Звенит капель и осень отступает,
всё не начнётся настоящая зима,
и стариков тоска не отпускает
по незаполненным картошкой закромам.

Им кажется, что время не течёт
и, если даже вдруг мороз зарядит,
то, пусть не сын, так дочка подойдёт
и перед зеркалом старуху принарядит.

Оденет блузку с крупными цветами
и шерстяную юбку с пояском
и поведёт окольными путями
или на рынок, иль в казённый дом...

Ругается старуха, и старик ворчит,
и телевизор им, словно суфлёр, вторит,
и разговор всё об одном и том,
что не забиты закрома добром.

Звенит капель и телевизор бредит
и дочка превращается в старуху.
Старик отвёрткой в утюге шурупы вертит
пока ещё ему хватает духу.

В розетку провод штепсельный втыкает
и моментально пробки выбивает.
И вот, по коридору, словно по канату,
старик бредёт по полутьме проклятой.

И кажется ему, что время не течёт
и если даже вдруг мороз зарядит,
то коль не дочка, значит сын придёт
и технику коварную наладит.

И вместе они выйдут на простор,
чтоб прокатиться по мужицки с ветерком.
И сын закажет им таксомотор
то ли на свадьбу, толь в казённый дом...

Звенит капель и ветер южный дует.
Старик играет, как басист, на проводах.
Старуха перед зеркалом танцует.
Седеет сын. Дочь в старческих слезах

то шерстяную юбку примеряет,
то блузку с безразмерными цветами.
Старик впотьмах квартиру измеряет
нетвёрдыми шипящими шагами.

Бубнит бесперерывно телевизор
и закрома забиты под завязку...