Аннотация: Долгожданная 8 глава. Всех с наступившим Новым Годом и с наступающим Днем Влюбленных!
Глава 8.
Девушка выполнила свое обещание сторожить коня. В благодарность Норманн вложил ее ладонь горсть монет - на новый платок и обувь на жесткой подошве, чтобы больше не скользить по насту и льду. Он забыл ее лицо раньше, чем вскочил в седло и умчался прочь.
Было все равно, куда. Только не в поместье. Призрак и ветры несли его надо льдом и снегом по белой равнине к черным и серым скалам. Черный, серый, белый... В мире больше не осталось цветов. Не осталось чувств. Только пустота, как будто его все еще удерживала печать Серенити. Кунсайт не чувствовал ни хлестких порывов ветра, не чувствовал мороза и мелких льдинок, которые кидала ему в лицо зима. Ничего.
Тьма внутри бессильно выла, вторя ветру, но и она затихла. Или это он перестал слышать ее? Все чувства, вся боль осталась с ней за той границей, что отделяла жизнь от смерти.
Эдвард умер. Последний человек, которому он безгранично доверял в своей жизни ушел, вслед за его матерью. И он, Кунсайт, не смог его защитить.
Хотелось раствориться в безразличной белизне окружающей равнины, похоронить жгущее чувство вины и горя в море. Или хотя бы остаться одному на самом деле, не ощущать рядом присутствия никого из других людей. Живых. Потому что на самом деле их нет. Никого больше нет.
Все дальше и дальше, через легкие кисейные занавеси вздымаемого ветром снега. Он не задумывался, куда скачет Призрак. Плато... что ж, пусть будет плато.
Почему он не подумал, что кто-то может быть здесь? Не заметил столб зеленого света, не ощутил энергии? Призрак переступил с ноги на ногу и остановился.
- Прости, я не хотел потревожить тебя, - сказал он. В какой-то мере это была правда.
- Что случилось? - Сильва повернулась к Кунсайту всем телом. В ее взгляде не было и толики удивления. Приближение Кунсайта девушка ощутила еще до того, как услышала топот копыт и отчетливое конское ржание.
Два тонких ажурных полотнища колыхнулись, будто сами собой, перенося принцессу над снегом. На этот раз у нее получилось. Один взмах, и Сильва висит в воздухе рядом с Кунсайтом, колено к колену. Складывать крылья за спиной и снова ощущать всю тяжесть своего веса ей не хотелось. А еще... так было легче оставаться беспристрастной и спокойной. Отстраненной. Она больше не станет бегать за ним.
Только сначала выяснит, почему у Норманна такие пустые, потухшие глаза.
- Что? - она смотрела на него прямо, одновременно и требовательно и умоляюще.
"Ну не молчи... не закрывайся. Я же вижу, что тебе плохо, не молчи. Пожалуйста..."
На миг их взгляды пересеклись, и спину Сильвы у самых крыльев сковал мертвящий, парализующий холод. Всего на один краткий миг, но ей показалось, что пустота в глазах Кунсайта была сродни той, что так пристально следила за ней в последнее время. Неважно как: сквозь забрало гермошлема, потрескавшийся экран или пробираясь в ее сны. Всего одно мгновение, но и этого было более чем достаточно. Кунсайт смотрел на нее в упор, и в тоже время она была готова поклясться, что мужчина не видел ее вообще.
Сильва ошибалась. Охваченный бескрайним отчаянием Норманн впился взглядом в ее худощавую фигуру. Все вокруг будто исчезло: сначала смазалось, потом и вовсе растворилось в иссиня-черных чернилах вакуума Вселенной.
И ничего не осталось...
Только бездна мрака, в которой единственной точкой отсчета была она - траурная бабочка со звездным полотном вместо крыльев.
Она была рядом. Близко и одновременно далеко. Норманн видел широкие истерзанные крылья, трепещущие, но все еще державшие ее тело. Внезапно он все понял.
- Я больше никогда не стану Ловцом... - беззвучно шевельнулись губы, а вслед за ним рухнуло заклинание, скрывающее ущербные полумесяцы крыльев у него за спиной. Теперь ему было все равно, видит она их или нет.
- Это неправда... - тихо прошептала Сильва, а затем повторила, уверенно и яростно, - Неправда!
Черная бабочка гневно взмахнула крыльями.
- Не смей так говорить, Кунсайт. У тебя все получится...
Ничто сейчас не имело значения для Сильвы - ни собственные слабые крылья, ни боль, ни приговор врачей. Важны были только полупрозрачные, белые в синеву голые кости. Пустые, без перьев или перепонки, но они были! Ему достанет сил, чтобы взлететь с места, поднимая настоящую вьюгу одним движением крыла, поймать самый легкий ветер... Когда-нибудь.
- Ты сможешь... - Сильва отвела глаза. Может, она и слабеет, может, сомневается в собственных силах, потому что не знает, что с ней случилось, и почему крылья не держат ее. Но он... он обязательно будет летать.
- Не так уж и велика разница между нами, Ловец, - будто и не слыша ее слов, ответил Норманн, - Пока я взбирался на вершину, ты тем временем смотрела в бездну. И бездна заметила тебя.
Следы-следы... он видел их. Сплошные отметины чувств, прорвавших метеоритными осколками крылья Сильвианы.
Боль - ярко-оранжевый развод.
Неверие - сизый росчерк.
Страх - зеленый след на звездном крыле.
Норманн наклонил голову и прикрыл веки, машинально гладя коня по спутавшейся гриве.
- Всего-то и разницы, что я свои крылья оборвал разом, а ты, - взгляд оттенка зимней стужи скользнул по спокойному лицу девушки и остановился на глазах, - медленно надрываешь их. Сама.
- Да, мы с бездной довольно долго смотрели друг на друга... - принцесса усмехнулась, как будто в этом не было ничего особенного, - И я победила. Я все еще могу летать.
Пока. И только со скалы... Но это не имеет значение. Она ведь может?
И у нее получится. Главное, не задумываться, нужно ли это кому-то...
Потому что ей крылья уже не нужны. Уже год, как не нужны. Но отказаться от них было выше ее сил.
Это значило предать.
Себя. И его тоже.
- Хочешь посмотреть? Как бездна помогает мне летать? - странное, неуместное, но до боли сильное желание охватило ее. Показать, как она может летать.
- Нет, Сильвианна, не хочу, - Кунсайт отрицательно покачал головой, - Ты не взлетишь. Ты можешь лишь парить, а это унижает Ловца.
"Она в меня верит. Почему? Я же предатель. Тогда зачем этот страстный надрыв в голосе?
А не все ли равно?!.."
Выскользнув из стремян, Норманн одним плавным движением спрыгнул на землю.
Что проку оттого, что она верит, если он уже принял решение. Он не станет Ловцом и не потому, что ему не достает Силы, мудрости или умения. Он больше никогда не встанет на защиту мира, отнявшего у него последнего человека, в котором он так нуждался. Потому что сам не хочет. А она...
"Глупая девчонка. Тебе есть, кого защищать, тебе есть ради кого царапаться. У тебя есть твой народ, который в тебя верит. А у меня никого".
- Ярость и упрямство тебе не помощники. Не ярость рвала твои крылья. Не упрямство заставляет тебя отречься от них. Ты сама, - тихо сказал Кунсайт, под уздцы подвел Призрака к Тьме и привязал поводья к сосне, - Зри в себя и ищи причину. Не повторяй моей ошибки, отворачиваясь от самой себя. Их можно вернуть.
По темному полотнищу крыльев Сильвианы пробежала синеватая волна, а с ее губ сорвался злой смех. На что она злилась - на отвергнутый дар, на самоуверенность, такую типично мужскую и снисходительную?
- Последуй собственному совету, Кунсайт. Загляни внутрь себя, а не ломись напролом, как слепец...
Она не рвала крылья. Она отчаянно пыталась их сохранить. И было больно. Больно и горько оттого, что он не понимает, и не хочет понимать... Но судит ее, отвергая при этом ее же помощь.
- Ты НИЧЕГО не знаешь обо мне, Кунсайт, - ее голос не звенел и не шептал, он шелестел, как змеиная чешуя по металлу. Как клинок, вынимаемый из ножен.
Когда усталый день склоняет голову, ночь даст мне опору и прохладу, скроет от врагов мою слабость, от друзей - мою боль. Боль перетекала в гнев сама собой, без участия разума. За прошедший год гнев стал непроизвольной защитной реакцией.
- И я не стану ничего рассказывать тебе. Потому что ты глух и слеп.
Сильва подняла глаза. Черные, не от расширенных зрачков, а просто радужка стала такого темного фиолетового оттенка, что почти сливалась с точкой-зрачком.
- Значит, я не умею летать? - принцесса усмехнулась краем рта, - Ну-ну...
Крылья растаяли, и девушка спрыгнула (на самом деле почти упала, лишившись поддержки) на каменную поверхность. Плечи саднило. Все-таки медитация, хоть и помогла, но не дала полной силы. Крылья бабочки были слишком тонкими и хрупкими.
Так значит, ярость и упрямство ей не помощники? Что бы он понимал, этот глупый северянин...
Сильва отвернулась и шагнула к краю плато, нависавшему над морем.
Только ярость дает ей силы сопротивляться.
Еще шаг.
Только упрямство мешает сдаться и... умереть, давайте называть вещи своими именами.
Шаг.
Бездна... Она видит ее каждую ночь - во сне.
Шаг.
И каждый день - в зеркале.
Кромка. Внизу бьется о скалы темная вода в редких белых гребешках. "Говорят, море куда холоднее, чем озеро подо льдом. Проверим?"
Девушка легко шагнула в бездну.
Для Сильвы не существовало другого способа взлететь, чем подвергнуть опасности свою жизнь. Потому что только на тонком лезвии смертельной опасности она чувствовала себя живой.
Вниз, вниз... О, этот бьющий в лицо ветер, приближающаяся береговая линия... Она пронзала мироздание, как шелк. Голубой ли в поднебесной вышине, черный ли в кабине истребителя... Она была Иглой.
Крылья выстрелили из спины - матово-черные, как дыры в космос, небольшие, хищно изогнутые, острые...
Сильва штопором ввинтилась в зимнее небо над морем и понеслась против ветра, набирая высоту. Вверх, вниз, петлей и плашмя, она будто пером писала одной ей ведомые иероглифы какой-то очень важной истины.
Хрупкие крылья бабочки... Тонкие, как шелковый шарф... Слабые, беспомощно трепещущие на ветру. Многократно сложенные и спаянные слоями, когда каждая прореха оборачивалась нужным обводом стабилизатора. Тонкость - упругостью. Слабость - скоростью. Беспомощность на низких высотах - мощью и точностью в воздухе на высокой скорости.
Когда Сильва шагнула в пропасть, Кунсайт неосознанно тоже сделал шаг вперед, будто сомневался в ней. Хотя нет. В глубине души Норманн знал, что она полетит, просто... просто...
"Боги, почему я все время пытаюсь ее опекать?!"
Норманн отрешенно следил за тем, как девушка искусно расписывала небосвод.
Скорость и ярость. Ярость и скорость. И ничего больше.
На миг ему захотелось присоединиться к ней, воспарить наравне. Но...
Но тьма внутри выла, оскалившись, полосовала плоть и яростно драла его на куски изнутри. Тьма чуяла его боль. Тьма хотела вновь ступить за предел, пока Свет внутри него ослабевал. Но ей не прорваться - больше уже никогда он не допустит этого.
Медленно развернувшись спиной, Норманн пошел к коням. Ости несуществующих крыльев у него за спиной быстро сложились и исчезли, поглощенные заклинанием сокрытия.
Вправо, влево, вверх, вниз...
Сильву захватила так давно покинувшая ее беззаботность пополам со знакомой яростью. Полет пьянил хуже коварного золотого вина, он заставлял дрожать от радости каждую частичку тела и души. И невозможно было понять, сколько в этом опьянении от самого полета, и сколько - оттого, что он здесь, и...
"Смотри, я умею летать..."
И вдруг Сильвиана почувствовала, как Кунсайт отвернулся и пошел прочь. В голове пронеслась ледяная метель, беспощадно изгнавшая и упоение полетом, и собственный гнев. Заставила вспомнить, с чего начался их разговор.
"Пустота в глазах. Дура... Как я могла забыть... Ему же плохо. Эгоистка. Девчонка сопливая".
Плутонианка упала в пике, крылья выгнулись парашютом и мало не вырвались из спины. Нельзя ей так резко тормозить - больно. Сильва покатилась по камням, вскочила и бросилась за лордом. Добежала, обняла со спины и быстро, сбивчиво, принялась извиняться.
- Прости меня. Пожалуйста, прости... - щекой она прижалась к холодной ткани куртки, как будто он мог что-то чувствовать сквозь нее, - Я... я видела, что тебе плохо... прости. Я не должна была злиться на тебя. Не сейчас, - только пусть он не спрашивает, почему!
- Не извиняйся, - ладонь Кунсайта легла на ее запястье, - Все правильно. Сейчас ты должна думать в первую очередь о себе.
Норманн осторожно отвел руку Сильвианы прочь от себя. Обернувшись, он посмотрел на нее сверху вниз - просто из-за разницы в росте.
- Думай, почему твой полет начинается с падения, а не со взлета. Надеюсь, ты разберешься, потому что мне бы хотелось увидеть, как ты взлетишь.
- Не смей мне указывать, - беззлобно, как что-то несущественное, отмела Сильва, - Я уже большая девочка. А тебе сейчас нельзя оставаться одному, я знаю...
В ее глазах по-прежнему была бездна, и сейчас эта бездна умоляла: "Ну скажи, кто... кто виноват?"
- Что случилось, Норманн? Что произошло, если тебе стало не к кому идти, кроме меня?
Хотя к ней ли? Неважно. Она не отпустит его обратно одного. Потому что Кунсайт получил силу, но почти погиб... и сейчас он, вероятно, ближе к смерти, чем она.
Потому что она не сдается, а он...
Никому не верит.
- Со мной все в порядке. Я же говорил, что не лишу тебя возможности плюнуть в лицо предателю, - горько усмехнулся в ответ Кунсайт.
Он взглянул в ее глаза - что-то странное замерло в них. Что-то, очень похожее на... жалость? Нет, ему не нужна жалость. Ничья. А ее особенно.
- Это только мое, понимаешь? - ему до ужаса хотелось, чтобы Сильвианна поняла. Просто приняла на веру, не спрашивая ни о чем. Как Эдвард. Он никогда не спрашивал, просто умел понять без лишних слов, и от этого было легче.
Старина Эд...
Норманн отвернулся от девушки не в силах удержать спокойное выражение лица.
"Никто не увидит мою боль".
- Мне можно верить, слышишь? Мне - можно! - сжав ладони в кулаки, крикнула в спину лорду Сильва.
Упруго оттолкнувшись от земли, Кунсайт вскочил на коня и дернул поводья, разворачивая Призрака к тропе. На мгновение остановившись и не поворачивая головы, он тихо обронил:
- Мне бы хотелось верить тебе. Но это невозможно.
Призрак, повинуясь воле наездника, двинулся вниз по тропе. За спиной протяжно заржала Тьма.
- Тихо, девочка, тихо... - Сильвиана погладила по морде вороную и взлетела в седло.
Пусть говорит, что хочет. Все равно она его не отпустит. Последует за ним, напоит чаем пополам с коньяком... убедится, что Норманн не сиганет с обрыва...
А потом, наверное, уедет. Из замка... с земли вообще... И тихо умрет где-нибудь в горном монастыре.
Они двинулись в замок, держась на почтительном отдалении. Не таком уж большом, метров пять.
Внизу Сильва снова облекла своими крыльями лошадь, чтобы вороная смогла скакать по снегу, не проваливаясь.
Хотел бы верить... Тогда почему нет? Она ведь ему верила... верила, несмотря ни на что, хотя не могла ни понять, ни оправдать поступок Кунсайта. И даже если бы поняла, оправдывать бы не стала.
Но знала бы, с чего начать возвращение.
"Загляни в себя..." Она слишком хорошо знала главную причину своего недуга. Ее крылья не были крыльями силы или крыльями мудрости.
Они были крыльями любви, которую не приняли и предали.
Даже не зная о ее существовании.
И это целиком ее вина. Сильва поверила, что Кунсайт сам предал ее тогда, в системе Ганай. И сломанные крылья - отражение ее вины.
А сейчас ему больно, она знает, что больно. Сколько раз за истекший год она так же улыбалась отцу на его вопрос "что с тобой?" А потом резала ладони в кровь, оттягивая болью тела боль души, проливая красные слезы, потому что плакать казалось невозможным - слезы на лице отец непременно заметит, а шрам... Шрам можно свести за день аптечкой.
Сколько раз надо было резать себе руки, чтобы в крыле появилась дыра?
Когда лошади ступили на мощеный пандус, ведущий к воротам, Сильвиана рискнула нарушить молчание.
- Иногда я думаю... Может, крылья были бы целее, если бы я плакала, когда мне больно - негромко, будто в пустоту...
Ее слова перемежались с цоканьем копыт лошадей по пандусу.
Захочет - услышит. Не захочет...
Что ей делать, если Норманн не захочет возвращаться?..
Только миновав арку ворот, Кунсайт заговорил:
- Слезы - это дар, в котором воину отказано.
Он спешился, перекинул поводья вперед и повел Призрака в конюшню.
- Каждый ищет успокоения по-своему. Кто - в слезах, кто - в своей или чужой крови. Кто-то - в одиночестве, кто-то - среди людей. Один заливает боль вином, другой - выплескивает свою тоску на холст или в мелодию. Мало кто держит боль в себе...
Сам с трудом понимая, о чем говорит, Кунсайт вычесал и обтер коня. Отвратительно ныли виски, а в груди сворачивалась льдистым осколком стынущая кровь.
Сильва тихо, чтобы не спугнуть момент, следовала за Кунсайтом. Так же спокойно позаботилась о вороной, и слушала, слушала...
И вспоминала.
У нее не было сил плакать, когда они вернулись из скопления Ганай. Врачи были против ее присутствия на Луне на балу. Но Сильва настояла. Опять, вопреки всему, настояла... И отец не смог ей отказать.
Она смотрела на мир через пелену боли, которую даже не замечала: настолько привыкла к ней. Понадобилось столкнуться с ним лицом к лицу, чтобы Сильву проняло.
Не до слез. До крика.
Крик - глас беспомощности...
Да. Она кричала именно от невозможности что-то сделать... Слишком слабая, чтобы драться... И не в силах повлиять на помолвку. Казалось бы, какая разница, убивать его женатым или холостым? Никакой.
Она кричала, потому что не могла справиться с болью, вместить ее в себя...
На подготовку поминальной церемонии отведено девять дней. Только несколько тел успели обнаружить и вмуровали медальоны с личным номером в плиту памяти. Тела не возвращали на планету.
Те, кого забрала Пустота, оставались с ней в этой жизни.
Плакали все. Открыто или стесняясь, громко или тихо... все они были воинами. И никто не посмеет сказать, что Девятая эскадра не заслуживала искреннего поминального плача.
Наверное, именно там Сильва впервые после катастрофы ощутила себя... не мертвой.
Пусть и ненадолго.
- Никогда бы не подумала, что ты скуп... - тихо обронила девушка, и немедленно осеклась, - Прости... У вас на Земле другие традиции.
- Скуп? - Кунсайт глянул через плечо на девушку, чесавшую лошадь.
Странно, но вопреки всему строптивая кобыла, покорно опустила шею, подставляя гриву под щетку. Такое она позволяла только ему и Эдварду. Конюхов же просто кусала либо лягала. Кто-то даже предлагал пристрелить Тьму, потому что очень долго ее не могли объездить...
- Я не скуп. Просто я - мужчина. А мужчина рождается для того, чтобы утирать чужие слезы, а не проливать свои, - проговорил Норманн, сдвинув густую серую "челку" с карих влажных глаз Призрака.
Жеребец ткнулся теплой мордой в его грудь, будто чуял ледяной осколок, угнездившийся в сердце своего хозяина.
- У нас на Земле право плакать есть только у женщин. Мужчины могут только молча скорбеть... и защищать, - последнее слово Кунсайт проговорил особенно жестко.
"Мой путь в Ловцы был продиктован желанием защищать. Но меня некому было научить прощать".
Мир не прощает предательства - эту истину Норманн ощутил на себе только сейчас, когда его постигло запоздалое отмщение за нарушенную присягу. Сейчас, когда вновь готовился дать клятву и взлететь - опять удар в спину.
- Понятно... - что еще она могла сказать? Это его право. Его выбор...
Вороная ластилась, не понимала, отчего ее новая подруга такая хмурая.
- Эх, ты... - Сильва прочесала пальцами длинную гриву, погладила по носу кобылу и чуть отступила назад, когда лошадь стала активно тыкаться мордой в карман куртки. Оттуда вкусно пахло белковым концентратом.
- Вот что он тебе так нравится, а?.. - скормив лошади белый кубик, девушка закрыла денник.
"Наверное, лучше сейчас оставить его одного... На время".
Сильва вышла из конюшни, машинально собирая с куртки конский волос. Вот и антистатическое вроде бы покрытие, а поди ж ты...
Катая между пальцев мягкий комок, она стояла и, молча, сражалась с желанием снова попытаться вытащить лорда из его раковины...
"Я как цирюльник, который должен вырвать больной зуб у волка... Того гляди, останусь без пальцев", - подумала она, снова входя в конюшню.
- А у нас говорят, что воин не сможет сражаться и защищать, если всего силы уйдут на борьбу с собственным горем. Я ни в коем случае не хочу указывать или советовать... Я тебе никто. Но если захочешь поговорить... у меня не заперто.
Не дожидаясь ответа, Сильва развернулась и ушла в дом.
Как только Тьма заняла свое место рядом с Призраком, конь сразу сунул голову между прутьев и устроил свою морду на спине кобылы. Эти двое хоть порой и не могли поделить хозяина, но все-таки явно симпатизировали друг другу. Норманн улыбнулся, глядя на лошадей, подождал, пока Сильвиана уйдет, и вышел во двор. Горсти белого снега с хрустом рассыпались по влагонепроницаемой ткани куртки, скатывая светлую шерсть в комки.
Почистившись от шерсти, он вошел в людскую и, дернув молнию, стащил с себя куртку. На глаза попались черные отметины на ткани там, где с утра были нашивки ВКС.
Нет, он больше не полетит...
Боль в висках только усилилась, когда мужчина вошел в натопленное помещение. Аромат, шедший от плиты, раздразнил желудок - он ведь с утра ничего не ел. Но мысли о еде отозвались исключительно тошнотой.
"Там наверху, я вчера оставил брикет концентрата, вот им и закушу, если голод совсем доймет".
Кунсайт легко взбежал по лестнице, неосознанно приостановился напротив арки, ведущей в восточное крыло, но тут же поспешил дальше. В покои отца.
Странная усталость разбила тело герцога наравне с пустотой в душе. Душ отчего-то не взбодрил, как задумывалось, а напротив - еще больше утомил. Силы медленно утекали из него, а сам Норманн отчетливо ощущал, как душа его наливается желчью и отчаянием...
Он даже не помнил, как упал на кровать. Просто боль добралась до мозга и принялась целенаправленно вгрызаться в него своими паучьими жвалами.
Кунсайт старался ни о чем не думать. Намеренно отказывал себе в этом. Просто отрешенно созерцал ленту памяти. Раз за разом... раз за разом... пока не стерлось ощущение его присутствия в комнате.
Опять толпа, и он в ней. Сплошь плотно сжатые губы, суровые линии рта. Пустые глаза и тени горя, глубоко залегшие под ними. Руки, сжатые в кулаки. Головы, покрытые траурными платками. И ярко-рыжий пламень, набросившийся на спеленатую саваном фигуру на помосте.
Нет, это был не Эдвард...
Старая кошка всегда сутулился, он не мог лежать так прямо. Он был ниже ростом и полнее.
Нет, это не он...
Норманн с трудом сглотнул и заслонился рукой от света, льющегося из окна. Глаза невыносимо резало. Но это не слезы, это просто свет. Подхватившись с кровати, Кунсайт подошел к окну и резко задернул бархатные шторы кофейного оттенка. В нос с новой силой ударил ненавистный аромат фиалок, пропитавший все в комнате, даже тяжелую ткань занавесей. Норманн дернул головой и уперся взглядом в портрет отца. Все та же пренебрежительная улыбка, кривившая тонкие аристократические губы Фридриха Кунсайта. Старый герцог смотрел на него с полотна, всем своим видом показывая: "Ты мой наследник, Норманн. Ты плоть от плоти. Такой же, как и я!"
- Я не твой сын, - сквозь зубы процедил мужчина, - Мой отец умер сегодня! И этой ночью он пойдет вслед за матерью.
Схватив простыню, он набросил ее на портрет, прячась за белой тканью от пронзительного взгляда глаз, так похожих на его собственные.
Из своей комнаты через приоткрытую дверь Сильва слышала его шаги. Зачем-то стояла, прислонившись к дверному косяку, затаив дыхание, и слушала, как Кунсайт поднимается по лестнице. Он не задержался внизу лишней секунды. Значит, не поел...
Хотя может, ему кусок в горло не идет...
Девушка автоматически разделась, и потом еще несколько минут слонялась туда-сюда по комнате, не зная, куда деть накопившуюся за медитацию энергию. От полета она вовсе не устала, наоборот, тело и душа горели каким-то лихорадочным теплом.
Она нужна ему. Вернее, она хотела быть нужной ему...
Будто то самое неугомонное шило получило моторный привод и заставляло Сильву наматывать круги по комнате и с головой погрузиться в любые, пусть самые мелкие дела.
Чем еще занять себя? Постель убрана, камин уже снова растоплен, и за дровами она сходила вниз... Нарочно оставила дверь не просто приоткрытой, а распахнутой настежь, пусть это и означало отток драгоценного тепла.
Надо успокоиться.
Сберечь силы на весь остаток дня. Это редкое удовольствие для нее сейчас - такие бурные ощущения. Где там вязание?
Кажется, она открыла книгу не на той странице, потому что вместо простой вязки "косичками" увидела какой-то другой, гораздо более сложный узор с дырочками и теми же косичками, только мелкими.
Вот и попробуем... В конце концов, распустить не трудно... Тьма внутри довольно хихикнула. Скромный свитер у них не получится... Получится кое-что другое...
Спицы снова начали мерно стучать. Потом к ним прибавился ее собственный голос.
После трех суток, полных тишины, Сильва стала бояться ее. И как могла, гнала от себя.
- Позови меня тихо по имени,
Ключевой водой напои меня.
Отзовется ли в сердце безбрежное,
Несказанное, глупое, нежное?
Позови меня на закате дня...
Спицы мелодично позвякивали. Изредка Сильвиана поднимала голову, прислушивалась, но вязания не прерывала и не замедляла.
После первой песни она молчала. Не то чтобы перезабыла в раз все слова, нет. Просто одни песни были неуместными, другие - слишком откровенными, чтобы их мог слышать кто-то, кроме нее самой... Третьи... третьи были радостными.
Вот и нарушал тишину только перестук спиц да треск пламени в камине.
Тихо. Слишком тихо. Она чувствовала, как липкие щупальца беспомощности и апатии собираются в углах.
Когда похоронили мать, во дворце воцарилась такая же тишина. Сестры плакали в семь ручьев, отец подолгу запирался в своем кабинете. А она подслушивала. Как он разговаривал с портретом матери, как ругался и злился на нее.
За то, что все решила сама. Не сказала ему ничего. Вот так, одним словом ударила больше, чем самим фактом собственной смерти.
И она, Сильвиана тоже ничего не рассказывала. Потому что нарушение ее тайны бросало тень позора на весь Дом Плутона, а значит, и на всю планету. Так подвести отца она не могла. И, наверное, только потому терпела все эти санатории и процедуры, этих врачей, которые пытались лечить тело... А с телом все в порядке.
Пронзительный бой часов возвестил ему о том, что пора. Норманн поднялся с кровати, на которой просидел полностью собранный больше трех часов подряд - пока за окном окончательно не стемнело. Сидел в одной и той же позе: сгорбившись, упершись локтями в колени и глядя перед собой.
А теперь пора. Настало время настоящего прощания. Однажды он поклялся Эдварду, что укажет ему путь, когда тот покинет его. Пришла пора сдержать свое слово.
Дверь с тихим стуком закрылась за широкоплечей фигурой в черном. Проходя мимо комнаты плутонианки, он невольно подумал об оставленном плаще, но отмахнулся от этой мысли. Слишком тяжело будет видеть ее сейчас. Он должен сам справиться...
Винтовая лестница в башню встретила морозным сквозняком, настырно пробиравшимся под черный свитер. Тяжелые свинцово-серые тучи сгрудились за линии горизонта и "доедали" яркие отголоски заката.
Он опять прилип ладонью, когда открывал металлическую крышку щитка управления. Спину целовала морозная стужа, интимно запуская "пальцы" в крохотные пространства между петлями.
Руки уверенно прошлись по консоли, поворачивая рычажки, настраивая уровень яркости и скорость вращения. Это он мог проделать и с закрытыми глазами...
Рычаг включения до упора вошел в гнездо и провернулся. Свет ослепительной волной ударил по опущенным векам.
В первый раз, когда Норманн зажигал маяк, он не закрыл глаза, а потом долго не мог проморгаться...
А сейчас мужчина купался в этом свете... Жаль, что он не грел. Редкий момент, когда лорду зимней стужи было холодно. Замерзала душа...
Ладони на ощупь нашли перекладины лестницы, ведущей на купол "Сердца".
Взобравшись наверх, Кунсайт замер, глядя, как широкий столп света вычерчивает горизонт.
"Светлый путь"...
- Доброй дороги, старина. Возвращайся... И приводи с собой мать.
Норманн медленно опустился на колени, будто собирался медитировать и вперился взглядом в черный росчерк горизонта. Туда, куда ушла его мать, а теперь ушел и отец...
Она опять потеряла счет времени. Скверно. Очень скверно. Судя по тому, что большая часть платья была связана, прошло уже несколько часов, как Сильва погрузилась в свои грезы наяву. Пока ее не выдернуло оттуда.
Шаги.
Кунсайт только что прошел мимо ее открытой двери к лестнице. Вскочить из кресла не получилось - ноги затекли. Пришлось их растирать, потом спешно шнуровать сапоги, тянуться за курткой. Отчего-то именно сейчас все начало валиться из рук.
Перемежая ругань в адрес вещей бранью в своей собственный, Сильва наконец собралась, затратив драгоценные несколько минут и уже совсем собралась покинуть комнату, как увидела за окном пронзительный свет.
Луч, испускаемый мощным фонарем, высвечивал слияние моря и неба.
Теперь она знала, где его искать.
Узкая винтовая лестница нашлась быстро, благо Сильва успела разобраться в планировке замка, и особо блуждать не пришлось.
Перед дверью она помедлила. Стоит ли? Имеет ли право вмешиваться?
"Когда это тебя останавливало?" - спросила Темная сторона. А Светлая напомнила, что невозможно оскорбить ни любовью, ни искренним участием.
Стараясь производить как можно меньше шума, Сильва ступила на верхнюю площадку. Но с тем же успехом могла бить в барабан... Вряд ли Кунсайт сейчас видит или слышит ее.
Все, что она может сделать - быть с ним рядом.
Кого бы он ни провожал, кого бы ни оплакивал, пусть и без слез, Норманн Кунсайт не будет этого делать в одиночестве.
Очень медленно и тихо Сильва подошла к коленопреклоненному мужчине и опустилась рядом. И в нарушение своих собственных обещаний положила свою ладонь поверх его и слегка сжала пальцы.
Прошло девятнадцать лет. И Кунсайт вновь следил за горизонтом, только больше не надеялся разглядеть возвращающийся плот с хрупкой женской фигурой, машущей ему рукой.
Вокруг стремительно холодало. Но он даже не чувствовал этого. Разве может мерзнуть человек, которого обжигал лед в душе?
Ветры разгулялись, перемешивая свои "хвосты", швыряли ему в лицо спутанные пряди собственных волос... Ветры молчали - они скорбели наравне с ним. Ветры просто были рядом.
И она тоже.
Такая теплая ладонь по сравнению с его собственной. Пальцы дрогнули и переплелись с ее.
А потом его прорвало. Словно лопнула тонкая мембрана, защищавшая его от Мира и от нее.
- Она тоже просила не хоронить ее в земле... Любила море, волны, прибой. Все время мерзла... Ей нравились эдельвейсы и подснежники. Тогда я не нашел цветов... Все, что мог сделать - зажечь для нее "Светлый Путь", как сегодня для него...
Ветры кружили, перевиваясь в невидимую коловерть, чутко прислушиваясь к мужчине, неотрывно глядящему на горизонт, зорко следили за смуглолицей чужачкой рядом с ним.
- Я знаю, они встретятся там... - кивок головой в сторону линии, где море и небо сплетались в неразделимом объятии.
Всего несколько слов, но и их хватило. Она плохо помнила отца Кунсайта. Кажется, видела его всего раз, на том самом балу и то мельком. Зато была наслышана, как после мятежа герцог отказался от сына.
И в глазах Сильвианы это не делало ему чести.
- Если бы можно было выбирать, я бы выбрал его. Тысячу раз его вместо того ублюдка, который произвел меня на свет... Я на самом деле думал, что смогу его защитить. Хотя бы его... А его украли. Забрали, заставив заплатить за предательство... Опять удар в спину. Все время в спину...
- Он все равно остался с тобой, Норманн, - девушка привстала на одно колено, чтобы не смотреть снизу вверх, и подалась ближе к мужчине. На открытой площадке гулял ветер, но Сильва совершенно не чувствовала холода. Ей было не до него.