Аннотация: Испания,1890-ые годы. Истрия любви древнего Охотника За Кровью и болеющей чахоткой девушки по имени Анна. Смерть побеждает любовь или наоборот? Решать только вам.
Бедная Анна.
"Я целовал твои пальцы,
И гладил тебя по волосам,
Пусть тысячу лет назад на факт.
Эти розы у моей могилы
Прими в бессмертный дар себе,
Моя красавица".
Она любит декламировать стихи Борхеса и Гильена, когда серую каменную мостовую затапливает дождь. Она сидит в своём маленьком креслице, пожав под себя ноги в черных шерстяных чулках, и мелодично поёт испанские песенки, которые она когда-то слышала в кабаре. Мне расчесывать её длинные волнистые чёрные волосы гребнем с драгоценными камнями. Мне нравится одевать её в платья по последней французской моде. Она похожа на хорошенькую куклу - та же фарфоровая кожа, большие голубые глаза и маленький рот.
Она часто спрашивает меня, откуда я пришёл. Она всерьёз считает меня ангелом с картины Боттичелли "Плач по Иисусу Христу". Моя милая смертная девочка.
Я знаю, что она больна, больна неизлечимо и страшно. Мне невыносимо слышать её хриплые стоны ночами, когда, разметав в бреду по подушке свои спутанные черные волосы, она зовёт меня по имени. Я искренне верю, что бледный призрак моей любви, любви человеческой, скрасит её последние дни.
"Господин, Анне стало ещё хуже", - с тревогой глядит на мою бедную девочку монахиня-сиделка. И я начинаю рыдать кровавыми слезами, мысленно хороня свою единственную любовь. Моё бессилие убивает меня, а она, очнувшись от забытья, тонкой бледной детской ручкой тянется к моему лицу и пальчиками стирает кровавые слёзы моего траура.
Она требует, чтобы я читал ей сказки. Страшные, добрые, грустные, весёлые. Она любит звук моего голоса и протестует, когда я отправляюсь охотиться. Я успокаиваю её обещанием скорого возвращения и целую её в чистый высокий лоб. Мой поцелуй холоден, но она этого не замечает - жар её тела гораздо больший, чем лёд моего поцелуя.
Я убиваю, снова и снова возвращаясь к мыслям о моей Анне. Часы её сочтены, а мне так хочется хоть что-нибудь сделать для моего бедного дитя. Когда я возвращаюсь с охоты, заметно более человеческий, чем прежде, она уже одета в красивое бархатное платье цвета шартреза - точь-в-точь, как её глаза. Я удивлен и ослеплён её красотой, но я понимаю, что красота эта - последняя вспышка угасающего цветка. Понимает это и она.
"Эта ночь слишком хороша для того, чтобы просто лежать в кровати и вести счёт моим хриплым вздохам. Подари мне себя этой ночью, мой прекрасный принц. Станцуем наш последний вальс, апофеоз нашей любви. Я хочу танцевать и чувствовать твои руки на моей талии, а твои губы на своих губах. Я хочу, чтобы ты запомнил меня счастливой и цветущей, пусть даже моя красота - всего лишь прощальная песнь перед смертью. Прошу тебя, мой прекрасный ангел, осталась всего лишь одна ночь."
И я, не скрывая кроваво-алых слёз, беру её пергаментно-бледную руку в свою ледяную ладонь. Она улыбается мне так невинно, но в её улыбке таится мудрость женщины, которая узнала жизнь, пусть и не так долго жила она на этом свете. Неторопливые па открывают сегодняшнюю ночь, вместо лучей прожектора нам будет светить голубоватым мягким светом луна. Я ощущаю соль на её губах. Что это, слёзы? Ты соль, Анна, Анна, соль. Мы уйдём по-английски, моя дорогая, не дождавшись аплодисментов. Нам не нужна музыка, она в нас самих - твой ритм сердца и ток крови по венам, шелест платья и шорох маленьких атласных туфелек, мои едва слышные шаги - наш вальс рождается под звуки наших тел.
Я любил её сегодняшней ночью так, как никогда не любил до этого. Я был доволен тем, что вместо причащений священника она выбрала причащение моей плотью, вместо высокодуховной музыки - музыку наших стонов и невнятного бормотания.
"Ты есть путь", - устало улыбнулась она, богохульственно перефразирую знаменитые слова Иисуса Христа.
"Сие есть кровь Моя", - продолжаю я её слова и, разрезав своё запястье, пою её своей кровью - древней, как сам мир, густой и пряной. Она жадно пьёт, припав мягкими губами к моему запястью. Я слабею от блаженства и, когда она отрывается от меня, обессилено падаю на белый шелк постели.
"Ты точно не передумала, красавица моя?" - нежно глажу её тоненькие пальчики. Она отвечает мне утвердительным кивком головы. Я мягко целую её губы, сладкие от моей собственной крови. Легкая улыбка скользит по её устам, и она засыпает - в первый раз спокойно. Я лежу рядом и держу мою бедную Анну за руку, слушая постепенно замедляющийся ритм её сердца. Скоро, совсем скоро он затихнет, и в комнате появится нежный запах шелкопряда - запах самой смерти. На рассвете, когда моё тело умрёт от обжигающего Солнечного Поцелуя, запах шелкопряда перемешается с запахом пепла.