Аннотация: Начало детективного романа (другое название "Алиби для незнакомца") Место действия - Франция, герои - французы. Почти...
Январь 1994
Туманным зимним вечером солнце исчезло с горизонта, казалось, раньше обычного даже в это время года. Сумерки спустились на скромные двухэтажные домишки, сгрудившиеся на северной окраине Парижа. Через плотную серую пелену тускло, с трудом, пробивались огни реклам и рассеянный свет уличных фонарей.
Стеклянная дверь маленькой табачной лавочки справа от выхода из метро сплошь заклеена первыми страницами детективных журналов и фотографиями пропавших без вести подростков. Девочка на ходу бегло осматривает знакомые афиши, с любопытством замечает лица своих сверстниц. Чувствует, как мурашки бегут по спине от ужаса, и ускоряет шаг.
На фоне темнеющего неба здание госпиталя, куда она направляется, выдается черным прямоугольником, светящимся мириадами огоньков. "Как огромный межзвездный скиталец из глубин космоса", - мерещится Софи. Плывет ли он на планету выздоровления или наоборот уносит бабушку в вечность, недоступную живущим на Земле? Конечный пункт назначения никому неизвестен.
Семья посещает больную по строго установленному отцом графику. Софи предпочитает приходить вечером - при дневном свете неуклюжее серое здание не только раздражает ее художественный вкус - от него исходит угроза, от которой становится не по себе.
Бабушкина палата - на одиннадцатом этаже. Через огромные окна холла, располагающегося в конце коридора, можно часами смотреть на движущийся по кольцевой дороге муравьиной цепочкой поток машин. Сама же старушка наблюдает лишь за привычным укладом больничной жизни - медперсоналом, хлопочущим вокруг изо дня в день, с уколами, приемами пищи, химиотерапией, измерением температуры, посещениями дежурного врача... Опухоль не исчезает, но и не торопится нанести решающий удар, гнездится в немощном теле как тихий, но все же нежеланный квартирант.
Неожиданно, в считанные дни, последние следы жизни исчезают, превратив полную когда-то женщину в неузнаваемый скелет, неотвратимо уносимый загадочным космическим кораблем в царство смерти.
Накануне похорон, забирая вместе с отцом из клиники бабушкины вещи, пятнадцатилетняя Софи помолилась о том, чтобы никогда больше не возвращаться сюда.
"Никогда" продлилось ровно год... На этот раз наступила очередь ее тети, женщины с веселым и живым характером, которая постоянно развлекала врачей, медсестер, нянечек и всех остальных больных вокруг.
- Ну, это просто ерунда, подумаешь - рак груди! Главное, подобрать хороший лифчик, и ничегошеньки не будет заметно! Старина Арно все так же будет зеленеть от ревности, когда ко мне кто-нибудь будет клеиться на пляже, - смеялась Мари. Дядя Арно был ее муж, на дух не переносивший солнца и пользовавшийся любой возможностью улизнуть с пляжа, по возможности в близлежащий бар. Тетин неизлечимый оптимизм, казалось, застал злосчастную опухоль врасплох - еще до окончания послеоперационного периода тетя Мари торопилась выписаться из клиники... чтобы вернуться обратно через несколько месяцев. Метастазы появились повсюду, общее состояние ухудшилось, но тетя не собиралась сдавать позиции.
В этот период Софи появлялась в клинике нечасто, отговариваясь тем, что учеба отнимает у нее все свободное время. На самом деле девочку настолько ужасало злое волшебство, превращавшее веселую и дородную тетю в костлявую пожелтевшую незнакомку, что каждый раз, заходя в палату, ей стоило огромных усилий не разреветься.
Она не запомнила - или постаралась забыть? - все, что происходило в день похорон. В памяти осталась лишь одна фраза, произнесенная старшей сестрой Бабет при прощании с тетей, не узнаваемой в исхудавшей мумии с восковым лицом, чуть видневшейся в огромном гробу:
"Невероятно, как Мари переменилась... точь-в-точь наша прабабушка двадцать лет назад...".
Так, совершенно случайно, Софи узнала, что рак уносил уже третье поколение женщин из их семьи. Это знание было пострашнее портретов исчезнувших сверстниц, хотя и их участи вряд ли можно было позавидовать... После тетиных похорон страх навечно поселился где-то в дальнем подвале памяти...
1 марта 2000
Дети бегали по аллеям парка, купаясь в прохладном, по-весеннему свежем воздухе. Они взяли приступом детскую площадку, которая сразу стала похожа на огромный разноцветный муравейник. Живая изгородь заботливо окружала этот мирок, защищая его от уличного шума и взрослой суеты. Вокруг площадки - узкий круг лавочек с сидящими на них нянями, мамами, бабушками. В некотором отдалении на скамейке примостился одинокий мужчина. Он отложил в сторону газету и, казалось, замечтался, глядя на броуновское движение ребятишек.
Малыши и подростки, с которыми он общался у себя на работе, имели мало общего с этим беспечным мирком. В онкологическом отделении клиники драгоценное детское буйство во всем своем великолепии было большой редкостью.
У самого Рауля ни братьев, ни сестер не было - его родители разошлись, когда он был еще маленьким. Из подслушанных пересудов прислуги он заключил, что его мать ушла из дома, начав новую жизнь и бросив ребенка на попечение отца. С тех пор и в течение всех его школьных лет, едва заслышав вопрос "а где твоя мама?", он сразу же выдавал придуманное специально на этот случай трагическое повествование. Кое-какие детали менялись с возрастом, в зависимости от настроения Рауля и аудитории. Уже студентом медицинского факультета он как бы нехотя был не прочь поведать очередной понравившейся ему девушке ту же душещипательную историю. Обычно после этого рассказа любая особа женского пола таяла, как снег под ярким весенним солнцем...
Год назад Рауль точно так же сидел на скамейке в этом парке, наблюдая за играющими на площадке детьми.
"Прошел год, прошел век, прошла целая вечность", - как поется в песне Джо Дассена.
"Роман больше никогда сюда не вернется... по ее вине"... - Да, именно эта мысль крутилась у него в голове теперь, когда он так же смотрел на сидящую напротив женщину с длинными темными волосами, ощущая леденящую сердце ненависть к ней.
Роман был одним из маленьких пациентов лечившихся в их отделении. Первый раз Рауль увидел этого мальчика во время утреннего обхода и сразу почувствовал в нем родное существо. Это было странное чувство, пронзительное, как дуновение свежего утреннего ветерка, не ощутимое, как радужный мостик, как секрет, тщательно хранимый отцом и сыном.
Родное существо грозно зарычало на вошедший медперсонал, красуясь размазанными по физиономии лиловыми разводами. "Явно черничный йогурт", - нисколько не смутился догадливый доктор и присел на кровать к пациенту.
- Как тебя зовут, парень?
- РРРРР, как кррррокодила...
- А я тоже РРРРР, как ...тигррррр. - Состроенная Раулем гримаса обычно приводила в восторг двух отпетых негодяев, притаившихся под ангельским ликом отпрысков его университетских приятелей.
- Вот здорово, ты такой же РРРРР, как и я! Меня все зовут Роман, но я предпочитаю РРРРР.
Из любопытства Рауль откопал в чердачной пыли загородного дома в Солони свои детские записи, рисунки и фотографии: странно было узнавать похожие рисунки, корявый почерк. Пожалуй, было даже небольшое внешнее сходство... Нет, не в чертах, а скорее, в выражении лица, в гримасах этого бледнокожего мальчонки с копной черных волос, смотревшего на него с фотографий двадцатипятилетней давности, и его сегодняшнего маленького приятеля, сидящего перед ним на больничной койке. После этого "открытия", разговаривая с Романом, Рауль нередко ловил себя на мысли, что в сущности он говорит с самим собой, тем самым мальчишкой, каким был сам четверть века назад.
Первый раз Роман появился в онкологическом отделении, когда ему было семь лет, и провел там несколько месяцев, ушедших на лечение, операцию и разные прочие процедуры. Оперировал его Рауль, и это был не самый легкий случай в его врачебной практике. К счастью, опухоль не успела дать метастазы, и мальчик быстро шел на поправку. Когда позволяло время, Рауль забегал навестить маленького пациента иногда до, иногда после дежурства, часто приносил книжку или какую-нибудь электронную игру и оставался поболтать.
Вне больничной жизни общительный мальчишка был довольно одинок - он жил у бабушки вместе со старшей сестрой. Его мать существовала где-то сама по себе, неподалеку от бабушкиного дома, изредка заглядывая проведать детей. Рауль частенько задавался вопросом, не была ли эта "мама" лишь плодом мальчишеского воображения, как та, его собственная, придуманная им двадцать пять лет назад. Он никогда не сталкивался с этой женщиной и в бабушкиной квартире, куда он частенько наведывался, не было ни одной ее фотографии.
После выхода Романа из больницы доктор частенько забирал мальчика из школы. Проходили месяцы, а они оставались все такими же закадычными приятелями.
- Почему ты не приходишь почаще, ты ведь знаешь, что я тебя жду, и бабуля к тебе очень хорошо относится? - не раз спрашивал Роман.
Бабушка мальчугана действительно любила поболтать с Раулем, что в ее возрасте было вполне простительно. Как-то за чашкой чая, пока Роман доделывал уроки, Рауль узнал, что мама мальчонки была отнюдь не выдумкой. По словам старушки, невестка жила неподалеку, в принадлежавшей бабушке же квартире, довольно быстро промотав свою часть наследства, полученного от отца детей, скончавшегося несколько лет назад.
- Я не могу ее выставить за дверь, когда она появляется здесь, а хотелось бы! - Несмотря на благородные манеры, в отсутствие детей бабуля не очень стеснялась в выражениях. - Потаскушка, одно слово! Всегда отличалась легким поведением, сейчас ее тоже кто-то содержит... Слава Богу, что я, а не она являюсь опекуншей по завещанию и занимаюсь детьми. Страшно сказать, но ей на детей абсолютно наплевать, она вообще была бы рада, если бы с ними что-нибудь случилось и ей бы досталось все оставшееся наследство. Она вообще не хотела иметь детей, это мой сын настоял... Кой черт дернул его жениться почти в пятьдесят лет на восемнадцатилетней девчонке, которую интересовал исключительно его кошелек?!
Вопрос был риторический, поэтому Рауль решил оставить его без ответа. Хотя он мог прекрасно себе представить, что это был за "черт"...
- Мой сын как раз оперировался в клинике - проблемы с простатой, ничего необычного в его возрасте. А эта девчонка была там в нянечках или в медсестрах. - Бабуля презрительно поджала губы, и ее лицо приняло высокомерное выражение. Для нее весь медицинский персонал, не дотягивающий до ранга доктора, был явно низшей кастой. Вступать в прения по социальным вопросам с человеком, которого уже вряд ли можно в чем-нибудь переубедить, смысла не имело, и Рауль стал спокойно ждать продолжения монолога.
- Я уверена, что она - настоящая потаскушка, и очень удачливая вдобавок! Мой сын погиб в аварии, когда они отдыхали в горах. Если бы она не вышла из машины купить сигарет и не решила затем пройтись до отеля пешком, она бы вместе с ним свалилась в пропасть... он не справился с управлением машиной... ну, это официальная версия, а что там было на самом деле, уже никто не узнает...
- Вы подозреваете, что дело было нечисто? Почему же вы тогда не обратились в полицию? - не удержался от вопроса Рауль. Тонкие губы старушки опять сложились в высокомерно-презрительную гримасу.
- Скандал устраивать? Позорить наше имя? Ни за что в жизни! - Но гроза быстро прошла, и приятная улыбка вновь засияла на морщинистом лице.
- Еще чашечку чая? Заходите еще, мой внук только о вас и говорит.
С бабушкой Романа было приятно проводить время хотя бы потому, что не приходилось утруждать себя разговором. Как человеку с большим жизненным опытом, ей удавалось отвечать даже на свои собственные вопросы. Поэтому можно было спокойно и с удовольствием пить чай или кофе, ожидая, когда маленький приятель освободится. Врасплох могла застать только просьба заходить почаще.
- Нет, спасибо, мне уже пора. Извините, я бы с удовольствием, но работа не позволяет, - отчаянно врал Рауль.
Он мог бы заходить и два, и три раза в неделю, но предпочитал ограничивать свои визиты, несмотря на хорошие отношения с бабушкой. В клинике, когда там лежал Роман, врача постоянно спрашивали, не приходится ли мальчик ему родственником, - так часто и подолгу он навещал этого больного. "Охота на ведьм", то есть на педофилов давно уже была модным сюжетом : не проходило и дня, чтобы в новостях не передавали подробную информацию о таком-то учителе, таком-то священнике или даже члене семьи, застигнутом на месте преступления или просто подозреваемом в развращении детей. Раулю не хотелось оказаться на прицеле у какой-нибудь жертвы телевизора, которая начала бы дотошно выспрашивать, почему он так интересуется этим маленьким мальчиком. Он обожал детей, но считал, что в этом крестовом походе средств массовой информации против педофилов было немало эдакой гаденькой игры на публику... Во всяком случае, неженатый мужчина, не имеющий своих детей, но время от времени работающий с ребятишками, мог в любой момент оказаться заподозренным в страшных грехах. Поскольку всегда легче изобличить именно невиновного человека, лучше было на рожон не лезть.
Рауль вообще-то не часто вспоминал эту историю про маму, которой на своих детей якобы наплевать. Но однажды, подходя к школе, чтобы устроить сюрприз и забрать мальчика погулять, он увидел Романа, уже удалявшегося в компании высокой женщины с длинными темными волосами, с букетом цветов в руке. Ее громкий резкий голос был слышен издалека и сразу показался Раулю неприятным... Странное чувство, сродни ревности проснулось в нем. Через минуту он сам застыдился своих ощущений, полностью отдавая себе отчет, что он, собственно, чужой человек и не имеет никакого права на подобные претензии. Но еще долго впоследствии ему мерещилась эта высокая женская фигура с цветами в руках.
Начало февраля 2000
Роман проходил очередное обследование, и Рауль заподозрил появление нового злокачественного образования. Диагноз еще требовал окончательного подтверждения, но, скорее всего, мальчику надо было снова проходить курс лечения.
- Приятель, тебе придется опять ненадолго лечь в клинику для проверки. - Рауль колдовал над своими приборами и не сразу заметил, что Роман погрустнел.
- Почему ты нос повесил? - спросил он через минуту, подняв голову.
- Просто... на следующей неделе начинаются каникулы - и я, наверное, поеду в горы с мамой кататься на лыжах. Можно мне сначала съездить, а потом уже лечь в больницу? - Видно было, что мальчугану не терпится оказаться в горах. В конце концов, неделей раньше, неделей позже - погоды не делало. Все равно придется ждать, когда освободится место в клинике.
- Конечно, ты можешь поехать, а в больницу ляжешь потом, недели через три, ничего страшного не произойдет. Я тебе дам таблетки на месяц.
Классический курс иммунной терапии был не лишним. Выписывая рецепт, Рауль поинтересовался:
- А у тебя есть все, что нужно для катания на лыжах? Ты первый раз едешь, а там ведь холодно будет...
Роман только отрицательно помотал головой.
- Тогда мы пойдем завтра и вместе купим лыжный комбинезон. Это будет тебе подарок на каникулы. Кстати, мы уже две недели собираемся сходить посмотреть новый диснеевский мультфильм, как он называется, я забыл...
На самом деле Рауль прекрасно помнил и нарочно притворялся. Роман радостно сверкал глазами, подпрыгнул на стуле, вскочил и завопил:
- Ничего ты не помнишь! "Тарзан" он называется! Давай прямо сейчас пойдем, там уже к тебе больше никого нет в очереди!
- Спокойствие, только спокойствие! А про бабушку, которая терпеливо ожидает тебя в коридоре, ты, конечно же, забыл? Может все-таки надо у нее разрешения спросить?
Не успел он закончить фразу, как Роман с криком: "Бабуля!" уже пулей вылетел из кабинета.
- Бабуля, можно мне в кино с Раулем?!
Начались февральские каникулы. Раулю в который раз выпала почетная роль: кормить и выгуливать соседскую собаку - великолепного ирландского сеттера Канди. Хозяйка собаки и по совместительству соседка по лестничной площадке в это время каталась на лыжах.
В подъезде, где находились отцовские апартаменты, на каждом этаже изначально располагались четыре квартиры. Еще в незапамятные времена отец Рауля объединил две из них в одну, заняв половину этажа. С противоположной стороны одна из квартир постоянно сдавалась, а в другой жила пожилая пара. Год назад старик скончался, а его жена переехала в дом для престарелых, оставив квартиру своей единственной племяннице. Счастливице по имени Клодин было около сорока. Семейная жизнь у нее не сложилась, и она осталась одна со своими маленькими дочками, Луизой и Жанной, а также собакой Канди. Соседка была женщиной застенчивой и тихой. Бывают такие незаметные, из породы то ли теней, то ли серых мышек. Выше среднего роста, склонная к полноте, - из тех, кто постоянно сидит на диете без особого успеха и, тщетно пытаясь улучшить фигуру, надевают брючки в обтяжку... Личико довольно приятное, с огромными покорными глазами. Портила ее лишь прическа - неаккуратно забранные в узел темные волосы.
Года четыре назад Рауль пару раз столкнулся с соседкой в подъезде, для приличия поздоровался - так они познакомились. Потом ему не раз случалось ее выручать: сходить за лекарствами в дежурную аптеку в воскресенье, когда одной из девочек вздумалось заболеть, или помочь принести покупки из магазина, когда Клодин вывихнула запястье. Несколько месяцев этим все и ограничивалось. Затем последовало приглашение на ужин, от которого Раулю было неудобно отказаться.
Зачем обижать хорошего человека, решил он и явился в гости с букетом цветов, огромным тортом и куклами для девчушек, которые за весь вечер не отходили от него ни на минуту. Вплоть до того, что ему пришлось выступать в роли сказочника, просидев в детской больше получаса. В этот вечер он присмотрелся и с удивлением заметил, что темноволосая соседка, наконец-то причесавшаяся, была вполне миловидной женщиной. К тому же легкой в общении, ненавязчивой и какой-то по-домашнему уютной. Уходить не хотелось, он засиделся допоздна. В результате, вероятно, неожиданно для обоих, их отношения перешли за грань просто дружеских...
Этот вечер или точнее ночь, мало что изменила между ними. Особого родства душ не наблюдалось, а возраст легкомысленной влюбленности для обоих уже миновал. Каждый был по-своему одинок - это, как казалось Раулю, их и сблизило.
С тех пор Рауль время от времени "гостил" по другую сторону лестничной площадки. Пару раз в месяц, не чаще. Ночевать у соседки он ни разу не оставался, предпочитая спать в своей кровати, до которой было рукой подать.
Такое оправдание обычно сходило с рук - мало ли какие у старого холостяка бывают причуды! Но причина была действительно серьезная. Рауль знал, что его часто преследуют кошмары и он просыпается в холодном поту. Было абсолютно ни к чему, чтобы Клодин, да и вообще кто бы то ни было, его расспрашивал об этом.
Клодин возможно и испытывала нежные чувства к своему соседу, но особенно ни на что не рассчитывала и довольствовалась тем вниманием, которое он ей оказывал. Гораздо позже Рауль узнал, что официального развода не было - муж бил Клодин, и она в конце концов не выдержала и ушла от него. После этого бывший супруг, на несколько лет ее младше, на долгое время пропал, кажется, года полтора провел то ли в Южной Африке, то ли в Австралии. По прошествии некоторого времени между ними возобновилась телефонная связь, и потихоньку папаша даже стал изредка навещать дочек. Раза два в год, не чаще...
Рауль не пытался размышлять над своими отношениями с соседкой. После недавней поездки в "горячую точку" ему надо было забыться, войти в ритм обычной жизни. Тихая, непривередливая Клодин, лепет очаровательных девчушек, - все это создавало иллюзию милого домашнего комфорта. Не более того...
А прийти в себя надо было после возвращения в Париж с Кавказа. Год, проведенный там, разделил его жизнь невидимой границей на то, что произошло до и после. Рауль далеко не в первый раз участвовал в подобных гуманитарно-медицинских программах, правда, не таких продолжительных. В самое первое "путешествие" ему удалось попасть почти в самую гущу военных действий, когда на медицинском джипе ездили и собирали раненых прямо с земли. Стараясь при этом, чтобы машина, по возможности, служила прикрытием от выстрелов совершенно обнаглевших снайперов. Он тогда, можно сказать, был еще мальчишкой, только начал учиться в институте и совсем не ощущал опасности происходящего.
Несколько лет спустя ему довелось провести две-три недели своего отпуска в других африканских странах, в местных госпиталях. Насмотрелся он там всякого, но, слава Богу, в это время никакие военные действия поблизости не велись.
В маленькой кавказской республике, которая время от времени оказывалась в центре внимания международной общественности, он оказался совершенно случайно. Один из его приятелей-медиков, который собрался отправиться туда волонтером, искал себе замену. У приятеля произошла незапланированная перемена в семейной жизни - его жена ожидала первенца, беременность была трудная... Короче говоря, можно было только посочувствовать и согласиться помочь.
У Рауля только что закончилась последняя практика, он получил второй диплом, и никакие семейные обстоятельства его не удерживали. Согласно классификации налоговой инспекции, он относился к категории "неженат и без детей".
Онкологи в этом Богом забытом уголке мало кому были нужны, но хирургов принимали с распростертыми объятьями. Согласившись заменить приятеля, Рауль и понятия не имел, на каком языке в этой стране изъясняются. Для начала, как оказалось, было достаточно говорить по-английски. К счастью, он неплохо владел языком Шекспира - папаша всегда испытывал слабость к молоденьким англичанкам, которые попадали в дом в качестве гувернанток. Пока Раулю не исполнилось лет десять-двенадцать, за ним присматривали такие вот девушки, менявшиеся каждый год. Затем они исчезли, но занятия английским не прекращались. Целый месяц летних каникул регулярно "уходил коту под хвост" в компании тетушки, отправлявшейся навестить дальних родственников в один из самых захолустных уголков туманного Альбиона.
Как выяснилось позже, страдал он все-таки не зря. От детских стишков да разговоров он как-то незаметно вжился во второй язык, ставший почти "своим" и понятным. Уже в школе, а тем более на факультете Рауль оказался в привилегированном положении по сравнению со своими приятелями, с трудом складывавшими незнакомые слова в неуклюжие фразы.
Здание их миссии на Кавказе располагалась рядом с палаточными лагерями беженцев. В двух шагах от официально не развязанной войны, посреди каждодневного несчастья, рядом со смертью. Больных, - и детей, и взрослых, - было предостаточно. Как впрочем и "неофициальных" раненых. Это был мир вне времени, вне цивилизации, где-то между средневековым кошмаром и первобытной реальностью. Неотъемлемой частью этого мира была Ольга, Оленька, в которую Рауль влюбился без памяти.
Январь 1994
В международной миссии было человек двадцать местных врачей, медсестер и прочего персонала. Ольга была и заместителем начальника миссии, и одновременно доктором. Родом из Москвы, она как раз находилась в командировке в столице, когда приехал Рауль. Так получилось, что именно она должна была встретить нового врача-француза в аэропорту и сопровождать его до места назначения. Огромные серые глаза, копна слегка вьющихся светло-каштановых волос, схваченная гребнем на затылке, и милая застенчивая улыбка остались в памяти Рауля, как на фото. Коллега говорила по-английски с довольно сильным, но очень трогательным акцентом. К концу совместного путешествия Рауль уже жалел, что их самолет не летит куда-нибудь на край света ...
Такое ощущение было для него ново, необычно. Он не имел привычки расстраиваться, если понравившаяся ему девушка не отвечала взаимностью. Застенчивость была не в его характере, да и женское окружение на медицинском факультете в годы его учебы отличалось весьма свободными нравами. Хотя раза два ему и удалось прожить в течение нескольких месяцев в одной квартире с очередной дамой сердца, но все истории подобного рода заканчивались одинаково: чувства испарялись очень быстро, и вчерашнее увлечение уже никоим образом не могло составить конкуренцию очередной таинственной незнакомке, появившейся на горизонте. Казалось, он бессознательно сам выбирал таких женщин, с которыми у него было мало общего.
Рауль обожал свою работу, и больные его всегда очень ценили. Для него было жизненно необходимо постоянно кому-то помогать, решать чужие проблемы, пряча от всех собственные, да так умело, что даже близкие друзья о них не знали... Из страха вновь обжечься и пробудить горечь утраты... Как в те детские годы, когда он, проснувшись ночью, бессильно рыдал в подушку. Днем полуночные наваждения, как водится, отступали. Ночью же, вне времени и пространства, ему зачастую казалось, что мягкая, пахнущая духами рука мамы касается его лба. Прекрасное видение склоняется над ним и исчезает, расплываясь в воздухе, как мираж, оставляя его одного. Время не лечило, а лишь прятало все глубже и глубже эту старую рану, которая могла снова дать о себе знать в любой момент.
Чем этой милой иностранке удалось его очаровать? Среди его бывших подружек встречались девушки куда красивее ее. Может, все дело было в ее глазах? В ее улыбке? Не в состоянии ни проанализировать, ни спрятаться в броне спасительной иронии, он плыл по течению. Казалось, ничто вокруг его не волновало, он с головой ушел в работу. Причина была проста: чем больше он работал, тем с большим уважением и интересом смотрела на него Ольга. К большому сожалению французского врача, все их общение часами общей работы и ограничивалось - в свободное время коллега старалась избегать встреч. Как только он это понял, термин "отдых" исчез из его обихода без особых затруднений. Десятилетняя привычка бесконечных больничных дежурств очень помогла.
Языковой барьер был преодолим благодаря английскому, но Рауль все же решил попробовать свои силы в изучении русского. Выпросил у такого же как он иностранного врача англо-русский разговорник и методики обучения языку для иностранцев и сидел над ними ночами напролет целую неделю. Память у него была прекрасная, и довольно скоро он начал, к месту и не очень, пытаться вставлять в разговор русские слова и фразы. Как-то попросил Ольгу помочь ему в изучении языка, но она со смехом отказалась, говоря, что у нее для этого не хватит терпения.
Неожиданная поддержка пришла в лице шофера дяди Миши, услышавшего Рауля, старательно выговаривавшего: "Я хочу учить русский язык". Он весьма ненавязчиво предложил помощь, надеясь на скромную оплату своего труда. Раулю неудобно было отказать старику: не объяснять же, что его больше интересовало общество симпатичной докторши, чем изучение иностранного языка. После нескольких занятий он понял, что с учителем ему сильно повезло. Дядя Миша говорил медленно, простыми словами и с расстановкой, не то что та же Ольга, которая тараторила, будто бисер рассыпала. К тому же Рауль приобрел чудесного приятеля, который был в курсе всего, что происходило вокруг. Старый шофер быстро сообразил, кто именно был предметом воздыханий французского врача. Как-то вечером дядя Миша поинтересовался, любит ли Рауль слушать музыку...
Они поднялись на пятый этаж. Из огромного пустого зала лились звуки фортепиано. В дальнем углу зала в полумраке оказалась еле различимая неплотно прикрытая маленькая дверь, из-под которой виднелась полоска света. Дядя Миша знаками показал, что именно там и находится пианино, хитро хмыкнул и ушел. Рауль на цыпочках дошел до противоположного угла зала, но решил не смущать своим появлением и присел около двери.
В музыке он был не очень силен, но играли, как ему показалось, Грига. Странно и страшновато звучали эти звуки в пустом заброшенном зале - Рауль заслушался и не заметил, как романтические аккорды постепенно затихли. В дверном проеме показалась Ольга, с удивлением обнаружившая странного слушателя, устроившегося прямо на полу.
- И давно ты тут сидишь? И вообще как ты здесь оказался? - спросила она, хмуря брови.
- Одна добрая душа мне поведала, что, спрятавшись здесь, можно услышать сказочную музыку... и даже увидеть Сольвейг собственной персоной! А как время прошло, я и не заметил. Надеюсь, меня за это в камень не превратят?
- Знаю я кто эта "добрая душа"! Только зачем сидеть на полу! - Поняв, что сердятся на него скорее "для порядка", Рауль вскочил на ноги.
- Я боялся помешать... Меня навечно изгоняют из рая или еще можно как-нибудь прийти послушать? - застенчиво спросил он.
Ольга пожала плечами:
- Да приходи, сколько хочешь, но я вообще-то редко играю, времени мало...
В следующий раз Рауль оказался уже в первых рядах партера, то есть на стуле в малюсенькой комнате. В полутора метрах от прекрасной пианистки, услаждавшей не только его слух, но и взор своими нежными пальчиками, танцующими по клавишам. Сидел, удивляясь накатывавшему на него теплыми волнами дотоле неизвестному ему чувству робости. Была бы на месте Ольги любая другая дама, он, ни на минуту не задумываясь, полез бы "конкретизировать" отношения. По принципу "терять нечего"...
Конец февраля 2000
"Скорая" привезла Романа как раз в ту ночь, когда Рауль был на дежурстве, - в последний день февральских каникул. У мальчика был обычный грипп, особой опасности не представлявший даже для несколько ослабленного организма. При условии, что лечение было бы начато вовремя... Мальчишка только что вернулся из Альп и был без сознания, с температурой под сорок. Врач педиатр, сразу же вызванный бабушкой, мог только посоветовать как можно скорее отвезти ребенка в больницу. Бабушка "скорой" дожидаться не стала, схватила первое попавшееся такси и, хорошо помня указания врача, привезла Романа в больницу, где он проходил курс лечения от рака. Все было сделано правильно, но...
Сотни, тысячи раз Рауль прокручивал в памяти все события этой ужасной ночи. Нет, ни он сам, ни кто-либо другой не могли ничего изменить, что бы они ни делали и как бы ни старались. Казалось, что мальчик пробыл в таком состоянии уже несколько дней, и организм, окончательно исчерпав все ресурсы, не воспринимал никакой помощи. К утру неравная борьба закончилась...
После окончания дежурства Рауль вышел из клиники. Первые лучи солнца пробивались сквозь прозрачный и слегка морозный воздух, день обещал быть светлым, почти весенним. Начинался самый обычный понедельник, Париж просыпался, разбуженный утренним шумом машин, торопливых шагов, еле слышным колокольным звоном.
Вроде все как всегда, только что-то не так.
То же небо, опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода...
Эти слова из песни Высоцкого, с трудом переведенные на французский с помощью дяди Миши, снова и снова звучали в голове под щемящие звуки гитары. Последняя строка никак не всплывала из глубин памяти...
Он шел как сомнамбула, целенаправленно, но если бы его кто-нибудь спросил, куда же именно он направлялся, ответить на этот вопрос Рауль не смог бы.
Спешащие на работу парижане заполняли улицы, время от времени кто-то задевал плечом или локтем этого неловкого, медленно идущего человека. Многоликая толпа, вкусно пахнущая утренней свежестью, кофе, круассанами, духами, торопилась скорее броситься сломя голову в водоворот своих повседневных забот.
Рауль не стал возвращаться домой, дошел до бульвара Сен-Мишель, пересек его и, пройдя еще немного, оказался нос к носу со статуей Монтеня. Ни один живой человек в толпе не взглянул на него с таким пониманием, как это каменное лицо, высеченное из черного мрамора. Он свернул в маленький скверик напротив входа в Сорбонну и сел на скамейку. Незаметно выйдя из-под контроля, душевная боль переросла в нечто большее, - ему было тяжело дышать, голова раскалывалась, хотелось закричать, но он лишь беззвучно кривил рот. Чувство пустоты начинало заполняться самой звериной ненавистью, как это уже произошло с ним шестью годами раньше на Кавказе. С той лишь разницей, что направлена она была не на размытые фигуры в камуфляже, а на всплывший в памяти силуэт высокой женщины.
Он видел мать Романа лишь раз, тогда, около школы, - высокая женщина с длинными темными волосами и цветами в руках. Никаких сомнений, что она была виновницей произошедшего несчастья: из-за нее, из-за ее безразличия драгоценные часы, когда еще возможно было что-то сделать, чтобы спасти мальчика, были потеряны. То, что случилось, с правовой точки зрения преступлением назвать нельзя было.
"Не будет никакого расследования, полицию подобные дела не интересуют. Никто не сможет, да и даже не подумает обвинять эту женщину... даже бабушке, как бы плохо она ни относилась к невестке, не придет в голову, что произошедшее не случайно... А я почти уверен, что не случайно". Волны ненависти, одна чернее другой, захлестывали его сознание. Мысли о матери Романа, возникавшие ежеминутно, причиняли невыносимую боль. В его сознании воцарилось единственное желание - уничтожить, убить виновницу этой страшной боли.
Он поднял голову и посмотрел на стоящую в метре от него черную статую римской волчицы. "Да, волком завыть сейчас очень не помешало бы", - мрачно подумал он.
Неожиданно, спокойствие казалось, вернулось: "Снова это странное чувство дает о себе знать - жажда мщения... в общем-то, это можно назвать и жаждой убийства, на выбор, но это ничем не лучше... Мщение - лишь иллюзия действия, и моя боль пройдет со временем, как это уже произошло тогда... пять лет назад, когда я вернулся с Кавказа... Господи, уже пять лет..." Он потер лоб ладонью.
Все равно Романа не вернуть... Теперь перед ним промелькнуло лицо маленькой девочки. Такой же белокожей, как Роман, с копной темных волос, - брат и сестра были очень похожи. С той лишь разницей, что озорное выражение, так украшавшее задорное личико Романа, ни разу не появилось на мечтательном, казалось, с более тонкими чертами личике Наны. Девочка была более застенчива, чем ее младший брат, носила очки и... по словам бабушки, оставалась единственной наследницей...
"Что она там еще говорила про свою невестку?" Рауль старался вспомнить слова бабушки Романа как можно точнее. - Невестка моя, вообще была бы очень рада, если бы с детьми что-нибудь случилось и ей досталась бы все оставшееся наследство", - вот что ему вспомнилось, как будто он только что услышал слегка надломленный старческий голос. Рауль поднялся со скамейки - в любом случае надо было пойти к бабушке Романа в этот тяжелый день, хоть как-то поддержать ее. И, если удастся, выяснить поподробнее про темную историю с наследством, которая начинала Рауля все больше беспокоить.
Он подобрал валявшуюся рядом на скамейке газету с намерением бросить ее в ближайший мусорный бак, рассеянно пробежал глазами несколько строчек на первой попавшейся странице. Это была страница происшествий. "Именно то, что требуется, чтобы развлечь народ в воскресенье: два ограбления, одно изнасилование, а вот еще и убийство". На плохой фотографии жертвы можно было различить молодую женщину с темными волосами.
"Бедняжка, она очень похожа на мать Романа. Как жаль, что их нельзя поменять местами", - бесстрастно размышлял Рауль. Рассеянно перечитал заметку, привлекшую его внимание. Убийство на первый взгляд было довольно странное. Он оторвал страницу, засунул ее в карман, выбросил остальные листы в мусорный бак и пошел к киоску, чтобы купить свежую газету.
Известие о смерти Романа состарило его бабушку лет на двадцать, ее с трудом можно было узнать. Да еще это траурное платье...
- Не беспокойтесь, доктор, я вас ни в чем не виню, вы сделали все возможное, чтобы его спасти. На все Божья воля.
В голове Рауля промелькнула крамольная мысль о том, что Божьей воле можно всегда посодействовать. Например, небезызвестным отравительницам на троне Медичи оная воля часто сопутствовала, помогая избавиться от ненужных родственников и знакомых. Но он предпочел обойтись без исторического экскурса. В продолжение разговора Рауль как бы, между прочим поинтересовался, кто будет присутствовать на похоронах, которые состоятся через три дня.
- Вся семья будет присутствовать. Отпевание начнется в церкви Троицы в два часа дня. Конечно, и она придет, куда же ей деться, - проворчала бабушка. - А потом - сразу к нотариусу, зачитывать завещание. Только вот придется мадам немного разочароваться - все достанется девочке! Пока жив хоть один из детей, опекуншей являюсь я, а этой мадам не видать ни гроша.
Бабушка милостиво дозволила Раулю выбрать на память одну из фотографий мальчика. Пока он сидел и листал альбом, раздался телефонный звонок. Бабушка извинилась и вышла из комнаты "только на минуточку". Чувствуя, что "минуточка" рискует затянуться, Рауль отложил альбом и подошел к письменному столу, на котором все еще лежал рюкзак мальчика. Из расстегнутого кармашка высовывалась аптечка.
Он потом долго не мог себе объяснить, почему его рука потянулась открыть сумочку и достать коробку с лекарством, которое он сам выписал Роману перед отъездом. Коробка была большая, с курсом таблеток на три недели, не меньше.
"Черт меня дернул выписать ему эти таблетки! Без них малыш... а, ладно, нечего себя винить попусту, любой врач должен был немедленно запретить прием этих лекарств при гриппе". - Рауль подбросил коробку на ладони. Она была на удивление легкая. Действительно, внутри оставались лишь две таблетки.
У Рауля пробежали мурашки по спине, и он медленно перечитал - нет, дозировка, указанная на коробочке, была правильной: "Одна - утром, одна - вечером". Он быстро вышел в коридор - бабушкина "минутка" по телефону была в полном разгаре. Пришлось, не спрашивая на то разрешения, пройти в ванную, где, как он знал, находилась аптечка. Там на этажерке у каждого члена семьи была своя полочка с лекарствами. Полочка сестры ломилась от коробочек с инсулином и шприцев, а у Романа было почти пусто, если не считать двух коробок с обезболивающим. У бабушки была маниакальная страсть к порядку: лекарства могли быть только на полке или на худой конец - в сумочке мальчика.
Рауль вернулся в комнату и непроизвольно стал подсчитывать: за десять дней приема должно было уйти максимум двадцать таблеток... Всего в коробочке было шестьдесят. Если мальчуган по ошибке принял дозу, в два с половиной раза превышающую норму, то нечего удивляться, что организм так плохо сопротивлялся болезни. При такой дозе любая инфекция могла быть смертельной. Рауль почувствовал, что ему не хватает воздуха и открыл окно.
"Романа еще не увезли! - он стиснул пальцы рук так, что костяшки побелели. - Тело в больничном морге. Я могу попросить разрешения у бабушки... нет, она ни за что не разрешит, нечего даже и пытаться. Придется самому все сделать, мне жизненно необходимо подтвердить или опровергнуть свою догадку".
Он присел на стул и снова взял фотоальбом. В комнату тихонько проскользнула сестра Романа, Нана. Ни бабушка, ни младший брат ее по-другому не называли. Девочка казалась старше своих одиннадцати лет - то ли из-за очков, то ли из-за высокого роста, то ли диабет с его нескончаемыми уколами заставил ее повзрослеть раньше времени. Она внимательно посмотрела на Рауля и выпалила скороговоркой:
- Бабушка к вам очень хорошо относится. Вы не могли бы попросить ее, чтобы она отпустила меня жить к маме? Она вас послушается...
Рауль чуть не выронил альбом:
- Тебе разве плохо у бабушки?
- Как вам сказать... бабушка хорошая, конечно... но мама говорит, что я могу переехать, пожить у нее немножко. А бабушка не хочет! Она нам разрешает только здесь встречаться... Но я уже большая и ее слушаться не собираюсь, так и знайте! И разрешения спрашивать не буду!
Девочка прервалась на секунду и жалобно протянула:
- Пожалуйста, попросите ее, а?
Рауль прямо дар речи потерял. Ему стало не по себе. Если девочке взбредет в голову встречаться с мамой без ведома бабушки... Мало ли что девочка высокая и кажется старше своих лет! Она же еще по разуму пигалица беззащитная, из нее веревки вить можно. Ну, а если с этой темноглазой девчушкой тоже случится недоброе?
"Эти разговоры о наследстве мне очень не нравятся. А уж история с таблетками Романа! Но надо все еще проверить". Он посмотрел на девочку:
- Я постараюсь тебе помочь. При одном условии: придется меня послушаться, иначе ничего у нас не выйдет.
Девочка быстро пробормотала "да, конечно", с надеждой смотря на нахмурившегося Рауля.
- Я поговорю с твоей бабушкой и постараюсь все уладить. Придется немного подождать, пока она успокоится, - она все-таки пожилой человек. Ты ей постарайся не перечить сейчас, ладно? Не надо встречаться с мамой без бабушкиного разрешения, а то если она узнает, то у нас точно ничего не выйдет. Ну что, договорились?
- Договорились. Вы мне пообещали! - Нана посмотрела на него с благодарностью.
- И с мамой твоей я поговорю... Где, кстати, я могу ее найти?
Девочка взяла листок бумаги и аккуратно вывела адрес и номер телефона. Потом подняла голову, словно что-то вспомнив.
- Знаете, парк такой большой, отсюда идти минут десять? Там еще много игр и полно клумб?
Рауль кивнул головой. Девочка продолжала грустным голосом:
- Она туда приходит во второй половине дня каждую среду... чтобы со мной повидаться. А меня бабушка больше не отпускает... даже с подружками. Мама сидит и ждет. Вот, посмотрите на фото, вы ее потом узнаете.
С фотографии смотрела самая обычная темноволосая женщина, на которую ни Нана, ни Роман не были похожи.
Отдавая ей фотографию, Рауль сказал:
- Вот и замечательно, я ее найду в среду, у меня как раз свободный день, я там буду гулять с дочкой одной знакомой. Договорюсь побеседовать с ней в четверг вечером после работы...
Он не успел закончить фразу - вошла бабушка с явно недовольным видом. Скользнула быстрым взглядом по столу, и Рауль сразу пожалел, что не убрал коробку с лекарствами и рецепт в сумочку и не положил ее обратно в рюкзак. Но старушка вроде ничего не заметила, а если и заметила - виду не показала.
- Извините, я немного задержалась. Нана, выйди, пожалуйста, из комнаты.
Девочка поспешила послушно выйти.
- Представьте себе, эта дрянь, - речь, должно быть, шла о невестке - просит меня отдать ей девочку! Какое нахальство! Я ей разрешаю приходить сюда сколько угодно, но когда я дома. Теперь этого, видите ли, недостаточно!
Старушка на удивление быстро успокоилась и продолжала уже совершенно нормальным голосом:
- Вы выбрали фото?
- Может быть, у вас есть такой же снимок, только поменьше размером? - Рауль показал на большое черно-белое фото в рамке на стене. Снимок был недавний.
- Я поищу или попрошу фотографа напечатать. Зайдите на следующей неделе. Вы можете во вторник утром?
- Спасибо большое, я обязательно зайду во вторник.
На следующий день Рауль ухитрился сделать нужный анализ с помощью знакомой из больничной лаборатории и возвращался домой в расстроенных чувствах. В конце концов, зачем ему нужно нарываться на неприятности? Какое ему дело до всех этих историй. Да и вообще зачем совать нос в чужие дела? Романа уже не вернешь, а все остальное его не касается. А если он ошибется, и все подозрения лишь плод его воображения и основываются только на словах старушки, которая свою невестку на дух не переносит? Однако, в смерти Романа прием более чем двойной дозы лекарств сыграл роковую роль, в этом больше не было сомнений!
"Запутанная история... еще плюс ко всему это наследство, кажется, довольно приличное; мамаша, которая никогда детьми не интересовалась, а теперь зовет девочку к себе. А девочка, между прочим, на уколах, - немного надо, чтобы..." - В нем росла уверенность, что сестре Романа угрожает вполне реальная опасность.
"Почему я раньше не заинтересовался всем этим, почему!" - Он чувствовал себя кругом виноватым, никак не мог простить себе невольное пособничество, хотя понимал, что таблетки должен был прописать.
Ему мерещилось смеющееся лицо Романа, с его привычными ужимками и милыми гримасками; его сменяло лицо Наны с огромными темными глазами.
"Нет никакого смысла вмешиваться в чужие семейные дела!" - Рауль пытался ухватиться за спасительную логику. - Похоже на экзаменационный билет, только вот какой ответ ни выбери - любой будет неправильный. Но это не избавляет от ответа. Он принялся логично рассуждать, как не раз делал в момент выбора дальнейшего лечения для трудного пациента. - Ничего не делать - это тоже действие, зачастую наихудшее..."
Через пару дней Рауль отправился к бабушке, чтобы взять фотографию.
Утро было солнечное, и он решил прогуляться пешком и подышать свежим воздухом. Приближаясь к знакомому дому, внутренне сжался, даже ссутулился, как будто почувствовал боль. "Ноги моей больше здесь не будет", - твердо решил он, заходя в подъезд.
Он долго жал на кнопку звонка, но дверь так никто и не открыл. "Нана еще в школе, а бабушка, должно быть, вышла в магазин". - Вместо того, чтобы спуститься и подождать внизу, он начал медленно подниматься вверх по лестнице. Вспомнил, как в один прекрасный день, когда он встречал Романа после школы, они, дойдя до квартиры, точно так же остались под дверью, - мальчик забыл ключи.
- Пойдем, покажу тебе один секрет, - только дай слово, что никому не скажешь!
Мальчик повел его на последний этаж, где на потолке в коридоре располагалось довольно большое окно с ведущей к нему короткой лесенкой. Роман вытащил из кармана связку длинных ключей.
- Как ты их раздобыл? - удивился Рауль.
Мальчик сиял от гордости:
- У консьержки стянул, а потом пошел и сделал себе такие же за углом у слесаря. Он меня и спрашивать не стал, ведь накануне я по бабушкиному поручению приносил ему починить сломанный ключ от погреба. Ну, давай, залезай!
Рауль с трудом протиснулся за маленьким приятелем в открытое окошко, и они оказались на крыше. Вокруг кучками "росли", как аппетитные подосиновики, небольшие оранжево-кирпичные трубы от каминов. Рауль схватил мальчика за руку:
- Смотри, не поскользнись здесь!
- Сам не поскользнись! Если я упаду - ты меня удержишь, а вот я тебя - нет.
Вполне резонное заявление Романа не возымело успокоительного действия.
- Сядем и посмотрим вокруг. Нет, сейчас светло и легко все распознать - вот бы залезть сюда, когда стемнеет, - размечтался Рауль. Крыша, как оказалось, обладала невыразимо притягательной силой для мальчиков любого возраста...
Роман сморщил нос:
- Давай, придумывай, что сказать бабушке, чтобы она меня вечером отпустила.
Воспоминание пронеслось и исчезло в одно мгновение - его спугнул стук каблучков на лестнице. Рауль машинально перегнулся через перила и посмотрел вниз. Темноволосая женщина в длинном светлом плаще остановилась у квартиры Романа, открыла дверь своим ключом.
"Где-то я ее видел,... Похоже, это и есть так называемая мама. Может, сейчас с ней поговорить, не дожидаясь среды?" - Пока он раздумывал, дверь захлопнулась. Рауль спустился по лестнице, вышел из подъезда. Пройдя метров пятьдесят до ближайшего перекрестка, купил газету, перешел улицу и расположился на террасе ближайшего кафе. Заказав кофе и положив газету на мраморный круг столика, он рассеянно наблюдал за солнечными зайчиками на фасадах домов. В этот утренний час прохожих было мало. Слева от кафе тянулась тихая часть улицы, зато метрах в ста справа шумел вовсю маленький рыночек. Дверь знакомого подъезда открылась, выпустив женщину в плаще, которую он встретил на лестнице минут десять назад.
"Должно быть, она не стала дожидаться свою свекровь. Все - раз и навсегда, я в их дела не вмешиваюсь", - повторил он, явно для самоубеждения. - Черт побери, а как же быть с просьбой Наны?.."
Рауль заранее заплатил за кофе, нехотя взял газету и начал читать, время от времени посматривая на улицу, чтобы не прозевать бабушку. Через полчаса она наконец появилась, еле таща за собой тяжело нагруженную сумку на колесиках. Рауль вскочил и поторопился ей навстречу. Сумка быстро перешла из рук в руки, а старушка, кряхтя и охая, объяснила, что обычно ей помогает ходить за покупками домработница, но как нарочно не нашла ничего лучшего, как заболеть сразу после похорон. И, представьте себе, ангиной. А ближайший рынок открыт только раз в неделю, так что, хочешь или нет, надо было сегодня идти за покупками. А Рауль подумал, что старушка, не желая ничего менять в распорядке дня - рынок так рынок - несколько переоценила свои силы.
Открывая дверь, она все еще не могла отдышаться и недовольно бормотала, видимо, обращаясь к отсутствующей домработнице:
- Просто недопустимо - выходить на улицу, одетой так, как будто на дворе май месяц!
Рауль докатил тележку прямо до кухни. Комнаты располагались по обе стороны узкого длиннющего коридора, завершавшегося этой самой кухней с вечно закрытой дверью, чтобы, не дай Бог, ни один запах не проник в жилые помещения.
- Спасибо за помощь! Подождите меня, пожалуйста, я только разберу продукты и поставлю воду.
Старушка вошла в кухню, и было слышно, как она тяжело опустилась на стул.
- Чуть на тот свет не отправилась с этими покупками, прямо дышать не могу, - раздался из-за двери ее голос. В тот же момент Рауль почувствовал какой-то странный неприятный запах. Он принюхался, просунул голову в кухню и сразу понял, что пахнет газом. Дальше действовал инстинкт самосохранения. Задержав дыхание, он моментально оказался у окна, раскрыл обе створки, впуская свежий воздух. Затем подхватил под руку старушку и буквально донес ее до большой комнаты, где также распахнул окно.
- Мадам, надо следить за газом, иначе это может очень плохо кончиться. Еще пара минут - и вы бы потеряли сознание.
Он предпочел не продолжать, сообразив, что это было бы больше похоже на выговор. Старушка, казалось, не обратила внимания на его слова. Но несколько минут спустя, придя в себя, она задумчиво пробормотала:
- Уверяю вас, я еще в здравом уме и твердой памяти. Никогда в жизни со мной такого не случалось - оставить газ без огня. Ума не приложу, как это произошло, сегодня утром я ведь газ и не зажигала, только микроволновую печку включала.
- Нет, мы только разогревали какао в микроволновой печке, я это отлично помню. Невероятно! Наверное, я что-нибудь передвигала и случайно задела газ, иначе я абсолютно не понимаю...
Старушка совсем уж расстроилась.
Рауль предложил:
- Подождите меня, я пойду закрою окно в кухне, она уже достаточно проветрилась.
Рауль прошел на кухню. Действительно, один из выключателей газа был наполовину открыт. Он выключил его и оставил окно открытым.
Бабушка настояла, чтобы он остался выпить чашку кофе. У нее был такой несчастный вид, что отказаться было невозможно.
- Если я уже начала сходить с ума, пора подумать о доме для престарелых... Да, да, конечно, со всяким может случиться, но в моем возрасте... Да, знаете ли, мне уже семьдесят девять лет, это не шутки.
Она отставила в сторону чашку с кофе.
- Я все хорошенько обдумала. Скорее всего, придется сделать, как предлагает моя невестка, будь она неладна! Нана переедет жить к своей матери... Тем более что меня уже надо изолировать, я ведь могла зажечь спичку, и все в доме взорвалось бы, какой ужас! Ах, Нана уже должна прийти с минуты на минуту. Вот, я нашла фотографию для вас. Не надо благодарностей, после всего, что вы сделали для моего мальчика... и для меня!
Рауль взял фотографию и стал тихонько продвигаться к выходу, продолжая разговор. Будто невзначай, из любопытства, он поинтересовался, приходит ли невестка помогать по хозяйству. Например, когда нет домработницы.
- Что вы, никогда! Хотя, учитывая, что сегодня произошло, надо бы заказать для нее ключ от квартиры, чтобы она могла войти, если что... Все-таки она бывший медработник. Все равно надо делать новые ключи - Нана как раз на днях потеряла свои...
Рауль еле сдержался, чтобы не сказать, что это, скорее всего, будет излишне, потому что мать Романа уже ключом обзавелась...
Он вышел из подъезда, перешел улицу и остановился, увидев Нану, возвращающуюся из школы в компании своих подружек. Девочка смеялась, размахивала школьной сумкой, встряхивала головой так, что длинные темные волосы закрывали половину ее лица. Раулю показалось, что он ее видит в первый раз, так поразил его этот неожиданный переход из детства в отрочество. Трогательный подростковый возраст, до которого маленький Роман так и не дожил. Раулю стало страшно. Что бы случилось, если бы он решил отложить свой визит к бабушке до завтра? Или не дождался бы ее возвращения с рынка? Что бы произошло с этой смеющейся девочкой? И что еще с ней может случиться из-за этого проклятого наследства?..
"Слишком много совпадений, мадам, чтобы списать все на несчастные случаи! Бывшая медсестра, которая дает больному ребенку двойную дозу опасного для него во время простуды лекарства, и не ведет его к врачу, несмотря на ухудшение состояния. Это более чем странно. И менее чем десять минут, проведенные в квартире, от которой вам не полагается иметь ключей. Да еще в то самое время, когда свекровь имеет обыкновение уходить за покупками... И кухня, как будто "случайно", наполненная газом! Вас невозможно ни в чем уличить, всегда все шито-крыто - ну что ж!" Рауль уже совершенно забыл о своем решении не соваться в чужие дела, его душила холодная ярость.
Опять 1-ое марта 2000
"Прошел год, прошел век, прошла вечность". Дети все так же бегали по аллеям парка. Темно-рыжая спина ирландского сеттера Канди блестела на солнце. Рауль выгуливал четвероногого красавца в компании старшей соседкиной дочки Луизы. Недалеко от них на скамейке перед цветочной клумбой сидела женщина лет тридцати. Рауль подозвал маленькую Луизу:
- Давай научим Канди подавать тебе цветы!
Семилетняя девочка нашла идею весьма занятной и сорвала с ближайшей клумбы цветок. Собака была дрессированная, и ей в глубине души было все равно - протягивать этим странным людям палку или цветок. Все равно им ни то, ни другое по большому счету не нужно было... Канди получал цветок от Рауля и тянул морду к Луизе, которая брала "подарок". Вскоре собака уже сама подбирала злополучный цветок, и Рауль мог отойти в сторону, чтобы, засняв эту милую сцену на видео, сделать сюрприз Клодин. Женщина на соседней скамейке снисходительно смотрела на них, не замечая, что тоже попала в кадр...
Лу отправилась поиграть, а Рауль как бы невзначай заговорил с дамой, расположившейся на соседней скамейке. Со стороны могло показаться, что они вели ни к чему не обязывающий светский разговор, хотя если прислушаться, он больше напоминал монолог. Прислушиваться, однако, было некому - разве что старомодно одетой дряхлой старушке, кормившей настырных голубей, примостившись на скамейке в непосредственной близости от случайных собеседников.
- Я загляну к вам завтра около шести вечера...и принесу все то, о чем мы сейчас говорили, - закончил фразу Рауль, заметив бегущую к нему Луизу.
Ни слова не говоря, женщина поднялась и медленно пошла вдоль аллеи. Рауль задумчиво посмотрел ей вслед. "Какого черта я во все это ввязался!". Луиза настойчиво дергала его за рукав.
- Лу, на меня опять будут сердиться, я совершенно забыл взять твой полдник. Поэтому предлагаю пойти и купить что-нибудь вкусное в ближайшей булочной.
- Ура, булочку с шоколадом! Ну, идем?
Они быстро зашагали по аллее вслед за удаляющейся женщиной, на некотором расстоянии, не теряя ее из виду.
"Значит завтра, после приема, как раз перед ужином у Поля. Надо будет сегодня вечером хорошенько все обдумать". - Ненависти он в тот момент не чувствовал, лишь бесстрастное холодное любопытство...
Август 2000
- Приходите на прием через полтора-два месяца. К тому времени уже точно можно будет сказать, увеличивается опухоль или нет, и в зависимости от этого я вам назначу лечение. Пока рано беспокоиться, надо подождать, что покажут анализы. Значит, не забудьте, через полтора месяца! До свидания, мадемуазель Бланшар! - Доктор Мансон был пышущий здоровьем крепыш с радостным выражением лица.
- До свидания, доктор. - Софи вышла в коридор. Значит, теперь наступила ее очередь: анализы, курсы лечения, операции, постоянное ожидание, жизнь, уходящая по каплям... Нет, нет и еще раз нет!
"Если бы у меня только хватило силы духа решиться сделать, как сестра..." - сразу же подумалось ей. В тот проклятый день, когда ее старшая сестра погибла в этой глупой аварии, Софи лютой ненавистью возненавидела и деревья по краям дорог, и бесконечный дождь. Она не понимала, как ее сестра, которая еще недавно участвовала в автомобильных гонках и вообще могла вести машину с закрытыми глазами, умудрилась "не справиться с управлением". Это было невероятно, несправедливо и абсурдно.
Уже после аварии Софи - случайно! - узнала, что сестре в самом "лучшем" случае оставалось жить несколько месяцев. Незадолго до аварии Бабет был поставлен диагноз рака поджелудочной железы. Рассказала ей об этом теплым майским вечером, сидя за столиком "Двух Маго", подруга сестры, сама врач. И сразу все встало на свои места, стало понятно - это было обычное самоубийство, никакая не слепая авария, а сознательный выбор между быстрой и медленной смертью. В конце концов весьма логично, учитывая характер сестры, которая не терпела никаких болезней вообще. Для Бабет самой страшной мукой в жизни, по ее собственному признанию, было то время, когда она в восемнадцать лет сломала руку и месяц ходила в гипсе.
Теперь на собственном опыте Софи могла себе представить, какой эффект производит заключение лечащего врача, говорящего, что у вас злокачественная опухоль. И как это воспринимаешь, зная, что уже несколько человек из твоей семьи от этой болезни скончались.
"Никогда я не смогу пойти на такое! Даже если диагноз не оставляет никаких шансов на успех. Я же трусиха страшная, как только вижу кровь - чуть не в обморок падаю. Как представлю, что будет больно, - все! Бабет, ну почему я не такая смелая, как ты, я ведь тоже предпочла бы покончить разом со всем этим, не ждать до конца, когда уже и сил-то не останется. Жалеть мне, в общем-то, не о чем, с Алексом все закончено, и никого другого мне теперь и не нужно, - зачем кому-то жизнь портить... Ну, не нарисую я больше ни одной картины, тоже не велика потеря".
Софи вышла из огромного парка, окружавшего больницу, на жаркую и пыльную улицу.
"Если честно, то, как подумаю обо всем этом, у меня прямо коленки трясутся. Чем я болела раньше? Просто ерунда. Даже визиты к зубному врачу ни в какое сравнение не идут, а как вспомню - больно было жутко, я ведь даже руку себе расцарапывала, чтобы одной болью другую заглушить. Глупо все это, и вообще детский лепет. А если вспомнить то, что я видела в больнице, когда там лежала бабушка, а потом тетя Мари... А теперь буду я... Нет, не буду! Вот дойти до Сены и прыгнуть с моста! Стоит только об этом подумать, и меня будто невидимая рука оттаскивает за шиворот. Ладно, конечно, проще проглотить коробку снотворного... Кто угодно может это сделать, но только не я. Я же неумеха, даже это сделать не смогу... А уж броситься под машину...".
Она как раз остановилась перед светофором, послушно ожидая, когда же наконец загорится зеленый свет для пешеходов. Представила себе, что не ждет зеленого, а бросается вперед. И осталась стоять на месте.
"Никогда не догадывалась, что так сложно самой покончить с жизнью. Вырастает барьер, внутренний запрет, который нельзя преодолеть. Совершенно ясно, что я не сумею никогда сделать себе больно. Следы ногтей после визита у дантиста не считаются. Обыкновенная трусость - вот как это называется!"
Софи прогуливалась по улицам без цели, только бы не возвращаться домой. Остановилась и опомнилась она, лишь дойдя до Люксембургского сада.
"При такой скорости я через десять минут буду у Нотр-дама, а через час вообще окажусь в пригороде".
Пустой стул в тени, казалось, ожидал ее. "Что это за книга у меня в сумке, откуда она взялась? -А, это Паоло Куэльо, "Вероника решает умереть"... - Ну, все лучше и лучше, я про нее совершенно забыла. Кажется, это Анна мне дала ее три недели тому назад, когда я была у них в гостях, она не переставала говорить об этом авторе. М-да, получается нечто из серии черного юмора. Посмотрим, о чем это, и нет ли здесь какого-нибудь интересного совета специально для меня".
Софи читала быстро, по диагонали. Через час книга была закончена, и с презрительным, слегка брезгливым выражением девушка запихнула ее обратно в сумку.
"Очередная модная сахарная вата! Невероятно, как людей привлекает саморазрушение! Почему бы не попробовать умереть от нечего делать? А чем еще можно пощекотать нервы, когда человек всем пресытился и все в жизни попробовал... К сожалению, ничего общего с моим состоянием: еще вчера я абсолютно не хотела умирать, да и сегодня эта перспектива меня не прельщает. Особенно когда такой богатый выбор: умереть сразу, немножко потерпеть и умереть потом или терпеть до "победного" конца, - результат один и тот же. Весь вопрос в том, как остановиться на первом варианте". Софи продолжала медленно идти по бульвару Сен-Мишель.
"Евтаназия практикуется в Швейцарии, но, во-первых, это стоит дорого, а во-вторых, надо быть уже на последней стадии, чтобы тебе позволили это сделать. В любом случае никто меня не поймет, все скажут, что я слабонервное создание, не хочу даже сопротивляться болезни..." Софи вела разговор с невидимым собеседником и даже не замечала, что при этом бурно жестикулирует и некоторые прохожие на нее с удивлением оглядываются.
"Представьте себе, вы правы, я абсолютно не хочу сопротивляться! Насмотрелась я на это сопротивление! Конечно, мне только двадцать один год, я еще жизни не видела и так далее, знаем мы эту песенку. Не хочу питать бесполезные надежды, не желаю сражаться до так называемого победного конца, понятно? Даже подумать об этом тошно...". Ей очень хотелось разреветься!
"Вот вы, прохожие, такие здоровенькие на вид, счастливые, самодовольные, в вас, вполне возможно, тоже скрывается эта болезнь. Только вы еще не знаете этого и благословенны в своем неведении.
Бабушка, тетя Мари, Бабет, мама... Я слишком хорошо знаю, что меня ожидает, вы меня слышите! Я уже по крайней мере год провела в клинике, если сложить все часы моих посещений, так что знаю все подробности.