Жизнь в Ланьчжоу и его окрестностях заметно налаживалась, и отражение этого было видно буквально во всем, что происходило в городе.
Впрочем, несмотря на заметные успехи, разговоры о восстановлении порядка и изгнании карабакуру в самое ближайшее время так и остались разговорами. В течение нескольких недель на территории провинции произошло около десятка схваток с крупными отрядами карликов, однозначных побед в которых по большому счету не было.
Главная проблема заключалось в том, что самозваный тайпэн Хань и его маленькая армия при всем желании не могли контролировать земли за пределами провинции Тай-Вэй, номинальной столицей которой являлся Ланьчжоу. На всем остальном пространстве закатных владений Империи и расположенном совсем рядом степном пограничье коротышки чувствовали себя все также вольготно. Да и следовало, наверно, признать, что и прежде большая часть этих мест подчинялась дзито исключительно на топографических картах придворных чиновников. С утлых деревенек карабакуру, бесплодных холмов и солончаковых болот взимать налоги было также бессмысленно, как и держать в таких районах крупные отряды стражи или гарнизонные войска. В такие места Ли и не пытался соваться, но вот сохранившиеся поселения, вроде того же монастыря Лаозин или большой деревни добытчиков соли на юге, дороги между ними и как можно более протяженный участок Шляха, дзи старался удерживать всеми силами.
За прошедшие дни карлики потеряли в прямых столкновениях и засадных стычках порядка пяти сотен воинов. Стража Ланьчжоу лишилась убитыми и ранеными полной сотни солдат, но бреши в рядах стремительно заполняли ополченцы. Их общее число уже достигло полутысячи, не считая тех, кого квартальные старосты и десятники еще только натаскивали на городских площадях в ежедневных изнурительных тренировках. Правда реальной боевой силой по-прежнему оставались только стражники и наемники торговых домов, исполнявшие роль главной ударной силы. Опыта у этих бойцов было на порядок больше, чем у вчерашних приказчиков, служек и подмастерьев, да и снабжались они распорядителем Каном и офицером Сэном напрямую из военных складов.
Кстати, продовольствие из запасов Императора сыграло немаловажную роль не только для беженцев, но и для ополчения. Зимой торговая жизнь в Ланьчжоу обычно не замирала, но в этом году ожидать появления крупных караванов не стоило. Поэтому большинство молодых людей, вместо привычного заработка, с готовностью влились в ряды городских защитников, куда, по древней традиции, испокон веков брали только добровольцев. Тот факт, что семье каждого новобранца полагался мешок риса влиял на принятие таких решений куда более положительно, чем даже, наверное, героический ореол, сгустившийся вокруг фигуры императорского посланника и "наследника Йотоки Юэ". Последнее, кстати, произошло без всякого участия со стороны последнего.
Запасов еды для остальных горожан и беженцев тоже вполне хватало, но теперь уже всем было понятно, что если первый весенний урожай зерна не удастся собрать в срок, то провинцию ожидает чудовищный голод. Больше всех в этом вопросе был взволнован дзито О-шэй, потому как, несмотря на всю обретенную власть и влиятельность нового главнокомандующего, отвечать за смерти простых императорских подданных пришлось бы именно ему. Да и не столько о себе переживал градоначальник, сколько действительно боялся не уберечь Ланьчжоу и многих его обитателей.
Вторая и третья причины переживаний Тонга О-шэя пока тоже не желали проявлять себя в полной мере. Чистота, главное средство от любых болезней, и общественный порядок в городе поддерживались на должном уровне, хотя все постоялые дворы и здания торговых домов были буквально забиты крестьянами, собранными со всех уголков Тай-Вэй. Впрочем, объяснялось это, скорее всего, тем, что наиболее активная часть беженцев - взрослые мужчины и юноши - были спешно переправлены в Лаозин.
Полторы тысячи рабочих с двумя сотнями ополченцев обещанной охраны наводнили монастырь, устраиваясь на его территории с непринужденной неприхотливостью к вящему неудовольствию местной братии.
К восстановлению дамб, расчистке отводных каналов и сооружению новых насыпей рабочие бригады приступили буквально через десять дней после захвата мельничьего городища, и к текущему моменту достигли заметного успеха. Солдаты, охранявшие их, а также стоявшие в ближайших гарнизонах отбили несколько попыток нападения на восстановительные площадки, каждый раз во многом благодаря своевременным сигналам манеритов, обосновавшихся в самой северной точке территории, подконтрольной теперь людям Ли и руководству Ланьчжоу.
Опальные нукеры умудрялись не только подавать сигналы, но и даже посылать всадников с предупреждениями. Обозленные карабакуру, несколько раз попытались выбить бесстрашных кочевников, не преуспели в этой затее, хотя многие манериты на собственном опыте узнали, что такое яд тростниковых стрел с черным оперением.
За несколько последних дней число нападений начало стремительно падать, а затем и вовсе прекратилось. И хотя у всех остальных это вызвало лишь неприкрытую радость, командир Ногай становился напротив все мрачнее и мрачнее. На вопрос Ли с чем связано такое отношение, начальник гарнизона угрюмо ответил:
- Нам не удалось уничтожить живую силу врага на поле боя. Мы не подорвали его обеспечение ресурсами. Кроме нас у карликов по-прежнему нет никакой серьезной угрозы, на которую стоило бы отвлечься. Значит, единственная причина, по которой малявки затаились, может быть только одна. Те группы, что раньше действовали в нашей провинции, стягивают свои силы для решающего удара. И вполне вероятно, что им на помощь придут отряды из соседних земель.
- Это должно было произойти, рано или поздно, - заметил дзи, вспоминая свои многие предыдущие беседы с Ногаем о том, как будет развиваться положение дел при тех или иных обстоятельствах.
- Да, но готовы ли мы к этому именно сейчас?
- Есть лишь один способ это выяснить.
Чайная "Желтый дракон" по праву считалась лучшей в Ланьчжоу, и даже в такие лихие времена не утратила своего притягивающего очарования во многом благодаря вышколенной прислуге и великолепному искусству мастера Кенга Дзо. Только он на всем протяжении Шляха от западной границы до Сычуяня умел так заваривать чай, что его вкусом и ароматом восхищались даже заезжие столичные чиновники.
Встреча была назначена в этом месте не случайно. Тихая спокойная атмосфера в самый разгар дня и отдельная удаленная комната на третьем этаже, стены которой были увешены ткаными коврами, чтобы скрыть все посторонние звуки, прекрасно подходили для затеянного участниками "обмена мнениями".
Когда Кара Дэн в сопровождении служки переступил высокий порог комнаты, его уже ждали Мун Гжень и двое квартальных старост Ли Онг и Вей Хо. После обмена молчаливыми кивками, тэккэй занял оставленное ему свободное место, а Гжень сделал слуге позволительный знак. Спустя несколько секунд к гостям чайной вынесли огромный лакированный поднос, заставленный изящными вазочками с засахаренными фруктами и с возвышающимся в центре фарфоровым сосудом, содержащим напиток, благоухающий бергамотом и пряностями.
Обстановка и общий настрой располагали к откровенному разговору, который и состоялся, едва чай был разлит по пиалам, а подавальщик, уходя, плотно притворил за собой деревянную перегородку.
- О-шэй умудряется удерживать поводья, даже, несмотря на то, что они натянуты почти до предела, - отпивая глоток, начал Мун. - Мальчишка оказался куда везучее, чем можно было бы предположить, и это не слишком хорошо.
- С другой стороны он остается полезен и может оказаться нужным для того, чтобы удерживать людей в повиновении, - заметил Дэн.
- Нет, он слишком твердолоб и своенравен, и оставить его, пусть даже одного, было бы неприемлемо, - отрицательно покачал головой Гжень.
- Это будет непросто, - криво усмехнулся Онг, разглаживая длинные усы, - многие из простонародья готовы носить его на руках за те успехи, которых он вроде бы как достиг.
- Когда военные вожди карабакуру, наконец, обратят на Ланьчжоу свое пристальное внимание, мало никому не покажется, - согласился Хо. - Но пока здесь командуют Тонг и Сяо Хань о переговорах с коротышками не может идти и речи.
- Это понимают все присутствующие, - утвердительно кивнул Мун, одарив тяжелым взглядом в первую очередь попечителя дома Кун Лай, на что тот никак не прореагировал, сохранив бесстрастное выражение лица.
- Но нам все равно нужно время, чтобы подготовить людей, создать необходимые предпосылки, настроить на нужный лад беженцев, которые пока полностью на стороне дзито из-за того, что он укрывает их за стенами нашего города, - Вей Хо явно не спешил торопить события.
- Следует создать раскол между вооруженными силами, сосредоточенными в руках у тайпэна, - до этого момента Мун не раскрывал перед остальными сообщниками всех деталей своего замысла. - За наших наемников я спокоен, а вот стража и складская охрана вероятно останутся верны Ханю, Тонгу и Сэну, даже если вдруг выяснится, что те по ночам пробираются в чужие дома, чтобы испить крови спящих младенцев. На перепутье остаются лишь ополченцы, и с ними придется поработать уже вам, уважаемые.
Старосты задумчиво пили чай, не прерывая речи купца, а вот Дэн оказался не столь сдержан, как остальные.
- Ты не забыл о манеритах и о сохэй, мой старый друг? Их мало, но они ценны не количеством.
- Они все на севере, там же где и большинство этих тупых крестьянских ублюдков. Хань сам увел всех их из города, ослабляя свои позиции. А те несколько травников и монастырских мечников, которые охраняют госпиталь и карантинный дом, не станут серьезной проблемой, особенно, если все пройдет быстро и по плану.
- Насчет тайпэна и Ногая я спокоен, - вынужден был согласиться Дэн. - А вот дзито и, в особенности, его супруга вызывают у меня куда более серьезные опасения. Если хоть песчинка слухов просочиться в их поместье, то мы все окажемся под нависшим мечом. При осадном положении суд градоначальника будет коротким и жестоким, а подать апелляцию или написать жалобу ко двору уже никто из нас просто не сможет.
- Да, эта хитрая стерва давно сосет из нас все соки, дергая за веревочки марионетку Тонга, - в глазах Мун Гженя промелькнуло нечто большее, чем неприязнь или ненависть. - Но сохранность наших жизней в наших же руках.
- Не думаю, что кто-то сумеет спасти себя, если вдруг решится выдать остальных, - хмыкнул Онг. - На благородство Ханя еще можно было бы рассчитывать, но от четы О-шэй такого ожидать, явно не стоит.
- Значит, просто начинаем выполнять каждый свою работу, - Мун допил чай, бросил в рот засахаренную дольку мандарина и налил себе новую порцию ароматного напитка. - К тому моменту, когда с Сычуянем будет вновь налажено нормальное сообщение, город должен уже быть в наших руках. Разберем задачу каждого поподробнее...
В утренних сумерках казалось, что вся поверхность обширного болота шевелится и, будто живое существо, вползает на пологий склон каменистого холма, пробираясь между островков колючего кустарника и редких степных деревьев. Войско карабакуру двигалось почти в полной тишине, столь несвойственной человеческим армиям. Здесь все были одним целым, и в тоже время каждый оставался самими собой. Секрет этого мастерства длинноногие не смогли бы перенять, даже если бы вдруг поняли его потаенную суть.
Монке прожил на свете без малого пять десятков зим и повидал многое, ныне уже недоступное, но никогда прежде ему не доводилось испытывать те чувства, что поселили в его сердце слова старого Шархэ в тот великий день в канун праздника Поклонения Тверди. Речи известнейшего воина и вождя, ставшего знаменитым среди истинных властителей этих земель, когда сам Монке еще был ребенком, будоражили и звали за собой. И Монке не смог не поддаться.
Все, что происходило потом, напоминало ему какой-то сладкий дурманящий сон, несбывшуюся мечту и яркий мираж после долгого пустынного перехода. Но все это было правдой, и карабакуру стремительно и безудержно возвращали себя утраченное и отнятое за столетия притеснений, и ничто уже не могло их остановить, а Монке шел впереди одного из этих непобедимых отрядов, овеянный восхищением подчиненных и близким доверием самого Шархэ.
Когда из ставки пришел приказ о том, что Монке должен будет возглавить все отряды, действующие в районе Ланьчжоу, пожилого командира, пережившего трех своих сыновей, охватили гордость и ничем незамутненная радость, которая, казалось, давно осталась в ушедшем детстве и уже никогда не вернется вновь. Одарив правами власти самых достойных и разделив людскую провинцию Тай-Вэй на участки, Монке организовал собственную ставку и, наблюдая за успехами своих воинов, действовавших малыми группами, готовился к последнему решительному штурму. После падения Ланьчжоу следовало позаботиться только о монастыре длинноногих, в чем командир карабакуру не видел большой трудности. Он даже специально не стал нападать на Лаозин в первую очередь, чтобы враг не знал о реальных силах и возможностях всех тех многочисленных отрядов, что по воле Шархэ подчинялись каждому его слову.
И все задуманное шло прекрасно, пока однажды имперские солдаты не атаковали ставку предводителя карабакуру, совершив то, чего от них уже никто не ожидал. Люди нанесли удар в самое сердце заботливо созданной сети, державшей земли Тай-Вэй под колпаком, и вероятно они даже не догадывались, как многое сумели выиграть в том коротком ночном бою.
Сегодня Монке знал имя своего врага, но оценить его силу и достоинства сумел еще тогда. Стремительность, ярость, мастерство, бесстрашие. Монке ненавидел человеческого полководца, заставившего его бежать из собственной ставки и искать спасение в темноте холмов. Но когда у стен каменной мельницы взвились в ночное небо багровые языки пламени, Монке больше не смог поддерживать в себе эту ненависть. Такой враг, как тайпэн Хань заслуживал уважения, и, потерянное было, счастье вновь вернулось к пожилому командиру карабакуру. Монке был рад сойтись в схватке с таким достойным противником, ведь победить его или проиграть ему было бы честью в обоих случаях.
Стоя у берега по колено в воде, заросшей осокой и камышом, Монке продолжал считать шеренги своих безмолвных воинов. Многие успели привести своих бойцов с севера и восхода, куда давно были отряжены гонцы с призывной вестью. У людей практически не было шансов, во всяком случае, у тех, кто по-прежнему оставался в Лаозин. Досадную ошибку с монастырем стоило исправить, да и сорвать все работы по восстановлению системы ирригации также было необходимо.
Легкой прогулки Монке не ждал - множество рабочих, солдат и монахов вряд ли просто так сдадутся на его милость. Предстояла не просто битва, а тяжелая и кровавая работа по ее окончанию. Главной же задачей было не допустить, чтобы из Ланьчжоу к монастырю успели бы подойти подкрепления. А для того, чтобы этого не случилось, нужно было в первую очередь разобраться с одним отрядом нахальных кочевников, засевших на заброшенном хуторе и ставших за эти несколько недель настоящей занозой в причинном месте.
Известие о войске коротышек пришло как раз в тот момент, когда Ли спускался к завтраку. Голова дзи была забита совсем другими мыслями, и понять, о чем встревожено говорит Хёсей, он сумел далеко не сразу. Причиной отрешенности Ли были трудности, о возможности возникновения которых, он раньше как-то и не особо задумывался.
Их отношения с Каори не то, чтобы развивались, но и говорить о том, что взаимный интерес начал охладевать, тоже не стоило. Дочь дзито продолжала навещать спальню высокочтимого гостя в ночные часы, а как только у Ли, в связи с падением активности карабакуру, стало появляться хоть немного свободного времени, то молодой дзи открыл для себя прекрасный и удивительный мир долгих зимних вечеров. В тиши домашнего сада или в натопленной чайной комнате, находившейся, как выяснилось, рядом с трапезной, Ли и Каори провели немало часов, что уже не могло укрыться от Тонга и Нэйке. Впрочем, судя по их реакции благоволения, старших О-шэй вполне устраивали отношения между их дочерью и посланником Императора. И во всем вот этом и заключались те самые нежданные трудности.
В отличие от окружающих, Ли прекрасно понимал, что рано или поздно его обман будет раскрыт, и, как бы ему не хотелось обратного, продолжать пользоваться в отношении девушки своим положением, ему было откровенно стыдно. К тому же самомнение дзи невольно подтачивали размышления о том, кого на самом деле выбрала Каори и кого допустила прикоснуться к своей чарующей красоте - тайпэна Сяо Ханя из рода Юэ, благородного и знатного полководца, равного ей энь-гун-вей, или все-таки его, дзи Ли, сына простого ремесленника, который пользуясь чужой личиной и властью, отличился лишь своими успешными действиями против карликов.
Учение Пути и Догма Служения однозначно трактовали, что выход из такой запутанной моральной дилеммы дзи должен искать сам, не прибегая к чужому опыту и руководствуясь лишь собственной совестью. Если это и было очередным испытанием, то Ли вновь никогда не слышал о чем-то подобном. Возможно, конечно, мастера дзи-додзё просто не хотели смущать умы своих юных учеников полным рассказом о превратностях Службы, но верилось в это все меньше и меньше.
Сбивчивые слова слуги не стали значительным подспорьем в разматывании клубка тягостных рассуждений, которым Ли предавался в последнее время все больше, но зато полученные известия позволили отбросить их в сторону, по крайней мере, до конца предстоящего сражения.
Уже у самых ворот поместья дзи нагнал Тонг О-шэй. Градоправитель был облачен в полный пластинчатый доспех, ни в чем не уступавший тому, который носил Ли, а вместо меча на широком кожаном поясе дзито висел округлый топорик с длинной рукоятью. Такое оружие, как и цзун-хэ, часто носили те чиновники и слуги Императора, кто не состоял на действительной воинской службе.
- Кажется, в этом бою вам понадобиться каждая лишняя пара рук, - О-шэй старался держаться уверенно, но за его натянутой улыбкой чувствовалось заметное напряжение.
- В другой ситуации я попробовал бы отказаться, но сейчас вы, к сожалению, правы. Возьмете на себя общее руководство над ополчением?
- С радостью, если только вы не намерены бросить их в бой с самого начала.
- Как-то пока не планировал, - усмехнулся Ли. - Но все же такая идея заслуживает внимательного изучения.
Тонг в ответ несмело рассмеялся.
- Ногай уже выехал с авангардом разведки, за старшего я оставляю офицера Сэна, остальные ждут нас у восходных ворот.
- Тогда поторопимся, - кивнул дзито и, обернувшись на короткое мгновение, поймал напряженный взгляд двух пар карих глаз, неотрывно следивших за ними сквозь узкую щель перегородки из глубины дома.
Неизвестно было, что так сильно задержало карабакуру в пути, но армия Ланьчжоу столкнулась с основными силами карликов еще до того, как те успели подойти к Лаозин и двинуться на штурм. Сражение развернулось на равнине, выжженной еще летним солнцем и вытянувшейся узким языком вдоль обеих сторон дороги, ведущей к монастырю. Для карабакуру такая позиция оказалась явно неудачной.
Сбитые ряды пехотинцев, состоявшие из городской стражи и наемников, сохраняя привычный атакующий строй и развернувшись широкой формацией, выдвинулись вперед. Солдаты первой шеренги закрывались большими круглыми щитами, из-за которых бойцы второго и третьего ряда выставили копья. Сзади их подпирали группы резерва и лучники в легких кожаных доспехах, изготовившиеся стрелять по навесной траектории через головы впередиидущих товарищей.
Благодаря предусмотрительности Ногая, с самого начала ожидавшего от карабакуру подвоха буквально на каждом шагу, отряд из сотни коротышек, устроивший засаду на пути главного войска, оказался перебит конными разведчиками в скоротечной схватке. Таким образом, появление возле монастыря крупных вражеских сил стало для остальных карликов достаточно неприятной неожиданностью.
Карабакуру развернули часть своих бойцов против трех с лишним сотен солдат Ли, выставив почти вдвое больше клинков, не считая тех сил, что продолжали двигаться к монастырю. Первыми в сражение, как всегда, вступили лучники.
Следуя командам десятников, исполнявших приказы тайпэна, пехотинцы атаковали врага, стремясь как можно быстрее сблизиться и завязать ближний бой, не дожидаясь, пока карлики измотают их на дальней дистанции ядовитыми стрелами. Удар защитников Ланьчжоу, подкрепленный грамотной выучкой, прекрасным оружием и надежной броней, оказался настолько силен, что карабакуру практически сразу подались назад, не в силах прорвать или потеснить стройные ряды людей. Длинные копья, заготовленные против всадников, были не слишком эффективны против пеших врагов, и карлики вынуждены были отступать, не имея возможности хоть как-то укрепиться на местности, лишенной растительности и гладкой как лакированный стол.
Именно в этот момент атаку во фланг коротышкам нанесла кольчужная конница, выдвинувшаяся из тыла атакующей пехоты. Полная сотня лучших солдат командира Ногая и самых опытных наемников торговых домов буквально опрокинула и растоптала всех, кто оказался у них на пути. Поскольку основной упор этой атаки делался на стремительный пробивающий удар, то Ли, шедший во главе кавалерии, со спокойной совестью вложил меч в ножны, взяв в руку привычное яри.
Наездники прорвали ряды карабакуру и, не снижая набранного темпа, бросились ко второму крупному отряду врага, а позади них в еще не закрывшийся "пролом" ринулись ополченцы под предводительством дзито О-шэя. Несмотря на то, что вооружены и обмундированы они были значительно хуже основного войска, смятение и паника, охватившие карликов, не позволила командирам противника организовать своих воинов для достойного сопротивления. Оставалось лишь малое усилие, и солдаты Ланьчжоу с победным ревом бросились в погоню за неприятелем, обратившимися в бегство.
Тем временем, отряд конников под чудовищный грохот сотен копыт врезался во вражеское построение, развернувшееся у ворот Лаозин. Перед второй атакой всадники перестроились лавой, многие при этом сменили копья на мечи и сабли, а у большинства из них яри оказались поломанными или просто потерянными еще в предыдущей стычке. Ли, умевший обращаться с копьем куда более уверенно, чем многие другие, не только сохранил его в целостности, но и оставил в качестве основного оружия. В такой момент было уже не до поддержания взятой на себя роли.
В этой группе карабакуру было чуть меньше, не более пяти сотен, но зато все они как один были облачены в неплохие доспехи, переделанные из тех комплектов, что видимо, достались им в качестве трофеев. Учитывая, что пешие солдаты заметно отстали, увлекшись избиением бегущего противника, шансы у имперской кавалерии были не самые радужные, но иного варианта, чем смять и отбросить врага, пока в крови у всадников не утихла ярость, попросту не было. Организовав умелый отпор, элитные солдаты коротышек легко смогли бы вернуть в строй тех, кто подался панике, и тогда численное преимущество дало бы себя знать куда более заметно.
Несмотря на то, что первые шеренги низкорослых воителей буквально исчезли под лошадиными копытами, так просто справиться с ними у людей не получилось. Со спины карабакуру прикрывали высокие стены монастыря, и, несмотря на стрелы обитателей Лаозин, сыпавшиеся оттуда, поредевшей сотни всадников было явно недостаточно, чтобы сломить упрямых жителей холмов.
Ворота обители распахнулись с протяжным скрежетом, и ополченцы, охранявшие рабочих и следившие за порядком среди них, с копьями наперевес ринулись вдоль каменных укреплений на подмогу сражавшимся наездникам. Не меньше пяти дюжин сохэй стремительно ворвались в ряды карабакуру. В воздухе с шипением замелькали чуть скривленные лезвия нагаяри, и рубиновые фонтаны щедро оросили оголодавшую землю.
Оказавшись почти в полном окружении, карлики предприняли попытку прорваться. Особенно сильно им в этом никто не препятствовал, однако из небольшого кровавого "котла" вырвалась не больше половины. От всадников, возглавляемых Ли, уцелело к тому времени едва лишь три десятка.
И хотя в тот момент, казалось, что победа уже достигнута, фланговый дозор принес весьма неприятную весть. С закатной стороны в направлении монастыря двигалась еще одна крупная группа коротышек, и было их не меньше, чем все те, кого солдатам под командованием дзи удалось перебить и рассеять по округе.
- Милостивые предки, - выслушав доклад, Ногай хмуро покосился на Ли. - Общим числом, похоже, больше двадцати сотен выходит. Я за всю свою жизнь не видел столько карабакуру, сколько мне предстоит повидать сегодня. И откуда они только взялись?
Дзи, лишь только-только успевший отдышаться, ничего не ответил на это.
- Будет отступать к Ланьчжоу или займем Лаозин? На драку в чистом поле нас явно не хватит, ведь на такую орду низкорослых ублюдков мы все-таки не рассчитывали.
- Можно попробовать еще один вариант, - пробормотал Ли и, прежде чем командир городского гарнизона успел его переспросить, вскочил в седло.
Хлестнув коня, дзи помчался к монастырским воротам, вихрем пронесся по кипарисовым аллеям и выехал на границу временного лагеря. Рабочие, заметив Ли, разразились приветственными криками, не забывая мелко кланяться. О приближающейся опасности они пока еще и не подозревали. За спиной у дзи появились, догнавшие его, Ногай и Тонг О-шэй.
- Слушайте меня! И слушайте очень внимательно! - громко крикнул Ли, и толпа, высыпавшая из-под навесов поближе к всадникам, мгновенно смолкла. - Карабакуру идут сюда, и их слишком много. Мы будем биться с ними, но вряд ли одержим верх. Мои солдаты устали, многие из них ранены. У вас еще есть время спасаться или надеяться на крепость стен Лаозин. Но я призываю вас к другому сегодня! Возьмите в руки оружие! Сражайтесь вместе с нами! Если каждый убьет одного врага или хотя бы сумеет ранить, мы вырвем из их рук эти земли, дарованные нам Императором! Подумайте о будущем своих детей и семей, подумайте об Империи! И если они вам не безразличны, я зову вас с собой на поле брани, и обещаю только одно - я буду биться плечом к плечу с каждым, кто поддержит меня, себя и свое право называться человеком!
По толпе, как круги от брошенного в воду камня, стали расползаться шепот и выкрики - напуганные, яростные, удивленные. Но Ли уже некогда было ждать. Поворотив коня, он поскакал обратно к воротам. Угрюмый Ногай последовал, молча, за ним, а дзито Ланьчжоу, задержавшись на секунду, коротко бросил, перекрывая гул толпы:
- Вам на этой земле жить - вам и решать, как это делать!
Армия Монке медленно собиралась в единый кулак на высокой каменистой гряде, с которой отлично просматривалось место прошедшей битвы. А еще отсюда представал замечательный вид на человеческий монастырь, похожий на фоне поблекшего пейзажа на игрушечный детский замок, вырастающий прямо посреди степи. Вот только тела убитых, устилавшие дорожную долину, были отнюдь не тряпочными солдатиками.
Командир карабакуру осматривал открывшуюся ему картину и злился все больше. Мало того, что сначала на штурмовые атаки хутора, где засели кочевники, а затем и бывшей ставки Монке, пришлось потратить слишком много времени, да еще и оставить там дополнительные силы, чтобы те дожали последнее сопротивление, так теперь еще и выяснялось, что главная ударная группа, посланная им вперед, практически разбита и обескровлена. Три сотни, вот и все, кто добрался до новых позиций личной тысячи Монке, которую он собирался держать в запасе лишь на самый крайний случай. Хотя помощники докладывали, что разбежавшиеся воины продолжают подходить сюда со всех сторон, еще больше чем на сотню-полторы Монке не рассчитывал.
Внизу на равнине также медленно строились те, кто чуть было не сорвал радужных замыслов доверенного Шархэ. И тот, кого Монке сейчас хотел увидеть больше всего на свете, тоже был там.
- Какие будут указания? - один из приближенных замер в почтительном ожидании за спиной у командира.
- Строимся в три колонны и атакуем людей, зажимая в клещи к стенам монастыря.
- Резервов не оставляем?
- Мы и есть резерв. Однако если победим, то у Ланьчжоу больше не будет войска. Они почти все сейчас там, и их намного меньше, да и к тому же они вымотались после сражения, - Монке невольно улыбнулся, представляя себе финал нового боя, в котором диктовать условия будет уже он. - Раздавим и разотрем. И напомни бойцам, сколько я плачу за голову человеческого полководца.
То, что происходило в тот день у стен древней обители Лаозин, Ли вспоминал всю оставшуюся жизнь с гордостью, ненавистью, восхищением и трепетом.
Когда его потрепанные полтысячи солдат, считая "монастырских" ополченцев и монахов, выстроились оборонительным полукругом и начали движение в сторону карабакуру, карлики хлынули с холмов подобно полноводной реке. Если бы не раненые, если бы не усталость и потеря почти всей кавалерии, трехкратное преимущество в числе не дало бы коротышкам ничего, но тогда воины Ланьчжоу пошли за своим тайпэном на верную смерть. Если кто и боялся, то не осмеливался показывать виду перед своими товарищами, и ни один из них даже не попытался покинуть строй, несмотря на весь ужас разворачивающегося перед ними зрелища.
А потом подобно второй реке, стремительно вышедшей из берегов, из ворот монастыря выплеснулось крестьянское "войско". И при виде этой картины карабакуру замерли, ведь каждый из них с младенчества был уверен в одной непреложной и неизменной истине - крестьяне Империи не воюют.
Любые попытки простонародья организовать хоть какое-то подобие боевой группы сразу же считалось императорским двором прямым покушением на Нефритовый Трон и непременно каралось с особой жестокостью. Ни один крестьянин или ремесленник не имел права носить при себе оружие, кроме разве что охотничьего ножа, так что толпа, потрясающая шанцевым инструментом, косами и дубинками, вызвала настоящую оторопь не только у карликов, но и заставило на некоторое время замешкаться даже имперских солдат. Среди серого моря крестьянских курток и рубах яркими пятнами выделялись красные одежды монахов, которые, будучи увлеченными общим порывом, не могли теперь оставаться в стороне.
Битва превратилась в беспорядочную свалку, едва успев начаться. Карабакуру слишком поздно попытались сделать ставку на свои короткие луки, которые могли бы весьма неплохо показать себя против крестьян, лишенных доспехов и щитов. Ли и Ногай завели по сотне уцелевших воинов и наемников с флангов, пока оставшиеся ополченцы и сохэй под командованием О-шэя и офицеров стражи держали центр, помогая в сражении крестьянам. Совместный удар людей лучшими силами с двух сторон оказался для карабакуру слишком тяжелым испытанием. Несмотря на всю свою ловкость и сноровку, карлики были слишком плохо организованы и недисциплинированны, и хотя в рядах крестьян дело обстояло ничуть не лучше, выучка остальных солдат давала о себе знать.
Особенно яростно сражалась небольшая группа карабакуру, оказавшаяся практически в центре сжимающегося кольца. В блестящих латах и с изящными изогнутыми мечами, эти воины сразу же бросались в глаза, равно как и их боевые умения.
Ли, первым увидевший приметный отряд, передал команду сигнальщику, и черные полотнища на бамбуковых палках сразу указали всем остальным направление наибольшей опасности. Сохэй и купеческие наемники прорубились к указанной цели первыми, после к ним присоединились стражники, атаковавшие с фланга. Дзи искренне надеялся, что среди этой группы окажется военный вождь низкорослого народца, и что его смерть быстрее сломит остальных. Так оно, в сущности, и получилось.
После боя, полевой госпиталь был спешно организован на месте рабочего лагеря. Судить о потерях было пока рановато, а говорить о безоговорочной победе явно еще неуместно. Ополченцы, стражники и сохэй, продолжали разгонять маленькие группы карабакуру вокруг Лаозин до следующего вечера, а работа на дамбах в ближайшее время, скорее всего, откладывалась. Карлики все-таки успели нанести некоторый существенный ущерб строительным площадкам, но отряды все тех же крестьян, снаряженных за счет оружия и амуниции убитых, быстро выдвинулись в сторону оросительных каналов и навели там порядок.
Остатки гарнизона на мельничном хуторе сумели выжить и дождаться помощи, забаррикадировавшись в достопамятной каменной мельнице. Офицер Нэдо, хоть и был тяжело ранен, продолжал руководить своими людьми, поддерживая в их сердцах боевой дух, и во многом благодаря этому сорок шесть солдат и тридцать восемь ополченцев сумели вернуться домой.
В сгущавшихся все сильнее сумерках Ли гнал своего коня вперед настолько быстро, насколько это было возможно. На боках у животного выступила пена, но дзи не мог поддаться жалости в такой момент. Еще полсотни всадников неотрывно следовали за ним по пятам, стараясь не потерять из виду своего полководца.
Обгорелые остатки хутора на вершине холма напоминали в лучах заката изломанные ребра огромного животного, разорванного на куски сворой падальщиков. Но, несмотря на этот печальный вид, вокруг заброшенного поселения пылали костры, а значит, не все еще было потеряно. Конные воины с гиканьем налетели на лагерь карликов, опрокидывая палатки и раздавая направо и налево удары обоюдоострых мечей. Вспыхнувшая суматоха, позволила всадникам почти беспрепятственно пробраться к остаткам частокола.
И хотя Ли очень надеялся на это, он все равно был сильно удивлен тому, как много манеритов сумели уцелеть. На подкашивающихся ногах, с багровыми пятнами на лицах и шеях, они выходили навстречу к дзи, устало салютуя, и искренне улыбаясь. А потом оправившиеся карабакуру нанесли ответный удар.
В потемках лошадь под Ли рухнула то ли от чьего удара, то ли просто запнувшись от усталости. Выронив копье, дзи потянулся к мечу, когда из темени прямо на него вылетели сразу трое врагов. После тяжелого дня рукоять родового меча Юэ, казавшаяся раньше всегда удобной и ладной, сразу стала какой-то тяжелой и скользкой. Ограничиваясь лишь защитой, Ли вынужден был пятиться и отступать, пока вокруг холодным лязгом железа и гортанными криками разгоралась очередная схватка.
Он сумел ранить одного из противников, но его место, сразу же, заняли еще двое с длинным тяжелым копьем, печально знакомым для дзи. Уже первый стремительный удар Ли не сумел как следует отразить, и острый наконечник скрипнул о нагрудную пластину, опрокидывая человека навзничь.
- Тайпэн ранен! - крикнул кто-то совсем рядом.
Второй удар должен был быть смертельным. Древко с отточенной сталью на конце метнулось вперед, но между Ли и его врагами возникла размытая тень. Глухой чавкающий звук, напоминающий тот, с которым вертел проходит сквозь тушу, заставил дзи вздрогнуть. В лицо Ли брызнула теплая кровь, на мгновение окончательно его ослепив. Сдавленное манеритское ругательство прервал властный голос командира Ногая:
- Тайпэн ранен! Защищайте тайпэна!
Сверху на Ли навалилось что-то тяжелое, вокруг с удвоенной яростью засвистели сабли и мечи. Протерев глаза, дзи с трудом выбрался из-под своего укрытия, которым оказался кряжистый нукер, пронзенный насквозь в районе живота тем самым копьем, которое предназначалось тайпэну-самозванцу. Кочевник был все еще жив. Откашливаясь кровью, он вдруг расхохотался и, покосившись на дзи, с отдышкой произнес:
- Да уж... если честно, то совсем не так... представлял я себе свое искупление.
Спасенный лишь подавленно промолчал. Ли узнал в лицо и по голосу того, кто обменял его жизнь на свою собственную. Правая рука умирающего нукера, к которой был привязан небольшой круглый щит, заканчивалась едва зарубцевавшейся культей.
- Эй, тайпэн, пообещай мне кое-что...
Манерит снова закашлялся, и дзи склонился над ним, помогая перевернуться на бок.
- Все что будет в моих силах.
- Передай... кагану Торгутаю, что... его нукер Радгай умер достойно... смыв пятно позора с чести родного кочевья... потом и кровью.
- Я скажу ему, что Радгай умер как настоящий батыр, - тихо ответил Ли и медленно закрыл глаза сыну степей, остановившиеся навечно, как и его сердце. - А еще я добавлю, что для меня было честью познакомиться с ним.
Ногай и Сулика-нойон, чье лицо было залито кровью из-за рассеченной брови, вышли из темноты, замерев перед дзи, склонившимся над телом.
- Вроде бы всех разогнали, - сообщил начальник стражи с явным сожалением в голосе, помахивая своим тяжелым клинком.
- Очень хотелось бы верить, - печально вздохнул Ли и, сморгнув горячие слезы, поднялся с земли в полный рост. - Может быть, нам и вправду повезет дотянуть до весны, как думаете?
- Дотянем, куда ж мы теперь денемся, - стальные зубы Ногая тускло сверкнули в отсвете далеких костров.