Аннотация: Когда мы были молодыми, даже болезни казались чем-то весёлым...
Морда
История эта началась и происходила в Киеве погожими сентябрьскими днями 1981-го года. Пятый курс, последний учебный семестр, к.т.н. доцент Минаев с ассемблером для IBM 360/370 подмышкой, ожидание вечного блаженства в виде преддипломной практики. Кому из нас не знаком подобный сладостный набор грядущего выпускника?! Тому, наверное, кто не учился в ВУЗе. А что касается студентов, бывших и настоящих, то здесь мне соврать не дадут - такого удивительного состояния, как в выпускной год, пожалуй, не бывает за всю жизнь.
Наслаждался и я каждой секундой драгоценного времени, которое зовётся беззаботной юностью - апофеозом бытия в безусловно лучшем из миров, как выразился бы некий умудрённый знаниями аксакал или сагиб. Но, вот беда, оцениваешь драгоценные мгновения по достоинству значительно позже их торжествующей сиюминутности: когда свежесть твоих губ начинает вызывать сомнение у молоденьких барышень, а живость ума уже не в состоянии впечатлить законную супругу быстротой реакции на субъективные обстоятельства мировых коллизий. Вот это загнул так загнул, держите меня семеро! Ну да, те самые, которые по лавкам...
Однако бараны уже заждались. Дадим же им проблеять всё, что они накопили за долгие годы курдючного молчания.
Итак, стоял сентябрь 1981-го. Было тепло и солнечно. Киев ещё не отошёл от перманентности празднований в свою 1500-летнюю честь. Да, столько лет при ЧЕСТИ - это, доложу я вам, дорогого стоит! Красавец-город блестел новеньким асфальтом, белизной памятников и кафе - в тот год открылось более двадцати новых заведений, по числу областей республики. Своеобразные подарки столице от регионов. Праздник жизни, да и только!
Но в этой суете, казалось бы, вечного карнавала со мной приключилась одна неприятность - я простудился. Да не то, чтобы попросту закашлять или проистечь мозгами через ноздри, а вполне нешуточно. Скажу больше: очень серьёзно - впору сразу идти сдаваться эскулапам на любых их условиях.
Раздуло моё лицо таким замечательным образом, что из-за щёк невозможно было увидеть не только ушей, но и глаз вместе с носом - не настолько он у меня и маленький! А гнездилась простудная зараза где-то между верхней губой и носоглоткой, причём с внутренней стороны.
В то утро, когда подлая болезнь накрыла меня своим крылом, приключилось, как назло, воскресенье, которое, согласно действующему тогда КЗОТу (кодексу законов о труде), радовало также и медицинский персонал близлежащих учреждений здравоохранения и остальных-прочих граждан безмятежностью выходного дня в самых отдалённых концах великого и могучего. Великим и могучим во времена моей юности назывался союз нерушимый республик свободных, иначе говоря, СССР, а не только язык, на котором агитировал за советскую власть Владимир Ульянов (в народе - вечно живой Ильич), и писал Лев Николаевич Толстой (в народе - "зеркало русской революции").
Но вернёмся к событийной части. Уверенности в том, что в институтском прибежище медицинского аспида, плотоядно обвивающего чашу из нержавейки (в таких обычно подавали мороженое в кафе), кто-то дежурит, почти не было. Но делать нечего, нужно тащиться в поликлинику - убедиться, как говорят, на личном опыте. Что я и сделал.
На удивление - в белоснежном пустынном зале регистратуры обнаружился дежурный врач женского пола. Хотя, судя по девичей первоначальной растерянности при виде моей заплывшей морды, назвать эту девушку иначе, как санитаркой... ну, в крайнем случае, медсестрой, я бы не отважился. Но в сообразительности медработнику в юбке было не отказать. Она мгновенно набрала заветное "03" на диске телефонного аппарата и вызвала неотложку. Карета скорой помощи к моей радости появилась очень быстро, будто бы стояла за ближайшим углом, словно её держали "под парами" специально для меня.
Я даже охнуть не успел, как в регистратуре возникло "двое из ларца, одинаковых с торца". Эти немногословные парни в белых халатах не дали ни секунды на размышление, оперативно загружая мой трепыхающийся организм, словно докеры загружают сыпучие грузы в мешкотаре, только не в трюм, а в брюхо санитарного микроавтобуса "рафик". Я сопротивлялся, пытался попросить отсрочку на каких-нибудь десяток минут, чтоб хотя бы собрать свой нехитрый гигиенического содержания набор студента с парой чистого белья и предупредить: увозит, мол, меня карета судьбы в загадочном направлении - в сторону киевского зоопарка... кажется...
Но отчаянное сопротивление оказалось неэффективным. Крупногабаритные медбратья со здоровым румянцем на мускулистых руках быстро пресекли мои поползновения отвалить от фургончика по своим неотложным делам. И только когда "рафик" выезжал из дворика между "Воробышком" (так назывался наш студенческий клуб, где проводились дискотеки и вечеринки), поликлиникой и родной общагой, мне удалось выкрикнуть в раскрытое окно машины:
- Свободу Луису Корвалану (очень своевременный лозунг)! Я ещё вернусь (про Терминатора тогда никто и не подозревал - выходит, мне удалось опередить время). Ищите меня в лечебных учреждениях города-героя Киева.
Сей "трубный глас" был совершенно точно услышанным кем-то с нашего курса, ибо столь пронзительный стон души не мог оказаться "вещью в себе", как учил нас бесноватый гном от Марксова ученья - доцент Панкратов на лекциях по диамату. Скорая неслась, наматывая на колёса улицы город, благоухающего ароматами влажных осенних парков и скверов. Все красоты - снаружи авто, а внутри - медбратья сдерживали мои взбрыки, периодически пуская в лицо ядовитый дым прилукской "Примы". Больной организм беспокойного студиоза попал в надёжные руки - из них точно не вырваться, можно даже не пытаться. Минут через тридцать наша каретка, так и не сумев превратиться в тыкву стараниями водителя с замашками не совсем адекватного Шумахера, притулилась близ четырёхэтажного здания гражданского вида и с медицинской табличкой у входа.
Как оказалось, этим сооружением был НИИ "УхоГорлоНоса" (или что-то вроде того). Подхватив меня под локотки, "парни из ларца" шустро приволокли мало сопротивляющееся безвольное тело в приёмный покой. Дежурный врач скучал один. Медбратья со "скорой" быстро передали меня по описи в немыслимо чистые отливающие радикальной белизной руки доктора и скрылись в середине тёплого сентябрьского дня в поисках очередной жертвы медицинского назначения.
Молодой последователь Гиппократа, дежуривший в учреждении, изучил моё жутко раздутое лицо, а потом весело рёк:
- Ты себя в зеркало видел? Не-е, парень, это не наш профиль, да и фас тоже! Тебе в челюстно-лицевой диспансер нужно.
Врач задорно рассмеялся собственному каламбуру и сделал недвусмысленный жест рукой - мол, "отвали, моя черешня" и покинь-ка кабинет.
Вот это попал! Неотложка уже уехала, лицо раздувается всё сильнее, а меня и лечить-то не желают. Scandale, как говорят экзальтированные французы!
- А где же ваш челюстно-лицевой диспансер?! - возопил я не своим голосом.
- Так вот он, через парк, - махнул неопределённо в сторону окна молодой врач. - Я тебе сейчас и направление туда выпишу.
- Ага, - подумал я почти вслух, - ещё и ускорение в нужном направлении придашь?
Подумал, но внятно озвучивать не стал, очень уж неловко было ворочать языком во внезапно уменьшившейся ротовой полости. Абсцесс разрастался не только наружу - навстречу солнцу, но и внутрь организма, приближая неизбежное хирургическое вмешательство, как мне в тот момент представлялось.
Когда через несколько минут моя широкая плоская улыбка без носа и глаз озарила приёмный покой челюстно-лицевого диспансера, тамошний дежурный, коим оказался полный лысоватый брюнет яркой иудейской наружности, не стал смотреть направление, а сразу поинтересовался:
- Шо, тебя Жора прислал с "УхоГорлаНоса"? Так вот, шоб ты себе знал, этот номер у него не пройдёт!
Тут меня осенило: "Между больницами идет нечто похожее на соцсоревнование - кто больше отфутболит пациентов соседу". Выходит, дежурившие в то злополучное воскресенье врачи явно хотели, избавив себя от хлопот, связанных с оформлением пациента, спихнуть больного из одного медицинского учреждения в другое.
Я понял, что значит находиться в качестве парламентёра нейтральной страны на изгибе натянутого, как струна, фронта между двух непримиримых врагов. Осознав в полной мере всю призрачность своей конституционной защиты в медицинском аспекте, я нагло развалился на стуле (конечно, насколько позволяли мне щёки, безобразно свешивающиеся с плеч) и заявил, с трудом ворочая языком:
- А давайте меня осмотрим!
У чернявого врача не нашлось возражений против такого неадекватного поведения больного, и он начал изучать содержимое моего нарыва при помощи медицинских инструментов, а не только хитрющего еврейского взгляда.
Вскоре он удовлетворённо хмыкнул и произнёс:
- И что б вы себе думали, Лазарь Яковлевич оказался-таки прав! Я же говорил - абсцесс явно тяготеет к внутренней полости носоглотки, где и находится центр очага... А вовсе не над верхней губой, как утверждает мой юный коллега. Да разве ж Жорке можно разрешать диагноз ставить в воскресенье, не при детях будет помянуто имя этого "троечника" и шлимазла? Посему скажу вам прямо - отправляйтесь-ка, молодой человек, обратно. Направление с диагнозом я уже выписал. Будьте любезны, продолжите своё лечение за стенами нашего здания. Непременно стационарным манером, батенька, непременно!
- А Лазарь Яковлевич - это кто?
- Это, разумеется, мы, молодой человек. С вашей-то незапятнанной медицинской карточкой в разделе психических заболеваний могли бы и сами догадаться.
- Ага, мы - Николай Второй... Как же, догадаешься тут, когда ни о чём другом, кроме боли, думать невозможно!
- Вот я вам и говорю - немедленно возвращайтесь в ту гавань, куда вас доставила неотложка. И лечитесь, непременно лечитесь. Всего доброго!
Что бы вы сделали на моём месте? Ну-ну, вы такое себе подумали? Но человек я терпимый, слегка интеллигентный на ту часть организма, которую не затронула злая лихоманка. Да, и к чему нам межнациональные скандалы на почве раздутой славянской морды? В конце-то концов, из двух зол лучше выбрать то, что менее матёрое.
Я безропотно взял нужное Лазарю Яковлевичу направление и поплёлся назад в НИИ "УхоГорлоНоса". Солнце палило, как летом, а меня уже начинало знобить. Молодой врач ничуть не удивился, завидев меня в дверях. Он был готов к длительной войне со своим коллегой из челюстно-лицевого.
- Ага, Лазарь Тыковлевич, опять шару погнал! - радостно констатировал он. - Теперь ему кандидатскую ни в жисть не защитить!
- А давайте меня осмотрим! - произнёс я волшебную и недавно успешно опробованную фразу. Жора вскочил, словно на него плеснули кипятком:
- А чего тут смотреть? И так всё ясно - воспаление верхней губы!
Тут уже у меня внутри, где таится самое сокровенное, отказал синдром Тургенева. Я сообщил дежурному врачу всё, что о нём думаю, и немножко добавил от себя - в не совсем цензурной форме!
Мой оппонент еле уловимым движением развесистых бровей изобразил оскорблённое профессиональное чувство и усадил меня в специальное кресло.
- Ну, вот... А я так и утверждал - абсцесс своей генеральной частью тяготеет к верхне-челюстному модальному аппарату, кхе-кхе... - Слова медика слышались откуда-то из головокружительного подсознания, мне было плохо. Не сказать, что хуже всех, как Саре из анекдота, но всё к тому шло.
- Нет! - из последних сил закричал я. - Никуда я отсюда не уйду! Лечите меня здесь!
Врач возмутился до глубины души:
- Стоп! Ты хочешь сказать, будто Лазарь прав? Так ведь он диплом купил! И кандидатскую купит... с его-то связями, а с тебя и вовсе толку нет, как с полного дилетанта в медицине.
- Хватит! - заорал я. - Мне плевать, кто из вас прав. Но если вы не начнёте меня лечить немедленно, то я вам морду набью! Причём - обоим сразу.
Не знаю, что уж там возомнил себе молодой дежурный, но он ещё минут двадцать пытался выяснить по телефону с "этим зажиревшим Лазарем" (и кто его только воскресил?), кому меня отдать. Победила хитрость, смекалка и жизненный опыт - я остался в НИИ "УхоГорлоНоса".
Через каких-нибудь полчаса, когда Жорик сумел наконец покончить с оформлением документов, я был определён в пятиместную палату. Процесс въезда моей морды в сей древнекиевский терем (здание, действительно, оказалось очень старой постройки) мог бы и вообще не состояться, так намеренно долго Жора демонстрировал своё неудовольствие произошедшим вызывающей медлительностью, если бы не зазвонил телефон. Сначала дежурный врач только слушал, а потом сразу подобрел, расплылся в улыбке и ответил кому-то невидимому закрывая трубку рукой, что не помешало мне услышать:
- А кто меня проверит-то сегодня? Все, наверное, по дачам расползлись. На природе шашлычок трескают. Это не мы с тобой, два труженика, хе-хе. Сейчас я больного быстренько дооформлю, забегай... Да не бери ты закуску... я тебя умоляю... С прошлого раза ещё осталось. Ах, вот как? Ничего ж себе... Людям всякую гниль, а поганым мартышкам свежие бананы связками?! Где справедливость, Геныч? Куда смотрит партком, чтоб ему? Неси-неси. Я сказал, насладимся дарами Рио-Негру.
Оформление пошло не в пример проворнее, а я узнал, действительно, где-то рядом в самом деле находится зоопарк, в котором беспринципный Геныч угнетает африканских мартышек, лишая их эксклюзивного питания.
Народ в отделении имени гоголевского "Носа", о чём упоминалось в названии НИИ в третью очередь, встретил собрата по несчастью дружелюбно и достойно. Поскольку обед уже закончился (я на него опоздал из-за перепалки двух господ самой гуманной профессии), то соседи по палате накормили меня домашним харчем. Это было здорово. Я вновь поверил в людей, временно разочаровавшись в них после встречи с медицинскими светилами местного разлива.
Назавтра, в понедельник, зашедший с обходом лечащий врач осмотрел меня и сообщил, что не собирается покуда принимать оперативных мер к моей морде.
- Терапевт по первому образованию всегда таковым и останется, - доверительно сообщил он. - Полечимся антибиотиками.
Лечение было назначено простое, но очень эффективное. Мне кололи пенициллин восемь раз в сутки, то есть, каждые три часа. Угадайте - куда? Правильно. В ягодичную мышцу (вернее, в обе, поскольку на одной бы не хватило места). Иначе говоря, меня попросту "поставили на иглу". Да-да, именно "поставили", а не "посадили", ибо попробуйте-ка посидеть после восьмикратного суточного прокалывания "сахарных" местечек организма.
Дни шли за днями, минуло уже почти две недели моего пребывания в больничных палатах. Количество уколов перевалило за сотню, а морда по-прежнему мешала уборщицам помыть пол под моей кроватью, когда я по утрам пытался отдохнуть от прерывистого ночного сна с микро-стрессами, обозначенными материальными отверстиями в достаточно интимных местах молодого организма. Ягодичные мышцы уже и вовсе напоминали маковое поле с высоты птичьего полёта, а толку от антибиотиков всё не было.
Лечащий врач - тот самый, что с терапевтическим уклоном - в пятницу второй недели лечения заявил, будто хирургия - его второе я. Поэтому в понедельник он начнёт резать мою морду лица безо всякой жалости. Мне не оставалось ничего иного, как принять его амбиции в качестве неизбежного зла, которое должно спасти "маковое поле" от воспалений и подкожных уплотнений! Но уколы всё ещё продолжали сыпаться на мой воспалённый организм. "До понедельника...", - пел позвоночник, "До понедельника...", - вторил ему седалищный нерв, разрисованный очень частой йодной сеткой.
Наступило воскресенье, уже третье в больнице, если считать день заезда. После обеда дежурная медсестра категорически предложила мне выйти на прогулку в парк возле НИИ, сопроводив сокровенным напутствием славянских женщин:
- Погуляй, красавчик, подыши. Когда ещё теперь придётся-то...
Оптимизма такие слова прибавить не могли, но какое-то рациональное зерно в них было. Отчего бы, в самом деле, не погулять, если погода почти летняя.
Парковая аллея примыкала к забору, за ним как раз находился знаменитый киевский зоопарк, где каждую ночь совершенно безобразным образом трубили сексуально озабоченные слоны, не давая уснуть пациентам клиники. В трубный глас гигантов подмешивались иные звуки дикой природы, внося некоторое разнообразие в простую примитивную жизнь больных из НИИ "УхоГорлоНоса". Впрочем, о зоопарке, я уже говорил несколько выше. Что можно добавить ещё к этому не очень расхожему факту в биографии граждан, редко выбирающихся в тропики, куда-нибудь поближе к экватору или, наоборот, в места субарктического обитания сивучей-ревунов и брачующихся на один сезон белых медведей? Только следующее: первые три-четыре дня спать абсолютно невозможно. Впечатление такое, что ты находишься не в здании, а под открытым небом саванны, и на тебя вот-вот устроят охоту разнообразные хищники из семейства кошачьих.
Но вернёмся к фабуле, красная нить которой готова намотаться на сознание автора данных строк, организованное поточным методом. А этого не любят многие критически настроенные дяди и тёти, не станем-таки их нервировать.
Итак! Наступило третье воскресенье моего пребывания в стенах славного медицинского учреждения. После обеда дежурная медсестра предложила мне выйти на прогулку в парк возле НИИ. Она же и проинформировала: внизу, на крылечке, ждут меня посетители - два симпатичных молодых человека, слегка навеселе. Я с радостным реготаньем помчался вниз по лестнице, распугивая благопристойно фланирующих ходячих больных. Так и есть - Стас и Саныч пришли меня проведать в очередной раз. И сегодня всё выглядело немного иначе, чем раньше: намерения моих друзей были видны невооружённым взглядом сквозь крупноячеистую авоську, которая тащилась за ними под тяжестью пивных бутылок. Но имелось в этой сетке и нечто совсем необычное в качестве передачки больному - бутылка водки и граммов сто отдельной колбасы со шпиком. Колбаса хоть и отдельная, но шпик подобной независимостью похвастаться не мог, развязно проникая в её откровенную плоть нежно-розового оттенка всей своей застарелой желтизной. Мировая закуска за рубль сорок! От хлеба мои посетители наотрез отказались, посчитав, что калорийность принесённой ими пищи и без того способствует ухудшению конституционных кондиций фигуры.
Ура! Свидание с друзьями-однокурсниками, даже если и ожидаешь его, всегда оказывается таким тёплым и душевным. Мы тут же заняли первую свободную скамейку в больничном скверике с внезапно ставшим изумительным видом на медицинское учреждение. Обшарпанность давно нештукатуреных стен уже не казалась такой вопиющей, а представлялась неким средневековым раритетом. Больные в однообразных пижамах, степенно прогуливающиеся в округе выглядели феодально-зависимыми поселянами, а двое санитаров, курящих на крыльце, - верными слугами сюзерена, который отъехал на выходные куда-нибудь на загородную виллу в Осокорках на своём иноходце со странной кличкой "Запор-мыльница".
И тут было предложено! А стакан Стас прихватил из общаги.
Я поломался (ну, исключительно для приличия, чтобы интеллигентский флёр не осыпался с меня, как снег и иней с Новогодней ёлки, спиливаемой наглыми браконьерами) и вскоре испил всё разнообразие предложенных напитков с чувством полного морального. Затем, после того, как друзья умчались в сердцевину начавшего зарождаться сентябрьского, уже ближе к октябрьскому, вечера, я едва дождался ужина, в процессе которого был неукротим до такой степени, что мне предложили двойную порцию добавки. До восьми вечера чувствовал себя прекрасно. А потом началось.
Голова вдруг потяжелела и принялась пульсировать, как квазар из далёкой и далеко не Солнечной системы. Заснуть сделалось совершенно невозможным. Вся наша палата, да и весь этаж клиники давно затихли. Один я скакал по коридору в поисках покоя. Лишь одинокая постовая медсестра метким выстрелом в ягодицу (таки раз в три часа, как предписано строгим медицинским дескриптором!) пыталась угомонить моё бренное тело на кровати великомученика, но тщетно. Голова, казалась, разорвётся от пульсаций и нарастающей объёмной боли. Чуть задремлешь, а тут - очередной её пик. Какой уж тут полноценный сон.
Лишь к утру дрёма сморила меня окончательно. И только я провалился в забытьё, первый утренний укол пенициллина начал возбуждать во мне некоторый интерес к жизни. Всё происходило на автомате: спускание трусов, получение очередного макового ростка в ягодичное поле, но всё-таки что-то было не так... Пока не понимаю - почему, пока ещё нахожусь в полудрёме.
Вдруг слышу дикий крик медсестры, делающей укол:
- Он весь в крови! Скорей! На помощь! Больной умирает!
С трудом догадываюсь, это обо мне, но всё ещё сквозь со-о-оо-о-н ооо-чччень мед-лен-но пытаюсь понять - ПОЧЕМУ! Слышу, засуетились, заохали соседи по палате, потом отключаюсь. Слышу - врач прибежал. Тот самый - лечащий. Даже переодеться не успел - только с "запора" слез. Фиксирую краем глаза, врач-то без халата... нарушитель санитарно-гигиенических норм... чтоб его!.. по третьему образованию. Все кричат - ну, не понять ничего. Просыпаюсь окончательно. Пытаюсь головку от подушки оторвать - а не тут-то было! Глаза открыты, но не вижу ничегошеньки! А только что за врачом наблюдал... Во сне? Ничего ж себе! Во - дела! Может, так и умирают герои? (подумалось). Но умирать-то до жути не хочется! Верчу головой, вернее, хочу её повернуть, но не получается... Приковали к кровати, палачи-изверги! Это ещё не операция? Нар-ко-о-о-з? За что! Суки! Как же так - без предупреждения и подготовки?!
Почти - паника, ужас! А дальше? А дальше слышу спокойный голос доктора:
- Лежи тихо, не дёргайся. Сейчас мы тебя освободим.
Замер в ожидании. Потом - влага, тёплая влага, течёт, мерзко. Свобода пришла вместе с сыростью. Вижу, ура!
Оказалось, всё довольно просто. Мой абсцесс лопнул, не знаю уж, по какой причине. Возможно, пенициллин, в невероятных количествах переполнивший моё тело, оказал своё благотворное влияние, но вполне вероятно, воздействие волшебных даров Стаса и Саныча сыграло свою положительную сосудорасширяющую роль. Скорее же всего - и то и другое. Только вот беда - после разрыва абсцесса вытекший из него гной, подобно клею, намертво соединил мою бывшую морду с подушкой, от которой меня и отковыривали всем отделением почти полчаса.
Когда освобождение благополучно завершилось, лечащий врач многозначительно отметил:
- Я всегда говорил, что терапевтический метод лечения более эффективен, чем хирургическое вмешательство!
Тут я не стал ему возражать, тем более что Стас с Санычем могли бы обидеться, поскольку о хирургии читали лишь у Чехова в одноимённом рассказе, а в реальной жизни занимались исключительно детоксикацией с применением сильно алкогольных и солодосодержащих продуктов на основе душистого хмеля.