Аннотация: А теперь вспомним, как же бывало раньше. Две других истории триптиха: "Зимовка в степи" и "Полёт нормальный". Рассказ напечатан в сборнике "Unzenziert" (без цензуры) НР17, приложение к журналу "Эдита", май 2022 г.
Честь мундира
Вот тут мне напомнили, дескать, скоро наступит праздник Воздушного флота. Или попросту - день Авиации. Кто знает, а кто, может, и забыл: раньше существовал ещё и Прежневский праздник - День Аэрофлота. Не стану утверждать, дошел ли он официально до наших дней в качестве общенародного. Однако население России отмечает его с удовольствием, начиная с 1979-го года во второе воскресенье февраля. Сейчас вообще такое время, что люди позитивно относятся ко всем праздникам - светским и религиозным, профессиональным и узкоспециальным, отмененным и вновь объявленным, глобально-сетевым и местечково-дворовым. Короче - нашёлся бы повод и деньги, а за электоратом не заржавеет.
А теперь вспомним, как же бывало раньше.
В конце 80-х годов присно памятного XX-го века служил я в Красной Армии в славном городе Котельниково под Волгоградом на военно-учебном аэродроме, отдавая долг Родине после окончания гражданского авиационного ВУЗа. Во время Великой Отечественной войны в Сальских степях была остановлена армия Манштейна. Немцы, видать, здорово натоптали. Грязь в тех местах непролазная до сих пор. Зимы же здесь очень суровые. И еще одна характерная особенность - так, как там пьет народ, я не видел нигде.
Жили мы, двухгодичники (как нас ласково называли кадровые военные - "засланцы голофлота"), в гостинице - прямо на территории части, километрах в пяти от города. Ко Дню Аэрофлота мы готовились заранее, припасая всяко-разные градусосодержащие припасы. В праздничное утро собрались тёплой компанией, кинули жребий и снарядили гонца в город за закуской, явно недостающей к праздничному столу. Провожая "счастливчика", хлопнули бутылочку спирта - о, суровые Горбачевские времена, лишившие всю страну привычной русской душе водовки-вкуснятки! - дабы он не замерз по дороге, а оставшимся веселее было его ждать.
Служил в нашем полку один уникум. Штурман полка подполковник Хитров по кличке Хитрый. Незауряден был в двух своих ипостасях. Во-первых, летал, будто мама родила его прямо в истребителе, собственной рукой надела шлемофон и выписала полётное задание. Как говорится, летчик от Бога. Во-вторых, к спиртосодержащим продуктам имел слабость, словно дитятя к молоку. Уж не знаю, чем его родители в детстве выкармливали, а нюх на это дело развился у подполковника отменно - любую пьянку, даже только намечавшуюся, чуял за версту в пространстве и за сутки - во времени.
Случилось так, что в профессионально-праздничный день "голофлотовцев" Хитров был ответственным дежурным по полку. И вот в разгар нашей подготовки к торжественному ужину, сопровождающейся тренировочными тостами, заявляется он к нам в гостиницу, якобы для проверки боеготовности свободного от дежурств офицерского коллектива. Вломившись в комнату без стука, как и положено представителю полковых вождей, и грозно сдвинув брови, он сразу, что называется, взял быка за рога. Дескать, я вас без рентгена насквозь вижу и знаю - все вы тут гражданские салабоны, незаслуженно одевшие лейтенантские погоны. А посему будете безобразия безобразничать и спирт пьянствовать. Затем, глядя суровым военным взглядом на наши приунывшие физиономии, достал из кармана банку килек в томате и скомандовал:
- Ну что встали колом, доставайте "керосин", соколы-переростки!
В наших рядах обозначилось оживление, двухгодичники расслабились. Мы достали пузырёк отработанного утреннего надоя с противообледенительной системы тренирующегося на аэродроме истребителя, уселись за стол и занялись - кто резаньем хлеба, кто ро'зливом спирта, а я негласным решением офицерского собрания был брошен на открытие Хитровской консервы.
Вот тут-то и произошел казус. Угораздило же подполковника сесть справа от меня. Когда я высвобождал килек из плена консервным ножом, моя левая рука, видимо, натруженная с утра в результате регулярного поднятия рюмок (рюмку и вилку привык держать именно в шуйце1 с ранней юности), выпустила банку. Получилось бросательное движение, которое даже при большом желании трудно повторить. В итоге полураскрытая банка сначала прыгнула, как живая лягушка, на плечо нашего высокого гостя, а затем спланировала под стол. Я, делая судорожные движения всем телом, мгновенно ринулся за ней следом, повинуясь, скорее инстинктам, чем разуму, чтоб спасти закуску. Всё это случилось в доли секунды, и потому изменения, произошедшие в интерьере, прошли мимо моего сознания, нимало его не задев.
Однако, еще находясь под столешницей, я понял - в комнате стало неестественно тихо. Когда уже выполз из-под стола, держа перед собой, будто щит, пойманную-таки банку, меня молча прожигали насквозь три пары глаз. Причем у владельца самого испепеляющего взгляда с подполковничьих погон, уныло капая томатом, свисала одинокая тощая килька, освобождённая из баночного плена моею нетвёрдой рукой. Казалось, она кокетливо косилась в мою сторону маленьким круглым оком и ехидно пришлёпывала красными помидорными губами: "Ну что, допрыгался, орёл-подранок?!" Рыбий зрительный орган был в единственном числе, и потому выше по тексту я его в число парных глаз включать не стал.
Гнетущая пауза длилась недолго. Хитров внезапно выдавил из себя деланную улыбку и скомандовал:
- Наливай!
Затем вместо тоста он выдал тираду, которую я запомнил на всю жизнь:
- В Дарданеллы Николая Второго кровавого мать! Лейтенанты-соколы... руки из жопы отрастили, а открыть консерву... ни хрена!
Подполковник ловко махнул треть стакана "шила"2, оторвал кусок газеты, изображающей скатерть на праздничном столе, снял им с погона зазевавшуюся кильку так, чтоб не запачкать пальцы, аккуратно отправил её в погоню за спиртом и добавил:
- Поубивал бы вас всех за небрежное отношение к закуске, да служить в ТЭЧ3 некому будет.
После столь экспрессивного выступления Хитрова обстановка несколько разрядилась. Народ облегчённо вздохнул, выпил и расслабился. Но слишком рано, как показало время...
У подполковника Хитрова была особенность в технике пития. Во время застолий он обычно употреблял несколько рюмок, не доводя общее количество выпитого выше двухсот граммов, затем пьянел до отключки и ложился спать. Минут через сорок просыпался, будто огурчик. Таким манером, пока честная кампания пьянствовала единожды перманентно, он мог напиться и протрезветь раза три-четыре, в зависимости от серьезности застолья. Похожая ситуация получилось и в этот день, но с поправкой.
Уже будучи в состоянии сильного подпития, подполковник плюхнулся на первую подвернувшуюся кровать, предварительно сняв китель и повесив его на спинку стула. А перед тем, как уснуть, Хитров категорически заявил в форме приказа, отданного в замысловатой манере:
- Я с полчасика посплю, проснусь, а мой китель - чистый!
Делать нечего. Пожелание начальства нужно воспринимать, как директиву. Мы достали из карманов кителя все документы (слава Богу, догадались), налили в ведро (другой свободной тары не оказалось) воды, насыпали с полпачки порошка, поколбасили стираемое, пожамкали, дружно выкрутили и повесили на плечики посреди комнаты на светильник, дабы стекало. И чтоб поближе к теплу.
Когда пострадавший, протрезвев, проснулся, его глазам предстала живописная картина: висящий посреди комнаты писающий мыльными разводами мокрый китель и три раненых спиртом подчиненных, пронизанных чувством исполненного армейского долга.
В этот год зима стояла суровая. Морозы в Котельниково доходили до минус 35-ти градусов. Февраль, ветер, зима. Надевать мокрый китель в таких условиях под шинель равносильно самоубийству. Наш гость, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства и обзывая "недоношенных соколов" разными непристойными словами из лексикона портовых кабаков, натянул на себя чей-то предложенный свитер домашней вязки и удалился.
Через некоторое время появился наш гонец из города с закуской. С его слов, возвращаясь в полк, он встретил раскрасневшегося не то от гнева, не то от встречного ветра Хитрова, сжимающего подмышкой какую-то зеленую фанерку. Нам оставалось только догадываться, сумел ли подполковник не сломать китель по дороге и достойно ли донёс честь мундира до дома.
Но на этом история не закончилась, имея героическое продолжение.
Уже наутро подполковник рассказывал сослуживцам из числа командования полка о своём практически подвиге. Дескать, на него по дороге со службы напали неизвестные подонки. Избили и украли мундир. Но он мужественно преследовал превосходящие силы противника, вступил в схватку и отбил своё имущество советского офицера. Схватка проходила в условиях низких температур и климатических трудностей, именно по этой причине подполковник теперь слегка подкашливает, ибо застудился слегка. И не мудрено. А китель частично пришёл в негодность, так как нападавшие отломили от него правый рукав (не по шву), предварительно его чем-то намочив. И вот теперь подполковник идёт на склад ОМТС, где ему подберут новую форму.
Мы же с ребятами данную историю о доблестях нашего командира тоже слышали, но сочли за лучшее не встревать с собственной версией. Себе дороже. Но даже и тихая безответность мало нам помогла. Ох, и доставал всю нашу честную кампанию Хитрый, пока мы, двухгодичники, не ушли на дембель. Я вот, правда, остался служить и дальше, но меня перевели в другую часть. Иначе неизвестно, чего бы мне ещё довелось от бравого подполковника натерпеться в неравной схватке один на один.
А что вы так с недоверием на меня смотрите? Этот наш Хитров не зря любил повторять свою излюбленную пословицу: "Мы всех потенциальных противников быстро накроем несимметричным ударом рваной калошей по вспотевшим подмышкам!". Но, как ни странно, потенциальные противники не узнали ровным счётом ничего из боевого потенциала старшего штурмана полка, зато личный состав не успевал просыхать от пота в семь ручьёв, выполняя боевые задачи, основанные на фантазиях Хитрова - фантазиях цвета пожухлого хаки на фоне василькового неба. У штурманов, право, такое богатое воображение!
1шуйца - так называлась левая рука у древних славян;
2 "шило" - в авиации чистый, неразбавленный спирт;
3ТЭЧ - в военной авиации технико-эксплуатационная часть.