Аннотация: Это две первых главы неудавшегося романа. Первая глава - она хороша, без второй - непонятно для чего первая.
Я хочу рассказать о паре друзей. Один - это Хромов, я его подробно опишу ниже. Имя другого не помню. Этот другой был тихим, незаметным, каким-то никаким... Я знаю, что он был, что он, в каких-то проявлениях, был очень похож на Хромова, что они были друзьями. Короче, я знаю, что он вроде бы был и они с Хромовым вроде бы были друзьями. Кругом 'бы'... - такой странный человек, о котором и сказать-то нечего, если только не рассказывать о другом, с которым этот был рядом. Я бы и вовсе о нем не упоминал, если бы совсем недавно не увидел в новостях сюжет - зверский, ни с чем не сообразный, бессмысленно жестокий - о сюжете я тоже расскажу ниже. Тот - второй - был там главным героем. С экрана смотрело смутно знакомое бесцветное лицо, не умеющее и не могущее ничего выразить. Это лицо я вспоминал с трудом, а когда вспомнил - содрогнулся от того, что когда-то знал его и даже здоровался с ним за руку, мы даже пару раз выпивали. Конечно же, называлось и его имя, но, странное дело, прошла неделя и я снова забыл, как его зовут. Чтобы избежать путаницы, я решил называть его Имярек. Итак, я расскажу вам о Хромове и Имяреке, слушайте...
--- Часть 1 ---
'...интересно, что от Красноярска,
который тоже - та ещё жопа мира,
ощущения такого не было...'
Одна московская дамочка
--- 1 ---
В молодости Хромов был низкорослым худым пареньком с крупным породистым лицом и выразительной фигурой. Может быть, он и не был слишком худ, но большая голова и копна чёрных длинных волос вместе с низкорослостью и подвижностью делали его в глазах всех именно худым. Зимой это был тип в джинсах, хемингуэйевском свитере и куртке спортивного покроя, ноги кутал в толстые шерстяные носки, на которые надевал кроссовки - дорогие по тем временам, но всё равно безнадёжно летние. Весной и осенью из гардероба исчезали шерстяные носки и куртка, летом ещё и свитер. За плечами его во всякий сезон висела полуспортивная сумка из болоньи, чем-то напоминающая хозяйственную, с замком-молнией и длинными ручками, которые закидывались через плечо.
В университете, где Хромов тогда учился, он был местной достопримечательностью, имея двоякую репутацию и таланта, и раздолбая. С утра он спешил в центр физического факультета, корпус которого представлял собой полый четырёхугольный колодец, где изнутри вдоль стен в четыре этажа были подвешены балконы, а в самих стенах располагались аудитории. Изнутри физфак походил на бетонную площадь с четырёх сторон окружённую жилыми домами, словно старинный Львовский дворик. Оказавшись в центре площади, Хромов высоко задирал голову и внимательно всматривался в обитателей балконов - небольшие группки студентов и студенток, совершенно разномастных, каких-то прозрачных от молодости существ. Обнаружив прямо на площади или на одном из балконов знакомого, он громко кричал 'Э-ге-гей', причём тело его изображало натянутый лук без стрелы и он даже слегка подпрыгивал от радости встречи. Быстро, но никогда не стремглав он поднимался на балкон или просто подходил, если никуда не нужно было подниматься. Трепались, курили, всячески дурачились и вовсе не всегда расходились по аудиториям на занятия. Несмотря ни на что, на физфаке он доучился аж до четвёртого курса, ни разу не имея за собой заметных хвостов. Как уже было сказано - талант.
Друзья Хромова тоже отличались вычурной колоритностью и даже экстравагантностью. Длинные волосы, джинсы, разрисованные шариковой ручкой (иногда со вкусом - это чаще бывало у девушек, но, в основном, словно школьные парты - криво и вразнобой), вся остальная одежда вполне обычная, но одетая как бы наоборот - футболка поверх рубашки, свитер настолько большой, что спадает ниже колен. Это были тихие юноши с незамутнёнными светлыми взорами или слегка истеричные (напоказ) девушки с возвышенными помыслами и показной тягой к свободе. Во всякого рода литературах таких любят изображать коммисаршами - никуда не пригодными, бездельными, смущающими не столько умы, сколько чувства и речь здесь не про любовь. Теперь, когда прошло много лет, я могу смело сказать - чушь. Вопреки всяческим Достоевским, а также Аксёновым и прочим, они переросли свой возраст, сделались тише, спокойнее, кое-кто даже обабился. Все, насколько мне известно, хорошо выучились, так или иначе работают, многие замужем. Несколько лет назад я встретил на улице одну такую комиссаршу (в прошлом) - она вела за руку пятилетнего пацана, чернявого, по-деловому молчаливого - весь в маму. Я увидел её первым, и в моей груди громко один раз бухнуло сердце, я оробел и от этого остановился, на глаза набежали слёзы умиления - никогда не думал, что женщина с ребёнком может выглядеть до такой степени трогательно. Затем она резко подняла голову, посмотрела по сторонам и вдруг на меня - это великое женское свойство, чувствовать взгляд. Просто и откровенно она подошла ко мне, на ходу что-то серьёзно выговаривая малышу, мы поздоровались.
В юношах тоже, казалось, было что-то из Достоевского, но, как я вижу уже сегодня, в них не хватало надрыва, чего-то космического, идеи. В основном они были спокойные, миролюбивые, благополучные романтики из благополучных семей. Только один раз совсем ненадолго появился в этой компании совершенно другой тип. Он тоже носил длинные волосы, из-под которых смотрел никогда не мигающий настороженно-колючий взгляд. Он говорил проще и был настолько непосредственный эгоист, что порою это даже вызывало оторопь. Тип представлялся нам всем музыкантом, а Имярек тоже хотел стать музыкантом. Однажды, по какой-то музыкальной надобности, Имярек посетил его квартиру. В квартире его встретил малыш годков около трёх - племянник, который тут же с порога подошёл и со всей мочи, на какую только был способен, плюнул в гостя, после чего залился громким хамским смехом и, видимо от восторга, плюнул снова. Дядька же его, вместо того, чтобы (как ожидал Имярек) одёрнуть племянника, тоже расхохотался так же заливисто и по-хамски. Более того, он всё время повторял 'Ууууууу, молодец какой!' и, по всему было видно, хотел, чтобы Имярек тоже похвалил мальца. А малец плевал. Так Имярек и ушёл, весь оплёванный и растерянный - обижаться на всё это было как-то... бесполезно, что ли. Этот тип был исключением - появился и пропал куда-то. Имярек даже не знал, умел ли он на чём-нибудь играть. Для чего я рассказал об этом? Для того, чтобы сказать, что друзья Хромова были совсем другими и Имяреку даже казалось, что того (дядьку) из компании отшил именно Хромов.
Они хотели быть хиппи и их называли хиппи, но на самом деле это было не так. Ни по настроению, ни по идеологии они хиппи не были. Говорили, конечно 'Make Love' и вообще бросались словами 'Свободная любовь' и прочее, но со стороны юношей это была подростковая жажда секса, а со стороны девушек молодое кокетство, не более. Секса там не было (или почти не было), да и в этом ли дело? Также не было там и совсем уж бесстыдного пьянства, и сколь-нибудь заметного пристрастия к наркотикам, а об экспериментах с бессознательным и речи не шло. И если бы Вы знали, какими карьеристами заделались почти все они, едва оперившись! Неведомым ветром сдувало с них с одного за другим и свитеры, и футболки поверх рубашек, и длинные шевелюры. Едва получив диплом, романтичные юноши, которые пели под гитару и говорили о высоком, превращались, как сказала одна дама, 'в обыкновенных менеджеров с ёжиком на макушке, каких много'.
Хромов отшил того типа с плюющимся племянником. Они встретились в университете на полу колодца, и Имярек наблюдал всю картину с балкона четвёртого этажа. Дядька что-то сказал Хромову, и тот, как-то брезгливо сгорбившись, полубоком к собеседнику, словно бы из-под мышки, что-то ему ответил. С тех пор дядьку никто не видел. Среди прочих талантов Хромова был у него и талант едкого слова - одного, но так крепко берущего за душу, разящего в самое самолюбие. Вообще, Хромов был жёстче любого из них. Глаза его иногда смотрели исподлобья, взгляд становился мёртвым - в такие моменты он и бывал способен на свои убийственные тирады. Ещё он отличался своеобразным юмором той же категории и однажды прославился этим на весь университет. Его отловил декан во время сессии и сказал, что на лето в университете организуется школа для одарённых детей. Есть план занятий, план семинаров. Хромова декан попросил составить план лабораторных работ, что-нибудь не очень сложное, но одновременно интересное и по возможности забавное. Хромов сделал, декан прочитал несколько верхних пунктов и подписал. Хромов ходил в талантах - ему было доверие. Это был действительно хороший план, частично списанный с методической литературы, частично составленный самостоятельно. Каждая лабораторная работа была детально проработана, всё по науке - цель, задачи, оборудование, ход работы, вывод. Короче, это была великолепная работа. План был утверждён, размножен и подготовлен к раздаче ученикам. На третий день работы школы, после того как начались лабораторные занятия, разразился скандал. Одна из работ называлась 'Исследования зависимости коэффициента электропроводности хомячков в зависимости от степени сытости, наличия или отсутствия конечностей и времени с момента их отнятия', были и ещё две подобных. Скандал был страшный, декан попросту обиделся. Хромов же заявил Имяреку - 'Сами виноваты. Планы нужно читать до начала занятий, а не во время'.
Несмотря на мёртвый взгляд, который иногда бывал у Хромова, бывали у него, и не редко, совершенно другие выражения глаз. У меня до сих пор храниться фотокарточка, на которой Хромов сидит с ногами в кресле и, не поднимая головы, смотрит в потолок такими восторженным, такими вдохновенным взглядом, что кажется, он сейчас взлетит! Его тощее тело вытянуто в струнку, плечи отведены назад, какая-то воздушность есть во всем облике. Впечатление портит только напряжённость и искусственность в чертах лица, словно возвышенное чувство появилось усилием воли, а не по вдохновению. Но ведь, так или иначе, это чувство совершенно чётко читается в фотографии, а чёрно-белые фотографии не лгут.
Хромов был знаток литературы и в этом тоже был у него талант. Однажды Имярек застал Хромова не в самом лучшем настроении и попробовал его развеселить, отвлечь. Он принялся развивать тему, как хорошо было бы сходить завтра на 'Столбы', даром, что за окном зима, но ведь не морозная же, добрая, самое то для прогулки. На что Хромов, по своему обыкновению скособочившись, посмотрел на Имярека мертвящими своими глазами и спросил:
- А ты уверен, что завтра мы доберёмся до 'Столбов'?'.
- Почему нет?! - воскликнул Имярек, и Хромов со злорадством в голосе пояснил:
- 'Вам отрежут голову'.
Не то, чтобы прочтение 'Мастера и Маргариты' было для них чем-то из ряда вон, но он умел так подобрать цитату и сказать её так вовремя, как никто другой.
--- 2 ---
Я не помню, как познакомились Имярек и Хромов, сам момент знакомства, повод, причины, разговоры при этом - всё стёрлось из памяти. Осталось только серое аморфное пятно, которое занимает ни много ни мало полтора года. Были встречи с пожиманием рук, с кивками, широкими улыбками и похлопыванием по спине, были робкие пожатия девичьих пальцев и бравурные обнимания с девушками при общей встрече. Трепетание внутри при этом. Какие-то застолья без стола и еды, распивания столового вина из картонных пакетов, разговоры ни о чем и обо всем... Скорее ни о чем.
- Ты как думаешь? - спросила Имярека Чернявая Лиля. Её полные губы согнулись уголками чуть вверх.
- О чем? - насторожился Имярек. Он пунцово покраснел, как это бывало всякий раз, когда к нему обращалась Лиля. Впрочем, всякий вопрос, с которым Лиля обращалась к нему, был полон потаённого смысла. Она распространяла вокруг себя слабый, похожий на цветочный, аромат.
- О гопниках, - объяснила она томным голосом, - что привлекательней в мужчине, брутальность или интеллект?
- Размер и готовность к эрекции, - съязвил Аржаков.
- Фи, как грубо! - с восторгом возмутилась Лиля. - Аржаков считает, что брутальность, а ты? - вновь обернулась она к Имяреку.
- Я думаю, что интеллект, - соврал Имярек, не совсем понимая слово 'брутальность'.
- Кошелёк! - рассмеялась Анночка, с которой Лиля и вела разговор, лишь на минуту по кокетливому порыву, отвлёкшаяся на парней.
- Деловые качества - согласился Аржаков - впрочем, возможно, это одно и тоже.
- Что, одно и тоже? - спросила Анночка?
- Деловые качества и готовность к эрекции - пояснила Лиля. Губы её верёвочкой согнулись в жеманной ухмылке.
- Гопники в любом случае плохо, брутальные они или нет - сказала Анночка.
Имярек стоит и стесняется спросить, что такое 'брутальность'.
- Кстати, анекдот - вспомнил вдруг Аржаков и принялся рассказывать путаную историю про Рабиновича и проститутку.
Имярек слушает анекдот, чувствуя неприязнь к Аржакову. Он рассказывает ту самую хохму, которую Имярек рассказал ему двумя часами ранее, когда они встретились на автобусной остановке.
В этот момент появился Хромов. Аржаков окончил анекдот и все рассмеялись. Хромов крикнул своё коронное 'Э-ге-гей'. Анночка развернулась к нему всем корпусом и протянула навстречу левую руку. Имярек подумал, что к нему она ни разу не протягивала навстречу руку - ни левую, ни правую. Хромов легко пожал кончики Аннушкиных пальцев и тут же отпустил их. Они все поздоровались с ним за руку. Хромов чуть приобнял Лилю за талию. Лиля посмотрела на него томным взглядом с полнейшим равнодушием.
- О чем разговор? - спросил Хромов, отстранившись от Лили.
- О брутальности - сказал Имярек. Когда появлялся Хромов, он всегда чувствовал себя уверенней.
- О чем, о чем? - переспросил Хромов и в глазах его мелькнуло что-то насмешливое. Смотрел он на Имярека.
Кто-то спросил сигарету и Аржаков с флегматичным видом заметил, что да, неплохо бы купить, тут же достал из заднего кармана брюк портмоне и пересчитал купюры. 'Пижон', подумал Имярек. Хромов обошёл Аржакова кругом и в шутку обозначил пинок. Произошла свалка. Все рассмеялись. Анночка с хитрым прищуром одобрительно посмотрела на Хромова.
- Хромов, ты брутальный тип! - объявила Лиля. Хромов шутовски поклонился, в глазах его мелькнуло удовольствие. Аржаков держался с холодным достоинством.
Анночка сказала, что опаздывает на тренировку, и убежала. Хромов с Лилей затеяли концептуальный спор на тему, что круче - быть знаменитым учёным или мультимиллионером. Хромов стоял за учёных.
- Мультимиллиардер выпьет мартини и скажет, 'А подайте мне вон ту звезду', и тысячи учёных начнут доставать ему звезду - сказала Лиля.
- Если перебить всех мультимиллиардеров, ничего не изменится, а если учёных, то звезды некому доставать будет - ответил Хромов.
- Зато у мультимиллиардеров столько женщин, сколько они захотят - сказала Лиля.
- К тому времени, как они становятся мультимиллиардерами, они уже ничего не хотят - хмыкнул Хромов. Имярек рассмеялся.
- У меня лекция - сказал Хромов и ушёл на второй этаж. Он помахал с балкона рукой, прежде чем скрыться в аудитории. Вскорости ушёл и Аржаков. Остались Имярек с Лилей.
Лиля была случайным человеком в этом 'клубе'. Она появлялась сама и уходила всегда без провожатых. Уж не знаю почему, но они никак не хотели принимать её в свои ряды. Не вспомнить случая, чтобы кто-то из них поинтересовался, где она и придёт ли вообще, если её почему-то не было. Появлялась она редко и вносила в атмосферу тот самый цветочный аромат, о котором уже упоминалось. У неё были полные губы, полные груди и привычка приобнимать собеседника за руку, касаясь этими самыми грудями плеча. Имярека этот момент волновал необыкновенно. Он вовсе терял дар речи, краснел, вообще чувствовал себя крайне стеснительно и старался поскорей высвободить локоть из её объятий. Почему-то для этого чувственного маневра Лиля чаще других выбирала именно Имярека, может быть, как раз из-за этой его застенчивости. Тем не менее, и он не вспоминал про Лилю, если её не было рядом. Может быть, она была слишком неумна для них всех, может быть слишком женственна...
Оставшись с ней наедине, Имярек испугался, что она вновь ухватит его за локоть и, может быть излишне резко, объявил, что ему тоже пора. Лиля обиделась и ушла, медленно раскачивая бёдрами. Имярек полюбовался уходящей Лилей и отправился в противоположном направлении.
Он поднялся на второй этаж и заглянул в аудиторию, в которой сидел Хромов. Длинный ряды лекционных парт поднимались один над другим, словно в амфитеатре. Читал Осталовский - спортивного вида сорокалетний мужчина с залысинами и привычкой не заостряться на доказательствах. Когда-то Хромов специально показал Имяреку этого местного оригинала - рассказал о нем какую-то байку... В общем, Имярек запомнил Осталовского. Осталовский у Хромова был научным руководителем.
Хромов сидел в предпоследнем ряду, чуть сутулясь и как-то по-особенному скособочившись и Имярек сразу решил, что тот сидит, закинув на колено ступню другой ноги. Вид у него был независимый и скучающий. Имярек подумал, что именно вот к этой независимости и тянутся люди. Он тихо прикрыл за собой дверь, поднялся к Хромову и уселся рядом. Хромов действительно сидел нога на ногу. Имярек попросил у него лист бумаги и ручку и принялся рисовать чёрточки. Получилась кошачья морда. Он показал её Хромову и Хромов пару минут с интересом рассматривал рисунок после чего открыл тетрадь и показал свой.
Чёрточки пересекали лист во всех направлениях. Кое-где они лежали редко, кое-где сливались в жирные синие полосы, а где-то можно было заметить даже сквозные потёртости на бумаге. В центре листка среди всего это хаоса угадывалась разухабистая кошачья морда с порванным ухом и подбитым глазом. Посреди синяка как раз и наметилась одна из дырок. Имярек рассмеялся.
- Все-таки мы с тобой близнецы - сказал он.
- Фигня война. Я бы Лилю трахнул - возразил Хромов, имея в виду, что Имярек этого до сих пор не сделал. Они поспорили, кто бы трахнул Лилю, а кто бы ни в коем случае. Получилось, что всякий бы, только почему-то никто ещё не отважился. Затем перешли к более высоким материям.
- Сначала нужно купить квартиру - сказал Имярек - нужно хорошо устроиться, зарабатывать... вообще бизнесом заниматься.
Хромов на это промолчал. В то время никто из них не работал. Все их друзья учились, разве что, кроме самого Имярека. А тот и вовсе бездельничал, праздно проводя время то в университете, то на набережной, то, как сегодня, на Хромовских лекциях.
- Отсюда с очевидностью вытекает... Кстати, кто-нибудь может объяснить, что отсюда вытекает, и в чем очевидность? - повысил вдруг голос Осталовский и орлиным взором обозрел аудиторию. В аудитории стоял равнодушный гул житейских переговоров. Осталовский подождал секунд пять и назначил крайнего.
- Хромов, объясни народу, откуда очевидность - сказал он.
Хромов вышел к кафедре и объяснил. Объяснил, хотя не делал никаких записей и, казалось, вообще не интересовался предметом. И Имярека почувствовал, как в груди разливается тёплое чувство тщеславия, оттого, что он водить дружбу с таким человеком.
На место Хромов вернулся с потемневшим лицом, как это бывало с ним иногда, и минут пять сидел молча, затем вдруг бросил.
- Никогда ты бизнесом заниматься не будешь. И зарабатывать прилично тоже не будешь.
- Сам то ты будешь? - обиделся Имярек.
- Бизнесменом, нет - отрезал Хромов.
Прозвенел звонок и народ хлынул к выходу из аудитории. Они тоже потянулись к дверям. Имярек был обижен, Хромов всё ещё пребывал в мрачном настроении. Больше всего Имярека задело вопиющая несправедливость слов Хромова. Точно также Хромов мог бы ни с того, ни с сего обозвать его каким-нибудь бранным словом. Не будь они самыми близкими друзьями, Имярек бы просто рассмеялся ему в лицо.
Близнецами их назвала Анночка. Один раз, под настроение, она что-то такое сказала. Они обсуждали газетную статью (тогда модно было обсуждать газетные статьи - 'Перестройка!', 'Гласность', 'Московский комсомолец' выходит миллионными тиражами). Рассказывалось про то, как одна из городских типографий сменила хозяев - была ведомственная, стала частная. В общем-то, банальная история - новый хозяин уволил старых работников или урезал им зарплату так, что они сами уволились; набрал молодых, как тогда принято было говорить, 'креативных'. Анночка чуть ли не со слезами возмущения поведала всё это, на что Хромов не моргнув глазом выдал.
- Ну и что?
- Как, что? Разве это справедливо?!
- Это целесообразно. Молодые более эффективны, вот и всё. Всё очень просто.
Анночка аж задохнулась от этих слов и вопросительно посмотрела на Имярека.
- Ну не держать же старых бездельников, когда вокруг так много молодых и трудолюбивых - развёл тот руками.
- Загнанных лошадей пристреливают! - пустил Хромов последнюю парфянскую стрелу. Было видно, что ему это всё доставляет удовольствие.
Аржаков, который тоже присутствовал при разговоре, дипломатично помалкивал.
Вот тут Анночка и высказалась в том духе, что Имярек с Хромовым близнецы братья, только Хромов худой, а Имярек толстый и нет у них ни совести, ни сострадания. Хромов рассмеялся во всё горло, как только он умел - зло, беззастенчиво, переламываясь пополам так, что кажется - сейчас упадёт. Анночка погрозила ему кулаком и ослепительно улыбнулась.
На том бы всё и закончилось, если бы пару дней спустя близнецами их не назвал Аржаков, затем снова... Короче, прозвище прижилось... Что-то ведь в этом действительно было...
Имярек вспомнил эту историю пока они с Хромовым шли по университетскому балкону.
- Если ты из-за Лили злишься, то зря - сказал он, немного подумав - я не виноват, что она ко мне клеится.
Хромов на это пожал плечами и одновременно подобрался всем телом, голова его ушла в плечи и шагать по балкону он стал твёрже. Имярек решил, что попал в яблочко. Ещё он решил,что зря приплёл сюда Лилю - когда Хромов начинал так вот твёрдо вышагивать, верный признак - он оскорблён до глубины души.
Вообще оскорбить Хромова - было плёвое дело. Говоря его же словами (вернее цитатой в его устах) 'Обидеть художника может каждый'. Помню, как он неделю дулся на Аржакова, за то, что тот сказал где-то, что Хромов пьёт тот-же портвейн, что и все Красноярские бичи. Хромов тогда тоже начал чеканить шаг сверху вниз, засунув руки в карманы и втянув голову в плечи. Затем он схватил Аржакова за грудки и потащил на железнодорожный вокзал, показывать на практике, что (опять же его слова) 'всякий уважающий себя бич ни за что не опустится до портвейна, если есть денатурат'. Удивительно, как такая обидчивость соседствовала у него с силой характера. Закончилось всё мирно и эту историю теперь можно услышать по всему университету. Это 'клуб' вообще, а Хромов в особенности, были в университете притчей во языцех.
Пока они спускались по лестнице, Имярек крепко задумался - хотел ли он все-таки обидеть Хромова или нет. Суть сомнений была в том, что Имярек не мог не знать, что Хромова оскорбят его слова. Дескать 'Идеал твой мне и на хрен не нужен! Хотя сам клеится...' Ведь так оно прозвучало? Или все-таки нет...
Из раздумий его вывел мощный хлопок поперёк спины.
- Ладно, не дрейфь! - сказал Хрoмов, с видимым удовольствием рассматривая недоумевающую физиономию Имярека. От Хлопка тот чуть не скатился по ступенькам, по крайней мере, сбежал вниз быстрее, чем ему бы хотелось.
- Я бы тоже тебе Анночку не отдал - сказал Хромов, и отчего-то теперь обиделся Имярек.
- Нужна она мне!
К слову, Имярек был уверен, что Анночка Хромову не нужна ни в каком виде. Что касается самого Имярека, то он действительно смотрел на Анночку особенным взглядом...
- Зачем? - медленно спросил Хромов и Имярек со страхом уже второй раз за день (исключительный случай) увидел, как у того помертвели глаза
- Затем, - ответил Хромов сам себе - что ты потому и не станешь бизнесменом, что богатыми не становятся, размазывая свои интеллигентские сопли по университетскому полу.
- Ну, знаешь!... - воскликнул Имярек. Грубость повторенная дважды превратилась в оскорбление и он теперь ради сохранения собственного достоинства должен был что-то ответить.
- Тогда у тебя тоже мало шансов разбогатеть - сказал он.
Имяреку захотелось поругаться по настоящему, но поругаться не получилось. Злость, которая без сомнения проступила в его лице Хромова рассмешила и он принялся хохотать, хватаясь одной рукой за перила, а другой тыча Имяреку прямо в лицо. Когда он отсмеялся, ругаться с ним стало решительно невозможно. Друзья повели какую-то отвлечённую беседу, в процессе которой дошли до остановки и сели в автобус. Через двадцать минут Имярек обнаружил, что они едут к Хромову на квартиру.
--- 3 ---
- Ты думаешь, их сделал богатыми интеллект? - говорил Хромов - Нечего подобного. Много ли среди богатых, докторов наук?
- Березовский - возразил Имярек.
- Ага! А ещё... - и Хромов назвал несколько известных тогда в Красноярске бандитов, которые, будучи 'солидными предпринимателями', своим существованием действительно опровергали всякую мысль о связи успеха и образования.
- Это случайность Вряд ли они сумеют удержать наворованное - без особой убеждённости ответил Имярек.
- Не наворованное, а отобранное - поправил его Хромов - 'Настоящий джентльмен никогда не опустится до кражи', на которой его ещё и за руку могут поймать. 'Он придёт и возьмёт то, что ему принадлежит по праву' - у Хромова неуловимо менялся тембр голоса, когда он вставлял в свои монологи цитаты.
- Отбирать тоже нужно грамотно - сказал Имярек.
- Безусловно 'Уголовный кодекс нужно чтить' - согласился с ним Хромов.
Когда Хромов начинал напропалую говорить цитатами, Имярек всегда злился, он и сам не знал почему. И сейчас разозлился, никак не мог понять куда тот клонит. Ясно было лишь, что Хромов всё ещё обижен и нарочно доказывает Имяреку то, с чем он никак не могу согласиться. Беда только, что возразить ему Имярек ничего не мог. Всё, что было слышно и что читали тогда в газетах, подтверждало правоту именно Хромова. Самые частые гости на газетных страницах и телеэкранах - рэкетиры. Ведь, если отбросить лишнее, Хрoмов говорил, что как раз эти самые рэкетирам и принадлежит будущее, а не им, рафинированным, умным, начитанным, образованным... ну и так далее.
- Гопники это быдло - сказал Имярек единственное, что пришло ему в голову.
- Узнаю голос Анночки - среагировал Хромов.
- Ты не согласен, что ли? - удивился Имярек.
- Анночку я тебе всё равно не отдам. И сам не возьму и тебе не отдам - непоследовательно перескочил Хромов.
- Не больно то и нужно - собравшись с духом, соврал Имярек. Они замолчали. Автобус через силу поднимался в гору. Со всех сторон толкались люди, было душно и тесно. Имярек думал, что Хромов все-таки бывает порядочной скотиной.
- Много ли ты знаешь праведных людей, которые добились чего-то в жизни? - спросил Хромов, помолчав.
- Высоцкий, Волкогонов, ...
- Высоцкий! - расхохотался Хромов - Алкоголик и наркоман Высоцкий! 'Быть не может, не может - наш артист не богат' - процитировал он - Это потому он пил, как проклятый и ездил не иначе, как на Мерседесе?
- Замолчи, ладно - обозлился Имярек за Высоцкого. чем вызвал у Хромова ещё один, второй за сегодня, приступ хохота. Люди, казалось, не замечали их - давили по-прежнему.
Отсмеявшись, Хромов заверил, что вовсе не собирался никого обижать. Имярек же подумал, что Хромов и так уже сказал за сегодня слишком много слов. Обычно он ограничивался короткими неожиданными фразами, проникающими в самое существо дела. 'Крепко же она его зацепила' - подумал Имярек про Лилю.
- Джоплин, Хендрикс, твой любимый Высоцкий, 'Секс Пистолс' в полном составе... Все они добились невиданного успеха, сказочно разбогатели и все они плохо кончили - продолжал нести своё Хромов - Думаешь, кому-то из них пришло бы в голову уступить тебе Анночку?
- Ты что, хочешь добиться невиданного успеха? - съязвил Имярек.
- Да! Почему бы и нет? А ещё я хочу сказочно разбогатеть.
Имярек тоже хотел сказочно разбогатеть. Он вообще не понимал, что так беспокоит Хромова в этом деле? Уж в чём в чём, а в том, что все они рано или поздно разбогатеем, сомнений не было. Это укладывалось в мифологию того времени, согласно которой рынок и конкуренция мигом раздадут каждой сестре по серьге - то есть умным и предприимчивым всё, остальным ничего.
В этот момент автобус вскарабкался, наконец, в гору и они заторопились к выходу.
- Иногда мне кажется, что я пешком бы быстрее поднялся - проворчал Хромов. Имярек с ним согласился.
От остановки до самого подъезда они шли молча. Имярек думал, что в чем-то Хромов безусловно прав. Отчего-то поэты действительно долго не живут, что наши, что американские. Сформулировав в голове эту школьную сентенцию, он тут же задумался о тех стихоплётах, которые в университете были в изобилие, и каждый второй из которых был с ними знаком. Он вдруг ярко представил Андрюшу с его гитарой, сидящим на ступеньках актового зала, и ему даже привиделось клубящееся за плечами Андрюши мутное облако. Боже, что за муть он иногда пел! Имяреку сделалось грустно.
- А что такое поэт, как ты думаешь? Вот Андрюша, он поэт или нет? - спросил Имярек.
- Андрюша институтка - бросил Хромов - Ему не хватает самоотречения.
- И в чем оно должно выражаться, самоотречение?
- Андрюша любит покушать, любит, чтобы его любили, у него есть деньги, крыша над головой, в будущем маячит карьера психолога. Чтобы иметь это всё, да ещё и поэтом оставаться - такого не бывает.
- А стихи?
- И стихи у него такие же сытые, как и он сам - отрезал Хромов - В стихах должна быть страсть, а не самолюбование. А вот как ты думаешь, слабо Андрюше душу продать, за то, что он напишет гениальную поэму?