Солнце клонилось к горизонту, когда под тихое треньканье сельского музыканта за угловым столом выпивали четверо друзей. Каждый молод и крепок, руки сильны и головы свежи. Толстый немолодой трактирщик, кончив протирать кружки, решил закрыть ставни - скоро вечер. Сегодня не шумно - народу не много. Пробираясь меж столов краем уха услыхал хозяин разговор четверых. Изрядно подвыпившая компания спорила о счастье, каждый гнул свое. Где же счастье, в чём оно и как его найти. Трактирщик к пьяным разговорам был привычен, и слушать может и не стал бы, но из-за скуки и тишины ловил обрывки фраз.
Первый сидел в тени, в самом углу, облокотившись об стол подался вперёд и с жаром доказывал, что лишь в свободе счастье обрести возможно. Был он невысок и худощав, но жилист и крепок на вид. Темные глаза, над крючковатым носом недобро сверкали, когда говорил он о вольной воле: "Один раз живем, один день живем. Ни для цепей и замков, ни для правил и догм, ни для скованной тягостной доли дана мне жизнь. Я кровью свободу свою завоюю, я денег легких добуду зараз. Потрачу в тот миг же, раз есть лишь сегодня. Люди лихие в свободе живут, их правда единственно верная в мире". Говорил, а рука то и дело хваталась за нож.
Второй по правую руку сидел, чтоб стена за спиной и видеть весь зал. Высок и красив, прямая спина, и кружку держал как царственный жезл. Светлые кудри падали на глаза, скрывая на миг надменный взор. "Свобода дается как милость царя, свободы легко и лишить. Безумную скорую жизнь лишь может она принести, но счастья нисколько не даст. И деньги ничто, коль властью не обладает их хозяин. Во власти есть счастье, в абсолютной и полной, для всех и для каждого. Избранным счастье повелевать, всем остальным счастье дано подчиняться".
Третий коренастый широкоплечий силач, сидел спиной к двери, открыто на друзей смотрел, и пил хорошими глотками. Сероглазый взор его был прям и честен, руки широки и голос могуч. "Не знаю о чем вы, всё глупость и дурь. Мужчина есть воин, а война единственное счастье его. Секира в руке и щит за спиной, навстречу врагу в чисто поле на бой. В строю погибать это радость солдата. В дружину я к лорду пойду наниматься". Говорил, и пиво рукавом с усов вытирал.
Четвертый был ни то ни сё. Не слаб, не силен, не высок и не низок. В рубахе простой сидел за столом, особо не пил, больше кушать любил. Он ел и молчал, не знал, что сказать, ведь не слишком умен, чтобы спорить с друзьями. Но взгляды направлены теперь на него, что скажет, иль с кем согласится. "Не ведаю, други, чего и сказать вам, ведь жил я не долго и счастья не ведал, но и несчастлив я не был. Не стану вести я умные споры, доем вот я кашу и утром в поле. Земля и труд мне даны это точно, а уж на радость ли нет ли не ведаю". Говорил и кушал одновременно.
Понятно, что спор их сейчас пустословен, никто не знает, о чем говорит. Ударились кружки, пожали ладони, сейчас разойтись и чрез годы увидеться вновь.
Ночь разбойничье время, лихое, вольное. Дремучий лес скрывает лагерь, за раскидистыми ветвями не видно света костров даже с пятнадцати шагов, а за высокими кронами не заметен дым. Сейчас много не пьют не гуляют не шумят, расслабятся после. Атаман в стороне, ждёт вестей. А вести уже скачут к нему. На вороном коне в лагерь врывается невысокий разбойник, темные глаза над крючковатым носом горят жаждой наживы и крови. "Атаман, караван встал на ночевку, повозки загружены по самое не балуй, а охрана спит, Имперский тракт безопасен". Страшный смех атамана пробудил полусонных татей, вожак вскочил на коня и прокричал приказ выдвигаться. По правую руку ехал Крючковатый. По тайной тропке шли бесшумно, факелы не освещают путь - тропа знакома. Недолгое затишье пред резней. Вот она свобода, без закона и без правил, свобода кинжала и смерти.
Крючковатый прибился к шайке недавно, но резко и дерзко. Неумной страсти человек быстро стал доверенным атамана. С ножом не расставался никогда, ножом завоевал уважение. Казалось, он силы черпал в грабежах и убийствах. Свобода от совести, свобода от жизни.
В дне пути Имперский град. Имперский тракт постоянно патрулируется войсками, через каждые пару часов пути заставы. Здесь часовые ленивы и сонны. Кто-то играет в кости, кто-то дремлет, подложив под голову седло, нападать на караваны на Тракте невозможно и смерти подобно. Но один, бывалый воин, однорукий ветеран, тревожен, не зря учили армейской дисциплине, безопасно лишь в гробу. Надел шлем, накинул перевязь с мечом и подбросил хворосту в костер. Взметнувшееся пламя сверкнуло в темных глазах разбойника. На полном скаку конь сбил с ног солдата.
Со страшными криками и конским ржанием ватага ворвалась на стоянку каравана. Все смешалось в круговерти лихой смерти. Охранников рубили ещё сонных, палатки жгли ограбить не успев. "Золото, золото хватай!" слышалось со всех сторон. И он хватал, и резал кошельки и кольца вместе с пальцами. Страж каравана одной рукой отбивался от троих разбойников, Крючковатый всадил нож в спину - свобода.
Они так же быстро ушли, оставив пепелище и изуродованные трупы. Поперек коней везли связанных невольниц. Уходили быстро, на полном скаку, уже не таясь, ворвались в лес. Один раз живем, один день живем. Через три дня уже были в другом городе, атаман дал три ночи гулять, потом снова уходить. Крючковатый кутил и сыпал деньгами, легкие женщины и реки вина, вроде свобода, вроде та, что искал, а счастья нету, как ни хотел.
Недолго длиться разбойничьей жизни. Разбойник свободен от обязательств, но и с ним не по чести воюют. Однажды и верная подруга ночь подвела, случилась облава, ворвались войска. Нож не соперник мечу, и пал атаман, бежали тати. Падали под стрелами, метались средь мечей. И Крючковатый увидел, как от смерти он не свободен.
Кто умер, тот последнее пристанище нашел в лесу, засыпанный хвоей. Крючковатый отправился на рудники на долгие годы. Двадцать лет он добывал железо, двадцать лет трудился на благо Империи. Изо дня в день, проспав шесть часов на неструганных досках, он вместе с другими несчастными хватал кирку и брел в шахту. Темные глаза более не сверкали над крючковатым носом. Тяжелый труд вымел из головы все мысли, осталась лишь горе ошибки - он не нашел свободы, не встретил счастья.
Всему приходит конец, даже заточению. Стражник поднял измождённое тело "Ты свободен"
Он вышел за ворота, посторонился, дав проехать обозу с рудой. Долго шёл до города, позвякивая десятком медяков, выданными на первое время. Помирать ещё не спешит, и работу найдет. Авось прокормится. Только испытав тяжкую неволю, он смог почувствовать себя свободным. Потухший взор - цена свободы. На этой дороге до города он был счастлив.
Есть много способов захватить власть, полководец может совершить переворот и назначить себя диктатором, безродный аферист может объявить себя незаконнорожденным сыном монарха, или ещё масса способов. Как он добился власти неизвестно. Прах тех, кто знал, давно развеян по ветру. Он был рожден для власти, не оставлял в живых врагов, не оставлял в живых друзей, они тоже могли навредить. Допустить предательства в своих рядах нельзя, оно ставит под угрозу существование государства. Чем чаще обновляются соратники тем надежнее власть.
Широким шагом, держа спину ровно, Монарх вошел в свой кабинет. Маленькая комнатка имеющая из обстановки простой стол, стул, чернильницу с пером и подсвечник, это все, чем ограничился Властитель. Долгие годы он не жил для себя, интересы государства стали его смыслом. Даже наряда своего, простых кожаных штанов и сюртука из грубой ткани он не менял с момента восхождения на трон. Он поддержал крестьян, его любил народ. За ним армия шла на погибель с песнями. Его власть в стране стала абсолютной, когда он объединил разрозненные княжества, мечом примирил все ссоры и распри. Но власти была мало. Он сел за стол и в руку взял перо. Последний раз в жизни он в руку взял перо.
Военный советник прибыл по приказу немедленно, власть не терпит ожидания, на руки он получил приказ о мобилизации. К этому дню государство готовилось много лет. Днями и ночами работали кузнецы, даже подмастерья валились с ног, уставая держать заготовки мечей. Стучали молотки, подковывая лошадей. Бесчисленные отряды каторжан добывали железо. Под телегами ломались колеса, руда беспрерывно поступала в плавильни. Весь народ поднялся на невиданный доселе труд. Готовилось становление власти одного во всем мире. Он знал, что самые мелкие мечты остаются несбыточными грезами, но самые дерзкие проекты имеют шанс воплотиться жизнь, ибо лишь такой проект станет делом всей жизни, лишь для дела всей жизни человек готов отдать себя без остатка, положить на алтарь победы сотни тысяч людей. И люди были готовы отдать себя без остатка, очень многие любят сильную власть. Счастье служить сильной власти.
Его войска стальной поступью сотрясали земную твердь. Державы падали к Его ногам. Железный закон, железный порядок. Для царей он был воплощением неудержимой мощи, которой невозможно противостоять. Для народов Он был освободителем. Порядок - освобождение масс. И всё больше и больше воинов готово идти за Ним. Но это лишь приказы и исполнение, лишь законы и порядки, мало власти. Власть над жаждущими власти не давала счастья.
Непобедимые легионы прошли полмира. Войска встали перед исполинской горной грядой. Скалы так высоки, что не видно вершин. Непроходимые ущелья преграждают путь, от сильного шума обвалы на каждом шагу. Это древнейшие горы, они живут своей жизнью. Все советники, говорившие, что здесь не пройти повешены. Нет места где не будет Его власти. Вперёд легионы. Шли по узким тропкам, неверным ледникам, целыми отрядами срывались в пропасть, но приказ выполнялся. Всё выше поднималась армия, всё дальше продвигались полки, пока на вершине самой высокой горы не наткнулись на хлипкие стены небольшого монастыря. На отвесном утесе не поставить лестниц. Три раза пытались разрушить стены, но ни камня не потеряла ограда. И ворота даже не содрогнулись под ударами тарана.
Он наблюдал издали, пока не услышал голос "Сюда проходят лишь по доброй воле. За ворота не пройти по приказу". И Монарх отозвал войска, оставил коня. Один, широким шагом, он вошел в ворота. Мир за спиной будто пропал, пропал лязг доспехов, ржание коней, треск костров. Остался только маленький дворик, и цветочная полянка на снегу, где, не опираясь на землю, сидел, подогнув по себя ноги, сморщенный старик.
- Ты ищешь счастья, и решил, что оно во Власти - говорил старик.
- Я на правильном пути?
- Тебе решать. Но каков же ты Властелин, коль не властен над собой? Умрешь, сойдешь с ума, и кончатся твои завоеванья. Зачем идешь и как сюда пришел ведь ты доподлинно не знаешь. Для власти нужен Целый Мир, Вселенная, не ограниченная одной Землею.
- И что же делать? Моя ведь власть, лишь власть законов. Над жизнями одно распоряженье. И Вселенная ведь слишком велика и необъятна, легионов не хватит моих.
- Легионы и не сила и не власть. Игрушки в руках ребенка. Ты есть Целый Мир, познай себя и властен над собою стань, быть может счастлив будешь.
Тысячи лет две застывшие фигуры не опираются на цветочную поляну на снегу. Оба бесконечно близки к счастью.
Смотря на далекий бордовый закат, он вспомнил давний разговор. Сегодня, как и в тот давний день, алые лучи огромного заходящего светила окрашивали неописуемой красоты небо. Высокие редкие облака медленно уплывали под легким дуновением ветра. Тот же ветер играл в кронах деревьев, иногда порывы становились сильнее и лес будто громче шептал о чём-то своем, лесном. Не углубляясь в чащу, подкованные сапоги хрустели ветками, товарищи собирали хворост для костров.
Потом был вечер, бойцы освободились от тесных сапог и тяжелых доспехов. Снял кольчугу и Солдат, размял уставшие ноги. Широкоплечая невысокая его фигура подвинулась ближе к огню. Сегодня вечер перед битвой, жестокий тиран, неизвестный монарх напал на вольные княжества. Стальные легионы вторглись на свободную землю, топчут родные поля. Завтра врагу будет дан бой. Солдат даже рад, завтра будет счастье искать.
На рассвете построились войска, встали друг перед другом. Солдат держал в руке секиру, за спиной щит. Плечи упираются в плечи товарищей. В строю не думаешь о смерти, в строю не страшен бой. Желаешь лишь скорей врага начать рубить. В битве счастье мужчины. Стальные воины врага опустили копья, сдвинули щиты. Битва началась.
Конница клином пробилась во вражеское построение, рубили на полном скаку. В центре, напротив, стальные воины теснили дружину. Секира Солдата рубила без устали, падал, как подкошенный враг. Ударами сердца кровь ударяла в голову, пот заливал глаза. Три раза отходили на позиции и снова сшибались. Лязг металла режет слух, конское ржание глушит собственный крик. В яростной радости бросается на копья Солдат. Изрублен щит вместе с левой рукой, кольчуга пробита, кровь хлещет из ран, разрубленный шлем уже топчут ногами. Под последним ударом он падает сам. Погибнуть в бою вот счастье мужчины.
Он выжил в тот день, даже не был пленён. Его не затоптало конское копыто, бегущий солдат не убил сапогами. Сам не помнил, как встал, опираясь на меч, долго брёл по пустынному лесу. Не был он счастлив, лишь чувствовал боль. Израненный слабый полз по тропинке. Он помнил убитых потерянных братьев, загубленным жизням нету числа. Где же бурное счастье войны, где же счастье солдата. Смерть и страданье. Очень хочется жить.
Добрёл до знакомой деревни едва. С ног повалился, не мог уже встать. Ему не дали помереть, выходили и залечили раны. Солдат узнал о новом порядке, о власти закона, о власти монарха. Ныне мир на этой земле и покой. Ему вспомнился друг очень жаждущий власти. Из деревни ушел, забыв о войне, но солдат ведь навеки солдат. Хоть однорукий, но силу свою доказал, и что в правой руке секира поёт, щит не нужен с таким то уменьем. В городе нанялся в охрану каравана, везли золото на нужды войны.
Хорошо жить, когда власть и порядок. Торный тракт Имперского града охраняется конными разъездами, постоянными заставами, встречающимися на пути. Здесь безопасно, тревожнее станет дальше от центра. Даже высокий лес, растущий неподалеку от тракта, в тусклом свете луны кажется мирным и тихим. Но вот за тучами скрылось ночное светило. Тревожнее стало на сердце Солдата, человек любит свет. Надел шлем, накинул перевязь с мечом, подбросил хворосту в костер. Взметнувшееся пламя озарило разбойничью шайку, сверкнуло в тёмных глазах, и конь сбил с ног солдата.
Вдруг ночь стала на тот день похожей, снова битва, как раньше секира взлетает. Без устали рубит родная рука. Разбойничья шайка воевать не умеет, не те легионы, с кем когда-то сражался. От троих отбивается уже ветеран. Разбойник - враг мира, совесть предавший не человек. Честно сражаться, в полный рост погибая, вот счастье Солдата.
В спину удара не ожидал, не знал, что такое бывает на свете. Подлый нож солдата жизнь забирал, но собственной совести воин был верен. Он честно сражался, достойно погиб, от нечеловеков сей мир очищая. Он тоже нашёл, что так долго искал. Возможно, был счастлив, но у мёртвых не спросишь.
Мозолистые широкие руки крепко держали тяжелую борону, пахарь шагал за чахлой кобылкой. Солнце не щадило гладкие, как камни плечи, жилы вздувались под грубой обветренной кожей. Он работал в поле всю жизнь, сколько себя помнил. Он пахал эту землю и растил пшеницу. Кроме поля был ещё дом, в нём трое ребятишек и жена, которая понесла четвертого. Теперь вспахать нужно ещё больше, рты не по дням растут, а по часам. Скоро сами выйдут в поле, будут помогать отцу. С сыновьями развернется, поднимет хозяйство.
Старшому всего третий год отроду, а вот ведь, прибежал, принес кулек, что жена завернула. Пахарь сел в тени, облокотился о дерево. Молочко, яйца, хлеб часу не прошло, как достали из печи, каша. Обед придаст сил и снова за работу. Пока кушал, смотрел на виднеющийся вдали тракт, где шли тяжелогруженые обозы. Он слышал, что идёт война, что, то ли злостный тиран, то ли монарх освободитель шагает по миру. Пахарю нет дела до этих забот - покосился сарай, вечером нужно подправить.
Вечером решил посидеть в трактире, отдохнуть от тяжелого дня. Посчитал медяки, на пару кружек хватит. Шёл по деревни, что ютилась у стен замка, махнул знакомому стражнику. Размеренная жизнь каждый вечер. В заведении поздоровался с трактирщиком. Хозяин налил как обычно, поставил сухарей. Пахарь сел за угловой стол, он единственный приходил сюда со дня их разговора. Приходил, и знал, что никто из друзей не вернется. Эх, хватило у них смелости и задора, каждый, небось, своё счастье нашёл, не то, что здесь. Скучно и тихо, и ноги ноют от работы, и детей орава заснуть не даёт.
Допил и доел, собрался уйти, окликнул хозяин пахаря в дверях.
- А где же те трое, друзей твоих, что спор, когда то вели?
- Отправились счастье други искать. Думаю нашли, раз никто не вернулся обратно, нельзя не найти если долго искать.
- А ты? Что же ты никуда не пошел, или тебе не нужно счастье? - снова мало народу, и хозяину скучно. Пока вспомнил, решил расспросить.
Пахарь подумал, рубаху оправил, и подумав ответил, надеясь, что верно.
- Нет счастья милее на свете, чем вернувшись с поля на лавке вытянуть ноги. Не думаю, что в дальних краях люди не устают. Если дома счастья не найти, то и на чужбине искать бесполезно. Пойду я, хозяин, сарай покосился и надо подправить.
"Кому сарай подправить, а кому и ставни закрыть" подумал хозяин, протискиваясь меж столов немало выросшим пузом, под тихое треньканье сельского музыканта, закрывал окна во всем заведении.