Аннотация: Меня долго не было в родном городе. Как только пришел в себя после долгих перелетов направился к старому другу. Посидели, выпили, поговорили.
Разговор
Да, конечно закуривай, Мишаня. Чай не папиросы смолишь, как бывало. Профессора сразу видать...
Вот такая с Наташей беда произошла. И вроде бы никто не виноват. Целый пролет лестницы в машинном зале обвалился, пострадало три человека, двое погибло. Костя Почкин, ты его должен помнить, он из борцовского класса был, крепко поломался, но выжил. Позвоночник повредил, так на каталке к родителям на материк и повезли.
Как же меня Наташина смерть подрубила, вспоминать больно. Если бы не Танюша, сгинул бы точно. Спасибо Коле, сильно помог, чуть не ежедневные поверки мне тут устраивал. А так... руки бы на себя, конечно, не наложил, но дотянул бы до холодов и с первым морозом замерз бы по пьяни. Брось ты, Мишаня, извиняться - и узнать тебе было не от кого, не созваниваемся - не переписываемся, пока молодые собираемся жить вечно, о таких делах не думаем, да и многим бы ты тогда смог подсобить со своей чужбины? Давай-ка, лучше еще Наташу помянем, через восемь дней ровно четыре года и один месяц будет...
Меня еще и от того ломало, что давно жил с мыслями, что из-за меня у нее жизнь не сложилась. Институт не закончила - большая любовь, все такое. Перевелась было в железнодорожный техникум, но и тут не слава богу. Помнишь, я тогда у них поскандалил? Ты еще ходил разбираться и Наташу выручать. Ты-то, может, и забыл, а я вспоминал свои выкрутасы. Истерики закатывал, господи, вот же придурок... Так Наташа техникум и не закончила. Лучше бы я где-нибудь по дури своей сгинул, честное слово. Глядишь, Наташа бы в бухгалтерии какой-нибудь работала, а не по верхотуре в ватнике лазала.
Она меня, конечно, ничем не попрекала. Ты же знаешь, не в ее натуре такие дела были. Но только в один день как зазудело у меня в затылке. Точно, Танюша как раз в старшую группу пошла. Мы с новой воспитательницей знакомились. Наташа с ночной - глаза уставшие, уголки губ опущены. Я смотрю на нее и вдруг понимаю, что вот это все моя вина - и эти глаза, и губы смурные. А, помнишь, в школе улыбчивая была, рот вечно от уха до уха. Да вот, большая любовь. Давай, Мишаня, еще по одной...
Где-то за полгода до несчастного случая, да чего там, я тебе точную дату скажу, 4 ноября 2000-го, вот какая история произошла. Никому не рассказывал. Здешним мудрецам не хотелось говорить, чтобы не трепали, а ты - другой человек, ты поймешь.
Танюша тогда приболела сильно, где-то с неделю дома пролежала. Поправилась, пора выписывать и опять в садик отвозить. Наташа была с четырех, я - с утра и получается по пути Таню в поликлинику, потом в садик, на автобус и на рудник, как раз успеваю. Выхожу с Танюшей под мышкой, с санками в другой руке, на площадке Степа курит. Из отпуска вернулся. Спрашиваю, с корабля сразу на бал? Он говорит, мол, поднялся ни свет, ни заря, оделся и только тогда вспомнил, что специально же с четырех себе сделал. Теперь гадает, то ли спать лечь, то ли позвонить и сказать, что с утра выйдет.
Дошел я почти до поликлиники, в переходе между пятым домом и овощным сообразил, что карточку дома забыл. Когда собирался в руках держал, специально не выпускал, а Танюшу одевал, сунул в мешок для газет на секундочку и запамятовал. Ох, ты, думаю, опоздаю, опять разговоров будет. Развернулся, загарцевал назад, что тебе северный олень. Думаю, теперь, главное Наташу не разбудить, а то ведь убьет.
Танюшу оставил у подъезда, говорю, доча, я сейчас на секунду поднимусь.
Открываю осторожно дверь, хочу руку протянуть, вытащить карточку и бегом назад, а в квартире, слышу, музыка тихонько играет, Азнавур чего-то свое вытягивает. Только и успело в голове пронестись, с чего это она уже поднялась, все пропал я. Просовываю голову в щель и вижу из-за двери в зал высовывается половина степиной ноги и наташкин зад в цветастом халате... Сколько уже времени прошло, а как сейчас вижу волосатую тощую ногу в белом кроссовке и со спущенными джинсами на лодыжке, и как задница плавно движется.
У меня одним махом во всем теле ослабло. Ей-богу, если бы хотел в туалет, тут же на месте и обоссался бы. Как в забытьи вытянул карточку из мешка, дверь прикрыл тихонько, точно вор, и не вниз побежал, а наверх, на четвертый этаж. Сперва, видать, сработал настрой на то, что надо карточку взять и тут же назад бежать, а дальше автопилот отказал, куда именно бежать не сообразил.
Встал у 13-ой квартиры, двинуться боюсь. Будто сон дурной, а проснуться никак. Или не сон, а словно случайно в чью-то чужую жизнь провалился и заблудился там. Сколько-то простоял, очнулся, когда сообразил, что Танюша-то на улице сидит. Съехал на лифте, чтобы мимо своей двери не проходить. Не помню, когда еще на лифте ездил.
Впрягся, повез. Все на автомате, как робот. Знаешь, будто ленту считываю - отсюда до перехода, вдоль забора до угла дома, по прямой через аллею. Вручить докторше карточку и Таню, принять Таню обратно, упаковать и усадить в санки. Отошел немного от поликлиники и дурацкую дрему, вдруг, разорвало. Осенило меня. Вернусь, думаю, и пришибу обоих. Разъярился, несусь, на входе в садиковскую ограду не вписался, поскользнулся, упал бревном, аж дух вышибло, санки занесло, о забор шваркнуло. Танюшка смеется, у меня шапка отлетела, из нее паром пышет, как из люка.
Сдал Танюшу в группу, Вышел из садика, буквально пару шагов за ограду в сторону дома сделал, зачерпнул снега, чтобы лицо охладить, и разревелся. Стою, жру снег и реву. Всех жалко, сердце заходится. Наташу, себя, Танюшу, даже Степу с его худыми волосатыми ногами. Пытаюсь себе на ходу ответить, что же это такое, что мы всю жизнь ищем, да никак найти не можем? Пробуем одно, другое и при этом жизнь нас как-то по-своему несет, сталкивает самих с собой лбами.
Не пошел домой. Позвонил Палычу, сказал, что опоздаю на пару часов, с ремонтниками спущусь. Сам отправился в кино, какие-то мультфильмы смотрел.
Удивительно, что после этого ничего не изменилось. В тот день на смене умаялся, потом еще в спортзал специально пошел железо покидать, чтобы с потом все из себя выгнать. Разборок дома устраивать не стал, но повод искал. И, представь себе, ничего не происходило. Уж я после и домой внезапно пару раз возвращался, разговоры Наташкины по телефону подслушивал, глаз с нее не сводил, искал чего-то. А словно ничего и не было. Азнавура я, конечно, выкинул всего. На 7 ноября принял, сделал вид, что бузу устраиваю, повыпуливал диски в окно. На халате на первой же глажке дыру прожег. Выбросили. Я бы, может, и закатил скандал, но сразу вот не смог, а потом, говорю же, все было как всегда. На Новый год тогда выпил сильно, к нам Степа заглянул. Загадал про себя - сейчас хоть один взгляд замечу, рыло на бок сворочу. И ничего, вообще ничего не было. Ни переглядываний, ни каких-то смущений, покраснений, понятия не имею, как это должно происходить. И потом не скажешь же, вот, ребята, я вас два месяца назад застукал. Чего ждал тогда? А я и сам не знаю, чего ждал, почему не вломился еще тогда. Ты же знаешь, я служил в Абхазии. В лицо, как говорится, смерти не смотрел, но несколько раз надо было что-то делать быстро. И по жизни тоже приходилось не однажды. В ступор не впадал. Может потому, что чувствовал за собой какую-то правду. А тогда, когда с башкой просунутой в дверь стоял, я не только правды за собой не сознавал, но, напротив, было впечатление, что меня в чью-то другую жизнь и другую правду как котенка нашкодившего мордой ткнули.
И вот как-то оно все прошло. Ни знаков, ни намеков. Я уж и в себе сомневаться стал - может и не видел ничего, может вообще не в свою квартиру вперся, да только ведь с Танюшкиной карточкой же вернулся, и, конечно, картина эта с ногами и халатом. А может, в голове что-то помутилось, и в одну из ночей сон с явью перепутал. Я же всерьез тосковал, что Наташке жизнь поломал - она ж и красавица, и умница, а здесь такое чудо, ни кожи на роже, ни сметки в голове, сдался я ей - вот и додумался. Черт его знает.
А потом с Наташей несчастье случилось и думать обо всем этом вообще не моглось. Кто ей там в последнюю секунду привиделся, о чем пожалела, что не сбылось; а может, наоборот, светлое вспомнила, все же не сплошной черной полосой наша жизнь была. Чего об этом гадать - и сделанного не исправишь, и случившегося не вернешь. А еще года через полтора Степа уехал, не то в Саратов, не то в Самару. Он мне адрес оставлял, но я его выкинул от греха подальше. Крутило меня несколько раз с ним поговорить, но раз уж решил для себя не ворошить, значит решил. Да и опять же, что это изменит?
Вот так-то... Выговорился, и наконец-то полегчало. Я знал, что ты поймешь и не осудишь ни меня, ни Наташу. Хорошо, что ты приехал, хоть и завонял всю кухню почище, чем папиросами. Пойду Танюшу проверю, а ты разливай.