Дита Фон Триер : другие произведения.

Светловолосое Дитя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Светловолосое дитя.
  
   Часть I. Семья.
  
   Глава I.
  
   - Джинджер!
   Та, кого окликнули по имени, казалось, не подавала признаков жизни. Неестественно скрючившись в автобусном кресле, светловолосая миловидная девушка не реагировала на происходящее вокруг.
   - О боже мой. Джинджер! - в панике трясла за остренькое плечико лучшая подруга Джинджер, Пен. - Что с тобой, детка?
   Другие пассажиры недоуменно оглядывались на заднее сидение, где сидели девушки.
   - Может, "Скорую" вызвать? - послышались участливые возгласы людей. Пен отчаянно закивала головой. Что опять случилось с её сумасшедшей подругой Джинджер? Сколько себя помнила Пен, Джиндж вечно попадала во всякие неприятности - такова уж была её судьба. Пен и Джиндж выросли в одном приюте, где слабенькую и болезненную Джинджер вечно гоняли старшие девчонки, насмехаясь над ней и, в некоторых случаях, даже избивали девочку. Пен была единственной, кто заступался за Джинджер, девушка по праву считала её своей младшей сестрой.
   Случалось, Джинджер откалывала подобные номера. Когда её бросил первый парень - красивый, но пустой нутром Джейкоб - Пен едва успела вытащить подругу из петли. После того, как Джинджер откачали, девушка взяла с подруги твёрдое обещание больше никогда не пытаться покончить жизнь самоубийством.
   Глядя на мертвенно-бледное лицо девушки, Пен интуитивно почувствовала, что в этот раз всё намного серьёзней. Её руки сжали холодные руки подруги. "Держись" - одними губами прошептала Пенелопа.
   Вдали раздалась сирена "Скорой помощи". Зашедшие в салон автобуса санитары были сердиты и раздражены. Уложив Джинджер, как безвольную куклу, на каталку, они повезли её к машине. Пенелопа выбежала за ними. Ей не хотелось ехать домой, вздрагивая от каждого телефонного звонка, грызть ногти и пить литрами кофе, орать на мать, чтобы она не занимала телефон. К тому же, она хотела, чтобы Джинджер, когда очнется, знала, что она, Пен, рядом и ей нечего бояться - а ведб Джинджер так боялась незнакомых людей! Пенелопа схватила сумки -её и Джинджер, и выбежала из автобуса.
   - Куда Вы? - остановил её один из хмурых медбратьев. У него были маленькие льдистые глазки и трехдневная щетина.
   - Я сестра той девушки, - с отчаянием в голосе прошептала Пен.
   - Документы? - как ни в чем не бывало, протянул санитар.
   - Послушайте, поверьте мне на слово! - закричала Пен. - Пока мы с вами тут препираемся, Джинджер умирает!
   - Ладно, - нехотя пропустил девушку в машину санитар. Пенелопа успела заметить на его форме бейджик с именем "Мэттью". В салоне пахло специфическим запахом йода и нашатыря. Пен взяла за руку Джинджер, с любовью глядя в бледное лицо подруги.
   - Вот увидишь, детка, мы выкарабкаемся! - попыталась улыбнуться девушка.
   Санитар за рулем хмыкнул.
   - Наркоманка?
   - Ч-что? - дрожащим голосом переспросила Пен.
   - Спрашиваю, кололась чем-либо? Героин, кокаин? Видок у неё не очень.
   - Она просто часто болеет! - шокировано выдавила Пенелопа. Ей хотелось толкнуть шофера-санитара в его жирное плечо. Как этот индюк мог тоже подумать, что её дорогая Джинджер - наркоманка? А если....
   Пенелопа решительно отмела всевозможные "а если". Она знает Джинджер не первый день, и уж точно бы определила, колется её подруга или нет. Хотя её новый приятель, Дрейк, был скользкой личностью, одевался как бомж и от него веяло чем-то гнусным, мерзким, с мускусным запахом. Пенелопа ненавидела запах мускуса, поэтому любой, кто пах им, сразу попадал в список отвратительных ей людей. Если эта свинья Дрейк хоть что-то сделал Джинджер....
   У Пенелопы мстительно загорелись глаза.
   ***
   В палату до сих пор никого не пускали.
   Пенелопа измерила шагами длинный освещенный галогенными лампами коридор - тысяча двести шагов, в обе стороны - две четыреста. Чёртов кофейный аппарат не работал, поэтому Пен пришлось довольствоваться жутким пойлом из местной столовой. Вестей всё нет. Мысли Пенелопы превратились в полный хаос, и она молила Бога - того, в которого никогда не верила- о том, чтобы с дурёхой Джинджер всё было в порядке.
   Дверь из палаты отворилась - Пенелопе показалось, что она отворяется в каком-то замедленном режиме. Она боялась поднять глаза.
   - С вашей сестрой всё в порядке.
   Как камень с плеч. Боже, спасибо тебе за...
   - Вы знали, что она беременна и пыталась вытравить ребёнка?
   Пенелопа в шоке уставилась на врача. Он оказался достаточно пожилым человеком, с теплыми карими глазами. Эти глаза смотрели на Пен с укором. Чувствуя, как краска заливает её лицо, девушка отрицательно качнула головой.
   - Смотреть надо за сестрой, девушка. Слава Богу, всё обошлось.
   - А...что с ребенком?
   - Он выживет. Вот только есть риск патологии. Но, думаю, если ваша сестра будет регулярно обследоваться, мы сможем выявить это на ранних стадиях развития.
   - Срок 3 месяца. Постарайтесь, чтобы с ней...
   - С Джинджер. Её зовут Джинджер.
   -Да-да...Джинджер. Красивое имя, - улыбнулся доктор.- В общем, постарайтесь, чтобы Джинджер была под присмотром. Вы ведь сможете позаботиться о ребенке?
   Пенелопа кивнула.
   Джинджер беременна и пыталась убить своё дитя. Слова "Джинджер" и "убить" не хотели складываться в одно предложение. Бог ты мой, Джинджер, которая и мухи не обидит! Наверняка, её заставил сделать этот кошмарный поступок ублюдок Дрейк. Пенелопа собственноручно выцарапает ему его тухлые рыбьи глаза!
   - Вы можете пройти в палату, - приветливо улыбнулась хорошенькая черноволосая медсестра. Пенелопа, решив позже разобраться со всем навалившемся на неё, прошла за медсестрой.
   Джинджер лежала в больничной кровати, к ноздрям её тянулись две тоненькие трубочки. В целом же, подруга уже не напоминала бесплотный призрак. Длинные светлые волосы разметались по подушке. Пенелопа присела рядом и пригладила непослушные золотистые пряди. Джинджер открыла огромные испуганные, как у олененка, серые глаза.
   - Дура, - безобидно бросила Пен, хотя внутри у неё всё клокотало.
   - Прости, Пен, - на глаза Джинджер навернулись слёзы. - Но Дрейк сказал, что, если я не избавлюсь от ребёнка, он бросит меня. А я люблю его, Пен....ты же знаешь, если он бросит меня, я умру!
   - Заткнись, Джиндж. Ты сохранишь ребёнка, а я лично спущу этому козлу его вонючую шкуру. Я помогу вырастить тебе малыша, даже если наступит апокалипсис!- решительно сжала губы Пенелопа.
   - Ох, Пен...-простонала Джинджер. Ей было больно там, внутри, будто ребёнок, обидевшись на попытку его убийства, решил отомстить матери. - Тихо, детка, тихо. Ты остаешься, милый.
   И хотя Джинджер была не готова к беременности и, тем более, к воспитанию детей, слова Пенелопы подействовали на неё успокаивающе. Ей нужно, чтобы кто-нибудь её любил. Если это будет её ребёнок - тем лучше.
  
   Глава II.
  
   Голос, зовущий во тьме, то приближается, то отдаляется. Прекрасный, полный грусти и какой-то горькой нежности. Я хочу домой. Пожалуйста, отпусти меня домой. Эта прекрасная дева, расплывчатые очертания которой я вижу, хочет, чтобы я подошел к ней. Мама, пожалуйста...
   Ты слышишь этот страшный хлопот? То хлопают крылья демонов. Они вновь и вновь прилетают сюда, чтобы терзать её тело. Она - ангел, свергнутый с небес за своё любопытство и сострадание к людям. Мама, я должен помочь ей. Пожалуйста, от...
  
   Пенелопа проснулась от дикого крика Джинджер. Внезапное пробуждение от сладкого сна сказалось на реакции девушки, и она не сразу заметила, что вся постель Джинджер была в крови. В нос ударил тяжелый запах металла, и Пен затошнило.
   - Джинджер! - охрипшим ото сна голосом заорала девушка.- Где ты?
   Кровь. Повсюду просто лужи крови. И везде этот ужасный металлический запах. Пенелопа, стараясь не вступать в багровые лужи, шла по следам подруги. В голову Пен лезли всякие страшные мысли, вплоть до того, что Джинджер вновь хочет убить своё дитя. Такое было уже два раза, после того случая в больнице. Первый раз Пенелопе удалось выловить подругу из ванны, где Джинджер уже начала захлёбываться. Приведя в сознание и успокоив подругу, Пенелопа потребовала ответа на вопрос, зачем она это сделала.
   - Рёбенок хочет, чтобы я отпустила его...- сказала тогда Джинджер, уставившись в одно точку на стене.- Он нашёптывает мне на ухо, что ему нужно спасти ангела...
   Пенелопа тогда залепила ей пощечину. Она справедливо считала, что Джинджер злоупотребляет обезболивающем, вот и снятся ей всякие кошмары, что в совместности с нежеланием рёбенка превратилось в навязчивою идею убийства. Второй раз Джинджер спрыгнула с лестницы, переломав себе несколько ребёр. Но ребёнка вновь удалось спасти - хотя, как сказал врач, ещё пару минут, и было бы поздно. Пенелопа даже восхитилась жизненной стойкостью малыша - ещё не родился, а уж е так отчаянно борется за жизнь.
   Сердце Пен почуяло, что сейчас было всё намного серьёзней. Только бы успеть помешать Джинджер. Только бы успеть.
   Крик, полный боли и отчаяния, раздался из ванной. Пенелопа, оскальзываясь на скользком от крови полу, побежала туда.
   - Стой, Джинджер!!
   Девушка сидела на полу возле ванной. Кипенно-белый кафель резко контрастировал с багровой кровью Джинджер. В слабеющей руке она держала длинный нож. Джинджер подняла замутненные болью глаза на Пен:
   - Понимаешь, Пенни, так надо. Он должен помочь своему ангелу.
   - Дура!- взвизгнула Пен и наотмашь ударила Джинджер. Та со всхлипываниями завалилась на бок, нож, вывалившись, зазвенел по плиткам.
   - Что ты сделала с ним?! Что?? - орала Пенелопа, не помня себя, тряся Джинджер за плечи. Кроме рыданий, от подруги ничего нельзя было услышать.
   Наконец Пенелопа устала трясти Джинджер, и обессилено опустилась рядом с ней. Джинджер подняла заплаканные красные глаза на подругу.
   - Я...
   - Заткнись, - холодно бросила Пен. - Мы сейчас едем в больницу.
   - Уже не надо, Пен,- улыбнулась сквозь слёзы Джинджер.
   - Что ты хочешь этим сказать? Ты убила его, да? Сука гребанная, да если...
   - Всё в порядке, Пенни...Я больше не чувствую его внутри...не слышу его мерзкого шепота...Он не нужен нам, Пен! Он проклятая тварь...
   - У тебя воды отошли, Джинджер,- отчеканила Пен.
   - Что?!
   Выражение лица Джинджер было полно неописуемого ужаса. Трясущимися руками она схватила за руку Пенелопу и зашипела:
   - Он не должен родиться на этот свет, слышишь меня?! Я много раз пыталась убить его, но эта тварь выживала...Видимо, Бог оставил меня, но тебя-то, Пенелопа он не оставил! Ты должна помочь мне уничтожить его...
   Пенелопа едва могла поверить, что эти слова говорит её лучшая подруга, выглядевшая сейчас, как безумная фанатичка с красными глазами, всклокоченными волосами, вся в своей собственной крови. Всё больше и больше она понимала, что совершенно не знает эту страшную женщину, которой когда-то была её любимая Джинджер. Всё убил в ней, всё, этот скотина Дрейк. Он вытравил из Джинджер её сердце, оставив Пенелопе лишь её больной от наркоты разум. И вдруг Пенелопа всё для себя решила. Она поняла, что любит это несчастное дитя, которое возненавидела его собственная мать, готовая безжалостно вырезать его крохотное тельце из себя обычным кухонным ножом. Она сможет дать ему то, чего никогда не даст Джинджер. Эти мысли придали ей силы и она вскочила на ноги, схватив Джинджер за руку и волоча её за тобой. Та дико вопила на весь дом, упираясь босыми окровавленными ногами, пыталась выцарапать Пен глаза, но девушка, мужественно отбиваясь от ополоумевшей подруги, таки запихнула Джинджер в машину.
   Увидев здание больницы, Джинджер завыла, как ненормальная.
   - Успокойся, детка. Ты выдержишь, - повернув зеркало заднего вида так, чтобы было видно стенающую Джинджер, проговорила Пен. Та лишь горестно завопила, пытаясь расцарапать себе лицо.
   - Женщина рожает, пожалуйста, носилки! - выйдя из машины, крикнула Пенелопа. Тут же из ближайшей "скорой" выбежали два санитара с носилками. Пенелопа оглянулась на Джинджер, и глядя прямо в её безумные от испуга глаза, улыбнулась уголками рта.
   ***
   Мама! Почему ты не сделала так, как я просил? Из-за тебя я не смог помочь моему ангелу. Я видел, как уродливые клыки демонов разрывают её плоть на части, а её прекрасные белые крылья, которыми она так гордилась раньше, теперь ненужным тряпьем валяются на грязно-сером каменном полу. Их копыта безжалостно топочут лоскуты плоти ангела. И всё это из-за тебя, ма...
   ***
   Крик младенца, отчаянный, разрывающий душу на части, был первым звуком, который услышала Джинджер, возвращаясь из забытья. Воспоминания о самих родах были расплывчатым пятном на страницах её памяти, она лишь помнила тихий, печальный голос её сына, который укорял её за то, что он не смог помочь своему ангелу. Щёки Джинджер залила жгучая краска стыда. Теперь она никогда не сможет посмотреть ему в глаза. Надо было быть порасторопней и успеть отправить его душу в то место, пока не проснулась Пен, но она не смогла выдержать ту чудовищную боль, от которой в горле сам собой рождался ужасающий вопль. Но Джинджер сдерживала себя, потому что знала, что этим помогает своему ребёнку. И тут так некстати стала проявлять самаритянское милосердие Пенелопа! Если бы она ...
   - Джинджер! - её голос. Ненавистная Пен. Если бы не она, её сын спас бы ангела!
   - Джинджер, детка...
   Джинджер почувствовала прохладный поцелуй в лоб. Как же изнуряющее жарко... Она бы скинула с себя кожу, если бы это было бы возможно.
   - Я люблю тебя, детка.
   Джинджер попыталась изобразить ответную улыбку.
   - А я тебя ненавижу, Пен, - прошептала она, вновь проваливаясь в небытие.
   ***
   - Доктор Моррисон!
   Седовласый приятной наружности мужчина обернулся на зов. Его звала невысокая брюнетка с уставшим но красивым лицом. Какие-то смутные воспоминания, связанные с этой девушкой, забрезжили в его памяти.
   - Аа, мисс...
   - Суаре. Пенелопа Суаре, - выдавила из себя улыбку Пен.
   - Что Вы хотели?
   - Видите ли...только что Вы принимали роды у моей подруги, Джинджер Робеску.
   - Да-а,- задумчиво протянул доктор.- Полагаю, Вы хотите увидеть ребёнка?
   - Да, правильно.
   - Видите ли, мисс Суаре...такое дело деликатное...,- доктор Моррисон вынул из нагрудного кармана платок в клетку и вытер лоснящийся от пота лоб. - Скажите, если бы Вам пришлось родить...кхм, так скажем, неполноценного ребёнка...скажем, абсолютно глухого или с пороком сердца, что бы Вы предприняли?
   - Оставила б его, конечно, - не задумываясь, выпалила Пенелопа.
   - Вы знаете, как трудно,- сделав ударение на слове "трудно", продолжил врач, - ухаживать за таким ребёнком? Бесконечные операции, очень дорогостоящие препараты, во много раз больше заботы и любви, чем обычному ребёнку. Многие не справляются с этим и отдают таких детей в специальные приюты. Но и там бедняжкам живётся несладко. Теперь же, когда Вы немного знаете о том, что за проблемы возникнут с этим неполноценным ребёнком, ещё раз повторяю вопрос. Что бы Вы предприняли, родись у Вас такое дитя?
   - Я бы всё равно оставила его, - твердо сказала Пенелопа. - Не смотря ни на что.
   - Бог Вам в помощь, -устало выдохнул доктор Моррисон и снова провел платком по лоснящемуся лбу.
   - Из нашего с вами разговора я поняла, что ребенок Джинджер не вполне нормальный, -осторожно заметила Пенелопа, пытаясь поймать взгляд врача.
   - Он совершенно слепой. У него просто не развилось зрение. Будто что-то помешало ему развиться на самых ранних этапах. Такие случаи практически неизлечимы, мисс Суаре, - тяжело вздохнул доктор Моррисон. - Мой Вам совет, совет мудрого врача, повидавшего многое в своей жизни: милосердие, конечно, хорошо, но лучше бы было умертвить это дитя. Не пугайтесь, прошу!- сбивчиво затараторил он, глядя , как расширяются от ужаса глаза Пенелопы.- Сами посмотрите, какая у него будет жизнь! Без зрения, даже без малейшей надежды на то, что что-то изменится! Он будет всегда для людей монстром, мисс Суаре. Думаю, его мать, Джинджер, согласилась бы...
   - Его мать -сумасшедшая наркоманка, - отчеканила Пенелопа. - Это по её вине, её и своего непутевого папаши Дрейка Уильямсона, ребёнок лишился зрения. Я не собираюсь повторять её ошибок, доктор Моррисон. Даже если наступит апокалипсис, я выращу и воспитаю это дитя, так же, как и любого нормального ребёнка. А вы сидите дальше, опустив руки и уговаривая своих клиенток на убийство собственных детей. Гуманист хренов! - оттолкнув врача в сторону, Пенелопа выбежала в коридор. Сердце бешено колотилось, от быстрого бега и от ярости, пришедшей на смену ужасу. Убить ребёнка. Немыслимо! Лучше она сама убьёт Джинджер, этого индюка Мориисона...Дай Бог, она убьёт любого, кто посмеет прикоснуться к этому несчастному дитя!
   Спустя некоторое время Пен, забыв о своей ярости, нежно ворковала, держа на руках крохотного мальчика. Его можно было бы назвать очаровательным, не имей он двух уродливых вмятин в местах, где у каждого здорового ребёнка должны были бы блестеть глазки. Но Пенелопа будто не замечала уродства младенца, напевая ему колыбельную.
   Ребёнок, необычайно тихий для младенца, крохотными ручонками тянулся к источнику звука.
   - Теперь я твоя мама, золотко, - улыбнулась Пенелопа и поцеловала пухленькую ручку мальчика.
   Глава III.
  
   Из медицинских сводок ноттингхемской психиатрической больницы, 24.06.1965 год.
  
   "Пациент Джинджер Робеску, двадцати одного года, национальность - еврейка, поступила седьмого мая тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Поступила в результате неудачного самоубийства из ноттингхемской больницы. Характер скрытный, почти совсем не разговаривала, была одержима галлюцинациями. Умерла, повесившись на веревке, которую она сделала из собственной одежды и порвала на лоскуты. Семья - мать Джудит Робеску , сорока двух лет; сын Ники Роуан Суаре, одного года (живёт с приёмной матерью Пенелопой Бенедикт Суаре, двадцати трех лет). Уголовное дело возбуждено не было, родственники погибшей оповещены о гибели."
   ***
  
   Пенелопа всегда брала сына на прогулку по вечерам - так они избегали множества вопросов любопытных мамочек о внешности ребёнка. У Ники - Пенелопа назвала сына в честь отца - уже начали расти чудесные мягкие светлые волосы, да и развитие мальчика не уступало другим детям, с нормальной внешностью. К тому же Ники был на редкость спокойным ребёнком, мало плакал и большое количество времени проводил, прислушиваясь к разным звукам. Пен уже заметила его любовь к классической музыке и решила выучить сына играть на фортепиано - когда-то она сама оканчивала музыкальную школу и еще не растеряла все навыки. Вместе с ней училась слепая девушка из Кореи, игравшая на порядок лучше зрячих, и молодая мать не сомневалась, что сможет научить Ники прекрасной игре на фортепиано.
   Два дня назад ей звонила мать Джинджер и сообщила о смерти дочери. Пенелопа, к своему стыду, испытала огромное облегчение - она волновалась, что Джинджер сможет сбежать из больницы, чтобы убить Ники. В глубине души девушка ненавидела себя за такие мысли, ведь Джинджер была ей самой лучшей подругой, но сердце, уже успевшее познать чувство материнской любви, было неумолимо. Теперь Пен могла вздохнуть с облегчением, не опасаясь, что когда-нибудь дверь распахнется и появится обезумевшая вконец Джинджер, а потом - самое страшное - Пен услышит крик своего сына - последний крик. Порой она просыпалась в холодном поту, видя в кошмарах горящие зелёные глаза подруги, в которых уже не осталось ничего человеческого, лишь жажда убивать и терзать. Теперь кошмарам - конец.
   Пенелопа взяла Ники на руки. Ребёнок потянулся к источнику тепла и запаха молока. Пенелопа поцеловала малыша в лоб и погладила по светлым волосам. Внезапно у девушки возникло странное чувство страха и тревожности. Положив Ники обратно в кроватку, Пенелопа спустилась вниз, чтобы выпить немного воды ,чтобы успокоиться.
   Нервы ни к чёрту, за последний год она натерпелась столько страху, что парадная дверь вот-вот распахнётся и ввалится безумная Джинджер...
   В дверь позвонили.
   - Чёрт! - выругалась Пен. Дёрнувшись от неожиданности, она пролила почти весь стакан на себя, и теперь на кремовой блузке было видно расплывающееся пятно от воды. "Кого это на ночь глядя принесло..."- мысли хаотично появлялись в голове Пенелопы, и девушка ощутила, что у неё начинается настоящая паника. Замерев перед зеркалом, Пенелопа внимательно вгляделась в своё лицо. Зеркальная поверхность бесстрастно отразила бледную кожу, ввалившиеся щеки и загнананные, горящие неестественным блеском глаза. Чёрные взлохматившиеся волосы довершали картину спятившей невротички. Пенелопа усмехнулась своему отражению, и зеркало возвратила ей свою усмешку - горькую, ломающую приятный изгиб губ, превращая их в растянувшуюся маску мима.
   Звонок. Ещё раз звонок. Как настойчиво.
   Пенелопа помедлила, прежде чем повернуть ручку двери и глубоко вздохнула. Интересно, долго ли она еще будет так шарахаться от дверных и телефонных звонков?
   - Не понимаю, что Вас привело в столь поздний час...-и слова застыли на её губах.
   На пороге стоял с перекошенным лицом Дрейк Уильямсон, длинные тёмные волосы не мыты уже месяца два как минимум, да и запах грязного тела и спирта буквально валил с ног.
   - Чего тебе от меня надо? - грубо рявкнула Пен, загораживая дверной проход. Мысли в её голове метались, как белки в колесе.
   - Ведьма, ты отняла у меня и Джинджер сына! - также грубо заорал Дрейк и сделал попытку поникнуть в дом, но Пенелопа стояла насмерть, охраняя вход в дом, в детскую, к ребенку.
   - С чего ты взял, что он здесь? - решая запутать новоявленного папашу, тихо спросила девушка. На лице Дрейка появилось выражение, свидетельствующее о напряженной мыслительной работе. Пенелопа ощущала физически, как работает механизм его мозга. От того, что решит этот грязный детина, зависела её жизнь и жизнь Ники. "Пожалуйста, - молила Бога Пенелопа, - спаси и сохрани нас с Ники!"
   - А где ему ещё быть? - после паузы прорычал Дрейк и, ударив женщину кулаком в живот, снёс её с дороги. Бог не услышал её молитвы. Пенелопа чувствовала, как рот заполняется кровью, горячей и с медным привкусом. Она слышала, как топают сапоги Дрейка по лестнице - будто кто-то вколачивает молотком гвозди в гроб, её и Ники.
   Нет.
   Усилием воли Пенелопа заставила подняться себя на ноги. Держась за стену, она нетвердыми шагами направилась в гостиную - там, в потайном ящике, лежал бережно хранимый "Кольт", как раз для таких случаев. Он был заряжен, Пенелопа всегда ждала непрошенных гостей, но эти пули были предназначены для Джинджер. Её счастье, что она умерла. Пен трясущимся руками достала пистолет. Он, казалось, ожил в её скользких от пота руках. Пен сделала шаг в направлении лестницы и её вывернуло наизнанку. Её собственной кровью. Отстраненно глядя на багровую лужу, Пен начала взбираться по лестнице. Никогда ещё подъем на эту лестницу не казался таким трудным. Ноги Пен будто стали ватными и двигались исключительно силой воли девушки.
   "Хорошо же этот ублюдок меня задел" - мелькнула мысль в затуманившимся мозгу Пенелопы.
   Наконец показалась лестничная площадка. На белом, заботливо уложенном Пенелопой коврике отпечатались грязные черные сапожища Дрейка. Пенелопа ощущала себя этим ковриком - жалким, растоптанным...Но ничего, она не сдается и будет защищать Ники до самой смерти. Он не посмеет отнять у неё Ники. Никто не посмеет, даже сам Господь Бог.
   Тихонько приотворив дверцу детской, Пенелопа напряженно вгляделась в темноту. Она видела силуэт Дрейка, склонившегося над кроваткой, его тяжелое зловонное дыхание. Незаметно подкравшись сзади, Пенелопа зажгла детский ночник, и мягкий синеватый свет лампы вырвал из мрака черты лица Ники, превращая миловидное личико малыша в гротескный кошмар. Дрейк отшатнулся от кроватки.
   - Доволен, ублюдок? - прошипела Пенелопа, выйдя из тени. Пистолет смотрел прямо в лоб Дрейка.- Только сдвинься с места, клянусь дьяволом, я несу твою гнилую башку напрочь!
   - Что это..с ним? - тупо уставившись в пространство, прохрипел мужчина.
   - Это ты сделал, сукин ты сын. Ты и твоя потаскушка Джинджер, - заорала вне себя от ярости Пенелопа.- Это ж ты, накачивая её наркотой и водкой, трахал в своём передвижном фургоне! Она родила дитя-урода по твоей милости. Что, не ожидал такое увидеть? Жаль, он не может посмотреть в твои заплывшие спиртом глаза!
   - Но как...такие же не выживают, - зациклено произнес Дрейк, с ужасом глядя на вмятины на месте глаз ребенка.
   -Он выжил. Он развивается лучше других, более здоровых детей. Джинджер несколько раз пыталась его убить, но он выживал, - ядовито произнесла Пенелопа. - Ну, как, папочка, гордишься своим сыном?
   - ЭТО не может быть моим сыном, - нетвёрдым голосом произнёс Дрейк и сглотнул.
   - Отродье! - бешено вскрикнула Пенелопа и бросилась на мужчину. Она старалась достать ногтями до его глаз, чтобы ослепить, чтобы он почувствовал, каково его сыну жить слепым.
   - Слезь с меня, бешеная сука! - заорал Дрейк и сделал попытку стряхнуть с себя Пенелопу, но та держалась насмерть. Дрейк осыпал её ударами, от которых плыло перед глазами, но Пен упорно продолжала тянуться ногтями к глазам, таким уязвимым и нежным. Воздух в комнате разорвал надвое дикий крик Дрейка - Пенелопе удалось запустить ногти глубоко в глазницу мужчине. Метаясь, как обезумевший зверь по клетке, Дрейк, превозмогая дичайшую боль в глазнице, отшвырнул Пенелопу к двери. Послышался глухой удар - и голова Пен прочертила вниз кровавую дорожку.
   Дрейк взял пистолет и направился к кроватке. Ребёнок уже проснулся - скорее всего, его разбудила потасовка в комнате и дикие крики мужчины, и беспомощно шевелил ручками. Мужчину волнами затопило отвращение к этому созданию. Такие не живут... Плод его наркотических кошмаров, посланник ада, ребёнок без глаз. Дрейк направил дуло пистолета на уродливое дитя. Ребёнок будто почувствовал надвигающуюся смерть, и тихонько всхлипнул.
   "Ники", - вспыхнула мысль затухающей кометой в умирающем мозгу Пен. - "Мой малыш плачет. Впервые за этот год".
   - Такие, как ты, не живут...считай это моим отцовским подарком, - пальцы мужчины скользнули с курка, но какая-то посторонняя сила отшвырнула его к окну, и он, выстрелив во внезапно возникшее перекошенное лицо Пенелопы, упал, проломив голову о камень в траве. Обезображенное тело Пенелопы легло на него, будто в любовной ласке. Их кровь смешалась вместе, образуя причудливое багровое озеро.
   Где-то в доме плакал ребёнок.
  
  
   Часть II. Песнь приюта.
  
   Глава I.
  

Я не таким был с детских лет,

Как прочие; открылся свет

Иначе мне; мирских начал

В моих страстях не замечал.

Я из других пределов ждал

Мою печаль; не пробуждал

В душе восторг под общий слог;

В любви всегда был одинок.

Тогда же - в детстве, в ранний миг

Мятежной жизни, - вдруг возник

Из глубины добра и зла

Блеск тайны, что меня прожгла:

Из потока, от истока,

С красных круч горы высокой,

От светила на заре

В золотистом сентябре,

От зарницы озорной,

Пролетевшей надо мной,

Из грозы, под грома стук,

Да из тучи, ставшей вдруг

На лазурных небесах

Демоном в моих глазах.

Эдгар Алан По, "Один"

   "Если бы он не был так уродлив, я бы могла встречаться с ним, Мэг".
   "Мальчик, безусловно, имеет блестящий ум и удивительные способности, но его лицо..."
   "Я слышала, что его мать была наркоманкой и психически неуравновешенной женщиной. Из-за этого этот бедняга так уродлив.."
  
   Голоса. Они преследовали меня повсюду - обрывки разговоров обо мне, сплетни и вздохи сочувствующих - всё это превращалось в единый поток информации и образовывало нечто вроде кривых зеркал в моей голове. Я пытался заглушить их, хотя бы убавить звук на минимум, но всё было тщетно - мой мозг смаковал эти подробности, вызывая в моём сердце бурю эмоций и отчаяние. Отчаяние оттого, что я не могу взглянуть в глаза всем этим людям, которым нравится меня так обсуждать. Я чувствовал себя маленькой серенькой мышкой за стеклом, которую внимательно изучают и записывают все полученные сведения о ней в большую амбарную книгу для опытов.
   Для моего небольшого возраста я выгляжу совершенно сознательным и взрослым человеком. Наверное, взросление происходит тогда, когда ребёнок впервые осознал печаль и горести этого мира. Моё взросление началось сразу после того, как меня отдали в приют "Страна щенят", в народе же звучавшая довольно обидно и грубо "Щенковая Страна". Ввиду моей врожденной слепоты я получил возможность развиваться индивидуально, а не с группой моих кровожадных сверстников. Насмешки от низ мне доставались и во внеучебное время, поэтому часы, проведенные со взрослыми и сознательными людьми, которые тактично старались не замечать моего уродства, были для меня настоящем отдыхом.
   В настоящее время я нахожусь за основным зданием приюта, на небольшом холме, который среди сирот имеет название Холм Прокаженных - то место, где собираются отвергнутые детским обществом несчастные. Это место считается моим уже восемь лет, и ни один более счастливый отвергнутый ребёнок, нежели чем я, не решается приблизиться к холму. Они боятся меня. Но я боюсь их больше. Ведь у них есть гораздо большее преимущество, чем у меня - они видят, и поэтому у них больше шансов унизить меня.
   Я слышу тяжелые шаги. Какой-то ребёнок направляется ко мне - ботинки сминают нежные цветы овсяницы. Мне становится жаль эти цветы - погибнуть от неоправданной жестокости не замечающего этого ребенка.
   - Эй, безглазый!
   Голос, ломающийся и оттого съезжающий на высокие ноты, принадлежит Мэю Твинстеду, одному из моих главных задир. Я даже не поворачиваю в его сторону головы.
   Это разозлит его, и на меня посыпятся побои - но это единственная роскошь, которую я могу позволить себе.
   - Я к тебе обращаюсь, убожество!
   Толчок в спину, и я падаю на земле. Ощущаю спелый запах травы и земли. Родной запах, ассоциирующийся у меня с тётушкой Пенелопой, хоть я её и совсем не помню. Она погибла, когда мне был год. Меня сразу же отправили в "Страну щенят", хотя родная мать моей мамаши, Джудит, пыталась забрать меня к себе. Я предпочёл гореть в аду, нежели выслушивать бесконечные проповеди о Боге, которыми бабка пичкала меня все время, когда меня отпускали на несколько дней к ней. От неё все время пахло спиртным и горьким медицинским запахом. Она ненавидела меня на столько же сильно, как и боялась, но мысль о том, что из-за меня она не попадёт в рай, причиняла моей бабке немыслимые страдания, и поэтому, скрепя сердце, несколько дней в году, преимущественно на рождественские каникулы, Джудит забирала меня в свою лачужку.
   Крепкий удар в живот вырвал меня из плена воспоминаний.
   - Я, - удар,- ясно, -удар, - тебе, - удар,- сказал!- прошипел Мэй Твинстед, без конца пиная ботинками меня в живот. Я не произнес ни слова. Я никогда не отвечал моим обидчикам, полагая, что ни одно слово не спасёт меня от следующих избиений, а вымаливать прощения моя гордость предпочла бы, чтобы я покончил жизнь самоубийством.
   Я сосчитал ещё 4 тумака в живот и один удар ботинка в спину. Всё тело заныло тупой болью. Если бы я умел плакать, я бы сейчас рыдал. Рыдал от смеха, что какой-то щенок пытается доказать мне своё главенство надо мной.
   Одна добрая женщина-нянечка сказала мне, что если бы у меня были глаза, я бы был одним из самых симпатичных мальчишек-"щенков." Она восхищалась моими густыми светлыми волосами и тонкими чертами лица. Я улыбался ей. Тогда я подумал, что смог очаровать Хелену Аркхем, девушку на год старше меня, с приятным низким голосом и запахом вербены.
   Она была единственной, кто пытался заступиться за меня перед ребятами. Помню, как Мэй Твинстед и Ройал Стоуберри назначили мне стрелку перед входом в главное здание. Все "щенки" высыпали наружу, посмотреть, как вожаки стаи снова одержат верх над странным безглазым уродом, -таким, каким я выглядел в их глазах. Эти двое парней били меня молча и остервенело, будто вымещая на мне всю свою злость на мир и окружающих их людей. Когда они закончили, все так же молча ушли назад, по своим комнатам. Кроме Хелены Аркхем.
   Она помогла мне подняться и даже довела меня до больничного крыла, а когда я уснул, накачанный снотворным и обезболивающим, она держала меня за руку. Было так странно и приятно ощущать прикосновение чужой кожи - нежной, как шёлк и очень тёплой. Из-за этого потрясения, вызванного этим странным нежным отношением ко мне, мне приснился, впервые жизни, сказочный сон. Мне снился прекрасный ангел, в белых льняных одеждах, со струящимися по спине светлыми волосами.
   "Таким мог быть ты", - прозвучал голос, похожий на раскаты грома. А ангел призывно улыбался красиво очерченными губами, а белые его крылья переливались на свету перламутровым блеском. Потом он растворился в нестерпимо ярком свете, который жёг меня изнутри. Когда я очнулся, мне сказали, что я кричал и всхлипывал во сне. Ангела по имени Хелена Аркхем я впредь старался избегать.
   Сейчас же, пока Мэй Твинстед старается извлечь из меня хоть звук, я равнодушно лежу вниз животом и слушаю, как глухо стучит моё сердце, когда Мэй только-только заносит ногу, и как оно нервно пульсирует, когда Мэй наносит удар. Скоро он выдохнется, осыплет меня парой проклятий и уберётся прочь, а я, шатаясь, поднимусь с этой земли, впитавшей уже в себя мою кровь - когда-нибудь, я надеюсь, там вырастут розы. Прямо как по одной легенде. Признаться, частенько я лежал, ворочаясь, после того как надзирательница погасит свет, и мечтал, что, уж если моя жизнь столь безобразна и ничтожна, пусть хоть смерть моя будет красивой и славной.
   - Чёртово отродье, да возвратись ты уже поскорее в свой ад!- хриплый от натуги голос Мэя, прощальный плевок в спину, и благословенная тишина окутывает мою скорчившуюся фигуру.
   Ад. Я и так уже в аду, не так ли? Думаю, что любая альтернативная реальность покажется мне раем после пребывания в этом мире. Меня привлекала сама мысль о познании других миров. Как и остальные мальчишки в моём возрасте, я мечтал найти дверь в параллельный мир, где смогу найти счастье и покой. Если это будет ад, что ж. Я смирюсь с этим и постараюсь принять это. Воистину христианское смирение, не так ли? Растягиваю губы в улыбке. Никто не видит, как я улыбаюсь. Возможно, это и к лучшему. Ведь ни в одной страшной сказке чудовище не должно улыбаться такой счастливой улыбкой, как только что улыбнулся я.
   Я поднялся с земли, держась за ствол дерева, вытряхнул из волос землю и пыль и пошел в главный корпус.
   - Ники? Зайди, пожалуйста, к миссис Нартон. Она хочет тебя видеть.
   Миссис Нартон- старая крыса-директриса- была самой нелюбимой персоной во всей "Стране щенят". По аналогии с щенками, её называли просто сукой. Она редко вызвала кого-либо к себе в кабинет, и поэтому я ощутил некоторое беспокойство. Собственно, волноваться мне было не о чем - я прекрасно учился и у меня было примерное поведение, никогда не начинал драку первым и всегда охотней проводил время с моим любимым музыкальным инструментом - альт-скрипкой, доставшейся мне в наследство от Пенелопы. Я любил музыкальные шкатулки, а также всевозможные шкатулки с сюрпризами. Но что надо от меня этой грымзе?
   У меня засосало под ложечкой, и я неуверенно толкнул вперёд массивную дверь кабинета миссис Нартон.
  
   Глава II.
  
   Стук, стук, стук. Неуверенный шорох моих ботинок и раздражающее стучание карандашом вдалеке. За руку меня держит та самая воспитательница, что позвала в этот кабинет. Мне не нужна ничья помощь, я могу идти и сам. Вырываюсь, но женская рука подобна железным тискам - так больно сдавливает руку, что она превращается в лёд.
   - Ники Роуан Суаре? - послышался старческий скрипучий голос миссис Нартон. - Мальчик мой, мы ждали тебя с самого утра. Где ты был всё это время?
   - Я...- попытался разжать губы я.
   - Его снова избили, настоятельница, - торопливый тоненький, как у мышки голос моей воспитательницы. - Вы же знаете, как к Ники относятся в приюте. Я едва сумела..
   - Довольно, Сара. Оставь нас. Этот разговор касается только нас с Ники...ну, и еще одного человека. Очень важного человека для этого мальчика.
   Я почувствовал, как меня бесцеремонно толкнули в мягкое кресло. Хлопнула дверь - вышла воспитательница, и теперь я остался один на один с миссис Нартон. По коже пробежал незнакомый доселе неприятный холодок. Я очень не хотел, чтобы меня выкинули из приюта - всё же, я неплохо научился узнавать, что со мной будет дальше, я изучил своих сверстников и знал, чего от них можно ожидать. К тому же, здесь у меня были и редкие друзья, к примеру, мой учитель музыки - пожилой француз-маэстро, хваливший меня за усердие и тонкий музыкальный слух. Мысль о том, что я могу лишиться этих крох радости, разбивала моё сердце вдребезги.
   - Ники.
   Голос миссис Нартон вырвал меня из тяжелых мыслей.
   - Да, миссис Нартон?
   - Сынок, похоже, что тебе повезло, - голос старой настоятельницы звучал по-матерински тепло и участливо. - Тобой заинтересовался один очень хороший человек. Его имя Уильям Гэвинс, он психиатр и уважаем обществом. Он хочет узнать тебя поближе. Ты ведь делаешь большие успехи в учёбе, не так ли?
   - Да, миссис Нартон, - замявшись с ответом, сказал я.
   - В развитии своём ты намного превосходишь своих сверстников, Суаре. А на твой...кхм...недостаток мало кто посмотрит, если тебя усыновит такая знаменитость, как мистер Гэвинс.
   - Он собирается меня усыновить? - от волнения у меня пересохло в горле.
   - Официального подтверждению этому не было. Но его представитель шепнул мне на ушко, что мистер Гэвинс весьма в этом заинтересован.
   - Вот как, - протянул я. Мои чувства были в смятении, будто только что в моей душе случился какой-то природный катаклизм, вроде извержения вулкана в Помпеях или, что более вероятно, Всемирного потопа.
   - Завтра днём он прибудет сюда. Постарайся выглядеть хорошо, сынок. И помни, судьба посылает тебе великий шанс. Другого может и не быть никогда.
   Я кивнул. Подумать только, возможно, завтра у меня появится отец, который будет любить меня и никому не даст в обиду. Мы будем вместе проводить время, и строить смешные кораблики, ездить за горд на уик-энды, а может быть даже, он купит мне большую и верную собаку, и я буду гулять с ней в парке.
   Тоска сковала моё сердце. Ерунда. Я рассуждал, как обыкновенный двенадцатилетний мальчишка, изголодавшийся по любви и заботе, которому никогда не читали сказок на ночь и не пекли торты на дни рождения. Психиатр Уильям Гэвинс, возможно, и заинтересовался мной лишь потому, что я так отличаюсь от остальных двенадцатилетних мальчишек. Призрак счастливой семьи, равно как призрак большого ушастого сенбернара растворились в воздухе.
   - Удачи тебе завтра, Ники.
   Я открыл дверь и на прощание отблагодарил миссис Нартон. Всё же она сделала для меня всё, что могла - и я буду счастлив, даже если мой будущий отец будет занудным скелетообразным фрейдистом. Свой дом значит гораздо больше, чем приют, каким бы комфортабельным он ни был.
   ***
   Ночью мне приснилась тётушка Пенелопа. Она была в белой прозрачной ночной рубашке, её лицо было закрыто длинными каштановыми волосами. Я коснулся её белых рук - они были холодны, как лёд.
   "Тётушка, я люблю тебя",
   Я откинул с её лица каштановые кудри и увидел своё зеркальное отражение - уродливые кожистые вмятины вместо глаз, тонкий аристократический нос, полноватые губы. Тётушка улыбнулась мне рассеянной невинной улыбкой и потянулась ко мне. Её ледяные руки коснулись моей шеи, и я почувствовал её солоноватые губы на своих губах. Так вот какой вкус у мёртвых - соль и горечь, соль и вино.
   " Я тоже тебя люблю, Ники".
   Ласковый голос этого странного существа, одновременно так похожего на меня и на тётю Пен успокаивал меня. Её язык переплёлся с моим, нежно лаская и предельно возбуждая мои чувства. Я провёл рукой по её щеке, и в моей ладони остался лоскут её кожи. Продолжая целовать меня, тётушка Пен разлагалась прямо у меня на глазах - будто из гусеницы выбиралась на волю прекрасная бабочка. Я ощутил тонкий запах шелкопряда. Обессиленная поцелуем, тётушка откинулась назад. Я с легкостью удерживал её в своих руках - от неё остался всего лишь истлевший остов. Я положил тётушку на землю и нежно поцеловал в лоб.
   "Когда-нибудь мы вновь встретимся, Ники", - металлом прозвенел голос мертвой в моей голове. Я улыбнулся счастливой улыбкой. Для меня это было бы раем.
   ***
   Умытый, причесанный и красиво одетый, я сидел в кабинете миссис Нартон и смиренно ждал своей участи. Уильям Гэвинс должен был появиться с минуты на минуту. В воздухе витал дух смятения и неуверенности - настоятельница всё время стучала карандашом по лаковой поверхности стола. Меня эти монотонные звуки вводили в транс, казалось, если она прикажет мне заснуть, я уроню голову на грудь и немедленно выключусь. Чтобы успокоиться, я заставил себя вспоминать ноты произведений, которые мне сказал выучить мой учитель музыки.
   Скрип двери. Походка уверенного в себе человека. Запах дорогих мужских духов.
   "Встань!"- шепот настоятельницы слева.
   Я неловко встал. Впервые я ощущал такую робость перед человеком. Я стоял, опустив голову , занавесив лицо светлой челкой. Я боялся, что, взглянув на меня, мистер Гэвинс громко рассмеётся и скажет что-нибудь обидное.
   - Здравствуй, Ники, - приятный мужской баритон. Мистер Гэвинс пожимает мне руку, у него тёплые сухие ладони и крепкое рукопожатие. - Меня зовут Уильям Гэвинс. Я хочу поболтать с тобой, сынок. Ты ведь не против?
   - Нет,- неуверенно пискнул я.
   - Ну же, выше голову, Ники! Я многое о тебе слышал, - дружеский смешок.- Может, покажешь мне свои знания? Наедине?
   - Да, конечно, мистер Гэвинс,- осмелел я.- Если хотите, я мог бы показать Вам наш чудесный парк. Там поют удивительные птицы. Там моё Убежище.
   - Интересно. Конечно, покажи мне.
   Я несмело улыбнулся. Широкая ладонь мистера Гэвинса легла мне на спину, и мы вышли из кабинета настоятельницы. Я ощутил, что начинаю влюбляться в Уильяма Гэвинса.
  
   Глава III.
  
   - Скажи, малыш, тебе никогда не хотелось сделать что-то особое?- тепло произнес мистер Гэвинс, идя рядом со мной по тихим тропинкам парка.
   - Полететь в космос или найти Атлантиду? - улыбнулся я. Легкий ветерок приятно освежал моё горящее лицо; стоял нежный запах цветущих яблонь.
   - Хм, что-то вроде этого. Видишь ли, я выделил тебя среди остальных ребят по твоему острому уму и развитости. Есть одна вещь, которая меня очень интересует, Ники. Я расскажу о ней чуть позже. Скажи, ты когда-нибудь разгадывал головоломки? Я не имею в виду дешёвые подделки по 17 центов, которые продаются в каждой лавке. Я говорю о настоящих головоломках.
   Я кивнул.
   - Иногда я имел счастье сталкиваться с этим. Мой учитель музыки давал мне несколько таких, настоящих головоломок.
   - И что же? Ты сумел найти ключ к ним?
   - Да. Но это стоило мне не одной бессонной ночи, - улыбнулся я.
   - Ясно, - в голосе Гэвинса послышалось одобрение.- А твой учитель музыки рассказывал тебе о чудесных головоломках, открывая которые, ты сможешь получить доступ к Раю?
   - Он что-то упоминал об одной...шкатулке Ле Мершена, кажется.
   - Лемаршана, сынок. А что бы ты сделал, если бы я дал тебе такую шкатулку? Открыл бы её?
   - Да. Мне интересно узнать, есть ли настоящий Рай или же это всё выдумки моей бабки и религиозных фанатиков.
   "А ещё я бы хотел увидеть тётушку Пенелопу и ангелов, что являются ко мне во снах",- мысленно закончил я.
   - Я дам тебе такую возможность, Ники, - тихо проговорил мистер Гэвинс и потрепал меня по плечу.- Я не ошибся в тебе. Завтра я подпишу официальные бумаги на твоё усыновление.
   От неожиданности я потерял дар речи. Миссис Нартон была права, и меня действительно усыновит этой влиятельный человек? Неужели мои ангелы услышали мою мольбу? В горле комком встали слёзы - если бы я только мог плакать... Видимо, мой будущий отец это почувствовал и прижал меня к себе. Я почувствовал сильный запах мужского одеколона и табака.
   - Спасибо...спасибо Вам, мистер Гэвинс!- неожиданно вырвалось из нутра моей души.
   И я действительно понял, что хотел сказать эти слова. Мистер Гэвинс - один из нескольких человек, кого не остановило моё уродство. Он принял меня за мою образованность и интеллект. Он хотел сделать меня обыкновенным счастливым двенадцатилетним мальчишкой.
   Как же я ошибался, приняв его в своё сердце.
   ***
   В огромном особняке на Ройал-стрит было пустынно, только старинные часы неумолимо свой ход. В закатном свете, пробивающемся сквозь тяжелые портьеры, были заметны крошечные частички пыли, хаотично витавшие вокруг. Тишину нарушил шелест мужских ботинок и легкий цокот женских каблучков.
   - Билли, - шорох объятий и звук судорожного поцелуя.
   - Не сейчас, Мэрта, не сейчас, - неуклюже вывернулся из объятий хорошенькой рыжеволосой немки Уильям Гэвинс.
   - Я скучала. Ты всегда оставляешь меня одну на целый день, Билл, - надула губки Мэрта и с мольбой посмотрела в холодные серые глаза Гэвинса.- Мне страшно здесь одной. Страшно среди этих предметов.
   - Брось, девочка. Это обычные антикварные вещицы, - Гэвинс взял со стола один из таких предметов - лаковый куб с причудливыми золотыми узорами на стенках - изображениями невиданных птиц и зверей. - Смотри, какая красивая.
   - Нет, положи её на место, Билли, пожалуйста!- крикнула Мэрта, её лицо перекосилось от страха. - Я чувствую, в ней зло, Билл. Она пропитана духом зла.
   - Дурочка, что ли? - добродушно усмехнулся Гэвинс. Страх Мэрты ему только импонировал - так в нём быстрей загорался огонь желания. Гэвинс грубо поцеловал девушку, затем усадил на стол, раздвинув длинные загорелые ножки. Куб Ле Маршана безучастно следил за творящимся на столе действом и жаркими стонами Мэрты.
   ....- И всё же, я не понимаю, зачем тебе этот великовозрастный уродец, - пожала плечами Мэрта, закуривая тонкую сигаретку. Внутри всё сладко ныло - ей так была необходима эта разрядка после долгого дня томления и страха.
   - Не твоего ума, девочка. Он нужен мне для одного очень важного дела, - улыбнулся Гэвинс, одевая пиджак.- Чёрт возьми, Мэрта, ты хоть когда-нибудь убираешь в этом доме?! Повсюду эта чертова пыль!
   - Ещё чего, - поморщила носик Мэрта. - Для какого - такого дела? Киднеппинг, детская порнография, цирк уродов...что там еще?
   - Заткнись, - беззлобно сказал Гэвинс и вновь взял в руки шкатулку. - В этой куске дерева заключена какая-то тайна. Во всяком случае, так мне сказал продавец, выходец из Азии. У них в этой Азии черт ногу сломит, всё замешано на каких-то суевериях, мистике... Я хочу кое-что проверить.
   - И не стыдно тебе, Билли? - рассмеялась Мэрта. - Светило психиатрии, взрослый человек, а веришь в какие-то дурацкие легенды.
   Раздался звон пощечины. Мэрта упала, держась за горящую щеку. Она не понимала, что произошло - как вдруг случилось, что этот высокий красивый мужчина с ледяными глазами, от которого веяло спокойствием и надежностью, вдруг ударил её.
   - Не перегибай палку, Мэрта. Помни, кто ты такая и чем мне обязана. Ты просто шлюха, над которой я сжалился и пустил жить в этот вот шикарный особняк, в котором ты ни черта не делаешь! А теперь послушай, что я тебе скажу и запомни это навсегда, дорогуша,- Мэрта взывала от боли, когда крепкая рука Гэвинса схватила её за прекрасную густую шевелюру. - Когда здесь появится малыш Ники, ты будешь с ними мила и обходительна, как сучка перед клиентом. Второе, ты будешь делать то, что я скажу и выполнять это беспрекословно. Третье, в эту комнату ты больше не заходишь и ничего здесь не трогаешь, особенно эту "дурацкую", как ты выразилась, шкатулку. Всё поняла? - еще более сильные рывок.
   - Д-да, - всхлипнула Мэрта. Гэвинс брезгливо вытер руку о штаны.
   - Я люблю тебя, дорогая. А теперь выметайся отсюда.
   ***
   " Поздравляю тебя, Ники, боже, какое счастье, мистер Гэвинс действительно решил усыновить тебя, это необычайно высокая честь для нашего приюта - чтобы такой высокопоставленный человек усыновил нашего воспитанника, Ники, привели себя в порядок, почисти костюм и причешись, вечно ты выглядишь, как пугало огородное, скорей, поторапливайся, мистер Гэвинс прибудет с минуты на минуту, о, я вижу, как подъезжает его машина, ты знаешь, я никогда еще не видела таких, это же Бентли, боже, как тебе повезло, мой мальчик, я искренне рада за тебя - что за несносный мальчишка, сиди на одном месте, дай, я приглажу тебе воротник, всё отлично, всё в порядке, когда будешь в своем новом доме, обязательно сообщи, что доехал и помни, мы все тебя очень любим, Ники, ты понял, Ники Роуан Суаре, мы все тебя очень любим".
   Прощай, Страна Щенков. Теперь я свободный пёс.
  
   Часть III. Полюби эту боль.
  
   Глава I.
  
   Дом, милый дом. Слишком долго я не мог произнести эти два слова, значащих для меня так много. Разумеется, я не мог видеть свой новый дом, но что-то мне подсказывало, что он был великолепен. Когда я был маленький, одна из сестричек, присматривающих за малышами, рассказывала мне на ночь сказки. В них всегда был замок, надежный и величественный, защищающий от ветров, зла и нечисти, и мой новый дом породил в моём сознании ассоциации именно с таким замком.
   - Ники. Знакомься, моя жена Мэрта. Она будет тебе новой матерью, малыш. Мэрта, поздоровайся с Ники.
   Дрожащая женская ручка неуверенно потрепала меня по волосам. Разумеется, она испугалась моего уродства, моего уродливого лица. Только две женщины в моей жизни любили меня, моя тетушка Пен и та сестричка, мисс Аннет.
   И Хелена Аркхем.
   Я прогнал прочь мысли о девушке, которую боготворил и избегал. Я даже не попрощался с ней. Её нежный голос будет вечно стоять у меня ушах, но мне придется смириться с этим. Может, когда-нибудь я наберусь смелости и позвоню в приют, чтобы услышать её мелодичный голос. Мечты, мечты.
   - Пойдём, я отведу тебя в твою комнату, - немного хрипловатый голос с чуть слышным немецким акцентом. Я позволил взять себя за руку, хотя не нуждался в этом. Мы поднялись по длинной лестнице наверх. Проходя по коридору, я ладонью провёл по стенам - они были гладкие, точно мраморные. Возможно, на самом деле там был мрамор. Пройдя несколько поворотов, Мэрта отворила дверь и впустила меня внутрь. Запах земляничного печенья и молока скользнул в мои ноздри. Мне хотелось и рыдать, и смеяться. Я боялся признаться себе, что я был счастлив. Я всегда думал, что такое существо, каким я был, недостойно простого человеческого счастья.
   - Мэрта?
   - Да, Ники?
   - Опишите мне мою комнату. Всю, до крошечных деталей. Пожалуйста.
   - Конечно, милый.
   ***
   Мэрта нервничала, ощущая, как холодный пот струится по её высокому лбу. Ей совершенно не нравилась эта авантюра, что затеял Уильям. Она боялась этого странного существа, так нелепо, гротескно выглядящего среди них. Его можно было назвать красивым ребенком - у него были благородные черты лица и красивые волосы цвета спелой пшеницы, если бы не уродливые кожистые вмятины на том месте, где у нормальных детей должны быть глаза. Когда это существа слепо смотрело на неё, у Мэрты создавалось впечатление, что оно видит её всю, все её грехи и желания. Будто исчадие самого ада, оно вызывало у неё тревогу, заставляющую слезы подбегать к глазам. Мэрта поняла, что не выдержит с ним и дня бок о бок. Сначала эта жуткая коллекция Билли, теперь этот монстр, прикидывающийся ребенком... Слова Уильяма прозвучали для неё как приговор.
   - Отведи Ники в его комнату, Мэрта.
   Он одарил её красноречивым взглядом, в котором смещалось презрение и улыбка. "Попробуй-ка меня ослушаться, и я вышвырну тебя вон, идиотка", - говорили его глаза.
   Судорожно сглотнув, Мэрта, поборов отвращение, взяла ребенка за руку, оказавшуюся горячей и сухой, и повела на второй этаж. Комната Ники (Ники?- истерически кричало в её душе) находилась прямо рядом с кабинетом Уильяма. Словно ключик к шкатулке, ребенок замыкал собой цепь проклятых вещиц, лежавших на столе хозяина дома.
   "Я могла бы столкнуть его с лестницы, и всё было бы по-прежнему. Я и Билли. Без этого щенка. Да, я могла бы столкнуть его с лестницы, сказав, что он оступился," - крутились мысли в голове у Мэрты. Женщина с опаской отпустила руку ребенка, но тот будто бы и не был слепым. Он шагал уверенно, а красивые светлые волосы закрывали уродливые вмятины.
   Наконец они оказались возле комнаты Ники. Открыв дверь, Мэрта завела ребенка внутрь. Он осторожно зашел в комнату и остановился. На его красиво очерченных губах играла улыбка. Мэрта внутренне содрогнулась.
   - Мэрта?
   У ребенка оказался приятный голос. Очаровательное светловолосое дитя, но что за мысли в его миленькой головке?
   - Да, Ники? - голос получился чуть более встревоженный, чем Мэрте того бы хотелось. Она облизнула пересохшие губы.
   - Опишите мне мою комнату. Всю, до крошечных деталей. Пожалуйста.
   Такой беззащитный маленький мальчик. Мэрта внезапно ощутила нежность к этому ребенку. Он так невинен. Или же просто волк в шкуре агнца? Но сердце Мэрты, прежде не знавших материнских чувств, потихоньку начинало растапливаться.
   - Конечно, милый, - неуверенно улыбнулась она и обвела взглядом комнату.
   - Я думаю, тебе должно быть лестно, но эта комната совсем как у взрослого. Стены её облицованы темно-синим мрамором. Окна занавешены тяжелыми портьерами, они шелковые. Шелк переливается на солнце лазоревыми искорками. Мебели здесь немного - но она настоящее произведение искусства! Кровать выполнена в викторианском стиле, постельное белье на ней - чистейший атлас. Он молочного цвета, такого нежного, что у меня замирает сердце, когда я вглядываюсь в него. Если хочешь, можно навесить балдахин - из легчайшей голубой газовой ткани, похожая есть и над моей кроватью. Также здесь есть стол из черного дерева, в комплекте с ним стул, с атласной подбивкой. Здесь имеется и маленький рояль блестящего черного цвета - Билли сказал, что у тебя талант к музыке. Твоя комната очень красива, Ники. Ты должен быть счастлив, что тебя усыновил такой влиятельный человек, как Уильям Гэвинс.
   - Я счастлив,- коротко сказал мальчик. - Скажите, Мэрта, здесь есть игрушки?
   - Игрушки? - непонимающе протянула Мэрта.
   - Да, игрушки. Плюшевые медведи, тигры, обезьяны, знаете ли. Или игрушечный поезд. Или хотя бы головоломки? - голос Ники был грустен.
   - Ах, игрушки...Понимаешь, Ники, мы думали, ты взрослый парень и не захочешь играть с медведями и поездами. Но если ты хочешь, я скажу об этом Билли, - глубоко внутри Мэрты зашевелилась совесть.
   - Нет-нет, не надо. Действительно, я уже взрослый, - улыбнулся ребенок и, осторожно шагая вперед, рукой нащупал рояль. Клавиши жалобно звякнули. Пальцы Ники наиграли какую-то грустную мелодию. Мэрта готова была поклясться, что где-то слышала её. Вот только где?
   - Эту мелодию мне играла одна из сестер в приюте, -словно прочитав её мысли, ответил мальчик. - Она называется "Колыбельная для Солнца".
   Мэрта понимающе кивнула:
   -О да, я вспомнила. Её играла мне моя мама, когда я была совсем как ты...Но я никогда не знала, что она так называется. Не знала...,- на глазах женщины выступили слезы.
   Ники нежно сыграл последний аккорд - затухающий, будто солнечный заход и закрыл крышку рояля.
   - Ты прекрасно играешь, Ники, -вытерла глаза Мэрта.
   - Благодарю Вас, Мэрта, - улыбнулся мальчик. Его улыбка осветила лицо, и женщина улыбнулась в ответ - ей больше не казалось, что это ребенок - исчадие ада. Она поняла, что хочет его защищать. Мэрта поняла, что хочет стать его матерью.
  
   Глава II.
  
   Сквозь белёсый туман пустоты вела, притягивала к себе тёмная фигура женщины с длинными распущенными волосами. Место это имело запах разложения и ванили, на пустырях, чернеющих вдали завывал, как безумный, ветер. Где-то смутно, будто сквозь покалеченное сознание, играла музыка - мама, мам играет на клавесине, звуки легкие, вызывающие воспоминания. Покой, умиротворение...и сладковатый запах разложения.
   - Мама! - женщина поворачивается спиной; её лицо залито кровью, глазницы выжжены ,а из разодранного горла раздается шелестящий полусмех, полустон.
   Крик, раздирающий трахею, и боль - такая резкая, совсем не успокаивающая. А изувеченная женщина с лицом матери теряет очертания, превращаясь в зыбкий туман - свет, напоминающий свечение глубоководных рыб - из тумана появляются два окровавленных крыла. Крючья впиваются в измученное тело ангела, разрывая его на куски - но нет, эта пытка слишком проста, вся кожная ткань держится на жалких лоскутах - предельно натянутое тело, прикосновение - и ангел переступит грань жизни и смерти.
   "Боль, как и страсть, испытывают только живые. Боль - константа Вселенной, её скрытое "я", - голос, как последний вздох умирающего, проносится в раскаленном сознании.
   ***
   Уильям Гэвинс давно уже был Избранным Шкатулки. Её песнь звала его во снах, проникала в вены и растекалась по всему телу. Ближе, ещё чуть ближе - голос из снов нашептывал ему путь в Сад Удовольствий. Уильям Гэвинс, как слепой щенок, бежал за этим голосом - своим хозяином, а все, кто имели неосторожность попасться ему на пути -на пути самого Ада, расплачивались за свои ошибки слишком высокую цену.
   Об Ордене Гэша Гэвинс слышал еще, когда только начинал свою практику. Экспериментаторы, исследователи самых отдаленных глубин - такие лестные эпитеты доводилось слышать молодому психиатру с блестящими способностями. Гэвинс верил - когда-нибудь он станет одним из Исследователей. Верил, и именно тогда Ад заинтересовался им. Среди тысяч выпускников медицины и психиатрии Манчестерского университета Гэвинса пригласил на аудиенцию человек, представившийся как протеже Инженера. Инженер был одной из главных фигур в Ордене, своего рода проводником для Избранных. На той памятной встрече Гэвинс и получил главный приз - Шкатулку, которая оплела все его существо тончайшей паутиной желания, страсти и страха. Сотни раз Гэвинс пытался открыть Врата в Рай, но неизменный Голос сладко нашёптывал на ухо, что его время ещё не пришло. Гэвинса это приводило в ярость, но он не осмеливался перечить Инженеру - иначе последствия могли быть катастрофическими.
   И вот сегодня время пришло. Эти два вожделенных слова произнес Голос, эту вселяющую радость и надежду фразу заиграла песнь Шкатулки. Всё его существо безудержно радовалось и веселилось - его раскаленный мозг жаждал открытия Тайны, столько лет изводившей его, держащей на грани оргазма и опустошенности.
   Голос просил его привести жертву Исследователям. Также он рассказал, как правильно принять у себя Орден Гэша, чтобы не разгневать столь почетных гостей. Уильям Гэвинс тщательно побрился и расчесал свои густые волосы, надел свежее белье. Слишком важные гости, чтобы плохо выглядеть. Комнату для приёма он оборудовал днём раньше - вымыл дочиста, не доверяя это дело своей жене Мэрте, соорудил маленький алтарь. Как и советовал Голос, Гэвинс возложил на алтарь десятки свежесрезанных роз, поставил вазочки со сладостями и миску с кровью. Кровью Мэрты. Он был уверен, что Мэрта простит его. Она никогда не понимала, зачем он держит в ломе Шкатулку, но она всегда гордилась им. Если он сможет открыть Врата в Рай сегодня, Мэрта будет гордиться им ещё сильнее. Ведь он так её любит. Но время не ждёт - Гэвинс поставил в середину комнаты маленький черный деревянный куб, зажег свечи по периметру комнаты и вышел из неё.
   - Ники? - голос выдал охватившее его возбуждение.
   ...Мальчишка играл на рояле, когда он туда зашёл. Бетховен, Лунная Соната. Его пальцы скользили по клавишам рояля так невесомо, будто перед Гэвинсом сидел не двенадцатилетний слепой мальчик из приюта, а мифологический бог музыки. Ники играл будто чувствовал, что играет в последний раз, и в музыку вкладывал всего себя.
   - Ты чудесно играешь, дитя, - сказал Гэвинс, улыбнувшись.
   Пальцы Ники, будто испуганные бабочки, слетели с клавиш, и рояль издал утробный жалобный звук, будто молил не покидать его. Мальчик повернулся к нему -светлая челка упала на лицо, закрывая изуродованную верхнюю часть.
   - Я не слышал, как Вы вошли, мистер Гэвинс, - едва улыбнулся Ники.
   - Ты так увлёкся своей игрой. Но я знаю, чем тебя отвлечь. Пойдём со мной. Я покажу тебе новую игру, - Гэвинс постарался придать своему голосу отцовские нотки. Вышло фальшиво, неуклюже, как у киношного злодея.
   - Какая игра? - недоверчиво спросил мальчик. Гэвинс поборол яростное желание схватить Ники за волосы и потащить в комнату для приёма. "Нет, он должен пойти сам", - как умиротворяющий наркотик, шевельнулся Голос в его голове.
   - Ты сможешь увидеть ангелов, сынок, - нарочито небрежно произнёс Уильям Гэвинс, наблюдая за реакцией мальчишки. Тогда, в парке, Ники сказал, что хотел бы попасть в Рай, чтобы увидеть какого-то ангела, который мерещился ему в кошмарах.
   - Вы...у Вас есть ключ, Шкатулка? - с благоговейным страхом вымолвил священное слово мальчик.
   - Пойдём, Ники. Ангелы помогут тебе. Они помогают всем, - Уильям Гэвинс взял мальчика за руку. Его жена Мэрта безучастно наблюдала этот разговор, лежа в коридоре, прямо возле двери детской. В её гладком лбу виднелась дыра от пули, белое нарядное платье промокло от черной крови, которая ещё медленно текла из ножевых ран ("27 ударов ножа!Гэвинс, Вы заслуживаете Открытия!"-промурлыкал довольный Голос), скрюченные пальцы застыли, вонзившись ногтями в ковёр. Они столкнулись в неравной схватке. Мэрте была уготована совсем другая роль - она должна была быть помощницей при проведении Приёма. Но насмешкой Судьбы она стала одной из главных атрибутов - именно её кровь взял Гэвинс для жертвоприношения. Голос позволил вылиться ярости Гэвинса, и он изуродовал её тело - нет, не изуродовал, превратил в произведение искусства, но потом жалость взяла над ним верх, и он окончил её страдания пулей в лоб.
   ***
   - Что я должен сделать? - прошептал я, чувствуя, как сильные пальцы мистера Гэвинса больно впиваются в мою руку. Во мне боролись два чувства - невероятное возбуждение, почти счастье от того, что я смогу открыть Тайну и страх, самый обычный человеческий страх.
   - Просто открой Её, - лаконичный ответ. Он толкнул меня в какую-то комнату, запах сладокого и тления извилистой спиралью вполз в мои ноздри. Сзади слышалось тяжёлое дыхание Гэвинса.
   - Возьми, - и я беру вожделенный ключ. На ощупь он холодный, совсем как льдинка. Я погладил его пальцами - стенки были гладкими, как шелк, как мрамор...как человеческая кожа. Сел на пол, ощущая жар свеч, образующих вокруг меня круг. "Когда ты приступаешь к Открытию, постарайся проникнуть в глубь вещи, которую ты открываешь. Почувствуй её нутро, полюби её. И молись, взывай к ней, чтобы она позволила тебе открыть себя", - ветерком пронесся в моей голове голос старого учителя музыки, научившего меня собирать самые разные хитроумные головоломки.
   Я взывал к шкатулке Лемаршана.Я полюбил её гладкие зеркальные грани. Я желал её так, как мужчина желает женщину. Мне казалось, ещё немного и она, испустив томный вздох открывающихся граней, бесстыдно раздвинет передо мной своё внутренне великолепие, подарив мне Рай и исцелив моё тело. Так обещал Гэвинс. Так обещал мой старый учитель музыки. Так обещал истерзанный ангел из снов. Так обещали они.
   Дерево будто завибрировало в моих руках, и из самого нутра куба, как ветер, взвилась нежная мелодия. Она напомнила мне колыбельную, которую в детстве играла тётушка Пен. Шкатулка захотела открыться мне, она приняла меня! Окрыленный, я нажал на металлический желобок, находящийся в середине одной из граней куба. Щелчок, и грани переменили своё положение. Остался всего лишь один шаг к разгадке, одно решение и ключ к Раю был бы найден! Но, очевидно, Гэвинсу надоело ждать и он, вырвав куб у меня из рук, наотмашь ударил меня с такой силой, что я покатился к стене. Удар пришелся под солнечное сплетение, поэтому, я как рыба, выброшенная на сушу, хватал ртом воздух и всхлипывал. Я слишком доверился этому странному чудаку. Теперь же он хочет выгнать меня из моего Рая! Но я ничего не мог сделать...Я мог лишь ждать, ждать, что Шкатулка возьмёт вместо него меня.
   Раздался победный вопль - Гэвинс нашёл Разгадку. По всей комнате будто прошёл электрический разряд - будто чей-то вздох погасил все свечи. Где-то в середине комнаты гулко бил колокол. Воздух пропитался запахом ванили и гниения, то ли от того, что кровь в чаше от уменьшения кислорода стала быстрее разлагаться, то ли от чужого в комнате Присутствия. Я ощущал Ангелов всеми порами кожи, каждым трепещущим нервом, каждой клеткой крови.
   - Прекратите немедленно! Этот колокол сводит меня с ума! - послышался всхлипывающий голос Гэвинса.
   - Ты привёл к нам того, кого мы просили? - раздался голос, сухой как перец. Казалось, существо, которое говорило таким голосом, настолько безжизненно, что не может существовать.
   - Я думал, что вы заберёте меня! Я столько лет служил...надеялся, - мольбы Гэвинса затонули в рыданиях.
   - Оставь свои слёзы. Мы не можем допустить, чтобы такое страдание было упущено.
   - Вы обещали мне! Вы обещали, что я стану таким, как вы!- не унимался Гэвинс.
   - Ты недостаточен, - таинственно произнесло существо.
   - Почему? Я так же жесток, как и вы. Я так же изворотлив в пытках. Я умён и изобретателен. Я могу причинять боль!
   - Этого недостаточно, - в голосе существо послышалось что-то, отдаленно похожее на угрозу. -Уильям Гэвинс, что вы хотите доказать нам? Мы выбираем своих адептов сами. Ваша помощь в Поиске была неоценима и мы наградим вас. Но для того, чтобы стать Адептом нашего Ордена, вы недостаточно страдали. Ибо страдание и боль есть истина и константа Вселенной.
   Послышалось сдавленное рычание Гэвинса, свист чего-то металлического - мне представились железные цепи с изогнутыми крюками на конце - и треск раздираемой в лохмотья кожи, и крик, крик, полной безумной боли и тоски, врывающийся в мозг хуже раскаленного до бела ножа - крик самой Вечности. Точно также кричал ангел, когда демоны рвали на части его белоснежное тело.
   "Демоны для одних, ангелы для других" - тихо рассмеялся пустой голос существа в моей голове.
   - Пойдём, дитя, - произнесло другое существо, по голосовым интонациям похожее на девушку.- Ты долго нас искал, и твой путь прекращён.
   Я доверчиво протянул ей руку. Она взяла ее своей холодной, безжизненной плотью, оцарапав мою кожу о крючья, торчащие из фаланг пальцев. Я поверил в то, что всё закончилось. В то, что они -мои ангелы. Но это было только начало. Начало конца.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"