Аннотация: Молчать - я вас спрашиваю! Как стоишь - приказываю!
Осенний призыв
В армию я из Ухты призывался, доучиться на геофизика всего год не дали, собаки военкоматовские. Полагаю, план по набору в ряды советской армии в тот год выполнялся плохо, вот и решили со студенческой скамьи десяток-другой пацанов сдёрнуть. Им, дескать, всё равно служить, военной-то кафедры в институте нет, так какая разница - раньше или позже. Отмотают своё, потом доучатся.
Обычно до подобного беспредела раньше не доходило, поскольку понятно, что после года службы (мы, студенты, индустриального тогда всего год служили) тяжеловато знания восстановить. Но тут этот форс-мажор с недобором приключился. Качать права и жаловаться - себе дороже. Вот я в числе прочих "счастливчиков" из Ухтинского индустриального и не стал обламывать свои амбиции на незыблемой махине государственного устройства.
Прошёл медкомиссию в военкомате - честь по чести. Потом в Княжпогост нас, призывников, отвезли, где находился тогда, да и сейчас, наверное, республиканский сборный пункт. А там уже полна горница народу из городов и весей региона. Но, главным образом, из таёжной глубинки - отдалённых деревень и посёлков. Как я понимаю, загремели мы с друзьями с курса в последнюю команду, куда республиканский военкомат добирал недостающий народ, поскребя по сусекам. Своего рода "не ссевшиеся сливки общества".
На сборном пункте всех стриженых хлопцев ещё раз заставили медицинскую комиссию пройти с тем, чтобы выявить разного рода "ботанов", не годных для службы в рядах несокрушимой и легендарной. Во-первых, военкоматы на местах могли сознательно какого-нибудь дохляка назвать годным, хотя оный дохляк еле ластами шевелит. Это - чтобы план призыва не сорвать. Во-вторых, кое-где в деревнях и фельдшера-то толкового нет - какая уж там комиссия. Вот и выходит, на колу мочало - начинай сначала. И пошли мы с самого что ни на есть низкого старта по кабинетам специалистов от медицины. Этакий quest "докажи свою боеспособность, приятель".
Впереди меня в цепи осматриваемых оказался простоватый парень из глухой деревни, где жили староверы, хотя, вполне возможно, вовсе не староверы, а старообрядцы - разницу я тогда не понимал. Впрочем, не понимаю и сейчас. Стукнуло парню уже порядком за двадцать. И удалось ему проскочить несколько призывов в милитаристической невинности как раз из-за отдалённости родного поселения от цивилизации, в связи с чем там не было не только телефона и радио, но даже электричества. Выбирались старообрядцы, что называется, "в люди" крайне редко - за мукой, сахаром, солью, подсолнечным маслом, нитками, патронами для ружей, бумагой и чернилами. Всё остальное добывали и выращивали сами в меру сил и возможностей. В один из очередных осенних выездов за товаром служащие военкомата прихватили молодого человека и отправили на сборный пункт, не дав возможности скрыться в медвежьем углу.
Толпы родственников парня принялись осаждать сборный пункт, убеждая его начальника, что все они поголовно пацифисты и не обязаны служить в силу своих убеждений. Но эти аргументы мало трогали человека в полковничьей форме. Он и не таких - харе рама, харе Кришна! - эзотериков в "войска дяди Васи" благословлял, не таких пацифистов по стройбатам распихивал.
Старообрядцы пробовали жаловаться в государственные и партийные органы, взывая к совести, Всевышнему и Святой Троице, но там ответили твёрдо и без тени сомнения. Во-первых, совесть у них чиста, поскольку нигде в руководящих документах она не прописана. Во-вторых, Бога нет, ещё вечно живой и навечно забальзамированный Ленин доказал в своей судьбоносной работе "Империализм и эмпириокритицизм". В-третьих, Святая Троица - Маркс, Энгельс, Брежнев - как раз-таки велит исполнять свой гражданский воинский долг каждому молодому человеку, начиная с восемнадцати годочков... а ваш-то, смотри, что-то припозднился!
Пошумели старообрядцы, помитинговали, да и решив, верно, Господь сам всё рассудит, вернулись к делам насущным. Их же молодой единоверец на сборном пункте был крайне взволнован, совершенно не понимал, где находится и что от него хотят. Ночью не спал, метался по коридору, будто тень отца Гамлета, и шептал еле слышно молитвы.
А наутро началась та самая медкомиссия.
Сначала наша команда прошла лора и окулиста. Бедолага старовер, вроде бы, немного успокоился, когда понял, что ничего плохого люди в белых халатах ему не делают. Но когда нас раздели до трусов, старообрядец впал в состояние, близкое к панике. Я пытался привести в чувство необычного призывника и, вполне вероятно, это бы мне удалось, но нашлись и такие особи в нашей бритоголовой среде, которые принялись дразнить несчастного и смеяться над ним. А тот стыдливо прикрывал руками свою мраморно-белую наготу и непрерывно молился неразборчивой скороговоркой, не зная, как ещё помочь своей трепещущей душе.
В кабинет проктолога заходили по одному. Я успокоил старовера в меру сил и пропустил вперёд себя. Он зашёл внутрь, не закрыв за собой дверь плотно, потому при желании можно было услышать и даже увидеть, что происходит внутри.
Проктолог не стал дожидаться, покуда призывник сообразит спустить трусы, сам стащил их ниже колена и главным пальцем на своей прорезиненной пятерне внедрился во внутренний мир деревенского парня.
Врач ожидал любой реакции на свои действия: быть подвергнутым матерным оскорблениям, услышать визг-писк-ор в произвольной тональности, но действительность превзошла всё, что смогло нарисовать его достаточно богатое воображение. Призывник подпрыгнул чуть не до потолка, выпорхнув из сатиновых семейников, словно бабочка из кокона, и как был голым, так и выскочил в коридор сборного пункта с криком "Обэсчестили! Обэсчестили!". Именно с аристократической буквой "э" в первом слоге транслировали воздушные потоки его вой по всему зданию - и откуда только у деревенского парня эта дворянская грусть?!
Обнажённый Аполлон из наилегчайшей весовой категории произвёл неизгладимое впечатление на обитателей сборного пункта и его гостей. А акустические эффекты, выплеснутые им в спёртую атмосферу казённого здания, заставили открыться двери всех кабинетов. Аншлаг мог бы считаться состоявшимся, если бы не глуховатая уборщица, которая шерудила армейской шваброй в дальнем конце коридора и была лишена возможности личного общения с героем дня.
Из всех выглянувших в коридор и наблюдающих за стремительным бегом молодого глупого лося в период первого осеннего гона, спокойствие сохранил только один врач - психотерапевт по специализации. Зигмунд Фрейд по ироничному складу ума, он сказал просто и доступно для всех слоёв населения:
- А что у нас здесь за бледный мерин скачет стремительным аллюром? Такого к действующей армии на версту подпускать не следует, а не то он всю обороноспособность страны своим рёвом развалит. Нет уж, нет уж, белый билет этому лосю выдать и в деревню отправить - коровам хвосты крутить.
Психотерапевт числился заместителем председателя комиссии, пользовался авторитетом, посему подспудно выраженная мечта о белом билете - воплощённом счастье призывника - приобрела реальные очертания для отдельно взятого гражданина, обесчещенного стараниями проктолога. Старик Гиппократ, притаившись в кладовке за швабрами, сдержанно улыбался, переживая историю несостоявшегося воина советской армии. Может быть, это был вовсе и не Гиппократ, а "друг сердешный" глуховатой уборщицы, как знать...