Маниакальная осторожность, проявленная юнь в последние дни осады, была вполне объяснима, а опасения южных захватчиков более чем оправданы. Хотя имперская армия и была не в состоянии быстро возобновить активные боевые действия, масштабные диверсии и массовые отравления по-прежнему оставались в числе тех "инструментов", которыми располагали защитники Таури. Самое же плохое для врага заключалось в том, что имперцы еще и мастерски умели этими средствами пользоваться.
Переброска войск с северного берега Чаанцзянь началась скрытно в самые темные ночные часы, а уже буквально через сутки все армейские обозы пятой армии были собраны и построены в походные колонны. Отступление юнь началось по старой прибрежной дороге. Остатки царского флота двигались параллельно сухопутной армии, а четыре галеры так и остались болтаться на мелководье с выпотрошенными трюмами. Видимо, юнь сочли ремонт этих судов в текущих обстоятельствах слишком затратным, а до ближайшего дружественного порта их было уже не довести ни своим ходом, ни на буксировочном тросе. В Таури к случившемуся были давно готовы.
Несмотря на то, что основные силы пятой армии продолжали сохранять боевую формацию, а в сотнях и тысячах поддерживалась дисциплина, многие мелкие группы солдат, в основном кавалеристов, и обычные дезертиры рассеялись по округе, пытаясь разжиться добычей за счет мародерства и грабежей. Ничего путного в уже единожды разоренных землях провинции они найти не могли, но эта категория "падальщиков" была готова довольствоваться и самым малым. Для противодействия этим отщепенцам, Хань начал высылать из города небольшие группы конных воинов, по большей части из числа уцелевших торговых наемников и воинов знатных домов. Кроме того, по пятам за главной армией юнь выдвинулось несколько сотен солдат из числа регулярной строевой пехоты. Атакуя отставшие группы арьергарда, и совершая налеты на ночные стоянки небольших подразделений, эти бойцы продолжали терзать противник на марше, не давая ему расслабиться. Напрасного риска Ли не приветствовал, но этим отрядам было дозволено действовать по собственному усмотрению, тем более что они работали в тесной связке с лазутчиками К"си Ёнг.
Сами шпионы армейской разведки тоже не гнушались буквально любыми "мелкими пакостями", включая все те же отравления и убийства офицеров. Самой же грандиозной акцией императорских диверсантов стало обрушение деревянного моста через реку Люньшай в тот момент, когда по нему переправлялись части осадного корпуса лим-бо.
Если ситуация к югу от города была довольно хорошо известна совету оборону Таури, то информация, поступавшая от людей К"си Ёнг с севера, была весьма отрывочна, и доклады агентов зачастую противоречили друг другу. В целом, конечно, было ясно, что четвертая армия Юнь с крупными боями отступает от приближающихся войск тайпэна Васато Ваня, однако, что представляет собой обстановка в отдельных областях, чем юнь планируют заниматься в дальнейшем и каковы текущие локальные последствия всех этих спорадических стычек оставалось по-прежнему непонятно. Вопрос о согласовании действий с тайпэном Ванем стоял очень остро, и Хань решился отправить во вражеские тылы тех, кто, безусловно, мог бы справиться с подобной задачей, и кому он сам доверял безоговорочно. Къёкецуки восприняли подобное поручение с предвкушающей мрачной радостью - поохотиться вволю, да еще и на двуногую дичь, им не удавалось уже давно.
- Ритуал общей крови связал наши силы воедино, но их главным источником по-прежнему остается твой выгорающий дух, - уже в который раз посчитала нужным объяснить Таката перед тем, как оправляться в пограничье Маннай. - Жирный бурдюк с гноем по имени Фень был прав. Я и Ёми можем замедлить процесс угасания, но тебе известно, каков тот единственный способ, что нам доступен. Пока ты сопротивляешься, для нас будет все сложнее передавать тебе эти крупицы силы...
- Но я не изменю своего решения, - ответил Ли.
Он понимал, что къёкецуки права, и ею движет лишь забота о его жизни. А мертвые демоны, в свою очередь, не понимали, и не хотели понимать, почему Хань все так же безоговорочно отказывается от тех возможностей, что были ему теперь доступны. Но Ли оставался непреклонен.
- Мне ненужно массовых убийств и рек крови, пролитых лишь ради еще одного дня, проведенного в этом мире. Ни одна жизнь не стоит подобного, и уж точно я не собираюсь платить такую цену за свою собственную.
- Это будут только жизни твоих врагов, убийц и насильников, тех, кто вторгся в твою обожаемую Империю, - гневно сверкнула глазами Таката.
- Но сколько среди них окажется тех, кто не виновен в столь тяжких преступлениях, и кто, в конце концов, остановит меня, когда жажда жизни, преумноженная желчью мангусов, окончательно затопит мой разум? - возразил Ли все тем же спокойным тоном, заставляя свою оппонентку невольно потупить взор.
Для императорского вассала и трех демонов, скованных с ним невидимой и неразрушимой цепью, предугадывать мысли друг друга и понимать недосказанное стало за последние месяцы столь же нормальным как видеть или дышать. И так получилось, что теперь ничто из тайных помыслов его клыкастых спутниц уже не могло укрыться от Ханя, в то числе, и их вполне откровенное желание изменить его характер и взгляды, пусть и не напрямую, а исподволь, пользуясь представившимся случаем. Как это ни странно, но Фуёко в этом начинании полностью поддерживала сторону къёкецуки, считая подобные попытки не только забавными, но и небесполезными.
- А раз так, то убивать вы будете только тех, кого будет убивать необходимо. Но не никак не больше этого.
- Посмотрим, - хмыкнула Таката, по-прежнему не поднимая глаз. - Рано или поздно, но тебе придется сделать выбор. Если бы не хвостатая, все случилось бы гораздо быстрее. С другой стороны, только благодаря ее способностям мы можем сейчас расставаться хоть на недолгое время, не будучи вечно привязаны к "центру переплетения".
После ухода Такаты и Ёми, Ли, чтобы не метаться в пустых ожиданиях, занялся делами в городе. У Таури насущных проблем хватало ничуть не меньше, чем за его пределами. Кроме госпиталей и храмов, забитых беженцами и ранеными, требовалось решать множество конфликтов связанных с постоем остального войска. Ополченцев еще можно было распустить по домам, но мест для всех оставшихся солдат и матросов едва хватало в тех казармах, которые не превратились в лечебницы. Временное решение нашлось не сразу, и во многом было следствием того, что все остальные варианты просто пришлось забраковать. Подчиненные хайтинов и раньше часто уходили ночевать к себе на палубы родных кораблей, а теперь делали это уже на регулярной основе. Им, впрочем, было не привыкать к подобному. С остальными трудностями кое-как справлялись купцы, предоставившие свои склады и простаивающие помещения мануфактур.
Другой неприятной напастью стали участившиеся случаи мародерства. К сожалению, никто не отменял того правила, что в бедных кварталах даже самых благополучных городов всегда скапливались наиболее маргинальные личности. Сколотив несколько крупных банд, преступники начали грабить по ночам дома и лавки, при этом цинично выбирая своими целями те места, где им не могли оказать достойного сопротивления. Семьи, потерявшие своих мужей и сыновей на поле боя, никак не заслуживали подобной участи, и едва первые новости о происходящем достигли Ханя и остальных тайпэнов, как военный совет немедля призвал дзито Синкая и городскую стражу покончить с подобным бесчинством быстро и решительно.
Градоправитель и его люди взялись за дело с умом, и сумели разобраться с большинством шаек уже в течение первых пяти дней. Главарей и тех, чье участие в убийствах и поджогах было доказано, ждала продолжительная встреча с мастерами заплечного ремесла. Остальные отделались лишь рваными ноздрями, вырванными языками и пожизненными ссылками на самоцветные рудники, куда их намеревались отправить сразу по прекращении военных действий.
Маленькая передышка привела жизнь Таури в привычный ритм, а повсеместное бегство последних отрядов юнь, вернуло горожанам уверенность в завтрашнем дне. Сообщения о действиях противника приходили все более детальные, и особенно те, что доставлялись с севера. Первая армия Юнь, при которой царский главнокомандующий по слухам находился лично, до сих пор занималась покорением Хэйдань, разоряя небольшие горные долины и ущелья. Вторая армия была связана по рукам и ногам осадой Циндао в провинции Чжу. Остатки третьей, с отрядами которой Ли сталкивался еще в Йосо, стягивались вдоль севера Генсоку к восходу. Исключение составляли нескольких крупных бандитских групп, вторгнувшихся в Нееро, Маннай и Цинхай. Четвертая армия не рискнула прорываться на юг мимо Таури и двинулась навстречу немногочисленным силам третьего войска, явно стремясь объединиться и остановить продвижение тайпэна Ваня, вынудив его идти к Южной столице Империи. Для чего именно юнь пытались перекрыть все пути в закатном направлении, не нужно было долго гадать. Авангарды пятой армии уже встретились со спешащими к ним на помощь тысячами шестой армейской группы, и, судя по некоторым докладам, численность этого войска значительно превышала "стандартный" вариант, принятый генералом Манчи для своих крупных формирований. С юга к Таури медленно накатывалась новая вражеская волна, общая численность которой возможно превышала пятьдесят пять тысяч мечей и копий. Только тот факт, что подобное войско не могло продвигаться быстро, да еще и по разоренной территории, давал императорским полководцам время подумать и подготовиться.
Две эскадры Центрального флота также спешно выступили из портов провинции Хэйан, чтобы усилить южные водные рубежи. В трюмах этих кораблей везли припасы и снаряжение, необходимое армии Ханя для того, чтобы окончательно встать на ноги. Терять свое господство на море, добытое в жестоком сражении тайпэном Руо Шенем, Империя никак не собирались.
События последних дней захлестнули Борынчи с головой настолько сильно, что беглый ётёкабу напрочь позабыл о своей короткой беседе с тайпэном Ханем. Чудом сумев пройти сквозь горнило сражения, десятник стражи отделался лишь несколькими кровавыми мозолями на пятках и жуткой нечеловеческой усталостью. Никто из близких друзей и товарищей хшмина также серьезно не пострадал, но отдых и веселье по возвращении в Таури оказались столь же скоротечными, как и события битвы. Для городской стражи в такие неспокойные времена всегда находилась работа.
Череда грабежей и погромов, начавшихся в бедняцких районах, но довольно быстро перекинувшихся на более зажиточные кварталы, не на шутку переполошило чиновников дзито и вызвало серьезное недовольство простых горожан, в особенности купцов и ремесленников. Тайпэны, в чьих руках сейчас была сосредоточена вся реальная власть в Южной столице, не привыкли к долгим разбирательствам и поискам причин происходящего. Они попросту дали разрешение страже делать все, что она посчитает нужным, и как показало дальнейшее развитие событий, такое решение и покровительство со стороны императорских военачальников оказались весьма к месту.
Офицер Панг, едва не лишившийся ноги при штурме полевого форта, не считал обстоятельства полученного им ранения достаточно значимыми, чтобы отказаться от исполнения своих руководящих обязанностей. Будучи прикован к постели, командир левобережной стражи отдавал распоряжения своим подчиненным из собственного дома, где лечился под чутким присмотром своей грозной матери, давно установившей в огромной семье офицера полный и единоличный матриархат. Среди прочих приказов обездвиженного начальства было и назначение Борынчи во главу одного из сводных отрядов, которым поручалось разобраться с логовами и притонами бандитов. Для хшмина такой выбор был вполне очевиден, да и нельзя было не согласиться с тем, что лучшей кандидатуры на такое задание у Панга попросту не было. Зная все уловки и трюки, которые использовали куда более маститые преступники, Борынчи понимал, каким образом следует обложить и захватить любой воровской схрон с наименьшими потерями для своих, не выпустив при этом из сети ни одной мелкой рыбешки.
Четыре банды, прятавшиеся в закоулках трущоб, были найдены и обезврежены в считанные дни. Никаких трудностей с этим не возникло, а особого сопротивления мародеры и не оказывали. В отличие от беззащитных вдов и толстощеких приказчиков, стражники никак не подходили под определение "добычи", с которой привык иметь дело подобный сброд. А вот с пятой шайкой возникла небольшая заминка.
Самая жестокая, хорошо снаряженная и организованная банда состояла, как выяснилось, отнюдь не из уличных хулиганов, не из беглых каторжников и не из опиумных наркоманов, хотя опиум эти ребята употребляли довольно часто. Дети из самых богатых городских семейств, потомки династий энь-гун и зажиточных мастеров-цзян, никак не подходили на роль закоренелых преступников и убийц, однако факт оставался фактом. Что именно толкнуло их на это, никто так до конца и не понял. Выходило, что пресытившись безбедной жизнью и в погоне за новыми ощущениями, молодые люди, в отличие от многих своих сверстников, совсем недавно выступивших на поле брани в рядах городского ополчения, не нашли лучшего развлечения, чем грабежи и поджоги. Кроме того, к немалому удивлению Борынчи и всех остальных более половины членов банды оказались девушками, а верховодила этим сборищем внебрачная дочь самого дзито.
Серьезные неприятности чуть было не начались у десятника и его людей, когда они, установив главное место встреч преступников, ворвались в предполагаемый притон, оказавшийся на деле домом дальнего родственника одного известного и уважаемого в Таури чиновника. Дрались высокородные бандиты отчаянно, и без убитых с обеих сторон дело не обошлось. Но настоящий кошмар начался для десятника, когда к месту событий стали прибывать возмущенные родители и покровители юной мародерской поросли. Несложно понять чего требовали и чем грозили "опечаленные горем" отцы семейств представителям стражи, и в какой-то момент хшмину даже показалось, что его вот-вот могут начать рвать на части живьем. Настрой после боя у подчиненных Борынчи тоже был совсем не благодушным, и десятнику стоило больших усилий удерживать всех в границах цивилизованного поведения. Лишь появление выборных судей в сопровождении полной сотни тяжеловооруженных стражников и попечителя торгового дома Ксэн, чей да-дянь намедни пострадал от ночного налета распоясавшихся грабителей, положило конец незапланированному уличному балагану, недвусмысленно грозившему закончиться еще одной кровавой бойней.
Закон Империи был хорош тем, что сословные различия он начинал замечать лишь уже на стадии самого суда. Все же, что происходило до этого момента - задержание и предъявление обвинений - имело равнозначную форму для любого подданного Единого Правителя, за исключением его личных вассалов. В ходе разговора, произошедшего между судьями и родственниками арестованных бандитов, первые донесли указанную мысль до вторых довольно ясно и не без намека о том, что бывает с теми, кто покрывает преступления и препятствует свершению правосудия. Зрелище аристократов, бьющих низкие поклоны и рассыпающихся в извинениях перед простыми стражниками, надолго запомнилось Борынчи. Раньше он не единожды слышал о подобных случаях, но видеть это своими глазами и участвовать в чем-то таком самому десятнику не приходилось.
Суд над городскими разбойниками прошел быстро и без долгих ритуальных процедур, предписываемых в подобной ситуации. Осадное положение позволяло отбросить формальности, за которые еще надеялись зацепиться защитники высокородных бандитов, и конечный вердикт был одинаково суров как к жителям трущоб, так и к обитателям богатых кварталов. За всей этой "мирской" суетой, похвалами начальства и выступлениями перед судейским триумвиратом, Борынчи окончательно забыл об обещании императорского колдуна. А вот Хань, как выяснилось, подобными слабостями памяти не страдал. Да и сам десятник мгновенно вспомнил обо всем, едва на пороге казармы появился клейменый тидань с письмом на имя бывшего ётёкабу.
Начистив до блеска казенные сапоги и новенький наградной знак, закрепленный на груди поверх панциря, сплетенного из кожаных полос, Борынчи отправился на встречу к Ли с первыми красками заката, гадая, что же именно ждет его там. Из оружия стражник рискнул прихватить с собой только свой повседневный цзун-хэ и кривой засапожный нож. Наняв лодку, десятник оказался на нужной ему пристани точно в назначенный час. У дверей офицерского дома его уже ожидал пожилой денщик из числа здешних "слуг", облаченный в просторные темно-синие одежды. На легкой куртке ветерана напротив сердца была вышита императорская печать, подобное ношение которой было высшей привилегией для любого из слуг Единого Правителя. Кривая степная сабля солдата, вложенная в ножны у пояса, смотрелась не просто частью повседневного снаряжения, а буквально живым продолжением тела.
Из десяти воинов, отслуживших положенные договором пятнадцать лет, как минимум трое оставались в рядах императорской армии еще на один срок. После этого половина из них уже вообще не мыслила своей жизни вне военной традиции. Империя заботилась о своих верных сыновьях, предоставляя им услуги лекарей, жилье и все средства к безбедному существованию, используя в ответ их опыт и ставя в пример для юных солдат. Тем, кто по состоянию здоровья или из-за ранений уже не мог больше на равных с остальными вышагивать в железных шеренгах нефритовых армий, подбирали подходящие места при городских гарнизонах. Это решение в равной мере удовлетворяло и самих ветеранов, формально остававшихся на любимой службе, и военных чиновников при столичном дворе, которые могли не беспокоиться о поиске надежных слуг и курьеров.
К удивлению Борынчи тайпэн Хань занимал со своей свитой лишь один этаж здания, никак не ограничивая семьи офицеров проживавшие ниже и в боковых пристройках. По статусу Ли мог бы легко "потеснить" из дома всех посторонних, что не вызвало бы ни единого протеста, однако у этого императорского полководца был свой собственный особый подход к людям. В этом Борынчи уже и раньше имел возможность убедиться.
Просторный кабинет с видом на Дайдари, обставленный добротной мебелью, выглядел, тем не менее, довольно аскетично из-за отсутствия украшений и предметов роскоши, которые десятник привык видеть на рабочих местах больших командиров, и даже у своего непосредственного начальника офицера Панга. Хань в сером суо без гербовых знаков сидел у дальней стены за столом, заваленным свитками с рельефными печатями самых различных учреждений и ведомств. На широком подоконнике, подтянув к груди правое колено и обхватив его руками, замерла молодая девушка с огненно-рыжими волосами, ниспадавшими к ней на плечи свободной волной. Черно-красный дорожный костюм, сверкавший шлифованными самоцветами, был идеально подогнан под ладную фигуру своей хозяйки и немного напоминал праздничные одеяния юнь. Глаза - два омута зеленого пламени - смотрели на гостя чуть искоса, а алые губы изгибались в странной усмешке, не отталкивающей, но весьма настораживающей.
- Высокочтимый, - низкий поклон был уместен в любой ситуации, и понимание этого бывший наемный убийца вынес из собственного жизненного опыта.
- Десятник Борынчи, - улыбнулся ему радостно Ли, делая приглашающий жест в направлении невысокого стула, стоявшего по другую сторону стола. - Прошу вас.
Мгновение поколебавшись, хшмин поспешно занял указанное место. Поднос с дымящимся чайником и сладостями уже стоял на краю столешницы, и Хань сам разлили горячий ароматный напиток по фарфоровым пиалам.
- Как мне помнится, мы с вами хотели обсудить дальнейшую судьбу той стрелковой техники, что была продемонстрирована вами во время нашей последней встречи, - сделав маленький глоток, Ли поставил чашку обратно. - Кстати, я слышал о ваших успехах на непосредственной службе. Примите мои поздравления и благодарность.
- Благодарность личного вассала Императора для меня превыше любой иной награды, - быстро ответил Борынчи, стараясь не сбиться с заученной фразы. - Ибо тайпэн Единого Правителя есть воплощение воли Избранника Неба.
- Рад, что вы цените подобное, - голос Ханя был совершенно серьезен, а вот тихий смешок со стороны окна не укрылся от слуха десятника. - Но вернемся к нашему вопросу. Я уже составил рекомендательное письмо в столицу и имел беседу с вашим руководством. Мне хотелось бы, чтобы по завершении военных действий вы направились бы в учебные крепости провинции Шенчи. Надеюсь, вас не отталкивает мысль стать одним из учителей в лагерях, которые куют умение и дисциплину наших армий?
- Мне дозволено делать выбор? - немного удивился хшмин.
- Разумеется, - кажется, искренне удивился в ответ на это Ли Хань. - Обучение при принуждении мастера вряд ли даст стоящие результаты. Но если у вас действительно возникает мысль отказаться, то подумайте о том, сколько пользы принесет ваш нестандартный подход. Специальные группы стрелков, входящие в состав больших отрядов и избирательно уничтожающие в ходе боя вражеских офицеров, сигнальщиков и вестовых, смогут дать имперской военной доктрине новое дыхание. Наши противники рано или поздно начнут копировать этот опыт, если он будет успешен, но первоначальное преимущество и превосходство в выучке навсегда сохранятся за нами. А вы, десятник, можете стать во главе этого процесса, совершенствовать это искусство и развивать иные его направления, которые, я уверен, вы сумеете отыскать. Так что вы скажете на это?
Борынчи, который и не думал отказывать императорскому колдуну, невольно заслушался его словами, мысленно представляя себе все те перспективы, которые нарисовал ему Ли. Новая работа грозила стать хлопотным, но, безусловно, интересным занятием. Променять довольно безмятежное, в мирное время, существование стражника на полные трудностей будни наставника в армейской школе решится далеко не каждый, но нотки тщеславия, звенящие в душе, не давали хшмину покоя. Раз он так и не стал самым выдающимся убийцей, хотя и имел на это все шансы, так почему бы теперь ему не попытаться стать родоначальником целого направления стрелковой подготовки? К тому же, Борынчи уже знал десяток-другой имен тех людей, которые составят его первую группу учеников. Никто из них не откажется искупить свои былые темные дела верной службой Империи, да и сменить сырые боры в хшминских лесах на теплые казармы с банями и поварнями им тоже наверняка захочется.
- Тайпэн Хань, я примусь за эту работу с огромной радостью и великим усердием.
Толстая деревянная перегородка плавно закрылась за спиной у гостя. Ли так до конца и не понял, какая же именно деталь в облике этого странного стражника вызывает у него в душе смесь настороженности и любопытства. Это было похоже не древнюю притчу о шкатулке, в которую мудрый монах заключил проказливого и злокозненного демона и поручил охранять ее своему ученику, так и не рассказав о содержимом. В поединке любопытства и страха, как это часто бывает, победило все-таки первое. И это несмотря на то, что на стороне второго были еще послушание и уважение к учителю. Хань хорошо помнил эту сказку, и решил, что пока, наверное, не стоит уподобляться юному монаху. Некоторые секреты порой лучше оставить в покое до будущих времен, или не браться за их разгадку вообще.
Поднявшись из-за стола, тайпэн неожиданно вздрогнул, ощутив непривычную и весьма неприятную резь в коленях и пояснице. Замерев на одном месте, Ли настороженно прислушался к своим ощущениям, но тягучая горячая боль, медленно расползавшаяся по суставам, по-прежнему не собиралась никуда уходить. Для бывшего дзи эти чувства стали не самым радужным открытием, прежде его тело не позволяло себе подобных "выходок".
Прерванное движение и обеспокоенность на лице императорского вассала не укрылись от пристального внимания Фуёко, сразу же ощутившую смятение Ли. Мягко спрыгнув с подоконника, оборотень шагнула к нему и замерла совсем рядом, чуть наклонив голову влево. Тайпэн поднял на кумицо растерянный взгляд.
- Что это? - недоумение в голосе Ханя было столь искренним, что насмешливая улыбка исчезла с губ лисы-перевертыша за долю мгновения.
- Это - недолговечность человеческого бытия, - немного иронично ответила Фуёко. - Толстяк был слишком оптимистичен в своей оценке. Десять лет будет пределом. Но ты ведь не думал, что кормить трех демонов будет так просто? Или в тот момент ты вообще ни о чем не думал?
Пальцы, покрытые изящным рисунком из светлой хны, скользнули вверх, легко касаясь щеки тайпэна. Острые ногти погрузились в короткие черные волосы Ли, быстро выловив среди них тот, что отливал серебром.
- Нет, даже не десять...
- И что же будет с вами после... этого?
- О таких вещах путь болит голова у наших клыкастых охотников, - Фуёко лишь дернула плечом, выражая все свое безразличие к вопросу Ли. - Я предпочитаю жить сегодня, а завтра... Завтра наступит завтра.
- Твои поступки всегда импульсивны, - не смог не улыбнуться Хань.
- Отчасти, - согласилась кумицо, не спеша убирать руку, все также перебиравшую волосы собеседника.
- Но такая боль. Раньше это не проявлялось так сильно, - словно и не замечая действий Фуёко, продолжил рассуждения Ли. - Почему именно сейчас?
- Может быть, просто пришло твое время ощутить первую перемену. А может быть, расстояние, разделяющее тебя с Такатой и Ёми, выпивает слишком много, - тема так и не вызвала у оборотня живого интереса. - С другой стороны, впервые с той нашей встречи у проклятого разлома между мирами, мы наконец-то можем пообщаться без их постоянного присутствия. А раз уж кто-то упоминал о моих поступках, продиктованных не разумом, а чувством, то глупо бы было бы не воспользоваться таким стечением обстоятельств.
Свободная рука Фуёко мягко толкнула Ханя в грудь, заставляя опуститься обратно на стул. В следующую секунду кумицо уже оказалось сверху, и Ли накрыло водопадом огненных волос, чей терпкий запах заставлял забыть обо всем. А в следующее мгновение тайпэну уже стало все равно - демонические ли это были чары или просто желание, давно скрываемое им в собственном сознании даже от самого себя. Никогда прежде Ханю еще не приходилось испытывать тех ощущений, что обрушились на него этой ночью.
Как именно они добрались из кабинета до его спальни, Ли совершенно не помнил. Все его внимание в это время оказалось полностью поглощено куда более интересными подробностями. И только, когда ночное небо над Таури расцветили мириады звезд, лежа на разметанной постели и чувствуя на своей шее жаркое дыхание демона, Хань вспомнил о том, что и сам ждал подобного момента очень долго, но совсем с другой целью.
- Мне нужно сказать тебе что-то. Но ни Ёми, ни Таката, не должны узнать об этом. Я боюсь, что их желание все исправить или изменить заведет их слишком далеко. Мне не хочется, чтобы это случилось. Не хочется терять их по собственной глупости. А потому я прошу сохранить наш разговор в тайне.
- Просить кумицо сохранить секрет? Что может быть наивнее?
- Только желание обмануть высшего демона, с которым ты заключил сделку. Мне нужен твой совет относительного того, что случилось в замке Камадо...
Рассказ от тех событиях занял совсем немного времени, да и Фуёко так ни разу и не попыталась перебить Ли или расспросить его о деталях. Привычная игривость и задор оставили кумицо, и лишь широко распахнутые зеленые глаза подсказали Ханю, насколько сильно он сумел поразить свою слушательницу. Легенды гласили, что лишь считанным единицам удалось обмануть или удивить лисицу-оборотня, однако Ли ничуть не гордился своим "успехом".
- Порою, как это не бесит, я не могу не соглашаться с ледышкой Такатой, - сказала, наконец, Фуёко, после долгого молчания. - Ты ненормальный. И эгоист, к тому же. Но сейчас ты хотя бы ищешь выход из ситуации, в которую сам же себя и загнал. Это радует, но лишь немного.
- Да, - кивнул Ли. - Еще недавно я, молча, согласился бы принести себя в жертву, не пытаясь юлить и искать лазейки. Тем более что тот, с кем был заключен договор, вне всякого сомнения, исполнит свою часть, и в этом я не сомневаюсь.
- Значит, поищем выход вместе. Уж кому как не мне решать подобную головоломку? - устало улыбнулась кумицо.
- А вот в этом у меня как раз весьма серьезные сомнения, - как-то странно бросил Хань, уставившись в одну точку. - Не в том, что выход стоит искать с твоей помощью. А в том, что выход следует искать вообще.
- И куда это тебя заносит теперь?
- Ты сама сказала, что я изменился. Я и сам чувствую, вижу и понимаю это. Но чем вызваны эти изменения? Куда они приведут меня? И кем я стану, если больше не буду собой? А главное, нужно ли это?
- Боишься, что ритуал къёкецуки изменил твою сущность, и теперь ты черпаешь от нас не только "зеркальные" мысли и силы, но и нашу манеру жизни? Наше отношение к окружающему? - Фуёко всерьез задумалась над сказанным, но тут же отмела эти рассуждения. - Вряд ли, хотя и не хотелось бы заразиться твоими чувствами бессмысленного следования долгу или этой пафосной ответственностью за всех и вся. Боюсь, все намного проще. Как и всякое живое существо, меняющееся в ходе своего жизненного цикла, ты просто перерастаешь то, что сделали из тебя в дзи-додзё. Новый взгляд на вещи, новый опыт, новые жизненные ситуации, принятые решения и их последствия - они лепят из тебя новое растущее существо. Более прагматичное, более уравновешенное и в меру циничное, как мне кажется, но для полного изменения понадобятся годы и годы, которых у тебя нет.
- Кое-кто считает, что изменения уже слишком сильно проявили себя, и у меня нет повода не доверять этому человеку, - раз уж он решился делиться тайнами этой ночью, Хань решил идти до конца.
- Гадать не буду, - хмыкнула Фуёко. - Только одному человеку ты доверяешь больше чем себе. Так позволь, открою тебе страшную тайну. Удей тоже человек, и тоже может ошибаться или действовать из личных побуждений. Что именно он тебе сказал, и из-за чего у вас произошла та беседа, ведь это после нее вы разговариваете в этом официальном стиле "большой начальник и его верный раб"?
- Значит, так это выглядит со стороны? - печально вздохнул Ли. - Это случилось после того, как я согласился отправить Ка"исс на задание по устранению генерала Окцу.
- После чего велел клыкастеньким вытащить ее оттуда, с чем они, как мне помнится, вполне удачно справились?
- Да, хотя они и не смогли уберечь ее до конца. А Удей... тогда он сказал мне, что присягал другому человеку, который не посылает детей на смерть.
- А теперь вернемся к тому, о чем я упомянула ранее. Удей - человек. А если точнее, мужчина. И как, по-твоему, ведет себя мужчина, если он не может допустить, чтобы девушка, к которой он неравнодушен, отправилась на самоубийственное задание, когда ее назначает на это его собственный командир, да еще и к тому же лучший друг нашего несчастного влюбленного.
- Подожди, ты думаешь...
- Я знаю, - звонко рассмеялась Фуёко. - Не забывай, на этих чувствах у людей мы умеем играть лучше всего, и не всегда можно направить их лишь на себя любимых. Поговори с Удеем, и выбрось из головы те сомнения, которые он посеял. Уверена, твои искренность и прямота с лихвой компенсируют недостаток дипломатических талантов.
Морской госпиталь, здание таможенного карантина и все пустующие пакгаузы военного порта были заняты ранеными матросами и солдатами Южной эскадры. Жизни некоторых из них монахам и лекарям удавалось поддерживать лишь чудом. К счастью, знания врачевателей Империи о природе и строении человеческого тела позволяли им вести незримые схватки даже там, где отступились бы заклинатели иных стран и народов.
В порту нашлось место и для пострадавших из числа тех воинов, что входили в состав объединенной речной эскадры, прибывшей в Таури под командованием Ли. Плавучий госпиталь, двухпалубная куай-сё "Нефритовый молот", замер на приколе у каменной набережной, обрамлявшей восточный казарменный комплекс. На крутобоком корабле сейчас оставались лишь армейские лекари и их свита, проделавшие весь долгий путь последних недель вместе с остальными бойцами своего маленького флота. Кто-то отправился в этот поход из небольшой гавани Пан-Ги-Ша, кто-то от самой столицы, а некоторые первыми встретили юнь на берегах Чаанцзянь еще в самом начале войны.
При виде человека, направляющегося к борту "Молота", часовые у широких сходен не стали вытягиваться на парадный манер и салютовать в знак приветствия, но и преграждать гостю путь никто из них не собирался. Вопросов к невысокому кривоногому тиданю, который был известен всем и каждому, как личный порученец и оруженосец тайпэна Ханя, у простых солдат не возникало. Правила же общепринятого поведения и традиции предписывали поданным Единого Правителя полностью игнорировать всякого, чье лицо было отмечено печатью правящей династии. Собственность Нефритового Трона всегда определялась как государственная вещь, не имеющая личности. За сохранением таких вещей и использованием их по назначению людям следовало просто следить, подтверждая свое собственное верное служение Империи, и вовремя сообщать о тех случаях, когда происходило какое-то нарушение. Подобными "несоответствиями", например, считались беглые преступники с тюремных рудников или иные клейменые рабы, покидающие границы страны без сопровождения тех императорских слуг, за которым они были закреплены согласно соответствующему указу.
Поднявшись на корабль и оглядевшись, Удей сразу же направился к надстройке у главной мачты. Крутая лестница привела его вниз на гребную палубу, где несколько матросов, оставленных просто для того, чтобы поддерживать общий порядок, азартно играли в кости. Руки и плечи гребцов набухали огромными мышцами, развитыми столь сильно, что фигуры моряков выглядели немного непропорционально. По этой характерной черте в любой портовой толпе всегда можно было легко различить тех, кто проводил большую часть своего времени на узких лавках у воротов гигантских весел, а не на открытых верхних палубах кораблей. Пара небольших вислоухих псов пегой расцветки развалилась в ногах у игравших и лениво следила за окружающей обстановкой.
Когда тидань приблизился к матросам и задал вопрос, тем все же пришлось ненадолго прервать свое занятие. Следуя указаниям гребцов, Удей добрался до кормовой части "Молота", где располагались жилые кубрики офицеров. Несмотря на поздний час, мастер-лекарь эскадры не спал, будучи поглощен изучением свитков, расстеленных на низком круглом столе, занимавшем собой почти все небольшое помещение. В бледно-желтом свете лампады Удей лишь мельком сумел разглядеть разноцветные рисунки и схемы, демонстрирующие срезы плоти и человеческие внутренности. В иной ситуации тидань непременно бы заинтересовался увиденным, но сейчас ему было не до того. Врачеватель, оказавшийся мужчиной средних лет с сухими чертами лица и длинными усами, заплетенными в косицы на манер фуокан, поднял на гостя взгляд, но так и не стал вставать со своей лежанки. Длиннополая куртка из толстой змеиной кожи и куда более тонкие перчатки, непременные атрибуты лекарского дела, лежали в изголовье постели.
- Чем обязан вниманием тайпэна Ханя? - поинтересовался врач безразличным голосом, не утруждая себя пожеланиями удачи.
Удей, давно привыкший к тому, что поначалу никто не хочет воспринимать его отдельно от Ли, не стал вдаваться в подробности и объяснения. Зачастую у сына степей получалось все сделать намного быстрее и качественнее, просто не упоминая о том, что он действует по собственной инициативе.
- Я пришел, чтобы узнать о здоровье одной из ваших подопечных.
- В моем ведении более семисот раненых, но полагаю, речь идет о ком-то из числа особых пациентов нашего походного госпиталя?
- Девушка-разведчик...
- Ка"исс, убийца генерала Окцу, - опередил Удея лекарь и кивнул какой-то своей скрытой мысли. - Высокочтимая К"си Ёнг тоже регулярно справляется о ее состоянии, она была здесь всего час назад. Боюсь, мне нечем порадовать тайпэна. Как я уже ответил уважаемой Ёнг, жизнь этой юной хшмин по-прежнему находиться во власти всемогущей Судьбы. Мы делаем все, что в наших человеческих силах, но раны Ка"исс слишком тяжелы, а ее тело не так сильно, как у бывалых воинов. Я бы назвал невероятным тот факт, что она вообще до сих пор жива, если бы конечно не видел этого своими глазами. Двое моих лучших учеников безотрывно дежурят у ее постели, а мне незамедлительно докладывают обо всех внезапных изменениях. Мало кто из хайтинов Южной эскадры может похвастаться таким вниманием к своей персоне, поэтому можете заверить тайпэна Ханя, что если в наших силах спасти Ка"исс, то мы сделаем это.
- Иногда даже Судьбу стоит слегка подправить, - сказал Удей, дослушав уверения лекаря и доставая из поясного кармана серый холщевый мешочек размером с кулак. - Это стоит использовать в лечении девушки, и как можно скорее.
- Могу ли я поинтересоваться, что именно мне предлагают?
- Это порошок черного лотоса.
Мастер-лекарь сразу переменился в лице, мгновенно теряя все свое холоднокровие, и медленно привстал, не в силах отвести взгляд от того, что Удей сжимал в своей руке.
- Откуда? - потрясенно выдохнул врач.
За щепоть молотых лепестков самого редко из всех целебных растений в столице можно было купить трехэтажный дом с прилегающим парком и собственным озером. Поэтому в реакции старшего лекаря "Молота" не было ничего удивительно.
- Перед самым отъездом из Хэйан-кё Император милостиво позволил своему вассалу посетить дворцовые хранилища и мастерские, чтобы взять собой все, что потребуется, - объяснил тидань, наблюдая за тем, как к его собеседнику возвращается былое самообладание. - Мне поручено было изучить содержимое алхимических погребов и травяных колодцев, в одном из которых я и нашел то, малую толику чего сейчас держу перед вами.
- Конечно же, - кивнул лекарь, - иного и нельзя было предполагать.
- Надеюсь, вы сумеет распорядиться подобным лекарством с толком, - сказал Удей, передавая драгоценный мешочек в дрожащие руки врача.
- Я лично займусь изготовлением отваров и мазей, - поспешно кивнул мастер-лекарь. - И еще... мне хотелось бы знать, не давал ли тайпэн Хань распоряжений на случай, если какая-то часть порошка останется?
Удей, не успевший прежде просчитать подобный поворот событий, задумчиво посмотрел на врача, а тот, истолковав этот взгляд по-своему, тут же распрямился, а его лицо превратилось в костяную маску.
- Я хотел бы использовать остатки лотоса для спасения иных тяжелораненых, - голос лекаря разрывался между искренней попыткой убедить тиданя и возмущением, от так и не прозвучавшего обвинения, которое целитель уже сам себе вообразил.
- Да, конечно, пожалуйста, - поспешно вырвалось у Удея. - Тайпэн передает это в ваше полное распоряжение, поэтому вы можете делать с этим порошком все, что сочтет необходимым.
- Передайте ему мою искреннюю благодарность.
Мастер-лекарь склонился в низком поклоне, прижимая заветный мешочек к груди, а его гость, ответив тем же, быстро покинул кубрик, возвращаясь обратно на свежий воздух. Гнева со стороны Ли за то, что он распоряжается его собственностью, Удей не опасался. Старая степная поговорка гласила, что нельзя украсть у человека вещь, об обладании которой он даже не подозревает. Хань давно привык, что в переметных сумах его верного спутника может найтись, что угодно, но никогда не уточнял, что же именно там находится. В любом случае, сожалеть о расплате, если она наступит, кочевник тоже не собирался. Жизнь Ка"исс стоила недовольства Ли, тем более что не было в городе более достойного человека для спасения, чем та, что оказалась готова добровольно отдать свою жизни ради Таури и Империи. Последняя черта юной хшмин особенно восхищала Удея, и вместе с тем вызывала серьезные опасения. То, как часто случаются неприятности с человеком, бесконечно преданным своему Служению, кочевник знал не понаслышке, благо сам провел в компании одного такого последнюю пару лет.
Полный штиль стоял на море уже вторую ночь, и распластавшаяся над водой громада десантной галеры уверено прокладывала себе путь вдоль берега, разрезая носом крохотные барашки пенных волн. Капитан юньского корабля-рейдера Вако Кёрнчи, сидя на дощатой скамье у главной мачты, неспешно раскуривал длинную костяную трубку. Вместо приторных ароматов опия или резких травяных запахов над палубой стелился сладкий благоухающий букет редкого и дорогого сбора. Красные листья таба, что доставлялись в Ляолян специальными морскими караванами из далеких владений нескольких диктаторов Тысячи Островов, ценились в Юнь очень немногими, но среди этих немногих была вся правящая верхушка придворных чиновников и генералов. По слухам, даже те, кто восседали во главе стола на заседаниях тайного совета, имели слабость к курению этого дорогого сбора. И именно поэтому Вако и "пристрастился" к затратной привычке, ведь в курительных беседках дворца порою случайно можно было пересечься с самыми разными людьми и завести при этом совершенно безобидный разговор об их общем "увлечении".
В трюмах "Ненасытного" под ногами у капитана дружно храпели сейчас две сотни панцирных мечников - лучшей пехоты Юнь, за исключением непобедимых лим-бо. Эти бойцы не случайно попали на судно Вако, и именно с их помощью он намеревался сделать эту войну весьма прибыльной не только для своих покровителей, но и, разумеется, для себя. Что делать теперь, после разгрома царского флота при Таури, Кёрнчи понимал превосходно. Такое развитие событий вполне укладывалось в один из первоначальных планов амбициозного капитана.
Семь лет Вако ходил вдоль этих берегов под видом капитана купеческой шхуны, изучая маршруты, нанося на карты мели и рифы, удобные бухты и опасные течения. Главной целью его разведки стали богатые береговые посты торговых домов, походившие порой на крупные поселки с собственными храмами, пристанями и арсеналами. Товары с этих складов переправлялись обычно на юг, но вспыхнувшая война заставила их остаться на месте - путь в Юнь или к городам Умбея был пока для торговых судов слишком опасен. Но стоимость всех этих шелков, фарфора и специй лишь увеличивалась с каждым днем, ведь там, куда они должны были попасть, этих вещей становилось все меньше. Пехота занимала лишь половину огромных трюмов "Ненасытного", а в обратный путь Вако собирался отправиться уже с полной осадкой.
Конечно, дома его спросят, почему он ушел на север во время сражения с Южной эскадрой? Почему нарушил приказы? И чем занимался у вражеских берегов? К ответам Кёрнчи собирался готовиться заранее, и для этого ему нужно было лишь выполнить главное пожелание придворного совета, несомненно, уже кусавшего себе локти после потери двух третей всего наличного флота. Совету была нужна кровь и разрушения, а на пути у "Ненасытного" к заветным портам было немало беззащитных рыбацких деревень. Один корабль, даже такой крупный, слишком мал, чтобы поднимать на его поиски все отряды береговой стражи, а столичные эскадры уже были за спиной у Вако. Их прохода они ожидали двое суток, прячась в скрытом заливе среди обломков острых скал, и только затем двинулись дальше.
Кёрнчи выдохнул идеально ровное кольцо сизого дыма, и с предвкушением потер руки о горячий мундштук своей трубки. Очень скоро капитан планировал стать богатым и уважаемым человеком, вне зависимости от того, чем завершится война между Юнь и Империей. Богатый человек везде оказывался желанным гостем, ему не была нужна своя страна или родной город. Сиртакские гавани и двери торговых городов с побережья Внутреннего моря радостно распахнуться перед тем, кто позвенит перед ними золотым кошелем. Лишь Нефритовый Трон с его мстительной природой и отвержением истинной значимости денег, преподносимых лишь как данность за верность власти, не подходил для будущих планов Вако. С другой стороны, кому нужно самое большое государство на земле, когда в твоем распоряжении оказывается весь оставшийся мир?