Зверская сила
Журнал "Самиздат":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
Зима, еще вчера карающая злыми ночными морозами вестников весны, как-то разом захирела и отступила. На синем небе вовсю хозяйничало ослепительное солнце. Его бойкие лучи к полудню разогнали завесу сердитого холода и разбудили тот сладостный аромат приближающейся весны, который самозабвенно вдыхал полной грудью судебный следователь Струнников Афанасий Сергеевич и никак не мог надышаться. Благодать, одним словом! Удивительное настроение случилось у человека, вот только заунывный скрип левого колеса коляски напоминал счастливцу, что не всё так прекрасно в этом мире. Несколько минут блаженства оставалось Афанасию Сергеевичу, перед тем как соприкоснется он с очередной трагедией рода людского.
Иуу, - словно шершавым камнем терзал кто-то невидимый ликующую душу молодого следователя, погоди, дескать, недолго тебе радоваться, вон дом-то тот...
Весна осталась за тяжелой дверью парадного подъезда.
- Вот сюда он упал, - суетился перед следователем городовой Алядов, - с четвертого этажа в проём кинулся.
Струнников, всё еще крепко сжимавший зубы, чтоб подготовить себя к спокойному осмотру изуродованного трупа, с немалой толикой удивления рассматривал чистые половицы.
- А где...? - растерянно глянул он на городового.
- В лазарет увезли, - торопливо отвечал Алядов. - Дышал он еще, но не жилец. Жуть, как расшибся. Чего людям не живется? Ведь секретарь железнодорожного съезда! Там же, в чугунных дорогах этих, денег теперь, хоть лопату приноси, а он сверху да головой вниз. Чудеса! А баба одна, из прислуги нижнего этажа, полы здесь помыла, пока мы туда-сюда бегали. Она ж разве понимает чего в следствии? Одно слово - баба...
- Фамилия его как? - остановил Струнников разговорившегося городового.
- Гаршин, ваше благородие, - ответил Алядов.
- Гаршин, - нахмурился следователь. - А не тот ли это Гаршин...
- Тот, молодой человек, тот, - сделал шаг из темного угла седовласый господин, по всем приметам: чиновник по ведомству просвещения. - Это писатель - Всеволод Гаршин.
- Да? - глянул на чиновника Струнников. - Я читал его рассказ "Четыре дня".
Афанасий Сергеевич прочитал этот рассказ о военных злоключениях солдата недавно. Рассказ пришелся следователю по душе своей образностью и правдивостью, а фраза доктора в финале "мы одну вашу ножку-то взяли" вызвала у него какие-то ассоциации со странным видением. Вот и сейчас Афанасию Сергеевичу ясно представился старичок доктор с мохнатыми бровями над добротой глаз, держащий под мышкой окровавленную человеческую ногу. Бр-р-р...
- И чего не жилось? - продолжал недоумевать Алядов. - Молодой, при месте хорошем, живи да радуйся...
- Он хотел жить, - подала голос пожилая дама, стоявшая около лестницы. - Я с ним вчера разговаривала: не думал он о смерти. Путешествовать собирался. Счастливый он был в последнее время, по глазам видать. Уж я-то в глазах разбираюсь: не бывает таких глаз у людей несчастных. А вот старик к нему приходил, у того столько несчастья на лице, что мороз по коже.
- Какой старик? - Струнников велел подойти даме поближе.
- Страшный: нос крючком, глаза безумные, уши уродливые, лицо костистое, словно череп тонким пергаментом обтянули. Он и говорит Всеволоду Михайловичу: бояться нам надо, обещал он нас, как красные цветы истребить. Это я случайно услышала: иду мимо, а они возле подъезда беседуют.
- Было у него в руке что-то вроде красного цветочка: то ли бумажка, то ли тряпочка, - дождавшись паузы в рассказе дамы, не преминул сообщить городовой.
- У кого? - Струнников вопросительно глянул на полицейского.
- У самоубийцы, у Гаршина. Я же, почесть, первым сюда прибежал, сразу за дворником. Вот и видел.
- А где теперь этот цветок?
- Кто ж его знает? - развел руками полицейский. - Тут такая суматоха случилась. Его поначалу домой понесли. Потом доктор объявился, отругал всех и велел в больницу везти. До цветка ли уж тут?
С места происшествия Афанасий Сергеевич поехал в лазарет, но тщетной поездка та оказалась: не пустили следователя к страдальцу, разрешив лишь глянуть на него через приоткрытую дверь.
- Выживет? - шепотом спросил Струнников доктора.
- М-м-м, - замялся эскулап. - Да как вам сказать, вряд ли выкарабкается, но на всё воля божья.
Во второй половине дня докладывал Афанасий Сергеевич о происшествии своему начальнику. Рассказывал молодой следователь долго и обстоятельно. Всегда строгий начальник подчиненного не перебивал, но смотрел всё больше в окно и еле заметно улыбался. Чего уж там важный чиновник приятного узрел, Афанасию Сергеевичу было неведомо, не до окон ему было. Растревоженная интуиция подсказывала Струнникову о непременном наличии тайны в попытке самоубийства писателя. Вот об этой тайне он и хотел подробно поведать начальству. Но стоило лишь приступить к главному, стоило только упомянуть о таинственном старике и цветке красном, так сразу же всё благодушие начальства словно ветром сдуло.
- Что?! - рявкнул начальник. - Какой еще старик с цветком?! Вы мне эту мистику бросьте! Из любого плевого случая трагедию раздуют! Да по этому Гаршину давно дом умалишенных плакал! Он умом тронулся, неужели непонятно?! Я тоже сведения о нем имею! Я вам покажу мистику!
Открыть уголовное дело товарищ председателя суда не разрешил.
На следующее утро, как только Струнников вошел в присутствие, к нему сразу же подбежал коллежский регистратор Силуянов, чрезвычайно неприятный Афанасию Сергеевичу человек с бегающими блеклыми глазками. Регистратор слащаво улыбался, сообщая следователю распоряжение начальника.
- Бродягу мертвого нашли. Так Иван Петрович велели-с срочно вам туда и отбыть-с. Именно вам-с.
В стороне от парадных улиц столицы, среди нагромождений серых уродливо корявых построек собралась толпа любопытствующих. Поодаль от толпы, положив руку на эфес сабли, стоял городовой. А у ног городового, на сером грязном снегу лежал человек.
- Алядов! - окрикнул Струнников городового.
- Я, - расплылось в широкой улыбке лицо Алядова. - Кому же еще здесь быть? Околоток-то мой, ваше благородие.
- И чего на этот раз?
- Старика по голове ударили так, что дух из него вон.
Следователь подошел поближе и стал рассматривать труп. Лицо старика оказалось не из приятных и, разглядывая его, Струнников тут же вспомнил пожилую даму, которая рассказывала вчера о встречи Гаршина с неизвестным. Схожи были черты лица покойного с описанием дамы: нос, уши... А тут еще городовой осторожно следователя за рукав тронул.
- Ваше благородие, - докладывал Алядов полушепотом, раскрывая перед Струнниковым ладонь, - смотрите, чего рядышком с ним валялось. Точно такой же я вчера у сочинителя видел, который руки на себя наложил. - На ладони городового лежал завязанный узелком кусочек материи алого цвета.
- Не иначе тут связь какая-то? - шепнул Алядов.
У Струнникова те же мысли в голове завертелись, но, вспомнив гнев начальства, он вздохнул и сказал городовому:
- Выбрось всякую мистику из головы, Алядов! Совпадение это! И чтоб больше никому об этих цветах.
- Слушаюсь! - вытянулся перед следователем Алядов, а потом добавил. - Только вот еще что, ваше благородие, в кармане у него карточка была.
Струнников взял у полицейского карточку и прочитал:
"Чистяков П.П. - адъюнкт-профессор Императорской Академии Художеств".
- Наверное, нашел он её где-нибудь? - нахмурился следователь.
- Не похоже, - покачал головой полицейский, - уж очень бережно он её хранил: два раза бумажкой обернул.
Афанасий Сергеевич сунул карточку и клочок алой материи в карман и сказал негромко городовому.
- Ты, это, скажи околоточному, что случай несчастный. От греха подальше. Обставь всё, как надо и сами разберитесь.
Алядов понимающе кивнул и они расстались.
Струнников сидел в коляске и никак не мог отвязаться от надоедливой мысли о связи самоубийства писателя со смертью старика-бродяги. Уж очень складно всё сходилось: и описание дамы, и кусочек красной материи. Всё в одну линию сплеталось, только жаль, что нельзя с кем-нибудь этим плетением поделиться. Не дай бог, начальство проведает. Но и перед соблазном тайны устоять непросто. Где её разгадка кроется? Мало ли где, в личности этого бродяги, например... Следователь, прежде чем решиться поехать к Академии Художеств, несколько раз вынимал из кармана карточку, вздыхал, морщился и не устоял перед соблазном, велел повернуть на Кадетскую линию.
К Павлу Петровичу Чистякову его провел седовласый швейцар.
Адъюнкт стоял у окна и разглядывал карандашный рисунок.
- Чем обязан? - поинтересовался он, мельком глянув на следователя.
- Участковый судебный следователь Струнников, - представился Афанасий Сергеевич и, не откладывая дела в долгий ящик, сообщил. - Сегодня утром на улице нашли мертвого бродягу, а в кармане у него была эта карточка.
- Какая карточка? - Павел Петрович положил рисунок на стол.
- Вот, - Афанасий Сергеевич предъявил карточку Чистякову.
Адъюнкт внимательно посмотрел на плотный прямоугольник, повертел его в руках, потом открыл шкаф и стал там чего-то искать. Копался он на полках шкафа с минуту, а потом вручил следователю рисунок.
- Не он?
С рисунка на Афанасия Сергеевича смотрел именно тот старик.
- Он. Так, Вы его знаете?
- Не я один это лицо знаю, - прищурился Павел Петрович. - Многие видели его и не один раз. А вам эти черты не знакомы?
- Нет.
- Вы не видели картины Ильи Ефимовича Репина "Иван Грозный и его сын Иван"? - искренне удивился Чистяков.
- Не пришлось, - нахмурился Струнников.
Афанасий Сергеевич слышал о творении известного художника, читал в газетах о предписаниях не выставлять полотно на всеобщее обозрение, спорил о нем в кругу друзей, но видеть его не приходилось. И от этого стало молодому следователю совестно, словно гимназисту, не выучившему урока.
- Зря, - огладил адъюнкт всклокоченную бороду, - если бы вы видели эту картину, то Иоанна Васильевича Грозного непременно бы узнали. Это как раз тот самый бродяга и есть. Звали его Семен Холопов, и он позировал Репину в образе царя. Так получилось, что это я Семена привел к Илье Ефимовичу. А что с ним случилось?
- Упал, - быстро ответил Струнников, не желая далее развивать эту тему.
- Не удивительно, - потер шею Чистяков, - пил он крепко, но что-то мистическое в этом падении есть.
- Почему мистическое? - насторожился следователь.
- А вы сами посудите: Семен падает и разбивается насмерть, Гаршин тоже со дня на день богу душу отдаст. Я вчера был у него в больнице. Очень плох он.
- А Гаршин-то здесь причем?
- Он тоже Репину для этой картины позировал, - ответил адъюнкт. - Илья с него сына царя писал. А вы говорите, что мистики нет. Вам надо непременно съездить в Москву и посетить галерею господина Третьякова, там эта картина выставлена. Поверьте мне на слово: не пожалеете.
Тайна закручивала перед следователем еще один упругий оборот.
После визита в академию Струнников решил немедленно просить начальство об отпуске и ехать в Москву.
- Мне надо непременно увидеть эту картину своими глазами, там должна быть разгадка, - думал он, направляясь к начальнику. - Скажу, что дядя заболел.
У Афанасия Сергеевича действительно имелся в Москве дядя. Здоровья дядя Серж был богатырского, болел редко, но никакой другой идеей, кроме как солгать насчет дядиного недуга, встревоженную тайной душу молодого следователя не озарило. Он считал, что этот малый грех сторицей окупится потом, после разгадки тайны. Однако грешить не пришлось. Начальник, молча, подписал прошение об отпуске, даже не удостоив подчиненного расспроса о причинах. Загадочны порой бывают помыслы начальства, особенно строгого.
Москва встретила Струнникова холодом. На площади перед Николаевским вокзалом злобствовала вьюга, швыряя колючий снег в раскрасневшиеся лица усталых пассажиров. В Москве зима предприняла попытку отстоять свои заледеневшие рубежи. Приехав к родственнику, Афанасий Сергеевич долго не мог согреться, чем вызвал у дяди приступ заботы с выраженным медицинским уклоном. Дядя Серж читал лекции по ботанике в Хирургической академии, а потому ремесло древнего бога Асклепия знал не только понаслышке. Племянник тут же был уложен в постель, напоен горькими снадобьями и растерт какой-то зеленоватой мазью с малоприятным запахом. Еще дядя Серж хотел пустить кровь по методу древних арабских мудрецов, но Струнников, показав множество граней своего крепкого характера, не дался.
В галерею господина Третьякова они пошли на следующий день. Возле ступеней крыльца галереи дядя разговорился со своим знакомым, и Афанасий Сергеевич пошел к желанному полотну один. Первое, что увидел Струнников, подходя к картине, это серый мрачный фон, красный ковер и две фигуры: одна черная, а другая золотистая. Сделав еще несколько шагов, Афанасий Сергеевич подивился какой-то смеси ужаса и растерянности в широко раскрытых глазах царя, словно это не властитель, приводивший в трепет народы, а простой смертный, попавший в путы трагической случайности - тот самый старик-бродяга, убитый в петербуржской подворотне. Струнников перевел взор на лицо обреченного царевича и тут услышал за своей спиной резкий возглас.
- Невозможная мерзость! Всё из-за неё!
И столько в этом выкрике было гнева и презрения, что Афанасий Сергеевич не смог устоять, чтоб не обернуться. Сзади стояли двое: один высокий сутулый, а другой - коренастый крепыш. Негодовал крепыш, а высокий старался его успокоить.
- Прекрати, Никита, - дергал он спутника за рукав. - Пойдем отсюда. Зачем ты меня сюда привел?
- Чтоб ты сам узрел эту мерзость! - уже срывался на крик негодующий молодой человек. - Ты понял, что он его этой кровью испоганил!
Высокий крепче схватил крикуна за рукав и потащил вон из зала. На пороге им встретился дядя Серж, с которым молодые люди раскланялись.
- Ты знаешь их? - поинтересовался Афанасий Сергеевич, когда дядя встал рядом и стал водружать на переносицу модное пенсне.
- Шалопаи, - махнул рукой дядя Серж, - вместо того, чтоб учиться, всё в тайные общества играются. "Священный союз", слышал? Государя императора решили тайно защищать, словно без них некому. И смех, и грех.
Дальше дядя Серж говорил лишь о картине. Множество сведений из разговора Афанасий почерпнул. Дядя Серж, по его же словам, с разными великими людьми был на весьма короткой ноге.
- Смотри, как струится кровь по руке Иоанна? - указывал дядя на холст. - Никак эта кровь Илье не давалась. Он сам мне рассказывал. И не давалась до тех пор, пока его дочь Варя не упала с трапеции. Представляешь? Из носа кровь у неё потекла, и вот от этой крови, будто озарение на Илью нашло. Видишь, что значит великий художник, через любое горе переступит ради своего творения.
Афанасий Сергеевич слушал дядю и внимательно разглядывал полотно. Что-то важное хотелось ему там отыскать, какую-нибудь зацепку, но сколько ни вглядывался он в образы, исполненные гениальным художником, даже намека на разгадку тайны там не узрел.
- Дядя, - спросил Афанасий Сергеевич дядю Сержа, уже по дороге домой, - а нет ли какой связи картины Репина с красными цветами? Может, легенда или еще что-то в этом роде?
- Нет, - нахмурился дядя. - А, хотя, постой... Мне сказали, что писатель Гаршин при смерти. Жаль, талантливейший человек. Он, кстати, позировал Илье. Так вот, у Гаршина есть вещица. Это единственное, что пришло мне в голову. Ты читал его рассказ "Красный цветок"?
Афанасию Сергеевичу опять стало стыдно за прорехи в образовании. Не читал он "Красный цветок". Дядя немного пожурил племянника, а дома достал из шкафа журнал и велел немедленно прочесть рассказ Гаршина.
Струнников сел читать, нельзя сказать, что ему рассказ сразу понравился. Нет, крайне подробные описания сумасшедшего дома вкупе с переживаниями безумного больного сперва произвели на следователя неприятное впечатление. Но это впечатление улетучилось, как только в повествовании появились красные цветы. Эти цветы для одержимого безумием человека стали воплощением мирового зла. Безумец сражался с растениями и, уничтожая их, побеждал зло. Во всяком случае, ему так казалось. Больной, преодолевая различные препоны, выполнил возложенную им же самим на себя миссию, уничтожил цветы и умер. Цветков тех было три. Когда Афанасий Сергеевич закрыл книгу, его сознание прямо-таки разрывала идея связи тайны недавних несчастий с сюжетом рассказа. Не просто так появились подобия красных цветов на месте падения писателя и возле трупа бродяги. Здесь явно просматривалась связь!
- А если эта идея верна, - размышлял Струнников, шагая из угла в угол тесной комнатки, - то должно быть три цветка. Два проявили себя, а где же третий? Если тайна цветов связана с картиной, то... - Здесь Афанасий Сергеевич остановился, схватил со стола книгу и торопливо перечитал строки о мученьях больного, прежде чем тот погубил третий цветок.
- Этот цветок был главным злом, - подумал следователь. - Кто же здесь главный? Царь? Сын? - и тут его осенило. - Художник!!! Конечно же, художник! Репину грозит опасность. Надо возвращаться в Петербург.
О решении своем Струнников заявил дяде.
- Как? - несказанно удивился дядя Серж. - Ты ж хотел у меня погостить, я насчет ложи в театре договорился...
- Я должен уехать! - отчеканил Афанасий Сергеевич и так строго глянул на дядю, что тот рот ладошкой прикрыл.
Поезд в Петербург отходил утром. Дядя проводил племянника до вагона и всё сетовал, что мало Афанасий у него погостил.
- Ты приезжай еще, - возле самых вагонных дверей наказывал дядя.
- Конечно же, - начал искренне обещать племянник и осекся.
Мимо них проходили два молодых человека: те самые, которых видел вчера Афанасий Сергеевич в галерее. Молодые люди опять вежливо раскланялись с дядей Сержем и вошли в вагон.
В вагоне Струнников сунул кондуктору пятиалтынный и тот устроил его в то самое купе, где путешествовали молодые люди.
Представились. Имя коренастого юноши не стало для следователя новостью, а высокий назвался Николаем.
- Первый раз в Петербург путешествуете? - после нескольких минут молчания поинтересовался Струнников.
- Я вырос в Петербурге, в Москве первый год живу, - нехотя ответил Никита, явно намекая, что к разговору не расположен. Николай и вовсе промолчал.
Опять только стук колес и ни слова. А Струнникову не терпелось хотя бы на пядь приблизиться к разгадке терзающей его душу тайны. Вчерашний разговор молодых людей у картины мог открыть (по идее следователя) путь к щелочке в таинственной завесе. В первую очередь надо было понять: за что так можно ненавидеть картину, чтобы начать охоту на натурщиков? Никита к картине относился, мягко говоря, враждебно. Почему?
- Вчера был в галерее Третьякова, - решился следователь пойти ва-банк, - видел там картину "Иван Грозный и сын". Потрясающее полотно.
Спутники быстро переглянулись, но разговор поддерживать не стали. На скулах Никиты задвигались желваки.
- Я не понимаю людей, которым может не нравиться эта картина, - еще подлил масла в огонь Струнников.
И вот тут Никиту прорвало.
- А как можно смотреть на неё без содрогания! - кричал он, тараща глаза. - Это же плевок на нашу державность! Как можно государя, помазанника божьего изобразить убийцей?! Мало этого, она ж еще и жизнь людям ломает!
Николай еле успокоил своего друга. Никита, сжимая кулаки и дрожа, выбежал из купе, а Николай сразу же попросил Струнникова.
- Вы не говорите больше при нем об этой картине.
- Почему? - удивился Афанасий Сергеевич.
- Тут очень личное...
Досказать Николай не успел: вернулся бледный Никита и сел у окна. Больше разговора на эту тему не получилось.
По приезду в Петербург Струнников решил проследить за попутчиками. Он, конечно же, и не думал, что эти молодые люди имеют какое-то отношение к тем таинственным смертям, которые столь взбудоражили его душу, но через этих приезжих из Москвы следователь надеялся найти их единомышленников в Петербурге. Верил теперь Афанасий Сергеевич, что именно среди тех единомышленников и есть нить путеводная, через какую тайна откроется.
Струнников выдал щедрый аванс вознице, велев следовать за коляской гостей московских. Возница оказался смекалистым, и через полчаса Афанасий Сергеевич знал, что Николай с Никитой поселились в номерах купца Б. Дальше Струнников разыскал Алядова и попросил у него содействия, чтоб побольше узнать о приезжих.
- Околоток не мой, - нахмурился Алядов, - но там есть мой хороший знакомец - Сивков. Так что, ваше благородие, всё сделаем.
А на следующий день Афанасий Сергеевич решился поехать к художнику Репину и предупредить его об опасности. Уже подъезжая к дому художника, Струнников заметил, как из ворот быстрым шагом вышли его вчерашние попутчики.
- Неужели опоздал? - вздрогнул следователь, поспешив к подъезду
Плотный высокий человек в сером сюртуке остановил его в дверях.
- Не принимаем, - громоподобным голосом возвестил хранитель покоя художника. - Илья Ефимович работает, и видеть никого не желает. Из мастерской не выходят.
Афанасий Сергеевич попытался расспросить человека о только что приходивших молодых людях, но твердил только одно.
- Не принимаем.
Не солоно хлебавши поехал Струнников к Алядову. Городовой докладывал степенно и четко.
- Курносов Никита и Струйский Николай поселились в номерах купца Б. вчера. До этого там не бывали. Вечером ходили к доктору Сизову в Мошков переулок и что-то там крепко с Сизовым ругались, но пробыли у лекаря недолго и опять вернулись в номера. Что сегодня делали - не знаю.
- Спасибо тебе, Алядов, - с огромной признательностью пожал Афанасий Сергеевич руку городовому. - А теперь: пойдем к этому Сизову сходим.
- Ваше благородие, - сморщился Алядов, точно от зубной боли, - околоточный мне утром выговор сделал, дескать, много отвлекаюсь, потому и на участке у меня безобразия. А тут еще безумца нам велели изловить.
- Какого безумца?
- Из лечебницы сбежал, говорят, что буйный. Они с неделю его сами искали, чтоб сор из избы не выносить, а сегодня к нам пришли. Так что, простите меня, но не могу вас сопровождать.
К доктору Сизову пришлось Струнникову идти одному. Доктор, широкоплечий и круглолицый встретил следователя (Афанасий Сергеевич не преминул представиться) чуть настороженно, но с улыбкой. Однако на вопрос о шуме в его квартире вчера вечером лишь глаза округлил.
- Да что вы? Какие скандалы? Тихо у меня было, и никто ко мне не приходил. Что вы, что вы...
После этих слов доктор стал потихоньку и вежливо оттеснять Струнникова к двери, мол, пора и честь знать. Следователь бы и сам ушел, но тут он увидел в прихожей алую тряпицу, покрывавшую какой-то сундучок в углу. В другой раз Афанасий Сергеевич на эту тряпицу и внимание бы не обратил, но сейчас, от понимания того, что Сизов врет, а, значит, что-то важное хочет скрыть, мелькнула в голове следователя идея о причастности доктора к тайне. И к этой идее красная тряпка в самый раз пришлась.
- Прикажите подать воды, - улыбнулся Струнников. - Пить хочу.
За водой доктор пошел сам. Когда эскулап вернулся со стаканом, красная тряпка уже лежала в кармане.
Кусок алой материи, который нашли возле мертвого бродяги, походил на материю, унесенную из дома врача, как две капли воды. Афанасий Сергеевич внимательно сравнил ткани и был почти уверен, что они некогда были единым целым. Чтоб получить побольше сведений о Сизове, следователь опять поспешил к Алядову.
- Ваше благородие, - кинулся Алядов к Струнникову, лишь завидев его. - Смотрите, чего я у безумца в кармане нашел.
На ладони городового связанный в узел лоскуток красной материи - еще один красный цветок.
Больного отправили в Александровскую мужскую больницу, туда же немедленно поехали и Струнников с Алядовым.
- Мы его на базаре взяли, - рассказывал городовой. - Он в амбар купца Бутова пробрался. А мы всё подряд проверять стали, вот и наткнулись. Не давался сперва, а потом ничего... А как обыскивать стали, так у него из кармана этот цветок и выпал. Глазов его фамилия.
Сперва доктор больницы Шульц никак не хотел сыщиков к больному допустить, только после продолжительных переговоров, когда Струнников намекнул, что за безумцем может тянуться кровавый след, доктор сдался. Сумасшедший, связанный смирительной рубахой, сидел на табурете и что-то монотонно бубнил. Отвечать на вопросы он был никак не расположен: только таращил на следователя черные глаза. Но, когда Струнников показал безумному алую тряпицу, того, словно прорвало. Он задергался в своих путах и закричал, широко раскрывая ярко красный рот.
- Они опозорили великого человека! Иван Васильевич - величайший титан славянского мира! А они его убийцей представили! Я должен всех причастных уничтожить! Я Персей! А этим углем, - больной впился взором в красный лоскуток, - я прижигаю каждую отрубленную голову Медузы Горгоны! Так повелел мне Зевс! И я не позволю издеваться над светочем славянского мира! Я начал свое правое дело и доведу его!
Больной еще долго кричал различные несуразицы, потом завыл голодным волком. Афанасий же Сергеевич мысленно поздравил себя с разгадкой тайны. Но других посвящать в неё он не захотел: жаль ему стало больного.
- Вы уж его покрепче держите, - сказал Струнников на прощание доктору.
- Теперь не убежит, - вздохнул доктор, - Не повторится больше для него двадцатое марта.
- Почему двадцатое? - удивленно переспросил следователь, уже взявшись за ручку двери.
- Он сбежал двадцатого, - ответил врач, потом взял из руки Струнникова красную тряпицу и усмехнулся, - а это из нашей гостиной, мы там гардины из такой материи повесили. Оторвал, стервец.
От этих слов Афанасий Сергеевич будто окаменел. В крепкой версии следователя роступила приличная трещина: Гаршин бросился в лестничный пролёт девятнадцатого марта. А это значит, что красную тряпицу страдальцу подложил не этот больной, а кто-то другой.
Струнников отпустил Алядова и коляску, а сам стал бродить по малолюдным, раскисшим от весенней хляби улицам. Он ничего не видел вокруг и только думал, думал и думал. Каким-то образом он добрел до дома Гаршина и увидел у подъезда с десяток молодых людей.
- Чего это тут? - спросил он юношу в студенческой фуражке.
- Вчера вечером Гаршин умер, и мы пришли выразить свои соболезнования его супруге.
- Господа, - послышался чей-то взволнованный голос. - Проходим.
Афанасий Сергеевич тоже пошел. В прихожей толпилось много народу, и Струнников среди этого множества увидел знакомое лицо. Это был доктор Сизов.
- Кто это? - шепотом поинтересовался следователь у ближайшего соседа, указывая на Сизова.
- Доктор по душевным болезням, - утер ладонью лицо сосед. - Всеволода в последнее время наблюдал.
В душе Афанасия Сергеевича вспыхнул охотничий азарт.
- Надо узнать, почему этот доктор солгал мне насчет скандала с московскими гостями, - думал следователь, выходя из парадного подъезда. Узнаю одну неправду, а дальше по цепочке потянется.
Через полчаса Струнников входил в номера купца Б. Сейчас он с гостями не церемонился, некогда было. Никита с Николаем встретили следователя дерзко, но не на того напали. Афанасий Сергеевич требовал решительно, смело, и часто ударяя кулаком по столу. Нервы молодых людей сдали первыми. Покричав минут пять, они разговорились на нужную тему.
- Сизов - страшный человек, - недовольно бурчал Никита. - Он наблюдал моего кузена Василия. У Васи случился срыв, и он обратился к Сизову как к специалисту по психическим расстройствам, а этот подлец превратил его в безумца. Василий увлекался историей времен Ивана Грозного, Сизов же сделал из этого увлечения манию. Он убедил кузена, что Ивана опорочили злые люди. Сизов тайно возил Васю в Москву к картине "Иван Грозный и сын", и там Василий поклялся убить художника, показавшего царя в весьма неприглядном виде. Мне об этом сообщила его мать письмом. Она слышала безумные клятвы Василия. А четыре дня назад я узнал, что Вася сбежал из лечебницы, я поехал в Петербург искать брата. Сперва пошли к Сизову, чтоб тот объяснился, но он выгнал нас. Потом мы хотели предупредить Репина, только тот нас не принял. Я хотя и презираю Репина за насмешку над Государем, но смерти его не хочу.
- Ваш кузен - Глазов?
- Да.
- Он сейчас в Александровской больнице.
Никита с Николаем немедленно поехали в больницу, а Струнников по пути к дому не переставал думать. Он всё больше подозревал Сизова в убийстве Гаршина и старика. И теперь следователю для полной ясности не хватало мотива. И Афанасий Сергеевич решил следить за доктором.
Рано утром, в старом пальто, заплатив дворнику пять копеек, Струнников сидел в тесной кладовой дома напротив, наблюдая за подъездом Сизова. Доктор вышел в девятом часу. Следуя за подозреваемым, Афанасий Сергеевич очутился на кладбище, где хоронили Гаршина. Он стоял в толпе любопытствующих и не спускал глаз с Сизова.
- Смотрите: и Репин пришел, - прошептала, стоявшая рядом со следователем дама. - К гробу подходит.
Струнников перевел взгляд на художника и заметил, как тот гневно глянул на стоявшего рядом Сизова. Взгляд доктора тоже был сравним с ударом молнии.
- Мадам, - склонился следователь к разговорчивой даме, - а вы не знаете, почему Репин так ненавидит доктора Сизова?
- Как не знать, - радостно отозвалась дама и быстро рассказала Афанасию Сергеевичу об очень занятном любовном треугольнике.
- А красавица эта актриса такая, - добавила под конец рассказчица, - что они оба разум потеряли. Только Репин счастливее оказался, его она предпочла.
Как только появился мотив, всё сразу стало на свои места. Сизов задумал погубить художника, но обставить всё это решил под покушение умалишенного, для этого были совершены два убийства и тряпицы красные придуманы. Они должны связать воедино три преступления и безумца. И всё у доктора получалось до решительного момента. Репина спасло лишь то, что он на неделю заперся в мастерской.
Разложив всё по полочкам, следователь стал лихорадочно искать способ, как вывести убийцу на чистую воду. И нашел его.
К Сизову они пришли вечером вдвоем: Струнников и Никита. Следователь с порога бросил в лицо подозреваемому версию его злодеяний. И, естественно, подлец рассмеялся следователю в лицо.
- Выбросьте свои нелепые фантазии из головы, молодой человек, а то придется мне вас лечить, - хохотал доктор.
И как раз этот момент в квартиру вошли еще двое: Николай и госпожа О-ва, та самая актриса, в которую был влюблен Сизов.
Лицо доктора переменилось так, словно на него опрокинули ушат с водой. От спеси его не осталось и следа.
- Неужели Вы? - шептал потрясенный эскулап, бледнея. - Значит, у меня еще есть шанс?
- Есть, - сказала актриса. - Но только в том случае есть, если вы расскажете всю правду об этих красных цветах. - Дама показала Сизову красную тряпицу с узелком. - Эти господа, - она указала рукой на Струнникова с товарищами, - обещали мне, что ни одного вашего слова не выйдет из этой комнаты, благо, что все происшествия, связанные с "цветами", официально признаны несчастными случаями.
И Сизов всё рассказал. Струнникову было радостно, что он почти на сто процентов угадал идею преступника, и это оказалось его единственной наградой.
- Господа, вы мне обещали, - озарив мужчин великолепием прекрасных глаз, напомнила актриса и вышла вон.
- Какая же все-таки зверская сила кроется в женской красоте, - прошептал Никита, провожая прелестницу взглядом.
Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.