Аннотация: Шутливый рассказ о жизни и работе аналитиков в условиях войны в Афганистане
Долгое время мне приходилось служить деталью колоссальной военной машины, скатившейся в кювет Афганской войны. Но все же главный ее элемент - мозг, система управления. Не могу судить о сером веществе 40-й армии, зато довелось поработать одним из нейронов мозгового центра представительства КГБ СССР в ДРА. Было это уже в конце войны. Еще, будучи в провинции в должности советника, я был наслышан о некой привилегированной группе, набранной исключительно из офицеров разведки. Поговаривали, что все они, дескать, из Москвы. У всех огромные головы (хорошо, не песьи). Сидят, мол, день-деньской и думку думают, "как построить социализм на месте выгребной ямы Истории". Ну, сидят себе - и пусть сидят, мне-то какое дело. Я не из Москвы, да и головкой не вышел. А вообще, думаю, - враки все это! Где, как ни на войне сочиняются самые невероятные небылицы, по сравнению с которыми воспоминания барона Мюнхгаузена выглядели передовицами "Красной Звезды".
Сочинительством легенд больше всех страдали летчики. Эти отчаянные суеверные парни, видевшие войну с высоты, куда орел и ср#ть не летал, по причине информационного вакуума, ударялись во все тяжкие, и, запустив по кругу очередную выдумку, получали в обратный адрес такую страшную историю, что, бывало, отказывались летать. С ними разговаривать - то же самое, что беседовать о политике с водителем такси: обо всем, вроде как, наслышан, но несет такую ерунду, такую чудовищную дичь, будто уже лет пять заседает в Государственной Думе. Глубоко в летчиках сидит творческое начало!
Мне по лености характера вечно приходилось напрягать голову, как бы избежать лишней работы. Обычно думы заканчивались плачевно: если я бежал от работы, то она меня догоняла. Предложил как-то всей опергруппой бассейн возле арыка построить, даже прорабом вызвался поработать. В итоге пришлось самому 25 кубов сырой земли вынуть. Бицепсы стали - Шварцнеггер отдыхает.
Никак только не мог придумать, как мне избавиться от ежемесячных отчетов. Траектория мысли: пол - стены - потолок изматывала воспаленный мозг до приступов мигрени. В отчаянии рвал в клочья листы с единственной строчкой "За отчетный период, в вверенном мне подразделении ХАДа (афганский КГБ) была проведена следующая работа..." Я ничего не мог вспомнить, что же такого эпохального пои подсоветные сделали. И как-то раз, уничтожая очередную версию отчета, пришла блестящая идея. Осененный ею, я каждый раз возвращаясь с работы, записывал карандашом вкратце, чем мой сегмент народной власти был занят в этот день. Так, две-три строчки. Потом аккуратно по линейке отрывал полоску исписанной бумаги и бросал в цинк из-под патронов. В конце месяца, полоски изымались, и наклеивались на обычный лист бумагу. Между ними проставлялись связующие предложения и конечный продукт тут же передавался радисту-шифровальщику. Мои отчеты блистали аргументацией и глубиной мысли. В Центре это заметили. А тут я повадился ходить к подпольщикам. Это были афганцы, не разделяющие точку зрения правящей партии, но придерживающиеся левых взглядов. Короче, типа наших "лимоновцев". Афганских "лимоновцев" отлавливали пачками и садили в "зиндан" (полная аналогия с нашими реалиями). Наиболее активных - расстреливали. А называлась эта партия пламенных революционеров - САЗА или по-нашему РОТА (Революционная организация трудящихся Афганистана).
Как-то однажды привели ко мне одного из таких пламенных революционеров. Парнишка лет двадцати. Смелый малец, шустрый и говорливый. Я, значит, принял позу обергруппенфюрера, облокатившись на шикарное кресло, и начал допрос. "Ну-с, что мы тут натворили?.." А он как давай меня сыпать цитатами из Маркса-Ленина. Я так и пристыл к креслу. Пытаюсь урезонить, мол, ты мне классиками-то мозг не воспаляй! Мы, поди, всю жизнь этот марксизьм-ленинизьм учим, и то нифига не понимаем! Он тогда - своими словами, да так складно, что я заслушался. А потом, - а вы Бухарина "Азбуку революции читали?" Я - в конфузе. Не могу вспомнить, кого ледорубом зарубили - Троцкого или Бухарина? Если Троцкого, то можно и послушать, если Бухарина - гнать революционера в шею. Спрашиваю так вкрадчиво с провокацией, - а не за эту ли книжку товарищу Бухарину госпремию дали? Нет, - отвечает, его перед войной расстреляли. Ага, смекаю, значит - не его, стало быть, ледорубом тюкнули, можно и послушать. Вот он и давай эту азбуку рассказывать, будто трехлетнему ребенку. Дослушал до средины и говорю: "Бас! (хватит). Подбегает начальник отдела, толковый тоже мужик, - что, мол, прикажете? В расход? Как, - говорю, - в расход? Да вы не беспокойтесь, - отвечает, - тут за дувалом и оформим, можно ножичком, чтобы соседей не тревожить. Я как вскипел! - Отпустить мальца! Будем мы тут еще с детьми воевать! А революционер этот, с порога, - Захаживайте к нам, милости просим, у нас и другие книжки есть.
И решил я присмотреться к подполью. С другой горки к этому же подполью приглядывался старший советник Царандоя (милиция). Переговорили мы с ним на какой-то пьянке и решили рискнуть, сходить на сходку к этим революционерам. Наше рвение никто не поддерживал, пошли втихаря ото всех. Раз, другой сходили. Познакомились с их председателем (МахбубуллО КушанИ). Интеллигентный. То ли Кембридж, то ли Оксфорд окончил. И стали мы, каждый по своим каналам, бомбардировать депешами Кабул. Так, мол, и так, есть тут у нас силы могучие, в Ленина и Октябрьскую революцию веруют. Надо бы их из подполья вызволять. Наконец, Кабул ответил: подготовить обобщенный документ и инициаторам восстановления справедливости - вылететь в столицу нашей ... тьфу ты пропасть, летите, короче, в Кабул и точка.
Звоню вертолетчикам. Отвечают - одна нога здесь, другая - там. Я - шмотки в рюкзак, полоски бумажек из цинка - туда же, и - на площадку. Приземлились в Кабуле затемно, зарегистрировался и тут же - вызов: завтра на доклад! Давай на ночь глядя свои полосочки перебирать. Клея нет, я их - скотчем. С утра - к машинисткам. А они - ни в какую. Не будем эту хрень печатать, тем более карандашом написано, по инструкции не положено. Глаза от карандаша портятся. А время поджимает. Плюнул на все и так с этим макетом и прибыл к начальству. Они же, в свой черед, ведут в пресловутый мозговой центр, там, где сидят головастики от разведки. Оробел я, боялся мутантов увидеть, таких с водянистыми лицами, очками-телескопами. А как зашел, так сразу в нос шибануло - перегар! Ёшкин кот! И здесь пьют! Но я даже не догадывался - как пьют!
Встречает меня начальник Информационно-аналитической группы (ИАГ). Солидный, даже величественный, на Будду похож, но тоже с откатом. Я ему сую под нос свою мануфактуру, а у него глаза на лоб лезут! Потом ржать начал. Очки протирает. Прочел, хмыкнул. Давай, говорит, напиши-ка мне о всей оперативной обстановке в вверенной тебе провинции. Мать чесная! Я и про свой-то сегмент мало что вспомнить могу, а тут - чуть ли не вселенский масштаб. Закручинился, но отказываться не стал. Вернулся в общагу. Сел писать по обычной схеме: пол - стены - потолок. А вокруг офицеры резвятся: картами шлепают, анекдоты про советскую власть травят. Мысль никак не идет. Товарищи заметили - налили. Пошло. К утру, весь исходя винными парами, как заправский аналитик прибыл в Посольство. Там эта ИАГ квартировала. Начальник, услышав знакомый запах, одобрительно кивнул и углубился в мой отчет. Закончив, намекнул, что я не бельмеса не разобрался в оперативной обстановке, но изложил с огоньком. И тут же, не отходя от стула, предложил: переводись к нам. Я даже потом покрылся. Виданное ли дело из Тьму-Таракани, да в царские чертоги! И в голове поплыло. Вспомнил, ребята говорили, что и девушки к этим аналитикам так и льнут и на приемы их приглашают и живут они в посольстве при тачках да с семьями. "Да!" - отвечаю, а через секунду опять - "Да!" чтобы не подумали, что я сомневаюсь. А за дверьми уже головастики собрались. Я на них глянул - святые угодники! Да где таких только понабрали. Особенно запомнилось свиное у одного, но оказалось, это он его скорчил в приступе доброжелательности к новичку. А вы попробуйте изобразить умиление после литра выпитого и поглядите на себя в зеркало - похоже? Ладно, грешен, утрирую, но за гротеском правды не скроешь. У всех моих будущих друзей были так называемые харАктерные лица. Лица, глядя на которые, трудно остаться равнодушным. Это, когда в далекой юности я путался с художественной богемой, мне все популярно объяснили. Представьте, идет мужик. Проходит мимо. Прошел. А тебя спрашивают - ну, как он тебе? Не помню! Убей Бог, не помню! Лицо нехарАктерное. Большинство людей такими и бывают. В старые добрые советские времена представители спецслужб, или "кровавая гэбня", как принято сейчас говорить, должны были иметь среднестатистические физиономии. Их можно было различить лишь по добротному костюму, вычищенными до блеска темным туфлям, легкого пастельного оттенка сорочкам и галстуком "в тон". Сейчас и эти демаскирующие признаки пропали. Душители свобод ходят между нами либертарианцами в свитерах, из-под которых по-американски выглядывает мятая грубого сукна рубаха, Засаленный нубук их разношенной обуви уже ничем не уступает потрескавшейся коже кроссовок мрачных готов или печальных эму. А в те годы - не забалУешь! Но со временем стандартные лица служителей "плаща и кинжала" под гнетом колоссальных интеллектуальных и физических нагрузок приобретают четкие индивидуальные очертания. Они становятся харАктерными. Мимо таких не пройдешь. С таким приятно посидеть, потягивая Johnnie Walker со льдом, покуривая трубку или сигару, послушать его неспешные воспоминания о былом, наслаждаясь причудливыми изгибами морщин на его лице или заглядывая в глубину его усталых глаз, прикрытых до середины зрачков пергаментом век. Но! Поглядите на его лоб. Он чист и гладок, как попка младенца. Перед вами интеллектуал. Только тот, кто зарабатывает на жизнь своим интеллектом, лишен лобных морщин. Думать и морщиться одновременно - пустая трата сил. Морщины губят мысль. Скульптор Роден был не прав. Так, как он изваял "Мыслителя" с вздувшимися надбровными дугами, теркой лба и скрюченной позой обнаженного человека, сидят только мужики, мучительно вспоминающие - с кем же это я вчера переспал? Чистый лоб присущ молодым интеллектуалам. С возрастом их чело тоже расстается с первозданной гладью, но с годами, как известно, уходят и мысли. Сейчас чистый лоб - редкость. Житейские проблемы железным конем отмечают свои борозды на некогда светлых лицах наших сограждан.
Но вернемся к моим будущим сослуживцам. Не могу сказать, что их рельеф над бровями был безупречным. Пороки тоже имею обыкновение усложнять рисунок чела. Зато, какие харАктерные лица! Лицо самого плодовитого аналитика Сашки, того, с кем запросто, "за жисть" беседовал по телефону глава нашего ведомства, выглядело как результат морфинга портретов передовика сельского хозяйства и супруги Леонида Брежнева. Генка, который мог, по его выражению, получив соответствующий приказ, обосновать необходимость организации гастролей Большого Театра на Марсе, был похож на артиста Буркова, но с замашками провинциального диктатора. Вовка, который долго не знал - кто его родители (бывшие агенты-нелегалы), мог без грима сыграть роль гоголевского Ивана Ивановича с головой, похожей на редьку хвостом вниз, а его друг Андрей - Ивана Никифоровича. Володя имел шикарные пегие усы с распушенными по концам кисточками, а его антипод - чудовищных размеров челюсти, которые непрерывно перетирали все, что лежало на его рабочем месте. Поражало в аналитической группе обилие ген. Не генов, а ген. Геннадий Феодосьевич был руководителем. Генка, похожий на Буркова, - аналитик по особо важным вопросам. Были еще двое. В обыденной жизни такого слияния ген мне не доводилось наблюдать ни до, ни после.
Работа была адова. Кто считает, что шевелить мозгами легче, чем руками - заблуждаются. Аналитики перерабатывали гигабайты информации без каких-либо компьютеров. На выходе на килограмм входящих шифртелеграмм получались 3-4 абзаца, умещавшихся на половинке стандартного листа (на профессиональном сленге - слюнявчик). Каждое слово было отшлифовано и как вкопанное стояло на своем месте. Мало кто представляет, что крупному руководителю союзного масштаба приносили до 1000 страниц текстовых материалов. Мало кто из них дочитывал до конца больше сотни документов. Это невозможно физически. Чаще всего руководителю приходилось полагаться на интуицию, угадывая смысл документа сканирующим взглядом. Затем - пару секунд на резолюцию, и документ - в работе. В этой связи меня удивляет наивность наших граждан, пишущих письма Президенту. Да не будет он их читать! А если и прочтет - то только перед телезрителями, демонстрируя единство власти и народа. Не обязан он эти письма читать, как не обязан каждый день светиться в телевизоре. Не царское это дело. Без него скоморохов хватает.
Если ты уважаешь свое начальство, то обязан писАть так, чтобы смысл мог уловить пятилетний ребенок. То есть, настоящий государственный документ рассчитан на полного идиота. Даже идиот должен его прочесть и не споткнуться. Вот как надо уважать начальство! И не дай бог в тексте появится хотя бы одно слово типа "поток сознания", "власть ресантимента", "экзистенциальный упадок". Даже за определение типа "чудовищный", можно снова попасть на оперативную работу. Руководителем представительства был генерал-лейтенант Зайцев. Владимир Павлович, которому непосредственно подчинялась группа, был скор на расправу. Высокий, статный, с зычным голосом и обманчиво приветливым лицом. В гневе он мог и за грудки схватить (не видел, но слышал). Я тоже не раз попадал под его раздачу. Жутко! Однажды Зайцев учинил на моем документе резолюцию, исполненную русским матом. Такого я тоже не видел ни до, ни после. Старожилы уверяли, что в истории представительства это уникальный случай. Так я стал легендой. Мой документ, исписанный по диагонали размашистым почерком генерала, демонстрировали на всех попойках, а я сидел скромно, словно на собственных похоронах и в сотый раз пересказывал эту печальную историю.
Я уже упоминал, что поначалу строил из себя "правдоруба", то есть, что "с верблюда" видел, - то и писал. Как-то раз, анализируя складывающуюся на севере Афганистана обстановку, я имел неосторожность написать, что в провинции Фарьяб местные жители для своих нужд "черпают газоконденсат алюминиевыми кружками", а также вскользь, что на территории Таджикистана в пограничной полосе подорвался на мине БТР. Имелись погибшие и раненые. Ничего, кажется особенного, и до утра следующего дня я тоже так думал. Зайцев тогда отсутствовал и документ подмахнул кто-то из его замов. На следующий день я отпросился до обеда в отгул. Утром стираю белье. Звонок телефона. Снимаю трубку. А там аж захлебываются: беги, мол, в санчасть, прикинься трупом. Тебя, дескать, разъяренный генерал по всему посольству ищет, машину к дому выслал. Обещал какой-то алюминиевой кружкой уе##ть! Я все понял, сметливый был. Но, будучи коммунистом, решил от беды не прятаться. Сел в подошедшую машину и прибыл на допрос. Такого Зайцева я не видел! Он пинал стулья, уронил Ленина, два раза давал нюхать кулак, и говорил на языке футбольных фанатов. Я только понял, что мой обзор ушел в ЦК. За погибших пограничников врезали командующему погранвойсками Матросову, а за конденсат в алюминиевых кружках - кому-то из замов Министра иностранных дел. Оба пострадавших позвонили по прямому проводу моему генералу и сказали, что он мудак! В заключение собеседования Зайцев заорал "Вон!" и даже дернул ногой, чтобы помочь мне покинуть его кабинет. Я метнулся к советнику посольства по экономике. Он уперся - нет в Фарьябе ни то что казоконденсата, но даже газа. Я - в представительство. Нашел ребят из треклятой провинции. Да, - говорят, - кружками и черпаем. Завтра, - говорю, - пойдем со мной к генералу. На обратном пути залетел к главному пограничному советнику. Он прекрасный мужик был, как и все пограничники, впрочем. Усадил, чаем угостил. Говорит, - Матросов лукавит. Он за своих погранцов грудью стоит. Если пограничник погиб на своей территории - его семье одно пособие, если на территории воюющего государства - другое, много больше первого. Матросов, - доверительно шепчет в ухо главный советник, - представил дело так, будто тот БТР попал в засаду и подорвался на мине на территории Афганистана. - И продолжил, - ну, ты же сам понимаешь, наша граница на замке! - и так выразительно на меня посмотрел. Потом встал и пошел к Зайцеву. Вечером я снова был на ковре у "верховного". Он извинился и попросил впредь быть аккуратным с учетом всех существующих реалий. Других ляпов я уже не допускал, а к пограничникам пропитался еще большей симпатией. Я несколько раз был на погранзаставах, участвовал в совместных операциях. Их работа - это песня, а взаимоотношения в подразделениях - сказка! Чтобы представить себе пограничников в их укрепточках, надо посмотреть какой-нибудь фильм про старую русскую армию: "Ну, что, боец, притомился - ступай, братец, почивать" или "А не испить ли нам чайку, любезный?" Это почти дословно обращение офицеров к солдатам, а в ответ: "Так точно, Иван Палыч, не извольте беспокоится ... К обеду зайца со сметаной будете, или на углях запечь, как меня папа учил..." А дисциплина была - натовцы бы от зависти руки на себе наложили! И какой же у них был умница - главный Дед. Присутствовал как-то у Матросова на совещании. Надо было разработать маршрут и прикрытие большого каравана. Так Матросов, не глядя на карту, докладывал весь предстоящий путь от кишлака к кишлаку, с названиями, высотами, покрытием дорог, будто всю жизнь по этой никем не хоженой тропе на рыбалку пешком ходил. Вот такие у нас были генералы!
Вернусь к своим сослуживцам-головастикам. Умные были, чертяки. Чернильные души, но высшей пробы. Тексты шифртелеграммы зачитывали машинистке без подготовки или шпаргалки, даже ни разу не запнувшись. Это только в фильмах стоит Чапай и сходу диктует телеграфисту: "Белые в районе города Густой лобок разбиты наголову. Дивизия имени меня шлет революционный привет вождю мирового пролетариата ... и т.д." И что еще удивляло. Подчеркиваю, компьютеров не было, а для подготовки документов часто была нужна статистика. В нормальных учреждениях для этих целей существуют справочные материалы. Только не у нас. За каждой цифрой нужно было лезть в определенную папку (файл), находить нужный лист (оглавлений тоже не было) и вносить искомую цифру в подготавливаемый документ. Томов было несколько сотен, и размещались они в трех железных шкафах. И мои друзья безошибочно находили все, что им было необходимо.
Аналитическая группа работала до ночи. Каждый день. Напряжение было колоссальное. Стал пропадать сон. Спорт не помогал. Помогал алкоголь. Это было универсальное лекарство всех аналитиков мира.
Их мозг - их оружие, и оружие, я вам скажу, не слабое! Иная светлая мысль может сберечь сотни жизней. Вот и старались мои новые друзья сделать все, чтобы эти жизни сохранить. Работали на пределе, как двигатель в болидах Феррари. Но любой мотор требует ухода и своевременной чистки. Мы чистили свой разбавленным спиртом.
Признаюсь, я так и не стал аналитиком. Стоит заняться профилактикой мозга - меня наизнанку выворачивает. Друзья по плечу хлопают, - не дорос еще, тренироваться надо! Тогда я пошел на уловку. Назвался кулинаром и стал готовить закуску. В благодарность друзья сквозь пальцы смотрели на мою недопитую рюмку. Обычно это выглядело так: Десять часов вечера. На работе аврал. Что-то стряслось в какой-нибудь провинции или наши замыслили грандиозную операцию. Понятно, что авралов было больше, чем обычных дней. По расчетам нашего Будды, Геннадия Феодосьевича, до обнуления коллективного разума остается полчаса. Меня вышвыривают на заготовку. Бегу стремглав в свою посольскую двухкомнатную квартиру, становлюсь у "мартена" и к приходу друзей накрываю и сервирую стол. Звонок в дверь и головастики врываются на кухню. На стол водружается штоф монгольской водки. Вот она, родимая, что ни на есть самая пшеничная. Открытие монгольской водки принадлежит первопроходцам из информационно-аналитической группы. Они-то знали толк в настоящих напитках. Это сейчас монгольские "Хар Чингис" и "Хубилай" предпочитают разным вискам и бурбонам во всех королевских дворах Европы. Но первенство в открытии нового продукта принадлежит вне всяких сомнений скромным труженикам пера и промокашки - аналитикам ИАГ. Тонкие ценители различали вкус водки под условным названием "Всадник на коне" и "Всадник в юрте". Их этикетки отличались изображением конного воина на фоне юрты или совсем без оной. Мне было по барабану. Меня тошнило от обоих.
Все застолья одинаковы: что во дворцах, что в "хижине дяди Тома". А вот речи, на них звенящие, разнятся. Я, вроде, немало в детстве книжек с картинками читал, но чтобы знать столько, сколько знали мои друзья - увольте! Со стороны это выглядело как дружеская пирушка выпускников Царскосельского лицея. Да и речи те же, про гнусных тиранов, самодержцев, про начальников-сатрапов, партийных опричников, да каптенармусов-лихоимцев. Кого развозило без меры, начинал лопотать на одном из трех или пяти выученных им языков. Мои друзья, словно сговорившись, хором опровергали незыблемые аксиомы об отмирании мозговых клеток при употреблении алкоголя. Свидетельствую: стоило мне начать с ними пить, мысль кристаллизовалась, ее грани множились, давя на мозговые оболочки, да так, что потом даже холодный компресс не помогал. А они все громче, а они все круче. Вот и Брежнева вспомнили, а через минуту - уже Горбачева пинают. Я им, - генсека не трожьте! Он, де, за гласность и новое мЫшление! А они, - пошел на ###, недопесок! Попей с наше, может, что и поймешь в этой жизни. Таким макаром и до Раисы Максимовны дошли. Единогласно приняли резолюцию: "#бать ее в рот!" А я негодую, как же так, она же дама?! А мне в ответ, - не заткнешься - и тебя в рот ######! В общем, учился я от них всему, как на рабфаке с ночной формой обучения. Через полгода умел вставлять в разговор свое глубокомысленное "Да-а-а, уж!", чем немало радовал своих учителей. Особую опеку надо мной учинил Вовка, тот, что сиротой рос. Умный был. Помнил всех царей от Рюриковичей, правил меня, когда я, витийствуя о фараонах, назвал жену одного из них - "Нефинтити". Утверждал тот Вовка, что заметил меня по челобитным, что слал я со своего афганского Мухосранска. И не только заметил, но и Будде указал, мол, с этим самородком надо что-то делать. Я с радостью принял его покровительство и в пьяном порыве назвал его "Папой". У того слезу прошибло. Как-никак, сам без ласки родительской рос. "Сынок, - говорит, - как же долго я тебя искал!" Тут мы оба в рев, и остальные, как в индийском фильме тихой грустью прикинулись. Так и повелось, куда он - туда и я. А он длинный, как журавЕль, широким шагом идет, и я рядом, в припрыжку: "Папа! - "Что сынок?" и наоборот. Так в любви и согласии доходим до местной биржи. В руках у каждого вчерашняя получка. Папа подходит к какому-то типу, обросшему, как Робинзон. Тот чалму снимает, наши новые купюры кладет на свой лысый череп и грязной чалмой опять же закрывает, после чего скрывается в дыре глиняного дувала. Обратно приносит две вязанки старых замусленных купюр. Мы, прикладывая руки к сердцу, принимает обвязанную бечевкой макулатуру и с церемониальными поклонами удаляемся. Потом - бегом в самый духовский район к парче да шифону с люрексом присматриваться. Всем известно, стоит за границу перевалить, как наши таджики да узбеки весь товар с мануфактурой так в упаковке и заберут.
Папа научил меня многому. Когда я купил для работы перьевую ручку производства фабрики "Союз", приемного отца чуть не стошнило. Пришлось идти за "Паркером". И что удивительно, приемный родитель оказался прав. "Паркер" даже мысль притягивал.
Но вернусь к "чистке моторов". Если разгрузочный день совпадал с последним рабочим, ТО мозгов могло затянуться далеко за полночь. С первыми лучами солнца, утомленных аналитиков можно было встретить в разных местах посольства, лежащих в позе стрелы, указывающей либо в сторону дома, либо - машины, на которой можно было до него добраться. Мудрый Будда практиковал по завершении "чайной церемонии" совершить моцион. Обожаемое нами божество напяливало на себя фашистскую каску с пеньками от рожек, и, бликуя линзами огромных очков, выходило за ворота проверять посты. Фашистская каска - это реальность. При короле Дауде (мир праху его!) афганские войска были одеты в форму, напоминавшую немецкую времен начала Второй Мировой войны. Каски были соответствующие, с вентиляцией на месте спиленных рожек и защитным сливом к шее. В таком виде наш Будда здорово смахивал на пьяного гаулейтера одной из украинских волостей. Часовые знали в лицо этого милого человека, на череп которого не каждый шлем влезал. "Гипоталамус" нашего мозгового центра имел шестьдесят второй размер головы. Напившись, он в разговорах набрасывал к имеющемуся размеру еще две единицы сверху, чтобы лишний раз услышать дружных вздох восхищения своих подчиненных. Обычно часовые мягко выпроваживали пьяного полковника, вызывая для этих целей сменщиков, но иногда случались казусы, от одного в трофейном головном уборе образовалась заметная вмятина. Прогулки на свежем воздухе титан мысли чередовал со строевыми смотрами вверенного ему подразделения. Обходя строй качающихся на ветру головастиков, он совершал непредусмотренные уставом эволюции, особенно при выполнении команды "кругом". Его белые руки летели, как крылья падшего ангела, сшибая стоящих перед ним в стою офицеров. Парадный смотр заканчивался внезапно, когда глубокий сон застигал его в момент подачи очередной команды. Начальник мозгового штаба тихо кренился, как памятник Саддаму Хусейну под натиском освободителей Ирака, и наконец, принимал вздыбившуюся твердь своим сократовским лбом. Каска и разбитые очки летели в сторону. Похоронная команда скорбно несла тело в его опочивальню. На следующий день чуть помятый командир в новых очках и с слегка разбитыми губами, как ни в чем ни бывало, сидел в своем кабинете и вырабатывал стратегические решения. За стенкой скрипели перьями бодрые мозгоправы, изредка откидываясь на стульях и теребя свои высокие лбы. Осмелюсь заострить внимание. Итак, офицеры теребили лбы. Что бы, казалось, в этом плохого? Все когда-нибудь теребят лбы, некоторые чешут "репу" или дергают себя за ухо. А вот и нет! В этом-то вся изюминка. Головастики выковыривали изо лбов стекла! Поясню: ничто не проходит бесследно. Офицерские попойки - не исключение. Выжившие на них офицеры седлали свои машины и мчались в ночи к любящим этих уродов женам. Не каждая птица долетит до середины Днепра, как ни каждый участник застолья имел счастье обнять свою закручинившуюся супругу. Аналитики с голливудской расточительностью регулярно били машины. Как правило, столкновения были лобовыми. Летели стекла, впивались в чело бездыханных водителей, да так там и оставались. Хирурги штопали аналитиков, не сильно заботясь - что там у них осталось во лбу. А когда инородное тело начинало покидать свое место, хулиганы и разгильдяи из ИАГ дружно начинали ковырять забытые раны.
Да, чтобы не было сомнений в пользе добротного анализа, сообщаю, что благодаря нашим стараниям Махбубулло Кушани со своей партией САЗА вышел из подполья и стал премьер-министром Афганистана. Сколько жизней мы тогда сберегли...