальностей является величиной постоянной. По крайней мере, адамиты если и не исследовали их все, то все сосчитали.
   Интересно и сколько же их? Разведчик скромно промолчал, скрывая свою некомпетентность. Зато, то, что делается в этой реальности не происходит ни в одной другой, затронутой разрывом. А именно эта реальность ветвится. Ветвится, как куст или дерево. И такое возможно лишь при наличии частички праматерии, из которой зародилась вселенная, и обладает свойствами материи и антиматерии одновременно, имея вектор направления и в прошлое, и в будущее.
   Странно это как-то, и путано. Я покрутил услышанное в голове, и не мог понять. Камень, он и есть камень. Если он существует сейчас, то был и сто лет назад, и наверняка будет и через сто лет в будущем. Что ему сделается? Если на наковальню не класть, а скажем гнетом в кадушке с грибочками использовать.
   - И что из этого? - спросил я, - Станет реальностей несколько больше? Боитесь, что пересчитывать придется?
   - Дело не в этом..., - вздохнул адамит, - Дело в том, что расслаиваясь в геометрической прогрессии реальность, достигнув пика, пойдет в обратном направлении. Приставьте к вершине дерева зеркало, что получится? Раскинутые тонкие ветки, перейдут в такие же тонкие, затем в толстые, толстые устремятся к стволу, а ствол уйдёт в землю. То есть стремиться к точке. А это значит через какое-то время реальность схлопнется. Как это отразится на всех соседних, ещё не просчитано... Все объекты находящиеся в этой реальности ветвятся так же. О существовании своих клонов-двойников в соседних ветках реальности люди конечно не догадываются. Время в слоях течет по-разному, поскольку какая-то ветвь короче, какая-то длиннее. Где-то человек уже что-то совершил, где-то ещё и не собирается. Когда клон в соседнем слое гибнет, то его знания передаются другим клонам. И человек начинает думать, что уже пережил будущее и научился предвидеть последствия поступка, и может перемещаться во времени....
   - Кто ты такой? - спросил я, переворачивая шпиона на спину, чтобы посмотреть в его глаза.
   ***
   - Эй! Кто ты такой! - произнес некто, и подкрепил свой вопрос тычком в бок Дервиша. Судя по болезненному тычку, ткнули чем-то тупым твердым, скорее всего палкой. И это не удивительно, кто его знает как отреагирует спящий, когда его будят, может и кинуться на обидчика? Дервиш за свою долгую жизнь не раз встречал людей, которые побудку воспринимали как обиду, и могли будящему въехать в ухо от всей души. Тем более, вот как сейчас, когда тебя будят на иностранном языке, вполне можно предположить худшее, что не разбудить, а убить спящего пытаются. Ведь вопрос был задан на испанском языке. Испанском? Какого лешего тут испанец? - подумал Дервиш не то, что открыв, а распахнув глаза от удивления.
   Перед ним стоял рыцарь во всей красе, точнее кирасе, изрядно поцарапанной и с парой ощутимых вмятин на груди ( не кулаком били, определил следопыт, а скорее палицей или обухом топора). Кирасу помимо вмятин и царапин, украшала болотная тина на загнутых кверху пластинах предплечья. Тина была и на островерхом шлеме, и на некогда длинном, но сейчас оборванном плаще. А судя по мокрым и расползшимся ботфортам на ногах, рыцарь неоднократно пытался утонуть, но его попытки успехом не увенчались. Пока. Обозрев колоритную фигуру идальго, Дервиш и сам не знал как у него нечаянно вырвалось:
   - Едрит! Мадрид!
   - Туземец?! Откуда ты знаешь про Мадрид?! - удивился идальго.
   - Я то? Я может и туземец, только знаю Мадрид давно и объяснять это долго..., - подумав, ответил Дервиш. Странно то, что испанца не удивило, что туземец говорит с ним по-испански, а удивило лишь знание столицы.
   - Э-э-э.... неважно, - скривился испанец, и от его гримасы словно тень по лицу пробежала, и он грозно сказал - Ты должен вывести меня из болота к вашей деревне. К жилью. Ты понял?
   После этих слов идальго приосанился и оперся левой рукой на эфес меча, или шпаги. Намекая, что за ним сила. Поскольку в правой руке так и держал плохо обтесанную березовую ветку, видимо ей он и тыкал в спящего. "Для шпаги ножны несколько широки" - подумал следопыт. Но меч ли это ? В оружии Дервиш разбирался слабо.
   - Я бы и сам хотел отсюда куда-нибудь выбраться.
   - Так, что стоишь? Веди!
   - Куда?
   Дервиш вопросительно развел руками. Стоящий плотной стеной туман так и не рассеялся.
   - Туда откуда пришел.
   - Хэх! Не знаю насколько это возможно при нынешних обстоятельствах, - улыбнулся Дервиш. Происходящее его несколько забавляло, поскольку ему явно пытались навязать роль Сусанина, а чем закончится поход по болоту, он представлял. Явление же испанца, мумию, которого он недавно вспоминал, наводило на мысль, что происходящее ему снится. Тем более, что мокрую фигуру в латах обвивал туман, и в то, что перед ним действительно живой человек верилось с трудом.
   - Тогда давай еду. У тебя есть еда? Пища? - заинтересовался идальго.
   - Нет. Еды нет. И я понятия не имею где мы сейчас находимся. А ты знаешь в какой стране сейчас? Думаешь в новой Индии? - с интересом спросил Дервиш. Если это сон, почему бы и не поговорить с привидением? И не узнать, что ему понадобилось в русских болотах?
   - Не морочь мне голову! Мы в Тмутаракани.
  
   ***
  
   -Я не только разведчик, я магистр ордена "Каменщиков" ....
   Вот причуды реальностей! - подумалось мне, у нас "вольные каменщики", более известные как масоны, там каменщики. Впрочем ничего удивительного, камень - он и в Африке камень, основной строительный материал. А работа зодчих иногда обожествлялась.
   - Дай угадаю, того ордена, что ищет божественный камень?
   - Да.
   - И ты знаешь где искать?
   - Для этого и отправили разведчиков....
   - Удачи в поисках! - ответил я, поднимаясь с тела.
   Магистр ордена закрутил головой, словно не веря, что она ещё на шее. А я развернулся и пошёл к Матильде, на которой прочно сидела девчонка. Её лошадь после недолгих мучений пала, и Сауле нашла меня уже верхом на моей Матильде. Не знаю как там Буцефал не унёс двоих, а моей лошадке придется некоторое время двоих повозить, пока я не найду ещё какого-нибудь транспорта.
   - Постой! - окликнул меня бывший военнопленный. - А как же я?
   - Я оставил тебя в живых, разве этого мало? - бросил я в ответ, не оборачиваясь.
   - Я... я не смогу один..., - растерялся адамит, - камень можно найти, но для проведения ритуала нужно трое...
   Хм. Давняя традиция соображать на троих, коснулась и соседней реальности.
   - А я здесь причем?
   - А разве у нас не одна цель? Остановить разрыв и разрушения ткани мироздания? Я помогу тебе найти среди миллиарда камней именно тот единственный, а ты поможешь мне найти место? Я нужен тебе! Без меня ты не справишься!
   - Место я знаю и без тебя, а найти камень похожий на сердце не так уж и сложно. Так, что ты мне не нужен, - ответил я, а сам подумал: " И как такого взяли в разведку?"
   - Постой! Я не всё сказал!
   - Что ещё?
   - Ты знаешь... ты уже перемещался по веткам реальности, не отрицай ...,- адамит нервно сглотнул, отчего острый кадык дернулся, - Так вот... каждый двойник в ветках воспринимает себя за настоящего и единственного, пока не погибнет тот, отражением которого они являются. Тогда по понятной причине гибнут все. Ты уверен, что ты это ты? А не двойник?
   - И что? Ты это можешь как-то предотвратить?
   - Нет. Есть лишь одно средство, найти последнее не высказанное желание Господа. Оно всё может, в том числе и отражение сделать человеком...
   - Это всего лишь ваши домыслы, - отмахнулся я от религиозной чуши. Воткнув ногу в стремя, я дожидался пока Саулешка переберется на круп позади седла, - Счастливо оставаться.
   - Не бросай меня! - в отчаянии крикнул адамит, - Возьми меня с собой Ронин
   - Как? Как ты меня назвал???
   - Ронин.
   Представьте на миг глаза верблюда, страдающего запором....Представили? Вот у меня были такие же. В этом времени и месте под этим именем меня мог знать только Дервиш, остальным я не представлялся.
   ***
  
   - Занятно, - произнес через некоторое время Дервиш, выслушав рассказ испанца. Испанец хоть и не был особо откровенным, но время проведенное в одиночестве на болотах, и отсутствие собеседника, сказывалось. Тем более, что в этих местах туземца, способного сносно хоть и со странным акцентом говорить на испанском, он не встречал. Да и делать среди болота было нечего, если не считать того, что они некоторое время провели в поисках французского деликатеса. Есть и тому, и другому хотелось неимоверно, а в болотном меню, кроме квакающего мяса, ничего крупнее не попадалось. Противно, но голод и инстинкт самосохранения сделали своё дело. Впрочем, как оказалось заморскому гостю было не привыкать. Где? Как? С какой целью оказался в этих местах испанец, внятного ответа не давал, и вообще от объяснений воздерживался. С его слов можно было косвенно догадаться, что прибыл в эти земли он не один, а с товарищами, кои в этих болотах и канули. Корабль, на котором они приплыли по холодному морю остался у негостеприимных угров. Кого чужеземец именовал уграми было так же не ясно. То ли финнов, то ли какие-то прибалтийские народы. Ведь холодное море на проверку могло оказаться как Балтийским, так и Белым морем. Понятно было одно - испанцы здесь что-то искали, и это что-то было весьма ценным, гораздо более ценным чем золото, что они возили из новых земель. Но стоило им прийти в эти земли, вернее болота, как они попали в туман, и туман сожрал их.
   Одного за другим. Найти дорогу назад и вернуться они не смогли, а лишь кружили и кружили по болоту в этом ужасном густом тумане, который никак не хотел рассеиваться. Они засыпали и просыпались, а туман все стоял. Они шли и падали, и не всегда могли подняться, и тонули. Сил не было. Продовольствие кончилось очень давно, а ничего крупнее лягушки в болоте не нашлось. Развести костер было не из чего, поскольку как они не старалась а попадали на одни и те же мелкие островки, и все деревца были уже сломаны и сожжены ещё в первую неделю скитаний. А может и не неделю, а месяц? Без смены дня и ночи отмерять время было нечем.
   Это было весьма странным, и Дервиш склонялся к тому, что болото это не просто болото а некая пространственно-временная аномалия возникшая на месте разрыва реальностей. Только вот беда - расстояние от Новгорода до диких степей было огромное, и как могло оказаться что аномалия разрослась до таких размеров? И время... Время не совпадало. Если аномалия в степи возникла в X веке, то испанец пропавший под Новгородом родился никак не ранее XVI века? Сложно это всё...
   Сырость, туман, вроде и не холодно, но зябко. Плотнее укутавшись в дырявый ватный халат Дервиш призадумался и уснул. Тем более, что его сотоварищ, устав от разговоров, уже вовсю оглашал окрестные болота молодецким храпом. Хотя, дремотное состояние в которое впал следопыт настоящим сном назвать нельзя, как бы легкое дремотное состояние, при котором он отчетливо слышит, что происходит вокруг. А вокруг ничего не менялось. Вилась мошка. Пискляво пели комары. Квакали лягушки. Иной раз доносился всплеск, словно рыба сыграла. Но это скорее всего была болотная крыса, или какая-нибудь птица. Прошло время и ничего не происходило. Только испанец храпеть перестал. Затем он завозился. Встал и стал что-то делать, шепча какую-то молитву на латыни.
   - Ин домини порте, ин номине патрик...
   Шептал тихо, слов было не разобрать, но что-то подобное... Шептал долго. Просил наверное Господа вывести его из этого болота, и избавить от козней дьявольских. И под это вот бессвязное бормотание, Дервиш почувствовал, что проваливается в настоящий глубокий сон, когда молящийся вдруг издал удивленный возглас. А через мгновение набросился на спящего туземца, буквально схватив его за грудки.
   - Отдай! Он у тебя! Я знаю это! Отдай!
   - Что?
   - Piedra filosofal! Piedra filosofal!* А может ты знаешь его,как lapis philosophorum?
   - Откуда? О чём ты говоришь? - изумлению Дервиша не было предела, кажется бедолага конкистадор совсем свихнулся.
   - Не лги! Мне точно указало на тебя!
   Дервиш только сейчас бросил взгляд в сторону и заметил странное сооружение, которое собрал испанец пока Дервиш спал. Сооружение состояло из двух тонких латунных чашечек, подвешенных на тускло блестящей цепочке желтого цвета. Цепочка крепилась к тонкой веточке на кусте. И ветка прогнулась под непосильным грузом. В целом конструкция здорово напоминала весы Фемиды, именно с такими её всегда изображают. На чаши самодельных весов лежали какие-то мелкие фигурки, носящие без сомнения культовое значение, но не они привлекли внимание Дервиша, а небольшая стрела, сантиметров десять длиной, выточенная из кости какого-то животного. Эта стрела не лежала на чашах, она буквально висела в воздухе между чашами и её наконечник как стрелка компаса указывал сейчас в сторону лежащего на земле Дервиша.
  
   ***
   Нет, я совершенно не помнил этого азиата с приплюснутым носом и мешками под узкими глазами, как у пожилого японца на следующий день после передозировки сакэ. А вот адамит помнил меня и нашу встречу в соседней ветке реальностей. Только вот я не особо верил тому, что мой клон-двойник такой разговорчивый. С чего бы это он поведал вражескому шпиону свое прозвище? Как-то это не вязалось с моей натурой. И ещё кое-что не вязалось. Десант вооруженный до зубов в бронекостюмах, и ряженные под местных разведчики. И странный взрыв десантного транспорта сразу после взлёта. Да и откуда он мог взлететь? Поляна, на которой валялось большинство крупных фрагментов была слишком маленькая. МИ-6 там к примеру сесть бы не смог. Что-то тут было здорово не так. Как говорят в таких случаях? Э-э-э-э... как бы это сказать поприличней, но именно этим органом, на который ищут приключения, и которым обычно ощущают лишь пинки, я чуял подвох. И поэтому смотря ему прямо в глаза спросил:
   - А скажи мне друг ситный, зачем вы своих друзей подбили?
   Адамит моргнул.
   - Я же говорил, я не знаю почему бот взорвался...
   - А не потому ли, что вы всадили ему крупный снаряд в брюхо? Там на фрагменте - я кивнул в сторону поляны - есть большое отверстие. И я уверен, что где-то примерно вон в тех кустах найду инструмент, из которого был сделан выстрел, - и я кивнул в сторону зарослей шиповника, на которую шпион покосился, когда я сказал про выстрел. Я конечно блефовал, никакого фрагмента с отверстием от снаряда я не видел, и совершенно не был уверен, что в соседних кустах что-то валяется. Интуиция знаете ли, находит иногда меня. Но когда после моих слов адамит сник, и я понял, что попал в десятку.
   - Рассказывай, не стесняйся.... Только учти, вздумаешь врать, язык отрежу.
   За моей спиной фыркнули, и это была не лошадь. Сауле теряла терпение. И чего ей спрашивается? Словно на свидание опаздывает. Я же не обещал ей, что привезу на место, где в любовной истоме Дервиш преет? Нет, не говорил. Так чего нервничать? Дай-то бог, если он через три дня нас по следам отыщет. Понимаю, ещё кобыла нервничает и без устали себя хвостом по бокам охаживает (комары в этих лесах просто звери), но у тебя то дивчина две руки, сиди и обмахивайся веточкой.
   - Мы... мы не с десантом, разведчики ордена прибыли тайно... А у них было задание нас найти и уничтожить, - разродился адамит.
   - А сразу это было сказать нельзя?
   - Зачем вам такие детали?
   - Ага! Действительно! Лишнее. Так же как и ты в моих планах персонаж лишний. Согласен?
   Адамит энергично замотал головой.
   - Я помогу тебе, ты поможешь мне....
   - А зачем мне лжец? Человек, который врёт на каждом шагу, и десять минут назад пытался засунуть мне в спину чужеродный предмет несовместимый с моим организмом? А? Если только в качестве коня? Сауле, сгодится он тебе за скакуна? Если сгодится, отдавай мою лошадь, на нём поскачешь!
   За моей спиной послышался короткий смешок.
   - Ты не сделаешь то, что говоришь...
   - Ты хочешь поспорить?
   Шпион промолчал. А девчонка молчать не собиралась и разразилась гневной тирадой в наш адрес, в которой нелицеприятно отозвалась о присутствующих особях мужского пола. Меж тем шпион вздохнул:
   - Понимаю, что ты не помнишь Ронин, я и сам плохо помню ту ветку, но я помню, что ты не только храбрый боец, но и благородный. Прости, что ударил в спину, но я не знал, что это ты. В другой ветке мы встретились значительно позднее и при других обстоятельствах.
   - Так может пора рассказать какие это обстоятельства, и как это я поведал тебе свое имя?
   Шпион замялся и наконец выдал:
   - Честно говоря, встретились мы не с тобой а с неким бродягой Дервишем, он разыскивал своего товарища по прозвищу Ронин. Просто я догадался, что это ты и есть....
   Час от часу не легче! Вот это уже похоже на правду. Дервиш мог по простоте душевной меня под этим прозвищем и разыскивать. И что мне с этим патологическим лгуном делать?
   ***
  
   Одним словом, коварный тип испанской наружности пытался придушить Дервиша поскольку тот якобы владеет философским камнем, похищенным у испанцев в VII веке. И основывался в своих притензиях идальго лишь на показаяниях мистического компаса. Но история эта началась задолго до текущих событий.
   По дошедшим до историков документам было доподлинно известно, что впервые упомянул о камне некий монах и алхимик Теофил Рогерус, живший на Севере Германии. Вернее не о самом камне, а о мягком испанском золоте изготовленном при помощи философского камня. Поскольку камень уже в то время был утерян, у испанцев возникло подозрение, что перекочевал сей артефакт именно в Германские земли. Но поиски его среди народов населявших север Европы успехов не дал. Пока философский камень не появился во владении каноника из Бридлингтона Джорджа Рипли в XV веке. Рипли долго водил за нос короля Эдуарда IV и даже сочинил тракта о камне известный, как "Книга о двенадцати врат", в которой в пространной и метафоричной форме был изложен способ приготовления чудодейственного эликсира, являющегося одновременно и панацеей от всех болезней и средством превращения любого металла в золото. Но поскольку король от этого трактата богаче не стал, и сам Рипли бессмертие не обрел, считалось это сочинение пустышкой, и обманом.
   Однако, некто Николас Фламель проживающий во Франции в XIV веке "... видел во сне ангелов, спускающихся ко мне, спящему в поле, по небесной лестнице. Они даровали мне книгу, в которой содержится ключ к Деланью...". Не придав этому сну значения, Фламель некоторое время спустя, покупает у незнакомца книгу, которая являлась своеобразной инструкцией к изготовлению философского камня. И прочитав её, пишет свою "Mutus Liber" (Немая книга), которая не содержит ни единого слова и полностью состоит из гравюр, отображающих различные степени создания эликсира. И судя по свидетельству очевидцев приобретает бессмертие, поскольку его встречали старцы, помнившие Николаса ещё детьми. И он был не единственный, кому повезло.
   Император Рудольф VIII внезапно и сказочно разбогател при жизни, и оставил после себя две тонны мягкого чистого золота. Откуда взялось такое количество, осталось неизвестным. Про философский камень, который к тому времени уже оброс слухами и легендами было тоже крайне малоизвестно. Кто-то упоминал его как смесь серы и ртути, кто-то утверждал, что это порошок красного цвета, наподобие толченого в ступке кирпича, другие утверждали, что тело философского камня эфирно, и находиться может только в герметично закрытой колбе. Так или иначе, но в существование его как действительно камня, уже никто не верил. Пока в XVI веке равин Исаак Мергель в паре с другим равином - Абрамом Генделем, не изготовили компас, указывающий на местонахождение философского камня. Компас был изготовлен из того самого золота, которое когда-то было получено при помощи lapis philosophorum. Далее, ими было вычислено примерное местонахождения искомого артефакта. Но не успели раввины порадоваться удачному изобретению, как попали в лапы святой инквизиции, и закончили свою жизнь на костре, под пытками рассказав всё, что знали. Святые отцы, посчитали, что без сомнения дьявольское золото может послужить божескому делу, и отправили тайную экспедицию на Север. Ведь именно там согласно расчетам последователей кабалы в Московской Татарии или Тмутаракани и находился артефакт. Экспедиция благополучно добравшись до Северных земель, сначла столкнулась с враждебными туземцами, а затем увязла в непроходимых болотах. Из всех участников вскоре остался только один Мигель Сантос, член ордена иезуитов и руководитель этой экспедиции. Выжить ему помогла недюжинная интуиция, буквально собачье чутьё на всякого рода опасность. Но зря он с Дервишем связался.
   Цепкие пальцы впились в горло лежащего на земле Дервиша. Блеск безумных черных глаз испанца буквально пронзил следопыта насквозь, но этого агрессору показалось мало и он оставив одну руку на горле Дервиша, второй выхватил стилет. Еще секунду и туземец был бы пришпилен к земле, как бабочка булавкой. Но следопыт не стал этого ждать а вырвался и бросился бежать по болоту. Под ногами часто зачавкала грязь. Туман тут же поглотил беглеца. Испанец бросившийся следом, через какое-то время потерял ориентир. Дервиш, сообразив, что преследователь ориентироваться в тумане может лишь на звук, пробежал и остановился, переводя дыхание. Испанец остановился тоже, вслушиваясь в ватный туман. Дервиш погрузившись в воду почти по грудь, постояв, почувствовал, что жадное болото начинает всасывать его вглубь, и поэтому стал потихоньку загребать руками стараясь без всплеска отплыть от сумасшедшего соседа подальше. Но тот словно почуяв, что добыча ускользает от него, вдруг внезапно сменил тон, и жалобным голосом закричал в туман:
   - Постой! Не уходи! Я не трону тебя! Вернись! Отдай мне камень и я не трону тебя! Слышишь?!
   Но Дервиш на такой дешевый трюк не купился, тем более, что никакого камня у него не было. А попробуй это докажи фанатику с кинжалом в руке? ? Но тут как на грех из под руки Дервиша выпрыгнула лыгушка.
   - Плюх!
   Всплеск был не громкий, но чуткое ухо испанца его уловило и он бросился на звук не разбирая дороги. Собственно дорог в болоте не было, но в азарте иезуит утратил былую осторожность и через пару шагов, ухнул в трясину, погрузившись в зловонную мутную воду по самое горло. А ещё через секунду почувствовал, что болото вцепилось в него мертвой хваткой. Он попытался вырваться из липких объятий и резко рванул вверх. Но поднявшись над поверхностью на двадцать сантиметров, погрузился вновь. Рывок. Ещё рывок! Зря не сбросил давно тяжелую кирасу.... И вот уже болотная жижа на уровне рта и подбирается к ноздрям.
   - Помоги! - вырвался отчаянный крик. Осознание того, что человек которому он только что угрожал смертью на помощь не придёт, горечью застыло в горле. Так глупо! Глупо быть в шаге от достигнутой цели и её не достигнуть. Раскаяние волной охватило разум испанца. Нет, чтобы выждать момент и спокойно без суеты овладеть камнем убив спящего туземца, а он поддавшись эмоциям всё потерял ...И заветную цель и кажется саму жизнь. И это последнее, что он подумал, когда трясина сомкнулась над его головой.
   - Бульк! Бульк! Бульк! - послышалось Дервишу.
   Он выбрался на относительно не глубокое место и всё стоял прислушиваясь к звукам и стараясь понять, где сейчас расположен островок, с которого он сбежал. О судьбе постигшей конкистадора ему всё было понятно. Можно притворяться, но отчаяние в голосе не подделать. Глупо-то как..., подумал Дервиш и покачал головой. Фанатиков он никогда не понимал. Его однако живо интересовало сейчас - то устройство, что собрал испанец. Было в нём что-то трансцендентное, за гранью понимания. Костяная стрелка висящая в воздухе опровергала все известные законы физики. И Дервишу было жутко любопытно разобраться с устройством, хотя он понимал, что разобраться знаний не хватит. А вот Очкарик от такого подарка придёт в неописуемый восторг и по всей видимости разберётся. В это, Дервиш верил.
   Выбравшись на островок, который он вскорости нашёл, следопыт для начала обошёл устройство вокруг. И отметил, что стрелка как привязанная неизменно указывала на него.
   - Может я сам и есть ляпис философорум? Вот уж бред...- хмыкнул Дервиш, скидывая с себя ватный халат чтобы выжать из него избыток влаги. Сырость организму противопоказана. И хоть избежать её и высушить мокрую одежду не было никакой возможности, но полусырая одежда все же лучше совсем мокрой. Сначала Дервиш отжал штаны, потом остатки рубахи и напоследок занялся халатом. От воды халат был тяжелым, а болотная жижа снаружи покрыла его скользкой жирной пленкой. Начав отжимать с рукавов и дойдя то истрепавшегося низа, Дервиш ощутил руками какой-то чужеродный предмет.
   За дырявую подкладку, в одну из секций стеганого халата, каким-то чудом закатился небольшой камешек размером с голубиное яйцо, формой похожий на маленькое сердечко. Странно. И как он мог туда закатиться? И главное, откуда? В болте камни не встречались, - подумал следопыт рассматривая камешек на ладони. И тут внимание его привлекла стрелка испанского приспособления. Дервиш по наитию вытянул руку с камушком в сторону и стрелка компаса повернулась следом, безошибочно указывая на руку, держащую камень.
  
  
   7.Глава. Шпион.
   "Во всяком деле необходимо предварительное знание" Ду Му (Сунь-цзы "Искусство войны")
  
   Незаметно и быстро стемнело в лесу. Березы хорошие деревья, но вот темнеет в березовых рощах рано. Выйдешь в степь, смотришь на закатное солнце, а в роще уже тревожный сумрак. Вопрос с пропитанием и ночлегом разрешился сам собой. Павшая от раны лошадь, и костерок из сушняка, в который я время от времени подкидывал зеленых веток, чтобы густой белесый дым разгонял комаров. Едкий дым иногда раздувало ветром во все стороны, так что выбрать подветренную сторону и сесть так, чтобы и дымом обдувало и не глотать его, давясь кашлем при этом, было проблематично. А ещё он иногда попадал в глаза, и резал их сотней невидимых лезвий, и слезы наворачивались. Но всё же лучше с дымом, чем выносить полчища голодных комаров. Блин! Хоть в степь беги от них спасаться.
   Однако я не думал в это время ни о комарах, ни о дыме, меня мало тревожило меня ворчание девчонки, и слова адамита давшие пищу и ставшие первопричиной моих размышлений остались давно позади. Мысли убежали далеко и вели ещё дальше со всеми сопутствующими выводами, что становилось страшно их додумывать, логически завершать. Ведь выходило нечто несусветное....
   Допустим, я погибал в той ветке, где наемник убивал хана в шатре, погибал дважды, пока не догадался просто не зайти в шатер и повернуть обратно. Значит веток реальности было 3. А может и больше, ведь существовала вероятность того, что я пробыл в шатре и никаких активных действий не предпринял, и следовательно ветка пошла дальше. Далее, при путешествии с бием и встрече с джунгарами я погибал в одной ветке 5 раз. При другой встрече 8 раз. 3-5-8 ...странно пляшут цифры. Если учесть ещё два эпизода, то получится: 1-2-3-5-8 Выстраивается последовательность Леонардо Пизанского, более известного как Фибоначчи. А что мы знаем о Фибоначчи? Родится он лет через 200 после сегодняшних событий, и на примере виртуальных кроликов расскажет занятную задачку, в которой, каждое последующее число равно сумме двух предшествующих. Помню в студенчестве мы шутили, что каждая последующая жена Фибоначчи вдвое толще предыдущей. И что? А ничего... По числам Леонардо можно выстроить ряд прямоугольников с соответствующими сторонами. И если по вершинам провести линию, то получится спираль Архимеда. В природе спираль Архимеда можно увидеть в строении подсолнуха, сосновой шике, в спиральной галактике. Очкарик как-то говорил, что всё в этом мире имеет аналогию, и соответственно схожесть строения обуславливается единым законом, который мы не знаем, но можем просмотреть математически в последовательности Фибоначчи. Получается ветки реальностей ветвятся согласно этому закону, и согласно этому же закону и заканчиваются. Как сказал адамит: Первым признаком сворачивания реальностей является гибель в ветках твоих клонов. Если ты ничего не можешь изменить и всё равно гибнешь, это не судьба, и не твоя беспомощность, просто ветка кончается.... Сколько я пережил? Сколько ещё веток? И я ли это, или всего лишь копия самого себя? И что есть реальности?
   Узнали о существовании параллельных реальностей мы не задолго до того, как вычислили пришельцев. Так, случилось, что в математической модели развития, которую мы на практике постоянно корректировали, возник некий фактор, сводящий наши попытки исправления на нет. Сначала Очкарик выявил фактор, Немезида провела анализ, а Дервиш высказался за внеземное происхождение. Мы не консервативные ученые ХХ века, поэтому на смех его не подняли, а выслушали и пришли к выводу, что выявление мотива преступления - закон универсальный. Ищи кому выгодно. В итоге обнаружили хорошо законспирированную систему выкачивающую с планеты природные ресурсы. И начали готовиться к полномасштабной акции по её ликвидации. Но поскольку людей нам явно не хватало, в работу были вовлечены несколько посторонних, в том числе и мой ученик Афганец. С первыми тремя я практически не общался, их вербовал Очкарик и он же их инструктировал. Собственно учить их было не нужно. Все они были профессионалами, и не все питали дружеские чувства к нашей стране, которую мы по привычке считали своей (поскольку хоть и родились в разный период, но на одной территории с одним многонациональным народом. Долго объяснять). Но тут случай особый. Очкарик выдернул их из реальности после смерти. Сложно объяснить. Не совсем покойники. Трупы нам ник чему. Но он извлек их до настоящей гибели, когда в мире они уже считались покойниками. А это знаете ли впечатляет, и нас спасённые посчитали если не полубогами, то некими высшими силами. А когда им объяснили, что необходимо ликвидировать пришельцев, возражений никто не высказал. И всё бы ничего, но тут случился пробой, который внёс изрядную путаницу и перевернул все планы. Поскольку открылось несколько реальностей, и в каждой была своя проблема.
   Но не это меня сейчас беспокоило, и тревожило мои мысли а то, что в соседних реальностях обнаружились копии одних и тех же лиц. Первой об этом доложила Диана. Так например в одной реальности существовал нейрохирург М, в другой этот М был генетиком - которого курировала Диана, в третьей патологоанатомом, с которым познакомился Афганец. Но везде этот М был причастен к событиям связанным с катаклизмом. Нас это не столько насторожило, сколько позабавило. Что возможно и наши аналоги есть в параллельных мирах. Но если это не аналоги, а клоны одного лица, возникал простой вопрос: А что если обнаруженные реальности всего лишь ветки основной? И если адамит прав, то свернется в точку не только эта древняя и бескрайняя степь, а вообще всё?
   ***
   Нельзя сказать, что Дервиш был атеистом и не верил в чудеса. Он точно знал, что чудеса на свете есть. Ведь иначе чем чудом, не объяснить когда человек ради спасения другого человека (даже не очень хорошего) идет на муки и смерть, когда прощают то, что нельзя прощать, когда совершают подвиги, преодолевая преграды и препятствия, которые выше человеческих сил и возможностей. И всё потому, что питает их одна сила, сама по себе являющаяся чудом в этом мире - любовь. Ради любви, во имя любви, и только любя человек может выжить в этом мире. Иначе род человеческий давно бы прервался и иссяк. Потому, что ему нечего было противопоставить лжи, корысти, подлости, коварству, зависти и злобы. И хоть любовь очерняют, опошляют, стремятся смешать с грязью, обозвать черными словами, извратить, но она сияет ослепительной чистотой, как маяк в ночи, и продолжает жить в сердцах людей от сотворения мира. И в это чудо Дервиш верил.
   А в то, что костяная стрелка не имеющая магнитных свойств, может левитировать и указывать на такой же не магнитный кусок кварца, не верил. Какое же это чудо? Всего лишь неизвестный закон физики, который, если хорошенько подумать, можно объяснить. Ну, чуть сложнее, чем Ньютоновское упавшее яблоко, но можно. Но странность последних событий никак не выходила у него из головы. Это надо же? Вспомнил давеча о загадочной мумии конкистадора, и оказался с ним в одном времени и месте, и можно сказать присутствовал при его гибели. А ведь всего лишь проявил любопытство к давней и неразгаданной тайне. А что если ....? Да, нет... чепуха. Не может этого быть.
   Дервиш покачал головой, рассматривая странные золотые фигурки в строгом порядке расставленные на чашах весов. Сами чаши были испещрены мелкими надписями на древнееврейском языке, что-то из надписей Дервиш мог прочитать, но по большей части лишь догадывался о содержании. Он впервые столкнулся с такой вот магией. С бытовой сталкивался часто, и даже сам кое-что мог. К примеру кровь заговорить, чтобы не текла ручьем из раны, головную боль снять наложением рук, заставить человека говорить правду особым способом. Но это всё было привычное, можно сказать обиходное и относилось скорее к биополю, внушению и элементарному гипнозу, чем к волшебству. А вот это всё... Хм. Золотая фигурка быка размером всего три сантиметра в длину и полтора в высоту была выполнена с ювелирной тщательностью и мастерством. И впрочем к быку не имела отношение. Это скорее телец. Судя по знакам на чашке - созвездие Тельца, хотя вполне мог быть именно золотой телец - символ бога в Вавилоне, Баал.
   Испанец однако читал молитву на латыни, Дервиш это отчетливо слышал. А может?
   Может Дервиш попал в некую межпространственную дыру, где исполняются желания? Вот вам и история с испанцем. Но откуда тогда взялся камешек в его халате? Камень мог попасть когда его на аркане тащили в аул к Байраму. Хорошо. Но почему на него реагирует испанский компас? Так-так... Думай бродяга, думай.
   Но что тут не думай, самым простым объяснением было то, что камень это именно тот артефакт, который его послали изъять в проклятых землях. И Дервиш задание выполнил, но потерял память. Камень не принадлежал этой реальности, и именно поэтому обладал некими свойствами. Например: Исполнял желания владельца. И в этой гипотезе Дервиша всё сходилось. При одном - но. Даже если принять на веру невозможное и он действительно являлся философским камнем, то находиться в этой реальности он мог от силы месяц - два, а в этом болоте около суток. А меж тем экспедиция за ним именно в эти болота была отправлена задолго до появления в них Дервиша с камнем в подкладке. Да и вообще, судя по снаряжению испанца на дворе XV век, а не как не ХI. Словом, получалось, что и эта теория философского камня (артефакта другой реальности ) притянута за уши. Но теория эта была симпатична одним - её можно было проверить. Просто пожелать перенестись из болота под Новгородом пятнадцатого века, в степь одиннадцатого века, там где Дервиш был последние дни.
  
   ***
   Сном это назвать было нельзя, некое переходное состояние между сном и явью, когда тело полностью расслаблено, сердце медленно и монотонно стучит, дыхание редкое и поверхностное, глаза закрыты, а мозг продолжает интенсивно работать переваривая полученную информацию. И так....
   Если адамит не врет в очередной раз, то в прошлой своей реинкарнации, они втроём высадившись тайно у места разрыва реальностей, и, искомого артефакта не обнаружив, провели ритуал ( втроём надо полагать), в результате которого вычислили место, где он должен быть в ближайшее время. Хм... Как тут не высказаться о дикой несуразности? Высокоразвитая техногенная цивилизация, и первобытные религиозные ритуалы. И ведь уживаются в мозгах у отдельных индивидуумов? Бог им судья.
   История их цивилизации была такова. Так же как и в нашей реальности, одной из первых цивилизаций было шумерское царство. Только оно не затухло как у нас, а принялось разрастаться как раковая опухоль и очень скоро подмяло под себя всю планету. Очень скоро - понятие относительное. Тысяча лет непрерывных воин. В результате была создана гигантская империя с одной единственной религией - отдаленно напоминающей смесь иудаизма с индуизмом. Вкратце все жители именовались - адамитами ( прошу не путать с развратной сектой существующей непродолжительное время в нашей реальности). По той простой причине, что все они считали себя сыновьями Адама, которому в пустыне Бог дал каменные скрижали с заповедями. И правил ими (адамитами) император, считавшийся реинкарнацией самого Адама (скромно и со вкусом). А те, кто официального верования не придерживался, т.е. не признавал императора единственным сыном божьим, и отцом всех народов - были уничтожены. По крайней мере официально, поскольку тайные сообщества типа ордена каменщиков как видно существовали и исповедовали свою религию. Как там они именовали своего бога или богов, не суть важно, а важно было то, что у них остались древние верования, объявленные ересью. Но в верованиях этих отражалась действительная история их мира, так утверждал "каменщик". Пёс с ними! С пришельцами, их верованиями, и разногласиями. Меня беспокоило другое.
   Пусть и наиглупейший с точки зрения науки ритуал привел их в эти леса, где они его и нашли. Да, именно Дервиш оказался этим счастливчиком и тут ( в другой ветке реальности) они его встретили, и даже успели пообщаться. Не знаю насколько мирно протекала встреча с Дервишем, но по словам адамита воспользоваться артефактом не успели, их обнаружил и уничтожил десантный бот. Оказавшись в другой ветке реальности, они, уже наученные горьким опытом, сработали на опережение. В результате разлетевшихся осколков десантного бота начался пожар. И адамитам пришлось временно передислоцироваться. А попросту бежать подальше от пожара. И встреча с Дервишем не состоялась, зато почему-то состоялась со мной. Может я потому и не спал, что ожидал появления Дервиша с минут на минуту? Ждал, когда же наконец всё разрешится, и смогу хоть пару дней насладится бездельем и комфортом под присмотром моей возлюбленной. Самураям знаете ли ничто человеческое не чуждо, а не самураям и подавно.
  
   ***
   Он опять держал в объятиях Сауле, опять прикасался губами к нежной шёлковой коже, опять вдыхал пряный аромат её тела. Неистово колотилось сердце. И звезды подмигивали ему с небосклона....
   Дервиш опять переживал ту памятную и единственную их ночь с любимой. Почему именно ту, а не новую? Да потому, что под ними был все тот же стог камыша, тихо текла река, звенели комары, одежда такая же влажная как и тогда, и рядом на стоге сопел во сне мальчишка. Только сейчас в ночь любви Дервиш словно проснулся после долго сна, и увидел яркие картинки недалекого будущего. И горечь предстоящей утраты и поисков, дали осознание того, насколько Сауле ему дорога. И он еще сильнее стиснул её в своих объятиях, в полной решимости не допустить надвигающего утра и последующих событий. Перехитрить судьбу, переиграть будущее. Поэтому, когда они пошли купаться, окунувшись в теплую словно парное молоко реку, и рассматривая белое, словно светящееся во тьме тело возлюбленной, он не удержался, привлек её к себе и тихо сказал:
   - Милая нам нужно уходить отсюда... прямо сейчас уходить.
   - Куда? - удивилась Сауле.
   - Неважно куда.... Будить Ертая, и уходить. Переплыть через реку .... а там..
   Дервиш замолчал. Он понятия не имел куда идти ночью, но серая полоска на горизонте предвещала кровавый рассвет, побои, унижение и боль разлуки.
   - Ертай! Поднимайся, нужно идти, - произнес следопыт тормоша за плечо мальчишку.
   - А? Что? - не понял тот спросонья.
   - Вставай! Уходим!
   - Да что случилось? Зачем куда-то идти сейчас? - спросила Сауле.
   - Я прошу просто поверить мне, - непреклонно произнёс Дервиш, - Идет беда. И чем быстрее мы уйдём отсюда, чем дальше будем от этого места, тем лучше будет для всех...
   Его послушались. И вскоре восходящее солнце светило в спины шагающих по степи людей, когда до их слуха донесся конский топот.... И всё повторилось.
   Когда Дервиш пришёл в себя, солнце уже перевалило на Запад. Во рту был железный привкус запекшейся крови. А рядом лежало бездыханное тело мальчишки. Он был давно мертв. Следопыт понял это с первого взгляда. Слишком неестественным было положение тела. Живые так никогда не лежат, неудобно это лежать с согнутыми в коленях назад ногами. Словно мальчишку ударил в лоб гигантский молот с такой силой, что он не отлетел назад, а сломался на месте и рухнул. Кровавое месиво вместо лица эту версию подтверждало. Да, что они за люди такие? Что вот так? Ни за что мальчишку? Ладно его избили за кражу чужой невесты, а мальца то за что? Неужели просто за то, что он вмешался и хотел помочь? Зачем так то?
   Дервиш сморщился и сплюнул кровью. Почему? Почему не удалось? Ведь он заблаговременно покинул место, где их нашли прошлый раз. Он старался из последних сил уйти подальше. Но их настигли в степи. А как же побег из ямы в ауле Байрама? Джунгары? Провал? Болото? Испанец? Ляпис философорум? Это что? Был сон, или...? Газарчи онемевшими руками стал прощупывать полы халата пока не нащупал спрятанный в подкладке камешек. Камень был на месте, и вместе с ним было что-то ещё - клочок бумаги. Следопыт развернул свернутый в несколько раз кусочек тетрадного листа в клеточку ( клеточка угадывалась на раскисшей бумаге) и увидел, что на листке была какая-то надпись. Буквы расплылись от воды и угадывались только первые два слова, написанные когда-то видимо шариковой ручкой:
   " Если я....".
   ***
  
   "Горячий камень , с острыми выступами, но я прижался к нему как к родному, потому что снайпер сука садит и садит в него пули одну за одной, и мелкие осколки камня больно впиваются в кожу. Патронов осталось пять или шесть, точно не помню. Помнит палец нажавший на курок до этого. Двадцать - два, и две пули ушли впиваясь в ненавистного врага, вспарывая его как подушку, вырывая клочья со спины. Второго, идущего за ним, зацепил слегка, и он гундит и стонет, проклинает нас и жалуется Аллаху. Латунные гильзы колокольчиками зазвенели по камням. Сколько нас осталось? Димон , и Сережка с третьего взвода. Они еще минуту назад огрызались одиночными выстрелами. Но пока снайпера прижали нас к скалам, я чувствую, к нам ползут духи. Знают суки, что патронов у нас мало. Час назад вызвал вертушки. И тишина. До головной боли вслушиваюсь в эхо выстрелов, чтобы услышать стрекот приближающихся вертолетов. Рядом сопит Анисимов. Ему влетело в плечо. Перевязал как мог, но повязка тугой не получилась и кровью пропитало весь левый бок. Молчит лейтёха, держится. Хотя по лицу видно, не сладко ему. Надо что-то делать, пока духи не подползли на расстояние броска и не накрыли нас одной гранатой. Я оценивающе посмотрел на Анисимова. Сознание не теряет, продержится.
   - Вот, что Саша... держи, тут в рожке ещё патронов пять есть. Выставь ствол с той стороны камня и сади по одному патрону каждые 30 секунд. Не части, но и не затягивай. Твоя задача отвлечь снайпера.
   - А вы куда?
   - Туда. Главное не высовывайся. А я схожу в гости.
   Аигути хищно блеснул под ярким солнцем, и я дождавшись первого выстрела Анисимова, ужом скользнул среди камней. ... Помню очень удивленное лицо духа, когда мы столкнулись нос к носу, помню как его кровь брызнула мне в лицо, а я даже не утерся. А дальше пошло поехало все как в кино, с ускоренной перемоткой. И под занавес оглушительный треск, гром среди ясного неба, торжественная симфония жизни - звук приближающихся вертолетов. И счастливую улыбку раздирающую рот. Дождались!"
   - Чух-чух-чух-чух-чух! - мерный рокот размалывающих воздух винтов достиг моих ушей и я встрепенулся. Сон как рукой сняло. Рассвет. Лес. Догоревший костер.
   - Слышишь? Это ваши? - спросил я у сонного шпиона.
   Вопрос конечно глупый, кто ещё кроме адамитов мог тут летать.
   - Десант!!!
   Точно десант. Проспал я! Вражеский агрегат приземлился где-то невдалеке, потому и звук такой, что на холостых оборотах тарахтит. А меж тем из пуза агрегата сейчас вылупляются бойцы и выстроившись цепью начнут прочесывать лес. Не знаю как там у адамитов заведено, но у нас, так бы и сделали. И стоило мне это подумать, как лесную тьму разрезали десятки ярких лучей синего света. Яркие светлячки фонариков, выстроившихся в неровную линию, явно направлялись к нам. Послышались непонятные команды на незнакомом языке.
   - Хрм! Хрм! Хрм! - захрустели ветки под ногами приближающихся врагов.
   Я опрометью бросился к девчонке.
   - Сауле, поднимайся потихоньку и уходим,- зашептал я. Девчонка не подвела. Ничего не спросила, а молча и с удивлением уставилась на приближающиеся огни. Огни удивили не только девчонку, пасшаяся неподалеку Матильда и дремавшая стоя, вдруг пришла в себя и удивленно заржала. Твою медь! Светлячки тут же оживились и явно прибавили ход в нашем направлении. Слова приближающихся людей хоть и не стали понятны, но зазвучали громче и отчетливей.
   - Чонь чинь боу! Ваю но хим!
   - Бежим! - громким шепотом скомандовал я, и увлек Сауле за собой держа за правую руку. Адамитский шпион последовал за нами. Я чуть притормозил, чтобы спросить у него:
   - Что они говорят?
   - Им сказали стрелять на поражение...
   И тут где-то посередине между нами и приближающимися десантниками раздался голос, от которого у меня пошли мурашки по коже, он мог принадлежать только одному человеку. Я был рад услышать его месяц назад, был счастлив услышать час назад. Но Бог мой! Как не вовремя!
   - Сауле?! Ты где? - спросил он.
   - Я здесь! - отозвалась Сауле.
   Секунда тишины. Над моим ухом пронзительно пищали комары, но их песню тут же заглушили автоматные очереди.
  
   ***
  
   Почерк казался знакомым. Это мой почерк, вспомнил Дервиш, наморщив лоб. Но, что он писал ? И вдруг вспомнил. Вспомнил какие-то домишки, и он стоит между ними и пишет на листе, прислонив его к мягкой, обсыпающейся стене дома, и шариковая ручка так и норовит проткнуть листок. Хотя, нет, писал в тетрадке. Лист он вырвал после, и не один. Один он засунул под череп, оставил записку Ронину, поскольку чувствовал, что может не справится. От калейдоскопа реальностей рябило в глазах, голова кружилась, подташнивало, то ли от болотной застоявшейся воды, которой он напился. (Другой тут не было а жажда мучила неимоверно), то ли от того, что мозг уже переставал отличать одну реальность от другой. И как следствие, отказывался принимать избыток информации и замыкался, что приводило к амнезии. Строчки плыли перед глазами...
   "Дорогой друг... если ты найдешь эту записку, значит я не справился. И уже не справлюсь. Беги отсюда! Здесь опасно! Попадая в калейдоскоп реальностей перестаешь... забываешь ", - что-то не то я пишу с тоской подумал Дервиш. - Нужно не забыть написать о главном. А что главное? Ах! Да!
   "Артефакт я нашёл. Теперь его нужно... С ним что-то нужно сделать? Что?"
   Сбившись с мысли, Дервиш перевернул лист в тетради и стал писать записку для себя:
   " Если я забуду, что зовут меня .... А как меня зовут? Да. Нужно не потерять его... Кого? Что?" Дервиша стошнило. Вывернуло. Вода из желудка выплеснулась, зацепив стену и большей частью попав на землю. Пыль шариками свернулась вокруг исторгнутой из человека воды. Скомкав листок, человек засунул его туда же, куда засовывал ценную находку, в подклад прорванного халата, и пошёл вдоль стены домика, упираясь в неё ладонями, словно боясь, что она упадёт.
   Дервиш вспомнил прошедшие события так ярко, такими красочными картинками, словно пережил их заново. Что делать? Где и как искать Сауле? Артефакт вернул его и подарил ночь любви. Но пережить её ещё раз, зная какие события последуют потом, Дервиш не хотел. Нужно выбрать другой момент. Какой? Да хотя бы попасть туда, где после всех событий оказалась Сауле. Тем более, что она сейчас с Рониным. Он видимо догадался, что следопыт будет искать её и забрал с собой.
   Газарчи разжал ладонь, посмотрел на камешек в форме сердечка, от которого исходило слабое, призрачное свечение, и выдохнул:
   -Хочу быть с ними!
   В следующее мгновение он ослеп от внезапной обступившей со всех сторон темноты. Лес. Ночь. Справа слепит свет фонариков. Какие-то люди цепью идут по лесу. Что это? Откуда фонарики? Там ли он оказался? Не веря в происходящее, Дервиш негромко позвал:
   -Сауле! Ты где?
   И не успел обрадоваться её голосу, как загрохатали выстрелы, и пули засвистели над головой, справа, слева. Две горячие злые пули успели впиться в его тело, прежде чем он рухнул на землю. Пули продолжали свистеть пока он полз по мягкому лесному ковру, сминая траву и шурша слоем опавшей листвы, и чувствуя как жизнь покидает его тело вместе с кровью, толчками выплескивающейся из ран.
   - Сауле..., - беззвучно шептали губы. Сквозь треск выстрелов и свист пуль, сквозь крики солдат на непонятном языке, в кромешной темноте он услышал стон, и пополз на звук. И нашёл,ощутил по запаху, почувствовал сердцем, что это она. Успел прижаться, прикоснутся к ней....и умер. Перед смертью подумав, как несправедлива жизнь.
   А через мгновение светило солнце, легкий ветерок, пахнущий полынью, теребил копну рыжих волос. Дервиш стоял и смотрел на камешек, лежащий на ладоне, и испытывал жгучее желание закинуть его подальше и не вспоминать больше. Поскольку, осуществлял камень желания так, что отбивал всякую охоту в их осуществлении.
  
   ***
  
   -Чух-чух-чух-чух! - лопасти месили воздух.
   Шпион был уже на ногах, Сауле тоже.
   -Бежим! Нельзя терять ни секунды! - почти выкрикнул я.
   - А как же Газарчи? Они же..., - начала было Сауле, но я не дал ей договорить.
   - Чем дальше мы будем отсюда, тем лучше для него!
   И мы побежали. Побежали как сумасшедшие, бездумно, не оглядываясь, то и дело натыкаясь на ветки деревьев. Я заранее выбрал направление на Юг. Там вскорости жидкий лес должен был кончится, и можно было спрятаться в прибрежных камышах у озера. И пока мы бежали в сознании еще свежи были воспоминания предшествующей бесславной гибели. Нет, это надо же...!Скосило всех скопом, парой не прицельных очередей. Не даром говорил Александр Васильевич: Пуля - дура, а штык - молодец. Вот такие дуры нам давеча и попались. Но на этот раз нам повезло, успели уйти до того как нас обнаружили. Перевели дыхание только когда заскочили в заросли камыша. Если в лесу было ещё темно, то в степи серел рассвет. И пока он серел и легкие облачка на небе казались серыми тучками, я посмотрел на попутчиков. Адамит тяжело отдувался. Сауле раскраснелась и смотрела на меня суровым взглядом вахтерши в женском общежитии. Ещё бы! Она думала, что я предательски бросил в лесу её суженного. Может быть. Но в сложившейся ситуации нужно было спасти кого возможно, а потом кого получится.
   -Сидите здесь, и не шумите, а я вернусь и посмотрю, что там. Договорились? - произнес я и потопал назад. Нужно было принять кое-какие меры. А меры были такие: "Найти Дервиша, и если он не попал под обстрел ( а он не попал, выстрелов не было), постараться его вытащить. Забрать Матильду. Взять языка. Угнать вражеский транспорт". Насчет последнего пункта я сомневался, но попытаться стоило. И с этого последнего пункта я пожалуй и начну, пока бравые солдатики прочесывают лес, сейчас самое время.
   - Это что-то! - сказал я, рассматривая нелепое сооружение с винтами. Стоял агрегат на опушке леса и всем своим видом показывал, что нужно сдаваться. Бредовое сооружение адамитов агрессивно топорщилось стволами во все стороны. Размером винтокрыл был с железнодорожный вагон. А вот охраняли его всего два солдата в темно синей форме. Один стоял по одну сторону вагона, другой по другую. Есть ли там внутри вояки, через черный провал двери было не разглядеть, но думаю пару пилотов за зеркальными лобовыми стеклами кабины присутствовали. Дело было за малым. Снять охранников и нырнуть внутрь. В принципе достаточно снять одного. Второй, находясь по ту сторону агрегата, меня в это время не увидит. Поплевав на ладони как штангист перед взятием веса, я приготовился преодолеть стометровку.
   Вдох.Выдох. Вдох. Выдох. Ещё раз вдох - выдох. И мельтешащая перед лицом мошкара замерла в воздухе. Махнул ладонью и вся стая кровопийц расплющилась о ладонь. Вперёд! И я рванул.
   Охранник насторожился и только стал поворачивать дуло автомата в мою сторону, как я срубил его ударом по горлу. И пока он оседал, перекатился под брюхом агрегата к второму солдату и разобрался с ним. В темпе назад. В темпе заскочил через распахнутый люк внутрь. Темно. Желтые лампы вдоль правого и левого борта выстроились новогодними гирляндами и тускло освещают лавки, которые не так давно грели задницами десантники. Пусто. Оборачиваюсь к кабине, где должны находится пилоты. Ага! Вот дверь. Нахожу взглядом ручку. Дергаю влево, вправо, вниз, вверх, на себя, от себя...Без толку. Или я что-то не так делаю, или дверь закрыта. Нестерпимо хочется воздуха. Всё! Начинаю дышать.
   И время побежало в обычном ритме.
   Меж тем за дверью, после моих манипуляций с ручкой, явно занервничали и что-то у меня спросили. Я не ответил. Оставалось надеятся они подумали, что солдатику охранявшему вертолет срочно приспичило по нужде, и он перепутал кабину пилотов с сортиром. Шучу. Но мне нужно к ним срочно попасть, а переборка крепкая. Пришлось вылезти из вертолета и позаимствовать оружие у покойного охранника. Плевать, что оружие не знакомой системы. Дуло там, курок тут. Огнестрел, он и в Африке огнестрел.
  -- Ребята, откройте по хорошему, очень прошу!
  
   ***
  
   Ветер пел по степи. Пел незамысловатую заунывную песню, словно перекликаясь с кобызом в руках шамана. Перебирая полынь и седую ковыль ветер пел: о тяжелой доле кочевой жизни, о засухе, и суровой зиме, о непосильном ясаке, и безжалостной байской плети, о ненавистных джунгарах, убивающих всех на своем пути. Ветер гонял по степи кустики перекати-поле, закручивая пыльные вихри, бросал их в лицо, помогая оправдать слезы, наворачивающиеся на глазах. Мол, не от обиды на судьбу и жалости к погибшим текут слезы, а просто от пыли, попавшей в глаза.
   Аул Байрама был уничтожен. Только одному пришлому мальчишке удалось спастись. И то, потому, что ему хватило ума притвориться мертвым. Быстро собрать войско хану Темиртасу не удалось, и пришлось уходить, поспешно оставив несколько юрт врагам. Гонцы, разосланные ханом с бунчуками в руках и криком : "Ат-тан!" (тревога) собирали народ на войну, и часто приносили неутешительные вести. То тут, то там они вместо аулов, где можно было набрать воинов заставали лишь пепелище. А враг шёл по пятам. Разведчики хана часто натыкались на небольшие отряды джунгар. В мелких стычках гибли люди. Большое войско обещал привести Аблай, и хоть Темиртас ему не особо верил, но война есть война. Прежние обиды можно было списать перед лицом главного врага. Баи Тулеген, Осет, Байрам собирали всех своих людей, к хану прибыли со своими нукерами Асылбек, Куаныш, Нариман. Где-то в пути уже был Жунус по прозвищу Беркутчи ( беркутчи - его прозвали из-за пристрастия к охоте с беркутами). И пока медленно растущему ханскому войску приходилось лавировать, избегая сражения с врагом, у Темиртаса созрел план. Нужно было заманить джунгар в ловушку, дать сражение там, где его можно будет выиграть. И Темиртас дал указание гнать табуны к жемчужине своих земель в Бурабай, и очень надеялся, что о большом скоплении скота узнает враг, и польстившись на богатую добычу, устремится следом. И там у Синих гор джунгар можно будет прижать, а подоспевший с войском Аблай ударит им в спину. Но как говорится на Тенгри надейся, а сам не плошай. Именно поэтому Темиртас, скрепя сердцем, отправил один табун с пастухами прямо в лапы врага, сказав пастухам, что хочет спрятать свои стада у Синегорья. А сам тем временем отправил вперед большую часть собранного войска чтобы организовать засаду. Лошадей на самом деле гнали, чтобы каждый встречный мог подтвердить о передвижении больших масс скота. Гнали со всех ближайших земель именно в Бурабай, где в сухой степи возносились к небу вершины синих гор, окруженных ожерельем чистых и холодных озёр. Там действительно было чем прокормиться скоту, было где спрятать войско.
   Но как говорят, беда не приходит одна. Сначала появились слухи о железных птицах симург, что плевались огнем и убивали людей. Именно им приписывали гибель аулов, сожженных дотла. И вправду иногда находили нечто странное на месте бывших стоянок. Трупы погибших всегда обильно были истыканы стрелами, которые скупые джунгары видимо вырывали из убитых вместе с клочками мяса, поскольку никогда не было найдено ни одной стрелы. А если и находили наконечники, то тупые, и округлые, без направляющих лопастей, без хвостовиков и раструбов, что непонятно было как наконечники к древку крепились? И невозможно было, чтобы эти мелкие наконечники нанесли такие страшные раны, иногда просто дыры, как от хорошего копья. Старики говорили, что это птенцы симург так клюют людей. Видимо проклятые джунгары привезли их с собой и выпустили тут на волю. А ещё аксакалы говорили, что в такое тяжелое время нужно молить Тенгри о прощении и просить помощи. Принести в жертву черных коров и баранов, и спалить их головы на костре, дабы запах и молитвы дошли до бога. На слухи и разговоры не особо внимания и обращали, не до того было, пока разъездной отряд хана не столкнулся с железной птицей близь урочища Моншакты. Из двадцати нукеров лишь четверым удалось доскакать до леса и спрятаться, остальные все пали. По словам выживших железная птица больше похожа на большого жука, который когда летит сильно шумит крыльями. А шумит он сильно потому, что машет крыльями так быстро, что их не видно. И убивает этот жук громом (скорее частым клёкотом) от которого появлятся на теле рваные раны. Стрелы же и копья его не берут, поскольку летит он хоть и низко, но тело его железное.
   Вот это известие заставило призадуматься, поскольку если это правда и птицы эти на самом деле на стороне врага, то победить его будет совсем не просто и едва ли возможно. Особенно если учесть появившиеся слухи о железных зверях ползающих по степи. Они вроде бы никого не убили, но что-то не верилось, что туши размером с десять быков вместе взятых могут быть не опасны.
  
   ***
   - Гыр! Мыр! Пыр! Кыр! - надрывался пилот за перегородкой. Что он точно орал в рацию, неизвестно, но понятно было без перевода. Типа : на нас напали, подмогу сюда, быстро. А ведь подмога придет, и скоро. Сволочи! Что же делать? Стрелять ? Так пилоты мне нужны живые, чтобы этот птеродактиль угнать. Но видно не судьба.
   Отойдя в хвост вертолета, я осторожно нажал курок.
   -Та-тах! - автомат дернулся и на дверях появились два отверстия. За дверями заголосили сильнее. Не нравится? А нечего закрываться, как в общественной уборной! Может я тоже хочу?! Лучшее средство от запора - автоматная очередь над головой. Считайте вам доктор прописал. Вы мне другого выхода не оставили, выбить железные двери плечом не получится. Я подошел ближе и прикинул, где сейчас должны быть пациенты. Скорее всего после первой очереди попадали на пол, значит нужно взять пониже, а потом, если патронов хватит посередине. Жутко не люблю надеятся на авось, но придется.
   - Та-та-та-та! Та-та-та-та! Та-та-та-та! - выдал автомат и сухо щелкнул. Вот и всё. Пороховая гарь наполнила воздух в трюме воздушного судна, защипала глаза, засвербила в носу. Наступила оглушающая тишина, так всегда после огнестрела кажется. Давненько я не стрелял, однако. Отвык.
   Подойдя к дверям прислушался. Тихо. Что-то капает за дверями. Воображение живо нарисовало, как тяжелые густые капли алой крови падают на пол, и растекаются там черными лужами. Пора. Прихватив автомат второго охранника, я оббежал громадину вертолета пытаясь определить, где у него может быть бензобак. Вдруг кто-то из команды десантников сможет заменить скоропостижно скончавшихся пилотов?
   Так, вроде здесь. Пробный выстрел ничего не дал. Пули срикошетили. А другие, выпушенные со стороны леса просвистели рядом с моим телом. Уже? Так быстро? Команда вернулась?
   Бегом! Скомандовал я сам себе и припустил со всех ног, петляя как заяц, усложняя задачу стрелкам. И уйти удалось. Правда не сразу. Заложил круг, с целью сбить их со следа, если вдруг среди них следопыт отыщется, и потихоньку забирал к озеру, так чтобы оказаться в паре километров от того места где оставил своих подопечных. Вот уже и место приметное - обломанная молнией одинокая березка. Вот и проплешина в камыше, и виднеется зеркальная гладь озера.
   - Сауле! - негромко позвал я. И тишина. Хотя не совсем тишина. Кто-то сопел невдалеке. Можете мне поверить, хоть ухо не слышало никаких звуков, я готов был поклясться, что в камышах есть люди. Двое или трое особей мужского пола и ни одной женской. Сердцем почувствовал - засада. Развернувшись, я стал потихоньку уходить, когда камыш за моей спиной зашуршал и горячие пули впились в позвоночник.
   Да, что же за непруха такая! - подумал я перед смертью.
   ------------------------------------------------------------------------------------------------
   - Как сказать на вашем языке - помогите, умираю? - спросил я у шпиона.
   - Бен мау кей! - ответил он, недоумевающее смотря на меня.
   - Сейчас я нейтрализую охрану, как махну рукой, бегом к вертолету.
   И понеслось всё по прежнему сценарию. Охранников снял и мявкнуть не успели. Навесив на плечо парочку автоматов, я дал отмашку моим, прячущимся за кустами. А когда они запыхавшись заскочили внутрь вертолета, негромко скомандовал адамиту:
   - Давай!
   - Бен мау кей! Бен мау кей! - заголосил он срывающимся после бега голосом. Вышло вполне натурально, я сам чуть не поверил, что беда какая-то у человека случилась. То ли хата сгорела, то ли борщ прокис. И пилоты повелись. Что-то сказали. Щелкнула открываясь дверь и недоверчивая морда попыталась выглянуть наружу, и тут же получила по затылку, а я перешагнул через упавшее тело внутрь кабины пилотов.
   - Что теперь? - спросил иноземный диссидент, пристраиваясь в кресле второго пилота. Как выяснилось азам пилотирования он был обучен. Но пилотов я на всякий случай оставил живыми, только связал. Вместе с двумя пилотами третьим в кабине был командир десанта, который попытался сделать во мне дырку из пистолета. Я не окно в женской бане, зачем мне дырка? Словом, командир нас покинул навсегда.
   - Что теперь? - переспросил адамит.
   - План такой. Разобраться с десантом, - я задумчиво покрутил рукоятку, наблюдая как прицел на экране послушно смещается, и гудят сервоприводы, поворачивая стволы пушек, - Потом нужно дождаться Дервиша...
   Адамит согласно кивнул. Он всё еще почему-то думал, что я дам ему побаловаться с артефактом, находящимся у Дервиша.
   - И потом, лошадь нужно забрать.
   - А лошадь то зачем? - удивился адамит.
   - Тут и места нет..., - вставила Сауле, оглядываясь кругом. Она видимо решила, что Матильду я потащу в кабину пилотов.
   - Это не обсуждается! Я своих на войне не бросаю!
  
   ***
  
   -Тихо, милая, тихо...., - Дервиш ласково и успокаивающе погладил лошадиную морду, затем взметнулся в седло и, пригибаясь к лошадиной шее, чтобы ветки не били в лицо, поскакал прочь из опасного леса. Ронина тут уже не было. Он ушёл, и что понятно, Сауле увел с собой. Плохо дело. Солдаты другой реальности полезли сквозь прореху в мирозданье как тараканы. Именно они, и никто другой не мог стрелять в ХI веке из огнестрельного оружия. Непонятно только когда Ронин успел им насолить, что они устроили на него облаву? Хотя с него станется, он мирно жить не умеет. Воин. Супервоин с поистине фантастической силой и скоростью, знающий сотни способов ведения войны и умерщвления противника. Победитель. Он многих спас, многие события ему удалось предотвратить. Однако, свою беду он победить не смог, как не смог однажды спасти дорогого ему человека. А ведь Дервиш всегда считал и был против привлечения Немезиды, Дианы-охотницы к полевой работе.... Да. Она была потрясающий психолог, виртуоз. Могла вертеть людьми как ей заблагорассудится. И не просто внедрятся в сознание, напяливая человека как куклу на руку, а руководить исподволь, что человек не мог отличить свои желания, от желаний принесенных извне. А в реальности все оказалось гораздо сложнее. Да, уж...
   - Пру! Матильда! - Дервиш притормозил разгоряченную кобылу, сбавляя ход. Далеко уходить от леса не следовало. Ронин был где-то здесь, в этом Дервиш был уверен, поскольку лошадь он бы не бросил. Ведь это была не просто лошадь со странной кличкой, а память о возлюбленной. Тут нужно было пояснить.
   Возлюбленная Ронина была женщиной умной и внешне весьма привлекательной, но у неё были и свои комплексы. Не смотря на ладную фигуру, в движениях Диана была скована, угловата, и мечтала хорошо танцевать. Поэтому как-то подселилась в сознание одной известной и популярной в конце 19 века танцовщице Мариинского театра, которая какое-то время была любовницей цесаревича. Причем обоих цесаревичей. И старшего - Николая (будущего царя), и младшего Михаила. Ронин же, узнав про такую виртуальную измену, в издевку назвал свою лошадь именем той танцовщицы. А после гибели Дианы, с лошадью больше не расставался. Да, конечно, все они гибли время от времени, переселяясь в разные эпохи. Но всегда собирались вместе в условленном месте и времени, в центре, где бессменным дежурным был Очкарик. Только вот Диана до этого раза не погибала никогда. Что случилось? Почему она после гибели не вернулось в центр? Осталось не известным. Ронин обезумел от горя. Метался по времени в поисках, но безрезультатно. Тогда, он вбил себе в голову, что возлюбленная жива, и по-прежнему ждёт его. И часто говорил о ней, как о живой. Думал, как о живой. Приписывал ей слова, сказанные Очкариком или Дервишем. Друзья закрыли глаза, смирились с этим его помрачением рассудка. Хотя, Ронин сам видимо сознавал иллюзорность существования Дианы, и именно поэтому оставался преданным своей кобыле Матильде, пережившей с ним не одно сражение. Берег её...
   Оставалось непонятным, не то, что ему удается её сберечь в жесточайших схватках, а то, что он вместе с собой перетаскивал лошадь во времени. Ведь в животном, в отличие от человека не было встроено никакого ТЭМПа (Темпоральный Мастер Переноса). Заурядная кобыла гнедой масти, не отличающаяся особой выносливостью и скоростью, вместе с которой Ронин однако умудрялся переходить в особое состояние, позволяющее на короткий срок ускоряться гораздо выше физических возможностей организма.
   Очкарик втайне от Ронина спрятал в упряжи несколько датчиков, чтобы потом снять показания и объяснить феномен, но датчики ничего необычного не зарегистрировали.
   Очкарик развел руками и смирился с единственным объяснением, которое дал Дервиш.
   Не только Ронин был фанатически привязан к своей кобыле, но и лошадь привязалась к хозяину, с поистине собачьей преданностью.
   Дервиша Матильда узнала, иначе бы не подпустила. Только сейчас в степи, когда диск восходящего солнца уже окрасил горизонт багрянцем, начала нервничать, и вертеть головой, пытаясь укусить седока.
   - Ничего, ничего..., - Дервиш успокаивающе похлопал её по шее, - Сейчас солнышко встанет и пойдем искать твоего хозяина.
  
   ***
   Нужно терпение. Терпение для воина необходимо не меньше чем сила, ловкость, смекалка и сила духа. Посмотрите на молодых воинов, когда войско подходит к реке. Они бегут, торопятся утолить жажду и наполнить свои фляги. А старые воины неспешно подходят и пьют медленно, дабы организм взял свое, и сам сказал хозяину, когда уже хватит, поскольку избыток воды, отяжеляет тело. Так и в сражении. Молодые первыми бросаются в схватку, торопятся и теряют силы, а с ними и саму жизнь. Ведь сражение это не один, или два поединка, где все решает сила и быстрота. Сражение, это изнуряющая изматывающая работа. И закаленные в боях воины это знают, и движения их скупы и точны. И самое главное они умеют терпеть и ждать. Ждать, когда нужно нанести удар, чтобы этот удар был решающим.
   Я ждал. Ждал, хотя, спутники мои были уже все на нервах. В задраенные двери вертолета, стучали прикладами. Стреляли. Звон пуль по броне эхом отдавался внутри. Шумоизоляция у военного агрегата отсутствовала. Радовало только, что пулям корпус вертолета не взять. И я сильно рассчитывал, что подрывать технику, на которой они прилетели десантники не будут. Должны понимать, что без неё им не вернуться. Они и понимали. Не понимали только, что произошло, и почему их не пускают обратно. Не умолкая орала рация. От её визга Сауле затыкала уши, адамит стонал, но громкость я убавить не разрешил. Пусть гадают, что случилось. Куда делся экипаж? Почему не отвечает? Куда делась охрана? ( Тела охранников мы затащили внутрь) Почему закрылись, и не пускают их внутрь? Вопросов я им подкинул, а ответов постарался не дать. Моё дело было ждать. Ждать, когда они все соберутся. В салоне вертолета по моим подсчетам было мест на пятьдесят человек. Первая десятка заявилась минут через пятнадцать, после нас. Ещё двадцать человек подошли минут через семь, и присоединились к первой десятке, пытаясь вскрыть двери. Ну-ну, флаг вам в руки и барабан на шею.
   Прошло ещё десять минут. За это время шпион уже раз сто предлагал мне открыть по пришедшим огонь, но я ждал. Сауле взвизгнула, когда пули зазвенели по лобовому стеклу, и спряталась за кресло от солдата, залезшего на морду вертолета и пытающегося высмотреть, что делается в кабине. Странный парень, можно подумать, он не знает что такое зеркальные стекла. С той стороны смотри, не смотри, ничего не увидишь. Стекло прозрачно только изнутри, с этой стороны.
   Увидев, как бодрой рысцой из утреннего леса выбегают последние участвовавшие в облаве десантники, я положил палец на гашетку. Вот теперь пора. Конечно, весьма необычно, и несуразно смотрятся стволы направленные во все стороны, словно для моего случая предусмотрено. И экран показывает инфракрасные цели на все 360 градусов, очень удобно. И началось.
   Собственно, как началось, так и кончилось. Три минуты пальбы только при первом впечатлении кажутся вечностью, поскольку от грохота выстрелов на время теряешь слух и перестаешь точно оценивать временной промежуток. Зато потом наступает оглушающая тишина.
   Я распахнул люк и, вдохнул свежий утренний воздух с примесью пороховой гари и горячего железа. Облака пороха наподобие тумана висели в воздухе. Как говорила Аксинья: "Фу! Барин! Табачищем-то навоняли!" Постоял, вдохнул, и спрыгнул на мокрую от росы зеленую травку. Мокрая трава была не только от росы. 48 трупов возле вертолета на мой взгляд утренний пейзаж совсем не портили. Чего не скажешь о шпионе, который с укоризной смотрел мне в спину. Не говоря уже о девчонке. Она просто была в шоке от того, что может наделать громкий бум за считанные секунды. Однако, не смотря на кинжальный огонь, не все были мертвы. До уха доносились стоны. Там и там. Автомат в моих руках коротко плюнул. Сауле от страха присела. Не видел. Спиной почувствовал. Кажись все...
   - Зачем ты так?
   - А тебе никогда раненые в спину не стреляли? - ответил я шпиону вопросом на вопрос.
   - Нет, зачем вообще устроил это побоище?
   - И действительно, - я пожал плечами, - Нужно было им тебя сдать, и сказать, что это ты их коллег накрыл вместе с вертолетом одним выстрелом. То-то бы ребята обрадовались. Они ведь за тобой прилетали? Или нет?
   Адамит промолчал, его стошнило при виде трупов. Гуманист хренов! Война дело грязное и с чистыми руками в ней не останешься. Был шанс накрыть всю команду скопом, и я этот шанс использовал. Уж очень не хотелось отлавливать их по одиночке в лесу. И еще больше не хотелось, чтобы какой-нибудь случайно выживший враг случайно пристрелил Дервиша, который неслучайно где-то рядом.
  
   ***
   Рассветный треск выстрелов заставил насторожиться не только Дервиша и навострившую уши лошадь, из леса прямо на всадника выскочила пугливая семейка косуль. Но завидев человека, косули шарахнулись в сторону и побежали вдоль кромки леса. Вспорхнули и поднялись в небо птицы. Канонада была жестокой, но не продолжительной. Вскоре всё стихло. Дервиш скорее по привычке, чем по убеждению, перекрестился. Пусть земля им будет пухом! Чем закончилась пальба он даже не сомневался. В памяти всплыла другая картинка.
   Вечерний сумрак. Бетонный вросший в холм дзот, безжалостно расстреливающий всех, кто смеет поднять голову от земли. Третья рота в попытке взять высоту полегла, а командование посылает все новых и новых бойцов. Молодой лейтенант, кроющий матами пытается поднять солдат в атаку. Русый чуб командира выбивается из-под фуражки. Дервиш с окровавленными руками всё бинтует и бинтует раненого, а тот уже дергается в предсмертной конвульсии. Лейтенант в бешенстве исходит пеной, трясет перед собой пистолетом, зажатым в руке. Грозит стрелять по своим. И тут появляется он, Дервиш его не узнал. Просто увидел как какой-то сумасшедший и безоружный ( винтовки в руках не было) бежит к дзоту. Быстро бежит и странно, словно пьяный. Рваными и непредсказуемыми зигзагами. В дзоте его заметили. Пулемет строчит не умолкая. А этот всё бежит и бежит, и никак в него пулеметчик попасть не может. И главное бежит так быстро, что при взгляде на него кажется, что тело размывается в пространстве, как пропеллер у самолета набирающего обороты. С соседнего холма бегуна тоже заметили и стали стрелять по нему. Пулемет в дзоте зашелся в истерике. Но упрямый бегун практически уже на вершине холма. Бух! Из дзота вырывается неяркий сноп пламени и дыма. Пулемет затыкается. Все смотрят на дзот, а бегуна уже нигде нет. Вроде вот он, падал в десяти метрах от дзота с вытянутой в броске рукой, и нет его. Привиделся? Так из дзота дым валит? Может осколками храбреца посекло? Но тела нигде не видно? А безымянного бойца подорвавшего дзот так и не нашли потом, ни среди живых, ни среди мертвых.
   Лишь спустя много лет, при взятии Измаила Дервиш впервые увидел как его друг двигается в бою, и в голове появляются смутные воспоминания и ассоциации. А когда он спросил Ронина, он ли то был, и куда делся после подрыва дзота. Тот лишь усмехнулся в ответ и ответил одной из своих любимых фраз: Я умер в болотах Месопотамии.
   Интересная штука - память. Как изголодавшийся пёс, грызет кость и пускает слюну, так Дервиш находил удовольствие в том, чтобы вспоминать события давно ушедших дней. И хотя много из того, что он вспоминал не было радостным и приятным, а скорее наоборот. Но он понимал, что не будь этих воспоминаний, не переживи он то, что пережил, он не будет тем, кем является на самом деле, а будет лишь бездомным следопытом. И пусть Газарчи в душе жил более спокойной и безмятежной жизнью, но жизнь его была схожа с жизнью ребенка ничего толком не ведающего об этом мире.
   Бросив взгляд на краешек раскаленного диска, поднимающегося на горизонте солнца, Дервиш легко коснулся пятками боков лошади. Пора. И поскакал в том направлении откуда недавно были слышны выстрелы.
  
   ***
   - Ну?
   - Что?
   За то время пока шпион пытался завести агрегат, вертолет даже не чихнул. А моё терпение было на исходе. Я притащил в кабину одного пилота, чтобы он если не рулил, так хоть подсказал соотечественнику, где тут и что включается. Но пилот упорствовал, молчал собака, как рыба об лёд.
   - Ты сказал ему, что если он не поможет, то разделит судьбу своей команды?
   - Сказал.
   - Ты сказал ему, что местные дикари очень жестоки, и едят чужих? - переспросил я придав своему лицу наиболее суровый вид.
   Шпион лишь помотал головой из стороны в сторону.
   - Сказал, но это не поможет.
   - Почему?
   - Он лучше погибнет страшной смертью, чем предаст императора.
   - Ага... это мы проходили, - я демонстративно вышел из кабины.
   - Бах! - грянул одиночный выстрел, и я вернулся в кабину.
   - Скажи ему, что с его товарищем покончено и если он будет упорствовать, то так быстро как его напарник не умрет. Я буду отстреливать ему различные части тела.
   Проговорил я это адамиту, тем временем неотрывно следя за мимикой пленного. Пленный отрешенно смотрел куда-то в угол, видимо смирившись со своей судьбой. Чертов камикадзе! Если улететь не получится, придется эту железяку бросить. Такое оружие! Такая мощь! Но где же Дервиш? Если его не пристрелили в лесу, он уже должен был на нас выйти? Я поёжился, представляя, что возможно жду зря и бедный мой рыжебородый друг лежит где-то в лесу с дырой в башке. Точнее уже не лежит, а перенесся в место рандеву и пьет сейчас чай вместе с Очкариком. Чёрт! Я хлопнул ладонью себя по шее. До чего же тут комары злющие! Но тут внимание моё привлекла красная точка на мониторе, приближающаяся к нам. Неужто Дервиш? Однако быстро скачет, успел подумать я, прежде чем до моего слуха донесся рокот моторов.
   Урожайный день сегодня! Эдак инопланетяне всю планету захватят, пока я тут ....
   -Уа хау плюю мгау зин! - внезапно ожила рация, - Уа хау плюю мгау зин! Нонс праку масс ту! Кас поку нга!
   Адамит сидящий рядом как-то странно отреагировал на произнесенную фразу, словно ему стало не хорошо. Только связанный пилот остался безучастным.
   - Что? Что они говорят?
   - Они говорят... Срочная эвакуация! Все работы сворачиваются! Реальность рушится!
   И вдруг шпион перевертыш внезапно нажимает кнопку на пульте и начинает что-то быстро говорить в микрофон. Ах ты сученок! Без злобы, но от души бью его в ухо и он кулем сползает на пол.
   - Что ты творишь гад?!
   - Я... я сказал им, что здесь есть человек, у которого артефакт и если его уничтожить, всё придет в норму... я позвал их сюда.
   Адамит с опухшим и окровавленным ухом сидел на полу и не смотря на неважный вид был весьма горд тем, что сделал.
   - У твоей матери кроме тебя выкидыши были? - поинтересовался я, склоняясь над ещё живым трупом.
   ***
  
   Спасло Дервиша от гибели, лишь то, что он опаздал. Когда он выехал на поляну, где стояли останки вертолета, всё уже было кончено. Небольшой дымок вился над наиболее крупными обломками. Остальные были разбросаны по поляне. А в лесу, куда рухнул второй, начинался сильный пожар. Было понятно, что в одном из вертолетов скорее всего находился его друг, иначе с чего бы это им устраивать войну между собой. Дервиш понукая лошадь ( идти к горящим предметам она не хотела), и с замиранием сердца поехал к обломкам. А пока Матильда всем своим видом показывая, что подчиняется грубому произволу, медленно шагала в указанном направлении, Дервиш озирался по сторонам, высматривая в примятой траве человеческие тела. Поляна была усеяна трупами. Это видимо последствия той утренней стрельбы, подумал Дервиш, подъезжая к остаткам фюзеляжа. И внутри вертолета, раскрытого взрывом как консервная банка, увидел пять обгоревших и изувеченных тел. Кто? Судить по телам было сложно. Скрюченные от огня головешки, по которым до того как их сожрал огонь, попали несколько раз из крупнокалиберного пулемета. Одно было понятно. Женщин среди убитых не было. Понятно это было по армейским ботинкам, на трупах. Неужели там...? В том, который горит сейчас в лесу, был его друг и любимая? Но туда было не подойти. Жаркое пламя обнимало стволы деревьев и прыгало с ветки на ветку, трещало пожирая толстый ковер хвои расстеленный между соснами. Господи! Да, что же это? Почему? Почему ты никогда не сдаешься? Бросил бы всё и бежал, ушел от боя и неприятеля? Нельзя, нельзя всегда быть победителем, иной раз нужно избежать битвы, уйти. И тогда бегство спасет жизнь не только тебе, но тем, кого ты защищал. Что делать? Что же делать теперь? Поможет ли на этот раз всё переиграть философский камень? И стоит ли на его помощь рассчитывать? Дервиш задумался с тоской наблюдая, как огонь из леса уже выбрался на поляну. Длинные языки пламени стелились понизу подбирая старую прошлогоднюю траву, а зеленая трава затрещала от огня и пошла густым белым дымом.
   - Эй! Рыжебородый! Ты какого лешего на мою кобылу забрался? А ну слазь! - вдруг раздался громкий крик за спиной, что Дервиш от неожиданности вздрогнул. А Матильда заржала и развернулась сама на встречу к хозяину. На опушке поляны стоял живой и здоровый её хозяин, и даже с другой стороны поляны можно было понять, что он широко и радостно улыбается. А рядом с ним стояла... Нет, уже бежала на встречу Дервишу его Сауле, Саулешечка, солнышко его, ночка его ясная. Дервиш спрыгнул с лошади и побежал ей на встречу, чтобы через секунды стиснуть в объятиях, и легкую как пушинку девушку поднять над землёй политой кровью, бензином и смертью, и закрутить, закрутить на руках, снимая губами соленые слезинки с её лица. Любимая!
   - Как? Как вам удалось выжить?
   Первое, что произнес Дервиш, после долгого и продолжительного поцелуя. Ронин в это время застенчиво отвернулся от влюбленных и даже лошадь повернул к ним задом.
   - Да ничего сложного, - ответил Ронин разворачиваясь, - Там была функция самонаведения и открытия автоматического огня. И пока тут дуэль происходила, мы отошли в лес подальше. Знали, что ты вот-вот должен подъехать.
   - И как ты разобрался c управлением?
   - Да предатель один помог. Сволочь он как и все предатели, но очень жить хочет.
  
   ***
  
   Гнор То-син никогда не смог бы добиться в жизни того и стать тем, кем стал, если бы не умел разбираться в людях. Впрочем, у него не было особого выбора. Родившись в семье, где оба родителя принадлежали к ордену "каменщиков" и род свой вели от некогда почти полностью уничтоженного адамитами гордого племени ----. Он сызмальства учился вести двойной образ мыслей и жизни. Думать как думает сын своих родителей, и думать и говорить, как того требовало общество адамитов. Он всегда чувствовал, что от него ждут и старался быть хотя бы внешне таким, как то требовалось. Очень чутко зная, что и кому можно говорить. И при всей своей не выдающейся внешности и средних талантах смог занять пост начальника научного отдела в имперской разведке, а вскоре почти одновременно стать магистром тайного ордена.
   Вот и при встрече с разведчиком иной реальности, он сразу понял, кто перед ним. Чужой разведчик был прекрасным бойцом, выдающимся воином, но плохим политиком. Слишком прямым, слишком честным, чтобы быть военачальником. Ронин хоть и безжалостный убийца, но со своим принципами не лишенными благородства. И не смотря на всю кажущуюся жестокость, Гнор То-син понял, что тот не может просто так убить человека, если не убил его сразу в бою. И эту слабость Ронина использовал, постоянно подкидывая мелкие подачки, давая понять, что он (пленный Гнор) может быть полезен и его нельзя убивать. Зная, что пока чужак будет думать, что пленный полезен хоть самую малость то не только не сможет его убить, но даже просто бросить, а постепенно, сам того не подозревая поможет "пленному в кавычках" достигнуть его цели. Поэтому, когда чужаку понадобился пилот, Гнор сказал, что имеет навыки вождения, которые действительно имел. Но потом пришлось прикидываться и тянуть время ссылаясь на испорченный пилотами пульт управления. А когда Ронин притащил в кабину пилота, то поговорить с пилотом о погоде, благо чужак язык адамитов совсем не знал. А тянул время То-син всё потому, что улетать отсюда было нельзя. Бродяга, сотрудник чужака скоро должен был принести камень. И кровь юной девы пришлась бы очень кстати. Но переданное сообщение по рации спутало все планы. Известие о разрушении реальности испугало Гнора, он на миг почувствовал как земля уходит из-под ног, и усомнился, что успеет справиться с поставленной задачей. Да и Ронин повел себя не так, как ожидалось - пристрелил второго пилота. (Это потом То-син узнал, что чужак блефовал, выстрелил мимо чтобы напугать пилота). В общем, Гнор запаниковал и начальник отдела имперской разведки возобладал над магистром каменщиков. Он решил пусть прилетевший десант уничтожит и его вместе с чужаками, и туземной девкой, но их родная реальность и планета превыше всего. Но когда он посмотрел в глаза чужака и увидел в них неминуемую смерть, то своя жизнь показалась куда ценнее. Тем более, что Гнор лучше всех был осведомлен о том сколько смертей он может пережить, прежде чем ветки реальностей сольются в ствол.
   Дело в том, что еще два десятилетия назад Ками-но-Гасу опубликовал теоретическую выкладку, что произойдет в ситуации если в результате прокола ткань мироздания будет повреждена. И публикация наделала не мало шума, что экспансию в соседние реальности даже хотели на какое-то время приостановить. Но вероятность повреждения составляла не более трех процентов, а сырьевые ресурсы на планете были на исходе, поэтому работы продолжились. Но если о теоретических работах Ками-но-Гасу знали многие из ученого мира, то практически никто не знал, что ученый не только сделал расчет, а изобрел некий прибор фиксирующий ветвление и схождение реальностей. Прибор был просто, и как каждая вещь не опробованная в полевых условиях имел кучу недостатков. Так на практике оказалось, что он не регистрирует общее количество веток и ответвлений реальностей, а лишь ту ветку, в которой находился человек его использующий. Проще говоря, применительно к данной ситуации прибор можно было использовать как банальный счетчик жизней. Ветка, в которой существовала сущность именуемая Гнор, имела всего три ответвления, и два из них уже были использованы (т.е. он уже погибал 2 раза), что означало - его обладатель проживает последнюю жизнь в этой реальности. А что же произойдет с человеком, когда ветка сольётся со стволом трудно было сказать.... Теоретически ничего не должно было произойти, а на практике узнавать не хотелось.
   И так, Гнору, посмотревшему в карие глаза Ронина, пришлось решить умирать ли ему сейчас без шанса на воскрешение, или попытаться что-то изменить. И он попытался.
  
   ***
  
   Друг мой, друг мой... я очень и очень болен, сам не знаю откуда взялась эта боль... Не знаю кому как, а мне по душе ближе Есенин, чем Пушкин. Может потому, что Сергей на мой взгляд более искренен, более непосредственен, более глубок и правдив в своих чувствах. А Саша..., кхм ,...Александр Сергеевич легок для восприятия, но поверхностен. Даже в глубоких переживаниях он не производил впечатления трагичности, а лишь легкой грусти. Я вас любил, любовь еще быть может...- словно кто струны на гитаре перебирает. Впрочем, я отвлекся. Нашу компанию действительно терзала головная боль. Но не столько боль, сколько неопределенность. С одной стороны произошла долгожданная встреча. Я нашел Дервиша с артефактом, Дервиш наконец обрел память и девушку, предатель тоже был вроде доволен, что удостоился чести лицезреть "камень желания". Хотя, по этой хитрой азиатской морде, трудно было понять о его подлинных мыслях, но некое довольное выражение мелькало в раскосых глазах. Одним словом все почти достигли своей цели и вдруг выяснилось, что все мы оказались в тупике. Прежде всего транспортная проблема. Одна лошадь на троих ( шпиона не считаем) это более чем ничего, но уехать на ней в антурган жерлер мы не сможем. Потому, что именно с того места откуда он попал в эту реальность, его нужно было попытаться вернуть назад. Это как иголку с ниткой, которую воткнули не туда, нужно было аккуратно, потянув за ниточку вытащить. Такую процедуру возвращения по крайней мере нарисовал нам перед отбытием Очкарик. Вторая проблема - Сауле. Как-то само собой было понятно, что Дервиш её здесь не оставит. Но как он сможет её взять с собой, если её организм прибором переноса во времени не оснащен? Дервишу это проблемой не казалось. Он загадочно и счастливо улыбался. Впрочем, он теперь постоянно улыбался, посматривая на Сауле, как кот на сметану. Да и лицо у него было с выражением морды кота, сытого и греющегося на солнышке. И на мой вопрос как он собрался перенести девушку с собой, он ответил: Ты же как-то свою лошадь переносишь... И действительно, об этом я не особо задумывался. Но то, Матильда, с которой мы неразлучны уже лет пятьдесят, а это девушка.... Да, бог с ней, с девушкой, это проблема Дервиша, ему и решать. Другой факт не давал мне покоя. Объявленная всеобщая эвакуация адамитов. Если проблему с транспортом можно было попытаться решить, просто выехав в степь и пере заняв пару лошадей до получки у случайных всадников. То не факт, что мы успеем добраться до места прорыва до того, как реальность не развалится. А в том, что она разваливается на глазах сомневаться не приходилось. Даже Дервиш выслушав мой рассказ о возможности перемещения в ближайшее прошлое, и сам поведав как тонул в болоте где-то под Новгородом, понял, что артефакт находящийся с ним, здесь не при чём. Но он был при чем, однозначно.... Серенький невзрачный камешек, который какой-то заключенный от скуки, избытка времени, и недостатка материала обточил в форме сердечка, шоркая гранитный булыжник по бетонному полу с утра до вечера пару лет. Словом, ничего примечательного. Будет под ногами валяться и внимание не обратишь, если бы камешек время от времени не мерцал, словно работающий маячок сигнализации. Как объяснил Дервиш, так выдает себя вещь не из этой реальности. Как будто я без него этого не знал?
   Но существовала и ещё одна проблема - шпион, этот демон искуситель. Убить его или просто бросить нам ничего не мешало, но именно он предлагал вариант как разрешить все проблемы разом, используя камень. И этот вариант был так соблазнителен, так легок, а тело устало и настоятельно молило о пощаде и отдыхе, и не только моё тело, но и тела более юные и более зрелые. (Дервиш биологически был старше меня на пять лет). Что мы задумались, стоит ли поддаваться искушению и решить проблему, как предлагал инопланетный предатель и магистр ордена. Скажем прямо, предателю я не верил, и ещё меньше верил ярмарочным фокусникам и цыганским провидцам. Но прибор собранный испанской инквизицией и продемонстрированный нам Дервишем смутил мой материалистический взгляд на подобные вещи.
  
   ***
  
   Три пары глаз пристально следили за действиями магистра ордена. Меж тем Гнор То-син на очищенном от травы участке поляны обломком ветки начертал круг пару метров в диаметре, затем процарапал в круге крест, делящий окружность на четыре равные доли. И в каждой доле стал старательно изображать символическую надпись "Воля божия".
   - Тебе это ничего не напоминает? - негромко спросил Ронин у Дервиша, наблюдая за действиями магистра.
   Тот задумчиво кивнул в ответ:
   - Напоминает. Древнейший символ - крест в круге.
   - Да, я не про это! Ты в детстве в ножички не играл что ли?
   Дервиш неопределенно хмыкнул в ответ, что было не понять: то ли не играл, то ли не понял о чём речь. Сауле, стоя рядом с Дервишем, прижалась головой к его левому плечу и что-то беззвучно шептала, словно молитву какую-то проговаривала, а скорее всего просила Тенгри защитить её от злых духов. Всё это не ускользнуло от внимательного взгляда Гнора. Хотя поглядывал он на присутствующих искоса, поскольку боялся, что его глаза выдадут внутренне торжество, царившее в душе. Всё было как ему надо. Они согласились! У него получилось! И как вовремя! Ведь у магистра оставалась последняя жизнь, так же как у ненавистного чужака по прозвищу Ронин. Реальность сворачивалась. Ветки уже устремились к стволу. Это было понятно по показаниям прибора Ками-но-Гасу, Гнор То-син тайком посмотрел на него два часа назад. Но все препятствия позади. Никаких преград к исполнению задуманного больше нет, и всё же Гнор волновался. Он последний и первый магистр ордена "Каменщиков", который увидел воочию и возьмет сейчас в свои руки "каплю желаний". От волнения его голос дрогнул, когда он протянул руку и попросил отдать камень ему. Но рыжебородый без сомнений и колебаний просто протянул ему камень, словно он ничего не стоил, словно это не величайшее сокровище Мира, а простой булыжник из-под ног! Убить его мало за такое святотатство! - подумал Гнор, низко кланяясь и принимая камень, под острым кинжальным взглядом Ронина. Второй чужак ему не верил. Это его право, всё равно им не долго осталось....
   Господи! Какой он маленький и легкий! - мелькнуло в голове Гнора, держащего сокровище на ладони. Серый камешек чуть приметно мерцал, словно каменное сердце билось. В определенном смысле так оно и было... Это всё, что осталось от Бога. Ведь Бог создал этот Мир, эту Вселенную и все остальные Вселенные (коих было ровно сто восемь) из себя, из собственного божественного тела и разума. Ведь тогда кроме самого Бога ничего не существовало. И последнее, что Бог создал - своё подобие - Человека. С тем, чтобы человечество выросло и выполнило предначертанное - пришло к Богу. Только "капля желания" - частица Бога, его последнее неисполненное желание обладало невиданной мощью и силой. Использовать эту силу, лишь чуть-чуть, косвенно коснувшись к ней, назвав все 108 имен Бога, можно было изменить и сотворить новую Веселенную, и выполнить самые сокровенные желания. Да, сейчас, он - Великий Магистр Гнор То-син, изменит всё! Гнор наклонился и положил камень точно в центр начерченного круга на середину креста.
   - А сейчас мне надо ...., - Гнор замялся. - В общем почти всё готово... Мы станем в круг и возьмемся за руки. Но для ритуала мне нужна кровь девственницы.
   Рыжебородый насупился, а девушка спряталась за его спину.
   - Мне нужно..., - упрямо повторил Гнор.
   - Это ты опоздал, дружок, - усмехнулся Ронин, игнорируя укоризненный взгляд Дервиша - так что придумай что-нибудь другое...
   То, что девушка к девственницам не относится, То-син понял и сам, но желательно была именно женская кровь, поскольку именно женщина может родить и принести нечто новое в этот мир.
   - Просто её кровь...
   - А своей не обойдешься?
   - Мне нужно немного... Пару капель. Конечно, если не будет выбора, то моя... может быть, - нерешительно произнес Гнор и тут же по глазам чужака понял, что зря он это сказал.
   ***
   8.Глава. Битва.
   "Великому и достойному полководцу нужно обладать - мужеством петуха, сердцем льва, натиском кабана, лукавством лисы, терпением пса, чуткостью журавля и алчностью волка". Алтын тобчи (Золотое сказание)
  
   Степь. Степь. Что может быть неизменней под луной? Пройдут века и тысячелетия, леса вырубят, вершины гор, как старческие зубы искрошатся и оплывут, а на их месте вырастут новые горы и леса. И лишь степь простирающаяся от края и до края горизонта останется всё той же. Всё так же будет вольно гулять по ней ветер, засыпая пылью веков всё прошедшее. Так же будет шуметь на ветру ковыль, петь свою песнь в небе жаворонок, так же безмолвно и равнодушно будет взирать степь на человеческие страдания. Поскольку нигде так более не чувствует себя одиноким и беззащитным человек, как в степи. Здесь негде укрыть, негде спрятаться, и не отбиться одному от хищной стаи. И может быть именно здесь, человек взял палку в руки, чтобы себя защитить. Именно в степи человек загонял мамонтов. Именно в степи оседлал лошадь, на которой одинаково хорошо преследовать дичь, и спасаться от преследователей. Именно в степи под широким куполом небес, щедро усыпанных ночью звездами, воздал хвалу богу - солнцу, дающему жизнь и тепло, и наделил преисподнюю холодом и тьмой. А потом полюбил эту степь, давшую жизнь его предкам и его потомкам. Полюбил эту свободу и вольный ветер, и воспел в своих песнях широкие просторы своей родины.
   Куда это мои мысли унеслись? Степь. Степь. Опять степь. Словно черновик, по которому вечно проходится стирательная резинка. Что было? Что будет? Всё сотрется. Перемелется в пыль. Словно и не было ничего. Вечное поле игры богов. Как там? "Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто о чем говорят: "смотри вот это новое"; но это было уже в веках бывших прежде нас". Или: "Что было? Что будет? Чем сердце твоё успокоится?" Впрочем, это уже из другой оперы.
   Настроение было препаршивейшее. Слоняюсь по степи в поисках попутной лошади. Солнце, пыль, ветер. Хорошо хоть комары не достают. А что собственно произошло? Да ничего страшного. Ну, обманул нас этот пройдоха, вернее попытался обмануть. Мир его праху. Или кровь для ритуала не подошла? Может зря ему нос разбил? Не была его ноздря девственницей? Но так или иначе, когда после его песнопений мир вокруг стал искажаться словно в кривом зеркале, он разомкнул круг и, подхватив с земли камень, стал таять. Один таять. Исчезать, превращаясь в человека невидимку, в то время как мы, разинув рты, стояли вокруг. Но перед тем как ему совсем пропасть, взмахом кинжала я отсек руку держащую камень. Так она у нас и осталась вместе с камнем. А иноземный колдун пропал. Вот тут мы с Дервишем и повздорили слегка. Даже не повздорили, и не обвинял он меня ни в чем, молчал, как он умеет молчать. Вроде не говорит ничего, но чувствуешь, что в душе осуждает. Понятно: кровища, рука эта на земле дергается, девчонка кричит....
   Одним словом, пришпорив Матильду, я выехал в степь выполнять план "А", как ранее и собирались. А именно - найти транспорт для Дервиша и Сауле, чтобы отправится в место прорыва реальности. И тут как назло ни одной попутной лошади, ни табун никто не гонит, ни каравана торговцев, ни отряда джунгар. День близится к концу и нужно возвращаться. А тяжело на душе. Не хочется. Опять услышать молчаливое осуждение. Разумеется, можно было попытаться обойтись без членовредительства, просто камень из руки вырвать, но рефлексы у меня сработали. Да, и им там с девчонкой есть чем без меня заняться.
   Что это? Что за темная масса на горизонте? Пыльная буря идет? Так ветра сильного нет. Мама дорогая! Войско! Джунгары! И зачем мне столько лошадей? Нет. Лучше я как-нибудь осуждение Дервиша переживу, а вот встречу с этим войском вряд ли.
   Развернув Матильду, я послал её с места в галоп. Успеть уйти, чтобы не заметили, но заметили. Отряд разведчиков в сотню рыл, выскочивший из-за холма, как черт из табакерки, устремился мне наперерез.
   - Давай милая! Доскачи до леса! А там мы спрячемся! - крикнул я на ухо лошади и пришпорил из всех сил.
   ***
   Их погубила беспечность и ощущение, что они одни в целом мире. И все вокруг лишь для них, и лазурное небо, и водная гладь озера, и солнце в небе, и этот безоблачный летний день. А когда опомнились, было поздно. Дервиша убили, полоснув саблей по голове, а, кричащую от ужаса, Сале перекинули через седло и увезли. Надо же было такому случиться, что войско Аблая, следующее за джунгарами, завернуло к озеру Акколь, чтобы напоить коней, и обнаружило Дервиша и Сауле. Собственно ни следопыт, ни навязанная ханом "невеста" Аблаю были не нужны, но он решил взять Сауле с собой, как живое доказательство своей невиновности. Показать Темиртасу, что она жива и к её похищению и гибели он непричастен. Возможно и Газарчи просто взяли бы в плен, только тот оказал сопротивление и, пытаясь защитить девушку, ранил одного воина. Нукер осерчал и зарубил обидчика. Пёс с ним! Кому он нужен? Впрочем, была у бека одна тайная мысль, что если всё удачно сложится, то девчонка будет не нужна. А пока он в отдалении следовал за войском джунгар, и старался чтобы его немногочисленное войско не было обнаружено раньше времени.
   Попасть в другую ветку реальности до предстоящих событий, и спастись вместе с Сауле у Дервиша не получилось. Оказавшись в полном одиночестве на берегу озера, он сидел разбитый и опустошенный, наблюдая за водной гладью. Что делать? Искать, спасать, вытаскивать из лап бека? Да. А что ещё остается делать? Ну почему всё так? Почему, не смотря на столько усилий, он теряет любимую снова и снова. Словно сама судьба разводит их в разные стороны. Словно не суждено им быть вместе. В чьих руках это решение? Кто так распорядился их жизнями? И есть ли этот - тот? Или нелепый случай правит всем в этом мире? О! Нет! В случайности Дервиш давно не верил, ведь сам когда-то определил, что то, что мы считаем случайностью - на самом деле не выявленная закономерность. А что делать, он решил сразу - дождаться Ронина и вместе с ним отправится следом за войском.
   - И чего ты ждешь? - раздался рядом старческий голос. От неожиданности Дервиш дернулся и обернулся. Рядом с ним стоял шаман.
   - Жанборши?! Откуда ты здесь???
   - Я не знаю, кем ты меня сейчас видишь, но я не тот, о ком ты подумал. Не всё то, что видишь, является таким на самом деле...
   - Так кто ты на самом деле? - спросил Дервиш пристально вглядываясь в старика. Длинные седые волосы шамана теребил ветер, закрывая лицо прядями. Совиные перья пришитые к рукавам и краям халата, напротив, оставались неподвижны. Хотя почему странно? Ветра-то на самом деле не было. Приглядевшись, Дервиш понял, что это не ветер бросает волосы на лицо, а сам образ плывет и оказывается не в фокусе, словно в объективе испорченного фотоаппарата.
   - Это долго объяснять, скажу только, что я страж камня, находящегося у тебя...
  
   ***
  
   Всё пошло по моему плану. До леса я успел раньше отряда джунгар. И спрятавшись за стволом сосны начал выкашивать первые ряды преследователей из лука. А когда стрелы кончились, выехал им на встречу. Упал один, другой. Свистнул в воздухе аркан, которым меня попытались пленить. Ударила в грудь стрела. Но кольчугу не прошила. Уклонившись от направленного в меня копья, я отвел его саблей в сторону и рубанул вскользь по древку. Удар назывался - "прощайте пальцы", и судя по резкому крику, не зря так назывался. И ещё один выбыл из игры. И ещё....Я уже начал уставать и пропустил пару ударов. А они всё лезли и лезли на меня с завидным упорством, что я почувствовал себя продавцом на распродаже, за спиной которого висит объявление : "Джунгарам скидки!" Да что же это такое? Да сколько же вас?!
   Вот еще один свалился с коня уткнувшись головой прямо в сурчиную нору. Тоже мне! Нашел где спрятаться! Думаю сурок этому гостю будет категорически не рад. Но хватит! Ещё чуть-чуть и мне крышка, подумал я, и разозлился. Рука - на! Разрубленное плечо неестественно отвисло, словно лишняя деталь организма. Удар по шее и голова вместе с остроконечным шлемом покатилась по земле звеня бармицей. И джунгары дрогнули... Оставшиеся в живых, хотя их было ещё много, развернули коней и помчались прочь. И я в горячке поскакал за ними, что привело их в ужас, но вовремя опомнился и повернул назад. Подобрав двух лошадей с поля боя, отправился к Дервишу. Часть плана была выполнена. Проплутав немного по лесочкам и путая следы на тот случай, если меня будут искать, я выехал из очередного околка и в лучах заходящего солнца увидел простирающуюся черной змеёй - широкую автостраду.
   Ёперный театр! Широкая четырехполосная дорога одним концом петляя уходила в сторону Бурабая, а вторым... Вторым она должна была упираться в город, основанный в 1830году участником отечественной войны 12 года полковником Шубиным. Точнее, основал он в 30ом году крепость по просьбе местного населения для обороны от джунгар. Но крепость эту атакуют не джунгары, а местный хан - Кенесары. И взять её не сможет. Это потом крепость со временем станет пыльным провинциальным городком. Ну, это в одной реальности. В другой - крепость превратится в столицу ханства и в честь достопамятного хана назовут улицу. То ли, для того, чтобы показать, что хан этот город все-таки захватил. То ли в благодарность, что не захватил. На то она и другая реальность, что невозможное в ней возможно.
   Однако я отвлекся. Так или иначе, но дорога, просто дорога, не говоря уже об асфальте, тут должна появиться никак не ранее, чем через девятьсот лет. Получается, что я опять оказался не в том времени. Чтобы проверит не мираж ли мне видится в степи, направил лошадь к дороге. И убедился - не мираж. Давно забытый запах раскаленного асфальта витал в воздухе. Спрыгнув с лошади, я коснулся дороги рукой. Горячий! Захотелось лечь, вытянутся на дороге и заснуть. Всё тело саднило от мелких ран, усталость свинцовым грузом давила на плечи. В сердце занозой впилась тоска. Как я устал от всего этого... Устал скитаться, бесконечно драться за жизнь, куда-то бежать...
   - Любимая, если бы ты знала! Как я соскучился по тебе! - прошептал я беззвучно, одними губами. И вдруг пришла уверенность. Скоро! Скоро мы будем вместе!
  
   ***
   Спать на асфальте я не рискнул. Это сейчас дорога как вымерла, а кто знает, что будет с этой реальностью через минуту? Совсем проявится и пойдет по ней стадо автомобилей, задавят нафиг. Или хуже того, опять в другом времени окажусь. А что тут будет в другом времени - неизвестно. Поэтому перевалив через дорогу, пристроился на ночь в ближайшем лесу. Уснул как убитый наплевав на надоедливую песнь комаров.
   И приснился мне удивительный сон....Стоим мы среди гор на берегу озера, среди валунов. Нас трое - Дервиш, я, и третий мертвый шаман, но не он, хотя похож сильно. И говорим о чем-то значительном и важном. Шаман чертит человечков на камне костяным ножом. И вот, что интересно. Нож костяной, чисто ритуальный, из мягкой кости. То ли моржовой ( откуда в степи моржи?), то ли из бивня мамонта. Но камень тем не менее нож царапает. Рисует шаман человечков и что-то бубнит о реальностях и нашей роли во всей этой истории и вообще. А мне скучно и грустно. Достав цубу из кармана я приложил её к валуну и очерчиваю кинжалом от нечего делать, и слушаю в полуха шамана. Шаман говорит, что есть несколько вариантов развития событий или по нашему веток реальностей. По одной ветке - мы сбегаем и именно здесь, где камень впервые был использован пятьсот лет назад, и какие-то племена из реальности адамитов пришли в нашу, возвращаем всё на круги своя. И девчушка остается здесь в Алтайских горах и будет великой шаманкой, могилу которой разроют в далеком будущем и назовут Алтайской принцессой. И тронув её прах вызовут множество бед и землятресений на эти земли.
   В другом варианте реальности мы выполняем свою миссию - едем с Дервишем к разрыву в проклятых землях и блокируем его. Кыпчаки выигрывают сражение. Но девушка, оказавшаяся в руках хана Аблая погибает.Странно, почему хана? Если он бек, а хан Темиртас? Но шаман это не поясняет, говорит только, что на праздничном тое по случаю победы Аблай объявляет, что женится на ней, и девушка бросается со скалы в озеро, чтобы не достаться ненавистному жениху.
   Оба варианта очень не нравятся Дервишу, и он спрашивает у шамана о третьем пути. А третий путь, отвечает шаман, не определен. И нет времени, чтобы реализовать какой-либо третий путь. Господи! Как скучно-то! Предопределенность будущего ввергает в уныние. Дервиш спрашивает: - Причем здесь Алтай и разрыв реальности? На что шаман ему отвечает, что разрыв ткани как раковая опухоль дала метастазы с несколькими контрольными точками. И что ближайшие контрольные точки, где можно активировать камень находятся на вершинах гор. Не ближний свет переться на Алтай из степи, вздыхает Дервиш. Но перется нам не нужно, если мы правильно используем камень, отвечает шаман. Тогда Дервиш спрашивает: Почему девушка обязаетльно погибает? Почему он не может забрать её с собой? А шаман отвечает, что девушка мешает выполнить Дервишу его миссию. Что он ослеплен своей любовью и готов пожертвовать ради неё целым миром, поэтому его и лишают этой любви. Вот засранцы! Эти высшие силы. Принадлежность шамана или кто там он на самом деле к высшим силам не подлежит сомнению. Мы как-то с Дервишем это сразу поняли и поверили. Но где они были раньше? Где? Когда мы столько всего пережили, столько с Дервишем вынесли и столько раз гибли спасая и защищая этот хрупкий мир.Это я мысленно у него спрашиваю. А шаман мне вслух якобы отвечает, что не стоит вмешиваться в то, что мы и сами можем сделать. Если бы....Если бы я мог вернуть тебя! Горечь от потери обжигает мне сердце. И я разозлившись посылаю шамана туда откуда он взялся. И на этот раз сами справимся, советчик хренов! И шаман пропадает. Тает как утренний туман. Мы остаемся с Дервишем в двоём.
   ***
   -Ты ему веришь?
   -Приходится верить.
   - А я нет...
   - И что ты предлагаешь?
   - Ты пойдешь спасать её, и там кстати тоже горы. А значит и должна быть контрольная точка разрыва на вершине. Меня не жди. Я конечно постараюсь, но не знаю как успею.
   - Хорошо. Пойду один.
   -Ты почему автомат не использовал? Я же оставил вам автоматы для самообороны? Как могло получится, что её взяли?
   - Не успели...так вышло. Знаешь..., - Дервиш сморщился мучительно вспоминая своё недавнее сновидение, - Мне кажется я знаю и третий путь.
   - Само собой, сами управимся.
   - Я не про то...Мне недавно сон приснился, где я летать умел..
   - Растешь, - улыбнулся Ронин, - скоро станешь совсем взрослым.
   - Да, нет. Не в этом дело. Просто мир, где люди загнаны в резервации, мир погрязший в пороках и грязи. И там несколько человек, которые были другими. Я спас их. Взял с собой из плена и перенес в другой мир, чтобы начать жизнь сначала.
   - А почему бы и нет? Если это камень действительно всё, что осталось от Бога, почему бы не создать ещё одну реальность? Почему бы и не создать? Если этот мир мы как не силимся - изменить в лучшую сторону не можем. Потому, что не можем изменить внутреннюю суть человека.
   Дервиш помолчал немного, и произнёс:
   -Вот и я об этом подумал. Почему бы не создать новый мир, новое общество свободное от всего этого. Мир гармоничный и чистый, где правила бы только любовь и доброта. Где люди бы шли по пути совершенства. Но не много ли я на себя беру? Имею ли я право?
   - Ага! "Тварь я дрожащая, или право имею"? - оскалился в улыбке Ронин, - Что-то мне это напоминает. Не бойся! Кто не рискует, тот не пьёт шампанское! Дерзай!
   - Нет, наверное не по силам это...знаний не хватит, мудрости не хватит. Трудно быть богом.
   -Червём быть проще, но может быть хватит быть червем? Знаешь, что..Разговор этот бесконечен и бессмысленен, потому как не попробовав не узнаешь. А пока нам нужно определится с ближайшими планами. Ты безлошадный? Попробуй пернестись сразу в Синегорье. Забирай девчушку и беги в горы. А я ...в общем у меня как получится.
   - Постарайся сильно не рисковать, шаман сказал, что у тебя в этой реальности ...словом, осталась всего одна жизнь.
   - Постараюсь. - улыбнулся Ронин и пропал.
   Дервиш протер глаза. Тот светлый солнечный день, в котором они только что разговривали с Рониным пропал тоже. Перед ним в зеркальной глади степного озера отражалась луна, а за спиной шумел темной стеной лес. Приснилось всё это? Нет. На сон не похоже. Слишком яркие и свежие воспоминания. И даже кожа на лице ещё не остыла от жаркого солнца.
   ***
  
   Что-то солнце стало припекать? Вроде в тенечке спать ложился? Оперся рукой в землю, и она ушла в песок. Едрит твоё налево! Распахнул глаза и уперся взглядом в бархан, по которому шустро перебирая лапами скользит вниз ящерица. Быстро оглянулся назад, и там бархан. Поднялся на ноги утопая по щиколотку в нагревающемся на солнце песке. Протопал на вершину бархана, точнее практически прополз.
   - Охренеть! - вырвалось из глубины души.
   Всюду, куда только мог дотянуться взгляд, была пустыня. И тут ожил передатчик болтающийся на поясе без дела уже долгое время:
   - Ронин ты как тут оказался? - раздался хриплый голос Очкарика, - Привет!
   - Я тоже рад тебя слышать...... А тут это где? Каракумы? Кызылкум? Гоби ?
   - Да нет, это тоже было степью до катаклизма в этой реальности... Понятно, - подытожил Очкарик, через секундную паузу, видимо сверяясь с показаниями своих приборов. - Границы реальностей истончились, ты прошёл сквозь мембрану и оказался в этой.
   - Да никуда я не ходил, я спать лег а проснулся уже в пустыне!
   - Не может быть!
   - Может. Мне виднее. Давай меня отсюда вытаскивай и отправляй обратно в степь! Там Дервишу туго.
   - Не могу... Если бы ты прошёл, то в ста метрах от того места где стоишь, на Юго-запад мембрана тонкая. Но ты говоришь не проходил... Спонтанный перенос. Поэтому вряд ли. Вот если бы подобрать частоту проникающей волны, можно было бы попытаться....
   - Какой диапазон? - спросил я и тут в моей голове что-то щелкнуло, - Записывай! Частоту я знаю - 156,192 мегагерца.
   - Откуда знаешь?
   - От верблюда.
   - Кхм..., Однако! - откашлялся Очкарик. Курит как паровоз, давно говорю ему бросай, так не хочет. - Проходит! - донесся восторженный и возбужденный голос Очкарика, - Но как ты узнал?! Откуда? Пробивает! Сейчас настроюсь на грань возле тебя и можешь возвращаться в свою степь! Топай примерно сто метров на Юго-запад!
   - Хорошо! Сейчас пойду. Только перед этим соедини меня со мной по рации в той реальности.
   - Ты хоть понял, что сказал?
   - Да. Понял. Объяснять долго... как-то попал в одну аномалию, а там рация работала, я частоту на рации подсмотрел на табличке. То есть волны на этой частоте проходили сквозь границу аномальной зоны - стал я объяснять Очкарику сам только сейчас догадываясь, зачем это всё было нужно тогда, и почему мне сейчас нужно связаться и поговорить с самим собой.
   - Давай соединяй! И соединяй именно на этой частоте!
   - А вот в этом я не уверен, что получится. Всё-таки в степи передатчик не работал. Но сейчас попробую, - голос в рации отдалился и зашипел.
   - Готово! Говори!
   В эфире змеёй зашипели помехи. Странная конечно ситуация. Я на секунду вспомнил и представил, как я там ползаю по болоту и обнаруживаю Уазик с работающей рацией и замороженными во времени вояками. Вот у меня там сейчас лицо будет с выражением, как у рыбы, вытащенной на берег. Представив себе это, я внутренне усмехнулся и сказал:
   - Чего стоишь? Вали оттуда по быстрому! Только загляни под щиток панели приборов и запомни частоту на которой работает рация.
   Сделав паузу, поскольку своего абонента я слышать не мог, но что он говорил мне знаю, и продолжил:
   - Вот идиотизм... то записки сам себе писал, теперь вот сам с собой разговариваю. Запомни! Запиши углем на попоне! Придет время, поймешь для чего это тебе нужно!
  
   ***
  
   Разведчики, отправленные джунгарами, доложили тайши Сэнгэ ( тайши - князь на джунгарском языке), что у Синих гор действительно пасутся большие стада и охраняются они небольшими отрядами кыпчаков. Это хорошо! Войско джунгар, не дошедшее за день до гор, остановилось на ночлег. Разводились костры. Варили в больших казанах баранов и лошадей. Варили много. Зачем мясо жалеть? Завтрашний день обещал быть добрым. Забрать те стада, что пасутся возле гор и можно будет возвращаться домой. Поход был удачным. Кыпчаки, вопреки ожиданиям, сильного сопротивления не оказали и всё обошлось малой кровью. Потерями двух сотен воинов в походе при такой прибыли можно было пренебречь. Хотя последний день немного удивил. Один из разъездов разведчиков, сопровождающий войско заметил одинокого воина в степи, чужака. Его попытались взять в плен, чтобы выяснить кто он, откуда, чей? Но мало того, что тот отбился от нападавших, так ещё обратил их в бегство. Какой позор! Сэнгэ приказал убить каждого пятого воина из того отряда. Трусость должна быть наказана.
   А утром, на рассвете авангард войска численностью в пятьсот человек отправился за добычей. Авангард ушёл, а к полудню вернулся сильно поредевшим и без скота. Коварные кыпчаки, спрятавшись в лесу, устроили засаду и вместо табунов, пасущихся возле озер, джунгар встретили кыпчакские стрелы и копья. Разъяренный контайши (военачальник) приказал выступать всему войску.
   Развернувшись широкой цепью зюн гар и барунгар (левое и правое крыло) подошли к лесу начинающемуся у гор с двух сторон. Сам контайши находился в центральном войске - тобша. Войско же кыпчаков стояло у предгорья в полной готовности. Кони ржали понукаемые нетерпеливыми седоками, гонцы с приказами носились перед войском.
   Кыпчаков было мало, явно меньше чем джунгар. Так казалось на первый взгляд. Лес и горы в тылу кыпчакского войска мешали обойти его, ударить сзади и с боков. Но это ещё ни о чем не говорило. "Можно было выманить кыпчаков притворным бегством, и они окажутся в окружении. Тогда судьба их будет решена", - размышлял Сэнгэ. А пока от кыпчакского войска выехал навстречу джунгарам одинокий всадник с традиционным криком : Жекпе-жек! Жекпе-жек!
   Батыр вызывал на поединок вражеского батыра. И кричать ему долго не пришлось. Из первых рядов джунгар с копьем наперевес выскочил их батур. Кто это был? Контайши со спины не увидел, но скорее всего Уэрхудэ-батур. Кыпчакский батыр поскакал ему на встречу во весь опор и примерно на середине расстояния разделяющего два войска они сшиблись. Крики, обмен ударами копий, затем джунгар выхватил саблю а кыпчак "ак болта", и через несколько мгновений схватка разрешилась. Джунгар пал с рассеченным топором черепом и торжествующий крик разнесся по кыпчакскому войску. И в тот же миг воздух накрылся покрывалом из орлиных перьев. Тысячи стрел взвились в небо, чтобы смертельным дождем выпасть на землю. Не все из них достигли цели, но потери были с обеих сторон. Залп! Ещё залп! Пора! Контайши чуть заметно кивнул, и словно сговорившись, одновременно с ним кивнул хан. Свистящие стрелы взвились в воздух, давай сигнал к наступлению. И войска сдвинулись с места.
   С криком :
   - Ги!
   Кыпчакские всадники уперев копья кто в луки седел, кто в специальную петлю на стремени, лавиной двинулись на лавину. За первыми рядами копьеносцев, шли вторые и третьи, вооруженные саблями, топорами и палицами. Но если первые ряды, и частично вторые были одеты в зере сауыт ( кольчуги с нагрудными пластинами) и беренсауыт ( пластины нашитые на кожаную куртку), то у тех кто был в задних рядах доспехов не было вовсе, да и вооружение короткими копьями и палицами, было не лучше.
   От топота десятка тысяч копыт дрогнула земля, и застонала сотней голосов, когда войска сошлись. Затрещали поломанные копья. Зазвенели сабли. Заржали кони. Закричали люди. Брызги крови полетели на землю, взрыхленную копытами, и желтая глинистая земля стала черной. Это смерть собирала свой урожай.
  
   ***
  
   Утро. Всё-таки утро! Если еще и того же дня, значит удачно меня Очкарик вернул. А пока я озирался, высматривая черную полоску леса на горизонте и следы прошедшего войска на земле. Кто прошёл? Джунгары? Кыпчаки? Проскакав поперек направления движения, пришёл к выводу - кыпчаки. (Войско небольшое, следы кучно шли). Те самые, что увезли девушку. Значит, мне за ними. В том, что мне встреча с Дервишем во сне не привиделась, я даже не семневался. План в силе. Дервиш спасает девушку, я спасаю их обоих. Простите меня, но вот не верилось мне, что Дервиш сможет девушку выкрасть незаметно. Сам проникнуть в стан врага, вызнать, шпионить - это да, он может. Но когда дело касается чувств, неизбежны ошибки и просчеты. Это не я так плохо про друга думаю, это многовековая практика показала. Теперь бы их догнать. Успеть.
   Низкорослые джунгарские коники шли размеренным плавным шагом, уверенные стайеры. Меняя по дороге скакунов, шанс догнать войско был приличный. А кони хороши... Неказисты на вид, но хороши. Выносливы. Не даром Тимуджин с ними полмира пройдет. А вот Батый пройдет, но не до наших земель, это мы постарались.
   Незаметно мелькала степь под копытами. После полудня я пересел на другого трофейного коня, а Матильда так и бежала трусцой налегке, ревниво смотря мне в спину. Ничего, голубушка, если к вечеру войско не догоню, придет и твоя очередь, подумал я. Но к вечеру войско догнал. Однако, чтобы проникнуть в него пришлось дождаться темноты. Ночью было больше шансов, что меня не сразу опознают. Так и получилось.
   Неспешным шагом, ведя лошадь за собой, обернувшись в безразмерный халат, и нахлобучив шлем по самые ноздри, я проходил мимо костров, вокруг которых коротали ночь воины и размышлял, как мне тут отыскать Сауле. О том, что она сейчас может быть в походной кибитке бека (малой четырех секционной юрте), думать не хотелось, но думалось. А когда услышал крики, понял, что всё-таки там. Телохранители бека расслабившись сидели на корточках перед кибиткой и даже в кромешной тьме было понятно, что они похабно скалятся. Меж тем шум и крики внутри юрты усилился, что-то там не заладилось. И охрана насторожились еще до того, как я подошёл ближе.
   - Куда прёшь!
   - Да я тамгу потерял...
   - Какую тамгу? Как ты мог тут потерять?
   - Какую? Серебряную... в палец толщиной.
   Сделав вид, что высматриваю что-то под ногами, и не обращая внимания на насмешки со стороны охраны, я наклонился, чтобы в следующую секунду ударить ближнего часового в висок, а второго из положения сидя, подсек ногой и приложил ребром ладони по горлу. Телохранители, стоящие чуть в отдалении, бросились к товарищам на выручку, но поздно, главное уже получилось - я нырнул в кибитку. И при свете тусклой масляной лампы лицезрю такую картину:
   Мужик со спущенными штанами и взъерошенной бородой прижимает к себе одной рукой девушку. (С одеждой девушки тоже не всё в порядке) В руке Сауле зажат пучок растительности, видимо с этой самой бороды. Напротив этой пары стоит юноша бледный со взором горящим и автоматом в руках. ( Взял-таки с собой Дервиш оружие). Но это ещё не всё... Последний мазок к картине, это нож во второй руке мужика, который он приставил к горлу девушки. Одним словом классическая картина : " Плохой парень с заложницей". И тут в эту картину пытается вписаться охранник проникающий в юрту, но тут же получает от меня локтем в нос и вылетает назад. И еще через мгновение мужчина со спущенными штанами получает в лоб рукояткой аигути и теряет интерес к девушке. Сауле с визгом бежит под защиту Дервиша. Я сзади, но без всякой задней мысли, обнимаю не совсем одетого мужика, и теперь лезвие моего ножа покоится на его горле. Вот только охране теперь никто не мешает проникнуть в юрту.
   - Дернитесь, и клянусь Тенгри я его прирежу! - рявкнул я, чтобы довести ситуацию до сознания нукеров.
   Но сознание бека работает быстрее, чем у его воинов. Он быстро сообразил, что резать его мне никак нельзя.
   - Зарежет. Снимите с них шкуру живьем! - крикнул он, - Убери нож! И обещаю, вы умрете быстро! Вам не уйти!
   - Нам и терять нечего, - прервал я Аблая, - Только прежде чем нас убьют, я успею тебя прихватить с собой. Или ты сомневаешься в моих словах?
   - Кто ты такой?
   - Меня здесь прозвали Наркескен, и ты знаешь почему.
   Ага! Судя по тому, как напрягся бек, знает.
   - И у меня к тебе предложение... Этим двоим сейчас дают лошадей и они беспрепятственно покидают войско. А мы с тобой прогуляемся и проследим, чтобы за ними не было погони. А потом...
   - Потом для тебя не будет чужеземец! Мои воины нарежут с твоей спины ремней, и ты будешь жрать собственные кишки!
   - Может быть... Только ты этого не увидишь. Хотя я хотел предложить тебе взамен свою помощь....
   - Какую помощь? Что ты мелешь?
   - Помочь победить джунгар и стать ханом, ты разве этого не хочешь?
   - Ты один собрался побить их войско? - усмехнулся бек. Крепкий мужик, подумал я уважительно, полная юрта уже народа набилась. Он без штанов с ножом у горла и ни грамма смущения перед подчиненными.
   - Это мы обсудим потом. Давай для начала отпустим моих друзей, а потом и обговорим детали.
   - Что ты задумал? Для чего тебе это? - недоумевающее спросил Дервиш, он еще не понял, что при нынешнем раскладе всем уйти не получится. Кому-то надо было остаться, чтобы придержать Аблая. И уж понятно, что не ему с Сауле.
  
   ***
   Не знаю почему Аблай согласился. Скорее всего потому, что в конечном итоге он ничего не терял. А может потому, что понимал - нож у горла это аргумент. С другой стороны ничего не мешало ему натравить на меня своих псов, когда ножа не стало? А может желание стать ханом повлияло на решение? Но так или иначе, я стоял в первых рядах его войска, когда мы атаковали ставку джунгарского хана. И впервые рядом со мной плечом к плечу в бою были не друзья-товарищи-единомышленники, а враги, которые в любой момент могли ударить мне в спину. А всё мои ошибки... Нет, чтобы проникнуть в юрту по тихому, и отправить бека к праотцам без шума и пыли, так нет - попёр напрямую. С другой стороны, не поспеши, непонятно чем бы там без меня дело кончилось. Автомат в руках Дервиша надолго Аблая бы не задержал. Непонятна штуковина, которую в действии не видел, как оружие им восприниматься не будет. А значит не появись я вовремя, он мог просто прирезать девку и кинуть её тело на Дервиша. Впрочем, что теперь разбор полетов устраивать? Случилось то, что случилось. Мне вон для атаки даже копьё выдали. И врезались мы в джунгар клином и пошла катавасия с песней и танцами!
   Как там пел перед боем акын? "Мы неслись, горяча своих сильных коней, топоры боевые из-под седел достав". Конечно, наше приближение незамеченным не осталось. А вот собраться и активно противостоять атаке джунгарам времени не хватило. И то, что они вооружены и защищены лучше кыпчаков роли почти не сыграло. Всё-таки кыпчаки относительно мирный народ и воевали с чем придется и в чем придется. Кольчуги редкость. В основном толстые кожаные куртки, ламеллярные панцири из комбинации кожи и толстого войлока. Просто зипуны и зимняя одежда одетая одна поверх другой, чтобы создать хоть какую-то видимость защиты. В руках копья - заостренные колья, которые еще вчера были деревцами. Палицы, дубины, топоры насаженные на удлиненные рукоятки, которыми давеча дрова рубили. Кистени....
   Сосед справа махнул кистенем и сбил встречного джунгара с коня жизни, отправив его во прах погибели. А я рубил налево и направо автоматически, думая о совершенно другом. Впереди была цель. Ханский шатер с развивающимся над ним ту (знаменем). Снять знамя или убить контайши, значит выиграть битву. Меж тем левое и правое крыло джунгар, которые должны были ударить в спину кыпчакам после начала сражения, увидев, что на ставку напали, развернулись на помощь. И если в ближайшие пять минут мы не достигнем цели, нам придется очень туго. Ещё рывок вперед. Ещё! Матильда рванула, сбивая противника грудью. Удар джунгарской сабли, от которого я отклонился, скользнул по лошадиной шее, распарывая шкуру.
   - Твоего отца имел! - прорычал я сквозь зубы, рубя по островерхому шлему. Вот уже и шатер рядом. Где ты?! Тайши?!
   - Где ты контайши?! Где прячешься?! - заорал я, стараясь перекрыть шум сражения, - Или ты уже одел женскую безрукавку? * И спрятался под казаном ?!
   *( Одеть на воина женскую безрукавку - считалось страшным оскорблением, так джунгары наказывали трусов). Ага! Услышал! Оскалился я в улыбке, наблюдая как богато одетый воин в традиционных доспехах торгауыт, смахивающих издалека на японские о-ерой, поскакал мне на встречу. И поскакал не один. Ещё пара трупов на моем пути и мы встретились. Трусом джунгар разумеется не был, и сейчас со всех сил это пытался доказать. Именно поэтому его свита, вырубившая моих товарищей кыпчаков слева и справ, меня не тронула, оставив на закуску хозяину. Вот пожалуй и всё, подумал я прикрывая бок саблей. И по боковой поверхности клинка скользнула тяжелая сабля контайши.
   ***
   Я всегда хотел людям отвечать добром, но жизнь научила отвечать взаимностью. За моей спиной раздался торжествующий рев в сотни глоток. Я не видел, но и так знал, что там сейчас происходит. Это Аблай высоко поднял на пике отрубленную голову контайши. А ещё он сверлил взглядом мой затылок, раздумывая приказать меня убить или нет. Но те воины, что были рядом со мной и знают как было на самом деле, меня пальцем не тронут - это во-первых. А во-вторых, вторую часть уговора я ещё не выполнил - Темиртас жив. И пока он жив, Аблаю ханом не быть, несмотря на заслуги.
   А бойня тем временем продолжалась. Крики, стоны, глухие удары палиц, звонкие каленых сабель. С грохотом обрушился шатер контайши, и бунчук со знаменем упал под конские копыта. Но среди лязга и грохота, среди криков мой слух уловил далекую сорочью трель автоматной очереди. Эх! Не повезло Дервишу, не дают спокойно уйти. И я рванул туда, продираясь сквозь живых и мертвых врагов.
   Господи! Неужели это всё, что у меня будет в жизни? Смерть, кровь, грязь? И так из века в век? Хватит обманывать себя. Меня никто ни ждет. Единственной моей давно нет в этом мире. А я устал... Устал от всего этого. Не сейчас, не физически, а морально. И надо сознаться потерял всякую надежду хоть что-то изменить в этом мире к лучшему. Может быть Дервиш прав, и красоту не вылепишь руками, обагренными кровью. Убийством злодея не решишь всех проблем. Но и чистым в этом море крови не останешься. Пусть меня убьют. Как говорил Синмен-сан, каждый самурай вступая в битву должен мечтать о смерти. Да, наверное. Раньше я понимал это как отрешение от самого себя для преодоления страха перед костлявой, для преодоления инстинкта самосохранения. Именно смирившись с неизбежностью смерти воин будет сражаться до конца. А теперь? Теперь я понимаю иначе. Когда сражение длинною в жизнь начинает надоедать, поневоле стремишься к смерти. Но не сейчас... Не сейчас. Нужно помочь Дервишу. Где он там? Так и есть! По крутому склону горы бежали двое, карабкались к вершине. Но даже отсюда мне было видно, что с десяток преследователей, оторвавшись от основной массы, их уже настигают. Правду говорил шаман: "Вы встретитесь на Алтае". Алтай, это не только буквально в переводе - золотая гора, и название местности, а еще и название самой высокой вершины среди гор Синегорья, к которой сейчас стремился Дервиш с возлюбленной. Над вершиной стояло марево, внутри которого угадывалась сфера, переливающаяся всеми цветами радуги. Разрыв реальностей.
   По крупу лошади покрытому потом, стекали тонкие ручейки крови от стрел. И кровь из моих ран каплями падала вниз и смешивалась с кровью Матильды.
   - Ну! Ещё чуть-чуть голубушка! Выручай!
   Пробившись сквозь ряды воинов, поскакал вверх под крики и свист стрел. Но если спину мою ещё защищал щит, то в тело лошади стрелы входили одна за одной. И через некоторое время Матильда упала, и часто задергала ногами, выпуская изо рта клочья кровавой пены.
   - Прости!
   Вскочив на ноги, я побежал вверх в гору, рубя по дороге саблей всех, кто пытался догнать Дервиша и его подругу.
  
   ***
   Дервиш бежал, и тащил за собой Сауле из последних сил, но чувствовал, что его настигают. Чувствовал дыхание смерти за своей спиной, а когда оно стало совсем близко, он оглянулся.
   - Ты!?
   Ронин запыхался и стягивая с себя пояс шамана с костным ножом, протянул Дервишу.
   - Это тебе... от шамана. Сфера скорее всего это электромагнитное поле высокой частоты, и проникнуть в неё может лишь диэлектрик. Костяной нож как раз подойдёт. Что делать потом ты знаешь...
   - Подожди... А ты? - непонимающе посмотрел на него Дервиш
   - Мне нет места в твоём мире любви и гармонии.
   - Как ты можешь такое говорить? Ты же знаешь, что такое любовь!
   - Знаешь... убивать людей может лишь тот, кто убил любовь в своей душе...
   - Что ты говоришь? Ты себя слышишь? - возмутился Дервиш, - это не так! Ты сам знаешь, что это не так! Ты ведь до сих пор любишь её! И даже лошадь свою бережешь в память о ней!
   - Нет больше моей лошади... ничего во мне больше нет. Афганец молод, он заменит меня если что. И есть твоя любовь, береги её... и самое главное. Ведь любовь это самое главное, - обернувшись, Ронин посмотрел на добрую сотню воинов, поднимающихся вверх по склону, - Вы уходите, я задержу их. Я знаю Костя, ты сможешь начать всё сначала! У тебя... у вас получится.
   - Ронин! Это всерьёз! У тебя осталась всего одна жизнь и веток больше нет! Если погибнешь, то навсегда!
   - Это ничего... за друзей погибнуть не страшно. Страшно друзей не спасти.
   - Побежали! Мы успеем!
   - Ты сам видишь, что не успеете, - Ронин кивнул головой вниз, на приближающихся неприятелей, - А погибнуть всем вместе глупо...
   - Но у нас камень, мы можем попытаться ещё раз!
   - Опять ты врешь?
   - Нет! Правда!
   - Я остаюсь.
   - Что с тобой ? Опомнись! Тогда я тоже останусь! Я не брошу тебя!
   - Да? И позволишь погибнуть миру? Хрен с ним, с миром и вселенной? А ей? Ей ты тоже позволишь умереть? Не глупи... Бегите. Времени нет... Прощай!
   - Вжик! Вжик! Вжик! - как бы в подтверждение его слов запели стрелы, впиваясь в землю у ног. Костя словно очнулся, схватил девушку за руку, и они побежали.
  
   ***
  
   Вдох - выдох. Вдох - выдох. Пока я входил в транс, то успел подумать, что ненависть и злость не самые страшные чувства. Сильные эмоции рано или поздно заканчиваются. А вот после них приходит самое страшное, это равнодушие... Именно благодаря равнодушию существует зло.
   - Я вернусь за тобой Ронин! Обязательно вернусь! Ты слышишь! - крикнул Дервиш и его крик подхватило эхо.
   Слышу, мысленно ответил я, набирая последний раз воздух в легкие, перед тем как его задержать. Подоспевшие преследователи уже были меньше чем в тридцати шагах от меня. Там, где склон из пологого превышался в крутой и лошади не прошли, им пришлось спешится и медленно идти вверх. Лениво отмахнувшись саблей от стрел, я взглянул вниз с горы. Я не знаю, каким должен быть мир, но я точно знаю, что, таким как сейчас, он быть не должен... Но отсюда, сверху, мне видно только одно - бескрайняя выжженная на солнце степь. Степь человеческого равнодушия.
  
  
  
   0x01 graphic
  
   15.09.13 г. Конец.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Послесловие.
  
   -Никаких следов присутствия адамитов в нашей реальности...Я хорошо проверил, можешь мне поверить. Может они и существуют, но только у себя, в своём мире. А у вас? Что было потом?
   -Когда мы поднялись к вершине, я оглянулся....Ронина уже не было в живых. А потом все случилось само собой. Попав в разрыв, камень вернулся в свою реальность и всё кончилось. Хотя, ты знаешь...всё оказалось не так просто и просто одновременно. Ведь в каждой реальности есть свой философский камень...
   - Подожди..., - собеседник Дервиша снял с носа очки и принялся тщательно протирать линзы бархоткой, - А сражение чем кончилось?Стал бек ханом? А мальчишка куда делся, тот, что с вами ....?Как его? Ертай кажется звали?
   - Джунгар разбили, как ты помнишь. Темиртаса убили в сражении,и без помощи Ронина, Аблая единогласно провозгласили ханом. А хронически невезучий мальчишка попал в плен к джунгарам, но от них потом сбежал. А когда подрос его узнали уже под другим именем...и за глаза часто называли рыжебородым.
   -Неужели?
   -Да,да, - улыбнулся Дервиш.
   - Но он же не твой сын?
   -Боже упаси! Я тут не при чем! Мне Сауле не простит! - рассмеялся Дервиш.
   - А Ронин? Он знает? Помнит что там было до того как ты изменил реальность?И как у тебя получилось? Как ты догадался, что нужно делать с камнем?Чего пожелать?
   - Видишь ли....Бог, создавая этот мир, прежде всего любил его как своё дитя, свое творение. И естественно желал своему ребенку только всего хорошего. Вот и я пожелал чтобы всё было хорошо....
   - Ох! Темнишь ты!
   - А помнит ли Ронин? Об этом лучше спросить у него...Но мне кажется, лучше не сейчас. Видишь как им хорошо вдвоём, - кивнул Дервиш на парочку сидящую на берегу озера.
   - А как тебе удалось её воскресить?
   - А вот об этом лучше спросить у философского камня...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

160

  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"