Аннотация: Совершенно жуткий рассказ в спокойных тонах
Dино Dинаев
Закрытые двери.
Рассказ.
Я проснулся в своей спальне, за закрытой дверью. На андроиде, что лежал по правую сторону от подушки, высветилось время. 8 утра. Проспал, сонно подумал я. На самом деле меня не проведешь, я чудесно знал, что сегодня выходной. А вот жена работает. Работа у нее тяжелая, она командует в жилконторе дворниками и встает в 5 утра.
Боже, как это рано. Я работаю инженером, мне на работу к полдевятого, я встаю в 7, но бог ты мой, если бы вы знали, как иногда это невыносимо трудно. Особенно осенью, когда за окном темно и сыро. Ненастье укутывает небо тяжелыми тучами, и вылезать из-под теплого одеяла не хочется. В такие моменты иногда даже думаешь: Повеситься что ли? Ну не серьезно конечно. В качестве альтернативы.
А жена встает в 5! У нее не работа, а настоящий ад. Скандалы с похмельным контингентом, с шоферами мусоровозов, с сумасшедшими жиличками, впавшими в маразм и климакс. Как они бросают булавки на пол подъездов, а потом говорят:
-Смотрите, разве это уборка? Они даже булавку мою с места не сдвинули!
И ведь следит целыми днями.
Или другая шизофреничка, заставлял снег разгребать с детских площадок. Будто дети полезут играться в промерзший песок. Жиличка пугала должностью:
-Я в дирекции работаю. Главный бухгалтер заводоуправления!
Ну, нет такой должности. Я по компьютеру на работе пробил. Значит, очередная ложь. Жильцы часто лгут как дети, приписывая себе высокие должности и связи с влиятельными особами. Я допускаю, что на основной работе эта сумасшедшая жиличка чмо распоследнее, ей хочется унизить людей, чтобы самой почувствовать себя боссом.
Я чудесно понимаю жену. После такой работы хочется развеяться, прокатиться. Она обожает кататься на машине.
Ей невдомек, что в городе полно машин, пробки, аварии, гаишники только и ждут, чтобы ты пешехода не пропустил. Меня дорога напрягает, ей она в радость. Мы вообще разные люди.
А сын полная ее копия. У них даже улыбка одна. И тоже обожает гонять на машине. Я ему устал повторять:
-Не гоняй! Твоя цель не обогнать любой ценой, а безаварийная езда! Вот женишься (ему всего 19 лет), ребенок будет на детском креслице сидеть, вот тогда я на тебя посмотрю!
Сын маму исправно катает. Я рад, что так сложилось. У меня появляется пара свободных часов, чтобы заняться своими делами. Посмотреть спокойно телевизор, почитать книжку.
Я лежу в постели, смакуя сладкие минутки. Обычно я просыпаюсь, когда уходит жена. По краям двери появляется светлая полоска. Слышны ее легкие шаги, звон воды в раковине.
Когда мы перестали спать вместе? Наверное, когда я постарел. Появился невыносимый храп, временами мешающий спать мне самому. Я к врачу ходил, тот только развел руками.
-Это называется старость, милый мой! Мышцы гортани ослабли. Давайте угадаю, вы, наверное, часто кашляете и не можете откашляться? Только не смотрите на меня как на экстрасенса. Это тоже нормально для вашего возраста. Слюни изо рта попадают в дыхательное горло. Причина все та же. Да, милый мой!
Я и сам не рад стареть, но что делать. Вон сын какой вымахал. Выше меня! Скоро женится, девушка у него хорошая, улыбчивая. Внуки такие же будут, открытые, улыбчивые.
С тех пор как умерла бабушка, мать жены, теща моя, мы спим в трех разных комнатах. Сын, жена и я. Вечерами дружно расходимся по своим комнатам, желаем доброй ночи, хлопаем дверьми. Я остаюсь в комнате один, но на душе тепло. Знаю, что в других комнатах спят родные люди.
Сладкие минутки истекают в тишине, слышно, как начинают просыпаться соседи. На душе легко, дом оживает.
Процесс вставания более затягивать не имеет смысла, но можно сделать его предельно постепенным. Медленно откидываю ватное одеяло в сторону, вытягиваю ноги, чувствуя как начинают отзываться затекшие за ночь ноги.
Это во сколько я вчера лег? Телевизор смотрел как всегда? Или интернет? Компьютер стоит в комнате сына, я мог заниматься им лишь при условии, что сын поздно вернется со свидания.
Никак не могу припомнить, когда он пришел. У него свои ключи, тихонько отпирает дверь и шмыг в свою комнату. Я его уже и не ругаю. Переживаю только, что он ходит так поздно. Шпаны много шляется, пристанут, побьют.
Наверное, я счастливый человек, раз не могу вспомнить, что было вчера. Это потому что все мои дни похожи один на другой. Рядом любящая жена, хотя она никогда не признается, что любит, но как вечер начинает тереться и приставать. Значит, соскучилась. Я давно раскусил все ее трюки.
Сын весь в нее, привык скрывать свои чувства. Но при встрече бросается обниматься, и улыбка у него осталась мальчишечья, не верится что ему почти 20 лет!
Когда ругаю его, за поздние возвращения, за гонки на машине, нахохлится как воробей, но молчит, терпит. Хотя бывает достается ему незаслуженно. Что я был в его годы?
Правда, машину я уже водил, но в отличии от сына, никогда не лихачил.
Был я маменькин сынок. Сначала мама меня пестовала и лелеяла, теперь вот жена. Скоро сына женю, буду с внуками гулять, пиво пить!
Я встал, нашаривая ногами тапочки. Диван у меня смешной, с клоунами. Жена подарила. Смеялась все, веселые сны будешь видеть. А что, мне диван нравится.
Выхожу в просторный коридор, куда выходят сразу 4 двери: спальни (бывшей детской), зала, где сейчас обосновалась жена, кухни и входная.
Двери в зал и спальню закрыты. Странно, когда жена уходит, она всегда оставляет двери открытыми. Я смотрю вниз, на пол и замираю. О-па. У жены имеется странная привычка разуваться и оставлять тапочки перед дверью как в гостинице. Говорит, что так приучена с детства. И сейчас перед дверью стоит пара маленьких женских тапочек ярко-красного цвета.
Все это необъяснимо, если только... Я хлопаю себя по лбу. Сегодня не суббота, а воскресенье! Я прохожу на кухню, точно, на часах уже половина девятого, что служит лишним доказательством, что сегодня выходной.
На душе становится спокойно, такое ощущение, ничто не сможет разрушить охватившую ее благость. Или благодать? Какая разница? Главное, что мне хорошо. Психологи говорят, что человек тогда счастлив, когда утром ему охота на работу, а вечером домой.
Я иду в ванную комнату, по пути задеваю тапочки.
Они даже не шелохнулись. Однако. Я опускаюсь на корточки, трогаю их пальцем. Так и есть, жена принимала душ, намочила тапки, а они затем прилипли к полу. Не насмерть конечно, но если попытаться оторвать их от пола, есть риск разбудить жену. Пусть поспит, она у меня труженица, в 5 утра встает всю неделю.
На двери комнаты сына висит постер здоровенного негра. Одна удерживающая кнопка откололась, и негра перекосило. Я поправляю его. Теперь негр висит прямо. Иду к ванной, но потом возвращаюсь, и все возвращаю как было.
У сына возрастная боязнь смерти. Иногда он заводит со мной разговор о смерти, и как он боится умереть. Я его понимаю. Это пройдет. Он интересуется сонниками, чутко реагирует на приметы.
Если он заметит, что картинка ни с того ни с сего сама собой повесилась прямо, он может запаниковать. Нет, так он нормальный, не псих, и если бы не гонял как сумасшедший на машине, ему бы цены не было. И как мама не боится к нему садиться? Мне она говорит:
-Как же ему не доверять? Это же сын родной!
За закрытыми дверями сонная тишина. Я улыбаюсь и пока тихо на цыпочках иду умываться, улыбка не сходит у меня с лица.
На полочке лежат два тюбика зубной пасты. Один сына, новомодный, трехцветный, импортный, жутко дорогой. Но иногда он пользуется и моим, отечественным, щадящим старые десны, на основе лесных трав. Мой тюбик почти полностью использован, плоский, на горловине трещинка. Я выдавливаю одну из последних капель, задумываюсь.
Выбрасывать вроде жалко. Осталось пасты еще на пару раз. Но когда чистит сын, ему и на раз мало. У меня заблаговременно куплен еще тюбик. Я решаю, может, его рядом положить.
Но тогда сын растеряется. Будет думать, какую использовать. Оставляю все как есть.
Из ванной ухожу с правильно найденным словом. Заблаговременно. Это то, что жене и сыну не подвластно. Они все делают в последний момент.
Жена выходит в магазин и только в подъезде вспоминает, что забыла дома деньги и пакеты. Сын уезжает на машине, не думая об оставленных дома правах и о том, что тормоза надо было менять еще в прошлом месяце.
Я удивил их, начав собираться в санаторий еще с вечера. А потом собрав баул, я заявил:
-А теперь я удивлю вас еще сильнее! Я побреюсь с вечера!
И был доволен произведенным эффектом. Для них так и осталось загадкой, что можно все делать заранее, заранее зарядить телефон и не забыть его. Перед рискованной поездкой в гололед заехать на СТО и обновить тормоза, а то на панели управления давно и противно верещит красная кнопка.
Я иду на кухню мимо запертых комнат, и там меня ждет неприятное открытие. Хлеба нет. Вернее, он есть, но есть его нельзя. В пакете лежит заскорузлый батон. Сейчас хлеб пошел странный, через сутки начинает сочиться гнилью и вонять.
Надо сходить в магазин, пока семья не проснулась. Я вроде вчера ходил?
Я озабоченно чешу лоб. Но почему я тогда хлеба не купил?
Решив посмотреть, что кончилось кроме хлеба, я направился к холодильнику. Рука уже потянулась к ручке, когда у меня возникла дурацкая ничем не оправданная мысль, что когда я открою дверцу, то увижу нечто страшное, чему не место в холодильнике, если и место то совсем в другом.
Один раз на обеде я попал за стол к одному очкастому жизнерадостному парнише лет 40-ка, и тот хвастался:
-У меня даже докторша была! Паталогоанатом! Говорила "Собираю пазлы!".
В тот момент еда для меня резко потеряла вкус. И хоть очкастый и вел себя потом прилично, видеть его больше не мог.
Я боюсь покойников до сумасшествия. Один раз я заболел дизентерией и лежал в инфекционке. Потом выздоравливающих повели на субботник рядом с мрачным приземистым зданием. Хихикающие молоденькие медсестры подсказали, что здесь находится морг. Потом одна изменившись в лице проговорила:
-Катят.
Со страшным скрипом несмазанных колес старик катил каталку, на которой лежало тело, укутанное простыней в пятнах. Сильно воняло лекарством. Я представил, как несчастного лечили, кололи и резали, потом опять лечили, и так пока он не умер, и мне стало даже не страшно, тоскливо, словно все произошло со мной. Настроение улетучилось, я долгое время не мог заставить себя радоваться простым вещам, ясной погоде, девочкам с голыми ногами, пустому автобусу.
Сейчас случилось нечто подобное, только тогда я сначала увидел страшное зрелище, а потом у меня исчезло, растворилось без следа всякое настроение, теперь наоборот. Я заранее испугался, хотя ничего еще не произошло.
Распахнув дверь холодильника, я некоторое время не мог нормально вздохнуть. Глаза видели обыденную картину, полупустые полки, кусок дешевой колбасы, которую я оставил сыну, и которую он по всегдашней своей привычке не доел и оставил уже мне. Пакет молока, полупустой и просроченный.
Я поднял крышку томящейся в одиночестве на средней полке кастрюли с супом и инстинктивно отпрянул. Суп не то что испортился, он гнил на корню, и в центре кастрюли плавал фиолетовый жутковатый гриб.
Я захлопнул холодильник с твердым намерением выкинуть все потом. Ключи торчали в замке входной двери. Странно. Обычно я запираю дверь и вешаю их сбоку, на гвоздик. Студент гуляет с невестой, приходит, когда мы с женой уже спим, и открывает дверь своим ключом. Ключ не вставляется, если с нашей стороны вставлен ключ.
В этот момент у меня особенно сильно начинает зудеть в виске. Чтобы погасить боль в зародыше, я бью ладонью по лбу несколько раз. Помогает!
Как я раньше не догадался? Сын отпер дверь, а потом, когда закрывал дверь, использовал уже мои ключи, оставив их затем в замке.
Тут есть одна странность. Обычно, он не рыщет в темноте и закрывает дверь теми ключами, что у него. У него еще брелок в виде сердца.
Боль штопором ввинчивается в висок. Конечно, конечно! Я торопливо соглашаюсь, что в этот раз он закрыл дверь моими ключами, а свои засунул в карман.
Боль отступает.
Я выхожу, закрываю дверь. Она у нас хлипкая, еще деревянная. В этот момент я особенно чутко ощущаю, что за хрупкой преградой находятся два самых дорогих мне человека. Я не допускаю мысли, что с ними что-то может случиться, но если не дай бог, это произойдет, я этого не переживу, умру тоже или сойду с ума.
Жена часто говорит "Ты нас не любишь!". Она не понимает, что вдвоем с сыном они для меня составляют такую же ценность, как рука или нога для моего организма. Все органы в таком случае важны. Не скажешь же, что левую руку я люблю больше правой?
Не успеваю выйти в подъезд, как открывается дверь напротив, выпуская старуху. Ей лет 100 наверное, глаза ввалившиеся, и присутствует в них некая скорбь, словно у нее родственник умер. Я даже не знаю, как ее зовут, но меня охватывает безотчетное желание скорее уйти. Оно настолько сильно, что вновь начинает болеть голова.
Старуха качает головой и пытается заговорить, почему то это ее действие я переношу наиболее болезненно. Виски пульсируют болью, я тычу кнопку лифта, но хорошо понимая, что если старуха продолжит говорить, то меня стошнит, бросаюсь вниз по лестнице.
Безумно хочется таблеток, я сую руку в карман, и о чудо, нащупываю целую горсть. Представления не имею, откуда они здесь взялись. Все таблетки без оберток, и все они разные. Некоторые даже в растворимых капсулах, дорогие наверное.
Я сую несколько штук без разбора в рот и мелко разжевываю. Горьковатый вяжущий вкус охватывает небо и горло. Становится легче, боль отпускает виски. Но меня не обмануть, я знаю, что она никуда не делась, я ее просто перестал чувствовать.
Сбежав на первый этаж, нажимаю кнопку домофона. Тот исправно пищит и открывает замок. Странно ,вчера он вроде не работал. Или это было не вчера?
Перед глазами на мгновенье вспыхивает непонятная слишком яркая и шумная картинка, которая живет буквально мгновение, множество людей и цветов, гомон голосов. Я мотаю головой, и наваждение послушно пропадает.
Распахиваю дверь и выхожу. На мгновение у меня возникает паническая мысль, что я не знаю, какая на улице погода, и по погоде ли я одет. Идет ли там дождь? Или сейчас зима и я попаду сразу в сугроб?
На улице лето. Чирикают воробьи, шумит листва. У подъезда на лавке сидят старушки, поворачивающие головы на шум открываемой двери, словно им дана команда "Равнение направо!".
Это безобидные старушки, но им тоже нельзя давать говорить. Я не знаю почему, но это так. Не здороваясь, я торопливо бросаюсь в сторону спасительной арки. Мне не нравится, как они смотрят мне вслед. Что во мне интересного, что все 10 бабок уставились на меня как на ожившее привидение?
Я иду мимо детской площадки с визжащими детками. Только теперь они вызывают у меня раздражение. Почему? У меня у самого скоро будут внуки. Как скоро? Стоит мне задуматься, как сильная боль прорывается сквозь лекарственную блокаду и возвращается. Теперь она стала еще сильнее.
Я тру черепушку, чуя под кожей вздувшиеся вены. Мне удается их разгладить, и боль на некоторое время утихает. Я знаю, что это ненадолго. Она вернется.
Так что мне надо торопиться в магазин, надо купить хлеба, пока не проснулись жена и сын, и самое главное, пока вновь не вернулась боль.
Магазин находится недалеко, в том же доме, где мы все и живем. Я захожу, торопливо дергаю корзину из общей кучи, и она как назло застревает. На шум оборачивается кассирша.
-Чего уставилась? -вырвалось у меня.
Она вскакивает с места, торопливо подходит и помогает освободить корзину. Я еще не остыл.
-Разве вам разрешено оставлять кассу?-спрашиваю.
-Я вас знаю!- говорит она, пугая меня.
-Только ничего не говорите!-взмолился я.
-Конечно,конечно!-кивает она головой, славная девушка,но я все же тороплюсь отделаться от нее.
Вдруг она не сдержит слово и проговорится.
Я беру буханку в целлофановом пакете, именно такой, какой любят и жена и сын, иду на кассу, где выясняется пикантная подробность, от которой мне становится стыдно.
Я забыл кошелек дома. Но это еще не все. На мне расстегнутая рубашка и спортивные брюки. На ногах обуви нет, я босой. Совершенно не представляю, как так получилось.
Я смущенно извиняюсь.
-С кем не бывает! - соглашается кассирша, все таки она славная. - Спешили вот и забыли. Берите хлеб, я сама за вас заплачу.
-Я потом деньги занесу! - говорю.
Я выхожу из магазина и упираюсь в пульсирующий красный крест. Хочу его обойти, но он занимает весь мир.
Из кабины скорой помощи показывается Эдуард Максимович. Мы поздоровались, не подавая друг другу рук, но это не значит, что мы друг друга не уважаем. Он самый главный человек в моей новой жизни, иногда, когда сильно начинает болеть голова, он увозит меня туда, где боль отступает. Когда боль отступает, я возвращаюсь к своей жене и сыну, потому что сильно скучаю по ним и без них не могу жить.
-Милейший, вы снова не пили таблетки? - заботливым тоном спрашивает он.
-Честное слово, пил! - возражаю я.
-Какие?
Я сую руку в карман, достаю целую горсть. Освобожденные от упаковок они выглядят гораздо красивее, разноцветные, разных размеров.
-Понятно! - говорит Эдуард Максимович. - Прошу!
И открывает дверцу машины. Меня всегда удивляло, что в обычных скорых ездят симпатичные медсестры, а в машине Эдуарда Максимовича два здоровенных санитара.
Я гордо отставляю ногу в сторону.
-Вы знаете мои условия! - торжественно заявляю я.
-Само собой! - соглашается он.
-Только пусть это останется нашим секретом! - напираю я.
-Даю слово! - опять говорит он.
Доктор человек слова, я послушно лезу в кабину к дюжим санитарам.
Темные они люди, им не судьба узнать, что в телевизоре, который стоит в моей палате, среди множества каналов нет ни одного, где показывались бы автомобильные аварии.