После окончания института в Челябинске согласно распределению на работу я должен был поехать инженером-электриком по эксплуатации шагающего экскаватора при сооружении гидроэлектростанции в Таджикистане. По каким-то соображениям строительство ГЭС было отложено, кроме того, добавились обстоятельства личного характера; в результате после защиты диплома в 1958 году я получил свободный диплом, т.е. сам должен был искать работу, и был принят инженером-электриком в технический отдел Центрального Бюро Технической Информации Челябинского Совнархоза.
Это было стоящее обособленно двухэтажное здание с совершенно замечательным коллективом. На втором этаже, сразу за деревянной скрипучей лестницей, была приёмная с секретаршей. На одной двери - надпись: "Начальник ЦБТИ Виктор Сергеевич Воронов": очень энергичный и рассудительный, по комплекции похож на борца и с рукопожатием, как у молотобойца, на другой - "Главный редактор ЦБТИ Пётр Иосифович Шифман": улыбчивый, приветливый, золотозубый, лет сорока, он часто звонил своей молодой жене Любе и спрашивал, как себя чувствует их новорождённая дочь.
ЦБТИ ежемесячно выпускало технический журнал о проблемах и задачах заводов Челябинского Совнархоза. А заводов было много, и они были огромные: тракторный завод, металлургический завод, Магнитогорский комбинат, Миасский автомобильный завод, завод ферросплавов, и много заводов под названием "завод п/я Љ такой-то".
Кадрами и оформлением допусков к закрытой информации занимался т. Барыкин, человек солидный, серьёзный и основательный.
Заместителем главного редактора был Динабург Юрий Семёнович. Он сидел за большим столом, но в общей комнате, с другими редакторами и корректорами.
На первом этаже, напротив комнаты с надписью "Машбюро", откуда через дверь постоянно доносился стук работающих печатных машинок, был отдел переводов. По заказу инженеров техотдела там переводили статьи из иностранных журналов, представляющие интерес для заводов Совнархоза, с английского, немецкого, французского.
Был один переводчик моего возраста, он мог переводить с английского и португальского, потому как совсем недавно вернулся на свою историческую Родину из Бразилии, г. Сан-Пауло, Асриянц Андрей Григорьевич. Был ещё один специалист, который, кроме английского, мог переводить с китайского, он приехал в Челябинск из г. Харбина, КНР. Но китайских технических журналов наша библиотека не получала. Журналы были на английском, немецком, французском. Я помню такие, как "Mechanical Handling", Popular Mechanics", "Scientific American" и др. Бывший житель г. Харбина всех девушек из редакторского отдела научил фразе на китайском: "о ай ни" - я тебя люблю. Но так ли это, или в этих китайских словах был другой смысл, никто проверить не мог. Только недавно я узнал, что фраза эта означает именно то, что он говорил.
Всем инженерам техотдела были предписаны обязательные занятия по английскому языку. Технический перевод с нами вёл приглашённый преподаватель, а разговорный - по очереди "китаец" из Харбина и "бразилец" из Сан-Пауло. На занятия по языку, которые проходили после работы, должны были ходить инженеры техотдела, и совершенно добровольно ходил Динабург Ю.С., причём язык он знал лучше нас многих.
На работе все разговоры были по делам службы. Но были у нас и поездки в колхоз на помощь в уборке урожая на одну -две недели. Были поездки на выходные дни на озёра Тургояк, Кисегач. Вот тут беседы были самые неформальные. Вот тогда мы ближе познакомились с Юрой. Я узнал, что он был в "местах, не столь отдалённых" около 8 лет. А попал он туда или сразу после школы, или с первого курса института, за то, что с двумя своими друзьями, кажется, ещё была и одна девушка, пытались организовать чисто теоретически молодёжную организацию, свободную от формализма и бюрократизма, из искренне верящих в её высокие идеалы. Дальше 3-4 человек их замыслы не пошли, и один из членов этой группы оказался осведомитель.
Через Юру я ещё познакомился с одним из "сидельцев". Это был Сорокин Геннадий Александрович, его упоминает Солженицын в "Архипелаге ГУЛАГ", он был несколько старше Юры, очень воспитанный не по нашим временам. Он, например, всегда вставал, когда в комнату входила женщина. Обороты его речи были старомодно -изысканны; создавалось впечатление, что так себя вели дворяне. Хотя живых представителей этого сословия я никогда не встречал. Мы часто беседовали о Достоевском, Толстом, Ремарке.
Юра, когда я его знал, мог быть только в двух состояниях: сосредоточенным и углублённым внутрь себя, как будто обдумывающим что-то очень важное, и очень весёлым, заразительно смеющимся.
Помню, нас послали на работу в колхоз на две недели копать картошку. А посылали не всех, а по разнарядке несколько человек от каждого отдела, чтобы это не сказалось на выпуске нашей журнальной продукции. Жили мы в школе, а я, т.к. все институтские каникулы проводил в турпоходах - Кавказ, Тянь-Шань, Карелия, да по Уралу места отличные,- я взял с собой палатку, установил во дворе школы и спал в своём спальнике, как в походе, на свежем воздухе, а не как сельди в бочке по 20 человек в классе.
Помню, как-то ко мне в палатку пришёл Юра. Разговорились. Он никогда плохо не говорил о властях, и не было у него обиды за те 8 лет. Может быть, и была обида, но этого не чувствовалось.
Ты знаешь, говорил он, мне очень повезло. Я сидел в Мордовии, и там сидели многие из тех, что были преподаватели в университетах и авторы книг. Я был самый молодой, и они с большим вниманием, я бы даже сказал, с любовью относились ко мне. Кто-то из них, например, крупный специалист по живописи эпохи Возрождения, брал надо мной шефство и несколько месяцев беседовал со мной о том, что он знал блестяще. Только беседы, как у Сократа. Потом передавал меня другому, например, профессору по славянской литературе, и т.д.
Там, в лагере, я узнал о Бердяеве, Розанове, Франке и других авторах, которых не издавали.
-Ты знаешь,- он как-то спросил,- могло быть такое, как описано в повести А.С. Пушкина "Метель"?
- Вряд ли,- отвечаю,- мне кажется, это идеализировано.
- Нет,- говорит,- могло быть. И у меня было похожее.
Не помню, за что, в лагере мне дали пять суток карцера. Лагеря в Мордовии не были такие строгие, как на Колыме. Карцер - это обыкновенный амбар из брёвен два на три метра, дверь, правда, обита железом с двух сторон.
Когда часа через два я пришёл в себя на новом месте, слышу - за стеной какие-то звуки.
- Кто там?
- Это я,- ответил мне не женский, девичий голос.
- Кто ты?
- Это я, Лена.
И начались наши нескончаемые разговоры. Более мелодичного, ласкового голоса я не слышал. Мы беседовали часами. Душа моя пела от восторга. На второй день мы нашли щель, в которую, если я просовывал пальцы, я касался кончиков её пальчиков. Когда охрана с её или моей стороны приближалась по дощатому тротуару, мы замолкали.
За стеной был женский лагерь. Через четыре дня её увели. Не знаю, была ли эта девушка красивой или нет, но воображение рисовало её Клеопатрой.
Помню, первая девушка, которая нравилась мне, это было в дошкольном возрасте, нравились мне и в школе 2-3 девочки в разных классах, но чувство, которое я испытывал к Лене, ни с чем не сравнимо. Вот последний день, когда её не было, меня согревали воспоминания о её голосе. Но я знал, что никогда её не увижу.
Совнархозы - это творчество Н.С.Хрущёва. В это же время стали выпускать за границу по путёвкам не только в соц-, но и в капстраны. Как-то одной женщине лет пятидесяти от роду дали от нашей фирмы путёвку на поездку во Францию с посещением Лувра. После приезда она по нашей просьбе решила рассказать о Лувре, так рассказывала больше не она, а Юра. Она начинала о каком-то художнике на две-три минуты, потом об этом же художнике дополняет Юра, который никогда не был ни в Париже, ни в Лувре.
Когда я работал в ЦБТИ, я был женат, и от ЦБТИ через два года работы получил квартиру, но так как состоял не в высоких чинах - инженер техотдела ЦБТИ,- мне дали одну комнату в трёхкомнатной квартире-коммуналке, где я жил с женой - студенткой мединститута, и новорождённым сыном.
И вот однажды ночью, часа в два, длинный звонок во входную дверь. В коридор полураздетые выскочили все три хозяина комнат. Я открываю дверь - в дверях стоит Юра. За пазухой у него - знаменитый чёрный с белым громадный кот. Юра смеётся по-детски громко и заразительно:
- Как вы можете спать, когда такая ночь и такие звёзды!
Идём на кухню пить чай, и что-то до 4 утра говорим о Достоевском и итальянском кинореализме.