Ответ пришёл очень быстро, почти втрое быстрее, чем при последнем сеансе.
-- Да, Уэй. Ты что-то хотел? Я буду уже через полчаса.
-- Вот послушай: "Если бы каждый человек на своём клочке земли сделал всё, что он может, то как бы прекрасна была земля наша".
На этот раз динамик молчал с минуту, но отнюдь не из-за расстояния.
-- Чьё это?
-- Некто Чехов.
-- По-прежнему одержим древней культурой?
-- А разве была какая-то другая?
-- И то верно. Погоди... Нашёл эту цитату. Непонятная она. С тем же успехом можно сказать: "Если бы каждый человек построил себе хороший дом, то как бы прекрасны были дома наши". В чём смысл этой тавтологической очевидности? Если бы он написал "Земля", с большой буквы, было бы ещё ясно. Но он, как вижу, написал с маленькой.
-- Тогда это не имело значения.
-- Не понимаю.
-- Вот ты привёл в пример дома. Но ты неверно построил фразу. Надо было закончить: "...то как бы прекрасен был город наш". Если же брать за основу деревья -- тогда "лес наш"...
Внезапно динамик наполнился истошными воплями, причитаниями, шёпотами, молитвами, объявлениями, предупреждениями: "Боже, помогите мне!", "Меня кто-нибудь слышит?", "Не сообщайте свои координаты, это может привлечь мародёров...", "Говорит Цан, я нахожусь в четвёртом квадранте, если кто-нибудь может...", "Пожалуйста, пожалуйста, прилетите ко мне!", "Люди, ну ответьте же! Почему вы не хотите мне отвечать?".
Все эти голоса звучали одновременно всего несколько секунд. Затем их вновь сменила тишина.
-- Извини, фокусировка сбилась, -- сказал Джед.
-- Ничего.
-- На чём мы остановились... Ах да. То есть, ты хочешь сказать, что для древних земля была не просто почвой?
-- Именно. Это было очень многозначное понятие. И почва, и территория, и наследство, и государство, и люди, и весь мир... Я сам иногда путаюсь в том, что же именно подразумевал автор под этим словом. Но если ты прислушаешься к этой фразе, если заставишь себя вникнуть поглубже в её смысл...
Динамик молчал.
-- Джед?
-- Да я тут. Смотрю названия его произведений. Умора, даже не понимаю половины. Что значит "вишнёвый"?
-- Эмм... Вишня -- вымерший предок бакитов.
-- Ясно. Виш-нё-вый... Хм. Ты старомоден, как и твой пакс. Ладно, отключаюсь. Значит, на тёмной стороне?
-- На тёмной.
Уэй Хеминг потянулся, неспешно встал из-за стола, и, не выключив компьютер, вышел сквозь распахнутую дверь в голубую осень.
Прямо от порога к восходу над выпуклым горизонтом вела прямая дорога. Стоило сделать пару шагов -- и солнце воспаряло ещё выше. По изогнутому небу плыли лёгкие белые облака, наводившие мысли о тёплой постели. Иногда они закрывали слегка уменьшившийся за последнее время диск солнца, и тогда контуры предметов проступали резче, реальнее. Дорога шла меж увядших полей, в которых чуть слышно шуршали невидимые механизмы, собирающие последние зёрна. Пахло прелой травой.
Вращение пакса позволит ему дойти до цели несколько раньше, чем если бы он отправился в противоположную сторону. И хотя Уэю хотелось прогуляться, нельзя было терять ни минуты и прибыть на встречу не позже появления Джеда.
Уэй любил осень. В значительной мере потому, что именно тогда, один день в году в промежутке между тридцать пятым и сорок седьмым октября они с Джедом могли встретиться с глазу на глаз, не прибегая к радио- или голосвязи. Встретиться и вновь поговорить о том, что занимало их умы вот уже несколько лет. Редкие сеансы связи с длительными задержками между репликами -- нет, это было совсем не то, что сесть за стол друг напротив друга и, прихлёбывая горячий чай, выкладывать всё, что накопилось у каждого за год. За его, Уэя, год.
Но не только за это любил осень Уэй. Она обостряла в нём чувства, а чувства, в свою очередь, освежали сознание, заставляя его с новой силой погружаться в скудные и противоречивые исторические данные, пытаясь найти верный ответ в их с Джедом вечном споре.
Солнце перекатилось через зенит и уже создавало небольшую тень впереди Уэя, когда он подошёл к перекрёстку: дорогу под прямым углом пересекала другая, такая же прямая -- та, которую он называл "полярной". Хотя времена года на паксе Уэя наступали вовсе не от наклона оси вращения, на полюсах, тем не менее, система водоснабжения создавала почти нетающие ледяные шапки. Иногда летом, когда Уэю хотелось побыть в холодке, он навещал один из полюсов, по пути с удовольствием наблюдая, как сменяют друг друга пояса растительности - от пышного экваториального разнообразия до тундровых мхов и лишайников.
Скоро эти шапки вырастут в диаметре. Скоро -- ещё одна нелёгкая, старящая зима.
За лентой "полярной" дороги по обе стороны от экватора начинался высокий тёмный лес. Уэй всегда испытывал некоторую боязнь, проходя здесь в сумерках. И это не было одним лишь страхом темноты. Несмотря на то, что пакс населяли лишь крайне мелкие и немногочисленные хищники, неспособные нанести ему вред, Уэй не мог отделаться от ощущения, что в любой момент из ближайших молчаливых кустов может выскочить одно из тех животных, о которых он часто читал и смотрел голофильмы, всегда со смешанным чувством восхищения и ужаса -- будь то надменный лев, хладнокровный тигр или беспощадная хохочущая гиена.
"Интересно, а существуют ли в Системе паксы, населённые этими чудовищами? Ведь в загадочное время Раздела их наверняка определили в какие-то заповедники. Не могли же их оставить... там. Ну да, кажется, это и должен быть класс Z. Но смогли ли животные выжить без должного контроля? А если да -- то во что превратились сейчас?".
Солнце зашло, а воздух начал остывать, когда Уэй пришёл к небольшому, не более двухсот метров в диаметре, круглому озеру -- самому большому водоёму в своих владениях. На берегу озера стоял небольшой дом или, скорее, изба, намеренно построенная без каких-либо излишеств. К боковой стене её была прислонена лестница. Следов посадки Джеда видно не было и Уэй вздохнул с облегчением.
"Мы сделали всё, что могли -- каждый на своём клочке земли...".
Уэй открыл дверь, включил свет, сел за стол и вздохнул.
-- Пи-километр, -- сказал он самому себе, как уже не раз говорил после подобной прогулки.
"Вот только где она, земля наша?".
Уэй заслышал лёгкий гудящий звук и замер, рассыпав сахар на скатерть. Потом выбежал наружу.
Джед -- Джеральд Фитц -- вышел из дервота, чьё раскалённое круглое основание с шипением выбивало пар из влажной земли. На лице его сияла улыбка. Он стремительно подошёл к Уэю. Друзья обнялись.
-- Очень рад тебя видеть, Уэй.
-- А я-то тебя как.
Они разомкнули объятия.
-- А у тебя тут довольно прохладно, -- поёжился Джед.
-- Ты же прекрасно знаешь...
-- Знаю, знаю. Именно поэтому я здесь и не поселился. Ну и из-за формы... Эх, будь у меня побольше времени, вдвоём мы бы смогли разобраться с этим в два счёта. Но приходится терпеть каждую встречу.
-- Ничего. Мне это, к примеру, даже нравится. К тому же, как-то приятнее сидеть в такую погоду в тёплом доме и беседовать с другом.
Джед ухмыльнулся.
-- Но иногда хочется ведь и прогуляться? Я твой пакс только сверху, считай, и видел.
Уэй много лет не мог починить систему терморегуляции пакса, которая позволила бы ему фактически управлять временами года.
-- Ну, не будем терять времени, -- сказал Уэй. -- Прошу к столу.
-- Сейчас, только дервот на зарядку поставлю. Разъём в том же месте?
-- Да.
Экватор пакса лежал точно в плоскости его орбиты, а вот сама орбита, как и у многих, была вытянутой и наклонной относительно эклиптики. Из-за этого день и ночь, составлявшие вместе двадцать четыре часа, были всегда равны друг другу, зато год длился почти шестьсот суток. По мере движения к афелию пакс погружался в зиму, по мере приближения к Солнцу -- в лето. Уэй мог бы создать собственный календарь, добавить в стандартный новые месяцы или же добавить дополнительные дни в каждый месяц. Он остановился на последнем варианте, так что в каждом месяце оказалось в среднем пятьдесят дней.
Орбита плоского, как блин, пакса Джеда была ещё более вытянутой -- настолько, что слилась бы в прямую линию даже при попытке изобразить её в масштабе настенной карты. Её большая полуось составляла с большой полуосью орбиты пакса Уэя угол в почти пятнадцать градусов. Угол же между плоскостями орбит был ещё меньше -- не более пары градусов. Период обращения пакса Джеда был вдвое больше, так что по его собственному летоисчислению Джед встречался с Уэем дважды в год -- когда двигался к Солнцу и обратно. То есть, то, что для Уэя являлось лишь осенью, для Джеда было и осенью, и весной.
Джед подлетал к Солнцу гораздо ближе, чем Уэй и даже Меркурий, а уходил от него дальше Марса. Но так как на его паксе система терморегуляции работала на полную мощность, ни зной, ни холод Джеда не страшили. То, что Уэй мог контролировать только в пределах двух своих домов, расположенных на противоположных точках пакса, Джед контролировал в масштабах всего своего мира. Фактически времена года Джед различал лишь по размерам солнечного диска.
В отношении места проведения встречи они придерживались строгого чередования, так что следующую, как и год назад, предстоит провести на территории Джеда. Перелетать с пакса на пакс им помогали дервоты -- компактные межпланетные челноки. Когда-то, давным-давно, дервоты можно было применять для путешествия практически в любой уголок Системы без дозарядки. Ныне же производить новые источники питания для них было некому, старые же, хотя и не приходили в негодность, разряжались настолько быстро, что их как раз хватало на один недалёкий перелёт. Кроме того, чтобы встреча имела хоть какую-то продолжительность, приходилось стартовать раньше, чем пакс приближался на минимальное расстояние до другого, а после встречи -- догонять свой дом на полных парах. Если бы Джед задержался на паксе Уэя хотя бы на пару часов, ему пришлось бы остаться там на целый год, дожидаясь, пока его собственный пакс сделает орбитальный полувиток и вернётся к нему. Но как пакс Уэя, так и пакс Джеда относились к классу A или минипаксам, рассчитанным на пребывание и обслуживание всего одного человека. Им попросту не хватило бы на двоих годового продовольствия, а если бы и хватило, то это напрочь разрушило бы экосистему. Если бы дервот имел хоть сколько-нибудь значительную грузоподъёмность, Джед мог бы перевезти на нём запас продовольствия... Но, к сожалению, это было невозможно, хотя друзья постоянно пытались придумать способ, позволивший бы им прожить вместе на одном паксе хотя бы на сутки больше, дабы наговориться всласть. Джед, в частности, предлагал подсоединить дополнительно к своему дервоту батарею Уэя, но сам же боялся этой затеи, так как в случае какой-либо неудачи они могли вообще лишиться возможности посещать друг друга.
Пакс Джеда был до того плоским, что слой почвы на нём нигде не превышал трёх метров. Ничего не стоило поковырять землю в какой-либо его низине, чтобы обнажить металлический корпус грофа -- установки искусственной гравитации, создающей поле, удерживающее пакс и его атмосферу от распада и улетучивания. Плоская форма пакса намного увеличивала площадь его поверхности, хотя объём его был в точности таким же, как у пакса Уэя -- четыре с небольшим кубических километра. Но в то же время такая форма создавала определённые проблемы. К примеру, на паксе не могли расти крупные деревья, чьим корням было не за что зацепиться, не могло быть глубоких озёр и высоких холмов. Уэю такой пакс представлялся невероятно скучным и лишь в одном он мог завидовать Джеду: встав на ребро своей огромной "монеты", он мог наблюдать у своих ног головокружительное зрелище -- две плоскости своего опрокинутого мира. К тому же, толщина атмосферы над ребром была минимальна, отчего даже днём у человека, находящегося на нём, возникало захватывающее ощущение свободного пребывания в космосе.
По мнению же Джеда пакс Уэя представлял собой вопиющую нерациональность использования: площадь минимальна, большая часть почвы совершенно не используется, таясь мёртвым грузом в глубине вокруг грофа. После долгого спора об идеальной форме пакса оба согласились, что оптимальной была бы линзовидная, хотя насчёт того, какой именно должна быть линза -- двойяковогнутой или двояковыпуклой, -- они так и не пришли к единому мнению.
Согласно легендам, когда-то люди могли легко манипулировать формой грофа, тем самым изменяя и форму пакса на свой вкус. Но если это и происходило взаправду, то ныне любые попытки экспериментов над грофом грозили его отключением с моментальными последствиями для всего пакса. Очевидцем такого события стал однажды сам Джед.
Это произошло ещё до того, как Уэй стал его соседом. Джед засёк невесть откуда взявшийся пакс C-класса в форме тетраэдра, пролетевший затем невероятно близко от него. Он даже смог увидеть в телескоп фигурку человека, закрывавшего люк в земле. Но вычислить орбиту этого пакса Джеду так и не удалось, потому что единственное слово, которое успел передать ему человек, было "привет", после чего Джед своими глазами увидел жуткую картину: голубая дымка вокруг пакса внезапно рассеялась, так что пирамида стала едва различимой на фоне звёзд, а спустя несколько мгновений из неё вырвался другой тетраэдр -- ослепительно-серебристый гроф, скелет, оставивший позади себя, словно сброшенную кожу, всю почву с кипящими в вакууме озёрами, поваленными деревьями и маленьким трупом задохнувшегося человека с застывшими от ужаса глазами.
Все они сидели на пороховых бочках, каждый на своей, держа повыше огонёк своего любопытства.
Джед часто сожалел, что в тот момент дервот был разряжен. Иначе бы он предпринял попытку собрать то ценное, что осталось от мирка несчастного незнакомца. Мародёрство в погибающей Системе уже давно перестало считаться чем-то зазорным.
-- Почему ты не можешь принять простой довод? -- раздражённо выпалил Джед. -- Паксы были созданы для разрешения проблемы перенаселения. Наверняка Земля в то время представляла собой один сплошной мегаполис. Люди задыхались друг от друга, им не хватало свободного пространства. Информационный фон не давал никому спать, доводил до нервного истощения. Естественно, решать проблему путём геноцида было бы глупо, жестоко и спровоцировало массовый бунт, поэтому идея расчленения планеты и возврата людей в давно забытое состояние тишины и близости к природе показалась оптимальным решением. Раз уж с терраформированием ничего не получилось... Объёма Земли хватило бы почти на двести шестьдесят миллиардов паксов! А их суммарная площадь, будь они все даже такими кругленькими, как твой, составила бы более трёх триллионов квадратных километров, что, как ты понимаешь, в шесть с лишним тысяч раз больше площади исходного тела.
-- Да, во столько же раз, во сколько радиус Земли был больше радиуса моего пакса... -- ответил Уэй, поморщившись. -- Ты не устаёшь повторять эти цифры, но так ни разу и не пояснил: почему именно Земля? Почему не Марс? Почему не какие-нибудь спутники или даже астероиды? Зачем разрушать собственную планету, если вокруг болтается множество никому не нужных кусков небесного хлама?
Джед молчал примерно с минуту. И, наконец, ответил:
-- Возможно, это было просто дорого и слишком медленно. Одно дело полететь на Марс, отколоть от него кусочек, вставить гроф, создать атмосферу, высадить деревья, запустить животных... Фактически -- то же терраформирование, только в меньшем масштабе, зато помноженное на миллиарды раз. Совсем другое дело -- отрезать ломоть биосферы прямо тут, на месте.
-- Неубедительно, знаешь ли. Да и какой такой биосферы, если, как ты сам говоришь, вся планета было одним сплошным городом?
Джед пожал плечами.
-- Ну, может, зелёным городом... А что? А ты-то сам? Что ты можешь предложить?
Уэй поскрёб подбородок.
-- Ты можешь сказать, каково было население Земли на момент начала Раздела?
Джед махнул рукой.
-- Ты прекрасно знаешь, что эта информация повреждена во всех паксовых компьютерах...
-- Да, знаю. Самые частоиспользуемые ячейки износились в первую очередь. А теперь послушай меня. -- Уэй встал и начал ходить влево-вправо. -- Не было никакого перенаселения. Чушь собачья! Популяция человечества, остановившись на двадцати миллиардах, давным-давно не испытывала серьёзных колебаний. Не будь клонирования и искусственного воспроизводства, она бы даже уменьшилась. Люди вовсе не размножались как безумные. И терраформирование не проводилось отнюдь не потому, что оказалось нежизнеспособным, а потому, что в нём не было никакого практического смысла. Зачем заселять другие планеты, когда и на своей всем хватает места?
Джед вытянул руки ладонями вперёд.
-- Постой... Двадцать миллиардов? Откуда ты взял это число?
-- Оно не точно и не окончательно, но, тем не менее, правдоподобно. Я нашёл его совершенно случайно... в одном художественном произведении, написанном за три века до Раздела.
Джед осклабился.
-- В каком произведении? Быть может, научно-фантастическом?
-- Нет.
-- Откуда тебе знать? Как вообще сейчас можно отличить реализм от фантастики, если мы не знаем, что было, а чего не было? Если мы не представляем, какие технологии потеряли и каким было общество десять тысяч лет назад?
-- Я доверяю автору. По крайней мере, у меня есть хоть какая-то информация, в отличие от твоих фантазий.
-- Непроверенная информация ничуть не лучше её полного отсутствия. А мои фантазии основываются на устных рассказах, передаваемых из поколения в поколение. Легенды на пустом месте не возникают. Найди хотя бы ещё одно произведение, где упоминается численность в двадцать миллиардов, и тогда можешь попробовать смягчить мой скептицизм.
-- Хорошо, я попытаюсь.
Уэй сел и отпил чаю. Некоторое время оба молчали.
Девять с половиной тысяч лет прошло после Раздела. И пятьсот из них -- с того момента, как Центр Управления Паксами замолчал. Замолчал внезапно и навсегда. По крайней мере, так гласят предания.
Что это было -- диверсия, техногенная катастрофа или метеоритный катаклизм -- осталось загадкой. Но с тех пор каждый пакс жил сам по себе. Какое-то время люди даже особо и не замечали своей потери, что было удивительно. Пока орбиты паксов и дервоты были в порядке, пока люди могли свободно путешествовать, навещать друг друга, обмениваться дарами, заключать браки и прочее -- всё было более или менее в порядке. Систему по-прежнему наполняли музыка, хохот, деловое общение, назначения встреч, благодарности и обещания.
Но не прошло и пары поколений, как результат остановки Центра дал о себе знать. Из-за прецессий и гравитационного взаимодействия с планетами в орбитах паксов начали происходить искажения, столкновения, а в некоторых случаях -- и вовсе вылет из Системы. Ёмкость батарей дервотов начала медленно, но неуклонно падать, завод же по их изготовлению из-за чрезмерно большого количества заказов сам столкнулся с проблемами логистики и нехваткой компонентов и в конце концов был разграблен теми, кому было плевать на всех, кроме себя. Расстояние, на которое можно было предпринять путешествие, сокращалось, но так как батарея часто давала ложный сигнал о полном заряде, люди запросто могли погибнуть запертыми в дервоте посреди космоса. В носителях памяти паксовых компьютеров ячейки замещались дырами. Всё разваливалось и старело.
И тогда эфир прорезали крики боли и мольбы о помощи. Постоянные, неумолчные крики в течение пятисот лет.
Уэй помнил, что слышал их всё детство, когда отец -- иногда случайно, иногда, особенно в конце жизни, намеренно -- включал радио. Мать вздыхала, а на полный слёз взгляд Уэя неизменно отвечала: "Прости, милый, но мы ничем не можем им помочь". И это было правдой. Хотя вся Система была пронизана острыми, как нож, стенаниями, достичь кого-либо с каждым годом, каждым днём становилось всё трудней.
Уэй прибыл на свой пакс двадцать один год назад, спустя десять лет после смерти родителей. Как некоторые скитальцы, пытающиеся найти человека -- мужчину, женщину, ребёнка, старика, кого угодно, лишь бы избежать одиночества -- он воспользовался одной из немногих сохранившихся "лесенок" -- стабильными орбитами, лежащими недалеко друг от друга. Перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, с пакса на пакс, он повсюду встречал опустошение. От прежних хозяев оставались лишь скелеты, и лишь иногда -- полуразложившийся труп, который лишь ещё больше отравлял ему сердце. Некоторые миры явно подверглись хищническому налёту, но, к счастью, всё же способны были его прокормить.
Когда он прибыл на этот пакс, то сначала думал, что покинет и его. Но на следующей ступеньке неожиданно встретил Джеда.
-- Хорошо, -- наконец вымолвил Джед. -- Допустим, моя версия ошибочна. Допустим, не было никакого перенаселения и не было никакой нужды колоть планету на части. Но в таком случае для чего это было сделано, а?
Уэй откинулся на спинку стула. На его лице читалось явное превосходство.
-- А это подводит нас к моему коронному аргументу. Полгода уже его смакую.
-- И не рассказывал мне о нём даже при сеансах голосвязи?
-- Нет. Готовил сюрприз. Итак... -- Уэй щёлкнул пальцами. -- Ты когда-нибудь читал о звезде Глизе 710?
По лицу Джеда было очевидно, что он пытается что-то вспомнить. Однако, сдался он быстро.
-- Нет.
-- Ничего удивительного, эта информация тоже практически стёрта временем. А что это значит, ты сам понимаешь... Оранжевый карлик, открытый полтора миллиона лет назад. Уже в то время появились подозрения. Вычислили его собственное движение относительно Системы и оказалось, что в будущем он, вполне возможно, пройдёт от нас очень близко. Оценки сильно разнились -- как относительно времени сближения, так и минимального расстояния. Но по мере совершенствования методов и приближения самого объекта данные становились всё более точными и... пугающими.
Уэй сделал паузу.
-- Ну, не томи, -- сказал Джед.
-- Оказалось, что сближение составит половину светового года, а время примерно совпадает с началом Раздела.
-- Так-так.
Теперь уже Джед встал из-за стола, но вместо того, чтобы ходить туда-сюда, как Уэй, он подошёл к окну и вгляделся в звёздную тьму.
-- И каковы твои выводы из этой информации? -- спросил он.
Уэй в недоумении уставился на него.
-- Да простые! Возмущение облака Оорта -- и вот тебе ещё одна поздняя тяжёлая бомбардировка. Тысячи комет устремляются во внутреннюю область Системы, и ни одна планета не застрахована от шанса стать мишенью, тогда как для гибели всего живого достаточно одного куска льда с километр размером. Поэтому и не было предпринято терраформирование: какая разница, где погибать? Лучшим выходом стало рассредоточиться на маленькие паксы. Ну сгинет в катастрофе один, ну десяток, ну даже тысяча -- но миллионы-то останутся.
-- Логично. Но это опять-таки не объясняет, почему для создания паксов была использована сама Земля. Ведь после катастрофы она бы так или иначе вернулась к прежнему виду, после чего её можно было бы заселить повторно.
-- Полагаю, поздно спохватились. Или неверно рассчитали сроки. Скорее всего, катаклизм уже начался, когда было принято решение о Разделе.
Джед снова отвернулся к окну.
-- Нет, -- сказал он после минуты молчания.
-- Нет? -- почти воскликнул Уэй.
-- Ты забываешь или просто не осведомлён, что за эти полтора миллиона лет Земле угрожал не один астероид. И все они были уведены на безопасные орбиты или на столкновение с Луной -- с помощью лазеров и солнечных парусов. Человечество давно научилось справляться с угрозой подобного рода.
Некоторое время Уэй не знал, что ответить.
-- Да, но... Опять же, перед чрезвычайно большим и неожиданным количеством комет эти средства защиты могли оказаться беспомощными. Да и комета -- это тебе не астероид. Не думаю, что к ней можно прицепить солнечный парус или вообще достичь ядра. А разрушишь такую дрянь лазером или атомным зарядом -- она только ещё больше бед натворит своими осколками.
-- Возможно, возможно... Хотя комету можно ведь вообще испарить. Помочь, так сказать, Солнцу.
-- Не знаю, обладало ли человечество такой мощью...
-- И я не знаю.
Он резко обернулся к Уэю.
-- У тебя есть ещё чай?
Уэй улыбнулся.
-- Для тебя, Джед, я готов хоть целый год пить одну воду.
Таймер, установленный Уэем, подал, наконец, сигнал. Пять часов встречи истекли.
-- Что ж, пора, -- сказал Джед, поднимаясь. -- Спасибо, Уэй. Было, как всегда, интересно. Есть над чем подумать полгода. Глизе 710, верно?
-- Да, Джед.
-- Надо будет почитать.
-- А мне найти ещё одно упоминание о двадцати миллиардах.
Джед кивнул, на мгновение застыл в задумчивости, затем вышел из хижины. Уэй последовал за ним.
Прохладный воздух приятно остужал голову, уставшую от лихорадочных размышлений. В чёрной спокойной воде озера мерцали искры звёзд. Где-то в высоком лесу на другом берегу ухала сова.
Джед убрал кабель питания обратно в дервот и обернулся к Уэю.
-- Мне кажется, что мы постоянно что-то упускаем, -- сказал он. -- Какой-то неизвестный, но важный фактор. Быть может, самый важный из всех.
И пока Уэй думал, что ответить, добавил:
-- Пока, Уэй.
-- До встречи, Джед.
Джед шагнул в кабину и закрыл за собой люк, прихватив с собой немного воздуха с пакса. Он улыбнулся Уэю в иллюминаторе. Уэй помахал в ответ.
Влажная земля снова зашипела.
Когда красная точка дервота затерялась среди самых слабых звёзд, Уэй вернулся в дом, скинул лёгкую куртку и свернул её в рулон, а сам надел самую тёплую из всех. Затем взял свёрток, смочил горло ещё горячим чаем, вышел из хижины и забрался по лестнице на крышу.
Там он, подложив под голову свою импровизированную подушку, разлёгся, сложив руки в замок на животе, и стал смотреть на звёзды.
Уэй знал, какой фактор они упустили. Он догадался ещё тогда, когда Джед назвал его пакс старомодным. Вероятно, он догадался даже раньше, просто не отдавал себе в этом отчёта. Это ведь так легко представить. Когда планета погружена в панику, а правительство пытается всех успокоить, и пытается совершенно рационально, ведь есть все средства защиты, но его никто не слушает, а какой-то болван, совершенно не понимая последствий, впрочем, не он, так другой, обводит свои владения по периметру, вырывает их из земли с помощью грофа и говорит: "Пока, земляне". И в следующую минуту его примеру следует десяток человек, а в следующий час -- тысяча...
Уэй поёжился и спрятал озябшие ладони в рукава куртки.
Предстоял ещё один год полного одиночества. В который раз он приходил к мысли, что человек живёт на свете слишком долго. Тем более для нынешней эпохи. Даже древние, хотя и могли дотянуть максимум до ста лет, часто сетовали на бессмысленность последнего отрезка пути. Сетовали -- и всё же не хотели умирать. Уэю уже семьдесят восемь, пройдена лишь половина пути, но он всё чаще чувствовал себя отягощённым возрастом. Люди на протяжении тысячелетий постоянно вмешивались в физический аспект своего существования, боролись с болезнями, изобретали чудесные эликсиры, правили гены. Но эволюция психологии не поспевала за прогрессом в науке или же была вообще неспособна его нагнать. И люди начинали умирать раньше собственной смерти, не в силах вновь разжечь огонь радости существования.
Уэй думал о Джеде. В каком настроении тот бывает, когда возвращается на свой пакс? Чувствует ли он такую же тоску или сразу бросается к компьютеру, роясь в огромном массиве повреждённых данных в поисках доказательств и опровержений? Быть может, он часами стоит на ребре своего мира, обозревая его опрокинутые плоскости, которые словно символ того, что всё у человечества пошло наперекосяк, и думает о том, как же всё это похоже на сон, кошмарный сон, и что в следующую минуту он проснётся, а вокруг него будет множество смеющихся, счастливых людей, и каждый для него -- друг и брат, и каждый важен, и никого нельзя сбрасывать со счетов, потому что никто не может быть островом, быть сам по себе, и что ненависть, неприязнь, отчуждение -- лишь названия одной и той же хрупкой, противной оболочки, мешающей им высвободить свои души, издревле стремящиеся соединиться друг с другом, чтобы стать непобедимыми... непобедимыми...
