Дил Анна : другие произведения.

Мяу, или Береги хвост смолоду! (общий файл)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кошачья жизнь - это не всегда заботливые хозяева, полная миска вкусной еды и блаженная дремота на солнышке. Бывает и как у меня: холод заброшенных домов, не в меру резвые мыши и "бег на скорость" с охотниками за нечистью... А тут еще (будто мало было проблем!) угораздило меня увязаться за рыжим пройдохой, случайно забредшим в мое очередное укрытие. Вот тогда-то и началась потеха, да такая, что все прежние трудности показались легкой разминкой... Но в кошачьем словаре нет слова "отступление". Придется взять себя в лапы и показать всем, что у кошек есть еще и острые когти!
  
Глава 1
  
  Наступала ночь. Дневной зной постепенно сменялся приятной прохладой, шум и людское многоголосье - тихими шорохами, множество резких, бьющих наотмашь запахов - ароматами ночи. Немногочисленными, и оттого - яркими и сильными. Пьянящими.
  Я люблю ночь. Это - мое время.
  Я сладко потянулась, с удовольствием разминая затекшие мышцы, чувствуя, как меня захватывает знакомый азарт, как от нетерпения легонько покалывает подушечки пальцев. Так всегда бывает перед охотой. Я знала, что сегодня удача будет на моей стороне. Этой ночью моей жертве от меня не ускользнуть.
  Неслышно ступая, я шла по ночным переулкам, придерживаясь стен и благоразумно избегая ярко освещенных мест. Я не кралась, нет. Но лишняя осторожность никогда не помешает, верно? Тем более в таком деле, как мое...
  Я шла, и с каждым шагом во мне росла уверенность в удаче предстоящего мероприятия. Видит Двуликая, сегодня у меня будет ужин!
  Днем прошел дождь, и сейчас небо все еще закрывали рваные тучи, но луна все же нет-нет да пробивалась сквозь них, осторожно поглаживая землю робкими холодными лучами. Луна... Она была зеленовато-желтой, как незрелый лимон, - на дворе стоял месяц златень, старший из трех осенних братьев, окрашивающих ночное светило каждый в свой цвет.
  Снова златень... В ту ночь луна была такой же... Думала ли я, что смогу столько продержаться?..
  Задумавшись, я не заметила, как наступила на острый камень, и зашипела от боли. Полуночный пес, никак не могу избавиться от этой человеческой привычки - глазеть на небо, когда надо бы внимательно смотреть под ноги!
  Отогнать дурные мысли удалось лишь невероятным усилием воли. Нет, так дело не пойдет! Этак и намеченную жертву упустить недолго! Охота так охота! Философствовать потом будем! А сейчас сосредоточься, дорогуша!
  Ее жилище я выследила еще накануне, и теперь целеустремленно топала к нему, стараясь больше не отвлекаться по сторонам. И чуть не поплатилась за это: буквально в шаге от меня из переулка выскочила толпа людей с факелами - нечленораздельно что-то вопящая и грохочущая сапогами по мостовой орава. Я в последний момент успела шарахнуться в проулок и вжаться в стену ближайшего дома, отчаянно жалея, что не умею маскироваться под каменную кладку.
  Но луна была милостива ко мне в этот вечер - толпа промчалась мимо, даже не заподозрив моего присутствия. Кажется, люди гнали кого-то из своих сородичей. Они всегда кого-то гонят...
  Я облегченно перевела дух, выждала еще несколько минут для верности и продолжила свой путь еще более осторожно, чем прежде. Проблемы с людьми мне ни к чему.
  Вот, наконец, и заветный дом. Я залегла в кустах напротив, будто созданных для засады, и принялась ждать. Что-что, а уж это я умела.
  Чутье подсказывало мне, что намеченная жертва уже рядом, еще немного - и я увижу ее.
  Интуиция, не раз меня выручавшая, не подвела и сегодня.
  Она появилась в десятке шагов от меня, и только луна, молчаливо взиравшая с небес, знает, каких усилий мне стоило оставаться на месте, не выдав своего присутствия ни единым движением. Впрочем, луна в этот вечер, видимо, твердо решила стать моей пособницей. Не прошло и минуты, как она вновь скрылась за облаками.
  Жертва чувствовала опасность, но не могла найти ее источник. Она была сильна и здорова, но молода и неопытна, жизнь еще не научила ее бояться, доверяя не органам чувств, а своему чутью. И, если мне повезет, уже не научит.
  Нервно озираясь, она пересекла мостовую. Я напряглась, не отрывая от нее взгляда. Вот сейчас, еще немного... Ближе, ближе... Ну же, подойди еще на шаг!..
  Есть!
  Я подобралась перед прыжком и единым стремительным движением метнулась вперед.
  Она увидела меня в последнюю долю секунды, ринулась в сторону, туда, где был ее дом, ее укрытие, - но тщетно. Я была ближе и тоже не собиралась стоять столбом.
  Это была отчаянная схватка - не на жизнь, а на смерть. Несчастная защищалась так яростно, что на какой-то миг я почувствовала что-то, похожее на уважение. Прости меня, моя противница. Ты ни в чем не виновата, и, будь моя воля, я бы отпустила тебя. Но жизнь есть жизнь. Если сегодня ты уйдешь отсюда живой, то завтра у меня останется еще одним шансом выжить меньше. А я хочу жить. Очень хочу.
  Впрочем, эти философские размышления нисколько не мешали мне изловить жертву, собравшуюся было удрать, одолеть ее и слегка придушить, чтобы не дергалась и больше не причиняла мне помех. Тело действовало само, почти без участия разума. Мудрый организм сам знал, когда и что ему следует делать.
  Через минуту все было кончено. А еще через две я довольно жмурилась, чувствуя в животе приятную тяжесть.
  Из-за облаков вновь выглянула луна, словно подмигивая. Я послала ей благодарный взгляд. Никогда не следует пренебрегать помощью высших сил и оставлять ее без благодарности - трудно предугадать заранее, когда эта помощь понадобится вновь.
  Я не могла видеть себя со стороны, но была уверена, что выглядела в этот момент очень и очень довольной жизнью. Так, как только может быть довольна кошка, только что поймавшая и съевшая крысу.
  
  Возвращалась домой я в самый глухой час - предрассветный. Люди, даже самые отъявленные гуляки, попрятались по домам, не рискуя показаться на улице в час владычества темных сил. Представители прочих рас тем более проявляли благоразумие и осторожность - Береженьск, конечно, большой город, современный и прогрессивный во всех отношениях, но он находится на территории человеческого государства, а люди не особенно-то жалуют тех, кто на них не похож. После того как нескольких эльфов, пойманных ночью, повесили как пособников злых сил, у нелюдей пропала охота гулять по ночам. Собственная шкура оказалась дороже романтики звездных ночей. И, между нами говоря, я их отлично понимала.
  
  Укрытием мне служил старый заброшенный дом - вернее, его подвал. Я облюбовала его месяц назад, когда решила, что в этом городе можно остаться ненадолго, не рискуя здесь же и упокоиться вечным сном. Места обитания я меняла регулярно - это позволяло избежать травли недалеких людишек, принимающих меня то за оборотня, то за порождение злых сил (почему-то таковые находились всегда и везде, даром что шерсть у меня не черная, а белая с серыми пятнами). И именно такие старые дома, давно пустующие и уже непригодные для человеческого проживания, неизменно служили мне надежным убежищем и прекрасной защитой.
  Не знаю, кто раньше жил в этом доме - может быть, богатей, раскошелившийся на хорошего мага, а может, и сам маг, - да только я бы на месте нынешних чародеев поостереглась колдовать поблизости с моим убежищем. Магический фон там зашкаливал так, что у меня в первые дни шерсть на загривке дыбом вставала. Зато здесь было безопасно. Любые заклинания (в том числе заклятия-шпионы) рядом с "нехорошим домом" искажались до неузнаваемости, а в качестве приятного дополнения у особняка имелась еще одна особенность - в радиусе трех сотен шагов от него даже лучшие ищейки городской стражи теряли след. Похоже, бывший владелец этого дома в придачу ко всем своим достоинствам имел еще и крупные проблемы с законом...
  Казалось бы - не дом, а идеальное прибежище для всяческих криминальных элементов! Прячься не хочу! Думаете, они воспользовались этой прекрасной возможностью? Как бы не так! Воры, убийцы и прочие преступники всех мастей, даже улепетывая от стражи, старательно обходили благословенный проулок стороной. Складывалось впечатление, что они предпочитали сдаться на милость закона, нежели прибегнуть к необъяснимой помощи этих мест. Впрочем, мне это было только на руку... вернее, на лапу.
  Я привычно прокралась по ночным переулкам, протиснулась в заросший бурьяном и крапивой сад сквозь погнутые прутья ограды, пробралась к дому одной мне известными тропами в зарослях, подпрыгнув, скользнула в окно с давным-давно выбитыми стеклами. Не знаю почему, но с самого первого дня я проникала в дом именно таким способом. Гостеприимно приоткрытая дверь в качестве входа мне упорно не нравилась, а я привыкла доверять своей интуиции - она не раз спасала мою драгоценную шкурку. Впрочем, об этом я, кажется, уже говорила.
  В доме царило привычное запустение. Сквозь разбитые окна задувал по-осеннему холодный ветер, холл первого этажа и лестница на второй были усыпаны слоем жухлой листвы и сора, нанесенного тем же ветром за годы заброшенности. Стены кое-где еще хранили следы былой побелки, но облупились до безобразия, да вдобавок то там, то здесь покрылись роскошной плесенью - кто-кто, а грибок в этом доме чувствовал себя привольно. Некогда крепкие деревянные половицы прогнили и грозили вот-вот рухнуть, увлекая меня за собой в подвал. Если бы я весила чуть больше и не была твердо уверена в своей способности хорошо приземляться - ни за что не рискнула бы вернуться сюда по доброй воле.
  Я не любила разглядывать этот дом - ни изнутри, ни снаружи. Он вызывал во мне жалость и щемящую грусть. Порой он казался потерянным ребенком: раньше его все любили, заботились о нем, холили и лелеяли, но что-то случилось - и дом остался один, брошенный и никому не нужный. Его хотелось приласкать, отремонтировать и обжить заново, но все, что я могла, - лишь благодарно мурлыкнуть за предоставленное убежище.
  Я не стала задерживаться и в этот раз. Привычно прошмыгнув через просторный холл, я миновала еще две комнаты и сбежала по ступенькам в распахнутую пасть подвала.
  Но что это?
  Я остановилась на середине лестницы и настороженно принюхалась. Шерсть на загривке вздыбилась сама собой, из горла вырвалось угрожающее шипение. Запах! Чужой запах!
  В подвале, моем чудесном уютном подвальчике пахло... Человеком?! Я остановилась, не в силах двинуться. Меня потряс сам факт: за месяц, что я прожила в заброшенном доме, в него не рискнул сунуться ни один двуногий. И вот теперь...
  "Спокойно, - приказала я себе, подавив зарождающуюся панику. - Сначала нужно осмотреться, а уж потом - делать выводы". Я осторожно приблизилась к углу и выглянула со всеми предосторожностями, приготовившись в случае чего нырнуть обратно, под защиту почти родных стен.
  Хвала Двуликой, чтобы оценить обстановку, мне не нужен был источник света. Вот оно, преимущество ночного зрения!
  Пришелец сидел на корточках, прислонившись к дальней стене. Голова его была опущена, руки безвольно свешивались с колен. Спит? Этот наглец пробрался в мое жилище - и уснул?!
  Сдерживать клокочущее в груди негодование и дольше я не смогла.
  Незнакомец поднял голову, прислушиваясь. Нет, сна в его глазах, блеснувших в темноте, не было и в помине. Ну что ж, тем лучше! Нет ничего хуже, чем нападать на сонного человека, - ни тебе игры, ни забавы. Скучно!
  Я была сыта и на редкость благодушно настроена, мне хотелось играть и веселиться. И я, немного поразмыслив, вышла из-за угла - нарочито медленно, так, чтобы незнакомец успел разглядеть меня во всей красе и проникнуться моим величием. А что? Женщина я или кто? Имею полное право немного пококетничать!
  Судя по лицу незнакомца, в темноте он тоже видел неплохо и мою красу оценил в полной мере. Но, как ни странно, не завопил при этом от ужаса, не сделал попытки ни напасть, ни убежать - только встал, продолжая разглядывать меня со спокойным интересом.
  Значит, умеет себя контролировать. Это хорошо.
  Или просто не испугался ни капельки? Это плохо.
  Мы стояли в разных углах подвала и смотрели друг на друга: я - настороженно, незнакомец - изучающе. Со стороны, наверное, могло показаться, что мы выжидаем, у кого быстрее сдадут нервы.
  Пришелец первым нарушил молчание.
  - Киса-киса-киса, - ласково проворковал он, делая шаг в мою сторону.
  Я в свою очередь попятилась и угрожающе зашипела. Улегшаяся было шерсть на загривке снова встопорщилась, верхняя губа приподнялась, обнажая клыки. Превосходные, белые, острые, словно выточенные из мрамора. Они - моя гордость. Зубы у меня и прежде были неплохие...
  Незнакомец понял меня правильно и остановился. Медленно протянул вперед руки раскрытыми ладонями вверх.
  - Видишь? У меня ничего нет. Не бойся!
  Ага, как же! Так я тебе и поверила! В руках-то у тебя, может, и нет ничего, зато карманчики на куртке подозрительно топорщатся. Я ослаблю бдительность, а ты мне - веревку на шею. Знаем мы таких, обжигались...
  - Большая киса, хорошая киса, - ворковал меж тем незнакомец, не спуская с меня глаз.
  Я с удивлением отметила, что в его голосе совсем нет страха. Мне даже стало немного обидно. Можно подумать, ему каждый день встречаются домашние кошки размером с экзотического дикого зверя л'еопардиуса!
  Незнакомец продолжал стоять, не делая больше попыток приблизиться. Если бы он собирался меня поймать или убить, он мог бы уже тысячу раз это сделать, не тратя времени на разговоры. Какого бы высокого мнения о своих способностях я ни была, приходилось признать: против веревки или меча мои шансы ничтожно малы. Когти и клыки (которые, между прочим, в самый разгар боя могут сломаться и немилосердно заболеть) - не лучшее оружие против мертвой стали.
  Поразмыслив над этим и немного остыв, я решила: пусть живет! Нападать первой было глупо и небезопасно. Кроме того, прислушавшись к своим ощущениям, я поняла, что не чувствую в незнакомце ни агрессии, ни угрозы - а уж такие-то вещи я худо-бедно научилась распознавать в людях! Может, и впрямь позволить ему остаться? Раз уж он забрел в мое убежище, значит, его дела и впрямь плохи...
  - Не бойся, малышка, - негромко проговорил из темноты пришелец, будто прочитав мои мысли. Про себя я окрестила его Хорьком - такой же гибкий, ловкий (это чувствовалось в каждом движении), наверняка хитрый и... хищный. Не агрессивный - просто по своей природе далеко не травоядный. - Я не обременю тебя своим присутствием. Только переночую - и уйду. Мне нужно всего лишь прибежище на ночь. Ты ведь не прогонишь уставшего путника, гонимого судьбой, правда, красавица?
  "Собаки городской стражи тебя гнали, а не судьба, враль несчастный!" - хмуро подумала я. Ишь ты, уставший путник! Небось срезал у кого-нибудь кошелек с пояса да чуть не попался с поличным, вот и пустился наутек. И не отпугнула же его дурная слава моего прекрасного, уютного домика... Или сумма в кошелке была так велика, что стоило рискнуть? Или его преступление много хуже украденных денег?
  Так или иначе, прогонять Хорька я не стала. Но, решив для себя этот вопрос, задумалась над другим: как он узнал, что я - кошка, а не кот? Не по глазам же прочитал! Увы, спросить об этом прямо я не могла, а читать мысли никогда не умела. За неимением лучшего, пришлось отогнать любопытство мною же самой придуманными объяснениями.
  Незнакомец, убедившись, что я сменила гнев на милость, уселся на прежнее место, прикрыв глаза. Я же устроилась так, чтобы видеть весь подвал, а главное - Хорька. И бдительно не смыкала глаз, пока не убедилась, что незваный гость уснул крепким здоровым сном и намеревается проспать до самого утра.
  
  Разбудило меня непривычное тепло под боком. Несколько секунд я лежала, на всякий случай не шевелясь и пытаясь сообразить, что происходит. Зато когда до меня дошло...
  Нет, ну каков нахал! Стоило позволить ему переночевать в моем подвале, как он уже пристроиться поближе норовит!
  Я брезгливо отодвинулась от наглеца, собираясь досмотреть сны, не делясь ими с незнакомцем. Увы - тот придвинулся снова, как приклеенный. Пришлось встать и отойти на пару шагов дальше. Хорек недовольно завертелся, но, хвала Двуликой, остался на месте.
  Можно было спать дальше - но не тут-то было! Испуганный резкими движениями, сон сбежал от меня и не торопился возвращаться. Раздосадованная, от нечего делать я принялась разглядывать ночного гостя - благо сквозь отдушины под потолком в подвал проникало достаточно света.
  Первое, что бросалось в глаза при взгляде на незнакомца, - его волосы. Они были не просто рыжими, даже не огненно-рыжими - они были словно воплощенное живое пламя. Казалось, дотронься до выбившейся из хвоста прядки - и обожжешься.
  Незнакомец был молод (лет двадцати пяти, не больше), довольно высок и худощав - я невольно предположила, что его недокармливали в детстве. А может быть, он недавно перенес тяжелую болезнь? В пользу последней версии говорила и аристократическая бледность его кожи - а ведь прошедшее лето было жарким и солнечным, мог бы и подзагореть! Впрочем, возможно, болезни были тут ни при чем - у многих рыжеволосых людей светлая кожа, что тут удивительного?
  Кстати, я не зря назвала его бледность аристократической - вкупе с правильными чертами лица (я бы даже сказала - чересчур правильными) она делала рыжика похожим на мраморную статую. Я невольно поежилась. Если бы не пламенеющие волосы, при одном взгляде на него можно было бы замерзнуть.
  В отличие от лица моего ночного гостя, его одежда была не столь примечательной. Кожаная куртка явно знавала лучшие времена, как и штаны, подпоясанные широким ремнем. Вероятно, когда-то они выглядели вполне прилично, но с тех пор утекло немало воды, и теперь под слоем пыли не угадывался даже изначальный цвет одежды.
  Немного странно на этом фоне выглядела белоснежная сорочка, выглядывающая из-под куртки. Мне невольно вспомнился знакомый дворянин, утверждавший, что главное в мужчине - чистая рубашка (наверное, именно по этой причине он никогда не опускался до заботы о чистоте, например, носков). "Аристократ, как есть аристократ!" - умилилась я.
  Рыжик спал, свернувшись калачиком, - то ли замерз, то ли инстинктивно старался занимать как можно меньше места на чужой территории. Голову он пристроил на сумку - столь тощую, что назвать ее походной не поворачивался язык.
  А вот сапоги Хорек зачем-то снял и аккуратно поставил рядом. Носков в его гардеробе то ли не водилось, то ли они остались в сапогах. Это он зря-а-а... Не учел он, что спать придется рядом с кошкой...
  Я несколько раз прошлась мимо сладко спящего незнакомца, тщетно пытаясь отвлечься. Его босые ноги с трогательно поджатыми пальцами притягивали мой взгляд, как магнитом.
  По моим ощущениям, было уже далеко за полдень, однако Хорек продолжал дрыхнуть, как ни в чем не бывало, богатырским сном - а ведь просился только переночевать! Ну, нет, так не пойдет, решила я, окончательно заскучав. Разве так поступают приличные гости? Раз уж заявился в мое жилище, да еще и без спросу, - пусть теперь платит за постой развлечением!
  Успокаивая себя этими соображениями, я подкралась к Хорьку и, воровато оглядываясь, легонько тронула его босую ногу лапой. Эффекта не последовало, и я выпустила когти - самую малость. Незнакомец недовольно дрыгнул ногой и продолжал спать дальше. Это меня лишь раззадорило.
  При следующем прикосновении когти были выпущены уже больше. Пожалуй, даже чересчур - иначе с чего бы ему так орать и подскакивать, словно ему на ноги кипятком плеснули?..
  Сообразив, что происходит и где он, собственно, находится, Хорек слегка успокоился, но все же высказал свое отношение к моему способу побудки столь емко и красочно - я аж заслушалась. Кара, которую мне сулили его речи, была поистине ужасна, и я предпочла сделать вид, будто в гораздо большей степени занята собственными конечностями. Хорек с некоторым недоверием смерил взглядом яростно вылизывающуюся меня, но ругаться перестал - и на том спасибо.
  Вообще-то, если быть честной, при свете дня сходство рыжего с хорьком уже не казалось столь очевидным. Но я предпочла счесть сию метаморфозу оптическим обманом и упорно продолжала про себя звать рыжего Хорьком, и никак иначе. А что еще прикажете делать? Должна же я была как-то его для себя обозначить? Не двуногим же, в самом деле...
  - Что, заскучала? - поинтересовался парень, обретя наконец способность изъясняться приличным человеческим языком.
  А глаза у него серые, машинально отметила я. И теплые. Как... как летнее небо в дождь, когда сквозь прорехи в хмурых тучах нет-нет да проглянет озорной солнечный лучик. Странно, я отчего-то полагала, что глаза у него окажутся зелеными. И нахальными.
  - Хорошо у тебя тут, - как ни в чем не бывало, позевывая, признался рыжий. - Я спал без задних ног! - он немного помолчал и вдруг посетовал вполголоса: - До чего я дошел, беседую с кошками!
  Хм, сказать ему, что я - не совсем обычная кошка? Эх, если бы я только могла говорить...
  - А так хочется поговорить хоть с кем-нибудь ... Так что не обижайся на меня, красавица, ладно? Я тут еще немного воздух посотрясаю... Да! Кстати! Я ведь, в каком-то смысле, провел с тобой ночь, - хохотнул вдруг Хорек, беззастенчиво меня разглядывая. Он определенно нравился мне все меньше и меньше. - И до сих пор не представился. Непорядок! Нужно исправить эту досадную оплошность, не находишь? - подмигнул он. - Ну, так вот, если тебе это интересно - меня зовут Найлир.
  Най-лир-р-р? Я мысленно попробовала его имя на языке. Редкое имя, в первый раз такое слышу...
  - Все так говорят, - беззаботно взмахнул рукой рыжий.
  И... Мы потрясенно уставились друг на друга с одинаково раскрытыми ртами.
  - Ты меня понимаешь?! Как ты это сделал?! - с ужасом возопила я.
  - Так значит, мне не показалось?! Ты действительно разговариваешь?!
  Рыжий взирал на меня с не меньшим ужасом. Все его сонное благодушие как рукой сняло.
  Не знаю, о чем думал он, - я же не могла поверить своим ушам. Я боялась, о боги, как я боялась, что это - всего лишь случайность, недоразумение, и ничего более!
  - Скажи мне еще что-нибудь! - взмолилась я. - Ты меня слышишь?!
  Следующие полчаса прошли в попытках установить связь с рыжим - временами удачных, временами - не слишком. Опытным путем за это время удалось выяснить, что Найлир, хоть и слышит мои мысли, но (к счастью!) не все, а... как бы это сказать... громкие мысли, что ли. Особенно отчетливые.
  Найлир же упорно отвечал мне вслух, что было довольно странно для телепата. Мне казалось, они довольно быстро привыкают то и дело переходить с одного способа общения на другой.
  - Ты - телепат? - напрямик спросила я у рыжего, когда более-менее наловчилась обращаться к нему. Вообще-то в утвердительном ответе я почти не сомневалась. Тем сильнее было мое удивление, когда Хорек ответил озадаченно:
  - Нет. У меня и способностей-то к телепатии нет и никогда не было!
  - Откуда тебе знать? Способности могут проснуться в любой момент!
  - Я это как раз знаю наверняка! Я... хм... проверял в свое время. У меня совершенно определенно нет ни малейших способностей ни к телепатии, ни к прорицанию, ни к любому другому из видов магического искусства.
  Вот те раз! А как же мы общаемся, скажите на милость?
  Но я не стала долго над этим раздумывать, торопясь выяснить все и сразу.
  - А куда ты путь держишь, не-телепат?
  Признаться, меня не столько занимали собственно ответы рыжего, сколько сам процесс беседы. Я задавала ему вопросы - а он их понимал и отвечал! Я так долго была лишена возможности поговорить хоть с одним разумным существом, что до сих пор не могла в это поверить, и каждый мой новый вопрос был своего рода проверкой: неужели это правда? Неужели - не сон? И всякий раз, стоило Найлиру задуматься, прежде чем дать ответ, я в ужасе замирала: показалось! Он меня не слышит! Но Найлир слышал, отвечал - и я снова чувствовала, как на моей морде проступает неимоверно счастливое выражение.
  - Во вторую столицу, - пожал плечами Найлир. - Куда же еще?
  Как будто это само собой разумеется!
  - А почему во вторую? - немедленно заинтересовалась я. - Почему именно в Миргород? Чем тебе Царь-град не угодил?
  - Тем и не угодил, что он - Царь-град. Там собираются сплошь карьеристы и придворные, а в Миргороде - цвет общества! Поэты, менестрели, живописцы! Люди науки и искусства!
  Взгляд у рыжего стал мечтательным и вдохновенным. Так-так-так... А ты, батюшка, часом, сам не пиит? Или, может быть, художник? Чего это тебя так в вотчину служителей муз потянуло?
  Но тут взгляд мой упал на сумку потенциального поэта-менестреля-живописца, и меня заинтересовал другой вопрос.
  - А где твои вещи? - подозрительно осведомилась я. Нет, в самом деле - не собирается же он отправляться в путь с одной курткой в руках и пустой сумкой на плече?!
  - Предпочитаю путешествовать налегке, - нарочито беззаботно отмахнулся Найлир.
  Налегке, говоришь? Ну-ну... И что же заставило тебя в такой спешке покинуть насиженное место, не собрав даже вещей? Неужто любовь к искусству вспыхнула так внезапно и позвала в путь столь неодолимо?
  Но в ответ на расспросы Найлир молчал, не торопясь посвящать меня в подробности своей биографии, чем еще сильнее подогревал мое любопытство.
  Зато он принялся с жаром описывать, какая прекрасная жизнь ждет его в Миргороде, в окружении величайших людей нашего времени.
  Его речь была страстна и обильно украшена цветистыми оборотами - хоть сейчас в книгу! Но я, признаться, слушала его лишь вполуха. Этот парень в разговоре энергично жестикулировал, и я со все возрастающим интересом следила за его руками.
  - ...Эй, ты меня слушаешь? - Найлир поймал мой заинтересованный взгляд, правильно истолковал его и поспешно спрятал руки за спину. Я разочарованно мявкнула. Ну вот, мне так хотелось поиграть, а он все испортил...
  - Ты... голодна? - осторожно поинтересовался рыжик.
  Я на секунду замерла, обдумывая неожиданный поворот разговора. Если б я могла смеяться, я бы расхохоталась ему в лицо. Бедняга! Он, видно, боится, что я ненароком откушу ему руку!.. Но смеяться я не могла, поэтому с достоинством ответила, чтобы раз и навсегда прояснить этот вопрос:
  - Человеческого мяса не ем, - и, не успел Найлир перевести дух, мстительно добавила: - Без крайней на то необходимости.
  Рыжий, покосился на меня, очевидно, прикидывая, не настала ли уже та самая крайняя необходимость, и вдруг потянулся к своей тощей суме.
  - Я всего лишь хотел тебя угостить. Так сказать, отплатить добром за добро. Но раз ты сыта, так хотя бы сам позавтракаю.
  - А что там у тебя? - заинтересовалась я, с любопытством потянув носом воздух.
  - Ничего особенного, - усмехнулся Найлир и самым коварным образом достал из сумки... обернутую в плотную бумагу... умопомрачительно пахнущую... соблазнительную... манящую... фантастически вкусную (это ясно было по виду и запаху)... колбасу!!! О Двуликая, настоящую колбасу!!! И где он только раздобыл этакое чудо?.. Впрочем, о чем это я? Если я почти забыла вкус колбасы, это вовсе не означает, что у других дела обстоят столь же плачевным образом...
  Найлир покосился на меня с донельзя хитрющим видом. Я поспешно взяла себя в руки (о, каких усилий это мне стоило!) и с напускным равнодушием отвернулась. Нет-нет, меня так просто не купишь! Ха! Подумаешь, колбаса! Я очень старалась, чтобы на моей морде можно было прочитать именно это - гордость не позволяла униженно вымаливать у него кусочек, как это могут делать обычные кошки, не обремененные морально-этическими принципами (сейчас я им почти завидовала!). Но, боги, чего мне это стоило! Один только колбасный аромат, казалось, задался целью непременно свести меня с ума!
  - Хочешь попробовать? - невинно предложил Найлир. И радушно предложил, протягивая добрую половину колбасного кольца: - Угощайся!
  Я невольно скосила глаза на подношение. Это было ошибкой. Рот мгновенно наполнился голодной слюной, все органы чувств разом взвыли от невыносимой близости вожделенного продукта, желудок возопил ничуть не тише.
  Я и опомниться не успела, как оказалось, что я уже не сижу с гордым и независимым видом, как подобает приличной кошке, а жадно, с урчанием поедаю щедрый дар рыжего хитрюги.
  Тот тихонько посмеивался, но хотя бы открыто не веселился.
  - Вот смотрю я на тебя и теряюсь в догадках, - осторожно начал рыжий, когда с завтраком было покончено. Я напряглась, предчувствуя продолжение. Но оно оказалось совершенно безобидным: - Ты взрослая кошка или еще котенок? Ведешь ты себя... хм... - рыжий на пару мгновений задумался и выдал дипломатичное: - неопределенно...
  - В каждой взрослой кошке, даже самой большой, живет маленький игривый котенок, - наставительно изрекла я в перерыве между вылизыванием лап и умыванием. - И иногда ему нужно давать волю.
  - Кстати, как тебя зовут, малышка? Ты так и не представилась, - вместо ответа произнес вдруг Найлир.
  Я прищурилась, оценивающе разглядывая его и решая, стоит ли называться.
  - Бьяла. Бьяла Париш, - наконец неохотно ответила я. Не люблю вспоминать свое имя, тем более - произносить его, пусть и мысленно. Его звучание всякий раз вызывает к жизни целый сонм воспоминаний. Ненужных, болезненных, мешающих жить.
  - У тебя человеческое имя, - удивленно заметил рыжий. - Ты оборотень?
  - Нет! - ответ прозвучал, пожалуй, слишком резко. Но что делать - в последние месяцы меня столько раз принимали за оборотня и всякий раз после этого так старательно пытались освободить мою бессмертную душу от бренного тела, что я начала пугаться уже самого этого слова.
  - А кто же тогда? - похоже, Найлира ничуть не огорчил мой сухой ответ. - Только не заливай, будто ты - представительница древнего и знатного рода разумных кошек, волею судеб оказавшаяся среди людей одна-одинешенька - скажем, с некой тайной миссией... Все равно не поверю!
  Я лишь молча взглянула на него. Очень надеюсь, что получилось насмешливо. Ждешь, что я вот сейчас возьму и расскажу первому встречному всю свою подноготную? Можно сказать, продамся - за кусок колбасы? Ну, жди, жди...
  Поняв, что ответа не предвидится, рыжий вытер руки о штаны (помнится, я говорила что-то о его аристократическом происхождении? Беру свои слова обратно!), помолчал, размышляя о чем-то, тряхнул пламенеющей шевелюрой и решительно встал, вскидывая сумку на плечо.
  - Ну, бывай, красотка. Пора мне.
  - Эй-эй! Куда ты?! Постой! А как же я?!
  - А что - ты?
  - Возьми меня с собой!
  - Это еще зачем?! - искренне удивился рыжий.
  - То есть как - "зачем"?! Да я, если хочешь знать, просто находка для любого здравомыслящего путника! Да мне цены нет! Да такая кошка, как я, в пути незаменима!
  Кажется, Найлир не горел желанием услышать, чем же я так выгодно отличаюсь от своих меньших пушистых собратьев, но меня уже было не остановить.
  - Ты только представь, - вкрадчиво ворковала я, - скоро похолодает, задуют суровые северные ветра, они принесут с собой снег и стужу, все живое замерзнет и забьется поглубже в норы... Но тебе мороз и холод будут не страшны! Ведь рядом с тобой всегда будет большая, теплая, мягкая кошка! Со мной тебе всегда будет тепло и уютно! Я всегда смогу согреть тебя и укрыть от ветра! А еще я мурлыкать умею... Хочешь послушать?
  - Не надо! - торопливо отказался Най. - Верю на слово! Но сама подумай: на кой мне в дороге кошка? Пусть даже большая и мягкая! Я куплю себе теплый плащ - и дело с концом! Его, по крайней мере, кормить не надо! И он не схватит меня за ноги посреди ночи!
  Дались ему эти ноги! Ну царапнула разочек... Так нечего было разуваться!
  - Ну На-а-ай! - уже безо всякого стеснения и саморекламы заканючила я. - Ну возьми меня с собой! Пожа-а-алуйста-а-а!!!
  Вы, конечно, можете сказать, что кошки - существа гордые и независимые и ни за что не унизятся до такого неподобающего нытья. И будете тысячу раз правы. Все это так. Но что мне оставалось делать? Этот рыжий пройдоха был моим единственным шансом. Шансом выжить, если хотите.
  Представьте себе на минутку, что вы несколько месяцев (мучительно долгих месяцев!) провели в кошачьем обличье (прошу заметить - не по своей воле!), и единственная ваша компания - вы сами, и больше никто, ни одна живая душа на свете не может вас понять, перемолвиться с вами хоть словечком. И вдруг в один прекрасный день появляется человек, который вас слышит, понимает, отвечает вам! Только представьте это - и вы без труда поймете, что я чувствовала.
  Изумление, граничащее с недоверием. Отчаянная надежда. Поначалу робкая радость, переходящая в сокрушительную эйфорию. И сковывающий сознание страх - страх потери. Я знала: если он уйдет, я останусь в одиночестве уже до конца.
  И вот этот удивительный человек, посланный мне самой Двуликой, будто разгадав мои глубоко запрятанные от самой себя страхи, взял и собрался куда-то уйти! Один! Без меня! Да я готова была сапоги ему вылизывать, лишь бы он позволил пойти по его следам!
  - Пойми, детка, - продолжал меж тем Най. - Единственное животное, которое я готов взять с собой, - это лошадь. От нее хоть какая-то польза. Кошка мне не подходит ни в коем разе...
  Лошадь, говоришь? Хм...
  - Ладно, - вздохнула я так тяжко, как только могла. - Я, конечно, не так быстра и вынослива. Но, думаю, если у тебя будет мало вещей... и ты не будешь много есть... то, так и быть, я смогу тебя нести.
  Найлир с минуту разглядывал меня с ошарашенным выражением лица. Я в это время мысленно примеряла на себя седло и уздечку. По всему выходило, что выглядеть это будет неважно.
  Наконец рыжий встряхнул головой, будто сбрасывая оцепенение, и расхохотался.
  - Я ездил на лошадях и ослах, на мулах и верблюдах, даже на горных козлах... Но чтобы на кошке?! Да ты в своем уме, красавица?!
  - Не возьмешь, значит?! - сдалась наконец я. На миг мне показалось, будто где-то внутри обрывается, жалобно тенькнув, туго натянутая струна. Где-то... Наверное, в душе.
  - И не проси! - заявил рыжий, стоя уже на лестнице.
  Ну ладно же, мысленно пообещала я Найлиру с внезапной злостью, благоразумно отводя взгляд и стараясь думать как можно тише. Я тебе покажу, как упрямы могут быть кошки! Мы всегда добиваемся своего, и тебе от меня так легко не отделаться, так и знай!
  
  
  
Глава 2
  
  Назвав рыжего Хорьком в первые минуты знакомства, я была права сотню - нет, тысячу раз! И дело тут было вовсе не во внешности. Понаблюдав немного за Найлиром после того, как он покинул мой подвал, я пришла к выводу, что мозгов у рыжего менестреля (или кто он там?) не больше, чем у упомянутого мелкого хищника. А то и меньше.
  Ну как, скажите, можно было отказаться взять в спутницы ловкую, проворную кошку, которая знает каждый камень в округе, и отправиться "прогуливаться" у городской стены в гордом одиночестве, на свой страх и риск?!
  Вот уже два часа кряду я наблюдала за Найлиром, не уставая удивляться человеческой глупости. При этом я злорадствовала как никогда. "Что, теперь-то понял свою ошибку?!" - хотелось торжествующе возопить мне. Но я помалкивала и старалась даже шепотом не думать лишний раз.
  В полной мере насладиться чувством превосходства кошачьего разума над человеческим мне мешала необходимость постоянно быть начеку. Выходить на открытое пространство средь бела дня я не осмеливалась - пришлось продираться сквозь кусты, благословляя городские власти (страшно подумать, каково бы мне пришлось, если бы они удосужились придать улицам ухоженный вид, как грозились, и извести под корень всю кустистую растительность) и проклиная людей вообще и некоего рыжего представителя их племени в частности (и что ему стоило отправиться в путь хотя бы в сумерках?!).
  С появлением на улице днем риск быть обнаруженной возрастал даже не в десятки - в сотни раз. Но и упустить Найлира я не могла себе позволить. В моем положении это было бы величайшей, прямо-таки преступной глупостью.
  Най же шагал и шагал себе с независимым видом, сунув руки в карманы и насвистывая под нос популярный мотивчик, вдоль городской стены - ни дать ни взять праздный прохожий, только что корзинкой не помахивал, да и то, подозреваю, лишь за неимением оной.
  Он задержался только один раз - у портрета царя на площади, где несколько горожан били земные поклоны, благодаря государя за счастливую жизнь. Най разглядывал монарший портрет со странным выражением лица, и я всерьез забеспокоилась, как бы он не привлек к себе ненужного внимания.
  "Нашел время проявлять верноподданнические чувства!" - чуть не зашипела я с досады - и едва не упустила момент, когда рыжий отправился дальше. Впрочем, на мое счастье, испаряться быстро Найлир не стал: неподалеку располагалась будка городской стражи, и он не рискнул лишний раз навлекать на себя подозрения.
  Возле караулки, греясь на солнышке, на складном стульчике восседал страж порядка. Он с увлечением лузгал семечки и с ленцой просматривал кипу разновеликих бумаг, громоздящуюся на его коленях.
  Бумаги были истрепаны по краям, измяты, местами - заляпаны грязью и более всего напоминали ворох объявлений, сорванных стражем с городских заборов по пути на службу. Впрочем, возможно, так оно и было.
  Флегматичный страж проводил рыжего задумчивым взглядом и вновь уткнулся в свои бумаги.
  - А ну стой! - окрик настиг Хорька, когда он уже заворачивал за угол. Рыжий, если и понял, что обращаются к нему, предпочел не подавать вида.
  - Стой, кому говорят! - вновь гаркнул страж. Краем глаза я заметила, что из его рта во все стороны брызнула шелуха. - Держи его!
  Но горожане, понятно, не спешили выполнять указание. Напротив, они расступились, открывая рыжему замечательнейший путь к бегству.
  Изображать непонимание и дальше было небезопасно, и Найлир, не мешкая более, пустился наутек. Страж кинулся вдогонку, сыпля отборнейшей бранью. Он продолжал сжимать в руках одну из своих бумаг, и до меня наконец дошло, что это было. Портреты! Портреты преступников!
  "Ого! - подумала я, уважительно глядя на мелькающую впереди спину рыжего. - А ты, брат, не так прост, как кажешься!"
  Ориентировки с портретами криминальных элементов рассылали по городам в двух случаях: если счет тяжких злодеяний означенного преступника перевалил за полтора десятка или если он имел неосторожность насолить сильным мира сего. В остальных ситуациях власти ограничивались словесным описанием бандита - надо заметить, не всегда способствующим успешному розыску.
  Меня разобрало любопытство: что же он натворил, этот огненноволосый Хорек? Лишил жизни прорву невинного народа? Или стащил кошелек у любимой тещи младшего помощника министра финансов?
  Страж очень старался - но куда там! У заплывшего жирком, обремененного пивным животом мужа в годах не было никаких шансов против молодого, легкого и шустрого Найлира.
  Я изо всех сил припустила следом, мысленно проклиная колючую растительность - и кто только позволяет ей расти в черте города?! За десять минут бега я умудрилась собрать на боках все репьи, какие росли в округе, но меня это уже мало заботило. Главное - не упустить из виду рыжего!
  Впрочем, были для меня в этой погоне и плюсы: горожане провожали заинтересованными взглядами беглеца и сочувственными - пыхтящего следом стража (не пытаясь, впрочем, помочь последнему), но совершенно не замечали меня, сосредоточенно продирающуюся следом сквозь придорожные кусты. Мало ли чего там в кустах шебуршит...
  Этим я и пользовалась, самым нахальным образом перебегая на открытых пространствах, низко пригибаясь к земле, - можно сказать, под носом у стража порядка! Но если кто-то меня и заметил, он так и остался неуслышанным.
  Найлир петлял по городу, как спятивший заяц, то и дело срезая углы и без видимых усилий перепархивая через встречающиеся на пути преграды, как то: клумбу, заросшую бурьяном, брошенный прямо посреди дороги колченогий табурет, опрокинутую скамью и тележку зеленщика (владелец коей за ней же и спрятался). Страж свои возможности оценивал реально, а потому вышеозначенные препятствия огибал, теряя время и увеличивая и без того немалое расстояние между ним и беглецом.
  Забег Найлира на длинную дистанцию продолжался минут двадцать и завершился безоговорочной капитуляцией стража порядка. Бессильно махнув рукой и зло сплюнув себе под ноги, он поплелся обратно, тяжело дыша и держась за бок. Вид у него был такой разнесчастный, что я ему даже посочувствовала. Ну, в самом деле: он ведь работал, старался, служебный долг выполнял - и потерпел такую неудачу...
  Впрочем, долго предаваться меланхолии я не могла: рыжий тоже не стоял на месте, я и поспешила за ним.
  Еще через полчаса Найлир наконец нашел то, что искал. Место было идеальным: у этой части городской стены не околачивались ни стража, ни горожане, вокруг пышно рос бурьян чуть не в человеческий рост, и можно было не опасаться случайно забредших зевак. И то сказать: кому могло прийти в голову притащиться на прогулку в такую глухомань? Только рыжему менестрелю, имеющему серьезные проблемы с законом...
  Оставшись в одиночестве (не считая, разумеется, меня), Хорек воровато огляделся и выудил из кармана некую маленькую круглую штучку, более всего похожую на медальон. Загадочный предмет тотчас засветился красным и завибрировал. Так-так, а вот это уже интересно... Амулет-распознаватель, улавливающий защитную магию? Похоже на то...
  Я знала о существовании таких магических игрушек - теоретически. Реагирующие на различные проявления магии амулеты стоили баснословных денег и создавались исключительно по индивидуальным проектам, с учетом пожеланий заказчика. Видеть что-либо подобное вблизи (а тем более - в действии) мне еще не доводилось.
  "Э, - подумалось мне, - да ты, дружок, одного поля ягодка с бывшим хозяином моего дома!"
  Это что же получается: этот рыжик, у которого всего имущества - куртка и тощая сума (что-то мне подсказывало, что ее содержимое, чем бы оно ни было, стоило не дороже давешнего кольца колбасы), на самом деле - богатей, к тому же имеющий связи в магических кругах? Да еще и преступник при этом, не сумевший откупиться от закона своим состоянием? Да кто он такой, пес его побери?!
  А впрочем, кем бы он ни был... На что ты надеешься, Найлир-менестрель? Стены нашего города крепки и защищены славными магами, и эту защиту... Что-о-о-о?!
  Я едва не мяукнула от изумления, когда амулет в руках рыжего поменял свечение на зеленоватое и перестал вибрировать. Да что же это делается, люди добрые?! Брешь в магической защите?! Немыслимо!
  Най же, казалось, ничуть не удивился. Он преспокойно убрал свой амулет обратно в карман, легко подпрыгнул, уцепился за одному ему заметный выступ в стене и полез наверх - легко и быстро, точно кошка на дерево. На минутку я даже залюбовалась его уверенными движениями. Он будто всю жизнь по стенам лазал. Хотя... Может быть, ему частенько приходилось проникать в спальни знатных красавиц, открыто встречаться с которыми не позволяли приличия? В таком случае подобные навыки неудивительны...
  Дождавшись, когда Найлир перемахнул через неприступную (то есть считавшуюся таковой) каменную защиту города, я тяжко вздохнула, помянула всех демонов разом вместе с рыжим за компанию, воззвала к Двуликой и потрусила к стене, вздрагивая от шороха опавшей листвы под лапами и непрестанно оглядываясь. На душе у меня было паршиво, я до умопомрачения боялась быть обнаруженной - но не возвращаться же теперь обратно, в подвал...
  Не буду вас утомлять пересказом того, как я карабкалась по каменной стене, чуть не срывая когти, поминутно рискуя если не попасться на глаза случайным прохожим, то уж сверзиться и вывихнуть что-нибудь жизненно важное - точно. Скажу лишь, что это было ужаснейшее предприятие в моей жизни... Ну ладно - одно из ужаснейших. Но, к счастью, продолжались мои мучения недолго. Когда я, всклокоченная и злая, как сто тысяч демонов, спрыгнула на траву по ту сторону городской стены, спина Найлира, целеустремленно шагающего на запад, к темной полоске леса, была еще видна.
  "Отлично, я даже успею его нагнать..." - подумала я и припустила за ним со всех лап.
  
  Ближе к ночи меня все сильнее начали одолевать сомнения. Так ли уж я была права, отправившись следом за рыжим? По силам ли мне будет этот путь? Я успела устать, проголодаться (утренняя колбаса оставила лишь грустные воспоминания о себе, а отвлечься на охоту я не могла) и совершенно пасть духом, а Найлир все шагал вперед, размеренно, как механическая кукла. Полно, да живой ли он человек?!
  Он не бежал, нет - так он рисковал быстрее выбиться из сил. Он просто шел и шел, переставляя ноги с упорством неодушевленной машины. И я начинала подозревать, что он способен прошагать так всю ночь и продолжить путь наутро, не замечая усталости. Я едва не взвыла от подобной перспективы. Я, кошка, сильный и выносливый зверь, едва переставляю лапы - а человек, существо по определению слабое и изнеженное, идет себе, как ни в чем не бывало, будто отправился прогуляться на сон грядущий! Как тут поверить в справедливость мироустройства?..
  
  Найлир рухнул внезапно. Только что шел, как час и два назад, и вдруг упал, как подкошенный, прямо посреди леса, под раскидистым дубом.
  Присмотревшись к рыжему повнимательнее, я поняла, чего ему на самом деле стоил этот переход. Луна ярко светила с небес, пробиваясь сквозь ветви, и даже причудливо пляшущие тени не могли скрыть залегшие под глазами рыжего глубокие тени, капельки пота, блестевшие на лице и шее, и пересохшие губы, сквозь которые вырывалось хриплое дыхание.
  "Бедняга, - против воли подумалось мне. - Видно, он и впрямь серьезно влип, раз так надрывается..."
  Удостоверившись, что рыжий никуда не уйдет и можно на время оставить его без присмотра, я смогла наконец позаботиться о себе, любимой - вернее, о своем желудке.
  Охота была стремительной и беспощадной. Я так проголодалась, что бедная лесная мышь, оказавшаяся не в то время не в том месте, наверняка даже не успела понять, что происходит. Она была хорошей, вкусной мышью, да будет ее посмертное существование счастливым...
  Свежий воздух плюс долгая ходьба - лучшее средство для хорошего аппетита. Как бы ни устал рыжий после безумного дневного перехода, проигнорировать зверский голод он тоже не смог. Отдышавшись немного, Найлир кое-как перевел тело в сидячее положение, обвел вокруг себя несколько осоловелым взглядом и с усилием подтянул сумку поближе. К этому моменту я уже вернулась к приметному дубу, у которого оставила рыжего, удобно устроилась в зарослях лесного ореха напротив и могла без помех наблюдать за происходящим.
  Хорек немного покопался в сумке (можно подумать, у него там было из чего выбирать!) и вынул оттуда горбушку хлеба.
  - Ты - все, что у меня осталось, - печально молвил Найлир, глядя на краюху. Вздохнув, он разломил кусок на две части - одну припрятал обратно в сумку, другую тут же съел, жадно кусая и почти не жуя.
  Я загрустила. В душе шевельнулось что-то, похожее на угрызения совести. Он разделил со мной лучшее, что у него было, - кольцо колбасы. Ни минуты не жадничал, разломил его пополам... А я? Чем я могу ему помочь? Единственное, что я на данный момент могла предложить рыжему, - свежепойманная лесная мышка, но что-то подсказывало мне, что подобному дару Найлир не обрадуется...
  Закончив свой скудный ужин, рыжий подозрительно огляделся вокруг и вдруг негромко позвал:
  - Иди уже сюда, теплый плащ и защита от стужи!
  Неужели я так громко думала, что ненароком выдала себя?! Я встрепенулась, но не двинулась с места. А вдруг это - всего лишь проверка, а я возьму и так глупо выдам себя?
  Рыжий еще что-то пробормотал и лег, свернувшись калачиком, прямо на землю. Он уснул мгновенно, едва его голова коснулась сумки с остатками хлеба. Я перевела дух. И тут же обеспокоенно вгляделась в лицо Хорька.
  Найлир отчаянно мерз. В этой части страны ночи никогда не были теплыми, и ночевки на лоне природы даже в середине лета были чреваты самое меньшее простудой. Но это летом - а оно уже миновало. И нынешняя осень обещала быть холодной - в темное время суток это чувствовалось особенно сильно.
  Найлиру пришлось испытать это на собственной шкуре. Он спал, согнувшись в три погибели, подтянув колени к груди, и мелко дрожал. Вид у него был жалкий и донельзя несчастный, как у бездомного котенка.
  Этот дурень, конечно же, не взял в дорогу теплый плащ, как обещал, - он вообще не взял плаща, никакого, а куртка его была слишком тонкой и не могла защитить от холода.
  "Спасибо, хоть сапоги не снял", - мелькнула мысль.
  Почему-то холод всегда представлялся мне в образе волка. Он не ведает жалости и, почуяв добычу, уже не остановится ни перед чем. Будет терзать свою жертву, забирая ее силы, до конца.
  Я знала, что это такое - мерзнуть ночью на улице. Образ скалящего зубы волка преследовал меня много, много ночей подряд. Конечно, у меня была густая и теплая шерсть, которой я по праву гордилась, но зимой против лютого мороза даже она оказалась бессильна. Честно сказать, прошлой зимой я изрядно сомневалась, что смогу увидеть весеннее солнце...
  Я вздохнула и снова перевела взгляд на рыжего менестреля. Мне стало отчаянно жаль его. А вдруг он подхватит воспаление легких, заболеет и умрет?! Это соображение стало последней каплей.
  Я осторожно, стараясь не шуршать сухой травой, выбралась из зарослей и приблизилась к рыжему. Он спал, вздрагивая от холода, и что-то шептал во сне. Его глаза быстро двигались под закрытыми веками. Похоже, он и во сне продолжал спасаться бегством... От кого?
  Я потопталась рядом в нерешительности, мысленно укорила себя за излишнюю сентиментальность, которая до сих пор приносила мне одни лишь неприятности, и улеглась рядом. Осень - еще не зима, и моя шерсть покуда способна защитить от холода не только меня.
  Хотелось бы, конечно, сказать, что я действовала исключительно из благородных побуждений, радея о благе ближнего, но вынуждена признать: мною руководило исключительно себялюбие. Я защищала в первую очередь собственные интересы. Если бы рыжий вдруг заболел или, не приведи Двуликая, умер... С его появлением в моей жизни забрезжила надежда. И потерять ее теперь стало бы куда большим несчастьем, чем не обретать вовсе.
  
  Спала я недолго. На рассвете что-то разбудило меня - какая-то мысль, пробившаяся сквозь завесу сна, не давала покоя. Я сосредоточилась на ней, сформулировала причину беспокойства, обдумала и поняла, что должна сделать.
  Следующие несколько минут ушли на то, чтобы осторожно, не потревожив рыжего, выскользнуть из его объятий (и когда только успел?!) и поворошить лапой слой опавшей листвы, чтобы он не выглядел примятым, - а заодно и скрывая шерстинки. Я, как всякая уважающая себя кошка, как раз переживала период осенней линьки, меняя легкую летнюю "шубку" на зимнюю, более густую, длинную и с плотным подшерстком.
  Наконец следы моего ночного пребывания были заметены. В том, что ночью рыжий спал как убитый, не просыпаясь, можно было не сомневаться. Я сплю чутко, и изменение его дыхания от меня не укрылось бы. Значит, можно не опасаться, что Найлир раскусит меня раньше времени.
  Довольная собой, я огляделась, принюхалась к восхитительно свежему утреннему воздуху и бодро потрусила туда, где, по моим расчетам, должна была находиться река - ночью я чувствовала ее холодное дыхание, и несколько раз сквозь сон мне чудился плеск воды, словно ударила хвостом крупная рыба.
  Потенциальное обиталище речных деликатесов обнаружилось в сотне шагов от места ночевки.
  Река вынырнула посреди леса неожиданно. Вот только что вокруг была чаща - и вдруг деревья расступились, открывая обрывистый берег.
  Я поглядела вокруг - и замерла, пораженная безыскусной красотой этих мест.
  Обрыв, на котором я стояла, козырьком нависал над рекой. Вокруг, сколько хватало глаз, высился вековой лес. Наступление осени в этих краях было куда заметнее, нежели в городе, среди каменных домов и мостовых, а про богатство цветовой палитры и говорить нечего! От обилия золота и багрянца разной насыщенности во всех возможных сочетаниях рябило в глазах. Краски осеннего леса казались особенно яркими по контрасту с блеклым утренним небом, затянутым тучами.
  Внизу весело журчала, переговариваясь с деревьями, река. Строго говоря, это была даже не река - речушка. Мелкая, неширокая, но удивительно чистая - с моего места были видны камешки на дне, неторопливые речные обитатели, живущие своей таинственной жизнью, и затонувший глиняный кувшин с отломанной ручкой. Последний был весь облеплен тиной и кое-где - улитками и потому гармонично вписывался в общую картину речного дна.
  На поверхности реки, медленно кружась, будто вальсируя, проплывали опавшие листья.
  Эта простая, но такая родная сердцу картина неожиданно вызвала в моей груди щемящий восторг, казалось, еще немного - и я заплачу. Или закричу, не сумев удержать в себе нахлынувшие чувства.
  Засмотревшись на окрестные красоты, я неосторожно переступила - и в следующий миг с ужасом обнаружила, что съезжаю с обрыва со все возрастающей скоростью, беззвучно разевая пасть - от страха у меня перехватило дыхание. Я осторожно скосила глаза вниз, с трудом оторвав взгляд от несущейся навстречу воды. Ну, конечно! Глина! Как я могла забыть о ее коварстве?!
  Я отчаянно воззвала к Двуликой и всем известным мне богам за компанию. Только бы не упасть в воду, только не в воду!.. Боги великие, вам подвластны стихии и людские судьбы, так неужели такая малость, как остановка скользящей под горку кошки вам недоступна?..
  Я уже почти смирилась с неотвратимостью бодрящего холодного душа и зажмурила глаза, покоряясь судьбе, как вдруг... Похоже, мои мольбы все-таки возымели действие. Каким-то чудом мне удалось затормозить, уперевшись в отвратительно скользкую землю всеми лапами сразу, и остановиться у самой кромки реки.
  Я замерла, выравнивая дыхание и приходя в себя. На моих боках медленно подсыхали комья глины.
  Отдышавшись, я склонилась над водой - и мысленно ахнула, встретившись взглядом со своим отражением. На меня смотрело самое чумазое создание в мире. Мою прекрасную, роскошную шерсть грязь покрывала таким плотным панцирем, что даже я сама не рискнула бы определить, где заканчиваются белые пятна и начинаются серые. Единственным относительно чистым участком на морде была белая стрелка над носом.
  "Ну вот, - хмуро подумала я, разглядывая своего двойника в воде, - можно хоть сейчас обжигать - глиняный памятник в натуральную величину уже готов..."
  После пережитых потрясений (да-да, ужасный вид был для меня не меньшим потрясением, чем неожиданно быстрый спуск, а может быть, даже и большим! В конце концов, дама я или нет?!) вспомнить о цели своей прогулки мне удалось не сразу. А вспомнив, я со вздохом перевела взгляд на речную гладь. Что ж, как это ни печально, зайти в воду все же придется...
  
  Первую рыбешку, некрупного, но восхитительно сочного карася, я заглотила, почти не жуя, как змея. Вообще-то сначала я не собиралась его есть, по крайней мере сразу, но, почуяв в пасти что-то съедобное, мой оголодавший желудок взвыл так, что у меня потемнело в глазах.
  Следом за первой рыбиной отправилась и вторая. "Ничего, - мысленно успокоила я себя, - рыбы здесь много - поймаю еще".
  И точно - не прошло и пяти минут, как я углядела неподалеку средних размеров сома. То, что надо! Лучше не придумаешь! И я, прицелившись, ловко выхватила из воды зубами блестящую рыбью тушку.
  Сом, как и следовало ожидать, был настроен решительно против такого самоуправства. Он отчаянно молотил хвостом по воде и моей морде, за каких-то две минуты мы с ним, кажется, взбаламутили всю реку от истока до устья.
  Но наконец бедолага сдался и покорился своей судьбе, и я потрусила назад, стараясь не смотреть в рыбьи глаза с застывшим в них немым укором.
  
  Когда я вернулась к месту ночевки, Найлир уже не спал. Он сидел, прислонившись спиной к дубу, и разглядывал свой последний кусок хлеба так, словно видел его впервые. На бледном лице рыжеволосого отражалась напряженная работа мысли. Не требовалось быть знатоком человеческих душ, чтобы понять: парень решал, съесть ли ему хлеб сейчас или приберечь на вечер.
  Я осторожно опустила свой улов на землю и вежливо мяукнула. Скрываться и дальше не имело смысла. Теперь я могла гордиться собой: мне удалось наглядно продемонстрировать, что и от кошки может быть польза в походе.
  Найлир, вздрогнув, вскинул на меня глаза. Вид у него при этом был такой, что я невольно засомневалась, все ли со мной в порядке. Может быть, мое тело вдруг стало прозрачным? Или я покрылась рыбьей чешуей от макушки до кончика хвоста? Или позеленела и обзавелась рогами?
  - Теплый плащ?! - выдохнул наконец рыжий.
  - Ты радуешься моему появлению или огорчаешься? - осторожно уточнила я, пропустив мимо ушей не слишком-то лестное обращение. С этим мы позже разберемся.
  - Я?! Я негодую! - возмущенно воскликнул Най. И тут же подробно, красочно и вдохновенно изложил причины своего недовольства жизнью вообще и большой, но неимоверно глупой серо-белой кошкой в частности.
  Я слушала его молча, не перебивая, и в свою очередь тоже преисполнялась праведным негодованием. Я, рискуя своей шкурой, отправилась за этим пройдохой боги ведают куда, согрела его ночью своим теплом, добыла ему рыбу на завтрак - и вместо благодарности слышу в ответ упреки и оскорбления?!
  На языке у меня крутилось многое, что я могла бы поведать Найлиру о нем самом и его семействе, но я остереглась оформлять гневные мысли в слова и продолжала молча сверлить разоряющегося Хорька укоризненным взглядом. Запоминая все, что он обо мне говорит. На всякий случай.
  Устав, рыжий сделал паузу в своем гневном монологе и остановился для вдоха. Я в свою очередь будто невзначай подвинула рыбину лапой поближе к Найлиру.
  - Что это? - с подозрением осведомился он.
  "А сам не видишь?" - хотела съязвить я, но сдержалась.
  - Взятка?
  Я оскорбленно прищурилась.
  - В молчанку играешь? - вздохнул Найлир. - Обиделась, да?
  Я дернула ухом и отвернулась, сделав вид, будто чрезвычайно заинтересовалась растущей неподалеку березой.
  - Обиделась, - не дождавшись ответа, констатировал рыжий. Он посмотрел на мокрую и перепачканную тиной меня, перевел взгляд на лежащую у моих лап рыбину, оценил ее размеры, сопоставил одно с другим и, судя по тому, что его лицо смягчилось, пришел к правильным выводам. Неужто понял наконец?
  - Ты... это... - кашлянул Най, скрывая неловкость. - Прости меня, а? Я на язык не сдержан бываю, говорю, не думая...
  Я чуть повернула голову и повела ухом в его сторону. По-видимому, от внимания Найлира это не укрылось. Он украдкой перевел дух и продолжил воодушевленно извиняться. Я благосклонно внимала, напустив на себя бесстрастный вид и вовсю наслаждаясь ситуацией. А что? Когда еще удастся услышать о себе столько добрых слов зараз...
  - Я рад, что ты больше не сердишься, - заявил Найлир, до обидного быстро раскусив меня. - Я тоже на тебя не сержусь.
  Я фыркнула. Он - и должен сердиться на меня?! Ну и нахал!
  - Ты и дальше намерена тащиться за мной? - помолчав, поинтересовался рыжий.
  Я упрямо наклонила голову.
  - Ты единственный, кто меня слышит и понимает. Было время, когда я бегала за всеми встречными телепатами, как пришпиленная, буквально вопила мысленно: "Услышьте же меня!" Но все было тщетно. Всякий раз дело заканчивалось охотой на меня... Знаешь, как тяжело мне было без собеседников? Я почти забыла человеческую речь. И тут появился ты... Если ты уйдешь, я постепенно забуду не только слова, но и то, что они означают.
  - Впервые вижу оборотня, который...
  - Я не оборотень.
  - А кто же ты? Кошка с человеческим именем, владеющая человеческой речью, пусть и мысленной, не может быть никем иным, кроме оборотня, не отнекивайся!
  - Я не оборотень!!!
  - Хорошо. Пусть так. Но кто ты, в таком случае?
  - Когда-то я была человеком. И хватит об этом. Поговорим лучше о тебе. Где твоя лютня?
  - Чего? - очень натурально удивился рыжий.
  - Лютня твоя, говорю, где?
  - К-какая лютня?
  Я возвела очи к хмурому осеннему небу, досадуя на неповоротливость мыслей Найлира. Интересно, он всегда такой тугодум или только по утрам?
  - Ты ведь музыкант?
  - Н-нет...
  - Значит, поэт?
  - Нет!
  - Тогда - живописец?
  - Да нет же! Что ты ко мне пристала?! - вспылил Хорек.
  - А кто же ты тогда? - я постаралась как можно точнее скопировать интонации рыжего, насколько это возможно в мысленной речи.
  - Я преступник.
  Найлир произнес это буднично, и даже с оттенком гордости, как будто рассказывал о своих достижениях в игре на лютне.
  - Одно другому не мешает, - заметила я. - И, кстати, о том, что ты не добропорядочный гражданин, нетрудно догадаться, - во мне вдруг разыгралось любопытство. Ну, в самом деле, не случится ведь ничего плохого, если он расскажет мне о себе... Совсем чуть-чуть. Это ведь не обяжет меня проявить ответную откровенность, верно? - Но что ты совершил такого, из-за чего тебя ищет стража всех окрестных городов? Вряд ли простому вору окажут такую честь.
  - Государственное преступление, - самодовольно изрек Найлир.
  Государственное, говоришь? Я смерила рыжего скептическим взглядом. Ну-ну. Небось утащил какую-нибудь безделушку из городской казны. Или обозвал дураком столичного градоначальника. Или дурой - его жену. Что еще предосудительного мог сотворить этот рыжий неженка?
  - Не хочешь узнать, какое именно? - невинно спросил Найлир, будто прочитав мои мысли. Хитринка, промелькнувшая в его глазах, мне не понравилась. - Давай заключим сделку? Я рассказываю тебе о моем прошлом, а ты...
  - Не хочу, - отказалась я.
  Найлир разочарованно вздохнул. Видимо, в число его достоинств тоже не входило отсутствие любопытства.
  - Что ж, в таком случае, займемся завтраком, - решил он и потянулся к рыбе.
  
  Сказать по правде, я немного опасалась, что Найлир побрезгует есть рыбу, побывавшую в кошачьей пасти, но потом рассудила, что на его месте я бы не стала привередничать - и оказалась права. В жареном виде сом оказался просто восхитительным. Я отказалась от угощения, сославшись на недавний завтрак, но судя по довольному виду, с которым Хорек причмокивал, смакуя каждый кусочек, мое сражение с сомом было не напрасным.
  Как известно, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Проверенная веками народная мудрость сработала и на этот раз. Вкусный и сытный завтрак вернул Найлиру доброе расположение духа, и он, скрепя сердце, смирился с моим присутствием. Да у него, откровенно говоря, и не было выбора: я непреклонно заявила, что последую за ним хоть в Земли Красного Солнца, хочет он того или нет. Най внимательно посмотрел в мои глаза и, вздохнув, признал, что да, я могу именно так и сделать.
  - Глупая кошка, - качал головой он, тщательно скрывая следы своего пребывания на лесной полянке. - Ты сама не знаешь, во что впутываешься. Это тебе не просто увеселительная прогулка в приятной компании. Со мной ты постоянно будешь подвергаться опасности!
  Я смерила его долгим внимательным взглядом. Да что этот человек - человек! - может знать об опасности?! Убегал ли он когда-нибудь от своры гончих? От людей, которые порой хуже собак? Слышал ли за спиной крики загонщиков, видел ли пылающие факелы, несущие смерть, и ярче факелов горящие фанатичной ненавистью глаза охотников на нечисть? Приходилось ли ему скрываться от всего мира, прятаться в заброшенных домах, скуля от боли, обиды и страха?
  Нет, не ему рассказывать мне об опасности!
  Найлир вскинул сумку на плечо, еще раз внимательным взглядом окинул место ночевки и повернулся ко мне.
  - Не передумала?
  - И не надейся. Я - кошка. Если я выбрала цель, меня ничто не остановит!
  - Что ж, будь по-твоему. Но помни: ты обещала согревать меня в холода!
  Я усмехнулась в усы. Мог бы и не напоминать об этом. Все равно ведь если он замерзнет, я снова не выдержу...
  Я так и не сказала Хорьку, что был у меня еще один интерес в этом походе. Нежданно-негаданно встреченный собеседник - это само собой, но кто знает, рискнула бы я отправиться следом за рыжим, если бы он шел не в Миргород?..
  Впрочем, сообщать об этом Найлиру (по крайней мере, в ближайшее время) я не собиралась. В конце концов, в каждой женщине должна быть загадка, даже если эта женщина - кошка!
  
  
  
Глава 3
  
  - Ай! - Найлир вскрикнул, зашипел от боли и с мольбой воззрился на меня: - Не надо!
  Но кошки умеют оставаться глухими к мольбам. Хищно облизнувшись, я продолжила наступление. Рыжий попятился. Страх в его глазах перерастал в панику.
  Один удар сильной лапой - и вот уже Хорек лежит на земле, а я нависаю над ним грозной тенью.
  Я оскалилась, с удовольствием демонстрируя острые клыки. Рыжий побледнел и зажмурился с обреченностью кролика перед удавом.
  На его левой щеке медленно набухала кровью длинная глубокая царапина. Я вдумчиво провела по ней языком, чувствуя, как пасть постепенно заполняет вязкий вкус чужой крови.
  - Вставай, готово, - поморщившись, я отошла и принялась вылизываться, чтобы сбить неприятный привкус во рту.
  - Все? - недоверчиво переспросил рыжий. Он сел и с опаской дотронулся до щеки. Судя по его недовольной гримасе, все еще продолжало щипать. - А поможет?
  - Откуда мне знать? Это была твоя идея - залечивать пустяковую царапину таким варварским способом!
  - А кто сказал мне, что клёст улетел надолго?
  - Он действительно улетел! Кто ж знал, что он через минуту вернется и будет защищать свое семейство с таким остервенением?!
  Голод - страшная штука. Он толкает на весьма странные поступки и людей, и кошек.
  После того, как мы с Найлиром вдвоем умяли остатки его хлеба, нам пришлось основательно затянуть пояса. Ягоды-грибы в лесу, конечно, встречались, но в гораздо меньших количествах, чем летом, их было явно недостаточно, чтобы мог наесться взрослый здоровый мужчина. Меня же воротило от одной мысли о дарах леса. Вы видели когда-нибудь кошку, увлеченно жующую грибы? Вот и я таких не встречала.
  Моя охота на мышей, несмотря на удачное начало, тоже не задалась: лесные грызуны оказались проворнее их городских собратьев (жизнь на лоне природы научила их быстро бегать), а главное - мельче. Кошке моей комплекции - на один зуб. На беготню потратишь сил больше, чем получишь с едой в случае удачи.
  Рек на нашем пути больше не попадалось, а ловить птиц я, к стыду своему, так и не научилась.
  Все эти обстоятельства привели к тому, что на третий день пути впроголодь мы с рыжим полезли разорять гнездо клёста - на наше благо, эти птицы высиживают потомство не только весной и летом, хвойных деревьев, столь любимых ими, вокруг росло полно, и у нас был неплохой шанс поживиться.
  Совесть по этому поводу нас с рыжим нисколько не мучила. Да, мы собирались разорить гнездо бедных маленьких птичек, но за прошедшие месяцы я научилась закрывать глаза на подобные мелочи - если хочешь выжить, по-другому нельзя. Найлира же я успокоила тем соображением, что зима предстоит холодная, и птенцы, даже если они вылупятся, все равно погибнут. Почему над этим не задумались сами птицы, Най, к счастью, не интересовался.
  Вы, конечно, скажете, что яйца у клеста мелкие, насытиться подобной чепухой мы уж точно не смогли бы, что даже почти безрезультатная охота на мышей принесла бы мне больше пользы. И вы будете совершенно правы, но... В тот момент мы об этом просто не думали. Нами двигало лишь одно чувство, напрочь заглушающее слабый голосок разума, - голод.
  Как ни странно, найти подходящее гнездо оказалось не так уж трудно, особенно если учесть, что раньше этим не приходилось заниматься ни мне, ни уж тем более - Найлиру. Судьба явно благоволила нам. Она вообще частенько позволяет воплощать в жизнь самые бредовые идеи...
  Сидя в засаде, мы терпеливо дождались, когда самец отправился добывать пропитание, и пошли на приступ. Мы не учли самой малости - того, что мамаша вряд ли согласится добровольно отдать нам своих не рожденных детей. Мало того - отец семейства вернулся домой возмутительно быстро и застукал нас в самый интимный момент: Найлир как раз занес руку над самкой, прикидывая, как бы половчее отодвинуть ее и заграбастать нежно-голубые в крапушку яйца, а я околачивалась внизу (лазать по деревьям я, конечно, умела, но вот рук, чтобы унести добычу, увы, была лишена) и подбадривала рыжего одобрительными замечаниями.
  Закончилось это рисковое предприятие роскошной царапиной, украсившей лицо Ная (и чудо, что эта царапина оказалась единственной!), ворохом перьев, увенчавших его пламенную шевелюру, и одним разбитым яйцом. Когда Хорек ухитрился его схватить, для меня осталось загадкой.
  - Ни себе ни людям, - с неудовольствием заметила я, глядя, как вожделенный желток медленно стекает по древесной коре.
  - Это ты обо мне или о нем? - Найлир кивнул на воинственного самца, кружащего над гнездом и, похоже, подсчитывающего ущерб.
  - О вас обоих, - вздохнула я. - Мужчины - что с вас взять...
  
  Дальнейший наш путь проходил в скорбном молчании. Я напряженно обдумывала способы добывания съестного, но ничего путного в голову не приходило. Найлир, судя по его сосредоточенному лицу, был поглощен теми же думами.
  - Нам нужно выйти к человеческому жилью, - глубокомысленно заметил вдруг рыжий.
  Я насмешливо покосилась на него, но промолчала. Да уж, с таким заявлением трудно поспорить.
  Но мысль Хорька получила неожиданное продолжение.
  - Значит, ты нам поможешь!
  От удивления я едва не села.
  - Я?! Это каким же образом, позволь узнать? Или ты все-таки решил воспользоваться моими услугами в качестве ездового животного? Ну так знай: момент упущен, нужно было сразу соглашаться!
  - За кого ты меня принимаешь? - судя по тону, рыжик всерьез обиделся. - Просто я тут вспомнил кое-что...
  И снова замолчал. Я подождала немного, но, поняв, что продолжения не последует, с подозрением уточнила:
  - Что именно?
  Беда мне с этим рыжим! Каждое слово из него клещами тянуть приходится!
  - Ну... ты ведь кошка...
  - Поразительная наблюдательность, - ядовито заметила я.
  - Не перебивай, я пытаюсь собраться с мыслями... Так вот, ты кошка, а я однажды слышал, что ваше племя может ходить своими путями в пространстве... Ну, вроде как порталами кошачьими. И с их помощью домой вы возвращаетесь быстрее, чем люди, - сколько таких случаев было! В каждом городе, в каждой деревне расскажут с десяток!.. Так вот, если ты сможешь нас перенести по кошачьей тропе в ближайший город... Наши проблемы будут решены!
  Заявление Хорька заставило меня надолго задуматься. Вот уж правда, порой недостаточная человеческая осведомленность бывает хуже полного незнания. Как же ему теперь объяснить?
  - Если бы я могла, непременно воспользовалась бы этой возможностью, - я заговорила медленно, подбирая слова. - Ты верно говоришь, кошки ходят своими путями. Более того, я сама несколько раз ими пользовалась, - на лице Найлира отразилась такая радость, что мне стало неловко рассказывать дальше. - Но есть один нюанс: по кошачьей тропе можно попасть только в знакомое место. В идеале - хорошо знакомое, но иногда достаточно просто обладать хорошей памятью. Понимаешь, для того чтобы портал сработал, нужно представить место назначения во всех подробностях, вспомнить его, ощутить его атмосферу... Захотеть снова там оказаться. А как можно представить себе место, где никогда прежде не бывал? В принципе, портал сработает в любом случае, но если представлять себе незнамо что, результат может оказаться самым непредсказуемым. Я знаю, о чем говорю, - проверяла.
  - А ты не... - с надеждой начал Найлир.
  - Нет, - снова пришлось разочаровать рыжика. - В этой части страны я не бывала. И до Миргорода уж тем более не добиралась.
  - Жаль, - разочарованно протянул Хорек.
  - Мне тоже, - серьезно согласилась я.
  
  Я уже решила было, что боги отвернулись от нас, но вскоре высшие силы устыдились своего пренебрежения нашими судьбами и поспешили исправить упущение. Не прошло и получаса, как на обочине старого заброшенного тракта, которого мы придерживались, появился верстовой столб. При ближайшем рассмотрении на столбе обнаружилась шильда. Деревянная табличка потемнела от времени и дождей, краска на ней почти полностью стерлась, но надпись все еще можно было прочитать. "Триозёрск - пять верст", - лаконично гласила она. Стоит ли говорить, что радости нашей не было предела? Еще час-другой - и мы будем даже не в селе, а в самом настоящем городе! И никакие кошачьи тропы не потребовались!
  Вдохновленные этим открытием, мы преодолели расстояние до вожделенного населенного пункта с легкостью, лишь раз остановившись на привал: перед появлением в Триозерске следовало привести себя в порядок, дабы не шокировать неряшливым внешним видом добропорядочных горожан.
  
  Неладное я почуяла, уже когда Найлир, бросая в мою сторону подозрительно виноватые взгляды, выудил из своей сумки моток тонкой бечевки - вещь, безусловно, полезную, а в походе так и вовсе необходимую.
  Что-то в глубине моей души (интуиция, а может, чувство самосохранения) тревожно заворочалось.
  Беспокойство усилилось, когда рыжий подошел, судорожно сжимая веревку в руках.
  - Ты... это... - пряча глаза, начал он.
  Чувство самосохранения взвыло в голос.
  - Чего? - я на всякий случай попятилась.
  Найлир набрал воздуха в грудь, зажмурился и выпалил единым духом:
  - Перед городом поводок на тебя нужно надеть, вот что!
  Я даже не сразу сообразила, о чем он толкует. Но когда до меня дошло... От гнева у меня потемнело в глазах.
  Меня?! Меня - на поводок, словно дикого зверя?! А не много ли ты на себя берешь, рыжий?
  Видимо, последнее я подумала чересчур громко, потому что Найлир слегка побледнел и начал поспешно выкладывать доводы в пользу своего рискованного (риск был в первую очередь для здоровья рыжего нахала) предложения.
  Поначалу я и слышать ничего не хотела, но, побушевав немного, остыла и призадумалась. Слова рыжего были не лишены смысла. Одно дело - огромная кошка, гуляющая сама по себе и ведущая себя подозрительно разумно, и совсем другое - тот же зверь на поводке и при хозяине. В этом случае даже некоторые странности поведения можно объяснить дрессировкой.
  Решение далось мне нелегко. Умом я понимала, что рыжий прав, но гордость... Гордость была глуха к голосу рассудка. Никогда прежде мне не доводилось испытывать подобное унижение.
  Некстати вспомнилось, как однажды через мой родной город гнали рабов. Их руки и ноги были закованы в тяжелые, гремящие цепями кандалы, а шею каждого охватывала толстая веревка, не позволяющая и полшага сделать в сторону. Одним концом веревки были привязаны к телеге, на которой восседал надсмотрщик. Рабы везли его, точно мулы. Так вот, значит, что чувствовали эти несчастные...
  У меня, как у рабов, если вдуматься, тоже не было выбора. Оставалось утешать себя мыслью, что хотя бы везти на себе Найлира мне не грозило.
  
  Когда впереди стали смутно угадываться очертания городской стены, в мою душу снова закрались подозрения, уже иного рода.
  - Кстати говоря, а деньги-то у тебя есть? - я постаралась, чтобы мой мысленный голос звучал как можно более вкрадчиво. - Еду ты на что брать собрался?
  Рыжий сник. Он немного пошарил в сумке и выудил оттуда семь истертых медных монеток. Для входа в город этого, возможно, хватит, но вот на что-либо еще...
  - Нет, значит, - констатировала я. Плохо дело. - А что ты умеешь делать?
  Если денег нет, то их можно заработать, это я знала твердо. Но глядя на Хорька, я не могла представить его занимающимся тяжелым физическим трудом.
  Голова рыжего опустилась еще ниже, подтверждая мою догадку.
  - Там что-нибудь придумаем, - невнятно пробормотал он. - Как-нибудь выкрутимся.
  "Ну-ну, - подумалось мне. - Ты уже выкрутился однажды - и теперь твои портреты украшают казармы городской стражи. Небось тоже есть хотелось..."
  
  Старая шильда не обманула, город находился там, где ему и полагалось, и это был действительно город, а не непомерно разросшееся село. Триозерск окружали высокие крепостные стены и глубокий широкий ров, на дне которого плескалась вонючая бурая жижа, когда-то бывшая водой. Через ров вел опущенный по случаю светлого времени суток старый мост на ржавых цепях, а на противоположном его конце, у ворот, расположились с десяток доблестных стражей, бдительно взимающих с гостей города входную пошлину. О том, чтобы соваться в город в обход ворот, не могло быть и речи. Слишком уж укрепленным он выглядел. У такого, пожалуй, не то что бреши в магической защите не сыщется - кирпича в стене без приставленного к нему часового не найдешь!
  Возможно, если бы наши дела были не столь плачевны, мы обошли бы Триозерск стороной - при одном взгляде на него становилось понятно, что ловить здесь особенно нечего, а вот потерять можно многое. Но в нашем положении выбирать не приходилось.
  "Ниспошли нам удачу, Двуликая", - смиренно думала я, семеня следом за рыжим. Ходить на поводке оказалось пренеприятно: Найлир, забывшись, то и дело резко дергал рукой, отчего у меня перехватывало дыхание и темнело в глазах, веревка немилосердно натирала шею, и вообще чувствовала я себя паршиво. Примириться с судьбой мне помогала лишь мысль, что в конце пути, после всех злоключений, меня ждет вкусная горячая еда. Может быть, даже мясо. Или рыба. Или - чем боги не шутят? - вкусное густое молоко... Я представляла перед собой миску с молоком и шла за ней, как осел за морковкой. Как ни странно, столь нелестное сравнение, придя на ум, вернуло мне прежнюю бодрость духа, и к городу я подошла с почти безоблачным настроением.
  Признаться, я опасалась, что у нас могут возникнуть трудности на входе. Хулиганистого вида парень с громадной кошкой на веревочном поводке - довольно странная парочка для этих мест. А если еще и портрет Найлира уже здесь...
  Словом, если бы стража у городских ворот скучала, нами бы неизбежно заинтересовались. Но везение оставалось с нами: в городские ворота полноводной пестрой рекой втекал народ, и стража едва успевала собирать плату за въезд, не особенно обращая внимание на внешность плательщиков.
  - Интересно, по какому случаю такое столпотворение? - задумчиво обронил рыжий, пристроившись в хвост длиннющей очереди.
  Впереди громыхали телеги, лаяли собаки, мычали коровы, истошно орали петухи, визжали дети и голосили, пытаясь перекричать невообразимый гвалт, взрослые.
  "Беженцы, что ли? - думала я, растерянно обозревая бесчисленные тюки и домашний скот. - Так вроде не было войны в последнее время ни у нас, ни у соседей... Или я что-то пропустила?"
  - Дык ярмарка же! - просветил рыжего стоящий перед ним бородач. Он, видно, решил, что вопрос адресован ему. На груди бородатого на манер бус висели связки расписных деревянных ложек. - В Триозерске в начале осени завсегда ярмарки проходят, со всей округи народ едет!
  
  Сказать, что стража нами совсем не заинтересовалась, было бы все-таки преувеличением. Блюстители порядка обратили на меня внимание - но исключительно с целью выяснить плату, которую полагалось внести за мой вход в город. За кошку требовалось заплатить один медяк, за крупную собаку - два, а вот живность чуть покрупнее, вроде коз и овец, оценивалась в три монеты. Стража, понятно, напирала на третий вариант.
  - Гляди, какая здоровенная, - один из стражей ткнул в бок напарника. - Да на ней поклажу возить можно! Вьючное животное, точно тебе говорю!
  "Скажи ему, что я - ездовая", - хмуро предложила я рыжему. Стражники мне не нравились.
  - Небось мяса жрет - будь здоров, - сочувственно предположил второй служитель закона, разглядывая меня с безопасного расстояния.
  - А то! - не без злорадства отозвался Найлир. - Думаешь, отчего я так поизносился? Гляди, как исхудал! Сам недоедаю, а ее, окаянную, кормить приходится, а не то боюсь, как бы она меня самого однажды ночью не сожрала! Продать пробовал - не берут, прогонял - обратно возвращается, чтоб ей пусто было!
  - Ну а если ее... того... - стражник выразительно чиркнул ладонью по горлу.
  - Да жалко ее, - великодушно махнул рукой Найлир. - Живая все ж таки тварь, хоть и безмозглая...
  Это я-то безмозглая? Кто бы говорил!
  - Добрый ты малый, - во взгляде стража сквозило сочувствие, с каким обычно смотрят на умственно отсталых. Я почувствовала себя в некоторой степени отмщенной.
  В конце концов Найлиру путем долгих убеждений и жарких уговоров удалось заплатить за меня как за собаку. Оставшиеся пять монет рыжий отдал за то, чтобы войти в город самому.
  
  Триозерская ярмарка была в самом разгаре. Оно и понятно: на дворе стоял полдень, а в ярмарочные дни торговля открывается едва ли не с рассветом.
  Главная площадь оглушала громкими зазывными выкриками торговцев, пестротой разложенных повсюду товаров, шумом и суетой, свойственными всякой ярмарке, от захудалой деревенской, до всеархельдской [1], на которую съезжались купцы и покупатели со всей страны.
  Я не любила шумные места с большим скоплением народа и, оценив обстановку на площади, инстинктивно прижалась к ноге Найлира. Не дай Двуликая потеряться в этой толчее, потом вовек не сыщешь...
  Рыжик успокаивающе похлопал меня по холке. "Все в порядке, я рядом, я с тобой", - говорил его жест. Я ответила рыжему благодарным взглядом.
  И тут же забеспокоилась. Ярмарка - это, наверное, прекрасно, вон как ей люди радуются, но мы так до сих пор и не придумали, как раздобыть еду. Голод давал о себе знать все настойчивее, и от назойливо лезущих в глаза яств, разложенных на прилавках, и восхитительных ароматов кружилась голова.
  В нашем положении был лишь один плюс: нам не приходилось заботиться о сохранности своего имущества. Воришкам, буде таковые посягнут на карманы Найлира, нечем поживиться. Разве что сумку утянут - но кому она нужна, такая старая и потрепанная? Ее, поди, и перепродать не получится...
  Как раз в тот момент, когда я предавалась нерадостным размышлениям, а Найлир с интересом крутил головой, глазея по сторонам, мимо нас к центру площади целеустремленно протопал мужик с медведем на цепи.
  В памяти немедленно всплыла сцена из прежней, еще человеческой жизни.
  ...Ярмарка. Такая же шумная, пестрая толпа, кричащая на нескольких языках сразу, мамина рука, крепко держащая мою ладошку. И прямо перед восхищенными детскими глазами - дрессированный медведь. Он умеет стоять на задних лапах, кружиться вокруг своей оси - да всего и не упомнишь! Неискушенным деревенским детям это казалось почти колдовством. Помню, соседские дочки, семи и девяти лет, потом шептались, что дрессировщик на самом деле - чернокнижник, знает язык животных, вот и выходит у него такого зверя своей воле подчинять...
  Одновременно с этим воспоминанием мне в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль, которую я поторопилась отогнать от греха подальше - еще накликаю.
  Но... Поздно. Найлира, видно, посетило то же соображение.
  - Послушай, Бьяла, - начал он. Голос у него был медовый-медовый, и мне это не понравилось. - А что ты скажешь о ярмарочных представлениях? Ну там животные всякие дрессированные...
  - И не проси, - отрезала я. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, куда клонил рыжий.
  - Но это наш единственный шанс заработать! - возмутился Хорек.
  - Я, если припечет, и мышкой здесь могу поживиться. В городе с этим проще, - с достоинством заявила я.
  - А молочка ты хочешь? - вкрадчиво поинтересовался рыжий. - Теплого, парного, вкусного...
  Молочка хотелось. Очень. Желанная миска вновь замаячила перед мысленным взором. Но согласиться на то, что предлагал мне демон-искуситель в рыжеволосом обличье... О Двуликая, какой бес надоумил меня отправиться с рыжим?!
  
  После получасового блуждания по площади мы нашли подходящее место: в меру людное, в меру спокойное (во всяком случае, без конкурентов), и самое главное - рядом стоял паренек-флейтист, наигрывающий незатейливую веселую мелодию.
  Плана выступления у нас не было. Все, что произошло дальше, было чистой воды импровизацией.
  Прежде я и не подозревала в себе столь развитых актерских способностей. Найлир, кажется, тоже был приятно удивлен. Но больше всех веселились зрители. Еще бы им не веселиться! Огромная кошка, которая неумело пытается танцевать под звуки флейты (в том числе на задних лапах), - где еще такую потеху увидишь?!
  Вот когда я оценила наше с Найлиром нечеловеческое везение (которое, честно говоря, уже начинало настораживать)! Не будь в городе ярмарки, не было бы у нас такой широкой аудитории, охочей до зрелищ. Публика, мгновенно собравшаяся вокруг, была пестрой, как и бывает в ярмарочные дни: краем глаза я успела заметить в толпе и стариков, и детей, и мастеровой люд, и крестьян, приехавших из окрестных деревень, и богатых важных купцов, и даже одного монаха - ряса ничуть не мешала ему во все горло хохотать над моими ужимками и громко хлопать в ладоши. Иные взрослые так похожи на детей...
  Честно говоря, танец у меня получался не ахти. Будь я все еще человеком - сгорела бы со стыда. Но я быстро смекнула, что чем более неуклюжими и неловкими выходят мои движения, тем радостнее хлопают в ладоши зрители, тем громче звон монет, сыплющихся в Найлирову сумку, с которой он время от времени обходил зевак. К слову, из рыжего Хорька вышел отличный зазывала. И пусть его выкрики не отличались особой новизной и оригинальностью, но вопил он так, что потенциальные зрители слышали, наверное, еще у городских ворот.
  Флейтист, рядом с которым мы обосновались, поначалу косился на нас волком, но вскоре заметил, что с нашим появлением у него прибавилось слушателей, а в его шапке веселее зазвенели монеты, и стал глядеть дружелюбнее. Зрители, похоже, решили, что мы работаем втроем, поэтому, посмеявшись над нелепыми кошачьими пируэтами, щедро одаривали и музыканта. Не знаю, как Найлиру, а мне было ничуть не жаль: мы пришли заработать хотя бы на ужин и завтрак, а получили много больше. И во многом - именно благодаря флейтисту с его популярным веселым мотивчиком.
  
  Когда на город опустились сумерки и торговый люд начал сворачивать палатки, освобождая место для ночных гуляний, мы прощались с флейтистом, будто старые знакомые. Точнее, прощался Най, а я, чтобы выразить признательность, мурлыкнув, потерлась о руку музыканта.
  - Хорошая у тебя кошка, - уходя, заметил парень. - С такой не пропадешь!
  Я выразительно покосилась на рыжего. Да-да, музыкант прав! А ведь кто-то, помнится, не хотел брать меня в дорогу...
  Хорек предпочел сделать вид, что не понял моего намека.
  - Ну что, пойдем искать ночлег? - весело подмигнул он, когда мы остались одни.
  - Ты обещал мне молока, - напомнила я.
  - И не только молока! Сегодня мы с тобой гуляем! Заслужили!
  И мы, предвкушая честно заработанный отдых, мягкие перины (не смотрите, что я кошка, спать на мягком я люблю не меньше, чем люди!) и вкусные блюда, отправились искать постоялый двор.
  Но наши мечты грубо прервали. Стоило нам углубиться во дворы, как кто-то похлопал Найлира по плечу, и рыжий обернулся. Повернулась и я.
  Перед нами стояли четыре хари откровенно бандитской наружности. Назвать их людьми не поворачивался язык.
  Все четверо как на подбор: рослые, плечистые, с заросшими хмурыми рожами, обильно расцвеченными синяками, и кривыми ухмылками, в которых недоставало зубов.
  Помятые лица незваных собеседников красноречиво свидетельствовали о тяжком многодневном похмелье, жестоко мучившем их обладателей.
  - Слышь, братка, - просипел один, почти вплотную придвинувшись к Найлиру. Отвратительный запах перегара чуть не сшиб меня с ног. Каково же пришлось Хорьку? - Ты, кажись, не местный? - дождавшись утвердительного ответа, образина закончил: - Так городок-то наш. Мы тебе милостиво позволили заработать на нашей земле. Стал быть, тебе теперь с нами делиться надыть.
  "Ой, влипли..." - обреченно подумала я. Делиться?! Да эти бесстыжие рожи заберут у нас все, включая Найлирову сумку, и хорошо еще, если рыжего живым отпустят, а меня не утащат на веревочке...
  Пользуясь тем, что на меня никто не обращал внимания, я огляделась, отмечая возможные пути отступления. Напрасно. Бежать было некуда. Вокруг высились глухие каменные стены, кричи - не докричишься. Мы сами себя загнали в ловушку.
  
  [1] Всеархельдская - от Архельд (название государства).
  
  
Глава 4
  
  - Ты драться-то хоть умеешь? - без особой надежды поинтересовалась я. В том, что мордобоя не избежать, сомневаться не приходилось, и теперь я пыталась выяснить, кто кого будет бить - мы их или они нас.
  Вместо ответа Хорек подбоченился и окинул гордым взором окрестности - ну чисто горный орел! "Гляди, какой я молодец, да я этих типчиков одной левой сделаю!" - явственно читалось в его взгляде. Ой, что-то мне подсказывает, не стоит ему быть столь самоуверенным...
  - А почему это я должен делиться своими деньгами? - резонно вопросил Най у бандитов, не меняя горделивой позы. Наконец-то он вспомнил о предмете разговора!
  Это был неправильный вопрос. По всем неписаным законам уличной жизни он вообще не должен был задавать вопросов. Сейчас ему полагалось принести свои глубочайшие извинения местным авторитетам и с нижайшим поклоном отдать им кровно заработанное. Половину. А лучше - две трети. Тогда мы могли бы уйти с миром - еще оставалась крохотная надежда на такой исход. Если бы только Най умел держать язык за зубами и не перечить кому не надо...
  Зато бандиты отлично знали, как следует вести себя в подобных ситуациях.
  Один из них, по виду - главный, резко, не замахиваясь, ударил рыжего под дых. Най согнулся пополам, но почти сразу выпрямился, гневно сверкая похолодевшими серыми глазами. Удар был, так сказать, профилактический - чтоб вправить рыжему мозги и заставить его подчиниться. Увы, он достиг прямо противоположной цели. Найлир сердито засопел, сжал кулаки и едва не кинулся в драку. Сдержался он в последний момент - каким-то чудом, не иначе добрые боги остановили.
  - Ну что, - почти миролюбиво поинтересовался бандит. - Подсчитал, скока нам отдашь, али тебе еще разок счеты поправить?
  Шутка была не ахти какая, но помятые пособники вымогателя довольно заржали.
  - И не мечтай, - отрезал, как плюнул, Най.
  - Ах ты ...!
  Бандит грязно выругался и замахнулся для второго удара - куда более чувствительного. Но на сей раз рыжий успел отреагировать. Он молниеносно присел, и здоровенный кулак противника угодил в пустоту. От неожиданности бандит едва не потерял равновесие, но, к моему разочарованию, устоял на ногах - всего лишь покачнулся. И, окончательно рассвирепев, попер в атаку.
  Вот теперь мне представилась возможность в полной мере оценить ловкость и проворность моего рыжего спутника. Он с прямо-таки нечеловеческой быстротой уворачивался от ударов противников, с легкостью перетекая из одного положения в другое. Как ртуть. Казалось, он угадывал намерения противников раньше их самих. При этом движения Ная были не лишены изящества, и в какой-то момент я поймала себя на мысли, что откровенно залюбовалась его пируэтами. "Хорек, точно Хорек, - постановила я минуте на третьей поединка. - Человек не может так двигаться!"
  Увы, рассчитывать на то, что противники рыжика тоже не лишены чувства прекрасного и отступят из одного лишь уважения к его способностям, не приходилось.
  Бандиты сосредоточенно, не торопясь, загоняли Хорька в угол, помахивая пудовыми кулачищами. Най по-прежнему уворачивался от них, пару раз даже умудрившись при этом заехать кому-то в глаз локтем (правда, скорее нечаянно, чем преднамеренно), но даже мне стало ясно, что долго это не продлится. На его стороне были молодость и ловкость (пусть даже фантастическая), на стороне его противников - сила и опыт, а они значат гораздо больше. Кроме того, их было четверо, а рыжик - один. Исход потасовки был очевиден. Против них у Ная не оставалось никаких шансов.
  Меня бандиты в расчет не брали и за серьезного противника не считали. И, между нами говоря, правильно делали. Все, чем я могла помочь Наю, - это бестолково бегать вокруг честной компании и пытаться укусить кого-нибудь за ногу - и желательно, чтобы этим "кем-нибудь" не оказался Най. А после того, как мне пару раз чувствительно заехали укушенными конечностями по зубам, пришлось действовать еще осторожнее.
  "Может, прыгнуть кому-нибудь из бандюков на спину? - беспокойно шевельнулась в душе совесть. - Они отвлекутся, и у Хорька появится возможность сбежать. Все-таки надо его выручать!"
  Но когда я красочно представила себе, как трое оставшихся отрывают меня от своего подельника и швыряют мою бесчувственную тушку на каменную мостовую, предварительно переломав все кости, какие только смогут, от героических намерений не осталось и следа. Я честно призналась себе, что не готова рисковать шкурой ради Найлира, как бы эгоистично это ни звучало.
  Надежда на чудо уже почти истаяла, испарилась, и я мысленно приготовилась к неминуемому, как вдруг...
  - Остановитесь, дети мои!
  Красивый глубокий баритон раздался, как гром посреди ясного неба. В этой грязной подворотне, заполненной звуками потасовки, сопровождаемой короткими, отрывистыми ругательствами, он был столь же неуместен, как церковный хор в дешевом кабаке. Да и сама фраза резанула слух непривычным построением.
  Хм... Дети? Что-то это мне напоминает...
  Я осторожно протиснулась мимо застывших на месте драчунов. За спинами бандитов стоял высокий человек в темном одеянии до пят. В рясе? Похоже на то.
  Его лицо, излучающее спокойствие и уверенность, показалось мне смутно знакомым. Я вгляделась внимательнее и вспомнила - это был тот самый монах из толпы на нашем представлении.
  Я едва не простонала от досады. Ну куда ж ты лезешь, дурень? Ведь схлопочешь по шее с нами за компанию, и на рясу твою никто не посмотрит...
  - Шел бы ты отсюда, божий человек, - будто в подтверждение моих мыслей, хмуро предложил Главарь. - Не богоугодные дела туточки вершатся...
  - Да уж вижу я, - благодушно отозвался служитель божий. - Я на подмогу и пришел. Отпустите вы мирных прохожих, чада, во славу Господа нашего...
  На миг во мне вновь вспыхнула безумная надежда. А что если и правда... Но Главарь лишь зло сплюнул на грязную мостовую.
  - Не твое это дело, божий человек, шел бы ты подобру-поздорову, - повторил он, отворачиваясь от монаха. Бандит явно потерял к нему интерес и намеревался продолжить развлечение. У, с-с-собака...
  "Сейчас монах уйдет, - поняла я. - И больше нам никто не поможет. Потому что жители Триозерска - трусливые, себялюбивые существа, которые ни за что не придут на помощь ближнему... Впрочем, как и большинство людей на этой земле, - тут я вспомнила собственное малодушное поведение и с грустью закончила мысль: - Даже если эти люди - кошки".
  Как монах оказался рядом, я не поняла. Не поняли этого и бандиты, судя по их ошарашенным лицам. Худая жилистая рука перехватила занесенный для удара кулак.
  - Не хорошо это, чадо, ближних обижать, - в голосе монаха слышался мягкий упрек, будто он отчитывал ребенка за невинную шалость. - Все мы - дети божьи, и обижая других, ты обижаешь Творца.
  Но бандиты - люди мало того, что к проповедям непривычные, они еще и вспыльчивы и раздражительны сверх меры. Главарь быстро потерял охоту слушать душеспасительные речи, и кулак, предназначавшийся Найлиру, полетел прямо в благостное лицо. Я зажмурилась. Монах мне понравился. Не хотелось видеть, как упадет наш с Наем единственный защитник.
  Глухой удар тела о каменную стену и яростный вопль заставили меня распахнуть глаза. Что-о-о?! Не может быть!
  Монах, засучив широкие рукава, споро разбирался с нашими с Хорьком противниками... Вернее, нашими они были недавно. Если у городских грабителей существует что-нибудь вроде цехового братства, то с этой минуты все триозерские бандиты просто обязаны стать кровными врагами нашего удивительного заступника.
  Он наносил удары метко, сильно и... профессионально, что ли. Так, будто занимался этим каждый день. Его благодушное лицо светилось искренним счастьем.
  Ну, что ж, раз все так обернулось... Я повернулась к Хорьку, ошарашенно взирающему на избиение недругов, и что было мочи завопила мысленно:
  - Бежи-и-и-им!!!
  Это был наш шанс. Пока бандиты разбирались с новым действующим лицом, пока они не пришли в себя и не вспомнили о нашем существовании, мы вполне могли прорваться и дать деру. О дальнейшей судьбе монаха беспокоиться не приходилось. Как я уже говорила, по всему было видно, что драться он умел и любил и делал это с душой и профессионализмом. Редкое качество для слуги божьего, между прочим.
  Но... Найлир не был бы Найлиром, если бы не совершил очередную Величайшую Глупость. Вместо того чтобы воспользоваться моментом и ускользнуть под шумок, он, взревев, как раненый кабан (видимо, для того, чтобы противники успели отреагировать), попер на бандитов с удвоенным энтузиазмом.
  Ой, дурак... Я отползла подальше, вжалась в землю и обреченно прикрыла лапами глаза. Ну, вот какой смысл спасать этого идиота, если он раз за разом, снова и снова лезет на рожон?!
  От первого же удара Най отлетел легко, как тряпичная кукла. И больше уже не интересовался ходом драки. Он вообще ничем не интересовался, только лежал на земле, скорчившись от боли, и хватал ртом воздух. На его разбитых губах пузырилась кровь.
  У меня потемнело в глазах. Мысли о бегстве тотчас вылетели из головы. Этот тип посмел ударить моего человека?! То, что этот удар - не первый, я совершенно упустила из виду. Не до логики было. Кровь бросилась в голову, застилая глаза и мешая думать. Все, что я видела в эту минуту, - горло противника. Открытое, нежное, незащищенное - в него будет так приятно впиться клыками...
  ...До горла я не достала. Зато с неописуемым наслаждением вцепилась передними лапами в лицо бандиту (метила вообще-то в глаза, но, каюсь, чуток промахнулась), а задними - в грудь. Криминальный элемент взвыл, упал наземь и попытался отодрать мои лапы хотя бы с лица. Тщетно. Я держалась намертво. Тогда он прибегнул к еще одному средству - кубарем покатился по земле, надеясь подмять меня и придавить своей многопудовой тушей.
  "Ах ты ж сволочь!" - зло подумала я, выпустила когти во всю длину и, переборов отвращение, сомкнула клыки на плече противника.
  Вопил он так, что не оглохла я лишь чудом. Но старания бандита пропали втуне: его подельники были заняты душевным общением с монахом, а я только крепче смыкала челюсти, хоть меня и мутило от вкуса его крови, щедро разбавленной алкоголем.
  Мой нерадостный триумф длился недолго - к счастью ли, к несчастью, уж не знаю. Когда давно не знающие воды и мыла бандитские руки грубо оторвали меня от противника, я восприняла это почти как избавление. Впрочем, ненадолго. Короткий полет и последующее падение мало способствовали радостным переживаниям.
  Камни мостовой больно впились в ребра, даже густая шерсть не спасла. Сознание попыталось малодушно ускользнуть, но я ухватилась за него всеми лапами и сохранила-таки ясную (насколько это было возможно) голову и трезвый ум.
  Справиться с разъезжающимися лапами оказалось труднее, но в конце концов мне удалось и это.
  Когда же я пришла в себя настолько, что смогла увидеть и осознать происходящее, выяснилось, что противник наголову разбит и позорно бежит. Вот и считай после этого рассказы о силе веры небылицами...
  Монах в это время тормошил скорчившегося у стены Ная.
  - Парень, ты как? Жив? Идти сможешь? Надо бы уносить ноги, пока наши добрые друзья не привели с собой подкрепление.
  Най кивнул и самоотверженно попытался встать. Впустую.
  Спаситель поглядел на его неуклюжие попытки и покачал головой.
  - Нет, сам ты не сможешь... - с этими словами он открыл неприметную сумку, висящую у него на поясе.
  Следующие несколько минут монах не поднимал головы, самозабвенно роясь в своем скарбе.
  - Это не пойдет, это тоже не пойдет, - приговаривал он при этом.
  Что там можно было так долго и с таким упоением перебирать - ума не приложу. Невольно закрадывалось подозрение, что у монаха в кошеле - портативная черная дыра. На первый взгляд поместиться в нем могли разве что четки и карманный молитвенник.
  Наконец монах отыскал нужное - он издал победный клич и со всей возможной осторожностью извлек на свет божий крохотный флакончик, на две трети заполненный темной жидкостью, маслянисто поблескивающей в сгущающихся сумерках.
  - А вот это поможет.
  Монах чуть не с силой разжал челюсти Ная и влил туда половину содержимого склянки.
  - Должно хватить, - вполголоса заметил он, будто самому себе, бережливо пряча бутылочку обратно. И пояснил, прочтя в Наевом взгляде невысказанный вопрос: - Это стимулятор. Он мобилизует силы твоего организма и позволит держаться на ногах какое-то время.
  - Какое-то?
  - Час-два, - пожал плечами врачеватель. - Этого хватит, чтобы уйти достаточно далеко. Или даже убежать.
  Только теперь я смутно припомнила, что монахи-эфисты [1] в обязательном порядке проходят начальный курс обучения лечебной магии. Это особенно важно во время военных действий: божьи люди вряд ли могут вылечить тяжелые раны, зато им вполне по силам облегчить одновременно физические страдания умирающего - обезболивающими заклятиями и душевные - отпущением грехов и проводами в мир иной по всем правилам.
  В мирное время эта монашеская особенность на руку прежде всего деревенским жителям. Как-то так сложилось, что дипломированных лекарей в архельдских деревушках днем с огнем не сыскать, повивальные бабки-знахарки живут лишь в каждом третьем селении (до которого еще добраться надо, часто - по бездорожью), зато божьи слуги поистине вездесущи. Зубные хвори, лишаи, желудочные болезни - все это давно стало их второй специализацией. Это удобно, экономично и вообще выгодно всем заинтересованным сторонам.
  Все это я вспоминала уже на бегу. Едва Най вновь обрел способность твердо стоять на ногах, монах рывком поднял его и потащил за собой. Следом сдернуло и меня: придя в себя после драки, Хорек машинально взял в руки поводок, и на старте веревочная петля так сдавила мою многострадальную шею, что в глазах потемнело.
  
  Удар набата раздался, когда мы сворачивали в очередной проулок. Я знала этот звук лучше, чем хотелось бы. Весь прошедший год он преследовал меня, настигая везде, где бы я ни укрылась. И всякий раз он предвещал боль и страх.
  Чуткий кошачий слух уловил выкрики далеко позади: "Оборотни! Нелюди!" Наученной горьким опытом, мне не понадобилось много времени, чтобы сообразить, в чем дело. Монах оказался прав. Нам следовало уносить ноги, и поскорее, не то унесут уже нас. На костер, например.
  Впереди соблазнительно замаячили городские ворота. До них оставалось не менее пяти минут бега, но в тот миг мне показалось, что они так близко... Какая-то пара шагов - и мы окажемся на свободе!
  Я радостно встрепенулась, но тут же заподозрила неладное. Бросила короткий взгляд на небо. Так и есть: первая звезда уже появилась. Окажись ворота хоть вдесятеро ближе, мы бы все равно не успели. Пришло время их закрытия.
  Мост уже был поднят, основательно заржавленная решетка - опущена. Сосредоточенные стражи с видимым усилием, пыхтя и отдуваясь, закрывали тяжеленные ворота. Створки натужно скрипели, но медленно и неумолимо смыкались, напоминая жернова судьбы. Их тоже не остановить. Искать другие ворота было бессмысленно: все входы-выходы в архельдских городах закрываются одновременно - с появлением первой звезды на небосклоне.
  Хотя... Если подумать, может быть, это и к лучшему? Наверняка стражи тоже слышали набат - иначе отчего они так серьезны и напряжены в конце трудового дня? Нас ждут, не иначе! Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: почуяв, что запахло жареным, чужаки предпочтут убраться из города. И куда они побегут в первую очередь? Правильно, туда, откуда появились. К воротам. Для коренных горожан сцапать нас на выходе не составит труда. Еще и стража пособит землякам.
  Видимо, монах рассуждал схожим образом, потому что он бросил Наю: "Сворачиваем!" - и серой тенью нырнул в ближайший проулок.
  И снова мы неслись по глухим переулкам, шныряли, как воры, по подворотням, избегая чужих взоров... Да, нелегко приходится чужакам в Триозерске!
  Наше бегство закончилось у городской стены. Разглядывая уныло-серую кирпичную кладку, я хмуро подумала, что только сегодня утром впервые за последний год зашла в город, как полагается разумному существу - через ворота. И вот, пожалуйста - снова мне предлагают лазать по стенам!
  - Подожди!
  Рыжий вдруг засуетился, с озабоченным видом похлопал себя по карманам, радостно просиял и выудил из-за пазухи уже знакомый мне амулет.
  - Хорошая вещь, - уважительно отметил монах.
  Най польщенно заулыбался и приосанился. Ну точь-в-точь мальчишка, которого похвалил старший товарищ!
  ...Зря я считала Триозерск хорошо защищенным городом. "Дыра" в защите обнаружилась даже быстрее, чем в Береженьске. Вот и верь после этого властям: они, мол, ночами не спят, радеют о защите горожан, их покой берегут - а на самом деле даже подновить защиту не удосуживаются!
  Ну, хорошо, дыру-то мы, положим, нашли - а как быть дальше? Я задумчиво окинула взглядом стену. Слишком гладкая, кирпичик к кирпичику - уцепиться не за что. И до верха не допрыгнешь - высоковато... А если с разбегу? Хм... Отойти во-о-он к тем кустам, хорошенько разогнаться и...
  - ....Снимай поводок с кошки.
  Я задумалась и пропустила начало разговора, уловив только последнюю фразу, имеющую ко мне отношение.
  Най беспрекословно подчинился. Монах ловко соорудил на конце моего бывшего поводка петлю, размахнулся, захватил ближайший зубец, подергал веревку, затягивая - и вот импровизированная лестница в большой мир готова.
  - Бьяла, полезай первой! - тут же нетерпеливо предложил рыжий. Галантно, конечно, но... - Ну, чего же ты ждешь?.. А, черт! - от волнения он упустил из виду, что я - кошка, а не человек, и вместо рук у меня - лапы; бесспорно, замечательные, но не приспособленные для лазанья по веревкам.
  - Лезь ты первым, - посоветовал монах. - В случае чего я прикрою. Если ты останешься здесь один и попадешься, живым тебя не выпустят, а сил защититься у тебя не хватит.
  - А Бьяла?
  - Я о ней позабочусь. А ну полезай, кому говорят, силы тебе еще пригодятся!
  Монах прикрикнул на Хорька, и тот взлетел по веревке, как подстреленный. Ха, болезный ты наш!
  Взобравшись наверх, Най немного потоптался в нерешительности. Я отлично его понимала. Будь я человеком, мне тоже было бы страшно сигать вниз с такой высотищи!
  - Хорош мяться, прыгай давай! - снова повысил голос монах.
  И Най, зажмурившись, прыгнул. Я задержала дыхание. Из-за стены послышался звук падения и сразу вслед за ним - сдавленная ругань. Уф, хвала Двуликой, живой!
  Монах, тем временем, смерил меня взглядом. Нехорошим таким, оценивающим. Как будто примерялся, как бы половчее свернуть мне шею. Я поежилась и на всякий случай попятилась. Кажется, он сказал, что позаботится обо мне? Это как же, интересно? На руках, что ли, через стену перенесет?
  Ой!
  Эфист снова меня удивил. Не говоря ни слова, он схватил меня поперек туловища и забросил себе на плечо. Я успела только мявкнуть от неожиданности - а он уже взбирался по веревке, сноровисто подтягиваясь. Минута - и мы были на свободе. Но время расслабляться еще не пришло - едва монах опустил меня на землю, как мы что было духу припустили прочь от негостеприимного города.
  Остановиться и оглянуться мы позволили себе минут через пять. Най тяжело дышал от быстрого бега, я старалась не обращать на все более настойчивое колотье в боку. Монаху, казалось, бег вообще не доставлял никаких неудобств, но, увидев наше плачевное состояние, он сжалился и позволил остановиться, перевести дух.
  Город высился позади черной громадой на фоне вечернего неба. У его подножия быстро растягивалась цепочка огоньков. Факелы. Взбудораженные люди, не найдя нечисть в городе, отправились на охоту за его стены. Благо, лесов поблизости не наблюдалось, местность открытая - поля да луга, бегущего человека сразу приметят. Опять же - город окружал ров, и есть вероятность, что чужаки зазеваются, не заметят его вовремя, упадут удачно да и шею сломают.
  Не сломали. Монах вовремя напомнил о близости рва, и мы перебрались через него без потерь - если, конечно, не считать потерей кошмарный внешний вид. Мы по уши изгваздались в мерзости, которую триозерчане развели во рву. Похоже, туда сливал помои весь город. Теперь нас можно было без особого труда отыскать даже в темноте. По запаху.
  - Ложись! - приказал монах, оценив обстановку в тылу. - Дальше будем ползти.
  Рядом тяжко вздохнул Найлир. Но вновь подчинился. Рыжий с первых минут признал в удивительном монахе вожака и выполнял его приказы, не раздумывая. Странно. Разве у людей бывает такое безоговорочное подчинение, как в стае собак?
  Впрочем, времени предаваться раздумьям не было. Я пообещала себе поразмыслить над этим феноменом позже и, пригнувшись, на полусогнутых лапах отправилась следом за двуногими спутниками. Высокий бурьян, буйствовавший вокруг, успешно скрывал меня.
  За Наем и монахом оставалась широкая, будто выкошенная, полоса скорбно поникшей травы. Проторенная дорожка прямо-таки приглашала пройти по ней. Можно было не сомневаться - охотники этим приглашением непременно воспользуются. "Как неуклюжи люди... - мимоходом вздохнула я. Задерживаться, чтобы замести следы, было слишком большой роскошью. - Кошки ступают куда осторожнее!"
  
  - Бьяла, - рыжий не выдержал через пять минут сосредоточенного продирания сквозь буйные заросли. Столько мольбы в его голосе я еще не слышала. - Сейчас не важна наша конечная цель, нам бы оказаться подальше отсюда, не важно где... Да хоть у Огнеликого в гостях, лишь бы не здесь!..
  Я недоуменно покосилась на рыжего. Что за чушь он несет? Не время разглагольствовать, драпать надо!
  - Любое место сейчас будет лучше этого... Ты понимаешь, что я хочу сказать?
  "Нет", - честно призналась я.
  Несмотря на богатое мимическое сопровождение этой речи, я действительно по-прежнему не понимала, куда клонит рыжий, и он, потеряв терпение, буквально рявкнул:
  - Найди свой кошачий портал! Любой, хоть самый захудалый! Вытащи нас отсюда!
  О Двуликая, как же я сама не подумала?! Не иначе от падения последний ум отшибло...
  - Сейчас... я сейчас... одну минуточку... - я засуетилась и, низко опустив голову, прошла вперед, прислушиваясь к ощущениям, стараясь уловить колебания магического фона - хоть самые слабенькие.
  Спутники, чуть помедлив, двинулись следом.
  Мне уже доводилось прежде пользоваться кошачьими тропами. И не раз. Я была уверена, что не пропущу ни одну дорожку, проходящую поблизости. Но вот с этим-то как раз и возникли проблемы. Я шла и шла, монах и Най, пыхтя, терпеливо ползли за мной, все ближе становилась цепочка факелов, ярко разгорающихся на фоне стремительно темнеющего неба, - а тропки, хоть самой слабенькой, давно не используемой, не было, и все тут.
  Минут через десять Най забеспокоился:
  - Эй! Бьяла! - свистящим шепотом позвал он. - Ты вообще поняла мою просьбу? Ты уверена, что ищешь там, где нужно?
  "Кошачьи тропы, чтоб ты знал, на каждом шагу не встречаются", - огрызнулась я, не поднимая головы. На самом деле я злилась на себя. А вдруг я все-таки что-то пропустила и теперь кружу впустую?
  - Не отвлекай ее, - неожиданно заступился за меня эфист. - Ей нужно сосредоточиться.
  Я послала неожиданному заступнику благодарный взгляд и продолжила поиски, стараясь не отвлекаться на внешние раздражители, и тем более - не обращать внимания на панику, зарождающуюся в глубине души.
  Меж тем факелы приближались. В вечерней тишине далеко разносились людские голоса и лай собак. Этого еще не хватало... Я скрипнула зубами и опустила голову еще ниже. Ищи, Бьяла, ищи! Ты же не хочешь попасться собакам? Паника нарастала. О Двуликая, что с нами будет, если я не найду тропу?
  В этот самый момент, будто подсмотрев мои мысли, кто-то из преследователей принялся громко и со смаком описывать, что с нами сделают, когда поймают. Может быть, он говорил это для нашего устрашения и поднятия боевого духа соратников, но его речь, как ни странно, послужила нам на пользу: прислушавшись, я еще больше струхнула и как могла ускорила поиски. И тут - о чудо! - в подушечках пальцев знакомо закололо, сердце застучало быстрее, тело само подалось вперед - найденная наконец тропа так и манила в путь. Это была забытая кошачьим племенем, почти заросшая дорожка, ею уже давно не пользовались, и она успела здорово соскучиться по четырехлапым хвостатым путникам. "Хор-р-рошая тр-р-ропка, добр-р-рая тр-р-ропка... - мурлыкнула я. - Ты ведь поможешь нам, мр-р-р?"
  И, обернувшись к спутникам, коротко велела, не заботясь о том, понимает меня монах или нет:
  - Держитесь за меня.
  Еще никогда прежде мне не доводилось путешествовать по кошачьим тропам с живым балластом на хвосте, но в эту минуту я точно знала, что нужно делать. Откуда? Даже не спрашивайте, я не найду, что ответить!
  Най послушно схватил меня за правую заднюю лапу, монах - за левую. Я в последний раз обернулась, чтобы удостовериться, что не утащу ненароком кого-нибудь или что-нибудь еще.
  Именно в этот миг один из преследователей заметил нас, радостно встрепенулся, закричал, замахал руками своим сотоварищам и кинулся в нашу сторону.
  Мешкать далее было нельзя. Я торопливо зажмурилась, представила себе первое пришедшее в голову место. Учитывая близость опасности, я действительно ОЧЕНЬ хотела там оказаться.
  И в тот же миг пространство вкруг едва ощутимо дрогнуло, контуры растущей рядом травы на миг потеряли четкость. Кошачья тропка признала меня и согласилась помочь.
  Я шагнула вперед, в вызванную в воображении картинку, увлекая за собой обоих людей, не замечая их тяжести.
  Миг спустя пальцы загонщика, уже протянутые к Найлировой ноге, схватили пустоту.
  
  Когда прошел первый приступ эйфории, вызванной чудесным спасением, я внимательнее присмотрелась к месту, куда нас занесло. И, не сдержавшись, разочарованно мяукнула. Я так и знала, что нельзя путешествовать в спешке! Ну что мне стоило вызвать в памяти какое-нибудь тихое селение, затерянное в лесной глуши, - разве мало их встречалось на моем пути?! Мы могли бы уйти оттуда уже до рассвета, никого не потревожившие, никем не замеченные. А вместо этого...
  Вокруг возвышались добротные каменные дома. В памяти одно за другим всплывали лица их владельцев. Вот в этом доме, с диковинными резными ставнями, живет главный городской булочник, каждое утро он исправно поставляет свежий хлеб в дома знатных горожан. По соседству, в садике, утопающем в розовых кустах, спрятался маленький, но ухоженный домик помощника городского судьи. Его молодая жена страстно любит розы и возится с ними целыми днями, нянчится с цветами, будто с детьми. А следующий дом, высокий, с изящными башенками, принадлежит Кларине Мэй, владелице модной портновской лавки...
  Знакомые дома, знакомые лица. Даже в мостовой мне был до боли знаком каждый камень. Эту память ничем не вытравить из сердца.
  Светлоград когда-то - невообразимо давно, почти в прошлой жизни - был моей родиной. Я бежала из этого города, пыталась забыть все, что было с ним связано, избегала его окрестностей, как чумы, - и все для того лишь, чтобы вот так нечаянно вернуться?!
  От досады хотелось заплакать. Ах, как жаль, что кошки этого не умеют...
  - Бьяла, - на плечо мягко легла чья-то рука, успокаивая. Я скосила глаза. Рядом стоял монах. Несмотря на темноту, было заметно, что он бледен, как полотно. Его лицо выражало самое глубокое, самое искренне сочувствие. - Не казнись так, ты все равно молодец. Ты сумела вытащить нас из чужого города, вырвала из рук охотников. Так неужели ты думаешь, что в благодарность мы не сумеем защитить тебя от воспоминаний?!
  Последние слова монах даже не прошептал - прошелестел, едва шевеля губами. Мгновение спустя он свалился в беспамятстве, оставив нас с рыжим ошеломленно хватать ртами воздух.
  
  [1] Монахи-эфисты - от эфизм (религиозное учение, приверженцы которого поклоняются единому Творцу - Огнеликому Эфу, божеству строгому, но справедливому. Главенствующая религия в Архельде. Монахи-эфисты могут жить при монастырях, в общинах, либо странствовать по миру, по мере сил насаждая семена веры в сердцах язычников и творя добрые дела).
  
  
Глава 5
  
  - Что это с ним? - почему-то шепотом спросил Най, склонившись над бесчувственным монахом.
  - Откуда мне знать? - я торопливо обнюхала лицо лежащего, склонила голову к его груди, прислушиваясь к сердцебиению. Жив. Уже хорошо. - Может, это на него переход по кошачьей тропе так повлиял?
  - Но я-то ничего не почувствовал!
  - Так то ты. Организмы у всех разные, и на кошачью волшбу реагируют тоже неодинаково, - нравоучительно заметила я.
  В ту же секунду монах едва заметно пошевелился и слабо застонал.
  - Ты как? Что с тобой? Помнишь меня? - Най закидал монаха вопросами, едва тот открыл глаза.
  - Не тараторь, дай человеку прийти в себя, - оборвала я рыжего. Но сама не устояла перед искушением и, едва рыжий умолк, задала мучивший меня вопрос: - Ты меня слышишь?
  Монах несколько ошалело огляделся, сел, держась за ушибленный бок, и с силой потер глаза.
  - Слышу-слышу. Помню все, не так уж сильно я головой приложился. Чувствую себя... м-м-м... приемлемо. На ногах удержусь.
  Ну да, приемлемо, как же! Все еще бледный, как известь, ни кровинки в лице, того и гляди снова сознание потеряет.
  Я искренне сочувствовала монаху, но сидеть и дожидаться, пока он полностью придет в себя, в нашем положении было бы самоубийством. У дома булочника глухо заворчала собака. По соседству неуверенно гавкнула еще одна. Оставаться на месте и дальше стало опасно. Опыт подсказывал мне: там, где лает собака, очень часто появляется бдительно осматривающий свои владения сторож. Светлоград, конечно, не Береженьск, к ночным гулякам здесь относятся не в пример терпимее, но лишний раз рисковать своей шкурой все же не стоит.
  - Сматываемся, - коротко велела я и двинулась вперед, подавая пример.
  - Куда? - поинтересовался на ходу Най. Его лицо не выражало особой радости от моего решения, но тем не менее рыжик зашагал следом. Монах, вздохнув, тоже.
  - Туда, - лаконично отозвалась я.
  - А...
  - Ты можешь помолчать пять минут? Я вспоминаю дорогу.
  Хорек заткнулся, и дальнейший наш путь проходил в молчании, прерываемом лишь сдавленным оханьем монаха.
  Светлоград полностью оправдывал свое название. Улицы освещали масляные фонари, стоящие на каждом углу, - как ни странно, среди них не было ни одного разбитого или потухшего. Нам пришлось изрядно попотеть, чтобы добраться до места незамеченными, - припозднившиеся прохожие нет-нет да встречались на городских улицах, и всякий раз, заслышав шаги, мы ныряли в ближайший проулок или хоронились в кустах. А что нам оставалось делать? Наша троица выглядела крайне подозрительно (один Най с синяками во все лицо чего стоил!) и могла вызвать ненужные вопросы.
  Пожалуй, в том, что я вспомнила первым делом именно родной город, были и свои плюсы. По крайней мере, я точно знала, где можно провести остаток ночи и не быть пойманными городской стражей, чересчур бдительными горожанами или, того хуже, голодными бездомными псами. Последних в Светлограде было предостаточно во все времена. Поодиночке они были безобидны, но если набросятся всей сворой, не помогут ни мои когти, ни монаховы кулаки, ни Найлировы скорость и ловкость. Уж я-то знаю.
  Вообще-то прежде я любила собак. Да и сейчас люблю. Но с некоторых пор они перестали отвечать мне взаимностью, и я предпочитаю восхищаться ими на расстоянии. Так оно безопасней как-то.
  - Далеко еще? - уныло поинтересовался Най после получасового кружения по городу.
  - Почти пришли, - откликнулась я. - Вон там, за поворотом.
  Я окинула взором окрестности, настороженно принюхалась к ночному воздуху. Кажется, все в порядке, опасности нет... Постойте-ка, а это еще что?
  Я пропустила спутников вперед, а сама подошла к забору. Он был сверху донизу покрыт разномастными надписями, частью приличными, типа "Лит + Кэла = любовь до гроба" и "Здесь был Илларинэль", частью - нецензурными. А еще к потемневшим от дождей и времени, давно не крашеным деревянным доскам было приколочено несколько листков с объявлениями. Одно из них и привлекло мое внимание. Вернее, красовавшаяся на нем физиономия. В неверном свете масляного фонаря портрет показался мне подозрительно знакомым. Где-то я уже видела эти огненные волосы до плеч, эти правильные черты лица...
  Я подошла ближе, стараясь не привлекать внимания спутников. Знаю я Хорька, не даст он мне прочитать объявление. А прочитать и узнать наконец, что к чему, хотелось безумно. Разгадка тайны рыжего была буквально в двух шагах от меня, и упускать такую возможность было бы величайшей глупостью.
  Прочесть подпись я смогла не сразу. Буквы прыгали перед глазами, как полоумные, и не желали складываться в слова. Наверное, сказывалось отсутствие практики: кошкам нечасто доводится скрашивать досуг чтением.
  "Разыскивается... преступник... покусившийся на безопасность короны... примкнувший к революционерам..."
  Революционерам?! Батюшки-светы! Я зажмурилась, потрясла головой и вновь уставилась на плакат в надежде на ошибку. Но нет. Я прочитала верно.
  Вот только революционеров мне не хватало! Теперь-то я понимаю, почему его портреты развешаны во всех городах!
  Дальше можно было не читать. Я подцепила зубами нижний, свободный край листка, осторожно потянула, срывая его с гвоздя. И поспешила с добычей к спутникам. Ох, кто-то у меня сейчас попляшет!..
  Первым обернулся рыжий. Он-то и был мне нужен.
  - Это что такое? - тихо, но внушительно вопросила я у него, грозно наступая на него и для наглядности потрясая зажатым в пасти криво оборванным листком. Благо мысленной речи это нисколько не мешало.
  - Сама не видишь? Объявление, - вяло огрызнулся рыжий. Он внимательно посмотрел на злющую, только что не искрящуюся от возмущения меня и благоразумно отступил на шаг.
  - Вижу, - зловеще согласилась я, не прекращая нарочито медленного, но неумолимого наступления. - А еще я вижу знакомое лицо на этом объявлении. И весьма любопытную надпись под ним.
  - Это неправда, - торопливо открестился Най. - Они все врут и... Ай! - Хорек, отступая, споткнулся о камень и с размаху сел на землю. Он напряженно следил за моими движениями, не делая, впрочем, попыток встать. На его лице явственно читался испуг.
  Ты правильно боишься меня, рыжий. В гневе я страшна!
  Ох, что я сейчас с ним сделаю!.. Перед моим мысленным взором уже проносились картины кровавой расправы над рыжим обманщиком, одна другой страшнее. Еще миг - и они воплотятся в жизнь...
  Но осуществить задуманное мне не дали. Монах, к этому моменту как раз вполне оклемавшийся, кинулся мне наперерез и удержал в шаге от рыжего.
  - Пусти! - рявкнула я. Причинять зло монаху мне не хотелось, я чувствовала себя обязанной ему.
  - Сначала успокойся, - потребовал служитель божий.
  Вместо ответа я издала хриплый мяв и попробовала вырваться самостоятельно. Увы, хватка у монаха была поистине стальной, сколько я ни билась, он только крепче стискивал меня, да так, что начинало казаться, что мои бедные косточки вот-вот треснут под его ручищами.
  Хвала Двуликой, обошлось без переломов. Мало-помалу я начала успокаиваться, и вместе с душевным равновесием ко мне вернулась ясность мыслей.
  - Эх ты... Ты почему сразу не сказал, кто ты такой? - только и спросила я у рыжего, окончательно придя в себя.
  - Я говорил, что я преступник, - возразил Хорек. - А что я натворил, ты и сама не спрашивала! Помнишь, я предлагал тебе сделку?
  Предложение я помнила. Но ведь тогда я и не подозревала, что на счету Найлира числятся вовсе не кражи и мелкое хулиганство, а преступление против самой короны! Знаю, это прозвучит дико, но уж лучше бы он был убийцей, честное кошачье! Их не так рьяно ищут...
  Впрочем... Что бы это поменяло? По здравом размышлении, я была вынуждена признать: ничего. Даже если бы Най сразу сказал, что мечтает свергнуть государя, я все равно увязалась бы за ним. Правда, это не помешало бы мне лелеять планы перевоспитать рыжего и заставить его отказаться от своих убеждений.
  В отличие от меня, монах не выглядел не только возмущенным, но и хоть сколько-нибудь удивленным. Он внимательно поглядел на рисунок, отметил сходство, удавшееся неведомому портретисту, - и только. Это меня насторожило. И, как вскоре выяснилось, подозрения мои были вовсе не беспочвенны.
  - Спасибо, что спас меня от этой сумасшедшей кошки, - сказал Най, убедившись, что опасность с моей стороны миновала. - Честно сказать, я опасался, что ты ей поможешь разорвать меня на кусочки.
  - Я не был шокирован новостью, - пожал плечами монах. - Да и не новость это для меня вовсе.
  - Так ты... Ты все знаешь?! Знал с самого начала?! - ахнула я.
  - Еще бы мне не знать! Я не далее как нынче утром братьям по вере помогал его портреты развешивать! Я его сразу узнал, как только увидел, и вспомнил, что о нем говорили. Он в компании таких же отчаянных с государя корону задумал сдернуть и другого на трон посадить.
  Найлир кашлянул.
  - Я бы в несколько других выражениях описал ситуацию... Но суть ты передал верно: я против нашего правителя. И хочу исправить положение вещей.
  Я смерила Хорька мрачным взглядом. Ишь ты, еще молоко на губах не обсохло, а туда же - исправить положение вещей он хочет, изволите видеть!
  Где-то неподалеку вновь забрехала собака, и я запоздало сообразила, что нам лучше не оставаться долго на одном месте.
  - Разберемся позже, - бросила я и поспешила дальше. - Два шага осталось сделать, глупо будет сейчас попасться.
  Най воодушевленно двинулся следом за мной. Упоминание о "двух шагах" прибавило ему энтузиазма. Наивный, он забыл о кошачьем коварстве, помноженном на женское! Я ведь тоже могу умолчать кое о чем!
  И я мысленно хихикнула, вспомнив, что моим спутникам предстоит пройти еще одно испытание, прежде чем мы доберемся на место. И, из чистой мстительности, не стала об этом предупреждать. Ничего, пусть учатся поведению в экстремальных ситуациях. Им полезно. Особенно - рыжему, возомнившему себя спасителем нации. Хочешь спасти народ от короля-тирана? Ну так позаботься для начала о собственной шкуре!
  
  Невыносимо колючие ветви малины и облепихи нещадно хлестали нас по головам, спинам, рукам и ногам - удары упругих ветвей сыпались со всех сторон. Лишенные человеческого ухода растения быстро одичали, что не самым лучшим образом сказалось на их "характере". Казалось, кусты внезапно ожили и задались целью сжить со свету непрошеных пришельцев - то бишь нас. Они протягивали свои руки-ветви, норовя задеть лицо (или морду - в моем случае), хватая людей за одежду людей, мешая движениям.
  У меня были исцарапаны нос и подушечки лап, но я чувствовала себя вознагражденной, когда сзади раздавалось сдавленное шипение рыжего. Кажется, он собрал в проклятиях всех известных человечеству богов и демонов.
  Моя душа ликовала. Да, я - весьма мстительная, злопамятная и зловредная особа. Но рыжий сам виноват. Не будите в кошке зверя - и не будете покусаны. Все просто.
  Монах молчал, сосредоточенно продираясь сквозь цепкий кустарник. Ему было немного легче, он шел последним, по уже проложенному мной и рыжим пути.
  Казалось, агрессивные заросли не кончатся никогда. Но вот и они остались позади. Я осторожно отодвинула лапой ветви и с облегчением перевела дух. Пришли.
  Он ничуть не изменился - мой старый заброшенный домик на отшибе. Покосившийся, вросший в землю, с пустыми глазницами окон и зияющим провалом давно выломанной и благополучно утащенной кем-то двери; такой неприглядный и такой надежный. Мое первое укрытие.
  Я задержалась в дверях, не решаясь войти. На минуту показалось, что время повернуло вспять, что снова вернулись дни, когда я, ошалевшая от произошедшего, ничего не соображающая, пряталась здесь и училась жить заново, по новым правилам.
  Это продолжалось всего минуту. Теперь за моей спиной стояли люди, они ждали, когда глупая кошка наконец очнется от воспоминаний, перестанет топтаться на пороге и соизволит войти. Мне стало стыдно. Я тряхнула головой и сделала шаг вперед.
  Как и следовало ожидать, судя по внешнему облику дома, внутри было все то же, что и год назад, разве что мусору намело еще больше. Этот дом не мог похвастать такой зловещей славой, как "мой" особняк в Береженьске, здесь никогда не жили ни пособники темных сил, ни могущественные колдуны, ни даже самые завалящие ведьмочки. По этой причине, опять же, в отличие от береженьского дома, внутри царили разруха и хаос. Местные не опасались сюда заходить, поэтому все, что можно было выдрать и унести, было выдрано и унесено, а что не могло быть выломано с корнем - изуродовано и изгажено до неузнаваемости. Но благодаря этому можно было не опасаться нашествия незваных "гостей". Местное ворье, бродяги и прочие асоциальные элементы сюда не полезут: они давно усвоили, что им нечем здесь поживиться. А пришлые этот домик просто не найдут в зарослях одичавшей за годы малины с одной стороны и разросшихся кустов сирени - с другой.
  Казалось, я должна была обрадоваться встрече с давно знакомым убежищем - как-никак, именно ему я была обязана жизнью. Но... Знакомые стены не вызывали ничего, кроме тоскливого осознания собственного бессилия. Я снова вернулась туда, откуда и начинала. Что называется, "сменила шило на мыло".
  - Снова грустишь? - раздался над ухом голос монаха. Я вздрогнула от неожиданности. Полуночный пес, никак не могу привыкнуть к тому, что он тоже слышит меня. И, похоже, куда лучше, чем Найлир.
  Кстати, раз уж на то пошло...
  Я повернулась к монаху, села, обернула хвостом передние лапы, как подобает воспитанной кошке, и протянула правую монаху:
  - Меня зовут Бьяла.
  Тот смутился, но всего на миг.
  - Верд, - монах, с серьезным видом пожал мою лапку (к стыду моему, довольно грязную).
  Имя мне понравилось. Короткое и энергичное, как рукопожатие его обладателя. Пока монах обменивался рукопожатиями с рыжим, я смотрела на него во все глаза. До этого у меня не было возможности разглядеть нашего с Хорьком нежданного заступника как следует. Только теперь я смогла исправить это упущение, благо кошачье зрение и льющийся в разбитое окно зеленовато-желтый лунный свет это позволяли.
  Надо сказать, странный это был монах. Многочисленные шрамы на его лице и голове (коротко стриженные темные волосы их не скрывали), сломанный (и, похоже, неоднократно) нос и неправильно сросшаяся челюсть красноречиво свидетельствовали о славном боевом прошлом. Нехарактерные для божьего человека черты, не находите? Тем не менее его внешность нельзя было назвать отталкивающей. Было в нем какое-то странное, диковинное обаяние. То ли задорный блеск глаз был тому причиной, то ли открытая добродушная улыбка - трудно сказать. Но одно я знала точно: иные красавцы с идеальной кукольной внешностью проиграли бы рядом с Вердом вчистую.
  Возможно, я бы даже подумала бы что-то подобное громче - отчего не сделать человеку комплимент? Но тут вмешался мой собственный организм, ни с того ни с сего взбунтовавшийся против хозяйки.
  В глазах у меня потемнело. К горлу подкатила тошнота. Желудок будто связало в один тугой узел чужой безжалостной рукой. Я едва успела опрометью вылететь из дома и скрыться в спасительных кустах, где меня не смогли бы увидеть ни спутники, ни случайные прохожие. Что произошло, я поняла уже позже.
  Во всем была виновата кровь давешнего бандита. Она подействовала на меня, как отрава. В пылу сражения и бегства некогда было задумываться о самочувствии, но стоило сделать передышку - и организм жестоко отомстил мне за неразборчивость в пище.
  Из кустов я выползла лишь полчаса спустя - едва живая, обессиленная, с разъезжающимися, как у котенка, лапами. У меня еле хватило сил, чтоб доползти до дома и рухнуть на пороге. Немного отдышавшись, я кое-как смогла втащить в дом свою тушку полностью. Дальше дело не пошло - сил не хватило.
  Монах и рыжик, сжалившись, помогли мне преодолеть еще несколько метров и втащили на кучу прелой соломы в углу.
  - Что это с тобой? - участливо поинтересовался Найлир, присаживаясь рядом. - Съела что-то по дороге?
  - Не съела. Выпила, - вяло ответила я. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое хоть на минутку, но, увидев недоумевающие взгляды монаха и рыжика, я поняла, что так просто от них не отделаюсь. Пришлось собрать волю в лапы и худо-бедно сформулировать свою мысль: - Тот тип, которого я укусила... Ну, бандит в Триозерске... У него в крови был алкоголь, - при воспоминании о вкусе бандитской крови я невольно поморщилась. - Много алкоголя. А я не выношу спиртного.
  - Предпочитаешь валерьянку? - хмыкнул Най. Вот чурбан толстокожий! Нет чтобы посочувствовать!
  Если бы кошки умели краснеть, я вспыхнула бы до корней волос. Валерьянка... Да... Как-то раз я сдуру лизнула лужицу настойки, натекшую из разбитого бутылька. После этого я очнулась уже в клетке - в грязной, вонючей и шумной кибитке передвижного зверинца. Я провела в ней почти месяц, потешая людей на ярмарках. Вырваться на волю удалось лишь чудом. Правда, для того чтобы это чудо свершилось, пришлось чувствительно тяпнуть за руку хозяина. Он был пьян в дымину, захотел погеройствовать перед случайной подружкой, вот и сунулся не вовремя в клетку. Думаю, руку ему так и не вылечили, разве что новую отрастил...
  Урок пошел впрок - больше подобных ошибок я не совершала.
  - Дай-ка я тебя полечу, - сочувственно предложил монах, отвлекая меня от печальных воспоминаний.
  Все, что я смогла, - вяло шевельнуть головой, что должно было означать согласие. Даже думать мне не хотелось. Только в глубине сознания мелькнула мысль, что монах вряд ли знаком с особенностями кошачьего организма так хорошо, чтобы суметь меня вылечить. Но и эта мысль появилась лишь на мгновение и тут же канула, словно рыбка блеснула хвостом и скрылась в глубине.
  Но, кажется, Верд в своих способностях ничуть не сомневался. Он уверенно расставил вокруг себя одинаковые крошечные бутыльки с неясным содержимым (что характерно - подписи не было ни на одном. На ощупь он их различает, что ли?), извлек из кармана рясы миниатюрный складной треножник, огниво - и уже через минуту под установленной на треножнике чашей весело горел огонь, и довольный собой Верд что-то насвистывал себе под нос.
  Сдается мне, в карманах у этого монаха можно найти еще много занятных вещей. Вот и треножник сыскался, и чаша, в каких обычно смешивают свои зелья лекари...
  Но и над этим я не смогла долго размышлять. От усталости и пережитых волнений мозг постепенно окутывало отупение, да и то и дело накатывающая тошнота не располагала к размышлениям.
  Тем временем Верд, склонившись над треножником, непрерывно помешивал варево, вглядываясь в него с таким вниманием, словно надеялся прочитать свою судьбу. Кипящее зелье отбрасывало на лицо монаха таинственный призрачно-зеленый свет, отчего Вердово лицо стало похожим на жуткую маску.
  - Готово!
  Я подозрительно обнюхала предложенную мне чашу с отваром. Запах был премерзкий, буро-зеленый цвет лекарства тоже не внушал доверия.
  - А это вообще-то пить можно? - осторожно уточнила я, собравшись с силами.
  Монах радостно заверил меня, что не только можно, но и нужно, и я, зажмурившись, вылакала зелье. На вкус оно оказалось горьким и вяжущим, но, в общем-то, терпимым. Огненная вода, перебродившая в бандитской крови, была хуже.
  Покончив с моим лечением, монах взялся за Ная.
  Снова зашипели на огне зелья, смешиваясь друг с другом, распространяя вокруг густой травяной аромат.
  Я лениво глядела на огонь, положив голову на лапы. Лекарство начинало действовать: по телу разливалось приятное тепло, боль и тошнота мало-помалу отпускали, уступая место покою и умиротворению.
  Лечение рыжика не ограничивалось одной микстурой. В монахе внезапно проснулось чувство прекрасного, и он решил подправить не только здоровье Хорька, но и его облик. И, между нами говоря, я его понимала: одного взгляда на Ная было достаточно, чтобы проникнуться к нему сочувствием и попытаться поправить дело.
  Лицо рыжего красноречивее любых слов рассказывало о недавнем побоище. Правый глаз его заплыл и украсился здоровенным синяком в пол-лица. Губы разбиты. Хорошо хоть нос не сломан, неожиданно порадовалась я. Жалко было бы такую красоту...
  Монах бросил на меня быстрый взгляд и вновь повернулся к рыжему. Я успела разглядеть на губах лекаря усмешку. Неужели расслышал? Кажется, я старалась думать тихо...
  - Нет-нет, я ничего не слышу, - мурлыкнул себе под нос Верд. - Не беспокойся, пожалуйста!
  Я только возвела глаза к прогнившим потолочным балкам. Уже и подумать нельзя без того, чтобы кто-нибудь не подслушал! Безобразие!
  Хотя, надо признать, это все-таки лучше, чем прежнее мое вынужденное молчание и одиночество...
  Против ожидания, монах не стал снова доставать свои миниатюрные бутыльки. Он обошелся лечебной магией в чистом виде, не подкрепленной зельями.
  Как я уже говорила, все монахи-эфисты владеют минимальными навыками лечебной магии. Спасти тяжелораненого воина от смерти обычный монах, конечно, не может, но вот вылечить, скажем, больной зуб или прогнать головную боль - запросто. Или заживить разбитую губу и сделать бледнее роскошный фингал.
  - Ну вот, теперь будешь как новенький, - одобрительно заметил монах, довольно оглядывая Найлирово лицо. Нижняя губа рыжего все еще была припухшей, да и синяк под глазом никуда не делся, лишь сменил цвет с мрачно-фиолетового на лимонно-желтый, но это все же было лучше прежнего. - Хоть сейчас на свиданку!
  Рыжий криво усмехнулся. Единственная "свиданка", которая ему грозила в ближайшее время, - разве что с кандалами и решеткой. Это в лучшем случае. В худшем - с эшафотом и палачом. Наш государь не терпит конкурентов и предпочитает устранять их вместе с пособниками наверняка.
  Но на этом приятные сюрпризы сегодняшнего вечера и не подумали заканчиваться.
  - Ну, а теперь предлагаю подкрепиться, чтобы лечение пошло на пользу! - заявил Верд, хитро подмигнув нам с Хорьком.
  И принялся доставать из очередного кармана (Двуликая, да сколько же их у него?!) небольшой, но увесистый сверток. Учуяв исходящий от него аромат, я забыла о своих недугах, о том, где нахожусь, - даже собственное имя в мгновение ока вылетело из моей головы. Пока мы спасались от рассвирепевших горожан, искали укрытие, боролись с хворями, чувство голода, терзавшее меня с утра, притупилось - не до того было. Но теперь голод вернулся и с новой силой впился в мой бедный пустой желудок. А виной всему был непередаваемо прекрасный запах, который источал монахов сверток. Запах жареного мяса.
  - Поддерживаю! - торопливо сказала я, пока монах, не дай Двуликая, не передумал делиться и не съел все сам.
  Найлир промолчал, но при этом смотрел на вожделенный сверток с таким видом, что слов и не требовалось.
  "Благодетель ты наш!" - мысленно нахваливала я монаха, с урчанием вгрызаясь в непередаваемо вкусное, ароматное и сочное мясо. Это было достойным вознаграждением за все мучения, выпавшие на мою долю в этот бесконечно длинный златеньский день.
  
  Спала я плохо. Усталость ли была тому причиной или не до конца очистившаяся от бандитского алкоголя кровь, а может быть, тяжелый поздний ужин, но всю ночь меня мучили кошмары.
  Мне снились мои руки - человеческие руки, день за днем меняющие очертания, покрывающиеся шерстью, - мое лицо, один вид которого вызывал дрожь. И всего одно слово, преследовавшее меня долгие месяцы.
  "Оборотень!" - кричали соседи, тыча в меня трясущимися от ужаса пальцами.
  "Оборотень!" - читалось нескрываемое отвращение в глазах родни.
  "Оборотень!" - набатом стучала кровь в висках.
  Лишь позже я поняла, что люди были неправы. Мой вид пугал их и вызывал в памяти леденящие кровь истории о перевертышах, днем живущих как люди, а ночью выходящих на кровавую охоту за соседями.
  На самом же деле я была не более оборотнем, чем те, кто меня боялся. Я не умела перекидываться. У меня не было второй ипостаси. И я об этом жалела. Если бы боги и в самом деле сделали меня оборотнем, я была бы стократ счастливее...
  
  Я проснулась рано, на рассвете. Если бы не усталость от бешеной гонки накануне, а главное - не маячившая впереди перспектива целый день провести на лапах, можно было бы и вовсе не спать всю ночь. Добрала бы свое днем. Но у людей очень неудобный ритм жизни: днем, когда так приятно понежиться на солнышке, ходят, как заведенные, занимаются делами, а когда приходит ночь и Луна зовет за собой, ложатся спать. Только став кошкой, я поняла, как прекрасен и правилен ночной образ жизни. Но мои спутники - люди. Они не поймут. Хочешь не хочешь, а приходится подстраиваться под них.
  Небо только-только окрасилось в серый цвет. Солнце еще не думало вставать. Утро, можно сказать, еще не началось.
  Но, как бы ни было рано, монах меня опередил. Он встал еще раньше и ушел.
  Я огляделась вокруг, ища взглядом следы пребывания Верда - хоть что-нибудь, по чему можно было определить, куда он делся. Тщетно. Ничего. На миг я даже заподозрила, что монах мне приснился. Если бы не явственно запомнившийся вкус жареного мяса и монахова зелья, я бы, наверное, окончательно в этом уверилась.
  В мою душу закралось страшное подозрение: монах, коварно дождавшись, пока мы с Хорьком уснули (а может, и подсыпав чего в снадобья для верности), улизнул, оставив нас одних. Выдвинуть более правдоподобную версию его внезапного исчезновения я не смогла. И, не мешкая более, решила разбудить рыжего - не одной же мне расстраиваться!
  О, это было непростой задачей!
  Хорек спал, как убитый.
  Для начала я нерешительно тронула его лапой за плечо, стараясь не выпустить когти. Потом - легонько шлепнула по бледной щеке. Най не отреагировал на мои действия ни единым движением. Даже дыхание у него не сбилось.
  Я попробовала звать его мысленно - впустую. У меня сложилось впечатление, будто я бьюсь о каменную стену.
  Следующие пять минут я скакала вокруг рыжего, как полоумная. Честно говоря, я даже забыла причину, по которой так старалась его разбудить. Теперь мне хотелось добиться результата из спортивного интереса. Я поддевала головой его руку (хоть бы шевельнулся, гад!), терлась щекой о щеку, пробовала чуть выпускать когти - никакого эффекта.
  В конце концов я разозлилась. Я, гордая свободолюбивая кошка, недосыпаю, недоедаю, переживаю за спутников - а Хорьку, источнику моих мучений, хоть бы хны! Спит себе и в несуществующий ус не дует!
  Наверное, я позволила себе разозлиться больше, чем следовало. После очередного удара лапой на руке рыжего мгновенно набухла кровавая полоса. Особого вреда такая царапина не принесет, но саднить будет долго.
  Зато своего я добилась - Хорек проснулся. И как проснулся! Подлетел, как ошпаренный, вопя и бранясь на чем свет стоит!
  Я немного подождала, пока поток его красноречия иссякнет, и спокойно попросила:
  - Не ори. Ты сюда всех горожан соберешь.
  - И в этом будешь виновата ты! - запальчиво заявил рыжий. Но тон он все-таки сбавил. - Нельзя было меня поласковей разбудить? Зачем сразу царапаться-то?
  - Поласковей?! Да я уже решила, что тебя вражеская конница не разбудит! Даже если она в шаге от тебя проедет! Более крепкого сна я в жизни своей не видела!
  Хорек смутился. Но признавать свою неправоту не спешил - вместо этого он сменил снова перешел в наступление:
  - Зачем вообще понадобилось меня будить? Уж и выспаться после трудного дня нельзя...
  Тут только я вспомнила, чем был вызван мой шаманский танец вокруг Ная. И сразу сникла.
  - У нас проблема. Верд пропал.
  - Как - "пропал"? - не понял Найлир. - Куда пропал?
  - А я знаю? - огрызнулась я. - Пропал - и все. Я проснулась, а его уж и след простыл. Наверное, решил, что связываться с нами - себе дороже, вот и решил улизнуть, пока мы спали.
  - А ты? - Хорек обвиняюще наставил на меня палец.
  - Что - "я"?
  - Ты ведь кошка! Ты чутко спишь! Ты должна была услышать, что Верд встал, и проснуться!
  - Ну, знаешь!.. - от возмущения у меня даже слов не нашлось. - На себя бы посмотрел!
  Най умолк. Но своего добился - мне и вправду стало стыдно. Почему я не услышала, как монах ушел? Ведь должна была! Просто обязана! Неужели сказались усталость и нервное напряжение прошедшего дня?
  Или... Или все-таки зелья?
  Пока я терзалась муками совести и грызла себя за беспечность, попутно костеря монаха за коварство, Най погрузился в невеселые раздумья. На него было жалко смотреть. Наверное, так выглядят мальчишки, которых внезапно бросают старшие братья. Держу пари, он уже решил остаток пути провести в компании нашего нового знакомого - и вдруг все планы полетели в тартарары.
  Рыжий сел прямо на земляной пол, подпер голову рукой и крепко задумался, уставившись на пропыленные носки своих сапог. Я деликатно молчала, переминаясь рядом с лапы на лапу. Пусть свыкнется с этой мыслью, решила я, придет в себя...
  Но время шло, драгоценные минуты утекали, как вода сквозь пальцы, а ничего не менялось. Я терпеливо ждала, Най сидел, не меняя позы и вообще не шевелясь.
  Минут через пять подозрительная неподвижность Ная сменилась не менее подозрительной лихорадочной активностью. Рыжик начал поспешно собираться: кое-как привел себя в порядок (по крайней мере, постарался!), схватил свою тощую сумку, скорбно звякнувшую нашим вчерашним заработком, зачем-то заглянул в нее (можно подумать, от этого в ней появится что-то съестное!), широкими шагами прошелся по единственной комнате домика, осматриваясь, чтобы убедиться, что ничего не забыл (хотя чего ему было забывать-то, с его имуществом?) и попутно заметая следы нашего пребывания.
  - Нам тоже не стоит задерживаться, - бормотал он при этом. - Пора в путь. Не дрейфь, Бьяла, справимся!
  По моему скромному мнению, если кто из нас двоих и дрейфил в эту минуту, то уж точно не я. Но я промолчала из деликатности.
  - Кхм... Ты не думаешь, что мы еще можем его поискать? - наконец решилась я вклиниться в его бессвязный Наев монолог.
  - Если сам он не хочет с нами идти, то не стоит и пытаться. Это бесполезно, - отозвался Най, не поднимая головы, отчего его голос прозвучал глухо.
  - Что бесполезно? - раздался от двери знакомый голос.
  - Верд! - воскликнули мы с Наем хором.
  - Ну да, - растерянно подтвердил монах. - Я. А вы ждали кого-то другого?
  Най промолчал. На его лице отражалась борьба между правилами приличия и желанием спросить, где это, собственно, монах изволил шляться все утро.
  Передо мной такая дилемма не стояла. Кошек не заботят какие-то там нормы приличия, придуманные людьми!
  - Где ты был?! - как можно более внушительно вопросила я, пристально глядя на Верда. Если бы я умела прожигать взглядом насквозь, монах бы уже дымился.
  - Ходил молиться, - невозмутимо пожал плечами Верд, похоже, нисколько не впечатлившись ни моим тоном, ни взглядом. Он кинул Наю флягу с водой, и тот машинально поймал ее. - Заодно умылся и воды набрал в колодце, пока местные не проснулись, - монах оглядел нас с рыжиком и настороженно осведомился: - А что, что-то не так? Случилось что?
  - Предупреждать надо было. Мы подумали, что ты насовсем ушел, - наябедничала я. На сей раз уже Хорек попытался испепелить меня взглядом, и я не сдержалась, добавила в отместку: - Найлир очень расстроился, чуть не заплакал!
  Рыжий молча показал мне кулак. Я в долгу не осталась и высунула язык (да-да, не смотрите, что я кошка, - научилась!). Наше с Хорьком настроение стремительно улучшалось.
  - Если я и беспокоился, то лишь из-за того, что не успел отдать тебе долг, - выкрутился рыжий.
  - Какой долг? - недоуменно нахмурил темные брови Верд. - Ты о лечении, что ли? Брось! Я - эфист, я не мог бросить тебя помирать на дороге.
  - Я не об этом. Вернее, не только об этом. Ты спас мне жизнь дважды, - серьезно заметил Най. - Помог отбиться от бандитов и вылечил после драки. Теперь я твой должник и обязан отплатить тем же!
  - Да ладно, чего там! - беззаботно махнул рукой монах. Видно было, что он относится к спасению Найлировой шкуры куда менее серьезно. - От чего меня спасать-то? Я и сам себя защитить сумею!
  - Это долг благородного человека, - рыжий даже помотал головой, подтверждая свои слова движением. - Иначе моей душе не будет покоя ни при жизни, ни в посмертии!
  Эк завернул! Нет, я всегда считала, что излишек благородства до добра не доводит. Нет чтобы поблагодарить человека как следует - он еще и в должники ему навязывается! И это - благодарность за спасение?!
  Но что это? В глубине серых Найлировых глаз промелькнула хитринка. Э, парень! Да ты просто и впрямь не хочешь идти дальше без монаха! Вот и выдумываешь предлоги! Эх, люди, люди... Все-то вы себе усложняете! То ли дело мы, кошки!
  - Пойдем с нами! - мурлыкнула я, доверительно потершись бочком о монаховы ноги. - Видишь, он боится, не хочет продолжать путь без тебя...
  - И ничего я не боюсь! - возмутился Най.
  Я бросила на него недовольный взгляд. Дурак! Иной раз лучше признаться в своих слабостях или даже выдумать их - зато добиться цели.
  Монах улыбнулся. Отлично! Моя тактика приносит плоды!
  - И куда же вы путь держите? - неожиданно вкрадчиво осведомился Верд.
  - В Миргород! - радостно брякнула я, не подумав о подвохе.
  - Оба?
  - Ну да...
  - К дружкам своим собираешься? - проницательно прищурился монах, глядя на Хорька. Тот молчал, опустив голову. - Значит, к ним, - понимающий вздох. - Бросил бы ты это дело, парень. Дела государевы оставь государю, главное - сам живи по совести.
  Рыжий упрямо сжал губы, бросил на монаха гордый взгляд.
  - Я не могу бросить свой народ!
  - Зато народ вполне может бросить тебя, оставить умирать за него на плахе - и, не сомневайся, он так и сделает! Еще и в ладоши хлопать будет во время казни!
  Найлир молчал. Я не рисковала вмешиваться в их разговор.
  Монах задумавшись о своем, рассеянно погладил меня по голове, почесал за ушком. Я растерялась лишь в первую секунду, но уже через миг, благодарно мурлыкнув, придвинулась к монаху чуть ближе.
  С тех пор как у меня появились усы, лапы и хвост, меня ни разу не гладили по голове. Били, пинали, пытались убить - это да, было дело. Но никому никогда и в голову не приходило попытаться меня приласкать. А это, оказывается, так приятно... Теперь я, пожалуй, понимаю, отчего домашние кошки променяли волю на жизнь с людьми. Не ради миски с молоком и тепла очага, о нет! Ради того, чтобы рядом был кто-то, кто может погладить, ласково позвать по имени, почесать под подбородком...
  В душе шевельнулась невольная обида. Мы знакомы с этим человеком всего пару часов, а он уже так ласков со мной, а Най за несколько дней совместного пути ни разу меня даже за ушком не почесал...
  А вы как думали? Кошке, даже такой, как я, тоже нужны внимание и ласка. Если кошку долго не гладить, она сначала загрустит, потом - заболеет, а после и вовсе одичает. И уж тогда гладьте ее, не гладьте...
  О чем думал в эту минуту рыжий, не знаю. Я же молилась Двуликой так истово, как только могла. Я нутром чуяла: в монахе - наше спасение. Если он пойдет с нами, мы выкарабкаемся из любой передряги, доберемся до Миргорода, проскочим все ловушки, какие обычно расставляет на дорогах судьба. Не будет с нами Верда - и наши шансы уменьшатся вдесятеро.
  И кроме того... Он так ласково чесал меня за ушком...
  Наконец монах кашлянул, прерывая свое раздумье. Мы с Наем подобрались и впились в него взглядами. Подозреваю, что с совершенно одинаковым выражением глаз.
  - Ладно. Я готов разделить с вами путь... Некоторую его часть.
  Ох, не понравился мне его голос! Зуб даю, не может быть все так просто, есть здесь какой-то подвох...
  Следующие слова монаха лишь подтвердили мою догадку.
  - Но у меня есть условия. И хорошенько подумайте, прежде чем принять их.
  
  
Глава 6
  
  - Погладь меня.
  - Что, опять?! Только что ведь гладил! Сколько можно?! Как котенок, честное слово! А ведь взрослая уже, большая кошка. Не стыдно?
  - Ни капельки. Кошки не умеют стыдиться. Ну, погладь, жалко тебе, что ли? Руки сотрутся?
  - Да не жалко мне, но... А, ладно! Что тебе объяснять, все равно не поймешь! Иди сюда, так уж и быть, горе ты мое шерстяное!
  Этот диалог мы с рыжиком вели шепотом, дабы не раздражать монаха, вновь погрузившегося в раздумья. По этой же причине я нагло потребовала ласки от Ная - все равно без дела сидит, так пусть хоть какую-то пользу приносит!
  Условия, выдвинутые Вердом, оказались много легче, чем успела предположить моя не в меру богатая фантазия. Числом этих условий было всего два - в скромности Верду не откажешь! Если б я могла выдвигать свои требования, уж я бы отвела душу!.. Но увы, такого шанса мне не представилось, и без того приходилось изо всех сил стараться быть полезной спутникам - неровен час, еще прогонят...
  Но я отвлекалась. Итак, первое условие заключалось в том, что каждое утро перед рассветом монаху требовалось полчаса уединения для молитв - и мы должны были ему это уединение обеспечить. Где бы мы ни находились: в лесу ли, в трактире или посреди поля боя. Да-да, про поле боя он тоже упомянул! Эти полчаса монах должен иметь возможность побыть в одиночестве, предаваясь размышлениям о смысле жизни и беседуя с Огнеликим, - во всяком случае, нам он так сказал.
  - Одиночество так одиночество, будь по-твоему, - покладисто согласились мы с рыжим. Я была знакома с ритуалами поклонников Эфа весьма поверхностно, Найлир, судя по всему, тоже, а лезть с досужими расспросами в чужую веру и демонстрировать тем самым свое невежество нам показалось просто неприличным.
  Второе условие тоже оказалось не бог весть каким сложным: нам с Хорьком всего-навсего запрещалось расспрашивать Верда о его прошлом - разве что он сам захочет рассказать нам о какой-нибудь странице своей биографии. И упаси нас боги наводить справки о монахе за его спиной! Что нас ждет в этом случае, Верд умолчал, но вид у него был при этом такой, что я ни на миг не усомнилась: месть будет страшна. И, возможно, даже кровава.
  Не знаю, что подумал на сей счет Най, но я, в общем-то, понимала монаха. Я и сама не любила вспоминать о себе-прежней: если все время думать о том, что потеряла, становится слишком больно, так больно, что жизнь теряет всякую ценность. Хочется забиться в глухую нору и покорно ждать там смерти. Но это - малодушие. Пока бьется сердце, нужно бороться за жизнь. И если этой борьбе мешают воспоминания - значит, нужно заглушать голос прошлого в своей памяти всеми доступными способами. И уж тем более не растравлять душу собственными рассказами.
  Да, нежелание Верда рассказывать о себе мне было понятно. Правда, от острых приступов любопытства это понимание, увы, не спасало...
  Итак, согласившись на эти условия, мы получали в спутники монаха, владеющего приемами ближнего боя и лечебной магией, и все, что от нас требовалось взамен, - это не лезть к нему с расспросами и ежеутренне в течение получаса прикидываться ветошью. Надо ли говорить, что мы согласились, не раздумывая ни минуты?!
  И вот тут в думу погрузился монах - снова. Ему требовалось "обдумать ситуацию и принять взвешенное решение", - так он сказал. Нам с Наем оставалось только гадать о предмете его размышлений. Вернувшись наконец к обществу, Верд не обмолвился об этом ни словом.
  
  Завтрак был скуден, даже по кошачьим меркам. Краюха хлеба (уже начавшая черстветь) и фляга воды на троих - не густо, правда? Я ела хлеб и брезгливо морщилась. Как раньше я могла это есть и повторять за всеми, что "хлеб - всему голова"? Сейчас мне казалось, что нет еды хуже. Вот если бы мышку или рыбку... Но ни рыбы, ни мяса в округе не наблюдалось, и выбирать мне не приходилось - не умирать же с голоду!
  Как вскоре выяснилось, это были еще цветочки. Ягодки пошли потом - когда я доела причитающийся мне пресный, отвратительно сухой кусок, царапающий горло, и возжелала запить его. Вода была - превосходная, чистая, колодезная вода, но - во фляге. При всех своих талантах пить из таких емкостей я не умела.
  Я грустно смотрела на булькавшую содержимым флягу. Выгравированная на ее металлическом боку сова в ответ безмолвно таращилась на меня, как мне казалось - злорадно.
  Спас меня от мучительной жажды, как ни странно, Найлир. Видно, мой скорбный вид тронул рыжего: внимательно поглядев на меня и поколебавшись пару мгновений, он протянул мне руку. Нет, не для того, чтобы я ее пожала. Ладонь была сложена лодочкой и, как оказалось, вполне подходила в качестве блюдца - из нее было удобно лакать воду. Ведь умеет этот парень быть галантным и заботливым, когда хочет! Нет, чтобы всегда таким и оставаться...
  
  После символического завтрака перед нами встал насущный вопрос: что делать дальше? В кои-то веки наши мнения на этот счет совпали, и после недолгого совещания решено было закупить в городе провизию и все, что может понадобиться в пути (и на что хватит денег), переночевать на постоялом дворе, а назавтра поутру двинуться дальше.
  - Все это, конечно, правильно, - задумчиво проговорил Верд, почесывая подбородок, - да только одному из нас, не буду показывать пальцем, лучше бы на людях не появляться. Уж очень похожие портретики на всех заборах висят - я, пока за водой ходил, пять штук насчитал.
  - Может, мне здесь до утра остаться, подождать вас с Бьялой? - без особой уверенности в голосе предложил Най.
  - Даже не думай! - возмутилась я. - Ты здесь один замерзнешь, оголодаешь и обязательно влипнешь в какие-нибудь неприятности! Мне будет спокойнее, если ты будешь рядом.
  Най смутился, но спорить не стал. Понимал, что я права.
  - В таком случае, его нужно замаскировать до неузнаваемости, - резонно заметил монах.
  И почему я сама об этом не подумала?
  - Точно! Его можно девочкой переодеть, - невинно заметила я. В эту минуту я остро жалела, что у меня нет густых длинных ресниц, которыми можно наивно похлопать. Говорят, мужчин это умиляет. - Волосы у него в меру длинные и... - я осеклась под зверским взглядом Хорька. Ну что я говорила - без ресниц такие разговоры и заводить нечего! - Ладно-ладно, шучу! Где мы тут приличное платье возьмем? Не гулящей девкой же тебя наряжать... Ай! Не дерись! Что я такого сказала?!
  - У меня есть план получше, - ухмыляясь от уха до уха, заявил Верд. И, выдержав театральную паузу, продолжил: - Мы его оденем монахом! На пару дней я, так и быть, одолжу ему свою рясу. Накинет на голову капюшон, объясним это каким-нибудь обетом - никто и не будет интересоваться его лицом.
  - А разве ваш бог позволяет монахам снимать рясу и отдавать ее другому человеку? - недоверчиво уточнила я. Слышать о монахах, готовых добровольно расстаться со своей одеждой, мне еще не доводилось.
  - В исключительных случаях даже монахам позволено многое, - медленно проговорил Верд. - И потом, я ведь не навсегда ее отдаю. Выйдем за городскую стену - стребую обратно.
  Предположение, что Наева физиономия никого не заинтересует, будь он хоть в рясе с капюшоном, хоть в доспехах со шлемом, показалось мне спорным, но ничего лучшего на ум никому из нас троих не приходило.
  Казалось бы, выход найден. Но Най вдруг смутился.
  - Я... Моя одежда... э-э-э... несколько не в лучшем виде... - промямлил он.
  Я смотрела на Хорька во все глаза: мне еще не доводилось видеть его в таком смущении. Да и что не так с его одеждой? Рыжего обуяла внезапная забота о чистоте наряда? Так ведь мы не на званый ужин идем, Верд как-нибудь переживет пару-тройку пятен на штанах.
  - В общем, вот, - неловко закончил Най и, стянув куртку, встряхнул ее перед нами.
  Несколько секунд мы с Вердом молча изучали причину Найлирового смущения.
  На куртке во всю спину щерилась рваными краями прореха. Я не оговорилась, именно "щерилась" - вид у нее был исключительно злорадный, казалось, будто куртка ухмыляется. Еще прошлым утром она была целехонька - но, учитывая, сколь богатым на события выдался вчерашний день, странно было, что прореха всего одна.
  Разглядев пострадавший предмет одежды во всей красе, Верд кашлянул.
  - Это не беда! - преувеличенно оптимистично заявил он, ободряюще похлопав Ная по плечу. - Кое-как шить я умею, да и иголка с ниткой у меня в кармане где-то завалялись. Вот только в котором?..
  Монах запустил руку в один карман, в другой, не нашел искомого и, вздохнув, заключил:
  - Придется, видно, все вытаскивать на свет божий. Вы не удивляйтесь, у меня тут с собой кое-какие пожитки...
  - Пожитки - в карманах? - поднял рыжие брови Най.
  После призыва "не удивляться" я насторожилась. И не зря.
  Вздохнув, Верд принялся выкладывать из многочисленных карманов рясы, которые обнаружились даже в широких рукавах, свое имущество - прямо на солому, устилавшую пол.
  Под нашими изумленными взорами на позапрошлогодней жухлой траве возникли:
  - кружка жестяная погнутая;
  - ложка деревянная расписная с щербатым краем;
  - ножи перочинные, две штуки, вынутые из-за голенищ сапог;
  - короткий кинжал с затейливой вязью на клинке (на ум сразу пришло утверждение, что эфисты - люди незлобивые и всепрощающие, а вслед за тем - еще яркое воспоминание о недавней драке с триозерскими бандитами);
  - котелок походный закопченный, одна штука;
  - смена белья нательного;
  - мешочек с душистым травяным сбором - для чая;
  - тщательно укутанная в несколько слоев плотной ткани коробочка с солью;
  - огниво;
  - расческа с несколькими недостающими зубцами;
  - фляга для воды (или для чего-то покрепче?);
  - уже знакомый нам кошель с медикаментами (сдается мне, в нем тоже помещается куда больше, чем кажется на первый взгляд...);
  - и, венцом образовавшейся горы вещей, - порядком потрепанный молитвенник и янтарные четки.
  Моток ниток с воткнутой в него здоровенной иглой, по Великому и Несокрушимому Закону Подлости, отыскался на самом дне самого последнего кармана.
  Но, честно говоря, меня это уже мало заботило. Мое воображение потряс котелок (как, о Двуликая, ну как он уместился в кармане?!), после которого остальными предметами монашеского обихода меня было уже невозможно удивить - хотя получившаяся в результате куча и поражала размерами. Невольно закрадывалось подозрение, что монах - человек из плоти и крови лишь до пояса, а вместо ног у него - тележка, в которой он возит свой скарб. Не-е-ет, без фокусов с пространством здесь не обошлось, нюхом чую! "Немного пожитков" у него! Да походный офицерский набор скромнее будет! А уж на армии, а в особенности на офицерах, в Архельде не принято экономить!
  Я бросила взгляд на Найлира. Рыжий был ошеломлен не меньше моего.
  "Рот закрой", - мысленным шепотом посоветовала я. Благодаря постоянной практике новый способ общения давался мне все лучше, позволяя передавать интонации и регулировать "громкость".
  Хорек послушно подтянул отвисшую челюсть. На монаха он теперь взирал почти с благоговением. Я - с подозрением. Согласитесь, нелегко вот так сразу свыкнуться с мыслью, что от попутчика, малознакомого и весьма загадочного человека, можно ждать чего угодно, включая пространственную магию. Если ему под силу такие фокусы... Кто знает, не умеет ли он чего-то еще более впечатляющего? И не захочет ли испытать это "что-то" на нас с Хорьком?
  Но как ни многочисленно было имущество монаха, как ни глубоки его карманы, а для самого ценного в них не нашлось места - для съестного. Оглядев кучу еще раз и окончательно убедившись в этом, я разочарованно вздохнула. Ну как, скажите, можно путешествовать с таким грузом, позаботиться обо всем и не прихватить в дорогу еды - самого важного, самого насущного?! Эх, люди, люди...
  Впрочем, моя печаль вскоре растаяла без следа. Впереди меня ждало еще одно развлечение - Верд и Найлир принялись штопать пострадавшую в схватке с триозерскими бандитами куртку. О, это было незабываемое зрелище! Наблюдая за ними, я от души веселилась.
  Справедливости ради надо сказать, что, останься я в человеческом теле, вряд ли смогла бы сделать карьеру портнихи - умений маловато. Но заштопать что-то, поставить заплатку, починить одежду - без этого девушке из простой семьи, у которой нет армии слуг и сундуков с золотом в качестве приданого, не обойтись. И без ложной скромности могу сказать, что мелкое бытовое шитье мне удавалось неплохо. Лучше, чем сестрам.
  Чего не скажешь о моих спутниках. Даже трехлетняя Ридда заткнула бы за пояс их обоих!
  Верд шил мужскими, нетерпеливыми широкими стежками, мало заботясь о красоте и аккуратности. Результат был налицо: шов шел вкривь и вкось и скорее обращал внимание на прореху, чем скрывал ее. Со стороны создавалось впечатление, что над курткой потрудилась в хлам пьяная швея, к тому же явно рассорившаяся с рассудком.
  Най сидел рядом и, как ему казалось, помогал Верду советами - на деле же только мешал. Удивляюсь, как Верд его не прогнал в три шеи уже через минуту. Иногда чтобы вынести рыжего, нужно обладать поистине ангельским терпением. Одно слово - монах...
  Когда Верд гордо объявил "Готово!", самое большее, что я смогла из уважения к своим спутникам, - сдержать глумливое хихиканье. Прорехи на куртке больше не было. Был нарост, который горным хребтом возвышался над кожаной равниной. Особый шарм ему придавали белые нитки в сочетании с темной кожей - издалека их можно было принять за заснеженные вершины. Красота!..
  Словом, такая замечательная куртка могла украсить собой любого. Но прежде чем надеть ее, Верд преподнес еще один сюрприз.
  - Отвернись, - велел он, глядя на меня.
  - Чего? - от неожиданности я решила, что ослышалась.
  - Отвернись, говорю. Я не могу переодеваться при... даме.
  - Тоже мне, стыдливая барышня, - нарочито возмущенно фыркнула я и, раздраженно махнув хвостом, повернулась к Верду спиной.
  Но, честно говоря, мое возмущение было не так уж и велико. На самом деле мне было даже приятно: монах относился ко мне как к человеку. Кошек обычно не стесняются.
  Некоторое время мне оставалось лишь ждать, когда наконец позволят обернуться, да слушать, как негромко переговариваются мои спутники и возятся с непривычными предметами гардероба. Особенно мучился Найлир: рясу он видел прежде исключительно на монахах, и справиться с ней самостоятельно оказалось не так-то легко.
  Ожидание затягивалось. Я успела сосчитать в уме от одного до ста и обратно, перебрать в памяти события минувшего дня и - для облегчения дня наступившего - вспомнить все светлоградские улицы, какие знала, а монах с рыжиком все переодевались - как девицы перед первым балом, честное слово!
  Когда, по моим расчетам, мужчины уж точно должны были покончить с переодеванием, Най великодушно объявил за моей спиной:
  - Нательную рубаху можешь оставить при себе!
  - Я и не собирался ею с тобой делиться, свою надо иметь, - парировал Верд.
  Я возвела очи к прогнившим потолочным балкам. И после этого сильный пол смеет утверждать, что женщины долго одеваются?!
  Но все когда-нибудь заканчивается. Пришел конец и моей скуке.
  - Поворачивайся! - гордо велел Най. В этот момент я как раз решала, а не вздремнуть ли мне с полчасика.
  Я с опаской повернулась к спутникам, неожиданно засомневавшись, так ли хочу их увидеть.
  - Ну как? - со сдержанным триумфом в голосе поинтересовался рыжик.
  Н-да... Действительность превзошла мои самые смелые ожидания.
  Вдвоем монах и рыжий являли собой презабавное зрелище.
  Они были примерно одного роста, но Най был тощ, как пособие по анатомии, а Верд, напротив, широк в кости и плотно сложен. Наю повезло больше: хоть ряса и висела на нем, как на вешалке, ее можно было потуже подпоясать, да и потом, если окружающие проявят любопытство, всегда можно сослаться на то, что рясы не шьют по мерке - какая была на складе, такую и выдали. Или на то, что обладатель оного предмета гардероба исхудал в дороге сверх всякой меры.
  Но вот Ве-е-ерд... У монаха дела с одежкой обстояли хуже. Куртка и штаны, натянутые им с нечеловеческим усилием, едва не трещали по швам на богатырской фигуре. Пожалуй, столичные модники, которые, по слухам, носили одежду "в облипочку", по достоинству оценили бы монахову смелость. Да вот беда - до Светлограда столичная мода так и не добралась, здесь по-прежнему была популярна обычная одежда, удобная и не сковывающая движений, - по крайней мере, у простого народа.
  В довершение всего, куртка и рубаха на монаха натянуться натянулись, но вот сходиться и застегиваться уже не пожелали. В распахнутых полах куртки трогательно выглядывала Вердова нательная сорочка из казенного ситца в цветочек.
  Более-менее приличными во всем облике монаха оставались лишь добротные простые сапоги - обмениваться обувью с рыжим Верд не стал, сапоги монахи носили точно такие же, как и простые смертные.
  - Сойдет, - из милосердия я покривила душой. - Главное - добраться до ближайшей портняжной лавки, а там уж Верд сможет переодеться... Кстати, Най, что там у нас с финансами?
  - Конечно, могло быть и лучше, но сейчас мы определенно богаче, чем пару дней назад, - самодовольно отозвался рыжий, выгребая из сумки наш заработок: горсть меди, с десяток серебрушек и - о чудо! - одну золотую монету, которую Най тут же попробовал на зуб.
  Я очень хотела выглядеть приличной кошкой, но не смогла удержаться от быстрого взгляда в сторону Верда. От монаха это не укрылось.
  - Монахам не пристало зарабатывать деньги, - он улыбнулся так обезоруживающе, что я немедленно устыдилась своих мелочных мыслей. - Мы живем подаянием. Паства и братья по вере не дают нам голодать, а деньги - зло. Зачем они нам?
  Его слова были не лишены смысла, но я, наверное, безнадежно погрязла в мирской суете, потому что позволила себе усомниться:
  - Еда - это, конечно, хорошо - но как же крыша над головой? От дождя, ветра и стужи одна лишь вера не защищает, постоялый двор надежнее будет. И вряд ли вас, монахов, пускают в трактиры из одного лишь уважения к религии... Да и кроме того, помнится, вы берете немалую плату за лечение! А говоришь - "деньги не нужны"!
  - Они не нужны монахам, но необходимы общине, монастырю. Плата за лечение целиком уходит в монастырскую казну. На эти деньги мы и существуем - все вместе, а не по одиночке, - пожал плечами Верд и отвернулся, сочтя тему исчерпанной.
  Я вздохнула, совершенно не удовлетворенная таким, несколько противоречивым ответом. Не очень-то он разговорчив, этот монах, когда дело касается его веры и монастырской жизни. Неужели все эфисты такие же?
  Наконец, спутники мои закончили свои переодевания, следы нашего пребывания в заброшенном доме были заметены (мало ли кто еще знает о его существовании), и мы смогли выбраться в город.
  Монахов скарб был большей частью запихнут в Найлирову сумку - Верд, посвистывая, закинул ее себе на плечо. Что не поместилось в сумке, отправилось в котел, временно приспособленный в качестве тары. Его-то и доверили рыжику. Нельзя сказать, что он был в восторге от оказанной ему чести, но открыто выказывать недовольство не стал.
  Вообще-то Най хотел испытать на себе, каково это - нести столько вещей в карманах, - но Верд не позволил. "Для этого нужны сноровка и определенные навыки", - туманно пояснил он.
  Хорек промолчал, а я после этого окончательно утвердилась во мнении, что без магии карманы монаха были бы далеко не столь вместительны.
  
  На людях мне снова пришлось играть роль послушного, но неразумного зверя, а в комплекте с ролью шел и опостылевший веревочный поводок.
  - А если тебя кто-нибудь узнает? - поинтересовался Най, регулируя петлю на веревке, чтобы она не слишком сильно сжимала мне горло и по возможности не стесняла движения.
   - Не узнают. Они... - я с трудом сглотнула подкативший вдруг к горлу комок. - Они не видели меня такой... полностью изменившейся. Никто. Ни один горожанин не сможет меня узнать.
  Най поглядел на меня с сочувствием, но, хвала Двуликой, от комментариев воздержался. Иногда он бывает даже почти приятным собеседником. Когда молчит.
  
  За прошедший год Светлоград ничуть не изменился. Те же дома, те же лица, те же псы, деловито шныряющие по улицам. Даже мусорные кучи, казалось, пролежали здесь нетронутыми все время моего отсутствия. Первое время я то и дело напоминала себе, что изменилась я сама, и вести себя нужно в соответствии с новым образом. Поначалу это было не так-то легко, но постепенно мне удалось унять бешено колотящееся в ребра сердце и выровнять дыхание.
  Как я уже говорила, люди на улицах тоже были те же, что и прежде. Это-то меня и пугало.
  Да, несмотря на собственные слова, я все же боялась. Каждый раз, заслышав знакомый голос, а тем паче - завидев знакомое лицо, я холодела и обмирала от липкого ужаса. "Узнают!" - колотилась в мозгу паническая мысль. Конечно, это было невозможно, для горожан я была всего лишь диковинным зверем, принадлежащим чужакам, но страх быть узнанной оказался сильнее доводов рассудка, и прошло немало времени, прежде чем я перестала ежеминутно вздрагивать и прижимать к голове уши.
  
  Еще в заброшенном доме мы определились с последовательностью действий: сначала снять комнату на постоялом дворе, а уж после - отправляться за покупками. Но у плана имелся один существенный недостаток: он был выработан до переодевания - в тот час, когда Верд еще не знал, что его ждет.
  Теперь монах раскаялся в этом, и не прошло и пяти минут, как между ним и рыжиком завязалась ожесточенная дискуссия. Верд настаивал на том, что в первую очередь нужно зайти к портному - чем раньше начнут шить, тем быстрее закончат. Ная перспектива ходить по городу голодным и с котелком в руках нисколько не прельщала. Спор грозил затянуться надолго. Уступать не хотел никто.
  Я вполне понимала и в какой-то степени даже разделяла страдания монаха, но своя рубашка ближе к телу, и голос желудка был громче голоса жалости к ближнему.
  "Сначала - постоялый двор, - непреклонно заявила я, положив конец пререканиям. - Или вы хотите уморить меня голодом? - и, чтобы не выглядеть совсем уж эгоисткой, добавила: - Да и вещи надо где-то оставить, не будете же вы их носить на себе по всему городу".
  Най послал мне благодарный взгляд. На сникшего монаха я старалась не смотреть.
  
  Лучшее, что изобрело человечество, обосновавшись в городах, - это трактиры. Дома, где можно за умеренную плату отдохнуть, поесть и переночевать, неизменно пользуются популярностью у путников, будь то скитальцы, чей дом - дорога, а жизнь - вечный путь, или селяне, выбравшиеся в город на денек, чтобы продать картошку и купить на вырученные деньги корову. Такие путники встречаются везде и всегда, вне зависимости от размеров населенного пункта и времени года, поэтому в любом мало-мальски крупном городе можно найти не один и не два трактира - как минимум с десяток, на любой вкус и кошелек. Светлоград был городом крупным, хоть и провинциальным, и трактиров здесь было более чем достаточно: я знала не менее двух дюжин и подозревала, что имеющиеся у меня сведения далеко не полные. Впрочем, и их хватило, чтобы выбрать подходящий по цене и обслуживанию и подсказать спутникам правильный путь.
  Я была спокойна на сей счет, но, как оказалось, зря. Трудности, как всегда, возникли тогда, когда их ожидали меньше всего.
  
  Трактирщик, кряжистый мужчина в годах с вислыми седыми усами, равнодушным взглядом окинул появившихся в воротах чужаков и, не найдя их достойными внимания, продолжил поливать деревца в кадках у входа, по случаю солнечной погоды выставленные на улицу. Но его сонное благодушие как рукой сняло, стоило появиться во дворе моей серо-белой морде. Я шла позади спутников и старалась быть как можно менее заметной, но, увы, с трактирщиком этот номер не прошел.
  - С животинами нельзя! - вислоусый кинулся наперерез с самым решительным видом. Судя по воинственному выражению его лица, он готов был костьми лечь на пороге своего трактира, защищая его от вторжения подозрительной незнакомой зверюги.
  - Она у нас смирная, - примирительно поднял руки Верд. Най покивал надвинутым на лицо капюшоном, подтверждая правоту спутника.
  - Какое мне дело, смирная или буйная?! - продолжал упорствовать трактирщик. - Сказано - нельзя с животиной, значит, нельзя! Оставьте ее во дворе, небось не лошадь, не уведут.
  Я тоскливо огляделась. По двору бродили, лениво выискивая зерна, несколько кур, с плетня свой гарем бдительно оглядывал голенастый петух с пышным хвостом. Поодаль устроили грызню из-за кости две крупных угольно-черных собаки. Откуда-то из-за дома слышалось бодрое похрюкиванье - пришло время кормежки свиней. Меня передернуло. Я - и в такой компании?! Ну нет!
  - Скажи ему, что я - заколдованная эльфийская принцесса, и здешнее плебейское общество мне претит, - предложила я монаху. И с каких это пор почтенный Корин - наконец-то я вспомнила его имя! - невзлюбил братьев и сестер своих меньших?!
  Но Най оказался смекалистее нас с монахом вместе взятых. Серебрушка, перекочевавшая из кармана рыжего в широкую ладонь Корина, возымела поистине магическое действие.
  - Ну, раз так... - пробурчал он, воровато оглядываясь на постояльцев: не заметил ли кто, как он пошел на попятную. - Но только чтоб без сюрпризов!
  Что подразумевал почтенный трактирщик под сюрпризами, для меня так и осталось загадкой, но рыжий клятвенно заверил, что неожиданностей от нас не дождаться "ни в жисть". Ей-богу, так и сказал!
  Это окончательно примирило Корина с моим присутствием в стенах его трактира.
  Тут-то и пришла пора понять, сколь опрометчиво мы с Хорьком согласились на условия Верда.
  Свободных комнат в наличии было всего две. Одна - крошечная тесная клетушка под чердаком за смешные деньги, вторая - роскошные апартаменты размером с военный полигон. "Полигон" стоил столько, что у меня глаза полезли на лоб. И не у меня одной! Услыхав цену, Най поспешно утащил Верда в сторонку - уточнить, так ли необходима монаху отдельная комната для бесед с Огнеликим.
  Увы - наши с рыжиком заверения в том, что во время утренних молитв мы будем спать или по крайней мере вести себя тихо-тихо, монаха не убедили. "Рядом не должно быть никого - и точка!" - заявил он таким тоном, что стало понятно: какие бы доводы мы ни привели, все будет бесполезно. В конце концов Верд настоял на своем, и Наю пришлось скрепя сердце выложить совсем не лишние серебрушки за дополнительную комнату.
  
  Дождавшись улаживания вопросов найма, я немедленно потребовала признания моих заслуг в виде сытного обеда.
  - И как в тебя столько вмещается? - со вздохом пробурчал Най, опуская передо мной третью по счету тарелку гречневой каши с мясом. Кашу я недолюбливала, но мяса в ней было много, и она пахла бараниной, а кроме того, так выходило сытнее, чем мясо без гарнира. И дешевле. - А еще говорят, что желудок у кошек маленький... Врут, наверно.
  Я на миг отвлеклась от миски, подняла голову и серьезно ответила:
  - Мы, кошки - особенные существа. Да будет тебе известно, у нас в желудках есть пятое измерение, в которое лишняя еда складывается. Как кладовая, чтобы про запас наесться.
  Монах за столом поперхнулся гречкой. Най смерил меня недоверчивым взглядом. Я же, как ни в чем ни бывало, вновь опустила голову к миске. И, в полном соответствии с собственными словами, принялась наедаться про запас. Кто знает, когда мне удастся так вкусно поесть (и вообще поесть) в следующий раз?..
  Я поняла свою ошибку позднее, когда мы уже вышли на улицу. Наверное, пятая тарелка каши все же была лишней. После столь плотного обеда спать хотелось неимоверно. Глаза слипались сами собой, лапы не слушались, а в голове засела одна-единственная мысль: "Найти бы где-нибудь укромное местечко, свернуться клубочком и поспать часок-другой..."
  Да кто бы меня спрашивал! Мне оставалось лишь послушно шагать за монахом и рыжим, время от времени указывая им путь и притворяясь самой обычной кошкой. Разве что крупнее домашних мурлык.
  
  В том, что Светлоград был моей родиной, отыскались свои плюсы - и довольно скоро. Не знай я, где цены ниже, а продавцы - честнее, мои спутники в два счета остались бы без гроша в кармане. Так случилось с трактиром, история повторилась и с портняжной лавкой.
  - Вот то, что нам нужно! - воодушевленно провозгласил Най, завидев яркую вывеску над богатой резной дверью.
  - Сдурел?! - я в последний момент успела схватить Хорька зубами за штанину и потянуть назад. - Там тебя не то что не оденут - без штанов оставят! У Кларины Мэй самые высокие цены в городе - чтобы оплатить какой-нибудь шейный платок, нам троим придется продаться в рабство!
  - Ну... Тогда... Туда? - рыжий уже менее уверенно кивнул на дверь поскромнее и вывеску победнее.
  - У Сейнира плохо шьют. В этой одежде ты и за город выйти не успеешь - все по швам разойдется.
  - И что ты предлагаешь?!
  - Идите за мной, - важно проронила я, чувствуя себя по меньшей мере предводительницей маленькой армии.
  Лавка, к которой я привела своих спутников, располагалась в средней части города - там, где дома были уже ниже и скромнее, чем в центре, но и на окраинные трущобы еще не походили. Здесь даже была своя маленькая площадь - со статуей правителя, как полагается, чтобы местные жители в любое время могли вознести ему хвалу.
  Неброский кирпичный домик ничем не выделялся в ряду таких же неприметных зданий. Не зная, над какой дверью искать ножницы, цеховой знак гильдии портных, можно было пройти мимо. Не сомневаюсь: не будь рядом меня, монах и рыжик непременно прошляпили бы нужную лавку. Что бы они без меня делали?! Пропали бы, как пить дать, пропали...
  
  В портняжной лавке царила блаженная тишина, после уличного многоголосья она казалась оглушающей.
  Посетителей, кроме нас, не наблюдалось, и я перевела дух. Можно хотя бы здесь не опасаться косых взглядов и чужой острой памяти.
  - Чего желаете? - вежливо поинтересовался портной, поднимая взгляд от потрепанной книги.
  Приглядевшись, я прочла название на обложке: "Магистры тоже плачут". Пышнотелая девица под надписью, из прекрасных голубых очей которой скатывались слезы, размером с виноградину каждая, очевидно, изображала как раз магистра. Или магистрессу?..
  К моему присутствию портной отнесся на удивление спокойно, флегматично проводив меня взглядом. Я, не злоупотребляя оказанным доверием, чинно села у ног Ная и застыла изваянием.
  Рыжий с любопытством поблескивал глазами из-под низко надвинутого капюшона. Я не раз бывала здесь прежде, поэтому громоздящиеся до потолка тюки с тканями и образцы готовой одежды, гордо вывешенные на самых видных местах, меня мало интересовали - видели, знаем, - но для Ная они были в диковинку.
  Честно говоря, я опасалась, что монах окажется чересчур далек от мирской суеты и не сможет правильно выбрать дорожную одежду, и уже приготовилась подсказывать ему по мере сил, благо портной все равно не мог меня слышать. Но нет - Верд делал заказ со знанием дела. А как азартно он торговался с портным, выбивая каждый медяк! Не зная монаха, его можно было принять за торговца Восточных земель, которые славятся своей безудержной страстью к сбиванию цен.
  Каким бы невозмутимым Верд ни выглядел, он все-таки смущался своего, прямо скажем, нелепого облачения. И поспешил оправдать его перед портным, сочинив душещипательную историю о грабителях, которые подкараулили его в темном переулке, избили до полубесчувственного состояния и самым бесчеловечным образом обчистили его карманы, попутно прихватив и одежду. Рассказчик из монаха вышел замечательный, даже я, признаться, прониклась историей и едва не пустила слезу. У легенды монаха был лишь один недостаток: глядя на Вердовы широкие плечи, мускулистые руки и откровенно бандитскую физиономию, трудно было не пожалеть как раз таки грабителей, рискнувших покуситься на его имущество. Впрочем, портной если и заметил этот недочет, то виду не подал, невозмутимо кивая в такт речам монаха и снимая с него мерки.
  - ...Добрые люди вот одолжили одежду на первое время, пока я деньгами не разжился, - закончил свой жалостливый рассказ Верд.
  Портной снова кивнул. Честно говоря, на его месте я бы заподозрила, что "разжился" Верд деньгами тоже не совсем законным способом. Но, как ни странно, мысли портного текли совсем в другом направлении.
  - Да не такие уж добрые, - хмыкнул он, придирчиво изучая неумело зашитую куртку. - Да и рубашку могли поновее и почище дать, - безжалостно добавил он минуту спустя.
  Я мысленно возблагодарила Двуликую за то, что у монашеских ряс есть капюшон - Най наверняка переменился в лице. Поди объясни потом, что это вызвало такое негодование служителя божьего.
  "Молчи, - на всякий случай посоветовала я рыжему. - Не поддавайся на провокации!"
  Хорек бросил на меня недовольный взгляд, который должен был обозначать: "Сам знаю! Не маленький!"
  Ну, остается на это надеяться...
  
  Наконец, мерки были сняты, особые пожелания вроде серебряных накладок на куртке - записаны, дни примерки и выполнения заказа - назначены. На обмундирование монаха ушел наш тщательно оберегаемый золотой - но оно того стоило. В новой одежде Верд имел все шансы сойти за приличного человека.
  К слову, этот золотой был нашей последней наличностью, не считая пары-тройки медных монеток. Средства, необходимые для других покупок, нам предстояло заработать. Каким образом, спросите вы? Хотела бы я знать!
  Но, судя по спокойным лицам моих спутников, у них были свои планы на этот счет, и я не стала беспокоиться раньше времени.
  Итак, мы могли отправиться дальше. Теперь наш путь лежал на рынок.
  Но, как известно, человек предполагает, а боги располагают. Не успели мы сделать и десятка шагов из портняжной лавки, как вдруг...
  - Бьяла!
  Голос прозвучал совсем близко. Странно знакомый, я как будто слышала его когда-то... Давным-давно.
  "Нет, не может быть, чтобы меня кто-то узнал... Невозможно! Немыслимо!" - твердила я себе. Медленно-медленно, все еще раздумывая, правильно ли поступаю, я обернулась. И застыла, потеряв дар даже мысленной речи.
  
  
Глава 7
  
  - Бьяла, девочка моя, как ты выросла! Совсем уже невеста! Хоть сейчас под венец!
  Тетка Райма! Она всегда любила меня, как родную дочь, и при этом мечтала выдать замуж, едва я начала говорить.
  Тетка Райма вовсе не была мне родной, как мог бы подумать сторонний наблюдатель. Когда-то она жила по соседству, и мы с сестрой таскали яблоки из ее сада. Мы воображали, будто нас никто не видит, и знать не знали, что хозяйка яблони следила за нашими проделками, вспоминая собственное детство и от души веселясь. Конечно, когда это обнаружилось, нам было стыдно - еще как! Но соседкино доброе отношение к нам ничуть не изменилось, и постепенно мы снова осмелели. Нет, яблоки мы больше не воровали - зато могли в любое время поделиться нашими детскими бедами с доброй и понимающей тетей и смело рассчитывать на ее мудрый совет и кусок пирога. С яблоками.
  Когда она вышла замуж и уехала в Миргород, я и радовалась ее счастью, и огорчалась из-за разлуки.
  С тех пор я видела тетку Райму всего пару раз - в Светлограде остались ее родные, которых она изредка навещала. "Изредка" - это раз в несколько лет, все-таки путь до второй столицы неблизкий. Три года назад я и подумать не могла, что следующая наша встреча выйдет такой...
  Я едва не кинулась в объятия стоящей передо мной женщины, на миг позабыв о том, что за прошедший год все изменилось. Я снова ощутила себя обычной девчонкой, которая может ходить на двух ногах, обнимать близких, разговаривать с ними и смеяться их шуткам.
  Но улыбка тетки Раймы предназначалась не мне.
  Когда я сообразила это и проследила за ее взглядом, мне пришлось призвать на помощь все самообладание, чтобы остаться на месте.
  Перед теткой Раймой стояли двое. Моя мать и младшая сестра, Адиша - та самая, с которой мы лазали за яблоками.. Между нами была разница всего в год, и многие говорили, что мы похожи, как близнецы. Неудивительно, что нас часто путали даже хорошие знакомые.
  - Это не Бьяла, это Адиша, - мамин голос был таким тихим и грустным... Никогда прежде я не видела ее такой печальной. Кажется, за год она постарела на десять лет, и весь груз этого десятилетия давил на ее плечи непосильной тяжестью, заставляя понуриться, поникнуть, склониться к земле. - Ты так давно не бывала у нас, Райма...
  - Ты чего? - рыжий прикоснулся к моей голове, отвлекая от наблюдения. Я недовольно дернула ухом.
  "Подожди. Дай мне еще несколько минут, я хочу послушать".
  - Но...
  "Не мешай, я сказала!!!"
  Из-за Хорька я пропустила мамины слова. Но об их содержании нетрудно было догадаться, взглянув на переменившуюся в лице тетку Райму. Наверное, она тоже будет оплакивать мою смерть...
  Они говорили еще о чем-то, я слушала и не слышала слов. Удары сердца отдавались в ушах, мешая понимать и думать, в горле пересохло в одно мгновение. Я почти привыкла к своему новому облику, почти смирилась... Но хватило одного-единственного взгляда на мать и сестру, чтобы понять: смириться с этим невозможно. Даже забыть не получится.
  - ...А теперь и мой муж болен, и даже монахи отказываются его лечить. У нас нет денег, чтобы заплатить им, а в городе много больных. Лекарей на всех не хватает, и они идут к тому, кто даст больше.
  Адиша отвернулась, скрывая слезы. Мамины глаза оставались сухими. Наверное, за это время она пролила столько слез, что не осталось больше ни одной.
  - Боги за что-то прогневались на нас. Они не хотят оставить нашу семью в покое...
  - Бьяла, - я вздрогнула. Монах шипел мне прямо в ухо. - Мы стоим на одном месте слишком долго. И ты смотришь на них не по-кошачьи пристально. Это подозрительно. Может быть, услышанного достаточно? Пойдем, а?
  Я с трудом оторвала взгляд от маминого лица. Такого похудевшего, такого изможденного... Такого родного. Но монах прав. Если кто-то заметит, как я разглядываю их, это может показаться странным. И вызвать вопросы, на которые у моих спутников не найдется ответов.
  "Пойдем", - я с усилием заставила себя отвернуться, все еще вслушиваясь в разговор за спиной.
  - ...У нас не будет денег даже на похороны...
  Это меня доконало.
  "Верд, - я не оставляла времени на размышления ни себе, ни монаху, - ты хороший лекарь, верно?"
  Монах понимающе поглядел на меня. Ему не требовалось объяснений.
  - Меня научили исцелять многие болезни, - осторожно ответил он.
  "Значит, ты поможешь моему отцу?"
  Что ему оставалось?
  - Я сделаю все, что в моих силах, - вздохнул он. Большего мне не требовалось.
  
  - Ну что, теперь - на рынок? - предложил Най, когда портняжная лавка и переулок, где я увидела маму и Адишу, остались далеко позади. Голос рыжего вывел меня из задумчивости. После обещания Верда помочь я немного успокоилась, но перестать размышлять об увиденном не могла.
  - С какими это, интересно, деньгами?
  Мне на самом деле было интересно, что смогли придумать эти двое для решения наших финансовых проблем.
  Рыжий и Верд уверенно повернулись друг к другу и... замерли. Наступила неловкая пауза. Я смотрела на спутников, боясь поверить своим глазам. Нет, ну не могут же два взрослых серьезных мужчины быть настолько...
  - Я думал, у тебя еще что-то осталось, - смущенно признался монах.
  - А я был уверен, что это у тебя припасена пара-тройка монет...
  Оказывается, все-таки могут.
  "О Двуликая, с кем я связалась?! - нарочито громко подумала я, патетически возводя глаза к осеннему небу. - Они ведь даже содержимое собственных кошельков сосчитать не способны!"
  "Взрослые серьезные мужчины" пристыженно молчали. Крыть было нечем.
  Но когда я уже готова была провозгласить превосходство кошачьего разума над человечьим, в глазах Верда мелькнуло что-то, похожее на внезапное озарение.
  - Самый простой из известных мне способов быстро заработать - помахать кулаками, - авторитетно заявил он.
  - Что?! - я чуть не подпрыгнула от возмущения. Мою меланхолию как рукой сняло. - Ты собираешься отнять деньги у слабых?! Уж от тебя-то я такого не ожидала!
  - Вот еще! - оскорбился монах. - Я сказал не "отнять", а "заработать"!
  - На драке? Это называется грабеж!
  - Это называется состязание! - поправил Верд. - Ну, знаете, на ярмарках или там в праздник на гуляньях люди любят поглазеть на то, как двое дурней друг дружку мутузят... Очень любят, надо сказать, недостатка в зрителях на таких представлениях не бывает.
  - Состязание? - переспросил Най. Его глаза загорелись азартом. Мужчины! Стоит им услышать о мордобое, как все остальное перестает для них существовать!
  - Сегодня в Светлограде нет ни ярмарки, ни самого завалящего праздника, - напомнила я. - И, если здешние порядки не изменились, в ближайшие несколько недель не предвидится.
  - Если праздника нет, ничто не мешает нам его создать! - бодро заявил Верд. На мой взгляд, преувеличенно бодро.
  - И что ты собираешься делать? - подозрительно осведомилась я. Его оптимизм не внушал мне доверия.
  - Увидишь, - хитро улыбаясь, пообещал монах.
  
  Центральная площадь Светлограда ничем не отличалась от десятков и сотен других площадей таких же провинциальных городов. На одной ее стороне гордо высилась ратуша с двумя флагами на крыше - общим архелдьским и собственным, светлоградским, с другой расположились пышно украшенные каменные дома - модные лавки для богатеев. Все административные здания находились тут же, они окружали площадь, как холмы - долину. Ничего удивительного, что здесь всегда было многолюдно: кто-то приходил по делам, кто-то просто слонялся от скуки. И именно здесь неизменно проходили все городские праздники, ярмарки, игрища, стрельбища и прочие увеселения.
  Выбрали это место для своего представления и мы.
  "Прославленный боец! Сильнейший среди сильных! Любимец Огнеликого, признанный его служителями! Только сегодня и только для вас! Показательное выступление! Захватывающее шоу! Он сразится с любым из вас, и вы убедитесь в его силе! Если же найдется среди вас тот, кто сможет одолеть его, - тот получит, кроме славы и почестей, замечательный приз - превосходные сапоги из кожи гернийского аллигатора!"
  Ораторские таланты рыжего снова сослужили нам хорошую службу. Вернее, это монах так выразился - "ораторские таланты". Я бы сказала проще: "луженая глотка". Вот кому боги еще при рождении велели зазывалой работать! Или глашатаем - королевские указы были бы слышны во всех уголках Архельда и парочке соседних государств в придачу. Такой ценный дар зазря пропадает на провинциальных рынках! Намекнуть ему при случае, что ли?
  Най надрывался, не жалея голосовых связок. Чуть поодаль монах с мрачной решимостью на лице разминал руки. Он был бос. В сторонке, у стеночки, стояли обещанные победителю сапоги. Кроме них, ничего сколько-нибудь ценного у нас не нашлось.
  Публика неуверенно подтягивалась. Горожане с подозрением и недоверием поглядывали на монаха, негромко переговариваясь. Громкие заявления Ная не вызывали особенного доверия среди горожан - таких "сильнейших среди сильных" на каждой ярмарке обычно объявлялось больше, чем рыб в море. Правда, нам на руку играло одеяние рыжего: уж если монах заявляет, что силач - любимец Огнеликого, который когда-то считался покровителем воинов, то, может быть, в его словах есть доля правды?
  Сапоги, конечно, тоже мало общего имели с заявленной диковинкой. Аллигатором там и не пахло! Обычная телячья кожа - правда, отлично выделанная. Но и это не смущало зрителей. Да они и не ждали большего - когда это громкая реклама соответствовала действительности? Крепкие сапоги, не разваливаются - да и ладно. И такие в хозяйстве сгодятся.
  Но, так или иначе, покуда соглашаться на заманчивое предложение никто не спешил. Правда, в толпе были и такие, кто на сапоги поглядывал с явным вожделением - для них приз был скорее символом "славы и почестей". Этих я сразу отмечала мысленно как возможных Вердовых соперников в борьбе за его же обувь. Что ж, Светлоград мог гордиться, среди его сыновей нашлось немало смельчаков. Особенно обращали на себя внимание трое плечистых парней в первых рядах: молодые и сильные, они, пожалуй, могли бы составить неплохую конкуренцию Верду. Их лица были мне незнакомы, но, судя по мощному сложению, они могли оказаться, скажем, кузнецами. Или грузчиками. Или еще кем-то, для чьей работы требуется грубая физическая сила.
  На миг я ощутила укол любопытства: кем же был наш монах до того, как решил посвятить себя служению Огнеликому? В то, что Верд подался в монахи с юных лет, мне не верилось. Да и скрытничает он неспроста. Впрочем, если мне и суждено узнать ответы на эти вопросы, то только когда сам Верд сочтет нужным меня просветить. Я уважала его решение и соблюдала уговор: никаких расспросов о прошлом.
  Пока Най зазывал народ, а Верд изо всех сил устрашал потенциальных соперников, всеми забытой несчастной кошке оставалось молча наблюдать за происходящим. На сей раз мне отвели скромную роль неразумной бессловесной скотины - никакого простора для творчества! Я смирно сидела у стеночки, рядом с сапогами, и следила, как бы у нас их не стибрили менее сильные, но более шустрые умельцы. Таких, увы, в моем родном городе тоже хватало, но, завидев меня, они остерегались приближаться. Мне же оставалось только зевать почаще, демонстрируя благодарной публике полный набор клыков, да выпускать время от времени когти. Так, чтобы воришки не забывались.
  Еще немного - и можно создавать бродячую труппу, лениво думала я, поглядывая по сторонам. А что? Очень даже перспективная идея. Будем втроем ходить по городам и селениям, давать представления и зарабатывать деньги. Потом нас начнут узнавать, станут зазывать на праздники. А там можно будет осесть в столице, построить свой театр, нанять артистов и грести денежки, пользуясь одними лишь своими именами...
  Мои мечты прервали, когда я уже видела себя восседающей на парчовой подушке и лакающей парное молочко из золоченого блюдца ведерного объема.
  Соперники Верда наконец осмелели, перестали переминаться в толпе и предстали пред ясные монаховы очи - все трое одновременно. Памятуя о боевых навыках Верда, я заранее их жалела. Ну да сами напросились. На сапоги, вишь, позарились...
  Сражение проходило в лучших традициях жанра. На какой-то миг я даже засомневалась, не отрепетировал ли его Верд заранее.
  С первым соперником, нахальным задиристым мальчишкой, монах расправился возмутительно легко. Второй заставил Верда попотеть, но в конце концов тоже сдался. Но вот третий... Третий был хорош. Дрался он яростно и умело, да к тому же был красив, как бог, и глядя на него, порой даже я забывала, что надо бы болеть за Верда - а уж о простых горожанках и говорить нечего! Победит сегодня этот красавчик или нет, еще неизвестно, но всеобщая любовь ему уже обеспечена.
  Справедливости ради надо сказать, что Верд тоже держался лучшим образом. И снова, во второй уже раз, меня поразило радостное, почти счастливое выражение на его лице. Глядя на монаха в эти минуты, можно было подумать, что драка - единственное, что он любит в этой жизни.
  Нет, не так. Драка - это сама его жизнь.
  Я невольно поежилась. Можно подумать, ему нравится бить людей! Или... Или действительно нравится?..
  Увлекшись сражением, я едва не прошляпила момент, когда к облюбованному мной месту подобрался какой-то ушлый воришка. Хвать - и монаховы сапоги оказались в его загребущих ручонках. Когда я наконец оторвала взгляд от "ринга", привлеченная подозрительным шорохом, вор уже улепетывал со всех ног, бережно прижимая к груди добычу.
  Ах ты ж! Ну и народец нынче пошел! Так и норовят стянуть все, что не приколочено!
  Зрители (и особенно - зрительницы), увлеченные сражением, вопили так, что уши закладывало. Они и не подумали обращать внимание на мелкое происшествие, все (включая сражающихся) уже давным-давно позабыли о призе, теперь они с упоением выясняли, кто же из двоих окажется сильнее. Но у меня мгновенно вылетели из головы все мысли, за исключением одной-единственной: этот человек - вор. Враг. Его нужно догнать.
  С воинственным мявом я со всех лап кинулась вдогонку.
  К моему удивлению, сказать "догнать" оказалось намного проще, чем воплотить это решение в жизнь. Воришка петлял по городу, то и дело ныряя в подворотни, явно надеясь этим нехитрым маневром сбить меня с толку. Но не тут-то было! Я знала город ничуть не хуже, и едва ли не раньше самого беглеца понимала, куда он свернет в очередной раз. Единственным неудобством оказались узкие и извилистые городские улочки, на которых я не могла развить хорошую скорость. Приходилось то и дело притормаживать на поворотах, огибать препятствия в виде выставленных у порогов цветочных кадок и тележек торговцев зеленью и пригибаться, чтобы не запутаться в белье, развешанном между домов для просушки. Хорошо хоть встречные прохожие разбегались сами, едва завидев нас с ворюгой. Ждать от них помощи в поимке грабителя было бы наивно - меня не задерживали, и на том спасибо.
  Наша сумасшедшая гонка завершилась в тупике. Парень устал и запутался в улицах, свернул не туда - и вот, пожалуйста, вместо спасительного выхода на соседнюю улицу в конце проулка показался высоченный кирпичный забор. По обеим сторонам от него тянулись такие же глухие каменные стены. Выхода не было.
  Воришка, щуплый паренек лет пятнадцати, остановился и медленно-медленно повернулся ко мне. Я радостно ощерилась и низко, проникновенно зашипела.
  Шаг вперед. Еще шаг. Вор икнул от страха и крепко зажмурился. Наверное, надеялся, что если покрепче закрыть глаза, а потом открыть, я пропаду, развеюсь, как дурной сон. Не выйдет!
  На какой-то миг мне даже стало его жалко. Парень выглядел таким заморышем. Ел ли он сегодня? Но я тут же себя одернула. Жалость жалостью, но монахово имущество нужно вернуть во что бы то не стало, иначе Най с Вердом меня саму на ужин съедят и не подавятся! А вот юнцу не мешало бы преподать хороший урок на будущее. Чтобы в следующий раз как следует подумал, прежде чем тянуть то, что плохо лежит. Ну, или, если уж позарился на чужое, был осмотрительнее и расторопнее.
  Дурное дело нехитрое. Решив припугнуть парнишку, я немедленно приступила к претворению плана в жизнь.
  Загнать его в угол оказалось проще некуда. Я медленно наступала, неторопливо, нарочито грациозно переставляя лапы. Да, я красовалась, не скрываю! Все-таки женскую сущность не заглушишь...
  Я шла, парень, не отрывая от меня расширившихся от ужаса глаз, так же медленно отступал. Пока не вжался спиной в стену. Ужаса в его взгляде стало на порядок больше, а сами глаза расширились так, что, казалось, еще чуть-чуть - и на лице они не поместятся. Я шагнула еще разок и остановилась.
  Но не села, не отвернулась, нет. Я стояла и смотрела на него, радуясь непроницаемости кошачьей морды. В душе я хохотала, потешаясь над парнишкой, но внешне оставалась невозмутимой и загадочной, как заморский Сфинксус. Впрочем, мальчишка, если и знал о существовании Сфинксуса, вряд ли обратил внимание на мое с ним сходство. Не до того ему было - он прощался с жизнью.
  Однако, как ни хотелось мне продлить развлечение, пришлось заканчивать эту комедию. Я зевнула, с удовольствием демонстрируя воришке свои клыки, и сделала последний шаг, преодолев разделяющее нас расстояние.
  Когда я легонько куснула паренька за ногу (даже не укусила, а так, слегка прижала зубами - я вовсе не собиралась причинять ему боль), он был как никогда близок к обмороку. Глаза его обреченно закрылись, а удары перепуганного сердца стали слышны даже мне.
  Конечно же, дурень вообразил, будто я собираюсь им пообедать. Откуда ему было знать, что я не ем людей? Да если бы и ела - на кой он мне сдался, такой худющий? В нем, поди, и мяса-то нет, кожа да кости... Да и немытый к тому же. Съешь такого сдуру, а потом еще неделю будешь маяться несварением!
  Но, конечно, парень ничего этого не знал. Он ждал неизбежной, по его мнению, смерти и так истово молился всем богам разом, что я при желании могла разобрать слова. Он ждал, когда мои клыки вопьются в его тело. Я же аккуратно взяла зубами за голенища монаховы сапоги, которые вор продолжал машинально сжимать в трясущихся руках, потянула их на себя, высвобождая, и, развернувшись, припустила назад, тихонько посмеиваясь про себя. Через пару секунд в мой затылок, как нож, уперся взгляд воришки, не верящего в счастливое спасение. Этот ошалевший взгляд преследовал меня, пока я не свернула за угол.
  
  К моему возвращению поединок уже был закончен. Судя по довольному лицу Верда - в нашу пользу. Вот и ладненько. Не зря же я так старалась, возвращая его сапоги! Было бы обидно, приложив столько усилий, отдать обувь чужому, незнакомому человеку, каким бы раскрасавцем он ни был.
  Най вовсю разливался соловьем, расхваливая нашего чудо-бойца и обещая зрителям, что они смогут рассказать об этом знаменательном дне своим внукам, чудо-боец, поняв, что от рыжего иной помощи, кроме говорильни, не дождешься, принялся обходить зрителей со шляпой в руке. А вот это правильно! Надо сразу собрать деньги, пока публика еще находится под впечатлением от недавнего боя. Люди непроизвольно шарахались от монаха, будто опасались, что он сейчас и их заставит драться, и деньги отдавали едва ли не с облегчением, надеясь таким образом откупиться. Честно говоря, это больше походило на сбор дани каким-нибудь феодалом со своих вассалов, нежели на скромный и интеллигентный прием платы за представление.
  
  За мытарства прошедшего дня мы были вознаграждены превосходнейшим ужином, заказанным прямо в наши вынужденно роскошные апартаменты - гулять так гулять! На столе были и мясо, и молоко, и сметанка, и что-то еще, чего я, признаться, не разглядела: моим вниманием завладели вышеперечисленные продукты.
  У Ная были даже конфеты - по пути в трактир нам встретилась кондитерская лавка с выставленными в витрине всевозможными сладостями. Верд невозмутимо прошагал мимо, но, увидев алчный блеск в глазах Ная, вернулся и снизошел к слабости рыжего сладкоежки.
  И вот после сытного ужина Хорек планомерно уничтожал сладкое, едва не урча от удовольствия. Забавно, впервые вижу сластену мужского пола...
  Рядом с ним стремительно росла кучка красивых шелестящих оберток.
  "Когда-то я тоже любила конфеты", - задумчиво сообщила я, завистливо глядя, как ловко Най расправляется с десертом.
  - А сейчас? - невнятно поинтересовался он с набитым ртом.
  "Сейчас - нет, - угрюмо буркнула я. От благодушного настроя не осталось и следа. - И вообще, кошкам сладкое вредно".
  Да, вредно... А когда-то я дня не могла прожить без сладостей. Впрочем, теперь я вместо конфет и сдобы ем мышей - а ведь прежде, смешно вспомнить, боялась их! Однажды, увидев в своей комнате крохотную мышку, совсем еще мышонка, я завизжала так, что переполошила всех соседей. Они решили, что на меня напал как минимум упырь. Как давно это было... Будто и не со мной.
  - Скучаешь по прошлому?
  Когда это рыжий проныра успел оказаться рядом?!
  "Немного", - уклончиво ответила я. Думает, я начну ему жаловаться? Вот еще! Мы, кошки - гордые существа. Даже если нам очень тоскливо, до плача в жилетку не унизимся. Я поспешила сменить тему и повернулась к монаху:
  - Ты дерешься, как сам Огнеликий в бытность его богом войны. Никогда прежде не видела такого вдохновенного лица во время рукопашной.
  Верд отчего-то вздрогнул, на секунду задумался и пожал плечами.
  - Ничего удивительного. Перед тем, как стать монахом, я какое-то время был бойцом.
  - Кем?! - вопрос мы с Наем произнесли дуэтом.
  Я, не удержавшись, придвинулась ближе и заинтересованно мяукнула.
  - Бойцом, - вновь пожал плечами монах. - Видели, сколько народу сегодня собралось? Люди охочи до чужой крови. Зарабатывал я на этом неплохо, без работы никогда не сидел...
  - А чего ж тогда в монахи постригся? - Най озвучил вопрос, который вертелся у меня на языке.
  - Крови я вдосталь навидался, - неохотно ответил монах, помолчав. - К свету потянуло. А деньги... Всего золота, что на свете есть, не заработаешь, а на хлеб мне и так хватает, божьей милостью, с голоду не пухну.
  Най скептически хмыкнул, но промолчал. Замолчал и монах. Мысленно я покачала головой. Что-то не верилось мне в монахову историю. Отошедший от дел боец на заработанные деньги мог бы выстроить дом, жениться, нарожать детишек и спокойно почивать на лаврах, приторговывая чем-нибудь в собственной лавке. Чем не светлое будущее? Но чтобы вот так резко, из бойцов в монахи?.. Думаю, таких примеров история еще не знала.
  Я положила голову на лапы и устремила задумчивый взгляд в ночное небо за окном (в наших хоромах окна были застекленными - верх роскоши!). Небосвод сулил назавтра ясный день: звезд было больше, чем песчинок на дне морском. Но мысли мои были далеки от звезд и прогнозов.
  До чего странная штука - жизнь, думала я. Вот сидит передо мной бывший боец, получавший за один свой бой столько, сколько мои родители за год каторжного труда не видели, - и ни с того ни с сего он бросил все, подался в монахи, живет подаянием - и счастлив.
  А вот другой, не менее занятный представитель рода человеческого: ему посчастливилось родиться в богатой семье, получить блестящее образование - но что-то потянуло его бороться за народную свободу (да знает ли он народ-то, о благе которого так печется?), против законного государя... Да и я сама...
  Кажется, мысли Ная текли в том же направлении. Потому что как раз в этот момент он вдруг заявил:
  - Добрая ты, Бьяла, душа, как я посмотрю...
  Все-таки стакан вина на голодный желудок, перед ужином (за славную победу) сделал свое дело - потянуло рыжика на задушевные разговоры. И, поняв, что от монаха продолжения он не дождется, Хорек нашел себе другую жертву.
  - Это еще почему? - насторожилась я.
  - Ну как же... Ты так хочешь помочь отцу, стараешься, переживаешь...
  - Это проявление дочерней любви, а вовсе не доброты. Хочешь сказать, на моем месте ты не поступил бы так же?
  - Но ведь они выгнали тебя из дома!
  - С чего ты взял?! - от удивления я едва не мяукнула. Что-то часто я стала мяукать в последнее время. Так и человеческую речь позабыть недолго!
  Най моргнул. Похоже, прежде ему в голову не приходило, что он может быть неправ.
  - С того, что ты сейчас здесь, а не там! Что, скажешь, я не прав?
  Я смерила рыжего внимательным взглядом.
  - Одно из двух: либо у тебя нет семьи, либо - мозгов.
  - Причем тут моя семья? Не уходи от темы!
  - И не думала. Помнишь, при нашей первой встрече (да и при второй тоже) ты назвал меня оборотнем?
  Най кивнул немного растерянно. Он все еще не понимал, куда я клоню.
  - Кем, по-твоему, меня могли считать все остальные? Они недалеко ушли от тебя. А знаешь, как в нашей стране относятся к оборотням?
  - Ну-у-у-у...
  - Вот именно. А что могут сделать с семьей оборотня, за компанию с нечистью, тоже знаешь или рассказать?
  Судя по изменившемуся лицу Ная, до него наконец дошло.
  - Так ты...
  - Да. Я ушла сама. Я не могла обречь их на смерть.
  В комнате вновь воцарилось молчание. Я уходила из дома, чтобы никогда не возвращаться. И вот завтра снова переступлю родной порог. Что мне это принесет? Об этом знала только Двуликая, но она, как всегда, не торопилась отвечать на мои вопросы.
  
  Наутро, проснувшись и не обнаружив в комнате монаха, я уже не удивилась, памятуя о его любви к уединенным беседам с Огнеликим. Странно было лишь, что я вновь не услышала, как он уходил. А ведь на слух я никогда не жаловалась! Да и вольная жизнь бродячей кошки приучила меня держать ушки на макушке - всегда. Неужели всему виной усталость последних дней, из-за которой я сплю без задних лап?.. Или Верд в своем храме выучился ходить по воздуху? А заодно - проходить сквозь стены, ибо дверь в наших хоромах скрипела как несмазанная телега, даром что стоил номер целое состояние. В ответ на предъявленные претензии старина Корин, ничуть не смущаясь, гордо объявил, что это - в целях безопасности постояльцев, дабы защитить их от незваных ночных гостей. Увы, всякая система безопасности несовершенна, она непременно даст сбой, стоит появиться рядом какому-нибудь умельцу вроде нашего Верда - ему-то уж точно скрипящие двери не страшны...
  Хвала Двуликой, долго скучать в одиночестве (спящий без задних ног Най не считается. Когда рыжий спит, его как будто вообще нет) мне не пришлось. Вернулся монах довольно скоро - с мокрыми волосами и полотенцем на плече. Я тихонько фыркнула. Даже умываться в общей комнате не стал, чтобы не разбудить нас плеском! В свою конуру под чердаком поплелся!
  И вот что странно: казалось бы, все это говорило о заботе Верда о нашем с Наем праведном сне, но мне вдруг стало ужасно обидно от этой скрытности. И еще - до смерти любопытно. Монаху явно было что скрывать, его вчерашнее признание меня лишь раззадорило. И если я хоть что-то понимаю в людях, не мог он всю жизнь кулаками махать! Не такой он человек! И осознание этого не давало мне спать спокойно. А что? Кошка я, в конце концов, или не кошка? Имею право на любопытство!
  Но, увы, на сей раз приходилось сдерживаться: проще вызвать на разговор Двуликую, чем разузнать биографию этого монаха...
  
  Родительский дом встретил нас настороженной тишиной и закрытыми ставнями - только тявкнула пару раз собака на заднем дворе и замолчала, будто испугалась собственного голоса. Сколько я помнила себя человеком, наш двор ни минуты не был таким пустынным и мрачным. Две собаки, кошка-мышеловка с вечным выводком котят, которые через пару месяцев после рождения расходились по друзьям-знакомым-и-просто-хорошим-людям, буренка да десяток несушек - хозяйство нехитрое, но чрезвычайно шумное. Прибавьте к этому четырех непоседливых дочерей хозяев дома (ну ладно, уже трех) - и вы поймете, почему меня так обеспокоила непривычная тишина. Какая-то она была неправильная. Как - не дай Двуликая! - на похоронах...
  К дому мы подошли втроем. Роль монаха по-прежнему исполнял Най - мало ли кто видел наше вчерашнее выступление. Как показывает практика, дополнительная страховка никогда не бывает лишней.
  Верд предлагал мне дождаться их с рыжим на постоялом дворе, но я уперлась рогом и заявила, что без меня в доме моих родителей им и делать нечего. Да без моих ценных советов и указаний их на порог не пустят!..
  Конечно, я лукавила. Но что еще мне оставалось? Я целый год не видела родителей и сестер - как вы думаете, могла я упустить такой шанс? К тому же, узнав о болезни отца, я извелась от неизвестности. Я знала, что мама любит преувеличить действительность - хвори дорогих людей пугали ее до безумия, в пору моего детства она едва не падала в обморок при виде наших с Адишей синяков и царапин. Но, как бы там ни было, я должна была увидеть отца собственными глазами.
  Вот и пришлось на скорую руку выдумывать благовидный предлог. Хотя, по совести говоря, могла бы обойтись и без него: монах и рыжий и без того меня прекрасно поняли. Они в два счета раскусили мою уловку и, довольные собственными умом и сообразительностью, только посмеивались надо мной тихонько. Ну и пусть их. Главное - своего я добилась.
  
  Дверь открыла мама.
  - Здравствуйте, уважаемая. Я слышал, в этом доме есть больной, нуждающийся в помощи слуг божьих, - с места в карьер начал Най. Голос его из-под капюшона звучал глуховато, но ласково и вкрадчиво. - Я поспешил сюда тотчас, как узнал об этом. Возможно, вам это покажется странным, но все объясняется просто: я дал обет два десятка лет странствовать по нашей великой Родине и в пути помогать всем страждущим по мере сил и способностей своих. Зная это, вы согласитесь, что я не мог не посетить ваш дом.
  Пока Най вещал, вежливое внимание на мамином лице сменялось все большим удивлением.
  Признаться, если бы с такой витиеватой речью обратились ко мне, я бы прогнала подозрительного монаха взашей не раздумывая. Но мамино доверие к людям в рясах было поистине безграничным (чем, кстати говоря, многие беззастенчиво пользовались). К божьим слугам она относилась с большим почтением, и обет, данный незнакомым человеком в рясе, был для нее достаточно веской причиной, чтобы впустить его (а с ним и всю честную компанию) в дом.
  - А... - тут как раз мама вспомнила про "честную компанию" и перевела взгляд на Верда, неловко переминающегося рядом с ноги на ногу - в роли монашеского спутника ему доводилось выступать впервые.
  - Это мой ассистент, - веско проронил Най.
  Кстати говоря, рожа у ассистента была откровенно бандитская, да и синяки, оставшиеся после недавнего героического побоища, красоты ему не добавляли. Хоть сейчас топор в руки - и на большую дорогу. Там он смотрелся бы вполне органично. На миг я даже испугалась, что нас не пустят в дом. Но, хвала Двуликой, обошлось. Мама кивнула и посторонилась, пропуская нас. А я сделала в памяти зарубку: когда я вернусь... если я вернусь домой, надо будет провести с мамой воспитательную беседу на тему того, что не все незнакомцы заслуживают быть запущенными в дом, даже если эти самые незнакомцы облачены в рясы. Ну куда это годится? Взрослый ведь человек - а верит всем подряд, как ребенок!
  Кажется, только когда я, заходя, будто случайно задела хвостом мамину юбку, она заметила мое присутствие. Мама внимательно вгляделась в мою морду. На какой-то миг в ее взгляде мелькнуло что-то, похожее на узнавание. Я напряглась. Но уже через секунду мама опустила глаза, и я вздохнула свободнее.
  Облегчение в моей душе странным образом смешивалось с разочарованием. Умом я понимала, что если меня узнает хоть кто-нибудь, даже родные, ни к чему хорошему это не приведет. Зря я, что ли, скрывалась целый год? Между прочим, для их же блага!
  Но, с другой стороны, я, сама того не желая, ждала, что мама, самый родной человек, узнает меня. И, против воли, обиделась, когда поняла, что этому не бывать.
  Что ж... Для своих родных я была уже год как мертва, и для всех будет лучше, если я не стану их разубеждать.
  Да я и не могла долго обижаться. При виде родных стен, дома, где каждая половица была мне с детства знакома, меня захватила буря эмоций. Чувства теснились в груди, грозя вот-вот разорвать грудную клетку; сердце колотилось о ребра, как сумасшедшее. Здесь все, все было таким же, как год назад. Будто и не было этого года, будто я только на минутку выбегала на улицу и вернулась.
  Из-за двери, ведущей в детскую, выглянули две любопытные мордашки. Дилли и Ридда, сестренки-погодки четырех и трех лет. Нет, не все осталось прежним. Как же они выросли, как изменились за этот год... Мама шикнула на мелких, но это не возымело действия: хулиганки как ни в чем не бывало продолжали таращиться на незнакомых дяденек с большой кисой на веревочке. Киса почувствовала, как ее глаза увлажнились от умиления. О Двуликая, не дай мне раскиснуть прямо сейчас! Пусть потом, в трактире, когда меня никто не увидит, но только не здесь!..
  - Но где же ваш больной? - спросил наконец Най, спасая меня от грустных воспоминаний.
  И мама провела нас в комнату.
  Отец был совсем плох. Чтобы понять это, не требовалось лекарского образования, достаточно было одного взгляда.
  На кровати в комнате с закрытыми ставнями лежал мужчина. Худой, морщинистый, он выглядел старше своих лет - не на сорок, а на все шестьдесят. Черноту волос щедро разбавила седина. Ее было много больше, чем в моих воспоминаниях. Высокий лоб перерезала глубокая страдальческая морщинка, у плотно сжатых губ залегли горькие складки. Папа... Сердце болезненно сжалось. Лихорадка вымотала его, забрала почти все силы, оставив лишь жалкие крохи - да и те еле теплились в нем.
  Прежде я никогда не задумывалась о возрасте отца. Родители были для меня вне возрастных категорий - не молодые, не старые. Я привыкла видеть их здоровыми и сильными, и мне казалось, что так будет всегда. Но сейчас передо мной лежал именно старик - больной, изможденный, уставший от жизни. И это больно резануло по сердцу.
  Его глаза прикрывала плотная полотняная повязка. У отца всегда были слабые глаза. Он часто жаловался на боль под веками и ухудшение зрения, а в солнечные дни не выходил из дому без широкополой шляпы. Говорят, в столице есть умельцы, изготавливающие для глаз диковинные штуки с цветными стеклами. Иногда такие приборы появлялись на светлоградских ярмарках. Папе они пришлись бы как нельзя кстати - но откуда нам было взять денег на покупку? Стекло всегда стоило непомерно дорого, даже крохотные его кусочки.
  Только теперь я поняла, почему в доме были закрыты ставни - чтобы солнечный свет не бил по глазам отца. Его глаза начинали слезиться всякий раз при обычной простуде - а что могла сделать с ним лихорадка?
  Отец не слышал, как мы вошли. Он лежал тихо-тихо, и на какой-то миг, услышав мерное дыхание, я испугалась.
  - Уснул, - прошептала мама.
  Я с трудом сохраняла на морде каменное выражение, пока мама не вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Кошачья морда всегда кажется невозмутимой, на ней почти невозможно прочитать эмоции - я знала это, как никто другой. Но мне отчего-то казалось, что мама, едва взглянув на меня, без труда поймет, что я чувствую, чуть ли не мысли прочитает. И мне стоило немалых усилий держать себя в руках, пока не услышала стук закрывающейся двери за спиной.
  Най, до этого внимательно вглядывавшийся в лицо отца, старательно делая вид, что раздумывает над лечением, тотчас отступил, пропуская вперед Верда.
  Тот деловито расставил прямо на полу возле кровати свои склянки, закатал рукава, будто собирался заняться тяжким физическим трудом.
  - Сейчас постойте тихо, не мешайте, - попросил он.
  Мы с Наем послушно отошли в сторонку, насколько позволяли размеры комнаты, и застыли изваяниями, оглядываясь вокруг: Най - с любопытством, я - с грустью.
  Здесь, как и во всем доме, все было таким же, как сохранила моя память: старая простая мебель (кровать, шкаф да два табурета), вытертые половики под ногами, на выскобленном дощатом полу, ситцевые занавески на окне, выходящем в наш маленький садик - мамину гордость. Там как раз цвели георгины - я видела их, проходя через двор. Сейчас сад был отрезан от нас тяжелыми ставнями, но это и к лучшему. Яркие цветы казались бы неуместными в этой тусклой комнате, пропахшей болезнью и горем.
  Мое внимание привлек низенький столик, стоящий у окна так, чтобы его освещало солнце - если бы оно могло сюда заглянуть.
  Раньше его здесь не было... Что это на нем? Икона? Но мои родители никогда не были особенно набожными. Картина? Зачем? Как это ни прискорбно, но произведения живописи в нашем доме считались непозволительной роскошью и пустой тратой денег: хватило бы на еду, а уж без произведений искусства можно прожить - так считали все, кого я знала прежде.
  Я пригляделась к странному предмету получше и почувствовала, как к горлу в очередной раз подступает тугой комок.
  На столике на чистой кружевной салфеточке стоял портрет. Мой портрет. Я помнила его - он был написан, когда я стала считаться девицей на выданье. Так было принято в архельдских городах: у всякой уважающей себя девицы должен быть такой портретик - так, на всякий случай. Вдруг сваты нагрянут... Этот портрет служил моим родителям для других целей.
  Возле него горела тонкая церковная свечка. Все правильно: освященный огонек должен освещать путь усопшего в загробном мире, пока не минет три года со дня смерти...
  Рядом со свечой лежали два ярких цветка на хрупких стебельках. Георгины, выращенные мамой...
  В носу защипало, теплый огонек расплылся перед глазами, превращаясь в золотое пятно. Та, которой я была когда-то, смотрела на меня ясными голубыми глазами, и на миг мне показалось, что портрет сочувственно улыбается. Я поспешно отвернулась. Не смотреть, не видеть, не думать... Я больше не та смешливая девчонка с каштановыми косами и веснушчатым носом. Я кошка. Кошка. Кошка...
  Я твердила это слово, как молитву. И, видимо, слишком громко, потому что рыжий недоуменно покосился на меня.
  - Зря ты сюда пришла, - одними губами произнес он. - Только душу растравишь.
  Вместо ответа я помотала головой. Говорить, даже мысленно, не хотелось. Но я ни на секунду не усомнилась в том, что пришла не напрасно. Я должна была это увидеть.
  
  Через полчаса Верд отвернулся от отцовской постели. Он был бледен, как призрак, и еле держался на ногах. Лечение отца отняло у него много сил, слишком много, и я немедленно прониклась к монаху горячей признательностью: редкие божьи служители стали бы так выкладываться из-за незнакомого человека. Кто-то, увидев тяжелый случай, вовсе не взялся бы за лечение, а другие - ушли, сделав вид, будто сделали все, что могли, не забыв при этом взять положенную плату. Божьи люди - тоже люди, и среди них с завидной регулярностью встречаются не самые честные экземпляры.
  - Может, присядешь? Переведешь дух? - завидев, что монах нетвердым шагом направляется к двери, я забежала вперед, просительно заглянула ему в глаза. Я чувствовала себя виноватой перед ним и из всех сил хотела ему угодить, сделать хоть что-нибудь, что облегчило бы его состояние. Вот только что я могла?
  - Потом отсижусь, - хрипло ответил Верд и, обойдя меня по широкой дуге, взялся за ручку двери. Немного помедлил, будто вспоминая о чем-то, и подтолкнул вперед Ная.
  - Ты - монах. Выходи первым.
  
  Только увидев мамино лицо, я поняла, как она боялась, как мала была надежда на счастливый исход лечения и как велико было отчаяние. Когда Най с приличествующим случаю важным и несколько утомленным видом выплыл из комнаты, мама едва не вскрикнула, хоть и ждала его появления. Ее глаза смотрели требовательно и вместе с тем испуганно, руки, кажется, живущие сами по себе, нервно теребили передник. Его край весь был измят, будто изжеван.
  К чести Ная, надо сказать, он сразу понял, что это не тот случай, когда можно ломать комедию и тянуть кота за хвост. Он не стал выдерживать паузу и сообщил, едва Верд прикрыл дверь в комнату:
  - Ему больше ничто не угрожает. Вашему мужу нужен покой и лечение, но он будет жить.
  Я не возьмусь описать смятение, недоверие, робкую надежду и безудержную радость, которые сменяли друг друга на мамином лице, пока она осмысливала слова Ная, боясь поверить в них. Слишком сильны были чувства, слишком больно мне было стоять в стороне.
  "Я кошка, - снова напомнила я себе. - Кошки не плачут".
  Мама долго благодарила лжемонаха, плакала и то и дело порывалась поцеловать Наю руку. Рыжий раз за разом вежливо, но твердо ее останавливал. Я старательно отводила взгляд. Я боялась при виде маминых слез потерять контроль над собой, завоеванный с таким трудом.
  Наконец Верд оттеснил Хорька и завладел маминым вниманием: на правах помощника он мог дать все необходимые объяснения по уходу за отцом и его дальнейшему лечению.
  В какой-то момент я поймала себя на мысли, что старательно повторяю про себя его рекомендации для лучшего запоминания. Как если бы собиралась остаться и лично проследить за их соблюдением. Впрочем, и на маму можно было положиться. Я не сомневалась: она запомнит все до последнего слова и исполнит в точности. Когда дело касалось жизни и здоровья дорогих людей, она делала все, от нее зависящее.
  Я почувствовала укол совести. Сколько ночей родители провели без сна, разыскивая мою бездыханную тушку по оврагам и рощам? Сколько раз они выставляли в раскрытое окно зажженную свечу, чтобы я могла вернуться домой? Что им пришлось испытать, когда они посчитали меня ушедшей туда, откуда не возвращаются?..
  Да, я поступила жестоко. Но у меня были еще три сестры, и им тоже хотелось жить. Жить как прежде, без презрительных взглядов и шепота за спиной. Когда-нибудь они смогут меня понять и простят за причиненную боль.
  Пока я предавалась тоске и раскаянию, речь зашла об оплате. Уловив в разговоре слово "деньги", я встрепенулась.
  "Только попробуй взять с нее хоть медный грошик!" - яростно прошипела я, нервно дернув хвостом.
  "Да я уж понял, не дурак", - отозвался монах. Я была так взволнована встречей с семьей и всем произошедшим, что даже не поняла: монах отвечает мне вовсе не вслух. Его голос раздался прямо в моей голове, но тогда я просто не обратила на это обстоятельство должного внимания.
  Как Верд смог убедить маму, что он не берет денег за помощь ближним, что это тоже часть его обета, который ни в коем случае нельзя нарушать - для меня до сих пор загадка. На моей памяти переспорить маму не удавалась еще никому, особенно в вопросах выражения благодарности. Мама принадлежала к тем людям, которые твердо убеждены: всякий труд должен оплачиваться. А труд лекаря - оплачиваться щедро и незамедлительно. Бедный Верд, чтобы оставить родительские деньги в родительском же доме, ему пришлось пустить в ход все свое красноречие! И, может быть, даже чуточку магии. Да, наверняка без магии не обошлось: иначе мама, пусть и не заплатив, всенепременно усадила бы нас за стол и накормила до состояния "не пойду, а покачусь". Но, в конце концов, магия оказалась сильнее: нас согласились отпустить с миром.
  Но уже перед самым уходом, когда все опасности, казалось бы, остались позади, мне снова пришлось пережить панический ужас быть раскрытой и безумную надежду быть узнанной.
  - Хорошая у вас кошка, - мама рассеянно погладила меня по голове, когда мы уже стояли в дверях. Я замерла, боясь шелохнуться. Узнает? Не узнает? - А как ее зовут?
  Теперь пришел черед замирать Ная - вопрос был обращен к нему. Н-да, как-то мы не предусмотрели такого развития событий...
  - Э-э-э... Мурка! - не особенно задумываясь, решил он.
  В другое время и другом месте за подобную вольность я бы выдала рыжему по первое число. Муркой меня еще никто не осмеливался называть. Фантазии у него не хватило, что ли? А еще образованный! Мог бы хоть у меня спросить, как-никак я тоже заинтересованное лицо. Хм... морда.
  В общем, у меня нашлось бы, что сказать Хорьку. Но сейчас я просто пропустила этот диалог мимо ушей. Не до того мне было.
  Най еще что-то говорил, но смысл его слов ускользал от моего сознания. Я смотрела на мамино лицо. Я старалась запомнить его, навсегда сохранить в памяти в мельчайших подробностях. Я знала: следующий раз, когда смогу увидеть ее, наступит ой как нескоро...
  
  Мама еще долго стояла на крыльце, глядя нам вслед. Я старалась оборачиваться пореже, чтобы не выдать себя, но это мне не удавалось. Я боялась, что мама простудится на ветру, хотела, чтобы она поскорее ушла в дом, но обернувшись в очередной раз и увидев опустевшее крыльцо, почувствовала себя сиротой. "Я вернусь, - пообещала я закрытой двери. - Я обязательно вернусь. Вы только дождитесь меня. Пожалуйста..."
  
  
Глава 8
  
  В Светлограде мы задержались еще на два дня: пришлось дождаться, пока портной закончит работу над Вердовыми обновками. Но и мы в это время не сидели сложа руки и лапы.
  Первым делом Верд, отлежавшись и придя в себя, наведался в местный эфистский храм. Как объяснил монах нам с рыжим, церковь отпустила его в "свободное плавание", позволив выбирать путь по своему усмотрению. И все же странствия странствиями, но отмечаться во всех встречных храмах Верд был обязан. Эфистская церковь, не навязывая своим детям конкретных маршрутов, тем не менее внимательнейшим образом следила за их перемещениями, чтобы в случае войны или другого бедствия иметь возможность оперативно мобилизовать свои силы. Для этого всем монахам строго-настрого предписывалось по прибытии в город, имеющий собственный храм, непременно "в этот храм заглянуть и помахать настоятелю ручкой", как выразился сам монах.
  Правда, Вердово "заглянуть" несколько затянулось - он пропадал в храме полдня, признаться, я даже забеспокоилась, не случилось ли с ним чего. Но нет - монах вернулся на постоялый двор к вечеру, живым и здоровым. И хмурым. Свое дурное настроение он списал на усталость (мол, долго петлял по городу, прежде чем отыскал обитель Огнеликого) и лег спать, едва осеннее солнце коснулось земли.
  У меня не нашлось причин не верить монаху, но где-то в глубине кошачьей души все же шевельнулся неугомонный червячок сомнения. Перед тем, как Верд ушел, я лично подробнейшим образом рассказала ему, как добраться до храма, и могла поклясться: с дорогой у монаха не должно было возникнуть трудностей.
  Эта мысль мучила меня остаток вечера и следующее утро, но я упорно отгоняла ее от себя. В самом деле, нельзя же быть такой подозрительной, видеть во всем подвох! Ну, заблудился монах в незнакомом городе, свернул не в тот проулок - с кем не бывает?!
  Но значимость посещения Вердом храма, сколь бы велика она ни была, не шла ни в какое сравнение с важностью другого дела, выполненного нами (а если быть откровенной - то мною) в эти два дня: я, вспомнив о дальней дороге и неизбежных трудностях и лишениях, нас ожидающих, потащила спутников на рынок за провизией. Не знаю, о чем думали монах и рыжий, но забота о хлебе насущном, кажется, волновала их меньше всего. Не напомни об этом я - скитаться бы им по архельдским лесам на голодный желудок! Мужчины - что с них взять?
  Я так и заявила Хорьку и монаху по пути к торговому раю. "Правда, хорошо, что у вас есть такая замечательная кошка?" - прибавила я, безо всякого стеснения напрашиваясь на комплимент.
  Но Най лишь беззаботно махнул рукой, мол, справились бы и без тебя, а Верд промолчал. Сомневаюсь, что он вообще меня слышал. После визита в храм монах стал непривычно хмурым и неразговорчивым, часто задумывался о чем-то своем, и размышления эти его явно не веселили. Най и так и этак пробовал расспросить монаха, что, собственно, случилось, но вразумительного ответа так и не добился.
  Ну и пусть его молчит. От скрытности еще никто не умирал, а вот от голода - было дело. К счастью, что-что, а голодная смерть в ближайшее время нам не грозила. В кармане Ная радостно звенели монеты, и этот звон ласкал слух лучше самой сладкой музыки.
  В отличие от Верда, я пребывала в прекрасном расположении духа. Для этого имелись свои причины. Во-первых, я знала, что отец пошел на поправку, и его состояние уже не вызывает опасений. Этой новостью я была обязана Найлиру - рыжий не поленился заглянуть к моим родителям, поинтересоваться состоянием своего "пациента".
  Во-вторых, после встречи с семьей я больше не чувствовала себя сиротой, всеми брошенной и забытой. Да, я знала, что кошкой я к родным не вернусь, об этом нечего было и думать. Но уже сама мысль о том, что мне есть куда возвращаться - пусть не сейчас, пусть в далеком будущем, - приятно грела душу и придавала решимости до этого будущего дожить.
  Словом, в сложившейся ситуации меня радовало решительно все. Даже количество заработанных Вердом денег: не много и не мало, в самый раз, чтобы запастись предметами первой необходимости. Вы, конечно, можете заметить, что денег много не бывает. Как бы не так! Излишек наличности порой тоже грозит неприятностями!
  На эту мысль, сам того не подозревая, меня навел Найлир. Еще на постоялом дворе, пересчитав финансы, он с грустью заметил:
  - Этих грошей, конечно, хватит, чтобы собраться в дорогу. Но лошадей на них уже не купишь!
  - Вот еще выдумал! Зачем тебе лошади? Пешком намного удобнее! - запальчиво возразила я.
  Я немного лукавила. На самом деле я исходила из соображений удобства не спутников, а своего собственного. Будь у Ная и Верда лошади, мне пришлось бы ой как несладко. В качестве всадницы ни одна лошадь меня бы не приняла, нечего и мечтать (а хоть бы и приняла - я сама ни за какие коврижки не соглашусь ехать верхом!), а если бежать следом...
  При необходимости любая кошка, тем более такая крупная, как я, может бежать быстро-быстро. Но недолго. И даже самая захудалая кляча, уступающая мне в скорости, даст сто очков вперед в выносливости. Нет, что ни говорите, а в моих интересах было, чтобы монах и рыжий оставались безлошадными как можно дольше!
  Так что лошади были нам совсем ни к чему. И мое счастье, что кони в Архельде дороги, а Най с Вердом не смогли заработать и на пару престарелых кляч!
  
  Любой рынок начинается с запаха. В особенности - рынок светлоградский. Этот запах разливался в воздухе задолго до появления в поле зрения собственно рынка. Такого букета я не встречала больше нигде: ни на крошечных рынках в многочисленных архельдских деревеньках, ни в торговом квартале Береженьска, ни на Триозерской ярмарке. Непередаваемая смесь запахов скотного двора, архельдской кухни, восточных пряностей и общественной уборной висела в воздухе тяжелым облаком. И над всем этим витал рыбный дух.
  Светлая - река, давшая название городу, - всегда была полноводной и богатой на рыбу. Поговаривали, что в прежние времена можно было поймать окуня или щуку голыми руками, просто зайдя в воду. Так ли это, доподлинно мне неизвестно, но светлоградским рыбакам и сейчас живется неплохо - во всяком случае, такого рыбного изобилия, как на нашем рынке, вы не увидите больше нигде в Архельде.
  Рыбные ряды широким кольцом опоясывали рыночную площадь, и часто недобросовестные продавцы, не мудрствуя, бросали испорченный товар прямо у ограждения. Городские власти пытались бороться с этим возмутительным явлением, но не преуспели. Штрафы, угрозы заключения под стражу - ничто не возымело действия. У рыночного забора по-прежнему то там, то здесь виднелись зловонные кучки, а запах речной рыбы, свежей и не очень, несмотря на усилия дворников, намертво въелся в окрестные дома, камни мостовой и самый воздух.
  Унюхав знакомый дух, я с грустью подумала о том, что еще год назад я наверняка сморщила бы нос и сказала, что на рынке стоит жуткая вонь. Сейчас запах показался мне восхитительным. Как все-таки изменчива жизнь...
  Следом за запахами пришли звуки. Тут и там звенели монеты, били по рукам, заключали сделки, торговались и возмущались качеством купленного товара, кричали, не жалея голоса, зазывалы, пели вездесущие ромалэ. В рыночную симфонию дополнительным аккордом вплеталась разноголосица живого товара: блеяние, мычание, кудахтанье, ржание...
  Стоило нам войти - и я едва не спятила от рухнувшей на мою бедную голову лавины звуков. О, как остро я позавидовала в эту минуту своим спутникам, не наделенным чутким кошачьим слухом! Если бы у меня были руки, я непременно закрыла бы ими уши, чтобы не оглохнуть. Увы, лапы для этого не годились, пришлось довольствоваться возможностью прижать уши к голове. Шум немного отдалился, зазвучал приглушенно, будто сквозь стену, и я облегченно вздохнула - снова можно жить!
  И наконец - краски. О, мне не хватит слов, чтобы описать многоцветье светлоградского рынка! Представьте себе все цвета, которые вы знаете, все их оттенки и сочетания, разбавьте получившуюся палитру блеском драгоценных металлов, живой игрой огня и холодным мерцанием стекла - и вы получите лишь слабое подобие открывшейся нам картины.
  Рынок навалился на нас со всем своим шумом и блеском, оглушил, растоптал и лишил рассудка. А иначе как объяснить внезапную тягу к расточительству, возникшую у моих спутников?
  Никогда прежде мне не доводилось подозревать себя в скаредности, но в этот день я почувствовала себя настоящей скупердяйкой. Мои спутники не переставали меня удивлять - я едва успевала удержать от необдуманной покупки одного, как оставленный без присмотра второй уже норовил расстаться с деньгами самым глупым образом. Ну, ладно Най - у него на лице написано, что он привык сорить деньгами, да и молод еще - ветер в голове, не научился ценить каждый грош. Но Верд! Взрослый, многое на своем веку повидавший - а туда же, ведет себя, как мальчишка, которому впервые дали карманные деньги, и ему не терпится их потратить! В такой компании мне ничего не оставалось, как брать распоряжение финансами в свои лапы.
  "Ну вот скажи, зачем тебе еще один кинжал? - увещевала я Верда, задумчиво крутившего в руках дорогущий клинок. - У тебя уже есть один!"
  - Оружие никогда не бывает лишним, - рассеянно отвечал монах. Оружейник, посчитав, что фраза обращена к нему, принялся разливаться соловьем, расхваливая свой товар. Еще бы ему не разливался! Чувствует близкую выгоду, старый мошенник! - Да и Най у нас безоружным ходит. Нехорошо...
  С этим было трудно не согласиться. Путешествовать с одним лишь перочинным ножом за пазухой по меньшей мере глупо, даже при Наевой ловкости. Но тратить такие деньжищи на какой-то там кинжал?!
  "Купи ему что-нибудь попроще, - посоветовала я. - Все равно не пригодится. Рыжий быстро бегает".
  Кстати, а куда подевался сам Хорек?
  Най обнаружился неподалеку - у лотка с магическими безделушками. Я подоспела как раз вовремя: рыжий еще не успел потратиться, но судя по азартному блеску в глазах, от покупки его отделяли считанные мгновения.
  Первым делом я вгляделась в ценники. Мама дорогая! Бежать, скорее бежать отсюда! И Найлира увести!
  "Ты спятил? - сварливо осведомилась я. - Зачем тебе этот хлам?! Да еще по таким запредельным ценам! Это ведь чистый грабеж!"
  - Много ты понимаешь в магическом искусстве! - пробормотал себе под нос, чтобы не слышал продавец, рыжий.
  "Да уж побольше твоего! Во всяком случае, сразу вижу, что нам ничего из этого барахла не нужно!"
  Рыжий на мои слова не отреагировал, и тогда я пустила в ход последний довод: "Иди-ка лучше к Верду, он как раз для тебя оружие выбирает!"
  - Серьезно? - стоило Хорьку услышать об оружии, и он мигом забыл про все остальное. - Где?
  Ну, хвала Двуликой! Наконец-то этот рыжий балбес соизволил отойти от опасного прилавка!
  Правда, рядом с оружейной палаткой Най тоже не задержался. Он лишь мельком взглянул на кинжал, который все еще изучал монах, и уставился куда-то поверх Вердова плеча. Я проследила за его взглядом, но ничего примечательного не обнаружила.
  - Я скоро вернусь, - заявил Най незнакомым, странно напряженным голосом, не вдаваясь в объяснения.
  Верд рассеянно кивнул, и рыжик зашагал к рыбным рядам.
  Я увязалась следом. Конечно, он не звал меня с собой. Но ведь и не запрещал идти за ним, верно?
  Человек, к которому приблизился Найлир наружности был самой неприметной: невысокий, не худой и не толстый, одет как горожанин средней руки, в руках - объемистая корзина. Чем он так заинтересовал рыжего, я не могла взять в толк. Разве что знакомый?
  Горожанин стоял к нам спиной - он с величайшим вниманием разглядывал лежащую на прилавке тушку речного сома, ожидая, когда освободится продавец.
  Хорек не придумал ничего лучше, как подойти к человеку сзади и молча положить ему ладонь на плечо. Тоже мне шутник! Да за такое в зубы получить недолго!
  Незнакомец отчетливо вздрогнул и, кажется, присел от неожиданности.
  - Я слышал, на скачках в этом месяце победил Королевский Ястреб, - быстро произнес Най, склонившись почти к самому уху незнакомца. Он говорил так тихо, что даже я со своим нечеловеческим слухом еле расслышала.
  - Вас обманули, - ровным и таким же тихим голосом отвечал горожанин. - Королевский Ястреб быстр, но Огненный Вихрь оказался сильнее.
  С этими словами собеседник Найлира оставил наконец в покое рыбину и повернулся к нам. Теперь я смогла его как следует разглядеть.
  Он выглядел по меньшей мере на семь лет младше Ная - сущий мальчишка. Светлые, выгоревшие на солнце волосы, круглое лицо, невыразительные водянисто-голубые глаза. С такой внешностью малому прямая дорога в шпионы - пока сотню раз не встретишь, не запомнишь.
  - Но разве божьи люди интересуются скачками?
  Светловолосый окинул взглядом рясу, в которую был облачен Най, и его брови поползли вверх. Сдается мне, совсем не то он ожидал увидеть...
  "Ба, так он тоже революционер!" - скорее почувствовала, чем поняла я. Так-так-так, это уже интересно...
  - Увы, все мы не без греха на этой земле, - с напускной скорбью вздохнул рыжий. Он приподнял капюшон, чтобы незнакомец смог разглядеть его лицо, - всего на несколько мгновений, но этого хватило. На круглой физиономии паренька, сменяя друг друга, отразились удивление, недоверие, радость и наконец - щенячий восторг.
  Но стоило мне заглянуть в лицо Наю, как у меня пропал всякий интерес к незнакомцу. Я смотрела на рыжего во все глаза, узнавая его и не узнавая. Таким Хорька я еще не видела.
  В нашей компании Верд был негласно признан вожаком, но для этого юнца Най сам был старшим - и это волшебным образом сказалось на его манере держаться. Всю его дурашливость и легкомысленность как рукой сняло. Найлир был серьезен, собран и предельно внимателен.
  Я видела, как его глаза быстро и цепко оглядывали, буквально ощупывали рынок: нет ли слежки, не подслушивает ли кто? Меня он, конечно, вычислил в два счета, но прогонять не стал.
  Да и сами глаза рыжего стали другими: из кусочков серого неба, освещенного солнечными лучами, они превратились в колючие льдинки, острые и опасные. Хищные.
  - Мне нужно исповедаться, брат, - неожиданно произнес парень, нервно дернув щекой. - Когда ты сможешь выслушать меня?
  - На исходе месяца ледяной луны [1] я приму твою исповедь. Ты знаешь, где меня искать, - прозвучало в ответ.
  И тотчас Най развернулся и зашагал прочь, не оглядываясь. Вот так. Ни тебе "здравствуй", ни "до свидания"...
  Я вновь обернулась к незнакомцу. Тот целенаправленно проталкивался к выходу, не забывая поглядывать по сторонам. И неудивительно. Была бы я революционеркой, мне бы тоже пришлось держать ухо востро...
  
  Верда мы нашли на прежнем месте. Кинжал он, к моему величайшему облегчению, так и не купил, а стоило нам с рыжим приблизиться, как монах и вовсе заявил, что у него появилось неотложное дело, и канул в лабиринт торговых рядов.
  Нет, ну надо же! Можно подумать, Светлоград - родной город не для меня, а для Хорька с монахом! У одного тут друзья-единомышленники отыскались, у другого - дела, не терпящие отлагательств... И когда только успели?!
  Впрочем, долго над этим размышлять я не стала. У меня нашлось дело поважнее: руководить упоительным процессом - закупкой съестного, которой занялся Най. В том, что рыжим нужно руководить, сомневаться не приходилось. Не будь рядом меня - плакали бы наши денежки, всучили бы ему провизию не то что второй - третьей свежести!
  Доказательство долго искать не пришлось - Хорька едва не облапошили у первого же колбасного прилавка. Правда, у рыжего было оправдание: кольцо копченой колбасы, которым он соблазнился, и впрямь выглядело весьма аппетитно. Но меня обманчивой внешностью не проведешь!
   "Не бери, несвежая, - посоветовала я, не поворачивая головы. - По запаху чую".
  Рыжий послушно вернул кольцо на место.
  - Запашок-то у нее несвежий, - доверительно сообщил он торговке.
  - Да ты что, парень! Ты в своем уме?! Эта колбаса вчерась еще бегала!
  Возмущалась тетка очень натурально. Человек, пожалуй, поверил бы - вон и Най засомневался, глянул на меня искоса. Но, хвала Двуликой, кошачий нюх - не чета человеческому.
  "Мясо, из которого эту колбасу сделали, "бегало" в лучшем случае месяц назад. И подохло от старости и многочисленных болезней", - просветила я рыжика на ходу, торопясь уйти подальше от недобросовестной торговки. Обиженная, она разорялась в три горла, но я и не думала прислушиваться к ее заверениям в собственной честности и непогрешимости - и Найлиру не позволила. Еда - особенно в дороге - самое главное, тут излишняя доверчивость, равно как экономия и торопливость, не уместны, это вам любая кошка скажет!
  Но что это?.. Я остановилась и покрутила головой, прислушиваясь. В гомоне рыночной толчеи даже кошачье ухо различало лишь отдельные фразы: "Знаменитый художник... Рэм Светлоградский... Запечатлел природу малой родины..."
  Я не колебалась ни секунды. Легонько куснула рыжика за ногу, отвлекая от созерцания кондитерского лотка.
  - Чего тебе? - от неожиданности Най лягнулся не хуже породистого скакуна, мое счастье, что я успела отскочить в сторону.
  "Купи мне картинки!"
  - Чего-о-о?!
  "Картинки, говорю, купи!"
  И куда только делась моя бережливость?!
  Рыжий внимательно поглядел на меня, судя по всему, решая, не перегрелась ли я на солнышке. Я не отвела взгляда.
  - Да на кой они тебе сдались?!
  "Видишь ли... Это наш художник, светлоградский... То есть раньше он был наш, а потом уехал в Миргород. Но периодически приезжает и запечатлевает окрестности..." - мысли путались, я не знала, как объяснить рыжику, чего я хочу, и оттого речь вышла скомканной.
  - И что?
  Неудивительно, что Най меня не понял. Я бы сама себя не поняла.
  "И то. Вдали от родных мест я буду любоваться на милые сердцу луга и перелески и мечтать о возвращении на землю отцов и дедов..."
  Я подпустила в мысленный голос драматизма и возвела очи к осеннему небу, надеясь, что не слишком переигрываю. Рыжий ошалело воззрился на меня, но, видно, решив, что с сумасшедшими кошками лучше не спорить, покорно поплелся следом, к торговцу живописью.
  Прилавок был уставлен и увешан картинищами, картинами, картинками и картиночками в рамах и без оных, на холсте, дереве, бумаге и шелке. Были там и неправдоподобно прекрасные портреты (по большей части - членов королевской семьи и всяческих столичных знаменитостей), великолепные пейзажи, очаровательные натюрморты, завораживающие батальные полотна...
  То, что мне было нужно, скромно притулилось стопочкой на краю прилавка. Рэм Светлоградский писал картины исключительно на бересте, на листках в ладонь размером. И никогда не повторялся. Один и тот же пейзаж он умел запечатлеть в разное время года и суток, с разных ракурсов так, что никому и в голову не пришло бы сравнивать изображения.
  Я заставила рыжика набрать с десяток картинок - благо стоили они недорого.
  - Ну, только попробуй недостаточно часто любоваться на них! - пробурчал Хорек, небрежно запихивая бересту в сумку. Никакого уважения к произведениям искусства!
  "Можешь не сомневаться, так внимательно, как я, эти картины еще никто не разглядывал!" - усмехнулась я про себя, стараясь думать как можно тише.
  
  Наконец провиант на первое время и необходимые дорожные мелочи были закуплены, сумки - собраны, заказ у портного - получен.
  Последнее было особенно приятно: Верд, не мешкая, переоделся и предстал перед нами совсем другим человеком - вполне себе приличным и даже привлекательным, не имеющим ничего общего с прежним подозрительным типом - любо-дорого поглядеть!
  Теперь можно было не опасаться косых взглядов. До сего дня Верда не подняли на смех только благодаря мощному телосложению: при одном взгляде на пудовые кулаки смех у весельчаков застревал в горле. Но сила отнюдь не внушала людям доверия, и всякий раз, когда монах выходил на улицу в своем костюме не по размеру, я боялась, что его остановит какой-нибудь особенно бдительный страж. Что могло за этим последовать, я старалась не представлять.
  "Краса-а-авец! - оценила я. И, между прочим, ничуть не покривила душой! В новой одежде Верд и в самом деле был хорош. Я искоса глянула на Ная, печально утопающего в рясе с Вердова плеча, и великодушно решила: - Ты тоже красавец! - но не сдержалась и хихикнула: - Только изрядно поизносившийся..."
  
  Все намеченное было выполнено, а впереди оставался еще целый вечер и ночь - последняя перед уходом из Светлограда. До этого я развила бурную деятельность, но теперь заняться было решительно нечем, и мне это не нравилось. Почему, спросите вы? Да потому, что праздность располагает к разговорам. Я отлично понимала, о чем меня спросят в первую очередь, и как могла оттягивала этот момент.
  Но ничто не может длиться вечно. Вопрос должен был прозвучать. И он прозвучал.
  - Портрет в комнате твоего отца... На нем была ты?
  Я?.. Каштановые косы, голубые глаза, россыпь веснушек... Разве может быть что-то общее у кошки и человека?
  - Да. Такой я была. Когда-то...
  - Перед портретом горела свеча, - медленно, словно что-то подсчитывая в уме, произнес Най. - Значит, еще нет и трех лет.
  Дался ему этот портрет! Решил извести меня своими вопросами? Разве не видит, как больно вспоминать?
  Чтобы поскорее отвязаться, я отвечала отрывисто и сердито.
  - Год назад. Это произошло меньше года назад. Тогда едва успел начаться златень.
  Я замолчала. Не хотелось рассказывать о том, что мне довелось испытать.
  Когда тебе всего семнадцать, страшно однажды поутру увидеть на руках короткую серую шерсть, которой накануне и в помине не было. Еще страшнее обнаружить на следующее утро, что шерсть подросла, а ногти странно отвердели и заострились. То, что я испытывала после, нельзя назвать страхом. Ужас, смешанный со странным болезненным ощущением нереальности происходящего, - вот что это было.
  Изменения всегда происходили ночью, во сне. Проснувшись, я первым делом с ужасом осматривала себя. И не было дня, когда не замечала перемен.
  Родители водили меня к колдунам, лекарям, монахам. Они верили в их могущество и способность избавлять и не от таких напастей. Но те, на кого мы надеялись, лишь разводили руками. Официальной лекарской науке мой случай был неизвестен. Монахи шарахались от меня, как от демона, и советовали изгнать из моего тела бесов. Посредством очистительного огня. Колдуны в один голос твердили, что это проклятие, и снять его может лишь тот, кто насылал. Но кто это - не мог сказать никто.
  Мне советовали внимательнее присмотреться к своим недругам. Но откуда у девчонки из простой семьи такие враги? Ни один из моих знакомых не мог похвастать ни колдовскими навыками, достаточно развитыми, чтобы наслать проклятие, ни деньгами, позволяющими нанять колдуна. Снять проклятие не представлялось возможным.
  И вот тогда, только тогда я поняла, что такое настоящий УЖАС, который рушит весь мир вокруг, после которого жизнь уже никогда не станет прежней. Я поняла, что обречена до конца дней своих жить в чужом теле, в котором оставалось все меньше человеческого.
  Но сильнее страха за себя был страх за родных. Я знала, что за мной будут охотиться, что рано или поздно охота увенчается успехом и меня сожгут на костре как пособницу темных сил. Это случилось бы в ста случаях из ста, вопрос лишь времени. Но семью я еще могла спасти. И тогда я решила уйти - ночью, пока никто не видел. Как вор.
  Я плохо помню, куда пошла и что делала. Как мне посчастливилось не попасться на глаза охотникам на оборотней - до сих пор ума не приложу. В ту же ночь я забилась в какую-то дыру вроде моего последнего заброшенного дома (благо пустующих домов в нашей стране хватает) и просидела там до конца трансформации - не меньше недели, полной боли, ужаса и отвращения к самой себе. Откровенно говоря, я и не надеялась выжить. Но однажды поутру, проснувшись, осознала: все. Теперь я кошка.
  Боль ушла, оставив после себя лишь слабость. Я все еще жила, и с каждым днем мне все меньше хотелось умирать. А для того чтобы жить, нужно есть.
  Я смутно припоминала, что человек может прожить без еды дней шестьдесят. Ну, или, может, сто. Сколько может голодать кошка, я не знала, но догадывалась, что если и дольше, то ненамного. Делать было нечего - пришлось отправляться на охоту. Первую в жизни.
  Так началась новая глава моей жизни.
  Я вздохнула, прогоняя воспоминания. Незачем лишний раз их будить, настроения они не поднимут.
  - Как ты это сделала?
  Что-то в голосе Ная заставило меня поднять голову и насторожиться. Вид у рыжего был испуганный, я бы даже сказала - ошалевший.
  - Что именно?
  Вместо Ная ответил монах:
  - Ты только что передала нам свои воспоминания. Целиком. Вместе с ощущениями.
  - Что я сделала?!
  - Мы увидели, услышали и почувствовали то же, что и ты в своих воспоминаниях. Может быть, и не с такой силой, как ты, но все равно это было... впечатляюще.
  Я зажмурилась, потрясла головой и сосчитала до десяти, пытаясь успокоиться. Не получилось. Жизнь приучила меня к мысли, что все необъяснимое таит в себе угрозу, а подлости можно ждать даже от собственного тела. И то, что только что произошло, тоже не сулило ничего хорошего.
  В окно любопытно заглянула луна. Мне показалось, что она насмешливо ухмыляется. О Двуликая, какое еще испытание ты приготовила мне? Чего ждать на этот раз?!
  
  [1] Месяц ледяной луны - снежень, первый зимний месяц.
  
  
Глава 9
  
  Спросите любую кошку, какое качество своего характера она считает самым пакостным, толкающим на необдуманные поступки и порой мешающим жить, и та ответит: любопытство. О, сколько раз из-за него я попадала в переделки, сколько раз давала себе обещание, что больше никогда, никогда не попадусь на удочку природной любознательности! Напрасно! Стоило на горизонте появиться чему-то интересному, как я тут же с головой пускалась в новую авантюру - наперед зная, что вскоре придется уносить лапы со всей прытью, на какую я только способна. Ничуть не сомневаюсь, что именно любопытство однажды меня и погубит.
  Но не только кошкам свойственна эта коварная черта характера - двое, навязанные судьбой мне в спутники, насколько я успела убедиться, от отсутствия любознательности тоже не страдали. В чем-чем, а в этом мы были схожи! Впрочем, положа лапу на сердце, не могу сказать, чтобы это меня так уж расстраивало.
  И вот теперь вместо того, чтобы готовиться к долгому и трудному пути, проверять припасы или на худой конец просто отдыхать перед дорогой, два взрослых человека и одна не менее взрослая кошка полночи азартно искали разгадку странного явления, объяснить которое не могли, выдвигая гипотезы, одна бредовее другой, и ставя эксперименты - под стать гипотезам.
  Тот факт, что я каким-то образом ухитрилась передать собеседникам кусочек собственной памяти вместе со всеми чувствами и ощущениями, обескуражил нас, но ненадолго. Придя в себя, я испытывала уже не страх и растерянность, как в первые минуты, а нездоровое любопытство и желание докопаться до сути явления.
  Сказано - сделано. Тем более что и Верд с Наем поглядывали на меня с плохо скрываемым нетерпением: им тоже хотелось выяснить, что это было, чем нам грозит и как его можно использовать (желательно - с выгодой).
  Мы пытались повторить опыт и так и этак. Я старательно припоминала все мало-мальски значимые эпизоды, сохраненные памятью. Потом - просто все, что вспоминалось. С несвойственной мне дотошностью воспроизводила свои чувства, ощущения, переживания. Монах и рыжик с не меньшим старанием прислушивались к ощущениям, пытаясь уловить хоть слабую тень моих тогдашних или нынешних эмоций. Тщетно.
  Я первой махнула лапой на гиблую затею. От воспоминаний у меня разболелась голова, хвост сам по себе принялся рассерженной коброй метаться из стороны в сторону. Поначалу мне еще удавалось сдерживать растущее раздражение, но вскоре усталость дала о себе знать. В конце концов я рассудила: если Двуликой захотелось с нами поиграть, как кошке с мышкой, не раскрывая карт, не остается ничего другого, кроме как принять ее правила. Спорить с богами - дело не только бесперспективное, но и небезопасное.
  - Завтра нам рано вставать, - напомнила я спутникам, вспрыгнув на постель и свернувшись клубком. - Нужно выйти из города на рассвете, как только откроют ворота. Раньше выйдем - больше пройдем до темноты.
  Найлир с сожалением вздохнул. Он еще надеялся на то, что удастся если не нащупать разгадку, так хотя бы приблизиться к ней.
  Сказать по правде, предстоящая дорога пугала меня куда больше, чем спонтанно проявляющиеся способности. В конце концов, ощутимого вреда они нам еще не принесли, только пользу (пусть и относительную). А вот лежащий впереди путь...
  Там, впереди, в нескольких днях пути, назойливо маячило на горизонте Гнилище - огромное болото, которое по площади вполне могло сойти за княжество средних размеров. Ни я, ни рыжий, ни даже монах с его огромным жизненным опытом не умели скакать по болотам аки посуху, и рисковать жизнью, даже ради приличного выигрыша во времени (чтобы обойти Гнилище по широкой дуге, требовалось не меньше семи дневных переходов), было бы несусветной глупостью.
  У нас была карта, по которой мы могли сверять свой путь. У нас был Верд, умеющий определять стороны света лучше компаса. У нас была я - тоже, между прочим, неплохо ориентирующаяся на местности. (И у нас был Най, который, не принося существенной пользы, собирался бессовестно пользоваться нашими способностями.) В конце концов, у нас были запасы провизии, которых должно было хватить по меньшей мере на две недели, даже если на каждом привале устраивать дружеские пирушки.
  Казалось бы, чего еще желать для успешного путешествия? И тем не менее какое-то гаденькое предчувствие исподволь грызло мою кошачью душу, заставляя болезненно морщиться при мысли о предстоящем путешествии. Нехорошее место это болото, гиблое (впрочем, курорт Гнилищем и не назовут, если вдуматься). Нутром чую, ждут нас связанные с ним проблемы...
  Но, укладываясь спать с тяжелым сердцем, я ни словом не обмолвилась спутникам о причине моей тревоги. Незачем их беспокоить раньше времени, рассудила я, от всей души надеясь, что поступаю правильно.
  
  Утро выдалось хмурым. Низкие тучи нависали над городом, грозя вот-вот пролиться затяжным осенним дождем. И под стать погоде было мое настроение. Мало радости покидать родные места, даже если ты была тут незваной гостьей. Не добавляло веселья и осознание того, что мое возвращение в Светлоград может и не состояться - никогда.
  Най поглядывал на меня искоса, осуждающе качая головой. "Помнишь, как ты расстроилась, когда кошачья тропа привела нас в Светлоград? Ты так не хотела сюда возвращаться! - напомнил он, пытаясь утешить меня. - Чего же ты сейчас грустишь, глупая?"
  Да, рыжий был прав, мне было больно сюда возвращаться. Но стократ больнее оказалось уходить.
  Я любила этот город с его узкими улочками, на которых зачастую не могли разъехаться две телеги (а кое-где - и разойтись два человека), плетнями у небогатых домишек, резными наличниками на домах горожан средней руки и искрящимися в солнечных лучах фонтанами в роскошных садах богатеев.
  С этим городом было связано много болезненных, гнетущих воспоминаний. Здесь меня впервые гнали охотники за нечистью, здесь я поняла, что отныне мой удел - скрываться от тех, кто был мне когда-то дорог и близок. Здесь меня никто не ждал - во всяком случае, такой, какой я стала. Но, несмотря на все это, Светлоград все еще оставался моей родиной. А родину, как известно, не выбирают - ее любят, даже если объективных причин для этого не остается. Так уж устроены мы... кошки.
  
  По-хорошему, нам следовало покинуть Светлоград с рассветом и отправиться в путь, не теряя понапрасну времени. Мы даже приступили к претворению плана в жизнь: едва начало светать, покинули трактир и направились к городским воротам. Но у самого выхода из города нас задержало непредвиденное происшествие, заставившее меня задуматься над вещами, которыми прежде я почти не интересовалась. Тогда я еще не знала, что этот случай станет первым в ряду ему подобных и куда более страшных происшествий.
  У ворот было подозрительно многолюдно и шумно, что вообще-то необычно для раннего утра. Я пригляделась к суматохе внимательнее. На входе в город толпились люди в серых, покрытых дорожной пылью и грязью, истрепанных одеждах, доносились голоса - испуганные, жалобные мольбы и грозные, властные окрики. Несколько раз я слышала удар хлыста и металлическое позвякивание - будто цепью потрясли. А после разглядела стражу, окружающую толпу и подгоняющую людей, словно животных, которых ведут на убой.
  Неприятное предчувствие царапнуло сердце. Я ощутила, как на загривке против моей воли поднимается шерсть и с трудом удержала рвущееся из груди рычание. Верд предостерегающе положил мне руку на голову, но я уже справилась с собой, и только недовольно дернула ухом. Я еще не понимала, что происходит, но сейчас никакая сила в мире не смогла бы заставить меня отвернуться.
  Пока одни охранники наводили порядок в толпе, другие негромко переговаривались со стражами ворот. Начальник десятки привратников и здоровенный усач, судя по начальственным повадкам и командному тону - главный среди новоприбывших, чуть в стороне от остальных сверяли и подписывали какие-то бумаги.
  - Еще сотня? - десятник кивнул в сторону оборванных людей, испуганно жмущихся друг к другу, как воробьи на ветвях. - Куда их девать-то? Чай не резиновые тюрьмы-то в городах архельдских...
  - Вот еще, тюрьмы на них тратить! - голос усатого здоровяка оказался густым раскатистым басом. - В каменоломни их отошлют, на рудники - нечего казенные харчи жрать, пущай отрабатывают...
  Рудники? Каменоломни?.. Я присмотрелась к заключенным повнимательнее. Худые, изможденные, измученные дорогой люди. Непонятно, на чем кандалы держатся. Они не походили на силачей-каменоломов. Некоторые из них были больны: одни кашляли, согнувшись в три погибели, другие еле переставляли ноги. Среди них были женщины, старики. Что, и их тоже - в рудники?!
  - На прошлой неделе убивцев проводили, и как раз в мою смену тожить, - сообщил десятник, бегло просматривая бумаги. - В Дальгород вели, говорят, там тюрьмы самые крепкие в нашей стороне. А эти кто будут?
  - Эти, брат, хуже убивцев твари. Они - политические.
  Мудреное слово усач выговорил с видимым удовольствием. Собеседник поглядел на него с уважением, и здоровяк снизошел до объяснений:
  - Про государя нашего посмели худое говорить, решения его мудрейшие оспаривать...
  Главарь привратников укоризненно покачал головой. В его взгляде, брошенном на заключенных, промелькнуло сочувствие. Преступления против короны в Архельде всегда считались самыми тяжкими и наказывались соответствующе.
  Некстати мне вспомнилось, что Наю, если его поймают, придется разделить участь этих несчастных. Я представила худощавого рыжика в каменоломне, и мне стало совсем муторно. Рыжий революционер стоял рядом - с каменным лицом, на скулах его играли желваки, кулаки то и дело сжимались. М-да, надо будет с ним поговорить на досуге о пользе контроля над собой. Если бы стражникам пришло в голову посмотреть в нашу сторону и проявить подозрительность... Перед моим внутренним взором вновь возник Найлир в кандалах, и я поспешно тряхнула головой, прогоняя видение. Нет, лучше об этом не думать!
  А в следующий миг все мысли и впрямь вылетели из моей головы. Потому что мимо нас повели заключенных.
  За мою недолгую, но чрезвычайно насыщенную жизнь (кошачью и человеческую) мне не раз доводилось видеть заключенных. Воры, насильники, убийцы то и дело попадались на моем пути (хвала Двуликой, не во время свершения своих злодеяний). Некоторые из них оказывались милейшими, обаятельнейшими людьми, другие - пренеприятными типами, вызывающими отвращение одним своим видом. Но эти... Отчего-то мне было жутко на них смотреть. Я отчаянно хотела отвернуться или хотя бы закрыть глаза, пока шаги этих людей не стихнут вдали, - и не могла пошевелиться, продолжая рассматривать их, как зачарованная.
  Меня поразило выражение их лиц. У кого-то в глазах читался страх перед будущим, у кого-то - злоба на весь белый свет. Но у большей части лица были равнодушными, как маски, мертвые глаза смотрели сквозь окружающую их действительность, не видя ничего вокруг. Казалось, случись сейчас прямо перед ними что-то из ряда вон выходящее - землетрясение, пожар, наводнение, - и они преспокойно пойдут дальше, не заметив перемены, не обратив на нее внимания. Этим людям нечего было терять - у них уже отобрали все, что могли.
  Мое внимание привлекла одна женщина: она споткнулась, проходя мимо нашей замершей троицы. Я перевела на нее взгляд. Худая, изнуренная долгой дорогой, как и все в этой толпе. По ее виду невозможно было определить возраст, под слоем грязи плохо угадывались черты лица - может быть, она была дурнушкой, а может, красавицей. Тусклые глаза неотрывно смотрели под ноги, но, судя по нетвердой походке, женщина не видела дороги. Ее губы непрестанно шевелились. Она что-то бормотала, и, прислушавшись, я смогла разобрать одну-единственную фразу: "Будь ты проклят, Галлен, будь ты проклят..."
  Я застыла, боясь шевельнуться, а пуще того - поверить в услышанное. В своей жизни я слышала многое. И объяснения в любви, и площадную брань, и крики загонщиков, и песни менестрелей... Но никогда еще, ни разу мне не доводилось слышать откровенных проклятий в адрес короля. Слова незнакомки хлестнули меня, как пощечина. Я с раннего детства привыкла к мысли, что Галлен Великий - мудрейший, сильнейший и справедливейший правитель из всех существующих; для простых архельдцев (особенно таких, как я, провинциалов, чей слух редко смущали революционные речи) он был мудрым, строгим, но справедливым отцом подданных, поборником добра и справедливости. Так говорили все вокруг, и у меня не было причин им не доверять. И вот теперь - такое...
  Я очнулась, только когда Най легонько подтолкнул меня к воротам, встряхнулась, сбрасывая оцепенение, и поспешила за спутниками. Заключенные давно скрылись вдали, стихли начальственные окрики стражи. Но до конца дня, стоило закрыть глаза, я снова и снова видела незнакомую женщину, проклинающую короля.
  
  Дорога уводила вперед, все дальше от Светлограда - в неизвестность. Мы по возможности сторонились тракта - на сером пыльном полотне наши фигуры были бы слишком заметны, - но и не уходили далеко. Шли параллельным курсом, готовясь в случае чего в любую минуту скрыться в ближайших зарослях, затаиться, переждать... Как беглецы, честное слово! Впрочем... Мы и были беглецами. Нам было от чего убегать - каждому из нас.
  В бесконечной дороге дни были похожи один на другой, текли сквозь пальцы, сливаясь в однотонную серую ленту, припорошенную однообразием, как тракт - пылью. Мы вставали с рассветом и весь день шли, шли, шли, лишь изредка останавливаясь для коротких привалов.
  Иногда я радовалась движению, носилась по полям и лугам, задрав хвост, как котенок, догоняя яркую осеннюю бабочку или перепуганную до полусмерти мышку-полевку - не от голода, а просто так, для развлечения. Но порой длительные однообразные переходы, монотонное шагание от холма к холму, от рощи к роще ложилось на плечи такой усталостью, что на привалах я - неслыханное дело! - не чувствовала вкуса еды, заглатывая ее механически, зная, что поесть надо непременно, для поддержания сил, но не чувствуя голода.
  Вечера проходили тоже более-менее одинаково. С наступлением темноты я привычно устраивалась у костра, поджимала под себя лапы и просила Ная разложить передо мной творения Рэма. Най вздыхал нарочито тяжко и недовольно косился на меня, но просьбу выполнял. Ему не нравилось впечатление, которое производили на меня изображения родных мест. "Зря ты себе душу травишь", - то и дело повторял рыжий. Но я лишь отмалчивалась в ответ. Зачем я это делала? Я и сама не знала...
  Давным-давно, когда я еще жила человеком среди людей, Рэм сказал мне: "Когда тебе станет грустно, смотри на мои картины. И представляй, что я рядом..." Тогда я не придала этим словам особого значения. Но сейчас они отчего-то казались мне очень важными.
  Я смотрела и смотрела на картины, пока глаза не начинали болеть от напряжения и закрываться от усталости, но вместо желанного облегчения чувствовала лишь все усиливающуюся грусть и щемящую тоску по прошлому.
  Так проходили день за днем. Я давно потеряла бы им счет, если бы не луна. Она менялась каждую ночь, понемногу прирастая, круглея и приобретая все более отчетливый желтый оттенок, пока не достигла сочного цвета молодых одуванчиков. Приближалась середина златня.
  По ночам мы дежурили - поочередно. Я вызвалась бодрствовать второй, в самый глухой час ночи, когда людям так тяжело противостоять сну. Най нес вахту первым. Верд сменял меня за несколько часов до рассвета, не забывая при этом накормить. Да я бы и не позволила забыть: к этому времени голод, усыпленный усталостью и наспех проглоченным ужином, обыкновенно просыпался и терзал мой желудок со страшной силой. А вы видели когда-нибудь кошку, которая ложится спать голодной? Нет? И не увидите. Это противоречит самой кошачьей природе. В крайнем случае мы можем притвориться, будто спим, прикрыть глаза, но на самом деле будем напряженно выжидать, не появится ли возможность заморить червячка. И при первом же удобном случае видимость сна слетит, будто ее и не было, даже не сомневайтесь!
  Тяжелее всего мне приходилось по утрам. Стоило немалых усилий дождаться, когда Най наконец выспится и встанет. Рыжий обладал просто феноменальной способностью дрыхнуть так долго, будто надеялся выспаться впрок. Но даже проснувшись, он, вместо того чтобы сразу приступить к завтраку, занимался всякой ерундой, мучительно долго умывался и приводил себя в порядок, а я в это время сначала приплясывала от нетерпения, а после просто умирала от голода. Ожидание казалось мне бесконечным.
  Не добавлял радости и Верд: едва заметив, что я не сплю, он безо всякого стеснения перепоручал мне вахту и деловым шагом удалялся на ежеутреннюю беседу со своим общительным божеством. Приходилось ждать еще и его возвращения.
  Днем ситуация менялась кардинальным образом. Если ночью я была бодра и деятельна, то с появлением на небе солнца меня неудержимо клонило в сон. Кошкам требуется гораздо больше времени на сон, нежели людям, так уж мы устроены. Иногда мне удавалось уговорить Верда и Ная продлить привал хоть на полчасика. Они жалели меня и соглашались, но я сама понимала, что далеко такими темпами мы не уйдем.
  Я не признавалась в этом своим спутникам, но отчаянно боялась, что однажды засну крепче обычного, а проснувшись, не обнаружу их рядом, что они просто уйдут, бросив меня, как обузу. Я отдавала себе отчет в том, насколько глупы такие мысли: сон у меня чуткий, во всяком случае, такое событие, как одновременный уход моих спутников, я услышала бы непременно - да и не поступили бы они так никогда! Но некоторые страхи продолжают отравлять нам жизнь, даже не имея под собой никаких оснований. Я сердилась на себя за глупые переживания, но изо всех сил боролась со сном и упрямо шла дальше.
  Что и говорить, наше вынужденное спутничество доставляло немало трудностей и мне, и людям. Не знаю, что думали по этому поводу они, но я тем не менее ни минуты не жалела о таком повороте судьбы. С ними я чувствовала, что все еще остаюсь человеком. И если бы ради продолжения общего пути мне пришлось бы вовсе отказаться от сна - что ж, пожалуй, я бы пошла и на это.
  Возможно, мой страх одиночества был бы не столь силен, если бы на дворе царило жаркое лето, а еще лучше - поздняя весна, сулящая месяцы тепла и относительного спокойствия. Но приближался снежень, которого я ждала со страхом - уже не говоря о хладне и вьюжне [1]. Я чудом уцелела в прошлую зиму, и теперь не обольщалась насчет своих шансов выжить в одиночку, оценивая их невысоко.
  Но зима с ее голодом и лютыми морозами все же была далеко, ее холодное дыхание ощущалось лишь ночью, да и то не каждой. Пока же властвовала осень, в самом разгаре стояло бабье лето. День, выбивающийся из череды однообразных собратьев, случился в самой его середине.
  
  Погода сделала нам поистине царский подарок: осеннее солнце мягко пригревало, но не пекло, на нестерпимо голубом небе от края до края не виднелось ни облачка. Время от времени золотой листвы на деревьях легко касался теплый шаловливый ветерок. В воздухе разливался одуряющий аромат поздних цветов, очарование которого подчеркивал еле различимый запах сырости (где-то неподалеку текла река). Птицы, радуясь теплу, распевали песни на все голоса, и казалось, что все живое поет вместе с ними.
  В этот день мы прошли совсем немного, а после полудня и вовсе остановились у небольшой речушки. Най, напирая на то, что такого теплого дня в этом году может больше не случиться, уговорил монаха на длительный привал. Хорек задался целью устроить большую стирку. Чрезмерно хорошее воспитание рыжего давало о себе знать: он безропотно ходил в давно нестираной дорожной одежде, но с каждым днем его лицо становилось все кислее. В Светлограде рыжий прикупил себе на смену штаны и рубаху и добросовестно менял их каждый день, создавая иллюзию чистоплотности, но, понятное дело, чище от этого одежда не становилась.
  На привалах, когда я вылизывалась, рыжий косился на меня с нескрываемой завистью. Иногда мне казалось, что в один прекрасный день Хорек не выдержит и последует моему примеру. Но, к счастью (а может, и к несчастью - должно быть, зрелище было бы незабываемое!), до этого не дошло.
  Верд, добрая душа, проникся страданиями рыжего чистоплюя и согласился остановиться на денек у реки. Сам монах стиркой заниматься не пожелал, заявив, что его ряса еще не успела испачкаться, и, пользуясь случаем, улизнул куда-то. Куда именно и зачем, он, по своему обыкновению, и не подумал нам сообщить.
  Я осталась с рыжим: обед подействовал на меня усыпляюще, и я не преминула воспользоваться редкой возможностью вдоволь понежиться на солнышке. Чем и занялась, развалившись на теплом камне у самой воды, лениво поглядывая на Хорька одним глазом.
  Най, наклонившись к реке, с сосредоточенным видом стирал свои немудреные пожитки. Некоторые, уже постиранные, были развешаны на кустах для просушки. Хорек предусмотрительно избрал для этого растительность вдалеке от воды. За сохранность имущества он мог не опасаться: незнакомые шаги я услышала бы издалека и сквозь сон.
  Куртку, приведенную в милый его сердцу порядок с особым тщанием, рыжий расстелил на большом плоском камне на берегу.
  Вид у трудящегося рыжика был такой уморительно серьезный, что я, не сдержавшись, фыркнула. Хорек вздрогнул и обернулся, поспешно прогоняя с лица сосредоточенность.
  - Бьяла! Не хочешь искупаться? - хитро прищурившись, предложил он. - Вода совсем не холодная!
  - Сдурел? - не очень-то вежливо отозвалась я. Зевнула и снисходительно пояснила: - Кто же будет купаться в такое время года? Не хочу. И тебе не советую.
  - Чистота - залог здоровья, - не согласился рыжий.
  - Угу. А купание в это время года в проточной воде - залог болезни, - проворчала я, чувствуя, как сон понемногу начинает одолевать меня. - Даром что солнышко греет и вода кажется теплой, для купания она уже холодна. Подхватишь воспаление легких - и привет, революцию придется совершать другим. Ничего-то ты не знаешь, глупый человеческий детеныш, всему тебя надо учить...
  Клянусь Двуликой, я вовсе не хотела обидеть Ная! "Детеныш" вырвался у меня вообще в полусне, безо всякой задней мысли. И тем не менее рыжий смертельно оскорбился. Бледные щеки вспыхнули, как от пощечины. Подумать только, я посмела обозвать его не только неумным, но и малолетним! Его, хитроумного и многоопытного революционера, грозу монархии! Оставить это так Хорек не смог.
  - А ты... ты... - было видно, что рыжий усиленно размышляет, как бы побольнее меня уязвить, но на сей раз фантазия его подвела, и он брякнул первое, что пришло в голову: - Кошка мокрая!
  - Это с чего я вдруг мокрая?! - удивленная нелогичностью оскорбления, я почти проснулась.
  - А вот с чего!
  Я слишком поздно расслышала в его голосе нотки торжества. Рыжая зараза схватил меня за переднюю лапу, резко дернул... В следующий миг я уже бултыхалась в холодной осенней воде, громко, пусть и мысленно, выражая свое мнение об умственных способностях некоторых революционеров и их родичей заодно, подтверждая свои мысли самым противным мявом, на какой только была способна.
  - Ну как водичка? - Най широко улыбался, как ни в чем не бывало. - Хороша?
  "Ах ты рыжая скотина", - "ласково" мурлыкнула я Хорьку вместо ответа, выбираясь на берег и отряхиваясь. От сонного благодушия не осталось и следа.
  Зато Найлир повеселел, глаза его радостно заблестели, и он довольно расхохотался:
  - Не злись, красотка! Что ты все вылизываешься да вылизываешься? Когда еще тебе доведется искупаться?
  Довольный шуткой, Най подмигнул и вернулся к прерванному занятию.
  Я еле удержалась от возмущенного шипения. Он меня еще будет чистоплотности учить! Да я на каждом привале по полчаса кряду вылизываюсь!
  "Ну погоди же, - взяв себя в лапы, мрачно посулила я, с отвращением стряхивая с шерсти ненавистную воду - в десятый, наверное, раз. - Кошки тоже умеют мстить!"
  В моей голове моментально созрел план - простой, но эффективный.
  Я оглянулась на Хорька - тот, не подозревая о нависшей над ним опасности, с энтузиазмом оттирал грязь с купленных в Светлограде штанов. Грязь присохла к ткани намертво и оттираться на желала, но Хорек не терял оптимизма, мурлыча под нос какую-то песенку. Ну-ну, веселись, дружок...
  Я прошлась по берегу, мстительно ступая по влажной глине, выбирая самые грязные места, и скоро на лапы налипли огромные комья, здорово мешающие при ходьбе и вызывающие непереносимую брезгливость. Хотелось начать вылизываться прямо на месте, и мне стоило немалых усилий сдержать инстинкты. Ничего, успокаивала я себя, осталось немножко потерпеть, а потом я вылижусь так тщательно, как только смогу...
  Но вот берег пройден. Река вместе со склонившимся над водой Хорьком осталась за спиной. А прямо перед моей мордой соблазнительно покачивались на ветвях свежевыстиранные Найлировы пожитки. Теперь можно было не сдерживаться.
  Я с наслаждением провела измазанной в глине лапой по белоснежной рубахе, оставляя на мокрой ткани замечательные живописные полосы. Ах, как чудно они будут смотреться, немного подсохнув на солнышке!.. Но долго любоваться делом лап своих я не стала. Меня дожидались еще портянки рыжего, нательная сорочка и - кто бы мог подумать, что наш Хорек такой запасливый! - дюжина носовых платков. Можно подумать, он ими питаться собрался...
  Пардон, трусы рыжего я решила не трогать. Отнюдь не из жалости к Хорьку - скорее из-за внезапно проснувшейся девичьей стыдливости. Согласитесь, все-таки это не совсем прилично - молодой незамужней девице касаться столь интимной части мужского гардероба. Пусть даже из мести.
  Впрочем, мне и без того было где разгуляться. Очень кстати пришелся период линьки: как раз в эти дни моя летняя шерсть так и лезла, уступая место густой зимней шубке. Что не достала лапами, перепачканными в глине с речного берега, то исшерстила, нежно потершись о вещи боками и обмахнув напоследок пушистым хвостом. Мокрая ткань просто замечательно притягивала шерсть.
  На все про все у меня ушла пара минут, не больше. Я окинула содеянное оценивающим взглядом и почувствовала тихую злую радость. Все-таки хорошо уметь постоять за себя! Знай наших, рыжая бестолочь!
  И как была, мокрая и грязная, улеглась прямо на Наеву куртку, заботливо расстеленную на камне, и наконец-то принялась невозмутимо вылизываться. Ну, кто скажет, что я была неправа?!
  Приводя себя в порядок, я не забывала поглядывать на все еще пыхтящего над штанами рыжего. Я жмурилась от восторга. Я предвкушала фурор. И я его получила.
  То ли штаны наконец поддались усилиям Найлира, то ли рыжий оставил надежду их отстирать, но через несколько минут он вынул одежку из воды, отжал и встал. Повернулся ко мне. Увидев меня возлежащей на куртке, Хорек поперхнулся от возмущения и уже открыл было рот, чтобы высказать свое честное нелицеприятное мнение о моей персоне, но тут его взгляд упал на развешанную по кустам одежду - всего несколько минут назад чистую.
  Рыжий молчал несколько долгих мгновений, не веря своим глазам и моей подлости, а потом... О, как изощренно, эмоционально и красочно он ругался! Жаль, кошки не умеют писать - такая речь потеряна для потомков! Шедевр! Соловьиная трель! Вот ни за что не поверю, что искусство брани входило в программу его благородного образования!
  Рыжий разорялся. Я благосклонно внимала, щурясь на солнышке и сохраняя загадочное молчание. Оставаясь лежать на куртке, между прочим. Оскорбления не причиняли ни малейшего вреда моему спокойствию, отскакивая, как стрелы - от каменной стены. Когда надо, я умею быть нечувствительной к словам, даже обращенным в мой адрес. Научилась за прошедший год.
  Наконец Хорьку надоела безрезультатная брань. Он выдал еще несколько злобных фраз, попытался испепелить меня гневным взором (или хотя бы прожечь дыру в шкуре), плюнул и принялся выдирать из-под меня куртку. Я нарочно даже не приподнялась - не облегчать же Хорьку задачу! В какой-то момент у меня мелькнула шаловливая мысль уцепиться за куртку (оказавшуюся, кстати, весьма удобной подстилкой!) когтями, но в конце концов я удержалась: месть местью, а портить достаточно дорогую вещь в мои планы не входило. А то придется потом еще выделять Хорьку деньги из общей кассы на обновку - а мы за Вердову куртку только-только расплатились...
  
  Монах вернулся как раз к тому времени, когда Най исчерпал запасы своего красноречия, а я вдоволь насладилась местью и принялась издевательски подбадривать рыжего, перестирывающего свои тряпки.
  - Давай-давай, веселей работай! Где трудовой энтузиазм? Где огонек в глазах?! Как ты там говорил: "Чистота - залог здоровья"? Помни об этом! А труд к тому же еще и облагораживает! Тебе не помешает!
  Най молчал, сжав зубы. То ли опасался усугубить ситуацию, то ли просто устал говорить. И немудрено - после столь продолжительного пламенного монолога кто угодно утомился бы!
  Верд растерянно оглядел царящий на берегу живописный беспорядок, а в особенности - сваленные у ног Найлира вещи, перепачканные глиной и шерстью. Пришлось посвятить монаха в курс дела. Признаюсь, я немного приукрасила действительность, выставив себя чуть более белой и пушистой, чем следовало, - но не подумайте дурного, я пошла на это исключительно из любви к искусству, для пущей эффектности рассказа!
  Честно говоря, я ожидала, что Най возмутится и примется излагать свою версию событий, постаравшись изобразить уже себя жертвой хитроумной и коварной кошки, но рыжий лишь вяло оправдывался, и я смягчилась, почувствовав даже что-то похоже на раскаяние - на мгновение.
  Верд, выслушав мою историю, хохотал долго и от души, то и дело утирая выступающие слезы. Он смеялся так искренне и заразительно, что даже Най невольно улыбнулся, а после, не выдержав, расхохотался. У меня потеплело на душе. Смеется - значит, уже не обижается. Я хотела проучить Ная, и мне это удалось, но долго дуться и враждовать с Хорьком в мои планы не входило. Да и дальняя дорога - не та ситуация, когда можно позволить себе длительные обиды.
  Отсмеявшись, Верд вдруг хлопнул себя по лбу, будто вспомнив что-то важное. Я насторожилась. Чутье подсказывало мне, что сейчас произойдет нечто интересное. И, как всегда, интуиция меня не подвела.
  Из недр одного из своих бездонных карманов монах выудил нечто продолговатое, завернутое в рогожу, и с гордым и одновременно хитрым видом вручил Наю (рыжий как раз только что разделался с последней тряпкой):
  - Владей и пользуйся!
  Хорек поглядел на Верда с подозрением, помедлил, но сверток все-таки взял. Поколебавшись, медленно и с опаской принялся разворачивать ткань.
  Я заинтересованно придвинулась ближе. Ну же, что там?!
  Найлир наконец справился с упаковкой и восхищенно выдохнул. В его руках был меч. Отполированный клинок так и сверкал на солнце; его края даже на вид были острыми. Серебряный эфес покрывали тончайшие изображения животных. Приглядевшись, я опознала в них волков. Их было великое множество. Они сидели, бежали, дрались и выли на луну. В какой-то момент волки показались мне живыми: несметное количество создавало иллюзию движения. Я с трудом отвела взгляд от эфеса. Изображение волчьей головы красовалось и на клинке - в верхней трети.
  - Этот меч принадлежал моему отцу... - Верд взял оружие, несколько раз со свистом рассек им воздух, полюбовался сияющей в солнечных лучах сталью и добавил: - Ты похож на него - на отца, не на меч. Такой же... упрямый, - мне показалось, монах хотел сказать что-то другое, но в последний момент передумал. - У меня есть свое оружие, и отцовский меч вряд ли пригодится на моем пути. А тебе он не помешает. У него есть имя, как у каждого хорошего меча, - отец называл его Волчьим Пламенем.
  Най растроганно благодарил монаха, не отрывая глаз от подарка.
  - Красивый, - оценила я, разглядывая хищный клинок. - И... опасный.
  От него так и несло магией боя и крови.
  - Еще бы! - довольно ухмыльнулся Верд. - Это тебе не пустая безделушка, каких пруд пруди в любой захудалой лавчонке! Штучная работа!
  Монах провел по клинку ладонью - с такой нежностью, будто держал в руках любимую женщину, а не оружие.
  Но пока рыжий радовался как ребенок, мне не давала покоя одна существенная деталь.
  - А где ты его взял?
  Мне показалось, что Верд отчего-то смутился. Он опустил взгляд - но лишь на мгновение.
  - Изъял из семейного тайника, - обезоруживающе улыбнулся монах.
  - Да-а-а? Но ты ведь говорил, что никогда не бывал в этих местах!
  - Я - нет. А вот отец - очень даже бывал и, как видишь, оставил здесь свой меч. Он рассказывал мне об этом.
  Вот так-таки взял и оставил? Меч, которому дал имя? Добровольно? Ой, темнишь ты, монах!..
  - Что ж ты раньше молчал? - я старалась говорить так сладко и вкрадчиво, как только могла.
  - Я не был уверен, что смогу найти схрон, в незнакомой-то местности. Не хотел вас обнадеживать понапрасну.
  Вид у монаха был такой искренний, и голубые глаза смотрели так ясно и честно, что я заподозрила подвох. Но сходу придумать еще один каверзный вопрос не сумела. Пришлось отступить.
  Най же, казалось, вовсе не слышал нашего разговора. Он весь ушел в изучение новой игрушки: внимательнейшим образом рассмотрел меч, примерился, крутанул в руке, выписывая в воздухе замысловатые фигуры.
  "Кажется, он умеет им пользоваться", - решила я для себя. Это успокаивало. Честно сказать, по виду Ная сложно было заподозрить, что он держал в руках что-то опаснее десертного ножа.
  Игра с оружием оказалась заразительной. Вскоре к рыжему присоединился Верд, заодно обучив Хорька каким-то хитрым боевым приемам (из объяснений, изобиловавших терминами, и последовавшего за тем мельтешения клинков я не поняла ровным счетом ничего, но Най слушал монаха с таким восторгом, будто обучать его взялся сам Огнеликий).
  - Хотел бы я уметь драться, как ты, - с нескрываемой завистью вздохнул рыжий, когда соперники, запыхавшись, устроили наконец передышку.
  - Как я - не надо, - неожиданно серьезно возразил Верд. - Ничего хорошего в таком умении нет.
  Най не выглядел убежденным, но спорить не стал. А я в очередной раз еле сдержала рвущийся с язык вопрос. Ох, монах, монах, совсем не жалеешь ты мою любопытную кошачью душу...
  
  Как ни злилась я на рыжего за его выходку, но вынуждена была признать: в одном он был прав. Стирку он затеял очень вовремя. Ласковое солнце и легкий ветерок к вечеру высушили почти все выстиранное (а что не пожелало быстро сохнуть естественным путем, было досушено Вердом с помощью магии - как-то само собой выяснилось, что ему доступны не только лечебные, но и некоторые простенькие бытовые заклинания). Уже следующее утро доказало своевременность Хорьковой постирушки.
  Насколько чудесным был прошедший день, настолько же унылым оказался наступивший. От небесной голубизны не осталось и следа - она не угадывалась за хмурыми тучами, не пропускавшими ни единого солнечного луча. Время от времени налетавший ветер больше не был ни игривым, ни легким - он заставлял людей плотнее запахнуть куртки (а меня - остро им позавидовать: не до конца перелинявшая шерсть почти не представляла для ветра преграды) и вспомнить о приближающейся зиме.
  Вдобавок ко всему после полудня зарядил дождь - несильный, но нудный и доставляющий массу неудобств. Монах и Хорек накинули капюшоны. Я попробовала завидовать им молча, но не выдержала и пяти минут принудительных водных процедур. Пришлось моим спутникам останавливаться и сооружать мне что-то вроде плаща из промасленной тряпки. "Плащ" был накрепко привязан ко мне веревками, проходящими под животом, часть тряпки нависала над моей головой наподобие капюшона. Ощущения были не из приятных, но это все же лучше, чем терпеть непрерывное капанье сверху.
  Наш путь лежал через лес. Здесь капало меньше, густые кроны задерживали дождь, но легче от этого не стало - во всяком случае, мне. Высокую траву сплошь усеивали мелкие капельки, лапы тотчас промокли, и я еле сдерживалась, чтобы не отряхивать их ежеминутно да не слишком алчно коситься на сапоги, в которых беззаботно вышагивали мои спутники. В какой-то момент под лапами откровенно захлюпало, и я совсем загрустила. Странное дело: дождь совсем мелкий, откуда здесь взяться лужам? Не иначе как происки злых сил, задумавших вконец меня доконать...
  Вдобавок ветер, забавляясь, колыхал отяжелевшие от влаги ветви, и они то и дело обрушивали на нас миниатюрные водопады, всякий раз заставляя очередного "счастливчика" ругаться сквозь зубы.
  Стоит ли говорить, что настроение нашего маленького отряда было препаршивым, точь-в-точь как погода? В этот день нам не хотелось ни шутить, ни ругаться. В угрюмом молчании мы топали вперед, переставляя ноги, как механические куклы.
  Но настоящий сюрприз поджидал нас впереди.
  Когда за потемневшими от дождя деревьями забрезжил просвет, я припустила вперед с энтузиазмом. "Хорошо бы там оказалась маленькая уютная полянка, на которой можно устроить привал", - размечталась я. Неподходящая для долгих прогулок погода утомляла больше, чем собственно путь, и я уже с трудом передвигала отяжелевшие лапы - мокрая шерсть, казалось, повисла на них свинцовыми гирями.
  Монах и рыжик, воодушевленные перспективой близкого отдыха, тоже зашагали веселее.
  Я первой вышла из-за деревьев на открытую местность. И застыла, отказываясь верить своим глазам. Най и Верд, догнав меня, остановились резко, будто наткнувшись на невидимую преграду. Потрясенное молчание длилось несколько минут.
  Осознав, что увиденное - не сон и не морок, Най с чувством выругался. Верд с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы, кажется, с трудом удерживаясь, чтобы не последовать примеру рыжего. Я мысленно воззвала к Двуликой.
  Путешественники из нас вышли неважные. Крюк, который мы сделали за предыдущие дни, оказался напрасен. Мы старательно обходили Гнилище, но оно, похоже, вознамерилось познакомиться с нами поближе. И гостеприимно раскинулось впереди.
  
  [1] Хладень и вьюжень - второй и третий зимние месяцы.
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"