Роман и Шварн давно уехали в Новогрудок, а Данила не торопился отпускать Войшелка в монастырь к святому монаху. Видно, ждал известий о том, как примет Миндовг его сынов. Да и к юному княжичу нужно было присмотреться. Потому под разными благовидными предлогами князь Галицкий удерживал Войшелка подле себя. Даже попросил стать крёстным внука Юрия. Отец ребёнка и сын Данилы князь Лев благосклонно присоединился к просьбе отца. Хоть и с подозрением относился к Войшелку, но искал любой случай узнать его получше. А тот ничем нетерпения не выказывал. По три раза на день посещал церкви и усердно молился. Бережно держал на могучих руках голенького младенца Юрия, пока священник совершал обряд. Лишь наедине с Елисеем давал волю чувствам:
- Хитёр Данила! Держит, как птичку в золотой клетке. Заботой окружил, а выпорхнуть не даёт.
- А ты напомни.
- Негоже мне Великому князю его словом тыкать. Да и поймёт он, что я что-то замыслил. Он того только и ждёт. Тогда и вовсе не отпустит. Нет-нет, мне надо затаиться и терпеть. Ждать подходящего случая.Как говорится, "Бог терпел и нам велел".
- А ты оказывается не так прост, как кажешься, - усмехнулся Елисей, - самого Данилу хочешь вокруг пальца обвести.
- Захочешь на волю и самого беса объегоришь, - вздохнул Войшелк и тут же перекрестился. - Прости меня, Господи.
Случай представился, когда вернулся из Новогрудка Шварн, влюбившийся в Полину с первого взгляда. Глаза его полыхали, как негасимый огонь знич, горящий в честь громовержца Перуна. Увидав Войшелка, он радостно раскрыл объятия:
- Друже! Проси, чего душа пожелает. Я твой должник навеки.
- Что, не разочаровался? - с ухмылкой подмигнул ему юный князь, крепко обминая.
- Да она богиня! Солнце померкло, когда Полина предстала перед моими очами. Слава Богу, она меня не отвергла, и мы обручились. Сегодня же договорюсь с отцом о венчании и свадьбе. Гульнём на славу!
- Постой, постой, - начал догадываться Шварн. - Почему ты здесь? Ты уже посетил святого Григория?
- Еще нет.
- Передумал?
- Ни в коем разе.
- Тогда почему ты до сих пор сидишь в Холме?
- Не по своей воле, - уклончиво ответил Войшелк.
- Разумею, разумею, - закивал головой жених, - завтра же отправишься в монастырь.
Шварн слово сдержал, добившись своего красиво и изящно. На пиру, устроенному Данилой в честь прибытия сына, он обратился к отцу с просьбой:
- Дозволь, отче, получить благословение на венчание у святого Григория?
- Похвально и разумно, - одобрил ничего не подозревавший великий князь.
- Так я и Войшелка возьму. Он давно мечтает покаяться нашему святому.
Данила лишь крякнул в ответ, но крыть было нечем. Пришлось дать согласие. Впрочем, никакой беды великий князь в том не узрел. Монастырь находился неподалёку на земле Галицкого княжества, а Войшелк всё одно был под присмотром Шварна.
СВЯТОЙ ГРИГОРИЙ
Небольшой монастырь стоял на вершине горы с крутыми склонами, поросшими высоким сосновым лесом. Всадникам пришлось спешиться и совершить восхождение по едва заметной извилистой тропинке. Напоенный соснами воздух был чист и свеж. Дышалось легко, несмотря на крутой и долгий подъём. Войшелк и Шварн умчались вперед, а Елисей и Игнатий неторопливо шли следом, наслаждаясь беседой и окрестными видами. Деревянные ворота монастыря, обнесенного стенами из горного камня, были открыты, как будто тут знали о прибытии гостей. Путники вошли во двор. Неизвестно откуда на них нахлынула молитва монахов, славивших Господа светлым, как колокольный звон, пением.Пилигримы обнажили головы и, упав на колени, осенили себя крёстным знамением, до земли поклонившись образу Христа, изукрасившего вход в храм. Игнатий не сдержался и прослезился. Из открытого сводчатого входа в церковь вышел инок в чёрной ризе и смиренно обратился к путникам:
- Вы к отцу Григорию?
- Да, - ответил за всех Шварн.
- Он сейчас на службе. Надобно подождать.
- А мы можем принять участие в службе? - попытал Войшелк.
- Обитель Господа всегда открыта, - ответил инок и жестом пригласил пилигримов в церковь.
Перекрестившись, все вошли в храм. Небольшая снаружи, внутри церковь показалась высокой и просторной, благодаря обширному пространству под куполом, откуда взирал на прихожан Христос. Стены и колонны были изукрашены яркими фресками. Словно живые, взирали огненными взорами святые на молящихся и страждущих спасения, как бы паря над ними. Все они в едином порыве устремились к Спасителю. Мощно, стройно и в тоже время смиренно звучал под сводом мужской хор. Пахло ладаном. Монахов было немного, но пели они так проникновенно, что дух захватывало. Инок взглядом указал на поющего вместе со всеми пожилого худощавого монаха с седой бородой и прошептал:
- Святой Григорий.
Когда служба закончилась, тот сам подошёл к прибывшим и каждого благословил, осенив крёстным знамением. Первым бухнулся на колени Шварн:
- Батюшка, благослови на венчание с рабой божьей Полиной.
- Благословляю, - перекрестил его монах, - живите в любви и согласии.
Взгляд святого был чист, ясен и светел, как у младенца, но излучал в тоже время доброту, мудрость и проницательность, удивительным образом совмещая в себе несовместимое. Войшелку почудилось, что святой проник в его сокровенные мысли и на мгновение заколебался, ужаснувшись, что тот раскроет его замысел. Сомнения отпали, когда юный князь узрел ободряющий взор Григория, и, припав к его стопам, выдавил, словно простонал:
- Батюшка! Позволь пойти в послушники.
Просьба Войшелка изумила его спутников. Шварн застыл с открытым ртом, с удивлением воззрился на своего друга Елисей, а Игнатий не долго думая рухнул на колени и с мольбой протянул руки к настоятелю:
- Святой Григорий! Дозволь и мне остаться в монастыре. Не могу я покинуть князя. С детства нянчил.
Игнатий прослезился, а святой ласково улыбнулся:
- Пойдёшь послушником послушника?
- Кем угодно, лишь бы рядом с княжичем.
- Так он уже не княжич.
- Для меня он всегда будет князем.
Настоятель едва заметно кивнул и обратил взор на Елисея:
- А что ты мыслишь?
- Мыслю и я остаться, ежели место найдётся.
- Кто пришёл к Спасителю, тому место всегда найдётся, - засиял улыбкой Полонинский. - Милости просим.
- А как же я? - нежданно встрял Шварн, недоумённо разводя руками. - Мне что, одному возвращаться?
- Тебе в монастырь нельзя, тебя ждёт Полина, - похлопал Войшелк по плечу друга, - тебя великий святой на венчание благословил.
Все невольно рассмеялись.
- Так что, и на свадьбе моей не погуляем?
- Придётся тебе за всех отдуваться, - неловко пошутил Войшелк и, отведя Шварна в сторонку, прошептал:
- Не обижай Полину и передай, чтобы по мне не скучала. Я всё одно...
Он не договорил, пристально глядя на Даниловича, словно пытаясь понять, можно ли ему довериться.
- Что "всё одно"?
- Вернусь, - выдохнул Войшелк. - И напомни ей о моей просьбе.
- Какой?
- Она ведает.
Шварн крепко обнял Войшелка:
- Всё сделаю, друже. Всё сделаю ради Полины. А ты помолись за меня, за мою грешную душу.
Войшелк понимающе сжал другу плечо:
-В том не сомневайся. Верю, что на небесах нас поймут и простят.
Шварн уехал в тот же день, а Елисей, устроившись в келье, первым делом навестил Войшелка. Тот развалился на жёстком деревянном настиле, подстелив под голову дорожный плащ, и безмятежно смотрел в низкий потолок, напевая что-то непонятное, но явно не молитву.
- И давно ты собрался в монахи? - с порога полюбопытствовал Елисей.
- Сразу после свадьбы, - беззаботно рассмеялся Войшелк.
- Чьей? - опешил инок.
- Своей. Чьей же еще. Вот, женюсь на Вилейке и подамся в монастырь.
Елисей присел на единственный табурет в келье и, скрестив на коленях руки, о чем-то глубоко задумался.
- Порицаешь? - спросил Войшелк.
- Нет.
- Вижу, вижу, что порицаешь. Говори, что мыслишь. Мы други, и недомолвки нам не к чему.
- Бога не обманешь, а себя погубишь, - тихо молвил Елисей, твердо глядя Войшелку в глаза.
- Не знаю, как бога, а святой Григорий поверил. Вроде и ума палата, и очи в душу глядят, а доверчив, как дитя малое.
- "...не будете как дети, не войдете в Царство Небесное", - вспомнил Елисей слова Христа и от себя мягко добавил:
- А перед Григорием не худо бы и покаяться.
- А ежели я не желаю, ты за меняпокаешься? - с вызовом посмотрел Войшелк на друга.
Елисей вздохнул и, направляясь к выходу, напомнил:
- Пора нам на вечернюю молитву.
- Ступай, я следом.
Выйдя из кельи, Елисей увидел идущего по двору Григория. Святой жестом подозвал инока и вдруг спросил:
- Упрям?
- Еще как, - вырвалось у Елисея, но он тут же спохватился:
- Батюшка, о ком речь?
Святой по-отечески приобнял инока и доверительно молвил:
- Не кори себя. Я и так всё ведаю. Неисповедимы пути Господни. Не нам, неразумным, о том судить. Ежели Спаситель направил сюда стопы Войшелка, то как нам его не принять?
- Разве можно терпеть обман? - чуть не выкрикнул Елисей.
- Ты рёк ему свою правду? - вместо ответа спросил Григорий.
- Да.
- Помогло?
- Нет.
- Как же быть?
Задумался Елисей, а тут и Войшелк вышел из кельи, подозрительно покосился в их сторону, но вида не подал, а смиренно направился в храм. После службы и трапезы княжич сам пришёл к Елисею в келью:
- Ты поведал обо мне святому?
- Нет, только ему и без меня всё ведомо.
- Как так?
- Ты же сам говорил, что батюшка прозорливый. Как в воду смотрел.
- Так он всё знает? - всё ещё не мог поверить Войшелк. -Зачем же тогда приютил?
- А ты у него попытай, - не без иронии посоветовал Елисей.
Княжич заметался по келье, как пардус в клетке.
- И как мне теперь святому в очи ясные смотреть?
- Покайся, - уже серьёзно молвил инок.
Войшелк замер на месте, как лев перед прыжком, и облегчённо выдохнул:
- Иного пути не придумать.
На следующий день, едва рассвело, сын Миндовга отправился к святому Григорию на покаяние и поведал без утайки о своих замыслах. Монах слушал, не перебивая, внимательно и с участием, а когда Войшелк закончил, уточнил:
- Любишь Вилейку?
- Живот за неё положу, стол княжеский отрину - лишь бы с ней любиться.
- Добре, - кивнул настоятель, - ежели человека так любишь, то и к Богу придёшь, потому как любовь эта от Всевышнего. Буду молить Христа и Богородицу, чтобы отпустили тебе грехи. По неразумению они.
- По какому? - удивился Войшелк. - По умыслу шёл на грех.
- Потом поймёшь, - мягко заметил Григорий, - да и не это сейчас главное.
- А что же?
- Разумею, во сне и наяву грезишь Вилейкой.
- Не то слово, да думать о том не смею.
- А я бы хоть сегодня отпустил бы тебя к ней, да не могу пойти супротив воли Данилы Романовича, - задумчиво погладил седую бороду святой. Он что-то прикинул в уме и нежданно спросил:
- На Афон пойдешь?
- Для чего? - не понял Войшелк.
- Каяться. Там святые -не чета мне. Их молитвы прямо к Господу восходят. Я тебе к ним и грамоту дам. Может, они ещё не забыли раба Божьего Григория.
- Так, так, так, - суетливо забормотал княжич, - каяться я готов, да только Вилейка в другой стороне.
- Лучше дальней дорогой идти, чем без дела киснуть. В тебе сила и кровь бурлит. Тебе действовать надо, а не сидеть сиднем. Тут ты, как в клетке. Толку не жди - один вред.
- А ежели я не дойду?
- На то твоя воля. Только помни, что это испытание. Пройдешь с честью - проститься грех.
- Дойду, батюшка, - твёрдо пообещал Войшелк. Он хотел принести клятву, но святой остановил его:
- Не клянись, ибо всё во власти Божьей. Лучше постриг прими.
- В монахи? Зачем?
- Дорога дальняя, неспокойная. Княжичу не дадут не проехать, ни пройти. Слишком заметен. А инока мало кто тронет.
Войшелк дивился тому, как печется о нём святой Григорий, и даже не удержался спросить:
- Мудро. Только я никак в толк не возьму, почто так за меня, батюшка, ратуешь? Не заслужил я этого вовсе.
- Ты пришёл ко мне за помощью, - просто ответил настоятель, - а Христос и сам исцелял и всех призывал любить, даже врагов своих. А ты мне дорог, ибо любишь. Разве могу я тебя отринуть?
Княжич низко поклонился старцу и уже весело изрёк:
- Пойду Елисея обрадую. Вот, удивится, когда узнает, что я в монахи собрался.
- Ступай, - перекрестил Григорий Войшелка, - а я пока грамоту составлю.