Аннотация: Написан в феврале 2012 года на конкурс "День любви" альманаха "Авторъ". Занял на конкурсе 3-е место.
Безжалостное солнце перевалило через зенит и начищенным медяком катилось к горизонту. Над прогретой за день степью стояло зыбкое марево. Пыльный камень на перепутье казался раскалённым, тронь - зашипит. Хотелось туда, где тень и прохлада.
"Направо поехать - женату быть, налево поехать - коня потерять, прямо поехать - голову сложить", - гласила надпись на камне. По тень ни слова.
Сивку было жалко, жизнью рисковать - не радовало, потому свернул направо. Супруга не кандалы, в любой момент с себя снять можно.
Мне повезло. Часа не прошло, у дороги показался богатый хутор. Строений пять-семь. Все крепкие, ухоженные. У ворот стояла дородная дивчина с русой косой до попы. Руки в бока, подбородок задран, глаза сверкают.
- И сколько тебя можно ждать? Все давно уже собрались, за столом сидят, без жениха начинать отказываются.
Я не удивился. Чего-то похожего и ожидал, только её увидев. Без слов спешился, подошёл к колодцу, снял ведро с крючка и опрокинул на голову. Зачерпнул ещё воды, напился. С плеч будто тяжкий груз упал, проснулся интерес к жизни. Теперь можно и за стол.
- Звать-то тебя как?
- Галка. А тебя?
- Иван. Ты точно замуж за меня хочешь?
- Ага.
- Тогда пошли.
За длинным столом сидела вся немаленькая семья невесты: пять братьев с жёнами, три сестры-молодухи, отец с матерью. Не поддающиеся подсчёту племянники шныряли вокруг, топтались по ногам, визжали, кричали, таскали котов за усы.
Нас усадили во главу стола и сразу же начали праздновать.
- Добро пожаловать в семью! - Поднял кружку отец, сухой лысый старик с роскошными седыми усами. - Всё наше - твоё, всё твоё - наше. Доньку не обижай, но в строгости держи. Совет да любовь.
Довольный своей короткой, но яркой речью глава семьи выпил, крякнул и сел. Усатые братья, не шелохнувшись, угрюмо наблюдали за каждым моим движением. Не оставалось сомнений, за "не обижай" они будут следить строго.
Отбросив грустные мысли, хлебнул браги. Тоже крякнул - сварена она была забористо. Кто-то подёргал за штанину. Я заглянул под скатерть и обнаружил там озорные голубые глаза на пухлом чумазом лице. Откупился от приставаки куском буженины. Милое создание затопотало на четвереньках к другому концу стола, зажав добычу в зубах.
- Сыновья - веточки, дочки - цветочки, - запричитала мать, поднявшись. - Первые, как вырастут, пускают новые отростки, вторые - покидают дом, прибиваясь к чужому очагу. Там они продолжают радовать, но уже не нас. Ой, доню, доню. Вот и твоё время пришло. Вспоминай нас иногда, кровиночка. Приезжай, хоть весточку...
Слёзы, хлынув, заставили замолчать. Невестки усадили её, сунули в руки платок. Братья продолжали сверлить меня тяжёлыми взглядами. Кто-то из мелких ущипнул меня за бок и пообещал, что я его покатаю.
Потом говорил старший брат. Коротко, веско, многозначительно бросая на меня выразительные взгляды. Галка будто не замечала выкрутасов семейки. Сложила благостно руки на животе и слушала попеременно то излияния матери, то наставления отца. По моим коленям ползала уже пара детишек. Не смотря на весьма хмельную брагу, настроение начало портиться.
Насытившись, моя новая семья устроила топтание под патефон. К тому моменту на мне уже висела гирлянда ребятишек и стряхнуть её не представлялось возможным. Отцы по очереди снимали с меня этот живой клубок, рассказывали, что сделают со мной, если "хоть пальцем", и, удовлетворённые, возвращали сорванцов обратно. Молодая жена плакала в уголочке, нежно обнявшись с матерью.
Улучив момент, выскочил на воздух. Сивка приветственно фыркнул. Вечерело. В степи было спокойно и тихо. Я оглянулся. Даже сквозь две плотно закрытые двери раздавались крики, визг, стоны и брань. И это - навсегда? Хмурые братья, бешенные дети, отстранённая, чужая жена. Зачем мне всё это?
Я оседлал коня, вскочил на него и понёсся обратно. Ветер свистел в ушах. За спиной чудились окрики и ругань. Я пришпоривал и пришпоривал Сивку. Перепутье проскочил не снижая скорости. По прямой. Только влетев в густой тёмный лес, перевёл коня на шаг.
Слава богам, чаща тянулась недолго. Извилистый, избитый просёлок вывел на открытую местность, обогнул холм и упёрся в полузаброшенную деревушку. Первое что бросилась в глаза - стоящая у покосившегося плетня постаревшая Галка, и десять мешков картошки у её ног.
- Наконец-то, явился - не запылился. Ночь скоро, небо захмарило, а он только до дачи добрался. Занят, видишь ли. Работает он. Будто только мне этот грёбаный участок нужен...
Я хотел было подтвердить её догадку, но решил не обострять. И так в последнее время слишком нервной и раздражительной стала.
Забросав мешки в багажник, жестом велел жене грузиться. Мыслям про "последнее время" и тому, что Сивка превратился в потрёпанные Жигули, не удивился. Гораздо больше меня волновало, успеем ли проскочить. Начало накрапывать. В стороне леса небо было иссиня-чёрным. Там лило гораздо сильней. Быстрей бы, жужжало в голове. Но подгонять супругу не стал - себе же дороже.
Наконец, все банки, свёртки, клунки и корзинки были рассованы по салону, а хозяйка этих несметных богатств водрузилась на переднее сидение. Я тронулся, едва хлопнула её дверца.
Ехали медленно. Вокруг лило как из ведра. Автомобиль скользил по разбухшей дороге. Любое движение руля отдавалась заносом. Галка язвительно комментировала каждый неудачный манёвр. Я стиснул зубы и молчал. Терпение было на пределе. Казалось, вот-вот сорвусь и наору на неё. К счастью, километрах в трёх от деревни машина увязла намертво. Соскочила в колею и села на брюхо. Я выпустил пар, пиная бессловесные колёса и бампер.
Слегка остыв, отвёл жену обратно в деревню. Какое-никакое, а всё же жильё. Сам же, под предлогом охраны имущества, вернулся к машине. Хотя какое, по правде сказать, имущество? Хлам один. Просто захотелось побыть наедине с мыслями.
У Жигулей не задержался. Решил вернуться к развилке. К камню подошёл уже в полной темноте. Хорошо хоть, догадался фонарь прихватить. Иначе всё ноги бы попереломал.
На перепутье тоже долго не топтался. Чего думать? Одна дорога осталась. Вперёд. Там где "убиту быть". По ней и двинулся.
Неожиданно быстро тракт превратился в улицу. Её обступили высокие дома, соединённые гирляндами фонарей. По асфальту весело шуршали машины, магазины манили разноцветьем витрин. Я вспомнил, в каком небоскрёбе живу, свой этаж и код домофона. То, что обрюзгшая Галка оказалась дома, меня опять не удивило.
- Ага, вот он, неутомимый труженик, - проворчала она вместо приветствия. - Если бы ещё и нормальные деньги за свою работу получал - цены бы ему не было.
Я прошёл на кухню и заглянул в кастрюлю на плите. Пусто и грязно. Всё, что было, съели до меня.
- Ждать мы тебя будем, как же, - отреагировала супруга. - Ты на часы смотрел? Нам что, с голоду подыхать?
Не обращая внимания на будничное бухтение, я начал отваривать пельмени. На шум в кухню приполз брат жены и принялся ей поддакивать. Он-то куда лезет? Ни кола, ни двора, живёт здесь за мой счёт почти безвылазно, съезжая только чтобы место другим братьям уступить. Целыми днями дома сидит. Отбежит на рынок какие-то делишки тёмные провернуть и обратно - меня жизни учить. Коммерсант хренов.
Я взглянул на самозваного наставника. Истёртая майка-алкоголичка. Пучки волос торчат сквозь вырез и прорехи. Брюхо лежит на коленях. Развесистые усы сально блестят. Стало горько и противно. Ну ладно, Галка, она - жена, а этот-то чего? Не обязан я его бред слушать.
Бросив половник в кипящую воду, я выскочил из дому и направился к заколдованному перекрёстку.
Камень вынырнул из темноты неожиданно. От него теперь вела лишь одна не оплёванная дорога - обратно. Туда, откуда я приехал. Только вступил на неё, как погрузился в густой туман. Свет фонаря терялся в двух шагах. Я едва разбирал, куда ставить ногу. Скорость продвижения снизилась до черепашьей.
- Сейчас я скажу "ноль" и вы очнётесь, - внезапно прозвучало откуда-то сверху. - Три, два, один, ноль. С возвращением.
Я открыл глаза. Лысый, но ещё крепкий старик добродушно улыбался в седые усы, нависая надо мной. Я сидел в гипнокресле, опутанный проводами и датчиками. Ну конечно, предсвадебное тестирование. Подождав, пока врач отсоединит меня от системы и снимет шлем излучателя, подсел к столу. Старик зачехлил аппарат и расположился напротив. Он молча изучал моё лицо добрым, немного грустным взглядом.
- Доктор, ну как? - не выдержал я.
- Вы ещё не готовы.
- Всё так плохо?
- Почему же? Вы не опасны для окружающих. Супругу бить не станете, дети души в вас чаять не будут, но сами ещё не созрели. Когда эйфория, вызванная женитьбой, пройдёт, начнёте тяготиться, раздражаться на себя и других, а уйти не сможете. В конце-концов вам покажется, что жизнь прожита зря и свадьба была ошибкой. Поймите, тестирование для того и введено, чтобы помочь людям разобраться в себе.
- Значит запрещаете?
- Нет. В данном случае, просто рекомендуем. Страдающая сторона вы, оставляем на ваше же усмотрение.
- Какой будет диагноз?
- "Допущен с ограничениями". Невесте, сохраняя врачебную тайну, говорить ничего не будем. Но надеемся, что вы ничего от неё не утаите. Неправильно начинать совместную жизнь с обмана.
- Конечно, доктор. Спасибо вам.
Я вышел в коридор. Ожидавшая меня там Галя вскочила с неуютной скамьи. Свой экзамен она держала вчера и сдала его на "отлично". Лично видел штамп "Допущена без ограничений".
- Ну как?
В её голосе было столько любви и надежды, что от нежности защемило сердце. На глаза навернулись слёзы. Слова врача показались пустыми и надуманными. Я сделаю её счастливой, а остальное не важно.
- Порядок. Допущен.
- Правда? Как здорово!
Галя бросилась мне на шею и осыпала лицо быстрыми поцелуями.
- Я верила, я знала, - всхлипывая, сказала она. - Две трети запросов отклоняются, но я знала, что у нас с тобой всё серьёзно, всё по-настоящему.
Обняв за плечи, я повёл её прочь из департамента планирования и развития семьи.
- Конечно, по-настоящему. У нас будет самый лучший дом и самыё счастливые дети. Только обещай мне, никаких дач и никаких братьев "погостить ненадолго".
Галя задорно рассмеялась. Решила, что я шучу. Не буду пока разубеждать её в этом. У нас ещё вся совместная жизнь впереди и глупо было бы начинать её ссорой.