Смотреть со ступеней на замковый двор - голова кружится: застыл буграми разбитый ногами и снова сплавленный морозом лед. В оцепенении замерла толпа, глядят одновременно с недоверием и надеждой. Молчат, даже дети не плачут, только дыхание, одно на всех, колеблется паром над двором. Ждут - руки Атторона, под неразборчивый речетатив, пытаются высечь искры из священных жерновов над курильницей.
Рэд тоже чувствовал внутри оцепенение, словно сомневался, что священный жернов может извергнуть долгожданный огонь. Скосил глаза на Тейтрин - баронесса замерла на ступенях ледяной статуей: серый мех накидки и лен волос, кобальтовое платье с высоким воротом, серебряная затейливая вышивка по кушаку. Как зимнее небо с безучастными звездами - недостижимо и притягательно. Она задумчиво запустила руку в чашу с зерном, которую держал в руках служка, зачерпнула пригоршню и спрятала в рукав.
Трут в жаровне внезапно вспыхнул, Атторон осторожно вытащил из огня занявшуюся щепку и поднес ее к верхушке священного древа. Никакого чуда, Рэд знал это точно: полые трубочки, масло, льняные фитильки, но почему-то душа наполнялась простором и светом, когда трепещущие огоньки разбегались по веточкам древа, распускались хрупкими оранжевыми цветами. Толпа вздохнула и качнулась, как море.
- Благодатный огонь вернулся к нам, сгорят в нем все наши горести, растает снег, согреется и прорастет зерно.
Двое служек подняли древо и понесли его вниз, толпа расступалась, освобождая широкий круг во дворе. Подмигивая огоньками, древо плыло в сгущающейся ночной темноте словно само по себе.
- Вы, барон, твердо решили выйти с отрядом в ущелье Врат? - тихо спросил Атторон.
- Да, - кивнул Рэд и дернул рукой жесткий воротник - новый камзол, расшитый по синей тафте серебряной нитью мешал дышать, но на ступени перед толпой каждому из них пришлось выйти во все оружие.
- Тогда встретимся там, - Атторон разгладил светлый жреческий балахон. - Первым делом я отправлюсь к Рокару, а оттуда в монастырь Светлого Йоха. Мне одному везде не успеть, но братья помогут.
- Йоха? - Рэд резко обернулся к жрецу. - Это почти Малих. Понимаю, что крюк для вас, что от Малиха помощи ждать нечего, сами с хлеба на воду перебиваются, ни воинов, ни влияния, ни тем паче денег, но вдруг... Не могли бы вы передать отцу, что я вернулся на Черех. Как он и просил.
- А может письмо напишите, я передам.
- Кому?! - опешил Рэд. - Отцу? Он неграмотный, но на словах скажите: я помню, если... нет - когда! Когда все уляжется, я приеду, крышу на доме перекроем. Скажите, Атторон, - я приеду!
- Не сомневайтесь - передам, - пообещал Атторон и доверительно добавил: - вот еще что, барон, я хозяйку знаю давно. Она никогда никого не боялась. Вы дайте ей время... понять, что никого не бояться и бояться за кого-то - разные вещи.
Древо совершив свой круг вернулось на ступени.
- Ну что ж, осталось лишь разложить костер и сжечь в нем проклятую зиму, - велел Атторон, указывая на лежащее у его ног соломенное чучело. - Пусть будет так со всеми нашими врагами!
Но недоверчивое молчание двора стало ему ответом. И тогда Тейтрин сделала два шага вниз. Говорила она, как всегда, вроде и негромко, но Рэд был уверен, что услышали даже в дальних рядах:
- Это наша земля. И никто у нас не заберет ни землю, ни веру, - Тея рывком сбросила меховую накидку на каменные ступеньки и стремительно пошла вниз на лед, Рэд, завороженный ее голосом, двинулся следом. Толпа напряженно вслушивалась и неуловимо приблизилась так, что Рэду вдруг стало тесно. - По давней шионской традиции лед топили не костром, а танцем. Если в крови у танцующих хватало жару растопить лед - год будет удачным. Посмотрим, каким будет этот,- толпа неожиданно отозвалась одобрительным гулом.
- Давно на Солте хозяин Шиона не танцевал с хозяйкой, - Тея резко обернулась к Рэду, - ну-ка, поддайте жару!
Люди захлопали, сначала в разнобой, а потом все слаженней.
- Растопим лед и посеем зерно, - речетативом произнес Атторон с крыльца, Тея широким взмахом сыпанула ячмень себе под ноги, протянула руку раскрытой ладонью к Рэду.
- Мы посадим зерно, и сделаем это вместе, не поодиночке, - баронесса крепко переплела с Рэдом пальцы. - Мы соберем зерно, испечем хлеб и приготовим грайн...
- ...и сделаем это вместе, не поодиночке, - дружно откликнулась толпа, хлопая все громче.
- Мы будем пить грайн, петь и танцевать...
- ...все вместе... - ритм хлопков нарастал, откуда-то в руках у Рэда появилась чаша с грайном, из которой он выпил вместе с баронессой, остатки Тея выплеснула под ноги:
- Если кто-то захочет у нас это отобрать...
- ...мы будем сражаться, - гулкий рокот барабана влился в ритм хлопков и повел за собой, медленно раскручивая вихрь. Тея дернула Рэда к себе, забрасывая руку на его плечо, он опустил руку на ее талию, притягивая к себе.
- Вместе, - выдохнула Тея ему, и эхом подхватила толпа. Тонкая мелодия вистла взлетела в воздух, сливаясь с тягучими бархатными нитями, свитыми смычком. Зазвенел бубен, заплакали струны под ловкими пальцами. Музыка взметнулась в небо, как костер, и завертела в водовороте, увлекая за собой. Из-под каблуков полетели льдинки, закружились, подхваченные разбуженным ветром. Затряслись прорезавшиеся в ночном небе звездочки, закачала тонкими рожками едва всплывшая над горами Лисс.
- Повеселей, - крикнула Тея, и ритм хлопков и барабанов убыстрился. Чтобы там ни удерживало прическу баронессы, но энергия танца оказалась сильней. Платиновые косы взметнулись и обвились вокруг Рэда. Лисс понеслась галопом по небу.
- Если мы взлетим, то взлетим вместе, а не поодиночке, - ее шепот слышал только Рэд, и в какое-то мгновение ему показалось, что земли под ногами уже нет.
- Быстрей! - услышал Рэд издалека голос Теи. "Куда уж быстрей, сердце точно не выдержит". И не выдержало, взорвалось, растеклось горячими каплями по телу, запульсировало сотней осколков между ладонями.
- А если уж упадем, то тоже вместе... - Звезды посыпались вниз, запутались в светлых волосах, сливаясь в слепящие глаза нити. Вместо льдинок из-под ног летели прозрачные капли. И Рэд с удивлением почувствовал, что под ногами плещется вода.
Зима сломалась, как заиндевелая ветка. Лился в кружки грайн, уж не пожалела хозяйка, танцевали люди - мутной водой с брусчатки утекало неверие. Стрелял искрами костер, в котором горело чучело. Поощрительно улыбалась с небес младшая луна.
За кругом света темнота была густой и вязкой - в нее можно нырнуть, как в воду. Рэд окинул взглядом двор, никому уже не было дела до них в этом водовороте огня и музыки. Пробиваться к ступеням замка сквозь веселяющуюся толпу слишком долго и сложно. Он подхватил Тею за талию и, продолжая кружить в танце, сделал несколько шагов назад, проваливаясь в темноту.
Обжигающие губы и растрепавшиеся косы, а запустив руку под ее волосы, на шее пальцы Рэда наткнулись на холодную пластину. Тея дернулась, желая сбросить его руку с затылка, но выскользнуть не пыталась, наоборот, ловко разделалась с крючками его камзола. И куда он, этот камзол подевался, Рэд уже не помнил.
Совсем рядом, всхрапывали лошади. Рэд наткнулся спиной на дверь, и она со скрипом подалась, впуская в наполненную теплотой конского дыхания конюшню. Зашуршала и спружинила копна сена, фыркнул на ухом конь, и это был последний звук, который Рэд запомнил, перед тем как, где-то далеко треснула плотина, и безудержный поток потащил по перекатам, кружа, вертя, ударяя о камни, не давая вздохнуть. Светом обезумевшей луны плескались светлые волосы. И кровь бурлила, шумела в голове, и наконец, как в рецепте старого алхимика, вскипела, от последней искры, - вспыхнула нестерпимым пламенем.
Полыхнуло и погасло - сбросив с высоты в мягкий, обволакивающий туман. Выныривать из него не хотелось, шутка ли сказать двое суток без сна, - ни о чем не думалось, но настойчивое пыхтение в ухо мешало. Рэд с трудом открыл глаза: Тея уткнулась ему в плечо, лица не видно, только копна растрепавшихся волос, серебряных как иней, а в спину все равно кто-то ревниво фыркал. Рэд выпростал одну руку, чуть обернулся - узкая морда с белой звездочкой на лбу, лиловый любопытный глаз, раздувающиеся бархатные ноздри: перегнув через загородку длинную породистую шею, как у всех чистокровных арранцев, конь с интересом тянулся к нему.
- Уйди, скотина,- отмахнулся Рэд, конь обиделся, запрял ушами, вскинул голову и заплясал в своем загоне. И его обиду уловили остальные - забеспокоились, застучали копытами, всхрапывая.
За стеной конюшни тоже зашебуршились:
- Тимша, лошадки шалениют, мож глянешь, ты ж конюх.
- Та и нехай! Лучше ще по чарочке пропустим. Шайным грайном угощают г"зды, кто знает доведется ли ще покуштувати, - звякнуло, булькнуло и на какое-то время стало тихо. Но конь скосил на Рэда глаза и визгливо заржал.
- Як так, Тим, - не глянешь, - с поддевкой спросили снаружи.
- Ацяк! Битиг йых бери! Не пойду, сами утихомирятся.
- Вот ведь нелегкая их принесла под сарай. Как будем выбираться? - спросил Рэд, погладив Тею по волосам.
- Ты стесняешься?! - рассмеялась она легко. Рэд пожал плечами:
- Да как-то не хочется вылазить отсюда в таком виде.
- Брось, - сказала Тея, - здесь все всегда знают, только молчат. Пусть, это хорошая примета на Солте - урожайный год. Раньше так баронские свадьбы и праздновали. Нам это на руку. И ты хорошо танцевал, - усмехнулась Тея, - я не ошиблась, - и протянула руку убрать упавшую на его лицо прядь. Но он резко отстранился:
- Значит, и в этот раз выбрала с толком? Не всегда они молчат, баронесса. Иногда тебя хвалят: прыйм в замке много перебывало, говорят. Не все, правда, добрые, но у тебя, хозяйка, свои резоны: нужен был такой, чтобы страх на округу навел - нашла Анвара, а нужен был...
- Ну-ну, - поощрительно кивнула баронесса, и глаза ее в лунном свете, пробивающемся сквозь щель под стрехой, блеснули расплавленным металлом.
- Скажи мне, Тейтрин, - Рэд в раздражении выдернул из под ее локтя свою рубаху, - мне очень хочется знать! Ты всегда думаешь о том, что целесообразно?
Это длинное, шипящее, заумное слово спасло его от других, вертящихся на языке.
- Целесообразно, - проскрежетала баронесса, и даже северный тягучий акцент не смог сгладить это. - Прекрасное слово. Да! Я - думаю! Странное занятие, но единственное, которое позволяет достичь цели - сообразно и с наименьшими потерями. А цель, которая может быть у человека с моим происхождением в Санхее - выжить. Нет, не подняться, никогда б девочке из захудалой дворянской семьи, да еще и незаконнорожденой, не вылезти из санхейской грязи. Улл был страшный человек, но, знаешь, в чем-то мы с ним похожи: происхождением и нежаланием становиться чужими подстилками. И как бы там ни было, Анвара тоже можно уважать, хотя бы за то, что он оставался последователен в этом до конца. Так вот в Санхее человеческие чувства не в чести, важна лишь власть. Мне выбора не оставили.
Пронизывающий северный ветер рвал с плеч шерстяную накидку, трепал волосы, так что приходилось все время поправлять выбившуюся из косы прядь. Руки стыли, и хотелось вернуться в свою укромную комнатушку. Но магистр Брайс радость свою так и не донес, расплескал прямо посреди двора потоком восторженных слов. Оно и понятно, редко когда бедняге доводится побывать на аудиенции в Цитадели. Пришлось, смирившись со злым ветром, слушать Брайса не перебивая - пусть выговорится.
- Великая честь, дочь моя. Огромное доверие! Это поручение самого... - магистр захлебнулся переполнявшими его чувствами и потыкал пальцем куда-то вверх: то ли в сторону Цитадели, то ли прямиком в небеса. Солнце садилось, раскрасив напоследок мир пастелью. Башни, подпирающие небо, на этом фоне смотрелись особенно впечатляюще.
- Меня сегодня вызвали к канцлеру, - даже лысина Брайса излучала благоговение. - И велели представить лучшую ночницу. Я подумал...
Магистр сделал длинную драматическую паузу:
- ...и назвал твое имя, Тейтрин Аэран! - провозгласил, наконец, Брайс.
- Благодарю, - Тея присела в глубоком реверансе.
- Да полно-полно, поднимись, дочь моя. Ты ведь действительно лучшая.
"Лучшая из того, что есть в ордене Лоир. Вот если б нужен был боевой маг, пришлось бы долго перебирать. А ночница... Впрочем, никто от нас и не ожидает особой доблести".
Что такое ночница - всего лишь невзрачная бабочка, порхающая в темноте. Незаметная, хрупкая тварь, бродящая по чужим снам и воспоминаниям. Такую и прихлопнуть, раз плюнуть. Но иногда там, где не смогли пройти закованные в броню воины, где не сломал крепкие ворота таран, может в незаметную щель просочиться ночница. Увидеть, услышать, найти то, что заперто на крепкие засовы.
- Иди, дочь моя, и не посрами славы ордена! - воскликнул Брайд.
"Славы, эк он загнул! Вряд ли получится посрамить, то чего нет. Но что он еще мог сказать?" - подумала Тея, пониже натягивая капюшон на лицо и выходя со двора на улицу Сестер. Дольше думать было опасно - надо смотреть под ноги. Подобрав юбки и поминая на каждом шаге всю Пустынную нечисть, ночница пустилась в трудный путь. Или может лучше сказать плаванье? Поскольку улица Сестер представляла собой скорей канаву с жидкой грязью, где-нигде разбросаны камни и перекинуты хлипкие доски. Оступиться - значит провалиться по колено. Зиме конец, грязь уже достаточно раскисла, а вот досточки слегка прихватило морозцем, поскользнуться легко. Хороша же она будет на мраморных ступенях Синода! Добраться бы до "Синего коня", а там уже широкая Торговая улица, пронизывающая нижний город насквозь от порта до Радужного базара замощена на славу.
Многолюдных улиц Тея не любила, но лучше шум в голове, чем прыгать, как цапля по болоту. А от гула в голове никуда не деться. Чем больше людей толчется рядом, тем хуже. Такова участь ночницы.
В канун любого большого праздника город похож на растревоженный улей. А перед Новым годом и подавно. До праздника неделя, а дел невпроворот. Кому скупиться, кому распродаться. Торговая бурлила людьми, этот поток подхватил Тею и дотащил до моста Великолепной Маги.
Мост был широким, по обеим сторонам притулились лавчонки и лоточки с товаром. Народ клубился на мосту, каждый занимался своим делом: торговцы красочно расхваливали товары, покупатели с азартом торговались, кумушки, крепко прижимая к себе корзинки, сплетничали и ругались, карманники резали кошельки, девушки строили глазки, стражники хлебали "лекарство от похмелья". Пахло смолой, пирожками, протухшей рыбой и весной.
За мостом у храма продавали освященные новогодние ватрушки, символы солнца. И желтые ленточки, на которых положено писать горести прошлого года и сжигать в огне. Жрецов было двое - один бойко торговал, стыдя тех, кто лез без очереди; второй - сидел рядом на складном стульчике, с досточкой на коленях и прилежно писал для неграмотных все их горести на ленточках.
- А теща, зараза, - громко вещал лысый мужичок, - совсем заела!
Выражение вселенской скорби застыло на лице молоденького жреца, но он стоически выводил буквы. Дописал, поставил точку и сказал:
- Это уже восьмая жалоба. За четвертак положено только семь. За восьмую доплачивай.
Лысый поскреб затылок:
- Тогда, святой брат, про соседского кота вычеркни, а про тещу оставь.
Хотелось заткнуть уши и поскорей убраться из нижнего города. А еще лучше вернуться обратно в тихий дворик на улице Сестер, забиться в свою келью и сесть дописывать трактат на соискание степени леценциата. Защита уже на носу. Но как пренебречь приглашением Синода?!
Тея прибавила шагу и поплотней запахнула плащ, чтобы никто не разглядел знак Лоир на лифе платья. Ночниц не долюбливали в народе.
Чего только не болтали! Начиная от "лишь зыркнет темным глазом и все мысли услышит, да еще и порчу наведет". И заканчивая более сложными умозаключениями, мол ночница существо бессердечное, своих чувств не имеющее, а потому питается чужими страстями. Как упырь пьет кровь, так ночница высасывает человеческую душу досуха.
Все это досужие домыслы темного люда. Нельзя просто так, открыв дверь с ноги, ввалится в чужую голову, как пьяный гвардеец в бордель. Устроится там удобно и ожидать, что все, спрятанное человеком от самого себя в темных закоулка, откроется тебе сразу. Придется долго и кропотливо устанавливать связь, ловить на каком-то сильном чувстве. Все равно на чем: любовь или ненависть - две стороны одной монеты. Жадность, похоть, страх, боль, гордыня... Числа не счесть, но надо поймать кончик нити и разматывая клубок добраться до мягкой податливой сердцевины. И вот тогда, возможно, если нить не порвется, найдешь искомое. Долгое, кропотливое, изматывающее дело. И очень ненадежное. Проще взять и подвесить человека на дыбе - быстро и действенно, вместо того, чтобы подбирать ключики к чужой душе. Потому и орден Лоир, приют ночниц, особым уважением у Цитадели не пользуется.
Занятая этими мыслями, Тея вышла на овальную площадь Лун обрамленную с обоих сторон строениями. Впереди высилось устремленное в небо здание, венчавшееся ребристым куполом. А боковые галереи, примыкающие к нему, словно гигантские руки, охватывали, увлекали прямо к ступеням Синода.
На этих ступенях чувствуешь себя букашкой, ползущей по руке великана: может, не заметит, может, стряхнет, может, и прихлопнет. Никогда раньше она не бывала ни то, что внутри, но даже под нависающим портиком - дух отбирало, но не от восхищения. Вся эта громада давила на никчемное человеческое существо, посмевшее приблизиться. Она даже не сразу поняла, когда вынырнувший из-за колон гвардеец спросил ее имя.
Имя? Разве оно есть здесь у такой пылинки, как она?
- Тейтрин Аэран, орден Лоир, - последовала за провожатым в незаметную дверцу внутрь, в лобби Синода.
Гигантский купол, на котором раскинулась карта звездного неба. А по ободу - фазы лун во время главных праздников года. С потолка свисала невообразимая люстра, у Теи дух перехватило от ее красоты и величины. Свет дробился в подвесках, солнечные зайчики прыгали по карте мира, выложенной на полу из агата, мрамора, лазурита и яшмы.
- Пойдемте! - напомнил о себе провожатый, застывшей в изумлении Тее. И вслед за ним ночница пошла прямо по этому великолепию, лишь не решившись наступить на самую середину карты, где слоновая кость и пурпурный гранат обозначали Санхею.
- Канцлер примет вас в Левой галерее, - гвардеец по лестнице вывел ее в одну из двух галерей соединяющих лобби с остальной Цитаделью. - Подождите здесь.
И Тея осталась одна. Канцлер дал ей достаточно времени, чтобы осмотреться и проникнуться мыслью о собственной незначительности. Тем более, что в окружении портретов, украшавших стену, сделать это легко: Сиятельные, архимаги, повелители Санхеи и мира. Такой, как она, никогда не увидеть их вблизи, разве что через головы беснующейся в восхищении толпы, где-то там, далеко, на ступенях Синода. Защитники и благодетели. Победители в долгой и кровопролитной войне с дааргонами. Но война их не пощадила. Было семеро - осталось трое. И вечная слава тем из них, кто жизнью заплатил за мир и счастье Санхеи.
Черная мантия, шитая серебром, благородные седины, сапфиры пронзительных глаз - архимаг Кормак, изобретатель амирилла, без которого дааргонов победить невозможно. Погиб в последней битве за Источник.
Медь волос, золотая лиса на зерцале, солнечные зайчики в глазах - архимаг Вирра, погибла в битве за Источник. Если сильно обнаглеть, то можно даже сказать, что Вирра ап Аэран ее, Теи, родственница. Дальняя, но как приятно. И Тея сжала в руке подвеску, висящую на шее. Янтарная лисичка, знак дома Аэран, единственный мамин подарок.
Черненый доспех, грива каштановых волос, рука на эфесе меча. Лицо... безупречное, таких у людей не бывает, только у Сиятельных - архимаг Торгейр, пропавший без вести, уже считавшийся погибшим. Но, как оказалось, хоронили рано.
Тея сделала шаг к следующему портрету, когда услышала:
- Дочь моя!
Обернулась резко, присела в низком реверансе, глядя в пол:
- Простите, ваша милость, засмотрелась.
- Ну что ж, это понятно. Благоговение и восхищение испытывать должно любому из нас, санхов, глядя на изображения Сиятельных, - заметил канцлер, протягивая руку для поцелуя. И Тея почтительно поцеловала воздух над багровым рубином канцлерского перстня.
- Пойдемте, я вкратце объясню, что от вас требуется.
То, что сверху, не всегда соответствует тому, что внутри, стоит лишь приоткрыть незаметную дверцу: жуткие тени на необработанном камне, хлопья паутины, узкая, замызганная лестница. Канцлер брезгливо подобрал полы шелкового нарамника, не желая пачкаться, но взял факел из держателя и пошел по выщербленным ступеням вниз, а Тее ничего не оставалось, как последовать за ним.
- Если носите с собой оружие, оставите на входе, - велел он.
- Оружие? У меня его нет. Я - ночница.
Клинок тупится о камень, но вода и ветер крошат в песок неприступные скалы. Ржавчина разъедает железо. К чему ночнице оружие?
Нескончаемая лестница закончилась коридором с таким низким потолком, что даже Тее пришлось пригнуться. Жирная копоть от факела оседала на камень, хотелось кашлять. Канцлер толкнул неприметную дверцу и вошел в довольно просторную комнату. В ней хоть топор вешать было можно: запах перегара, кислятины и немытых тел. Сидевшие за столом стражники вскочили, заметушились, сметая со стола стаканчик с костями и какие-то объедки. Канцлер раздраженно махнул рукой в сторону беспорядка и достал из рукава ключ, Тея сглотнула ком в горле. Дверь в дальнем углу комнаты, массивная, окованная железом, поддалась канцлерскому ключу с неохотой и скрипом. За ней обнаружилась камера, перегороженная посередине решеткой. Сначала, Тея решила, что решетка стальная, только тщательно отполированная, но сделав еще шаг внутрь, ощутила морозный озноб и вдруг поняла, что металл, слюдянисто мерцающий в свете факела,...
- Да, амирилл, - словно прочитав ее мысли, ответил канцлер. Наверно, она слишком громко вздохнула, - жуткая прорва денег. Но иначе нельзя. Не догадываетесь, что там? - он кивнул на безжизненную кучу тряпья за прутьями.
Тея покачала головой.
- Дааргон.
- Я думала... - Тея неосознанно отшатнулась.
- Последний. Вот это и есть ваше задание.
- И что я должна сделать?
- Ну, для начала, заставить хотя бы... пошевелиться. Он жив, но ни на что не реагирует. Даже на боль. Хотя я сомневаюсь, уж если даже наши умельцы заплечных дел... - канцлер безнадежно махнул рукой. - Но это приказ Сиятельных. И помните ничего из того, что вы увидите или услышите здесь, не должно уйти дальше этой комнаты. Разговаривать вы можете только со мной.
- Я вот все думаю, а времени у меня было достаточно, где тот шаг, когда я поскользнулась и понеслась по ледяной горе вниз. Или вверх, как посмотреть. Где та точка, с которой мне уже обратно было не повернуть. Наверно, не здесь - я могла выполнить задание Синода. И погибнуть.
- Почему погибнуть?
- Потому что для них я была лишь инструментом, скальпелем, если тебе будет так понятней, которым они хотели произвести трепанацию черепа. Даже не своему ненавистному пленнику, а друг дружке. Но у лезвия нет мозгов, в отличие от меня. А то, что мне предстояло узнать, они не могли доверить никому. Поэтому моя участь была решена заранее.
- Но ты же...
- Да! Я не безмозглая вещь, и потому выжила. И ты спрашиваешь меня, всегда ли я поступаю рассудочно?! Я не верю в судьбу, ничего не предопределено, здесь и сейчас каждый решает жить ему или умереть. Ты сказал, что тоже чувствовал, что в этом мире иногда все держится только на твоем решении, уме и воле. И вот тогда я тебе поверила. Потому что иногда надо верить, но не идолам, созданным нашим воображением, а самому себе. И тому, кто рядом, точно так же судорожно держится за свои убеждения. Ты спрашиваешь, меня могу ли я любить? Лучше подумай, за тем ли ты пришел ко мне. Нет! - ответила она сама. - Ты сам еще не понял, а я успела забыть. Но уголек тлеет, затекшие крылья расправляются - ничего теперь не остановит: и я, и ты сделали последний шаг: впереди пропасть. Либо взлетим, либо упадем.
- Я услышал - вместе. Ты расскажешь, что было дальше? - Рэд замялся, - если я вернусь.
- Я расскажу, когда, - Тея сделала ударение на последнем слове, - ты придешь. Я слишком долго молчала. Здесь так зябко, - она прижалась к нему, - и чем выше, тем холодней.
Он протянул руку и убрал прядь с ее щеки:
- Это ничего, что холодно, главное быстро двигаться, - усмехнулся Рэд,- только в этом наше спасение, опередить противника на несколько шагов. Но я уперся в глухой угол, однако, один умный человек утверждает, что хозяйка Шиона может подсказать. Там, - он мотнул головой, - на склоне есть отличная дверь, дубовая, на цепях. Правда, я не знаю, для чего б ее могли использовать раньше, уж больно неудобно расположена, зато она прекрасно подходит для моих планов. Догадываешься, о чем я?
- Вряд ли твой духовник скажет хоть слово сверх того, что ему разрешишь ты. А вот твои бывшие мужья более разговорчивы, - фыркнул Рэд, - снятся, понимаешь.
- Кто?! - Тея внезапно побледнела, резкие тени легли у висков и губ. - Анвар?!
- А что и этого еще в гости стоит ждать? - с поддевкой спросил Рэд.
- Тела его под могильным камнем нет, - Тея смотрела в сторону, - пришел непрошенным, ушел - как заслужил по своим делам. Но болтают люди разное, меч, говорят, свой ищет.
- Да? Как же так вышло, что его лавиной смело, следа не осталось, а меч, с которым он не расставался, у тебя?
- Стоит тебе, барон Рэдрик, понять, что все в Шионе держится на одном простом законе - поступки, как и цыплята, по вечеру возвращаются в родной курятник. Если будешь об этом помнить, то Шион будет стоять за тебя горой, а если - запамятуешь... то узнаешь, что случилось с Анваром. Так кто сказал тебе о двери в скалах?
- Мэрдок.
- Старый лис, - усмехнулась баронесса, - так любил быть в самой сердцевине событий. Всегда был мудрым советником, отчего бы и не послушать его и на этот раз. Дверцу тебе?! Будет!
Действовала она, как всегда, стремительно: пока Рэд натянул рубаху, она уже завернула в узел растрепавшиеся волосы, заколола их длинной шпилькой, больше похожей на четерехгранный кинжал. Тряхнула головой, убеждаясь в надежности заколки, одновременно стягивая шнуровку платья на груди.
- Камзол не видела?
- Будешь двигаться быстро, замерзнуть не успеешь, - фыркнула Тея, взбираясь по хлипкой лесенке под крышу конюшни. Солома со смятого подола летела Рэду в лицо