Аннотация: Итак, я собираюсь рассказать вам об одном замечательном человеке. В издательстве он главный редактор, а когда переступает порог своей квартиры - писатель. Как он может совмещать в себе это все? Элементарно, как сказал бы Холмс, - он никогда не спит.
Доброе утро, меня зовут Том Диллинджер. В моем имени нет ничего необычного, ни какого-то сакрального смысла, ни математического совершенства. Просто давным-давно, по сущей случайности, мой отец, доктор Мэтью Диллинджер влюбился в Анну Тор.
Нет, я не являюсь потомком Джона Диллинджера, и если бы вы меня о нем не спросили, я бы и не знал, кто это.
Так вот, на чем я остановился? Мать, которой было 27 лет, разочаровавшись после нескольких выкидышей, уже и не надеялась, что обретет счастье стать матерью. И тут-то и появился я. Назвали меня так только потому, что матери захотелось устроить симбиоз своего имени и имени отца. Однако, я здесь не для того, чтобы рассказывать свою историю. Нет, моя история слишком скучна, чтобы она могла заинтересовать кого-нибудь, даже меня самого.
- Доброе утро, Том!
- Здравствуйте, господин Падоми, - я приподнял шляпу и вошел в издательство. В холле еще не было слышно шума: в такую рань только начинают приходить люди, а станки спят своим блаженным сном. Я поднялся на второй этаж в свою унылую коморку, где работаю корректором. "Дешевая работа", - скажете вы. "Все, что могут позволить студенту", - отвечу я. Не блещу какими-нибудь особенными знаниями и умениями, чтобы претендовать на большее.
Итак, я собираюсь рассказать вам об одном замечательном человеке. Вы только что видели его: закутанный в шарф, в длинном шерстяном пальто и с коричневой фетровой шляпой на голове, седовласый господин Падоми. Мне нравится этот человек, я уважаю его. Его серые глаза всегда улыбаются, а морщинки на лице не заметны от того, что он всегда весел. Кажется, он всегда бодр и счастлив. Сейчас он, вероятно, вышел позавтракать. Он работал всю ночь. Вообще говоря, он всегда работает по ночам, так ему нравится больше. Здесь он главный редактор, а когда переступает порог своей квартиры - писатель. Как он может совмещать в себе это все? Элементарно, как сказал бы Холмс, - он никогда не спит.
Я приподнял глаза и наткнулся взглядом на зеркало. Что за ерунда, пять часов утра, а я сижу здесь, и, вместо того, чтобы заниматься вычиткой свежих новостей, пишу дневник. И самое ужасное: я не могу решить, хорошо это или плохо, идет ли мне на пользу общение со всеми этими писателями, журналистами, фотографами...
- Диллинджер, вы исковеркали мою статью! - Кричит на меня молодая истеричная особа, склонившаяся надо мною, сидящим за столом. Она старше меня по паспорту, но, кажется, словно наоборот.
- Нет, что вы! Я лишь исправил ваши ошибки, коверкали ее уже без меня, - я ехидно улыбнулся, наблюдая, как девушка, вдруг осознав свою неправоту, выпрямилась и, высоко задрав нос, вышла.
Нет, в самом деле, я не трогал ее статью. Читая ее, я безудержно смеялся, зная, в каком виде она будет после господина Тора - брата моей матери. Он работает здесь редактором, но он даже рядом не стоял с господином Падоми.
Ох, сколько же было ошибок в этой статье про блистательное будущее электронно-вычислительной техники! Мне казалось, словно этой даме никогда не преподавали грамоту.
Сам я самоучка, вообще говоря. Я выучился на частных учителях, приходящих ко мне на дом. И знаете, я счастлив: школа не смогла исковеркать мою жизнь.
Что значит "что значит, никогда не спит"? Вот так. Это не бессонница, это... что-то необъяснимое. Доктора не могут поверить в его историю и говорят, что он симулянт. Вот уже сорок лет как симулянт! Неплохо так, симулировать бессонницу.
Господин Падоми всегда бодр, весел и полон сил. Кажется, что его не выматывает отсутствие сна. Хотя, какое там кажется, ведь так и есть! Он не болел ни разу, за все то время, что я его знаю, он не жаловался ни на усталость, ни на боль в голове, например. А как он умен, м! Сдается мне, он прочитал всю библиотеку. Что там, библиотеку: в нашем городе она не такая уж и большая. Он заказывает себе книги из других городов и стран, занимается философскими науками, пишет научно-фантастические романы в стим-панке для молодежи, а так же стихи для детей. Всякий раз его работы издаются в небольшом тираже, хотя он мог бы печать их куда больше, заправляя-то издательством, в конце концов! Но нет, этот человек не только умен, но и необычайно скромен.
- Том, - остановил меня вечером в холле господин Падоми. Станки уже стихали, люди, понемногу переговариваясь, выходили из главных дверей, а этот достопочтенный седовласый человек только возвращался обратно. Мне захотелось сказать, почему-то, что он всегда ассоциировался у меня с ароматом типографской краски. Верно, оттого, что когда мы видимся, почти всегда нос захлестывает этот божественный запах, который мне приятнее, нежели аромат розы для юной девушки. - Не хотите составить мне компанию за ужином сегодня вечером?
- Сегодня? - Удивился я, ведь не каждый день случается нечто столь интересное.
- Хм, - господин Падоми встряхнул левой рукой и поглядел на часы, - я б даже сказал, сейчас. Вы не заняты?
- Н-нет, что вы! - Сказал я отчего-то дрожащим голосом и расплылся в улыбке.
- Вот и прекрасно, - ответил он, и, взяв меня за локоть, повел к дверям. Когда мы вышли, господин Падоми спрятал руки в карманы и уткнулся носом в шарф. - Неподалеку есть уютная кофейная, я люблю подобные места: мало людей, оформление в духе девятнадцатого века. Называется что-то вроде "Лондон". Или у вас есть другие пожелания?
- Я отдаюсь на волю вашему вкусу, - улыбнулся я, не столько пораженный вниманием, сколько довольный своими словами: они показались мне изящными лентами, танцующими вокруг нас на этой темной улице. Улица, вообще говоря, является пешеходной, здесь мощеная камнем дорога, которая не изменялась еще со времен старого города. Я влюблен в вещи подобного рода, испытываю к ним некий трепет, привитый мне эстетизмом моего отца.
Шли мы около пяти минут молча. В кофейной мы сразу же заняли самый уютный столик возле батареи, выкрашенной в бронзовый цвет. Ребра батареи были тонкими, таким образом получалось, что она гармонирует с обстановкой, а не перечит ей, что присуще всем им.
Господин Падоми снял пальто и повесил его на небольшую вешалку у входа, где так же оставил и шляпу. Я последовал его примеру, а затем сел за столик и не смог удержаться, чтобы не дотронуться до источника тепла. От этого мурашки пробежались по моему телу, наполняя меня зябкостью.
- Итак, о чем я хотел с вами поговорить, Том, - задумчиво произнес мой собеседник и, словно встрепенувшись, улыбнулся. - Я слышал, что вас весьма увлекает этимология русского языка.
- Да, - усмехнулся я. Это мое маленькое хобби было известно лишь дядюшке, у которого я время от времени просил книги о старославянском. - Я пытаюсь найти в языке старые корни... как, например, в слове "спасибо" есть "спаси" и "бог".
Господин Падоми улыбнулся в ответ.
- Вы не обдумываете поработать над книгой об этом?
- Ох! - Тяжело вздохнул я. - Неужели книги уже давно не содержат в себе все знания, касающиеся этой увлекательнейшей науки?
- Отнюдь нет. Особенно, если касаться переходящих из одного языка в другой слов...
Через пару дней он постучался ко мне в коморку и, едва я проронил "да?", вошел.
- Вам нужно место поудобней, - заметил господин Падоми.
- Нет, что вы! Я вполне уютно здесь себя ощущаю, - я привстал из-за стола.
- Сидите, Том, - улыбнулся главный редактор. - Вы любите маленькие закрытые помещения?
- Не то, чтобы...
- Тогда, может, вас мучает агарофобия? - Пока говорил, он прошелся между стопок газет, книг и бумаг, лежащих в одном мне известном порядке на полу, к окну и открыл его. Из окна донесся шум автомобилей, комнату затянуло табачным дымом: ровно под моими окнами находилось место для курения. Господин Падоми поудобнее перехватил огромную книгу, которую держал в руках, и закрыл форточку.
- Нет, ни в коем случае, - с некоторым промедлением ответил я.
- Тогда, в чем же проблема? Ах, наверное, это врожденная скромность, да, - седовласый человек улыбнулся, повернувшись от окна ко мне. - Знаю это, присуще вашей семье.
- Вы знаете моих родных? - Через секунду я спохватился. - Кроме дядюшки по линии матери, конечно же.
Господи Падоми засмеялся:
- Мы с вашей бабушкой в одном дворе жили, только она старше была, -я удивленно поглядел ему в глаза и обнаружил в них какую-то неудержимую грусть. - С тех пор прошло не менее шестидесяти лет. Ох, как я стар! - В душах воскликнул господин Падоми. - Понимаете, после того несчастного случая сорок лет назад время стало для меня неделимым, я не только не осознаю его, не чувствую, но еще оно лишь едва касается моего организма. Но, что это я заговорился? Перейдемте в более удобный кабинет?
- Подождите, - я принялся лихорадочно хватать свои бумаги, некоторые книги, газеты. Господин Падоми понаблюдал за мною с видом кота, затеявшего какую-то пакость, и засмеялся.
- Довольно, Том, думаете, я об этом не позабочусь? - Он взял из моих рук коробку, книгу в это время он держал под мышкой. Он поставил коробку на стол и взял меня за локоть. - Возьмите только свою записную книжку, а сюда уже идет другой человек.
- Но, как же? Здесь столько незаконченной работы... - Замялся я и принялся выкапывать записную книжку. Когда это было сделано, господин Падоми вновь взял меня за локоть, подал пальто, нацепил мне на голову шляпу и указал на портфель. - Д-да, спасибо, я бы забыл, наверное, - я смущенно улыбался ему.
- Ну, что же вы замерли?
- Ах, да, - спохватился я, окинул взглядом коморку и вышел. Господин Падоми закрыл за мною дверь и повел рукой вперед, указывая, чтобы я шел по коридору вперед. На полу коридора, кстати говоря, лежит красная дорожка с зеленой каймой, на стенах - портреты и фотографии сотрудников редакции с момента ее основания.
Господин Падоми направил меня к лестнице и сказал подняться на пятый этаж. Когда я, абсолютно потерявший способность мыслить, уткнулся носом в приемную главного редактора, он засмеялся и открыл передо мною дверь.
- Проходите, чего вы боитесь, - он продолжил хохотать. Я робко перешагнул порог кабинета и встал, как вкопанный. Пока я осматривал приемную, стены которой были заставлены книжными шкафами, господин Падоми снял с моей головы шляпу и повесил на вешалку бронзового цвета, расположенную у входа.
Кроме изобилия книжных шкафов и наполовину стеклянной двери ведущей в кабинет господина Падоми, здесь стоял темно-коричневый кожаный диван, массивный, вероятно, дубовый стол, на котором горела зеленым светом лампа, и зеленый круглый ковер, лежащий между столом и диваном. Диван и стол не касались, как это принято в малоимущих семьях, стен - за ними на деревянных полках стояли книги. Ах, что это я с малоимущими семьями-то сравниваю? Это же главный редактор, в конце-то концов.
- Вы будете работать моим секретарем, - вновь заулыбался господин Падоми, повесил на вешалку мое пальто, и, взяв портфель из моих рук, расположил его возле дубового стула с зеленым бархатным сиденьем и спинкой.
- Но...
- Я знаю, вы хорошо учитесь. Еще немного и - золотая медаль. М, может, перейдем на "ты"? - Я едва заметно кивнул. - К тому же, ты прекрасно зарекомендовал себя даже будучи простым корректором, такой стальной выдержки я не видел еще ни у кого, - он засмеялся. - Помню я ту истеричку в красном платье. Дама, которая считает, что если есть деньги, то Луна низойдет с небес ради нее великой! Или тот грязный старикан, требующий издать его омерзительный рассказ про каких-то насекомых, которые поели останки его жены! Додумался же, вскопать могилу через пару месяцев после похорон! К тому же, если мы будем сидеть в соседних кабинетах, то и работа над книгой пойдет гораздо легче. Не находишь?
- Ваша правда, - полушепотом сказал я и заметил, что сильно сутулюсь. Господин Падоми тоже это заметил, рассмеялся и хлопнул меня по спине ладонью.
- Распрями спину и дыши полной грудью, юный писатель!
Так и образовался наш с ним творческий союз, если можно так сказать. Господин Падоми знакомил меня со всеми приходящими к нему литераторами, музыкантами, художниками, он приглашал меня на встречи, которые проходили в его кабинете, и вовсе не относился ко мне как к секретарю. Да, время от времени он загружал меня бумагами, но мог через некоторое время прийти ко мне обратно, расхохотаться, стукнуть себя по лбу, приговаривая: "Вот старый болван", - и забрать их. И не думайте, словно я лоботрясничал! У меня просто не было на это времени: я только и успевал, что читать книги, которые господин Падоми время от времени приносил и, сдувая пыль, помещал на мой стол.
- Вот, здесь что-то должно быть из взаимодействия романских и славянских языков. Прочти.
- М... к какому времени? - Я глядел на него глазами, полными надежды, он усмехался и ехидно отвечал:
- У тебя неделя.
И это на книгу, размерами с Библию! Благо, однажды в столе я наткнулся на записи господина Падоми, в которых говорилось о какой-то технике чтения, благодаря которой я смог укладываться в те малые сроки, что он ставил.
Прошел месяц. В один из читательских, так сказать, вечеров, господин Падоми, пыхтя трубкой, вышел из своего кабинета и, прислонившись к косяку двери, посмотрел на меня, выпустил клуб дыма и сказал:
- Какие у тебя планы на вечер, Том?
- М... - Я оторвался от чтения, разум только-только начал воспринимать окружающую действительность и, когда вопрос дошел до сознания, я честно ответил: - Никаких.
- Что же, в таком случае, как насчет прийти сегодня ко мне на ужин?
- Чудесно! - Я так обрадовался, что чуть не подпрыгнул на стуле. - С превеликим удовольствием, господин Падоми!
Он снова пустил клуб дыма, улыбнулся и нырнул обратно в кабинет. Где-то через полчаса он вынырнул оттуда в шляпе, держа в одной пальто, а второй спешно нашаривая выключатель.
- Пойдем, - коротко кинул он, закрывая дверь. Как всегда в дреме от книги, я лишь успел уловить, как он стрелой пролетел передо мною. Встрепенувшись, я неловко нацепил шляпу и, схватив пальто и портфель, поспешил за господином Падоми. Выбежав из кабинета, я остановился и вернулся обратно, взял ключи и выключил свет. От спешки ключ не очень хотел попадать в замочную скважину, но покорно поддался, когда я в сердцах чертыхнулся. Я нагнал господина Падоми уже на третьем этаже.
- Как-то вы быстро, - проговорил я, запыхавшись. Господин Падоми улыбнулся и ничего не ответил. Я и не был против, разговаривать сейчас, на бегу, не очень хотелось. Хотя, на самом деле, это был обычный шаг для господина Падоми, я же к такому темпу не привык. Почтенный этот пожилой человек был более чем в прекрасной физической форме, когда я уже дышал с отдышкой, он шел как ни в чем не бывало. Кажется, мне пора заняться спортом.
Господин Падоми словил такси и назвал свой адрес. Через минут десять мы стояли перед высоким зданием постройки примерно конца 19 века. В высоких стеклянных дверях стоял швейцар в красном костюме с золотыми заклепками. Он поклонился господину Падоми, тот ответил легким поднятием шляпы. Не обронив ни слова, швейцар открыл двери и пропустил нас.
За дверями поджидал большой холл с черным мраморным полом и красными мраморными колоннами. На полу лежал огромный круглый красный ковер, стены были поклеены красными обоями с цветочным узором более темного цвета, чем фон. На стенах помимо подсвечников висело много картин, не этих жалких подобий, которые развелись нынче, а настоящих, написанных маслом на холстах. В основном это были морские пейзажи.
Мы подошли к лифтам и господин Падоми его вызвал. Лифт приехал довольно-таки быстро, музыкально известив нас о своем прибытии. Господин Падоми нажал на самую последнюю кнопку, и я понял, что мы едем в пентхаус. Лифт проехал без остановок и с музыкой Вивальди выпустил нас на этаже господина Падоми, так бы я его назвал. Иначе это и нельзя классифицировать, ведь открывшаяся перед глазами библиотека не может принадлежать кому-то другому.
Господин Падоми зазвенел ключами и, выключив сигнализацию, открыл стеклянную дверь, в которую мы уперлись, покинув красно-золоченое пространство лифта. На коричневом мраморном полу не лежало ничего. Стены были заставленными книжными полками, более того, некоторые стены были ими созданы. Справа и слева от входа диагонально стояли два коричневых кожаных дивана, возле каждого - невысокий торшер с оранжевым абажуром и круглый дубовый кофейный столик. Несколько длинных ступенек ведут из этого холла-библиотеки к белой столовой. Длинный стеклянный стол на деревянных ножках, с икебаной посередине, на белом ковре, в окружении украшенных изысканной резьбой стульев, в углу стоит фортепиано и виолончель, на выкрашенных белых стенах висят скрипка, гитара, труба, флейта и прочие музыкальные инструменты. Столовая, кажется, больше предназначена для музицирования, чем для простого приема пищи. Слева за барной стойкой скрывается кухня с черным полом, желто-золотыми стенами, с деревянными ящиками, обустроенная по последнему писку технологий. Справа - белый, как и столовая, коридор, заканчивающийся открытым кабинетом. По обе стороны коридора - несколько дверей. Кажется, предпоследняя, рядом с кабинетом, - спальня, а вот эти поближе - санузел. По центру в столовой стеклянные двери, ведущие на террасу. В отдалении видится теплица, стоит несколько скамеек, фонари - настоящий скверик на крыше небоскреба. Неподалеку от теплицы скромный стоит телескоп.
- Располагайся, как удобно, - бросил господин Падоми и скрылся в недрах коридора. Я снял пальто и повесил на бронзовую вешалку у входа, украшенную журавлем, там же я оставил шляпу и обувь, сменив ее на указанные ранее господином Падоми тапочки. Я взял портфель и поставил его возле одного из диванов, прошелся к стеллажам: моему взгляду предстали не просто книги, а оригиналы всех мировых классиков от Платона до Сартра. Кроме того, здесь были научные трактаты по истории, физике, математике, биологии, медицине, психологии, огромные толстые словари всевозможных языков. Кажется, это просто прекрасная находка для того, кто хочет заняться самообразованием. Наверное, господин Падоми все это прочитал уже давно, возможно даже несколько раз. - Скоро придут еще гости, - улыбнулся он, застав меня, разглядывающим резьбу на фортепиано. - Что бы ты хотел съесть?
- А... э...
- Ах, не скромничай. Не отдаешь предпочтений чему-то особенному?
- Эм, нет...
- Узнаю студента, - он засмеялся. - Главное - чтобы еда была, да? - Я кивнул. Он похлопал меня по плечу и прошел к висевшему на стене рядом с барной стойкой телефону. Сделав такой заказ, что у меня зашевелились волосы на голове, а в желудке тут же заурчало, он положил трубку. Я спросил разрешения сесть за фортепиано и, получив положительный ответ, поднял резную крышку. Руки сами побежали по клавишам, вспоминая то, что училось много лет тому назад. - Ты умеешь играть, - удивился господин Падоми. - Ах, да, в вашей семье это традиция, чтобы дети обучались по старой системе: знать все, что и родители, и родители родителей.
Я улыбался и продолжал играть чудодейственную музыку Шопена. Через несколько минут зазвонил домофон. Стоявший до этого, опершись о стену и скрестив руки, господин Падоми вышел в холл. Он вернулся более веселым, чем уходил.
- Не прекращай играть, у тебя прекрасно выходит, - сказал он, снова опершись о стену, но уже ближе ко мне.
- Спасибо, - смущенно улыбнулся я.
Через некоторое время в холле послышались голоса и красивый девичий смех. В столовую вошло не меньше, чем пять человек.
- Вот моя семья и в сборе, - произнес господин Падоми, раскрыв объятия для семейных. - Знакомьтесь, это мой лучший сотрудник, Том Диллинджер. Том, это моя дочь Антуанетта, - он указал на женщину сорока лет, молодо выглядящую, с белыми завитыми волосами до плеч, лицо которой было похоже на лицо господина Падоми и сомневаться в их родстве не приходилось. - Сын Эдвард, - он указал на черноволосого мужчину примерно тридцати лет. - Зять Жан, - седоволосый мужчина с молодыми глазами. - Невестка Евгения, - молодая девушка, примерно двадцати пяти лет с длинными каштановыми волосами, причудливо уложенных, - и внучка Анастасия, - беловолосая красавица примерно моего возраста, от вида которой у меня перехватило дух. Когда нас представляли друг другу, я встал, теперь я пожимал руки мужчинам и целовал женщинам. - Скоро еще придут несколько писателей, художников и музыкантов. Сегодня же праздник.
- Да, у нашего деда юбилей, - заулыбалась девушка и обняла господина Падоми. И ошеломленному и без того мне добавила: - а вы неплохо играете, я была бы, как, верно, все мы, счастлива, если бы вы продолжили.
Я вернулся на резной пуф с белой с серебряными и голубыми узорами бархатной подушкой. Руки теперь у взволнованного меня не захотели возвращаться к Шопену, они выбрали что-то романтично-лиричное, и теперь играли сами, без моего участия. Мне не приходилось вспоминать, куда нажимать, чтобы извлечь подходящий к мелодии звук, кнопки находились сами, словно выплывали из тумана бытия прямо под моими пальцами.
- О, очевидный экспромт! Прекрасно, Том, я и не знал, что в тебе такой талант, - восхитился господин Падоми. Возле меня стоять остался только он и Анастасия, остальные разбрелись кто куда. Улыбнувшись, ушла и Анастасия, присела на диван рядом с отцом, они начали о чем-то мило беседовать. - Кстати, - сказал мне господин Падоми, - я заметил, вы понравились друг другу, - он подмигнул. Я почувствовал, как залился, краской и скорее отвернулся от него к фоно. Господин Падоми засмеялся, похлопал меня по плечу и заговорщицким шепотом сказал на ухо: - Не упустите свое счастье, пока оно не улетело к кому-нибудь еще.
Я покраснел пуще прежнего, заметно ссутулился и вжал голову в плечи, это рассмешило господина Падоми, и он сказал держаться ровней.
Через некоторое время шум в холле усилился, и я понял, что пришел кто-то еще. И верно, через несколько минут после этого, господин Падоми пришел ко мне и сказал:
- Пойдем, все уже собрались.
Людей было много, больше сорока, наверное. Они все переговаривались, заполняли холл и столовую. Кем-то было предложено разместиться на террасе, но господин Падоми справедливо заметил, что там не может быть достаточно тепло, чтобы кто-нибудь да не заболел. Поэтому было решено провести мероприятие в холле. Откуда-то принесли не меньше десяти круглых небольших столиков и стульев на каждого пришедшего. Привезли заказанную еду, все разместили на столиках и столе в столовой. На лестнице к столовой разместились подарки. Мне было очень стыдно, что я не знал о юбилее господина Падоми, и что у меня нет подарка, и я не повременил сообщить ему об этом. Он усмехнулся, ответил, что я не должен быть всезнайкой, и лучшим подарком для него будет хорошая музыка, но не сейчас: сейчас время небольшого банкета.
Приглашенные гости разместились за столиками, а семья господина Падоми, вместе со мною, за столом в столовой. Это не сделало большого разделения, все были на виду. Пришли музыканты, они разместились в небольшом уголке, где начинается коридор, и откуда видно и холл и столовую. Они начали играть Брамса, и тут выключили свет. Через стеклянные двери завезли огромный торт, украшенный торжественными восьмьюдесятью свечами. Не понимаю, как в легких этого дымящего как паровоз человека нашлось столько места, чтобы вместить воздух, каким он одним залпом задул их все. Через час прокурен был весь пентхаус, и высшее светское общество превратилось в прекрасное декадентство. Я взял пачку сигарилл с ромом и вышел на террасу. Обнимая себя руками от холода, за мною следом направилась Анастасия.
- Как вам дедушка? - Усмехнулась она. Я взглянул на нее, чиркнул спичкой и пустил первый клуб дыма.
- Прекрасный старичок, - улыбнулся я. - Я не успеваю за ним бегать.
- Да, за ним вообще сложно успеть что угодно. Вот, бывает, обдумываешь стратегию шахматного хода, а он уже в уме поставил и шах, и мат. Правда, - она тяжело вздохнула, - в последнее время он начал жаловаться на усталость. Нам кажется, что наш особенный дедушка скоро перегорит...
- Нам?
- Ну, мне, родителям... врачу.
- Ох, как, - я сбросил пепел в урну. - А как это вообще случилось?
- Это?
- Ну, как он стал особенным, - усмехнулся я и повел рукой в сторону скамейки, предлагая Анастасии присесть. Она кивнула в знак согласия, и мы присели.
- А, несчастный случай. Его вообще спасла необыкновенная удача. Он на машине упал с моста. По воле обстоятельств там был слет дайверов, и они его вытащили. Он пробыл в клинической смерти около часа, что, как вам известно, вообще невозможно. Но, это было именно так, поэтому он сейчас не только жив, но и обладает теми способностями, какие вы можете наблюдать. В частности, он не спит и медленно стареет.
- Да... вот не знаю, как и сказать, повезло вашему дедушке или нет.
- Ахах, он тоже не знает.
Мы посмеялись и, когда я докурил сигарету, вошли обратно в тепло и уют прокуренной квартиры. Девушка повела руками по рукам, передернулась и заулыбалась, глядя на меня:
- Ох, кажется, я продрогла.
Я сел за фоно и начал играть подслушанную где-то давным-давно мелодию. Музыканты замолчали, посмотрели на господина Падоми. Тот уверил, что все хорошо, и они могут немного отдохнуть. Через некоторое время возле меня столпились пришедшие гости. Господин Падоми предложил Анастасии потанцевать, и через несколько мгновений столовая и холл были заполнены танцующими парами. Когда я закончил играть на усталой ноте, тишина, заполнившая квартиру, была разорвана аплодисментами. Я был смущен, ведь я не такой уж и музыкант, но меня отметили как такового. Я робко поклонился и отошел от фоно. Музыканты вернулись к инструментам и начали играть Шнитке. Анастасия взяла меня под руку и спросила:
- Где вы так научились играть?
- У нас в семье традиционное образование включает обязательное обучение музыке с четырех-пяти лет, - ответил я смущенно. Анастасия вывела меня обратно на террасу, мы прошлись к теплице, в ней горел свет. Когда мы вошли в невысокие стеклянные двери, я услышал пение птиц и журчание воды. И верно: из-за зарослей показался небольшой прудик, вокруг которого росли японские стройные деревца, на которых сидели синие, красные и желты небольшие птицы. Они перекрикивались на птичьем и летали туда-сюда.
- Нравится? - Спросила девушка.
- Я еще не успел определиться, - ответил я, оглядываясь. - Здесь довольно-таки завораживающе.
- Да... Деда очень любит Японию, вот и вернувшись оттуда в очередной раз в прошлом году, приказал рабочим сделать теплицу и заселить японскими растениями. Здесь у нас где-то несколько кошек гулять должно...
- А теплица большая?
- Ну... как два холла, наверное, - я не смог сдержаться и присвистнул, Анастасию это позабавило, и она захохотала. - Да, дедушка мелочиться не любит. Вот и вас, верно, не по мелочи привел...
- Да нет, по мелочи, - улыбнулся я. - Я работал простым корректором, пока ваш дедушка ошалевшего от такой новости меня не привел в свой кабинет на место секретаря, - Анастасия снова рассмеялась.
- Я же говорю: мелочиться не любит. Если повышать человека, так уже повышать. Вы, верно, книгу вместе пишете?
- Ну... да, по этимологии. Поскольку этимология языков многих уже написана, мы решили написать книгу про взаимодействие языков друг с другом. Например, почему вдруг французы вырезают нешуточные могилы в Англии.
- Наверное, очень интересная работа, - задумчиво произнесла девушка. - Он вас очень загружает, это даже не вопрос, я просто знаю своего деда, - она сочувственно провела рукой по моему предплечью. - Он искренне считает, что люди могут читать и соображать так же быстро, как и он.
Я рассказал, что нашел записи в его столе и научился читать много быстрее, чем прежде. Мы разговаривали еще долго, пока в теплицу не вошел седовласый господин Падоми.
- О, голубки-то уже приворковались, - усмехнулся он. - Пойдемте, там уже гости расходятся. Том, вы переночуете у меня, вы не против?
- Н-нет, что вы! Это... честь для меня!
- Вот уж этот Том, - сказал он Анастасии, хлопнув меня по плечу. - Никогда еще не видел такого молодого, уважительного и восторженного человека. Вас, - он повернулся ко мне, - прекрасно воспитали. Обязательно похвалю вас родителям... и напишу хорошую рекомендацию в университете. Уж больно вы мне нравитесь, молодой человек, - господин Падоми потрепал меня по голове. Я вновь ощутил себя краснеющим. Анастасия заметила это и засмеялась.
- Такой робкий, - проронила она.
- О! - Воскликнул господин Падоми. - Нужно устроить испытание твоему мужеству! Как тебе такая затея?
- Н-например?
- Есть у меня шпаги. Умеешь фехтовать?
- Безусловно. И стрелять тоже.
- Пойдем, повеселим оставшихся гостей, - господин Падоми взял меня за руку, охватив как кольцом ладонью вокруг запястья, и повел к пентхаусу. Анастасия, обняв себя руками, пошла вслед за нами.
Когда мы вошли, господин Падоми захлопал в ладоши, чтобы музыканты перестали играть и все обратили внимание на нас. Несколько столов раздвинули, образовав свободное пространство для поединка. Господин Падоми в маске вышел из коридора, ведущего к кабинету, кинул одну шпагу и маску мне. Я ловко словил правой рукой шпагой, левой - маску, быстро одел ее и занял положение, которому меня учил тренер еще пять лет назад. Господин Падоми подошел и тоже стал в стойку. Музыканты начали играть на смычковых что-то выжидающе-спокойное. Мы ходили скрестными шагами друг вокруг друга, обдумывая свою тактику и тактику противника. Я не решался нападать, а вот господин Падоми сделал ложный выпад, от которого я отклонился и тут же атаковал его уколом с финтами. Музыканты так играли, что каждая нота соответствовала нашим с господином Падоми действиям. Он отбил и решил провести захват, но не тут-то было, я отбился и стрелой атаковал его в ответ. Он отскочил, начал выжидающе ходить рядом. Я снова сделал выпад и атаковал, он провел батман, и я чуть было не лишился шпагами. Еще несколько маневров и вот господин Падоми без шпаги, а я держу его шпагой в районе сердца. Зрители зааплодировали, а господин Падоми усмехнулся, поблагодарил за хороший поединок и сказал, что хотел бы повторить когда-нибудь.
Еще где-то через час гости разошлись, остались только я, Анастасия и господин Падоми. Господин Падоми постелил Анастасии в своей спальне, мне - в комнате для гостей, а сам укрылся в кабинете. Наверное... нет, наверняка он всю ночь будет работать.
Утром я проснулся от музыки арфы. Когда я раскрыл глаза, то увидел, что возле окна с арфой сидит Анастасия и с закрытыми глазами играет. Я притворился, что сплю, а сам из-под полуприкрытых век наблюдал за ее нежными и уверенными движениями.
- Не притворяйтесь, я знаю, что вы не спите, - сказала она, все так же не открывая глаза. - Уже около часа дня. Вы неплохо вчера выпили, раз так долго спали. На тумбочке я вам принесла кофе, не знаю, как вы любите, я сделала простой крепкий.
Вздохнув, я открыл глаза и сел, опершись на спинку кровати.
- Спасибо большое, я аккурат такой и люблю, - сонным голосом ответил я. - Вы красиво играете.
- Я? - Она удивилась и открыла глаза, - нет, это арфа красиво играет. Я лишь едва направляю музу, чтобы она могла касаться струн.
Я улыбнулся этой романтичной особе и решил, что влюбился.
Это была наша не последняя встреча. Уже тогда, когда господин Падоми провожал меня, Анастасия подошла и предложила сходить с ней на оперу. Господин Падоми заулыбался и подмигнул мне. Я согласился, и через неделю мы пошли на Кармен. Мне понравилось все: игра актеров, декорации, музыка и, конечно же, сама опера. Из театра я вышел таким возбужденным, что еще долго дирижировал бы невидимым оркестром, если бы Анастасия не взяла меня за руку. Я опомнился, подставил ей руку, чтобы она взялась, и мы пошли гулять по парку. Было уже далеко за полночь, и добраться до дома на общественном транспорте не представлялось никакой возможности, поэтому, проведя Анастасию к господину Падоми, я пошел, пританцовывая, пешком домой. Я думал, что это была хорошая затея, но как бы не так: в подворотне ко мне подошел бомжеватого вида человек и на ломаном французском спросил, не найдется ли у меня закурить. Я молча протянул ему сигариллы и спички и положил руки в карманы. Он взял их, отблагодарил и сказал:
В ту же секунду из разных уголков ко мне подошли еще четыре человека, в руке одного из них сверкнул нож.
- Потому что господин заглянул не туда, - процедил сквозь зубы тот, который был вооружен. Один набросился на меня сзади, но я ловко увернулся, не доставая рук. Так я отклонил несколько выпадов, ногою выбил нож и ногою же вырубил двоих. Из зубов того типа, который меня "благословил" выпала сигарилла: он был удивлен приемами, какие я использовал против его компании. Двое других замерли, в нерешительности подойти ко мне, переглянулись, взяли своих друзей с земли с кровоточащими носами, и ушли, похрамывая. Довольный собою, я закурил и пошел дальше. Больше приключений на сегодня не случилось.
Прошло около месяца. На протяжении этого месяца мы с Анастасией встречались почти каждый вечер: мне нравилось ее общество, а ей, по всей видимости, нравилось мое. Господин Падоми в связи с этим не так сильно меня загружал, таким образом, что я работал только на работе, как бы смешно это не звучало. Мы записали уже сто страниц нашего исследования, господин Падоми предположил, что это всего 5% от запланированной работы, поэтому я начал исписывать в день по десять страниц, чтобы работа пошла быстрее. Господин Падоми заказал около тринадцати книг из национальной библиотеки и шесть из лондонской. Из Москвы нам прислали огромный этимологический справочник, а из Санкт-Петербурга - доктора филологических наук. Наша работа стала очень популярной уже где-то через три месяца после того, как мы затеяли ее провести. Из Страсбургского университета пришло предложение работать вместе с нами. Таким образом получалось, что книгу засчитают мне как докторскую, когда она будет написана. Господин Падоми всемилостиво согласился быть записанным как мой научный руководитель, и после нескольких недель бюрократической волокиты, я был оформлен кандидатом филологических наук Страсбургского университета. Если вы мне не верите, то представьте, как волосы шевелятся на голове у меня, ведь это правда.
А через полгода Анастасия позвала меня к себе, заговорщицки подмигнув. Я догадался, что дома у нее никого не будет, и подготовился к чему угодно, но я не мог ожидать того, что произошло.
Анастасия встретила меня в дверях. На ней были белый корсет с множеством завязок и длинная белая юбка, из-под которой едва показывались стопы ног. Ее белесые длинные волосы были распущены и свободно спускались на плечи, почти доходили до пояса. Увиденное мне так понравилось, что я не смог сказать ни слова, лишь стоял с букетом ландышей и открытым ртом и глядел на нее. Девушка захихикала и поцеловала меня в щеку, приподнявшись на носочки для этого. Потом она схватила меня за руку, закрыла другой дверь на ключ, и увела меня вглубь квартиры, в комнату Анастасии, выполненную в белых тонах в неоклассическом стиле. Ничего не предвещало беды, только висевшие на спинке кровати наручники и лежавшая рядом белая плеть, заставили меня настолько удивиться, что поглядевшая на меня девушка захихикала, и подтолкнула меня к кровати.
- Пойду, найду вазочку, - сказала она при этом. Пока я подбирал слюнки и собирался с мыслями, Анастасия вернулась, забрала букет из моих рук и поставила на тумбочку белую вазу с букетом белых цветов. Один я в черных одеждах никак не гармонировал с обстановкой. Анастасия сняла с меня пиджак и начала разувать, когда я пришел в себя. Она снимала не только черные лакированные мои туфли, но и носки вместе с ними, целовала ноги, вдыхала их аромат. Я все еще ничего не понимал, гул в моей голове заглушил все разумные мысли, а неразумные разбежались сами. Остались только я, Анастасия, аромат ландышей, заполнивший комнату, и застенчивая и робкая страсть, которая поднималась во мне от стоп до волос на голове. Я ощутил, что брюки стали тесноваты и немного засмущался от этого. Анастасия гладила мои ноги, целуя их, поднималась руками вверх, все выше и выше, затем встала, провела руками по бокам и крепко прижалась ко мне. Я шумно выдохнул.
- Как же ты мне нравишься, Том, - прошептала она с придыханием, прижимаясь к моей груди. - Я тут грешным делом подумала, что влюблена в тебя, не оставляй меня, обними меня, - я крепко сжал это худощавое тельце, прильнувшее ко мне. Она вздохнула, - Ты такой сильный. Ты... мой Господин, - после этих слов она рухнула на колени и начала обнимать их, поглаживая. Затем она встала, повела меня к кровати и усадила на нее. Она продолжила поглаживать и целовать ноги, а затем взяла одну из них обеими руками и втянула пальцы в свой рот, поигрывая языком. Я замер, закрыл глаза, я умер? Я утонул в удовольствии, я начал дрожать от нетерпения, готовый взвыть, я начал чаще и громче дышать. Она играла языком на пальцах моих ног, стопах, покусывала за них, за пятки, извлекая из меня стоны.
- Господи, прекрати эти муки, - взмолился я. Тогда Анастасия засмеялась, поднялась и принялась за расстегивание рубашки, стянув сперва галстук. Когда она это сделала, то с довольным лицом кивнула сама себе и заставила меня лечь, сама взобралась сверху. Мой оголенный торс был усеян нежными поцелуями. Затем Анастасия укусила меня за шею, так, что я немного приподнялся от переполнявших меня наслаждения и возбуждения. Она звякнула наручниками и... нет, больше я вам не расскажу. Скажу только, что мы не уснули этой ночью, пока не погасли последние звезды. Она поражала меня каждую секунду, когда приковала, когда порола, когда просила провести с нею то же самое, когда... я был на пике блаженства. К утру, уставший как физически, так и психологически, я покрывал поцелуями ее нагое тело, на котором виднелись следы от плети и наручников, гладил спутавшиеся волосы, нежился под ее ласками и ощущал себя в земном раю. Анастасия шептала мне всякие нежности на ухо и говорила о покорности моей воле. Я уснул. Когда я проснулся под шелковым покрывалом, Анастасия в белом длинном платье сидела за столиком возле окна и размешивала кофе. На столике стояло блюдо с пончиками и пирожными.
- Почему бы тебе не присоединиться, если ты проснулся? - Спросила она, продолжая глядеть в окно. Я в очередной раз поразился способностями ее зрения, поднялся, начал одеваться. Анастасия поставила чашку на блюдце и подошла ко мне. Ее нежные руки пробежались по моей коже, а губы мягко коснулись сгиба шеи. Она сама одела меня, оставив босым и без галстука, взяла за руку и привела к столику. Девушка села ко мне на колени и подала мне чашку кофе, подтянула ближе свою. Кофе был восхитителен, его аромат наполнил мои ноздри, выбивая появляющиеся в голове мысли, заставляя меня ощутить в моменте сейчас. Тишина тоже наполнила меня, пронизав каждую клеточку моего организма. Я ощутил себя безгранично счастливым человеком Вселенной. Этот момент стал одним из прекраснейших моментов моей жизни.
А еще через полгода мы сыграли свадьбу. В это же время была закончена работа над книгой, и мы с Анастасией со спокойными душами поехали путешествовать вокруг света. Когда мы возвращались из круиза, наш автомобиль слетел с моста. Уверенный, что моя жизнь и жизнь моей любимой кончена, я дергал ремень безопасности, пока, наконец, не избавился от него. На последнем дыхании я избавил от ремня и Анастасию, и кое-как выкарабкался наверх, прочь из воды. На место аварии приехала скорая помощь и господин Падоми. Анастасию положили в реанимацию, мне же оказали серьезную помощь, откачав попавшую в легкие жидкость. Всю ночь я просидел перед палатой Анастасии, слушая сокрушающегося господина Падоми. Он сетовал на плохие дороги, мерзких водителей автомобилей, из-за которых я сделал этот финт рулем, ругал меня на чем свет стоит, а так же благодарил, что мне удалось спастись и спасти его драгоценную внучку. Утром, когда врачи сказали, что с Анастасией все будет хорошо, господин Падоми произнес:
- Я очень устал. Вижу, на тебя можно оставить заботу о моем маленьком сокровище, - он усмехнулся. - Пойду, отдохну.
В комнате отдыха здесь же в больнице он лег на кушетку и уснул. Больше он не проснулся никогда. На похоронах собрались и родственники, и коллеги, и знакомые, и даже незнакомые люди. В издательстве была объявлена неделя траура по этому поводу. Когда вскрыли его завещание, в нем указывалось, что он хотел бы видеть меня на месте главного редактора и "если бы я мог, я завещал бы Тому Диллинджеру свои способности".
Сотрудники издательства не особенно возражали против моей кандидатуры, потому что я зарекомендовал себя ранее как хорошего сотрудника, стратега, ответственного человека, к тому же у меня была докторская степень и изданная книга, которая получила хорошие отзывы у критиков.
Я сидел в кабинете и занимался вычиткой недавно принесенной мне рукописи. Я не заметил, как стемнело, а затем, я не заметил, как рассвело. Я понял, что не могу уснуть, когда на следующий день это повторилось. Я не чувствовал себя усталым, наоборот: приток знаний и сил радовал и удивлял меня. Я превратился в человека, который никогда не спит. В господина Диллинджера.