Я любил и люблю свою страну. Моя страна - Большая Россия, Советский Союз. Его уже нет, но я по-прежнему люблю эту страну больше всех других стран на свете, хотя и оставшуюся от той, былой, нынешнюю "усеченную" и ограбленную Россию тоже люблю, как сын любит мать, даже когда она больна и унижена. Люблю ее леса и поля, их зимний сон под белыми снегами и весеннее пробуждение, неяркую и немного грустную красоту ее сельских пейзажей; ее людей, не перестающих удивлять и потрясать мир (не всегда так, как хотелось бы), и вообще всю ее - убогую и обильную, могучую и бессильную. Ни за что не променял бы свои, родные, ни на какие чужие края.
Но жизненный путь, профессию свою я выбирал (естественно, когда был еще юн), руководствуясь иным чувством: образ моего отца, так рано ушедшего из жизни, был для меня, мальчишки, объектом поклонения. Мой отец был дипломатом, он служил Родине часто вдалеке от нее, и, когда наступил час и мне выбирать свое будущее, я, не колеблясь и не задумываясь, выбрал ту же дорогу.
Хотя профессора и преподаватели Московского государственного института международных отношений, куда я поступил на учебу в 1949 году, пытались сделать из меня специалиста по внутренней и внешней политике Франции, в жизни все получилось иначе: за время моей службы в МИД СССР и международных отделах ЦК КПСС, с конца 1950-х и до конца 1980-х гг., мне гораздо чаще приходилось иметь дело с политикой США и проблемами отношений между Советским Союзом и странами Северной Америки, чем с проблемами Франции и ее политики.
В конце концов, осведомленность моя в американских делах достигла, видимо, приемлемого для начальства уровня, поскольку однажды я был удостоен соответствующей "аттестации" со стороны такого авторитета отечественной американистики, как А.Ф.Добрынин, более двадцати лет пробывший нашим послом в Соединенных Штатах Америки. На одном из "междусобойчиков" в посольстве СССР в Вашингтоне в середине 1980-х гг. Анатолий Федорович в свойственной ему полушутливой манере провозгласил "зачисление Дивильковского в американисты".
Не скрою, мне лестно было оказаться в одной компании с такими "китами" профессиональной американистики и дипломатии, трудившимися в ту пору в Вашингтоне, как Александр Бессмертных, Олег Соколов или Виталий Чуркин. Все они впоследствии "далеко пошли": А.А. Бессмертных в начале 1990-х некоторое время побыл министром иностранных дел СССР, В.И. Чуркин чуть позже стал заместителем министра иностранных дел Российской Федерации, потом представителем РФ при ООН, Олег же Соколов несколько раз занимал посольские должности в различных странах. Что касается меня, то я заканчивал свою службу под руководством того же А.Ф. Добрынина (к тому времени - секретаря Центрального комитета КПСС), в международном отделе ЦК в должности консультанта "по общим вопросам внешней политики СССР".
"Начальный курс" американоведения мне довелось проходить в посольстве СССР в Канаде. Туда, в мою первую длительную зарубежную командировку, я был направлен в 1960 году после четырех лет работы в Архивном управлении МИД СССР, чему, в свою очередь, предшествовали два года, проведенные в аспирантуре МГИМО: я расстался с наукой без угрызений совести, по "хрущевскому призыву": Никита Сергеевич Хрущев в одном из своих публичных выступлений, кажется, в 1956 году как-то заявил: "нам не нужны ученые, не прошедшие школы практической работы".
Между "начальным курсом" и работой непосредственно на американском направлении советской внешней политики пришлось побыть еще и вьетнамистом: три года, с 1967 по 1970-й, я отдал службе в нашем посольстве в Ханое и затем еще десять лет - сектору Вьетнама Отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими партиями социалистических стран. Служба поочередно на двух геополитических полюсах - Америка тогда вела во Вьетнаме крупнейшую за свою историю войну - прибавила остроты жизненному опыту и закалила убеждения, приобретенные в школе, институте и семье, сделав меня, теперь уже, видимо, навсегда, твердым приверженцем социалистических идей и противником капитализма как способа жизни и системы мироустройства.
Пребывание в Канаде оставило в целом добрые воспоминания. Оно и не удивительно: я и моя жена Валентина Тарасова были молоды и счастливы тихим семейным счастьем, растили двух малышей в окружении многочисленных друзей, здорового канадского климата и самого комфортного быта, какой только можно себе представить. [1] Мои начальники - посол СССР в Канаде Амазасп Авакимович ("Амо Акимыч") Арутюнян и сменивший его на этом посту Иван Фадеевич Шпедько - были, как я считал и продолжаю считать, умны, справедливы и добры ко мне лично, а работа моя интересна и не обременительна.
Являясь на протяжении двух с половиной лет помощником посла, я вместе с Арутюняном и Шпедько объехал всю страну и присутствовал на беседах с десятками канадских политиков, бизнесменов, деятелей науки и культуры. Оказавшись единственным в посольстве младшим дипломатическим сотрудником (атташе, потом вторым секретарем), сносно изъяснявшимся на обоих официальных языках страны пребывания, английском и французском, был частым гостем в провинции Квебек, где рассказывал о Советском Союзе и его политике и вел бесконечные дискуссии и споры, иногда далеко за полночь, со студентами Квебекского и Монреальского университетов и молодыми представителями франко-канадской интеллектуальной богемы радикально-националистических и слегка розоватых политических тонов.
С детьми и друзьями в уютной, красивой Оттаве
Посол СССР в Канаде Арутюнян встречает на аэродроме в Оттаве ансамбль Советской Армии и его художественного руководителя Народного артиста СССР Б. Александрова. 1961 год
Мы жили и работали, можно сказать, "на одной лестничной площадке" с Соединенными Штатами. Все случавшиеся там значительные события воспринимались как происходившие "у соседа за дверью" - их было хорошо "видно и слышно": канадские газеты, радио и телевидение реагировали на новости внутренней жизни и внешней политики США в тот же час и, по большей части, таким же образом, как и американские СМИ. И неудивительно, поскольку эти новости и события в немалой степени определяли политический климат и экономическую ситуацию в самой Канаде.
За пять лет (1960-65 гг.) через мое бытие и сознание прошли, не особенно затрагивая первое, но оставляя следы во втором, многие крупные события в США и советско-американских отношениях: кубинский кризис 1962 года, убийство президента США Джона Ф. Кеннеди в Далласе, полет в космос Юрия Гагарина и отклик на него в Америке...
Но сначала расскажу о своем первом не "виртуальном", а реальном, можно сказать, физическом соприкосновении с Соединенными Штатами, - главным образом, из-за довольно курьезного характера этого эпизода.
Мои обязанности помощника, как я уже упоминал, включали в себя сопровождение посла в поездках по Канаде. Это стало значительно более трудоемким и хлопотливым для меня занятием с приездом в Оттаву в марте или апреле 1963 года И.Ф. Шпедько. Внешне медлительный, флегматичный, но на самом деле по-хохляцки хитрый и весьма поднаторевший в своем деле мидовский службист, он почти по всем статьям сильно отличался от рафинированного интеллектуала, доктора наук, но при всем том вспыльчивого и временами резковатого своего предшественника, армянина Арутюняна. Одно из отличий состояло в том, что Иван Фадеевич не особо берег, как это делал щепетильный "Амо Акимыч", государственную копейку и, в частности, вовсю позволял себе поездки за казенный счет то в один, то в другой конец страны, по территории уступавшей на всем белом свете одному только Советскому Союзу. Благо предлог для этого был: вновь назначенному послу следовало знакомиться со страной пребывания, а как долго это продлится, сколько тысяч километров понадобится исколесить по Канаде для такого знакомства, решал он сам.
Отправлялся Шпедько в дорогу всегда "по-царски" - в сопровождении личного шофера, помощника (т.е. меня), а также жены и дочки - в ту пору шестнадцати-семнадцатилетней румяной и очкастой блондинки по имени Таня, проживавшей с папой и мамой в Оттаве. Просторный багажник посольского "кадиллака" был при этом доверху заполнен не только подарками для местных высокопоставленных лиц - русской водкой, украинской "горилкой", изделиями из Хохломы и Палеха, - но и изрядным запасом французского коньяка и доброй закуски "для себя".
В одну из таких поездок и приключился казус, позволивший мне впервые наяву соприкоснуться с Америкой. В тот раз, помимо обычной пятерки - И.Ф.Шпедько с женой и дочкой, водителя и меня, в нашей машине находился еще и советник посольства по вопросам сельского хозяйства, милейший и ученейший Иван Иванович Хорошилов. В связи с его участием в поездке в ее программу было включено посещение ряда объектов, представлявших интерес для отечественных аграриев, в том числе одной удаленной от городов и магистралей крупной растениеводческой фермы на юге провинции Саскачеван.
Осмотрев владения гостеприимного хозяина, отобедав с ним и его женой и под конец выслушав их рекомендации относительно выбора кратчайшего маршрута возвращения с фермы на трассу, наша "команда" отправилась в обратный путь. Водитель "кадиллака" Юрий Михайлович считался в своем деле мастером высокого класса, однако, на этот раз его, видимо, попутал бес, поскольку вскоре мы сбились с пути и на каком-то перекрестке свернули не в ту сторону...
В те годы Канада, хотя формально-юридически и являлась еще доминионом Британии и управлялась от имени английской королевы генерал-губернатором (по фамилии в ту пору, помнится, Миченер), во всех остальных отношениях была уже гораздо ближе к Соединенным Штатам - не только географически, но и политически, экономически, а отчасти и духовно. Это сходство и особая близость отношений между Канадой и США были (думаю, и сейчас остаются) обусловлены не в последнюю очередь тем, что тут и там подлинными хозяевами положения давно стали воротилы крупного англо-саксонского и еврейского капитала, обосновавшиеся в Соединенных Штатах и де-факто интегрировавшие северного соседа в свою "империю".
Одним из проявлений этой особой близости уже тогда было отсутствие, в практическом смысле, государственной границы (хотя на карте она, разумеется, существовала), т.е. почти полная свобода пересечения пограничной линии в обоих направлениях канадскими и американскими гражданами.
...Южные области провинции Саскачеван, как и большинства других районов Канады, непосредственно граничат с северными штатами США, и ферма, которую посетила группа во главе с И.Ф. Шпедько, находилась от пограничной полосы всего в какой-нибудь дюжине километров. Разумеется, мы были осведомлены об этом, но, пребывая в благодушном настроении после угощения за столом сельского магната, не очень внимательно следили за дорогой и в мыслях не держали возможность заехать "не туда".
Первым сигналом к беспокойству стало необъяснимое, как нам вначале показалось, поведение сопровождавшей нас машины спецслужб. Дело в том, что так называемая "Королевская канадская конная полиция", выполнявшая, наряду с прочим, контрразведывательные функции, в ту пору вела "наружное наблюдение" за работавшими в Канаде советскими гражданами довольно прямолинейно: куда бы мы ни отправлялись за пределы Оттавы, ее агенты буквально по пятам следовали за нами - на автомашинах или пешком, - даже не пытаясь особо скрывать своего присутствия. (В моем случае дело дошло однажды до того, что агент, "прикрепленный" ко мне во время одной из моих командировок в провинцию Квебек, как-то пропутешествовал около двух суток бок о бок со мной в кресле автобуса дальнего следования, развлекая меня разговорами, так что к концу путешествия мы с ним чуть ли не друзьями стали).
В этот раз в поездке за нами постоянно шла машина сопровождения, менявшаяся лишь при переезде посольского "кадиллака" из одной канадской провинции в другую. Маршрут наш властям был заранее известен, - этого требовали правила оформления заявок на подобные поездки посла и сотрудников посольства, - и местные отделения "ар-си-эм-пи" ("Ройял кэнэдиэн маунтид полис") передавали нас таким образом "с рук на руки", ни на минуту не выпуская из виду. Следовала их машина за нами всегда в пределах прямой видимости, на расстоянии от нескольких сот метров до двух-трех километров, в зависимости от рельефа местности. А тут вдруг в какой-то момент она остановилась и съехала на обочину, мы же на своем лимузине, шедшем со скоростью до полутора сотен километров в час, стали стремительно от нее удаляться и вскоре потеряли из виду своих непрошеных спутников.
Едва только, недоумевая, мы обнаружили, что брошены "наружкой", в сознании зажегся еще один предупредительный сигнал: за несколько мгновений до этого боковым зрением я увидел пронесшуюся назад небольшую и, кажется, никем не охранявшуюся будочку, которая совсем бы была неприметна, если бы не окраска: будочка была выкрашена в косую линию - так красят обычно пограничные столбы. Через несколько секунд, сопоставив эти факты, я доложил Ивану Фадеевичу, что мы, по всей видимости, "махнули" мимо поста таможни через канадско-американскую границу и уже углубились на несколько километров на территорию соседней страны.
Трудно сказать, что подумали о нашей "дерзкой выходке" сопровождавшие нас агенты секретной полиции: скорее всего, догадались, что мы заблудились, а потому решили остановиться и дождаться, когда мы исправим свою ошибку. Вероятно, они немедленно сообщили по рации о происшествии своим коллегам из ФБР на американской стороне. Естественно, мы не стали дожидаться появления последних, а тут же развернулись и, как нашкодившие школьники, быстренько возвратились в Канаду.
Самое удивительное в этой истории, что никто и никогда впоследствии не поставил в упрек советским дипломатам невольного нарушения ими государственной границы между Канадой и Соединенными Штатами: как я понимаю, подозрительность в отношении "красных" в данном случае не сработала, а верх взяли здравый смысл и цивилизованность, с одной стороны, и укоренившаяся привычка властей не рассматривать всерьез собственные пограничные знаки - с другой. В любой иной стране в аналогичной ситуации нам вряд ли удалось бы избежать скандала.
Как бы то ни было, летом 1963 года я впервые в течение нескольких минут побывал, таким образом, в Соединенных Штатах Америки. Но, разумеется, не подобные курьезы оставили наиболее глубокие следы в сознании. В памяти встают совсем другие события и эпизоды.