Аннотация: Да здравствует кроссовер, как литературный прием!
Вспоминая Исаака Бабеля и решение Тарифного комитета.
Да здравствует кроссовер,
как литературный прием!
Ты не на работе, - заметил внутренний голос - можно холоднокровней, ты ведь уже большой, как кацап, не имей эту привычку быть нервным на выступление. Все равно никто не заметит, как ты заикался за своим письменным столом, как картавила клавиатура и как дрожит твой голос сейчас. Ну и что, что ты не был в молодости раввином. Ты, по крайней мере, не подделывал завещания, но не будем об этом говорить, не будем о грустном. Давайте лучше об очень грустном!
И я начал. Я хочу сказать Вам мало, но Бог знает, как получиться, вот ведь какая морока на мою голову.
Для начала не обращайте пристального внимание на автора, забудьте, что я мягко говоря нестроен, что на мне нет очков М. Жванецкого, а в руках у меня нет его профессорского портфеля. У меня в душе давно уже не осень, а настоящая зима - пробирающий Бакинский колотун.
Я имею вам сказать пару слов, но это не пара пустяков. Меня не послала тетя Рахиль Лисянская с улицы Левы Толстого, она уехала пятнадцать лет назад, сами знаете куда... Но не буду уводить рассказ в боковые улицы, даже в том случае, когда на них цветет акация, поспевает каштан и собирается вся наша бранжа.
Все, о чем я так смачно говорю, я видел таки своими глазами, сидя на второй аллее приморского бульвара в славном городе Баку. Говорят, что в тот день, назовем это день "Х" "полтора жида" решили еще раз заработать, ведь во всю жизнь у них не было иного желание сильнее этого. Для нас же все произошло только в понедельник - 8 января 2007 года, хотя Тарифный комитет принял приснопамятное решение аж шестого, то бишь в субботу. Учитесь, господа-товарищи, чтоб вы проняли, в субботу, когда мы не работали, когда мы ...
Мы еще тяжело, трудно, поодиночке и группами, героически выходили из окружения празднования Нового Года и, тем не менее, бесстрашно готовились к затяжной встречи Старого Нового Года. Доставали и готовили всевозможные кутабы, пахлаву, шакярбуру, коньяк, наполеон, осетрину, севрюгу, балык, икру, молодую баранину, водочку, селедочку, индюков, жареных куриц, гусей, фаршированную рыбу и даже уху, в которой перламутром отсвечивали лимонные озера. Кто жил в Баку меня поймет на раз, остальным могу предложить только помечтать. Кто ж знал, что тем временем финансовое несчастье уже шлялось под нашими окнами, как нищий на заре, как дачный вор на шестнадцатой станции, как Абу-муфлон на фонтане. Нужны ли тут слова? Если да, то тогда кладите себе в уши мои слова.
Вы меня поняли, как туточки "полтора жида" нас таки поздравили, без всякого почтения к нам. Это гембель неприятности, потому как сие решение Тарифного комитета было больше похоже на подкладку тяжелого кошелька, которое, как известно, сшито из слез, между прочим, из наших с вами слез.
Я не буду говорить, что несмотря ни на что и вопреки всему мы хотели выжить, а эти тарифные комитетчики заставили нас умирать тридцать раз на день. Рост тарифов был столь чудовищным, что большинство бакинцев хватил нелегкий удар, но мы нашли в себе силы подняться, в нас было еще жизни лет на ... осьмнадцать.
Как мавр "полтора жида" сделали свое дело, не соизволив добираться до нашего бюджета постепенно, не повременив на пару дней, не дав вздохнуть, не дав даже развести руками, не дав сохранить баланс медного гроша.
Господа и дамы! Куда нам колотиться? Стоит ли жаловаться в центральную прачечную в повелительном наклонении? Оркестр монополистов все время играет туш на TV. Это, как дивизионный смотр вседозволенности олигархов. Туш - ничего кроме туша зажравшихся нуворишей. У нас нет профсоюза. Здание есть, сотрудники есть, даже вывеска есть, а профсоюза не было, и нет. Мало того у нас даже нет скорой помощи, у нас ничего нет - ни скорой, ни помощи. Есть только - обезумевший трехмиллионный город, недоедающий и в тоже время по-купечески празднующий, веселящийся на оргиях, попойках свадьбах и поминках, бурно сотрясающийся в основах своего бытия, в раболепстве подхалимажа и идолопоклонничества, автомобильных пробках и кастрированных деревьях.
Как тараканы из всех щелей на теле- и радиоканалах повылазили большие и маленькие депутаты, политологи и экономисты, со значками и без, с мозгами и без оных, ну зато абсолютно все поголовно без совести. Какой-то отдельный и специфический вид человеческой популяции, субполиэтническая группа бессовестных уродов. Они всем чертовски надоели. Их не хочешь видеть, как человек не хочет видеть смерть, как бакалейщик не хочет видеть мытаря, как невеста не хочет видеть прыщи на лице. Они как советские пионеры, как Павлики Морозовы всегда готовы прогнуться на 180 градусов и поддержать любое самодурство власть придержавших, одобрить любое повышение тарифов, согласиться с любым сокращением и даже ликвидацией соцгарантий и защит.
Их лживые и гламурно-глянцевые выступления прямо на глазах распадалось на обычные слова Иуды Искариота. Я попробовал их на ощупь и на вес, я подержал их между моими передними зубами и увидел, что это совсем не те слова, которые мне нужны. В них не было правды, света, тепла. В них не было ничего разумного, доброго, вечного. Иначе я бы на это разумное, доброе, вечное даже не высморкался ...
Но они добились таки своего, кое-что я понял, причем понял весьма определенно, даже не тратя времени на прочтение книги "Чудеса и сердце Баал-Шема".
Есть люди, умеющие управлять государством, а есть люди, не умеющие управлять государством, но все же управляющие им. Поэтому мы сошлись на том, что всегда будем держать фигу в кармане, протест в голове и решительно-категоричное "фэ", как оценку их профессиональной деятельности. Нужны ли еще слова, ведь здесь после часа "Х" все равно начинается новая история, в которой в связи с резким повышением тарифа на воду имена авторов этих прискорбных реформ мы услышим не в журчании крана, а в шуме сливного бачка. Главное, чтобы новая история не закончилась большой крови, льющейся на улице и в домах.
Очень хочется, чтобы эта будущая история имела таки счастливое завершение, которыми когда-то так славна была наша земля из края в край, из поколения в поколения. Аминь.