Дмитриев Геннадий Иванович : другие произведения.

Апостол Иуда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Геннадий Дмитриев

АПОСТОЛ ИУДА

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Одесса - 2010

  
  
  

Оглавление

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Предисловие

   Меня давно интересовал вопрос: какие мотивы определили предательство Иуды? Версия предательства ради денег не убедительна. Интересовало это не только меня. Леонид Андреев в повести "Иуда Искариот" выдвинул свой вариант. В обнаруженном Евангелие Иуды говорится, что Иуда действовал по просьбе Христа. Тогда возник другой вопрос: почему великая миссия Христа должна быть реализована посредством предательства? Изучив различные материалы по данному вопросу, я пришёл к выводу, что Иуда не предавал.
   Восстановить реальную картину событий, описанных в Евангелиях, вряд ли когда-либо удастся, прошло уже более двух тысяч лет. Считать Евангелие историческим документом не приходится, христианская религия основывается на догмате веры - системе аксиом. Если выбрать иную систему аксиом, то можно нарисовать несколько другую картину. Своей повестью я не пытаюсь восстановить историческую достоверность, просто предлагаю художественную версию событий исходя из следующих аксиом:
   1. Христос был человеком, пророком, выполнявшим Божественную миссию.
   2. После известных событий он остался жив, направился в Индию, где продолжил выполнение своей миссии. Об этом говорится в Коране и рукописях, хранящихся в монастырях Тибета.
   3. Письмо Понтия Пилата кесарю Тиберию, хранящееся в библиотеке Ватикана, подлинно. Из этого следует, что Пилат не мог отдать Христа на казнь.
   Многие исследователи Туринской плащаницы утверждают, что следы на ней могло оставить только тело живого человека. Предполагают, что Христос остался жив после казни. В повести я предлагаю иной вариант развития событий - казнь не состоялась, в плащаницу было завернуто тело живого, но измученного пытками Иисуса. Предложенный вариант событий является логичным исходя из решения первого вопроса: был ли Христос Богом, принявшем облик человека, или был человеком, выполнявшим Божественную миссию? Это вопрос не только веры, это еще и вопрос эффективности управления. Не станет командующий войсками фронта переодеваться в солдатскую форму, чтобы довести до роты боевой приказ - это не эффективно, для управления войсками существуют другие средства. Так и у Бога есть более эффективные средства управления, чем воплощение в человеческий образ. А если Христос выполнял Божественную миссию, смысл которой состоял в исправлении учения, искаженного жрецами, устранившими Моисея, и внедрившими в сознание людей идею рабства от имени Бога, то задачей Иисуса не могла быть смерть на кресте во имя искупления грехов человечества.
   Отсюда следует, что Иуда не предавал Христа. Иисусу нужно было донести свое учение до саддукеев, убедить в том, что они исполняют чужую волю, а именно они определяли мировоззрение народа. Он не мог просто явиться к Каиафе, тот попросту не принял бы бродячего проповедника, как не примет митрополит представителя какой-либо секты. Другое дело, если в окружении митрополита у Вас есть свой человек, можно попытаться договориться о встрече. Если предположить, что Иуда был вхож к Каиафе, то Христос мог прибегнуть к его помощи, чтобы встретиться с первосвященником. Но первосвященник ответил Иуде примерно так, как ответил бы митрополит на предложение встретиться с руководителем секты, - "говорить с ним буду только в суде". Христос был согласен придти на суд, чтобы иметь возможность донести истину до саддукеев, хотя бы таким путем. Он понимал, что идет на огромный риск, но не на верную смерть. Он знал, что по закону его обвинить не смогут. Но, видимо, тогда, как и сейчас, суд не всегда руководствовался законом.
   Очевидно, что разговор с Каиафой и его тестем Анной, имевшим огромное влияние, хоть и отстраненным от власти, состоялся, об этом говорит и Евангелие, но кратко, одним предложением. Думаю, что разговор был более обстоятельным, и Иисусу удалось донести истину до саддукеев. Поверили ли ему? Поверили, иначе бы не отдали на расправу Пилату, поверили и испугались того, с какими могущественными силами им придется столкнуться, если они пойдут по пути, предложенному Христом. Потому, выдвинув ложные обвинения, отправили к Пилату, где Иисус был бы казнен безо всякого суда властью центуриона, суду в римской империи подлежали только граждане Рима, а выступивших против власти кесаря просто казнили без суда и следствия.
   Но если письмо Понтия Пилата императору Тиберию, хранящееся в библиотеке Ватикана, - подлинно, то Пилат не мог казнить Иисуса, поскольку уже доложил императору о его непричастности к возмущению иудеев против римской власти. Не стал бы он и обращаться к народу, который воспринимал как варваров, дикарей, с обычаями которого не считался никогда, о чем пишет Иосиф Флавий, характеризовавший Понтия Пилата, как человека грубого, резкого в решениях, не признающего святынь подвластного народа. Потому, Иисуса, истерзанного пытками во время допроса в синедрионе, Пилат отпустил, а казнил Варавву, который должен был возглавить восстание против римлян. Это было логично, с точки зрения римского прокуратора, а утверждение в тексте Евангелие о казни Христа возникло в результате путаницы, возникшей от совпадения имен, и Христа, и Варавву звали Иисусом. Варавва - не имя собственное, Бар Авва - сын Божий, так называли наследников царского трона, и Варавва, и Христос происходили из рода царя Давида, но разных ветвей, обоих воспринимали как мессий, призванных освободить народ от римского владычества, но разными средствами.
   Подробно я изложил свои соображения в ответе на критику повести, в статье "Роль Моисея и задача Христа".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Иуда Искариот

  
   Огромное, красное солнце поднималось над Иерусалимом. Первые лучи его окрасили золотистым цветом легкие перистые облака, скользнули по стенам храма, расположенного на вершине горы, заиграли на медных рогах Харэли, верхней ступени священного жертвенника. Первосвященник Каиафа вышел во двор храма и огляделся. Ученика его, Иуды Искариота, не было видно нигде. Он постоял ещё некоторое время и громким голосом позвал Иуду.
   - Я здесь, равви! - воскликнул, неизвестно откуда появившийся Иуда.
   - Где ты был? Ты должен вставать с первыми лучами солнца, пора наколоть дров, развести огонь, приготовить храм к богослужению.
   - Я всё сделаю, я уже ходил принести дров.
   Первосвященник осуждающим взглядом посмотрел на Иуду и строго сказал:
   - Ты, видимо, опять вечером ходил с этим сыном плотника, Иисусом Назареем?
   Иуда молчал, опустив глаза.
   - Отвечай, я спрашиваю тебя, - сказал Каиафа, - и не лги, это
   тебе ни к лицу.
   - Да, я был с ним, - ответил Иуда.
   - Зачем ты ходишь с ним? Ведь он же сын плотника, с ним ходит толпа таких же оборванцев, как и он сам. А ты, Иуда, принадлежишь знатному иудейскому роду, и негоже тебе, будущему священнику, таскаться с нищими и слушать их глупые речи.
   - Я хочу познать истину, равви, - ответил Иуда.
   - Разве ты не знаешь, Иуда, что истина заключена в заветах Моисеевых? Читай пророков святых, послание Господа нашего к народу своему, и ты познаешь истину.
   - Но он учит тому, что не написано в святых книгах.
   - То, что не написано в святых книгах, не может быть истиной, берегись слов, слетающих с нечестивых уст, они погубят тебя, Иуда!
   - Но он не говорит ничего дурного, он учит народ любви и смирению!
   - Говоришь, он учит народ любви? А разве не учат нас любви к Господу книги Моисеевы?
   - Но Иисус учит любить не только Господа, он учит любить врагов своих!
   - Как, любить врагов? И это говорит вам он, сын плотника? - Каиафа рассмеялся. - Разве не сказано в писании, что не может быть любви между евреем и гоем? Бог избрал наш народ, а все, кто не принадлежат ему, могут быть лишь нашими рабами, гои достойны смерти, а не любви. Кто учит свой народ любить врагов, тот ничего не принесет ему кроме рабства и страдания! Если бы народ Иудеи вдруг, однажды возлюбил врагов своих и сложил бы перед ними оружие - ни одного иудея не осталось бы на святой земле. "Око за око, зуб за зуб" - вот закон, по которому должны поступать с врагами нашими! Возлюбить врагов - это значит предать свой народ! Разве ты можешь, предать свой народ, Иуда?
   Иуда Искариот молчал. Сомнения терзали его: кто прав? Первосвященник и Моисей или Христос? Каждый из них был прав, но как разобраться во всём этом?
   - Как ты говоришь, то прав ты, но и в его словах есть правда, как понять мне, чья правда истинна?
   Каиафа тихо усмехнулся в седую бороду:
   - Ты думаешь, на земле существует только одна правда, Иуда? Запомни, у каждого из нас своя правда. У кошки и у мышки разная правда, и справедливость разная. У первосвященника и сына плотника не может быть одной правды, запомни это, Иуда, а теперь иди, работай!
   - Я непременно сделаю всю свою работу, равви, но когда я сделаю её, могу я пойти к Христу? Я хочу понять, о чем говорит он, и если он не прав, то я хочу знать, в чем!
   - Хорошо, иди, - ответил первосвященник, - только впредь не ходи туда без моего ведома, и рассказывай мне всё, чему учит вас Назарей, спрашивай, что не понятно тебе, не стесняйся, Иуда.
   Весь день Иуда провел в трудах праведных, он работал на благо храма, читал священные писания, а когда наступил вечер, отправился к Христу. Тогда он ещё не был в числе двенадцати его ближайших учеников. Он ходил в толпе народа и жадно ловил каждое слово Иисуса. Приблизившись к Христу, Иуда коснулся края его одежды и спросил:
   - Скажи, учитель, зачем ты говоришь, что нужно любить врагов своих? Разве не должен я взять меч и защитить дом свой от врагов, которые придут разорить его?
   - Ответь мне, Иуда, разве зло может победить зло? Разве силой можно одолеть силу? Ведь на всякую силу найдется другая сила, еще более могущественная. Ответным злом можно только приумножить зло, но никогда нельзя сотворить добро. Только любовь может принести мир и покой народам. Как зло приумножает зло в этом мире, так и любовь приумножает любовь. Возлюби врага своего, и он ответит тебе любовью, и опустит он меч, сраженный добротой твоей.
   - А если не опустит он меч? - возразил Иуда. - Если воспользуется любовью моей и уничтожит меня?
   - Значит, не была любовь твоя искренней, и не смог ты победить ненависть в душе своей!
   - Ты говоришь, - сказал Иуда, - что если ударят тебя по одной щеке, подставь вторую. Значит, любовь и доброта не остановила врага, и он готов нанести удар по второй щеке?
   - Я говорил, не подставь, а обрати к нему вторую щеку. Обратить щеку, еще не значит позволить ударить по ней.
   - Но, как понимать слова твои? Разве не значат они смирения пред врагом?
   - Если смиришься ты, то падешь ниц пред врагом своим, а если не дрогнешь пред ним, а обратишь к ударившему тебя вторую щеку, то посмеет ли он вновь ударить тебя? Ударив тебя по щеке, враг хотел обидеть тебя, испугать, а если нет ни обиды, ни испуга в сердце твоем, поскольку любовь движет тобою, то не достиг он цели своей, и остановится перед силой любви твоей. Ибо злом нельзя одолеть зла, и зло, сотворенное в ответ на зло, не перестанет быть злом, и умножится зло на земле, и умножится скорбь ваша.
   Иуда, вернувшись домой, никак не мог уснуть. Он раздумывал над словами Христа. Можно ли любовью своей одолеть ненависть врага? Прав ли Иисус? Разные мысли приходили к нему. Ответа не было.
   Наутро, когда Иуда рассказал Каиафе о беседе с Христом, тот иронически усмехнулся.
   - Вот, ты поверил Иисусу, а если враг твой, который пришел убивать, грабить, насиловать, не поверит ему? Да наплевать врагу на любовь твою и на веру твою! Он верит в силу оружия, а не любви, и когда опустится меч на твою голову, где будешь ты, со своей любовью? Где, я спрашиваю тебя, Иуда? Разве любовь Лота к людям спасла Содом и Гоморру от гнева Господнего?
   - Но Господь спас Лота и семью его, - возразил Иуда.
   - Господь спас Лота за праведность его, а не за любовь к людям. Люди от любви его не стали добрей, не стали праведней. Не нашлось и тридцати праведников в городах этих. Что предложил Лот людям, окружившим дом его, и требовавшим выдать им тех, кого приютил Лот в своём доме, чтобы надругаться над ними?
   - Лот предложил им своих дочерей, но те отказались.
   - Предположим, что Лот возлюбил тех, кто хотел надругаться над гостями его, возлюбил так, как учит тому Иисус. Тогда, следуя учению Иисуса, он должен отдать им всё, что они просят, то есть -предать на поругание тех, кто искал убежища у него! Кем бы стал Лот тогда? Он стал бы предателем, он предал бы Господа, и не был бы спасен им!
   Иуда взглянул на первосвященника и опустил взгляд. Видимо была истина в словах Каиафы. Можно ли, возлюбив врага своего, отдать ему на растерзание тех, кто просил защиты от этих врагов? Разве не будет это предательством? Как же тогда быть с учением Иисуса? Но, с другой стороны, Иисус тоже прав, злом невозможно победить зло. Видимо, не зря говорил Каиафа, что у каждого своё понятие о добре и зле.
   На следующий вечер Иуда снова пошел к Христу. И, когда он задал Иисусу мучивший его вопрос, тот ответил:
   - Это всё потому, Иуда, что ты делишь мир на своих и чужих. Для Господа Бога нет чужих, все мы дети его, и он любит всех одинаково. Скажи, стал бы отец меньше любить сына своего только потому, что он болен, слаб духом и сбился с пути истинного?
   - Но если я одинаково люблю и ближних своих, и врагов своих, то как же поступить мне, когда враг просит отдать на поругание или на смерть ближних моих?
   - И опять ты выбираешь между врагом и ближним своим, а раз выбираешь - нет у тебя одинаковой любви и к тем и к другим. Отдав ближних своих на поругание или на смерть, ты станешь на сторону врага и предашь ближнего своего. Если же ты откажешь врагу в просьбе его, то, защищая ближнего, ты отвергнешь врага своего и восстанешь против него. Но если ты возлюбишь всех одинаковой любовью, то не будет между вами вражды, и тебе не придется ни предавать одних, ни восставать против других. И тот, кто был врагом тебе, одарённый любовью твоей, возьмёт дочь твоего народа, чтобы стать мужем ей, и породнится народ с народом, и исчезнет вражда, побежденная любовью, как исчезает на заре побежденная светом тьма.
   - Но Бог избрал наш народ, он запретил отдавать дочерей нашего народа замуж за сыновей иноверцев, и брать дочерей их сынам народа нашего. И сказано, чтобы не искал наш народ мира с ними. Как же тогда понимать слова твои?
   - Бог избрал народ наш, чтобы он нёс свет истины другим народам. Скажи, если ты одного из сыновей своих поставишь учителем над остальными, разве будешь ты с ненавистью относиться к тем, кого сделал учениками, и любить лишь учителя? Ведь все они братья, дети твои.
   - Но еврей не может быть братом гою, так писано в Законе!
   - Скажи, Иуда, Бог един?
   - Да, Бог един для всех, а кто молится другим богам, идолам - тот не познал истинного Бога.
   - Вот видишь, Бог един, значит все народы - дети его. Тех, кто не познал истину, следует учить, а не убивать. Бог - есть любовь, а ненависть исходит от людей, не познавших одной простой истины - только любовь созидает, а ненависть разрушает души ненавидящих.
   Христу нравился этот пытливый юноша, стремящийся разобраться во всем, познать истину, и он решил приобщить его к своим ученикам. Когда Иуда рассказал об этом Каиафе, тот долго думал: отпустить Иуду с Христом или нет. Запретить Иуде, быть среди учеников Иисуса он не мог, это означало бы то, что не убедил он своего воспитанника в истинности законов Моисеевых, и лишь запретом доказал свою правоту, а запретный плод, как известно, сладок. Но и отпустить его он не мог, кто тогда докажет Иуде, что ложно учение сына плотника? И тогда Каиафа сказал:
   - Конечно же, ты можешь быть среди учеников Иисуса, но, как я понимаю, ты ещё сам не решил, какое учение ты принимаешь: Моисея или сына плотника.
   - Я хочу разобраться во всём, равви.
   - Это правильно, что ты сам решил во всём разобраться, но кто же поможет тебе, когда не будет меня рядом с тобой? Можешь, как и прежде приходить ко мне и рассказывать о том, чему вас учит Христос, я и сам хочу лучше узнать то, что говорит вам сын плотника, - слукавил Каиафа.
   - Но почему именно сыном плотника называешь ты его? Иисус происходит из рода Давида, и прошел исполнить Закон, данный Господом нашим.
   - Кто лучше нас, саддукеев, может исполнить Закон? Мы чтим каждую букву Закона, а что может дать людям он? Он говорит вам о Царстве Небесном? Но Господь создал человека из глины и грязи, и вдохнул в него душу живую, и прожив жизнь свою, возвратится человек в грязь, из которой взят. И Иисус твой не исключение, для Господа он, конечно же, сын Божий, а для людей он не более чем сын плотника. Вот почему я так говорю.
   - Но учит он людей не плотницкому ремеслу, а Закону, данному Господом Богом. "Бог - есть любовь" - говорит он.
   - А помнишь ли ты, Иуда, что говорил Господь наш Иисусу Навину?
   - Он повелел Иисусу убить всех жителей Иерихона: и мужчин, и женщин, и детей, и весь скот их.
   - То же повелел он Иисусу Навину сделать и с жителями Гая и других городов, расположенных по ту сторону Иордана, ибо отдал эти земли иудеям, сынам Израилевым. Господь Бог наш, Бог Авраама и Моисея, и имя ему - Иегова! Так ответь мне: может ли тот, кто называет себя сыном Господа нашего, учить народ любить врагов своих, если отец его небесный учил ненавидеть и уничтожать врагов детей Израилевых?
   - Но Иисус учит, что Бог един и для нас, и для тех, кто не принадлежит народу нашему.
   - Господь являет любовь свою сынам народа им избранного, но с врагами нашими он жесток и беспощаден. Потомок царя Давида не может учить народ любви к врагам своим. Закон дан Богом нашему народу, всё, что писано в Законе - свято, и не подлежит сомнению.
   - Но Закон писан людьми, а люди могли и исказить заветы Господа, как понять, что в Законе от Бога, а что от людей?
   - Как язык твой повернулся сказать такое!? Закон писан пророками, познавшими Всевышнего! Любое отступление от буквы Закона - ересь! И я не хочу больше слышать ереси в святых стенах! Уйди от меня! Знать тебя больше не желаю!
   Иуда ничего не возразил разъяренному первосвященнику, он молча повернулся, и пошел прочь. Каиафа понял, что погорячился. Сейчас он уйдет. Уйдет, и никогда больше не вернется. А Каиафе нужен, очень нужен был тот, кто бы сообщал ему о каждом шаге Иисуса Назарея.
   - Постой. Вернись, - примирительным тоном сказал он, - ты уходишь с обидой в сердце своем, так и не поняв истины. Иди к Иисусу, слушай, что он говорит, но прежде, чем подвергать сомнению то, что писано в Законе, подвергни сомнению то, что говорит он, сын плотника. Если ты будешь тверд в вере нашей, то быстро поймешь, где истина, а где заблуждение. Я всегда готов помочь тебе, приходи, двери храма и дома моего всегда открыты для тебя.
   Иуда ушел, но Каиафа был уверен, что он вернется, обязательно вернется и всё расскажет ему, он слишком хорошо знал Иуду. Как бы ни было велико влияние Христа на него, влияние Каиафы было не меньшим.
   Так Иуда Искариот стал одним из двенадцати апостолов Иисуса Христа.
  

Понтий Пилат

  
   Прокуратор Иудеи Понтий Пилат шёл по аллее сада. Вчера из Рима пришел корабль, он привёз письмо от кесаря Тиберия. Слухи об Иисусе Назарее, который собирает на своих проповедях толпы людей, дошел и до Рима. Кесарь требовал от прокуратора подробного отчёта о событиях происходящих в связи с появлением этого проповедника, называемого Христом, спасителем. Кесаря волновала популярность Иисуса. Он опасался, народных волнений. Понтий Пилат же, не разделял опасений Тиберия, его больше беспокоил бесчинствующий в этих краях разбойник Варавва. Недавно он напал на обоз с продовольствием и деньгами для римских легионеров, и ограбил его. Все попытки выследить и поймать разбойника до сих пор не имели успеха. Прокуратор ждал своего помощника, Антония. Антоний прибыл точно в назначенный час.
   - Ты звал меня? - обратился он к Понтию Пилату.
   Антоний был строен, высок, на полголовы выше своего господина. Левую щеку воина украшал шрам. Он сын погибшего друга Пилата, и прокуратор приблизил его к себе, поручая задания особой важности - те, которые он не мог доверить никому. Антоний был не только воином, он получил высшую степень образования, окончив риторсткую школу, и обладал знаниями, весьма полезными для Понтия Пилата в деле управления вверенным ему краем. Властный и жестокий прокуратор часто пользовался знаниями Антония, но никогда не просил совета, поступая лишь по своему усмотрению.
   - Да, Антоний, я звал тебя. Что ты можешь сказать по поводу Вараввы? Если этот разбойник и дальше будет продолжать грабить наши обозы, то римские легионы скоро останутся без денег и без питания. Неужели славные наши центурионы не могут справиться с кучкой жалких оборванцев?
   - К сожалению, Варавва неуловим.
   - Неуловим? Он что может возникнуть и раствориться как призрак? Разве он не из плоти и крови? Разве нет людей, у которых он находит приют?
   - Мы назначили награду за его голову, но люди не выдают его.
   - Не выдают? Разве нет в Иудее людей, которые за награду, или хотя бы из-за страха перед нами выдадут его?
   - Но его они боятся больше чем нас. Они верят, что он неуловим и опасаются мести, если предадут его. Он и его люди - это сикарии, они безжалостны к тем, кого заподозрят в содействии римской власти.
   - Неужели настолько велик страх перед ним? Назначь больше денег за его голову!
   - Нет, это не поможет! Однажды мы получили сведения о том, в каком селении он будет ночевать. Мы напали на это селение, но Варавве удалось уйти. Потом он вернулся и сжег всю деревню, он убил всех жителей, даже детей. Люди боятся его. Они верят в то, что его невозможно поймать, верят в то, что он бессмертен. Если его убить, он воскреснет и снова начнет мстить тем, кто предал его. Варавва вечен, как вечно зло на этой земле.
   - Надо положить конец этим слухам! Варавву нужно непременно поймать и казнить! Чтобы все видели, что это обыкновенный человек из плоти и крови, и всякому злу приходит конец.
   - Мы поймаем его, устроим ему ловушку. Завтра снова пойдет обоз с продовольствием и деньгами. Я велел держать это в строгом секрете. То, что держится в строгом секрете, непременно становится известно людям Вараввы. Думаю, он приложит все усилия, чтобы выведать маршрут. Но вместо мешков с продовольствием и деньгами телеги повезут легионеров, прикрытых мешковиной. Варавва попадет в ловушку, мы схватим его.
   - А кто знает о ловушке?
   - Только я и ты.
   - Это хорошо. Надеюсь, тебе удастся этот план, и я доложу об этом кесарю. А теперь иди, я жду Каиафу, он не должен видеть тебя.
   Перед тем, как ответить Тиберию на его письмо, Понтий Пилат решил побеседовать с Каиафой. Этот первосвященник пользовался большим влиянием среди иудеев, и прокуратор не мог не считаться с его мнением. Главное интересовало его, почему священники так опасаются Иисуса, что крамольного было в учении Христа, и действительно ли оно могло угрожать владычеству римлян в Иудее.
   Каиафа не предупреждал прокуратора о своем прибытии через слуг, и не ждал аудиенции, как другие посетители: он вошёл и направился прямо в сад, где прогуливался Понтий Пилат. С прокуратором он держался на равных, слегка подчеркивая своё превосходство, считая, что должность служителя Господа должна расцениваться как более важная, нежели должность римского прокуратора. За Понтием Пилатом стоит император, за Каиафой - сам Господь Бог.
   - Приветствую тебя, прокуратор Иудеи, - сказал Каиафа, приблизившись к Понтию Пилату.
   - Привет и тебе, Каиафа, - ответил тот.
   - Говорят, ты хотел видеть меня?
   - Да, я хотел тебя спросить, что ты думаешь о том бродячем проповеднике, которого называют Иисусом Христом? Говорят, он пользуется большой популярностью среди народа?
   - Это ты говоришь о Назарее, сыне плотника? - скривил губы Каиафа в саркастической усмешке. - Слухи о его популярности сильно преувеличены, ходят за ним такие же оборванцы, как и он сам.
   - Почему ты называешь его оборванцем? Слышал я, что происходит он из рода Давида, рода ваших царей.
   - Род Давида давно угас. Если Иисус и происходит из этого рода, то всё равно он оборванец, и никогда ему не взойти на престол.
   - Значит, он не представляет никакой опасности ни для Иудеи, ни для римской империи, - заключил прокуратор из слов Каиафы.
   - Ну, это как сказать. Сам он, естественно, никакой опасности не представляет, но его ложное учение, как ржавчина, разъедает умы людей. Слово иногда бывает опаснее меча, если люди поверят ему, то перестанут соблюдать законы Моисеевы - то, чем живет народ иудейский, на чем стоит государство наше.
   - Разве он призывает народ к бунту?
   - Он возомнил себя посланцем Господа, царем Иудейским. Он с презрением относится к священникам, которые самим Господом избраны для служения ему. Это хуже, чем призывы к бунту, это покушение на святая святых Иудеи, на основы иудейской религии.
   - До религии вашей кесарю римскому нет дела, это ваше право и ваше дело, какому Богу молиться. Римскому государству он, по-видимому, ничем не угрожает.
   - Напрасно ты так думаешь, прокуратор. Распад любой империи начинается с распада идеологии.
   - Но его проповеди касаются лишь вашей религии, как это может угрожать идеологии империи Рима?
   - Рано или поздно учение Иисуса может выйти за пределы Иудеи.
   - Не преувеличиваешь ли ты опасность, Каиафа? Ведь ты говоришь мне, что за ним ходит лишь толпа оборванцев, таких же, как и он сам.
   - Все начинается с малого, самая полноводная река, которая разливается и затопляет поля, начинается с маленького ручейка. Если не пресечь зло в самом его начале, потом может быть уже поздно. Проповедям сына плотника нужно положить конец.
   - Каким образом?
   - Его нужно судить, как преступника, посягнувшего на основы порядка, установленного Господом нашим.
   - Ну, так и суди его. Мы не мешаем вам молиться вашему Богу, и не запрещаем вам судить вероотступников.
   - Но он опасен для Рима! Поверь мне, прокуратор.
   - Позволь это решать мне самому, кто более опасен для Рима: бродячий проповедник, или разбойник, нападающий на обозы.
   В глазах первосвященника блеснула ненависть и презрение. Он умолк. Его попытки убедить римского прокуратора в опасности, исходящей из учения Иисуса, и отвести его внимание от Вараввы, не удалось. Сам Каиафа не считал, что учение Христа может серьезно повлиять на религиозные воззрения народа. На земле иудейской существовало множество течений: саддукеи, к которым принадлежал Каиафа, фарисеи, ессеи, назареи, к которым причисляли Христа, зелоты, к которым относили Варавву, - и все они по-своему трактовали Закон.
   Фарисеи признавали и письменный, и устный Закон, вели аскетический образ жизни. Саддукеи, признавая лишь букву письменного Закона, и отрицая устный Закон, предпочитали роскошь и богатство. Ессеи отличались строгим аскетизмом, и не терпели никакого инакомыслия. Назареи - бродячие проповедники и целители, учили народ любви и смирению, зелоты, признающие лишь силу оружия, призывали к вооруженному свержению римского владычества. Но все они верили в мессию, происходящего из рода иудейских царей, который спасет землю и народ свой от римских поработителей. Роль мессии большинство из них связывало с зелотом Иисусом Вараввой, который призывал к восстанию против римлян. Вот и пытался Каиафа отвлечь внимание Понтия Пилата от Вараввы, убедив его в том, что опасность исходит, именно от Христа.
   Каиафа ушёл, и Понтий Пилат, проводив его долгим, презрительным взглядом, остался один. Он понял, что убеждая его в опасности, исходящей из проповедей Христа, Каиафа пытается всячески обезопасить от гнева прокуратора Варавву. "Наверняка, - думал Понтий Пилат, - Каиафа имеет связь с этим разбойником, именно поэтому его никак не могут схватить. Нужно немедленно покончить с ним, а тогда уже разговаривать с Каиафой. Кто управляет этим государством? Священники совместно с разбойниками с большой дороги? Да и какая собственно между ними разница? И те и другие грабят народ, держат его в страхе и повиновении. Одни стараются уклониться от уплаты налогов римскому кесарю, а другие их и вовсе не платят. И в этом государстве находится единственный человек, который призывает не отвечать злом на зло, проповедует любовь к людям - и это он угрожает римской империи? Священники хотят схватить его и предать смерти. На чем же зиждется это государство, если проповедовать любовь к людям считается в нем преступлением?" Понтий Пилат решил сам, лично поговорить с Иисусом Христом, но в первую очередь нужно покончить с Вараввой. Сегодня же ночью он должен быть схвачен.
  

Варавва

  
   Обоз медленно втягивался в лес. Скрипели колеса на колдобинах разбитой дороги, слышались крики возниц, храп лошадей, да команды начальника отряда охраны. Отряд был немногочисленным. Ни возницы, ни воины охраны не знали о том, что таится под мешками в повозках, и лишь один Антоний, ехавший во главе отряда, знал истинное назначение обоза. День клонился к закату. "Днем не нападут, - думал Антоний. - Только с наступлением темноты следует опасаться атаки разбойников". Но, как только последняя повозка обоза вошла в лес, впереди на дороге замаячила фигура вооруженного человека. Он стоял спокойно, не двигаясь, и ждал приближения обоза. Антоний ошибся, он не предполагал, что разбойники так обнаглеют, что станут нападать на транспорты среди бела дня. Им наверняка было всё известно: не только маршрут обоза, но и состав охраны. Когда обоз приблизился, разбойник поднял меч, приказывая остановиться. Повозки остановились. Из лесу, из чащи появились вооруженные люди, быстро окружили обоз.
   "Торопиться нельзя, - думал Антоний. - Нужно ждать, когда они плотнее сомкнутся, надо точно рассчитать удар. Главное - схватить Варавву, не дать ему уйти."
   Воины, затаившись под мешками, ждали команды. Антоний не спешил. Он приказал охране опустить оружие и не сопротивляться. Варавва подошел вплотную к Антонию, и скривив губы в усмешке, произнёс:
   - Мудро с твоей стороны было опустить оружие, это может спасти вам жизнь. Тут одни проповедник говорит, что если разбойник отнял у тебя штаны, то отдай ему и рубашку.
   Разбойники засмеялись.
   - Я вижу не только иудеи, но и римляне прислушиваются к словам Назарея, - смеялся Варавва, он подошел близко, совсем близко к Антонию, и стал слева от него, справа, чуть дальше стоял другой разбойник.
   Антоний держал руки, сложенные крест на крест под плащом, правая рука сжимала рукоять меча, висящего вдоль левого бедра. Он не пользовался коротким римским мечом, гладиусом. Мечи эти делали из низкосортного железа, они быстро тупились, и хотя имели преимущество при действиях в строю, были мало пригодны в индивидуальной схватке. Антоний предпочитал спату, длинный кельтский меч, изготовлявшийся из высококачественной стали. Его применяли в основном в кавалерии римлян. Разбойник, вооруженный коротким римским мечом, стоял справа от него так, что Антоний не смог бы напасть неожиданно. Разбойник понимал, что его противник вооружен, но короткий римский меч, на таком расстоянии бесполезен, потому он был спокоен, и с легкой ухмылкой поглядывал на Антония. То, что произошло дальше, привело разбойников в шок.
   Антоний поднял левую руку вверх, приподнимая полы плаща, освобождая меч. Правая рука его в этот момент с нарастающей быстротой выхватывала из ножен спату. Меч, сверкнув в лучах заходящего солнца, взлетел вверх, затем, описав дугу вправо, со свистом рассекая воздух, полетел в сторону разбойника. Антоний сделал выпад вправо, усиливая удар. Разбойник слишком поздно понял свою ошибку. Он поднял руку с мечом, пытаясь защититься от удара. Но разве какой-то меч-коротышка сможет удержать спату? Со звоном отбив гладиус разбойника, спата в одно мгновение снесла ему голову. Звон меча был сигналом для воинов. Телеги взорвались брызгами мечей и щитов, войско, в несколько раз превосходящее численность разбойников, мгновенно выросло перед ними, словно из-под земли.
   Антоний бросился к Варавве. Тот был вооружен обычным римским мечом: фактически беззащитен перед спатой Антония. Сапата была большой редкостью на контролируемых Римом территориях. В экипировке кавалеристов Рима того времени отсутствовали стремена, а эффективно работать мечом сидя на коне, но не имея опоры в ногах, было сложно, и кавалерия не находила широкого применения в боях. Потому длинные кельтские мечи имели немногие воины.
   Антоний мог без труда поразить Варавву, но тот нужен был ему живым. Легионеры обступили разбойника, но Антоний приказал им держаться на безопасном расстоянии. Варавва, отлично владевший мечом, в ближнем бою мог уложить нескольких легионеров прежде, чем его схватят. Антоний сделал выпад в сторону Вараввы, заставляя его защищаться. Варавва поднял меч, чтобы отразить удар, но Антоний увел спату в сторону, вниз, и описав дугу, ударил лезвием спаты по клинку Вараввы у самого основания. Спата срезала гладиус разбойника, как стебель тростника. Варавва остался без оружия.
   - Хватайте его! - скомандовал Антоний.
   Трое крепких легионеров навалились сзади на Варавву, схватили его и связали. Остальные разбойники, подавленные внезапным появлением превосходящих сил противника, не могли оказать серьезного сопротивления. Разрубленные мечами, пронзённые копьями тела многих из них лежали на земле, оставшиеся в живых были обезоружены, и стояли, окружённые воинами отряда. Раненые лежали тут же, ожидая своей участи.
   И только Шимону, одному из воинов отряда Вараввы, удалось вырваться незамеченным из кольца римских легионеров. Схоронившись за кустом, в чаще леса, он с ужасом наблюдал картину безжалостной расправы со своими товарищами.
   Раненых добили, и мертвые тела оттащили с дороги. Потом дошло дело и до живых. Антоний подошел к одному из разбойников и сходу, не говоря ни слова, снес ему голову, продолжая двигаться вдоль строя. Он подошел к следующему разбойнику и поднял меч. Разбойник взмолился, пытаясь выпросить пощаду.
   - Те, кого ты грабил и убивал, тоже просили тебя о пощаде, - сказал Антоний, - но ты не пожалел их, чего же ты ждёшь от меня?
   - Милосердия, господин, милосердия, - ответил разбойник.
   - Милосердия? Хорошо, я проявлю милосердие, я убью тебя сейчас, мечом, и ты избежишь распятия, - с этими словами он провел острием меча по горлу разбойника, голова запрокинулась назад, из горла хлынула кровь, разбойник покачнулся и рухнул наземь.
   - Кончайте с остальными, - распорядился Антоний. Когда со всеми разбойниками было покончено, обоз продолжил свой путь, везя единственную добычу - связанного по рукам и ногам Варавву.
   Шимон оставался в своем убежище, не смея пошевелиться, стараясь не дышать. И лишь когда точная тьма окутала лесную чащу, замолкли голоса солдат, и только какая-то ночная птица горестно кричала, словно оплакивая убитых, Шимон поднялся на ноги, и нетвердой походкой направился вон, подальше от этого проклятого места.
   Несмотря на позднее время, Понтий Пилат не спал, он ждал Антония. Наконец, тот пришел. Он был прямо с дороги, в пыльном плаще, со свежими пятнами крови, разгоряченный и возбужденный недавним боем. По выражению его лица прокуратор понял, что операция удалась.
   - Я выполнил всё, что обещал, - сказал Антоний прямо с порога вместо приветствия, - Варавва схвачен, закован в цепи, и брошен в подземелье.
   - А остальные?
   - Убиты.
   - Все?
   - Все до единого.
   - Вот и хорошо. Теперь я по-другому могу говорить с Каиафой, но для начала мне нужно встретиться с Христом, найди его, Антоний, и передай, только так, чтобы другие не слышали, что прокуратор просил его придти. Ты понял меня, Антоний?
   - Да, мой господин, понял.
   - И перестань называть меня "мой господин". Ты не раб мне!
  

Письмо прокуратора кесарю Тиберию

  
   Наутро Антоний разыскал Иисуса Христа, который был на окраине города в окружении своих учеников. Он подошел к нему, поклонился, и тихо сказал:
   - Прокуратор просил, - он сделал ударение на слове "просил", но произнес его таким тоном, чтобы было ясно, что просьба хотя и не содержит угрозы, но равносильна приказу - чтобы ты пришел к нему, как только сможешь.
   Христос отвечал ему так же тихо:
   - Передай прокуратору: я приду, как только солнце склонится к закату.
   Он исполнил своё обещание, явившись к прокуратору, как только край солнца коснулся горизонта.
   Когда прокуратору доложили, что к нему пришёл бродячий проповедник, Понтий Пилат сказал:
   - Пусть войдет.
   Иисус вошел и остановился перед ним. Пилата охватило странное чувство тревоги и непонятного беспокойства. От этого человека, сына плотника, бродячего проповедника, варвара, дикаря, с точки зрения римлян, исходила какая-то неведомая, неодолимая сила. Он, Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, наместник кесаря, имеющий неограниченную власть над этими людьми, чувствовал себя в присутствии Христа маленьким, ничтожным существом, не осмелившимся даже заговорить первым. Он вдруг остро почувствовал, что все богатства, вся земная власть его, всё, чего достиг он в этой жизни, вскоре обратятся в прах, и могила нищего ничем не будет отличаться от могилы вельможи. Все тленно на этой земле. Но того, вечного, нетленного, той духовной силы, которая исходила от Иисуса, не ощутил он в своей душе, там были лишь пустота и мрак.
   - Ты просил меня придти, - сказал Иисус Понтию Пилату, - я пришел.
   Пилат посмотрел на Иисуса, их глаза встретились, во взгляде Христа была кротость, спокойствие и уверенность. Пилат быстро овладел собой, преодолев минутную слабость, взгляд его вновь стал жёстким и властным, он сказал:
   - Да, я звал тебя. Могу ли я спросить тебя о твоем учении?
   - Я слушаю тебя, прокуратор, спрашивай.
   - Говорят, что ты называешь себя царем Иудейским и жаждешь занять престол Ирода?
   - Кто говорит тебе это? Мне ни к чему власть земная, когда царствие моё - Царство небесное. К чему мне тленное, когда мой удел - вечность? Имеющий власть земную обратится в прах, всё станет прахом: и власть его, и богатства, и сам он. Лишь с тем, что накопил ты в душе своей, станешь ты на пороге Царствия небесного, а если же пуста душа твоя, то и она станет прахом, как и ты сам.
   При этих словах Иисуса, сказанных спокойно, но твердо и уверенно, прокуратору стало не по себе, леденящий холод сковал его душу, и он с болью ощутил пустоту в душе своей. Но он, римлянин, не мог себе позволить проявить слабость перед иудеем, взгляд его стал жёстче, в голосе звучали нотки металла:
   - Чему учишь ты свой народ?! Говорят, будто ты подстрекаешь людей к бунту против римского владычества?!
   - Я учу народ любви и смирению. Я учу их любить не только ближних, но и врагов своих. Ненависть порождает ненависть, бунт против власти порождает насилие со стороны власти. Те, кто поднимут бунт и сметут власть, сами станут этой властью, но ещё более кровавой и жестокой. Только смирение и любовь могут спасти мир, но понимать это должны все: и те, кто этой власти подчинен, и те, кто эту власть имеют. Ибо, кому многое дано, с того многое и спросится.
   - Говорят, будто ты против уплаты податей римскому кесарю?
   - У тебя есть монета? Дай мне её.
   Понтий Пилат протянул монету Христу. Взяв в руки монету, Иисус отвечал:
   - Посмотри, что изображено на монете? Лик кесаря. Так отдайте кесарю кесарево, а Богу воздайте Богово! - сказал Иисус, возвращая монету Понтию Пилату,
   - Так зачем же тогда ты опрокинул столы менял, которые у ворот Храма меняют динарии на сикли? Если кесарю - кесарево, а Богу - Богово, то, что тебе до менял?
   - Но я не делал этого, я не опрокидывал, столов. Когда служители не пустили в храм человека, у которого не было денег, я сказал, что каждый имеет право войти в храм и обратиться к Богу, не зависимо от того, богат он или беден. Но священники требуют, чтобы каждый, входящий в храм, жертвовал полсикля в храмовую казну. В ходу в основном динарии, их меняют на сикли, чтобы внести в Храм и пожертвовать саддукеям. Римские монеты нельзя вносить в Храм, на них изображены языческие знаки. Саддукеи собирают золото, а затем везут его в Рим и продают, где цена на золото в два с половиной раза выше, чем в Иерусалиме. Те, которые должны служить Богу, служат мамоне, а я говорил - нельзя молиться двум Богам: Господу и мамоне! Служители религии неслыханно обогащаются, в то время как народ прозябает в нищете и бесправии.
   У Понтия Пилата перехватило дух. Он понял, какой источник доходов находится в руках саддукеев. Так, вот почему Каиафа с таким рвением заботился о том, чтобы схватить Иисуса и предать казни! Иисус знал о том, о чем знать не должен был никто. Не вопросы религии и ереси волновали его, тут вопрос денег - и денег больших, очень больших! Формально прокуратор не имел права ни запретить валютные операции, ни прибрать эти махинации к своим рукам. Но идея, которую совершенно случайно подбросил ему Иисус, стоила того, чтобы над ней серьезно подумать. Возможно, удастся использовать борьбу Иисуса за чистоту религии в своих собственных целях. По крайней мере, этого назарея нужно беречь! Нужно сделать всё, чтобы он не попал в руки Каиафы!
   - Недавно у меня был первосвященник Каиафа. Он хочет схватить тебя и судить, возможно, даже предать смерти.
   - Я знаю, - спокойно ответил Иисус.
   - Я помогу тебе избежать казни. Дам человека, который поможет тебе укрыться так, что Каиафа не сможет тебя достать.
   - Ты предлагаешь мне бежать?
   - Да, я предлагаю тебе бежать. Причем, прямо сейчас.
   - Только трус бежит от судьбы своей, бросив всё, чему он служил. Я учу людей любви и смирению, я учу их тому, что тело тленно, и только душа бессмертна, если наполнена она любовью к людям. Скажи, чего будет стоить моё учение, если учитель, спасая жизнь свою, бренное своё тело, которое рано или поздно всё равно обратится в прах, предаст тех, кто любит его, предаст любовь, которой он учит людей?
   - Наверное, ты прав, - ответил Понтий Пилат Христу, - но вряд ли смогу сделать для тебя что-то большее.
   - Делай то, что велит тебе твой долг.
   - Тогда, прощай, - сказал прокуратор и поклонился, это произошло само собой, мимо его воли. Понтий Пилат впервые склонил голову перед человеком, который был по статусу ниже его.
   Простившись с Иисусом, прокуратор сел писать письмо императору Тиберию. Он сообщал о том, что удалось, наконец, обезвредить банду разбойника, нападавшего на транспорты с продовольствием и деньгами для римских легионеров. Далее он убеждал императора в том, что деятельность бродячего проповедника, называющего себя Иисусом Христом, ничем не может грозить господству римлян на территории Иудеи: наоборот, он убеждал народ, что восстанием не добиться свободы, лишь кровь, смерть и горе принесет народу вооруженная борьба.
   Дело в том, что в последнее время появилось множество бродячих проповедников, призывающих народ к свержению римского владычества. Их хватали и казнили, распинали без суда и следствия. Синедрион не принимал участия в этом, это было дело римлян. Священники иногда пытались заступиться за осужденных, либо косвенными путями всячески препятствовали их поимке. Требования Каиафы пресечь деятельность Иисуса насторожила прокуратора. Отношения между римлянами и правящими кругами Иудеи было достаточно сложными. Предшественник Понтия Пилата, Валерий Грат, сменил в короткий период четырех первосвященников, остановив свой выбор на Каиафе, но если он был хитрым и тонким политиком, пытавшимся миром улаживать все спорные вопросы, то Понтий Пилат был солдатом, прямолинейным и грубым, он не искал ни с кем компромисса, а всегда шел напролом.
   Он не считался обычаями и святынями иудеев, чем вызывал возмущение священников и простого народа. Однажды он внёс в Иерусалим хоругви с изображением римского кесаря, оскорбив тем самым религиозные чувства верующих, никаких изображений в святом городе быть не должно. Ни просьбы, ни мольбы не могли заставить его изменить своё решение, и священники обратились с жалобой к самому Тиберию. Оскорбляло их религиозные убеждения и то, что прокуратор пользовался правом назначать первосвященника по своему усмотрению. Среди священников и народа зрело глухое недовольство правлением Понтия Пилата. Различные проповедники, призывающие к свержению римской власти, если и не поощрялись священниками прямо, то, по крайней мере, не осуждались.
   При этом поддержку находили не только проповедники, призывающие к свержению римлян, но и разбойники, нападающие на римские гарнизоны, и тот факт, что разбойники грабили и убивали не только римлян, но и иудеев, священников нисколько не смущал.
  

Что делаешь, делай скорее

  
   Из всех учеников Иисуса Иуда был самым просвещенным, посвятившим ни один год изучению Закона, самым пытливым, пытающимся детально разобраться в учении Христа. После встречи с Пилатом, Иисус решил поговорить с Иудой наедине:
   - Послушай, Иуда, - сказал он, - боюсь, что не все мои ученики пра­вильно понимают меня. Я пришел исполнить Закон, очистить его от всего, что принесёт несчастья и беды нашему народу. Во Второзаконии сказано, что нельзя давать в рост ни серебра, ни хлеба, ничего, что можно дать в рост брату своему, но можно давать в рост иноземцам, чтобы овладеть землями их. А я говорю: если попросит кто у тебя в долг, дай ему всё, что он просит, и не требуй ничего в замен.
   Иисус Навин велел убивать всех врагов, и воинов, и женщин, и детей, а я говорю: возлюби врага своего, как самого себя.
   В учении сказано: "око за око - зуб за зуб", а я говорю: если отберет у тебя кто рубашку - отдай ему и верхнюю одежду.
   В учении говорится о ненависти к тем, кто не принадлежит нашему народу, а я говорю о любви к каждому, живущему на этой земле. Ненависть разрушает, созидает только любовь. Всё что несёт ненависть, насилие, что сказано о власти и богатстве - не от Бога, это принесли в Учение люди, которые хотят использовать наш народ для достижения своих целей, для управления миром, чтобы держать в рабстве все народы и властвовать над ними.
   - Но кто эти люди? Ведь Закон дан нам Моисеем! Кто же мог исказить его?
   - Моисей привел нас из земли египетской, он учил людей Закону, данному ему Богом. На народ наш господь возложил великую миссию - нести всему миру правду и свет, дать людям Тору. Но жрецы Амона хотят сами править миром, разделив его на господ и рабов, они убили Моисея и подменили Закон, данный Господом. Страшные беды ждут наш народ, если пойдет он по пути, предначертанному жрецами. Нужно очистить Закон от лжи, чтобы народ наш шёл по пути, намеченному Господом Богом нашим.
   Я говорю об этом людям, но не все понимают меня, да и от людей не все зависит. Я хочу, чтобы те, кто исполняет Закон, услышали и поняли меня. Саддукеи считают, что они управляют нашим народом, что всё зависит от воли людей, что стоит только одолеть римское владычество, как минуют все беды иудейской земли. Но они ошибаются - не они правят миром. И если они не поймут этого, не пойдут по пути, намеченному Всевышним, народ наш будет рассеян по всей земле, некоторые из них будут иметь деньги и власть, давая в рост всё, что можно дать в рост иноземцам. Но не свою власть будут исполнять они, а власть тех, кто исказил Закон, и станут рабами денег. Нужно очистить Закон, а сделать это могут только те, кто его толкует - саддукеи, фарисеи, ессеи. С ними я хочу говорить.
   - Отчего же ты не пойдешь к ним? Отчего же ты не скажешь им то, что говоришь народу?
   - Они не хотят слушать меня, саддукеи погрязли в богатстве и роскоши. Они не станут говорить с тем, кто не носит дорогих одежд. Они и в храм пускают только за деньги. Фарисеи и ессеи не хотят слушать никого, кто думает и говорит не так, как они. Ведь ты был любимым учеником Каиафы, Иуда?
   - Он и сейчас не отказался от меня, он просил приходить к нему со всеми вопросами, которые мне не понятны.
   - Ты сможешь устроить так, чтобы он принял меня, и говорил со мной?
   - Я попрошу Каиафу, - ответил Иуда, - возможно, он станет говорить с тобой, но отзывается он о тебе с насмешкой.
   - Думаю, он изменит своё мнение, если услышит всё, что я скажу. Иди Иуда, и поговори с Каиафой.
   Иуда ушел. Когда он явился к первосвященнику и рассказал всё, о чем просил его Иисус, Каиафа в ответ рассмеялся:
   - Ты, хоть думаешь, о чем ты меня просишь, Иуда? Ты только посмотри: кто я, и кто он! Я - первосвященник, властью, данной мне Господом нашим, обязан блюсти Закон Моисея, а он - бродячий проповедник, еретик! Неужели ты думаешь, что я унижусь до того, что приму его здесь, в своем доме?
   - Но это очень важно, равви, - ответил Иуда, - ты должен услышать то, что он говорит, от этого зависит судьба нашего народа.
   - Судьба нашего народа зависит от нас, от того, как мы, саддукеи, блюдем Закон, данный нам Господом нашим через пророка Моисея. Все остальное - ересь! А с Иисусом я буду разговаривать только тогда, когда его приведут ко мне под стражей, в цепях! Так и передай ему! Другого разговора у нас с ним не будет!
   Иуда повернулся и пошел прочь, не сказав ничего в ответ первосвященнику. Он был печален и мрачен: Каиафа отказался говорить с Иисусом, как с равным, он и слышать ничего не желает о сыне плотника.
   - Ну, что скажешь? - спросил Иисус Иуду, - Говорил ли ты с Каиафой?
   Иуда молчал, опустив взор.
   - Что же ты молчишь? Говори. Что тебе сказал Каиафа?
   - Он сказал, - Иуда с трудом поднял глаза на учителя, - он сказал, что будет говорить с тобой только тогда, когда тебя приведут к нему под стражей, в цепях, другого разговора не будет. Так он сказал.
   Иисус молчал, глядя куда-то вдаль, мимо Иуды, потом посмотрел на него, и словно взвешивая каждое слово, ответил:
   - Что ж, я согласен говорить с ним. Даже на таких условиях. Пусть меня приведут к нему под стражей, в цепях. Главное, чтобы он услышал меня.
   - А если они убьют тебя?
   - Им не в чем меня обвинить, я не делал и не говорил ничего, что карается смертью по нашим законам.
   - Они могут убить тебя тайно, без суда.
   - Они не смогут этого сделать, если тогда, когда они возьмут меня под стражу, со мной будут мои ученики. Я соберу их сегодня на вечерю, и расскажу, что им делать дальше, если я уже не смогу вернуться к ним. А ты иди к Каиафе. Скажи, что я согласен, пусть меня приведут под стражей к нему. Явишься со стражей, которую даст тебе Каиафа, перед рассветом в Гефсиманский сад, и укажешь им на меня.
   - Но тогда все будут считать, что я предал тебя!
   - Подашь им знак тайный. Ты поцелуешь меня, это и будет знаком того, что я тот, кто им нужен.
   С тяжелой душой уходил Иуда к Каиафе, риск был велик, Всё могло сложиться не так, как рассчитывали, но Иисус так решил. Он понимал, чем может закончиться для него попытка объяснить первосвященнику суть того, чему учил он людей. Но это был единственный шанс донести истину до тех, от кого зависело будущее народа.
   Каиафа, завидев Иуду, скривил губы в надменной усмешке:
   - Ну, что? Готов ты предать своего учителя, Иуда?
   - Да, готов! - ответил Иуда, дерзко подняв на первосвященника взгляд, полный боли и гнева. - Он так решил! Он будет говорить с тобой, пусть даже в цепях, и под стражей!
   - Твой Иисус сам обрекает себя на смерть, он хочет, чтобы его побили камнями?
   - Он хочет говорить с тобой! Он хочет, чтобы ты услышал его! И не важно, что будет потом! Ты не посмеешь отдать разъярённой толпе того, кто хочет спасти твой народ и тебя!
   - Что я посмею, а что нет - не тебе решать. Судить его будет синедрион, всё будет решено по Закону! Ибо выше Закона нет ничего! Придешь ко мне после захода солнца, а пока иди, иди, Иуда.
   Иуда ушел, а Каиафа направился к Анне, своему тестю, занимавшему ранее пост первосвященника, но и сейчас, будучи в отставке, оказывающего огромное влияние на религиозную и финансовую жизнь иудейского народа. Каиафа никогда не принимал решений самостоятельно, не посоветовавшись со своим тестем.
   Выслушав своего зятя, Анна сказал:
   - Скорее всего, мы не сможем ему предъявить никаких обвинений, которые караются смертью. Он это прекрасно понимает, иначе не отдал бы себя добровольно в руки стражников. Если только он сам, под пытками не подтвердит свою вину.
   - Я не думаю, что он сам оговорит себя, да и одного его признания будет недостаточно, чтобы решить всё по закону.
   - Иногда человек готов на всё, чтобы прекратить мучения, даже смерть покажется блаженством по сравнению с теми страданиями, которые придется испытать, а свидетели всегда найдутся, которые смогут подтвердить его вину.
   - А если он, всё же, вынесет все муки, и не оговорит себя?
   - Тогда отдадим его Пилату, как разбойника, призывающего к восстанию против Рима. При этом хорошо было бы, чтобы в составе стражи был кто-то из римлян, это выглядело бы убедительнее в глазах прокуратора.
   - Есть у меня один центурион, Ксаверий, который за определенную плату готов оказать мне ту или иную услугу. Хотя римляне и не вмешиваются в наши религиозные дела, таковы правила, но порой динарии решают то, что не могут решить правила.
   - Это хорошо, - ответил Анна, - центурион может и сам принять решение о казни опасного преступника, не докладывая об этом прокуратору.
   - Вряд ли он на это способен, Ксаверий трусоват, и подвергать себя опасности, даже за большие деньги, он не станет.
   - Что ж, будет достаточно и того, что он доставит Иисуса к Пилату.
   Каиафа задумчиво посмотрел на своего тестя, и спросил:
   - А может, не стоит вмешивать сюда римлян? Не обязательно же предавать его смерти, выдворить этого бродягу за пределы земли иудейской, да и всё. Не так уж он опасен, как я представил дело Пилату. Главное отвлечь его внимание от Вараввы.
   - Нет! Теперь нужно вмешивать римлян! Обстоятельства изменились, Понтий Пилат взял Варавву!
   - Как?! - вскрикнул Каиафа, привстав со своего места.
   - Его взяли с поличным, при ограблении римского обоза.
   - Ах! Говорил я ему: "Бросай эти бессмысленные грабежи!". Что теперь? Кто поведет народ против римлян? Кто возглавит восстание?
   - Иисус Варавва и Иисус Назарей - оба происходят из древнего иудейского рода, рода царя Давида, но Варавва воин, а Назарей, называемый Христом, - бродячий проповедник. Нужно обменять сына плотника на Варавву.
   - Но как?! Как это сделать?! - крикнул Каиафа.
   - Пока не знаю, думай! Сейчас главное взять его, тем более, что он сам на это идет, и необходимо, да-да, именно сейчас это необходимо - привлечь к делу твоего центуриона! Как там его?
   - Ксаверий.
   - Действуй, Каиафа. Пошли гонца к этому Ксаверию, успеешь до завтрашнего утра?
   - Успею.
   - А если он откажется?
   - Не откажется, я ему давал деньги в рост, он мне ещё должен, и будет должен до тех пор, пока я не прощу долг.
   - Много взял в рост?
   - Половину!
   - Если так дело пойдет, то скоро весь Рим будет тебе должен! И восстания не потребуется. Истинно в писании сказано: "Давай в рост другим народам, и покоряться они тебе".
   - Жаль, не все римляне такие, как Ксаверий, есть гордые, те денег в долг не берут, те просто отнимают.
   - Но не у тебя же!
   - У меня отнимешь! Как бы ни так!
   Тогда он ещё не знал, что Понтий Пилат и у него отымет деньги, изъяв их из корвана, храмовой казны, на строительство нового акведука.
   Каиафа ушел к себе, и тут же отослал гонца с письмом к центуриону Ксаверию. В письме он обещал, что если Ксаверий хорошо выполнит то, что он от него потребует, то Каиафа спишет половину долга.
  
   Когда Иисус собрал своих учеников на тайную вечерю, он призвал к себе Иуду и сказал:
   - Иди, и делай скорее то, что должен. Завтра перед рассветом буду я с учениками в Гефсиманском саду.
   Иуда пришел к Каиафе и указал место, где соберутся ученики.
   - Хорошо, - сказал первосвященник, - этой ночью центурион Ксаверий с отрядом будет нести дозор. Приведешь их на место перед рассветом, и укажешь Ксаверию на Христа.
   - Я поцелую его. Тот, кого я поцелую, и будет Иисус Христос.
   На том они и расстались.
  
   Вечером, когда все ученики собрались отведать Пасху, Иисус сказал:
   - Грустит душа моя и томится тоскою, возможно, последний раз вкушаю я с вами хлеб. Может случиться так, что не увидимся мы более с вами. Тогда вы продолжите дело моё, учите людей тому, чему учил я вас, будьте тверды в вере вашей. Трудно вам будет, будут вас гнать и презирать, будут насмехаться над вами. Только вера в праведность того, что делаете, даст вам силы. Знаю, не легко это будет. Знаю и то, что один из вас отречется от меня.
   Апостолы зароптали, они наперебой стали спрашивать Христа: "Не я ли, господи?".
   - Обмакнувший со мной хлеб в эту чашу и предаст меня, - сказал Иисус. В чаше в этот момент была только рука Христа, и ... Петра. Петр вздрогнул, и посмотрев в глаза Иисусу, сказал:
   - Что бы ни случилось, никогда не отрекусь я от тебя!
   - И петух не успеет прокричать, как трижды от меня ты отречешься! - ответил ему Иисус, - А теперь, я буду молиться. Тяжко мне, душа моя скорбит, хоть ты, Петр, Иоанн и Иаков, побудьте со мной.
   Они вышли. Едва Христос произнес первые слова молитвы, как все, бывшие с ним, апостолы: и Петр, и Иаков, и Иоанн - все уснули крепким безмятежным сном. Иисус молился.
   - Господи, - произнес он, - да минует меня чаша сия, если можно, пронеси эту чашу мимо меня.
   Капли кровавого пота стекали по челу Иисуса, Риск был велик. Он понимал это, но не о спасении своем молился Иисус, он молился о том, чтобы первосвященник внял его словам и повел народ свой по пути, начертанному Господом. Слишком много зависело от завтрашнего разговора с Каиафой, слишком много. И знали об этом только двое: он и Иуда Искариот. Не мог Христос доверить ученикам своим то, что должно произойти. Они слишком любили его, и ни за что не пустили бы Иисуса к Каиафе. Не могли они ещё осознать того, что день завтрашний решит не только судьбу их народа, но и многих народов мира.
  

Поцелуй Иуды

  
   Ещё первые лучи солнца едва позолотили легкие облака, и дыхание свежего, прохладного ветерка чуть колыхнуло листья деревьев, ещё не запели птицы в вышине, когда вышли они во двор, Иисус и апостолы. Новый, безмятежный день вставал над Землей.
   Все вышли во двор в ожидании восхода солнца. Но не успели лучи дневного светила коснуться земли, как в утреннем сумраке возникли неясные очертания фигур. Казалось, из самой вечной тьмы явились зловещие призраки ночи, и чем ближе подходили они, тем яснее проступали силуэты вооруженных людей. Это был центурион с отрядом, а с ними Иуда. Они остановились напротив учеников Иисуса, которые, предчувствуя беду, окружили своего учителя. Ксаверий повернулся, и стал, широко расставив ноги, и положив правую руку на рукоять меча. Он ждал. Иуда медленно побрел в сторону Христа, он шёл, еле переставляя ноги, казалось, они были налиты свинцом. Ученики невольно расступились, давая ему дорогу. Шаг, еще шаг, еще. Всего три шага отделяли его от Иисуса, и он знал, что произойдет сейчас.
   Иисус смотрел на Иуду, что же он медлит? "Что делаешь, делай скорее", - хочет сказать он. "В глазах твоих смятение и нерешительность? Смелее, Иуда, ты должен, должен это сделать!"
   Иуда идет медленно, шаг за шагом. Ещё шаг. Теперь остается всего два, всего два шага. Он смотрит в глаза Иисуса, что он прочтет в них?
   "А может не надо, учитель? Может не надо?" - мысленно говорит он Иисусу.
   "Нет, надо, Иуда, надо, ты ведь сам знаешь, что надо".
   "А что потом? Что же будет потом? Что делаю я? Предаю учителя своего в руки врагов?".
   "Возлюби врага своего, так я учил вас. Нет у нас здесь врагов, нет, не враги они нам, Иуда, они и сами не ведают, что творят. Они должны знать правду, я должен им сказать".
   Так, мысленно ведя разговор с Христом, он сделал еще один шаг. Теперь только один шаг оставался Иуде, только один. Он уже занес ногу, сейчас он опустит её, повернется к Иисусу, и пронзит его своим поцелуем, и всё, конец. Нога Иуды опускается на землю, шаг сделан, теперь поворот.
   "Боже, что я делаю? Зачем, зачем я делаю это? Ведь я же знаю, что Каиафа обманет меня, он предаст смерти Иисуса! Зачем, зачем я делаю это?"
   Иуда замер, и посмотрел в глаза Иисуса, и увидел там спокойствие и уверенность в правоте своей.
   Вот уже близко щека учителя, вот он тянется к ней губами, и поцелуй обжигает щеку Иисуса. Всё. Назад возврата уже не будет, знак подан. Ксаверий медленно, спокойно направляется к Иисусу, держа руку на мече, за ним, в трех шагах, следует стража. Вот он уже подошел к Христу:
   - Это ты, Иисус, сын плотника, называемый Христом? - спрашивает он.
   - Да, это я, - отвечает Иисус.
   - Иди за мной. - Ксаверий поворачивается и идет, Иисус следует за ним. Стража окружает его, и они направляются туда, где состоится заседание синедриона, к дому первосвященника Каиафы. Апостолы, как овцы покорно следуют за своим пастырем, не пытаясь его освободить. Вся процессия заходит во двор, апостолы, и Иуда в их числе остаются на улице.
   Солнце ещё не взошло, не согрело землю своими лучами, и утренний холод пронизывал души и тела тех, кто шли за Христом. Какие-то люди грелись у костра, и Петр подошел к ним, чтобы согреться.
   Мерзкая, грязная старуха, шамкая и брызгая слюной, спросила Петра:
   - Это ты был с Иисусом, которого стража привела к Каиафе?
   - Не знаю, о ком ты говоришь, старуха, не знаю я этого человека.
   - Врёшь, знаешь, - продолжала настаивать она, - я видела тебя с ним вчера, теперь вот его схватили, он преступник, этот человек? Скажи.
   - Отстань от меня! Не знаю я этого человека! Никогда я не был с ним!
   - Говоришь: "Не был", а сам вот дрожишь. Боишься, чтобы и тебя не взяли вместе с ним?
   - Ну, что ты пристала ко мне, старая, говорю: не знаю я его! Я дрожу от холода, замёрз, вот и подошел погреться у костра.
   И тут услышал Петр, как прокричал петух. Петр опустился на камень и заплакал, он предал Христа, он отрекся.
  

Суд синедриона

  
   Когда стража привела Иисуса к Каиафе, тот посмотрел на своего пленника, и усмехнулся:
   - Ты хотел говорить со мной? Ну, что ж, говори, я слушаю тебя, что ты хотел мне сказать? Ты отрицаешь Закон, данный нам Моисеем?
   - Я пришел, чтобы исполнить Закон, а не отрицать его. Я пришел очистить закон от того, что не сказано Богом, но дописано людьми, желающими власти над миром равной власти Бога.
   - Кто же эти люди? Кто мог исказить Закон? Разве Моисей не был пророком, разве не Бог говорил с народом устами его?
   - В Писании сказано, что Моисей разбил скрижали, на которых были написаны слова откровения Божьего, и приказал левитам убивать ближних своих, братьев своих. Скажи, для чего?
   - Люди сотворили себе идола, золотого тельца, чем и прогневили пророка, он в гневе разбил скрижали, и приказал убить этих людей, чтобы очисть народ.
   - Почему пророк, чьим оружием является слово Божье, скрижали с эти словом разбил, и помощью меча решил вразумить народ, не сумев вразумить его тем, что дано от Бога - словом?
   - Те, которые преступили Закон, достойны смерти!
   - Но тогда меч должен был пасть на голову Аарона. Ведь это он сделал людям золотого тельца, и сказал им: "Вот ваш бог, молитесь ему". Но Аарон избежал меча.
   - Моисей просил Бога пощадить Аарона, и Бог пощадил. Аарон действовал по требованию людей, и единственное, что могло вразумить их - так это меч. Очищение Господне от скверны.
   - А если меч очищения сразит и твою голову? Сколько их ещё будет, этих очищений мечом и огнем? Знаешь ли ты?
   - Я не нарушаю Закон. Каждое слово Закона для меня свято. А тех, кто преступит его, ждет одна участь - смерть!
   - Бог никому силой не навязывает свет истины. И знаешь ли ты, что было написано на тех, разбитых скрижалях, и что на тех, которые были даны взамен? На первых было начертано: "Бог - есть любовь", а на вторых: "Око за око, зуб за зуб". Я говорю: "Возлюбите врагов своих", а Моисей сказал: "Убейте ближнего своего, брата своего, друга своего". Мог ли это сказать пророк, который знает, что Бог - есть любовь?
   - Любовь для тех, кто принимает Бога, а кто отвергнет - погибнет, ибо страшен гнев Божий.
   - Может ли проявлять гнев тот, кто утверждает любовь? Законы Бога основаны на любви, а не на страхе. И не мог пророк, вдохновлённый Божественной любовью поднять меч на свой народ. Это сделали те, которые убили пророка, разбили святыни, и подменили Закон любви законом ненависти и страха.
   - Но Моисей прожил до ста двадцати лет, он умер на земле Моавитской, так и не ступив на землю обетованную.
   - Никто не знает, где могила его. Слова о смерти Моисея написаны, чтобы скрыть истину. А истина проста - он был убит теми, кто заменил любовь к Богу страхом перед ним, теми, кто поднял меч на свой народ. А я говорю - поднявший меч, от меча и погибнет. Левиты, к которым принадлежишь и ты, устроили резню среди народа, три тысячи человек погибло тогда. Не боишься ли сам погибнуть от меча?
   - А кого мне бояться, кроме Бога? А Закон Божий я не нарушаю.
   - Тех, которые правят миром, тех, которые убили пророка, разбили скрижали и подменили Закон.
   - Но кто они?
   - Это египетские жрецы бога Амона. Фараон Аменхотеп Четвертый, взявший имя Эхнатон, отстранил их от власти, придя к Богу истинному, единому Богу Атону, чьи заветы были даны Моисею для того чтобы народ наш нёс истину по всей Земле. Но жрецы Амона не захотели расстаться с властью своей, они отравили фараона, пришедшего к истинному Богу, вновь ввергли мир в язычество, и подменили Закон, данный Моисею.
   - Причем здесь Атон или Амон? Наш Бог Иегова!
   - Не в имени Бога суть, Бог един для всех народов, хоть и каждый народ называет его своим именем, сути это не меняет. Суть в том, что Закон, данный Богом, искажен. Его нужно очистить от скверны людской, и возвратиться на путь, предначертанный Господом. Моисей увел наш народ из Египта, дав ему Тору, он знал: когда окончится земной путь Эхнатона, вера в Бога единого, Бога истинного будет разрушена. Моисей увел народ в пустыню, чтобы спасти Веру, спасти Закон, данный Богом истинным. Бог не делит людей на своих и чужих, на богатых и бедных, на господ и рабов. Сделали это жрецы Амона, они решили, что так будет по всей земле, во все времена. Сорок лет они водили народ по пустыне именем убитого ими пророка, пока не умер последний человек, имеющий различение добра и зла. И тогда зло назвали добром.
   - Жрецы Амона! Что ты говоришь, когда это было? Никого из них уже давно нет на этой Земле!
   - Помнишь, сколько жил Адам? Сколько лет прожил Авраам? Человек, знающий тайны бытия, может жить долго, очень долго, и возможно те, кто подменил Закон, ещё живы. А если нет, то живы их наследники, посвященные в тайны управления миром. Думаешь: ты господин? Нет, ты раб!
   - Я раб Божий. А на земле своей я господин!
   - А что же делают на нашей земле римляне? Разве они не считают себя господами, а нас рабами своими? Но и они рабы, рабы тех, кто правит миром, кто не носит титулов, не предстает, как кукла, в золотых одеждах перед толпой, а правит тайно, вкладывая ложь в умы людей, одних прельщая богатством и властью, как баранов, которых ведут на убой, других унижая до положения скотов, ждущих подачки от господина, но и те и другие - рабы.
   В Законе сказано, что нужно давать деньги в рост другим народам, и иметь власть над ними. Но те, кто дают деньги в рост, сами находятся во власти денег.
   - Что же плохого в том, чтобы давать деньги в рост? Богатство угодно Богу, а бедность и нищета - порочны.
   - Но тогда одни, те, кто добывает хлеб в поте лица своего, живут в нищете, а другие, те, кто не прикладывают ни к чему труда своего, а лишь дают деньги в рост, живут в роскоши и богатстве. Богу угодно лишь то богатство, что добыто трудом праведным. Только праведный труд делает человека свободным, наживший богатство трудом других, сам становится рабом этого богатства. Если не вернемся мы на путь истины, то рассеется наш народ по всей земле. Многие из нашего народа будут иметь деньги и власть, но и сами будут рабами денег. Все народы будут ненавидеть и презирать нас, и те из нас, кто не имеет денег и власти, будут презираемы и гонимы, а те, кто имеют деньги, будут служить жрецам Амона.
   Каиафа посмотрел на Христа, и не было во взгляде его прежней уверенности: "А если правду говорит Иисус? Что тогда?"
   - Уведите его! - сказал он страже, - Мне нужно подумать.
   Когда стража увела Иисуса, Каиафа тяжелой походкой направился к Анне. Он рассказал ему всё, о чем услышал от Иисуса.
   - Как думаешь, есть доля истины в том, что говорит Иисус?
   - Может быть, и есть. Если всё так, как он говорит, то это очень серьезно. Ты даже не представляешь себе, с какими могущественными силами мы столкнемся, если примем то, о чем говорит этот сын плотника!
   - Но если он прав, и мы отвергнем его, то представляешь, что будет с нашим народом?!
   - Да, плевать мне на то, что будет с народом! Главное, что будет с нами!? Нас просто уничтожат, как уничтожили они Моисея, а народ всё равно пойдет по пути, который уготовили ему те, кто правят миром.
   - Что же делать нам?
   - Христа предать смерти, а об учении его забыть! Забыть навсегда!
   - Какие же обвинения мы предъявим ему?
   - Найди свидетелей, которые покажут, что он призывал народ к смуте, и добейся, чтобы под пытками он признал свою вину.
   Свидетелей долго искать не пришлось, за определенную плату два человека, ни разу до этого не видевших Иисуса, согласились показать, что он в своих проповедях призывал народ к смуте, к неповиновению римской власти и власти первосвященника. Несмотря на побои, которые наносил ему центурион Ксаверий, Христос отрицал все лжесвидетельства, повторяя, что он против насилия, и именно то, что связано с насилием, должно быть убрано из Закона.
   Как ни старался Ксаверий орудовать кнутом, превращая тело Иисуса в сплошную рану, волю его сломить не удалось.
   - Что делать? - спросил Каиафа своего тестя. - Мы скорее забьем его до смерти, чем добьемся признания в том, чего он не совершал.
   - Отправь его к Пилату вместе со свидетелями. Что бы он ни говорил в своё оправдание, ему не поверят.
  

Иисус Христос и Иисус Варавва

  
   Ксаверий в сопровождении служителей синедриона, двух лжесвидетелей и толпы зевак отвел Христа в преторию, временную резиденцию Понтия Пилата в Иерусалиме, крепость, возведенную еще во времена царствования Ирода Великого, и велел солдатам отправить измученного проповедника в темницу, куда в ожидании казни был заключен Варавва и двое разбойников. Тяжелый засов с лязгом и скрипом запер дверь, и Иисус очутился в полутемном, сыром подвале, куда слабо пробивался свет сквозь зарешеченное узкое окно под самым потолком. Он устало опустился на пол и, когда глаза привыкли к темноте, разглядел узников этого мрачного подземелья. Он узнал Варавву, и тот тоже узнал его. Они были родственниками, хотя и дальними, оба происходили из рода царя Давида, но Варавва, происходил от рода Соломона, сына Давида и Вирсавии, а Христос - из рода Нафана, второго их сына. Варавва был на двенадцать лет старше Христа, и отца его звали Иосифом, а мать Марией, но Варавва был внуком Иакова, а Христос - внуком Илии. Когда родился Иисус Варавва, по всей земле иудейской прошел слух, что родился царь Иудейский, который поднимет народ на борьбу и сметет римское владычество. Если слух имел под собой основание, то новорожденный царь представлял опасность и для самого Ирода Великого, и тот распорядился уничтожить всех младенцев, родившихся в этот год в Вифлееме. Родителям Вараввы пришлось скрываться с младенцем от гнева царя в Египте, и лишь после смерти Ирода они могли возвратиться на родину.
   Когда Варавве исполнилось четырнадцать лет, мать его, Мария, умерла от тяжелой болезни, отец был слишком стар и немощен, и семья Иисуса Христа приютила своего дальнего родственника. Несмотря на разницу в возрасте, между Христом и Вараввой постоянно возникали споры, Варавва считал, что только мечом можно добиться справедливости и свободы, Христос постоянно убеждал брата в том, только любовь может спасти мир. Теперь они оба находились в мрачном подземелья в ожидании казни - воин, верящий лишь в силу оружия, и миротворец, мечтающий преобразить мир силою любви.
   - И ты здесь, - сказал Варавва, приблизившись к Христу. - Чем же ты опасен для власти? Отчего тебя, проповедовавшего любовь, бросили сюда? Тебя, который пришел принести народам мир? Другое дело я, я пришел принести не мир, а меч, я пришел разделить брата с братом, сына с отцом, ибо, кто не с нами - тот против нас. А кто против нас, тот против свободы. Вот и ты не с нами, а оказался здесь, почему? Где же твоя правда, где любовь твоя? Ты пришел к людям с миром и любовью, а они бросили тебя в темницу, обрекли на казнь. Так в чем же правда твоя?
   - Для саддукеев моя правда оказалась опаснее твоего меча.
   - Но римляне? Ведь ты никогда не призывал к восстанию против них. Почему же они бросили тебя в темницу? Согласись, что прав оказался, все-таки, я, хотя теперь мы оба умрем на кресте.
   - Нет, ты не прав, Варавва. Люди сами поделили себя на своих и чужих, сами устроили границы на земле, сами создали себе врагов. В царстве Божием нет границ, и не могут быть врагами дети отца одного, ибо все они братья.
   - В царстве Божием, говоришь? А где они, твое царство Божие? Там, на небе? А здесь, на земле по другим законам живем, по другим законам и умираем.
   - Не ищи царства Божьего на небе, - там только звезды, не ищи царства Божьего в храме, - там фарисеи да книжники, ищи царство Божие в душе своей. Царство Божие внутри нас.
   Варавва тяжело опустился на пол рядом с Христом:
   - Ты наивен, как и в детстве. Завтра нас поведут на казнь, а ты говоришь о любви. Есть обычай, накануне праздника отпускать одного из приговоренных к казни. Если вдруг прокуратор решит соблюсти наши обычаи, как думаешь, кого из нас двоих предпочтет народ? Чья правда окажется ближе народу, твоя или моя?
   - Народ скажет: "Отпусти нам Варавву", - ответил Христос, - и знаешь почему? Ты вождь, и хочешь вести народ за собой, я хочу для народа свободы, истинной свободы, свободы души. Для этой свободы не нужны вожди, не нужны ни заповеди, ни законы. Один закон есть для свободных людей - совесть. Но свободный человек отвечает за себя сам, за поступки свои, за помыслы свои, отвечает перед совестью, перед Богом. И уже никто не сможет сослаться на то, что исполнял он закон или волю вождя, свобода - это тяжкий путь для людей, они еще к этому пути не готовы. Потому и выберут они вождя, так проще. Но путь этот ложный, ибо ведет он в рабство, человек, идущий за вождем, не думает о том, что есть добро, а что зло, он доверяет вождю, а доверять нужно Богу, только Бог даст человеку различение добра и зла, и человек поймет это, когда поймет, что в основе мира лежит любовь.
  

Я не нахожу вины в этом человеке

  
   Когда Иисуса привели к Понтию Пилату, даже он, старый воин, видавший немало увечий и ран, пришел в ужас от того, что сотворили с Иисусом, стараясь пытками вырвать у него признание.
   Возможно, показаний лжесвидетелей было бы достаточно, чтобы осудить проповедника на смерть. Но Пилат не так давно беседовал с Иисусом, и знал, что обвинения против него ложны. Знал он и то, что Каиафа ищет повода, чтобы избавиться от Христа, знал, и сам предупредил его об этом. Но ни Каиафе, ни Анне не было известно о том, что Понтий Пилат уже встречался с Иисусом. Не знали они и о письме, императору Тиберию, в котором Пилат с уважением отзывался о проповеднике. Потому и рассчитывали на то, что скорый на расправу прокуратор не станет разбираться в деталях.
   - Мне сказали, что ты призывал народ к смуте? - спросил прокуратор Христа.
   - Это ложь, - отвечал тот, - и ты это знаешь.
   - Знаю, - ответил Понтий Пилат, - скажи, кто так истязал тебя, он? - указал прокуратор на Ксаверия.
   Иисус молчал.
   - Что же ты молчишь, отвечай - он истязал тебя?
   - Что ты сделаешь ему?
   - Я дам тебе меч. Убей его, он не должен был делать того, что сделал.
   - Я не возьму меч, моё оружие - это слово Божие.
   - Тогда возьми кнут, и рассчитайся с ним за все обиды.
   - У меня нет обиды на него. А бить человека кнутом позорно и недопустимо, уж лучше меч, чем кнут. Я прощаю его, и всех кто лжесвидетельствовал, кто избивал меня, ибо не ведают они, что творят.
   - Ты и сейчас веришь в то, что любовь к людям превыше всего? Ты должен ненавидеть этих людей, которые предали и избили тебя, а ты прощаешь их?
   - Да, прощаю, я всегда говорил, что ненависть разрушает, созидает только любовь. Нет у меня ненависти к ним. Разве можно ненавидеть человека только за то, что он слеп?
   - Но этот человек виновен в нарушении закона, и будет наказан, он не должен был вмешиваться в религиозные дела иудеев. Антоний! Возьми кнут, накажи его!
   Антоний взял кнут, и замахнулся на Ксаверия. Но Иисус, превозмогая боль в истерзанном теле, стал между Антонием и Ксаверием, и удар кнута обрушился на его спину. Ни крика, ни стона не издал он, лишь потом покрылось истерзанное чело.
   - Да, этот человек святой! - воскликнул Понтий Пилат, - Ты закрыл собой того, кто истязал тебя?!
   - Прости его, - ответил Иисус, - прости, как я простил.
   - Раз так, то и я прощаю его, иди Ксаверий, не будет тебе наказания.
   Но посмотрев на несчастного центуриона, можно было понять, что прощение Иисуса возымело гораздо большее влияние на него, чем любое, самое страшное наказание.
   - Я, прокуратор Иудеи, наместник кесаря на этой земле, признаю, что человек этот не виновен в том, в чем обвинили его! - громко заявил Понтий Пилат всем присутствующим, - Своей волей и властью, данной мне кесарем, я отпускаю его! Ты свободен, иди!
   Иисус сделал шаг, но силы оставили его, и изможденное страданиями тело медленно опустилось на землю.
   - Антоний, - сказал прокуратор, - пойди, позови кого-нибудь из тех, кто близок ему. Пусть заберут Иисуса и омоют раны его.
   На зов Антония явились Иаков и Фома, которые ожидали решения прокуратора. Видя, что Христос сам не сможет идти, Иаков ушел, и вернулся с плащаницей, на которую положили истерзанное тело Иисуса, и отнесли в дом Фомы. Там омыли раны и смазали их бальзамом, приготовленным из целебных трав.

Конец Иуды

  
   Когда Иуда увидел, как измученного, истерзанного пытками Христа повели к Понтию Пилату, он понял, что это конец. Произошло то, самое страшно, чего он боялся. Он направился было вслед за процессией, уводившей Иисуса, но дорогу ему преградил всадник:
   - Это ты Иуда Искариот? - спросил он.
   - Я, - ответил Иуда. - Что надобно тебе от меня?
   - Вот, держи! - он бросил к ногам Иуды мешочек с деньгами, который со звоном упал на землю. - Каиафа велел передать тебе, ты заработал это!
   С этими словами всадник развернулся и ускакал, подняв облако пыли. Иуда поднял мешочек и развязал, там было тридцать серебряных монет. "Так вот во что оценил меня Каиафа!" - обожгла его мысль. Он вернулся к первосвященнику, вошел в дом, и швырнул деньги на пол, к его ногам.
   - Забери свои деньги! Я не предавал Иисуса! Ты же знаешь это!
   - Я знаю, - ответил Каиафа. - Но кроме меня, этого не знает никто. Все считают, что именно ты предал его. А деньги возьми, негоже деньги на пол бросать. Да и в храм их вернуть нельзя, ибо заплачены они за кровь невинную.
   - Ты знал, что Иисус не виновен, но всё равно отдал его Пилату на смерть! А ведь он хотел только поговорить с тобой! Хотел, чтобы ты выслушал его!
   - А тебе то что? Он говорил - я слушал. Он хотел поговорить со мной, я хотел избавиться от него, а ты хотел помочь ему. Хотел помочь ему, а помог мне. Вот я и заплатил тебе за работу. Он добился того, чего хотел, и я добился того, чего хотел я. А чего же хочешь ты, Иуда? Возьми деньги, ты заработал их.
   - Будь ты проклят, во веки веков, Каиафа!
   - Нет, это не я, это ты будешь проклят во веки веков, и ты, и имя твое, и весь род твой!
   Иуда ушел. Он знал, что никто, никогда не вспомнит о нём того, что было на самом деле, что душа его будет завидовать душам тех, кто горит в аду. Ни рай, ни ад не примет его душу. Весь ужас безысходности навалился на него как каменная глыба, которая сдавливала грудь, мешала дышать. Он подошел к своему дому, который казался ему могилой, он снял со стены веревку, связал петлю, встал на стол, и, перекинув веревку через балку потолка, надел петлю на шею. Вдохнув полной грудью воздух в последний раз, он оттолкнулся от стола ногой, и петля захлестнула его горло. Хрип последнего проклятия вырвался из него, и он затих навсегда.
  

Пилат и Варавва

  
   Завтра утром должны были казнить Варавву и ещё двоих разбойников, пойманных раннее, а вечером, накануне казни, слуга доложил Понтию Пилату, что разбойник Варавва желает с ним говорить.
   - О чем мне говорить с разбойником? - ответил прокуратор, - передай, что слишком много чести для него, говорить с наместником кесаря в Иудее.
   - Он отвечает, что желает оказать честь прокуратору беседовать с иудейским царем, - возразил слуга.
   - Что? Этот разбойник называет себя иудейским царем? Да он просто сумасшедший! Приведите его, хочу я посмотреть на этого "царя Иудейского"!
   Стражники привели к нему закованного в цепи Варавву. Он стоял и смотрел на прокуратора тяжелым, ненавидящим взглядом.
   - Кто ты, и зачем хочешь говорить со мной? - спросил Понтий Пилат.
   - Я, Иисус, называемый Бар Авва, сын Иосифа, внук Иакова из дома Давида, имею полное право называться иудейским царем!
   - Иисус? - удивился прокуратор, - я знаю Иисуса, называемого Христом, бродячего проповедника. Утверждают, что он происходит из рода Давида.
   - Иисуса Христа? - усмехнулся Варавва, - он внук Илии, из весьма сомнительной, дальней ветви царя Давида, он не может претендовать на трон.
   - Да, он и не претендует, но к чему ты мне это говоришь, я не собираюсь разбираться с родословной вашего царя, ты - разбойник, и будешь казнен.
   - Я требую суда синедриона, я не претендую на трон, но, хотя бы на суд я имею право?
   - Ты напал на римский обоз, ты виновен в преступлении против Римской империи, и суд синедриона не может тебя судить. Здесь я решаю. Моё слово - закон! Я уже вынес приговор, и другого суда не будет!
   - Ты поставлен управлять народом иудеи, а спросил ли ты народ, захочет ли он казнить меня?
   - Да, плевать я хотел на народ! Неужели, ты и впрямь подумал, что я буду спрашивать мнение черни? Народ мне не указ! Как я решил - так и будет! Уведите этого "царя Иудейского"!
   Исполнители казни, которым стражники передали суть разговора прокуратора и Вараввой, поиздевались над приговоренным, что называется, от души. Напялив на голову разбойника терновый венок, они повесили на грудь его табличку с надписью: "царь Иудейский".
  

Отпусти нам Варавву

  
   Ещё не зная о решении, которое принял Понтий Пилат в отношении Иисуса Христа, Анна вызвал к себе Каиафу, и сказал:
   - Иди к Пилату. Напомни ему, что у римлян есть обычай отпускать в канун великих праздников одного из осужденных на смерть. Пусть обратится к народу с вопросом: "Кого отпустить вам?". Нужно освободить Варавву.
   - А если народ захочет, чтобы он отпустил Христа?
   - Не захочет. Найди нескольких человек, которые в разных местах толпы будут кричать: "Отпусти нам Варавву", и вскоре вся толпа подхватит этот крик.
   Каиафа пришёл к Понтию Пилату. Он не вошел, как прежде, а ждал, пока тот соизволит его принять.
   - Рад видеть тебя в добром здравии, Каиафа, - сказал Понтий Пилат, - что привело тебя ко мне в столь ранний час?
   - Сегодня будут казнить осужденных?
   - Да, их распнут.
   - Я слышал, у римлян есть обычай отпускать одного осужденного на смерть в канун великих праздников.
   - Да, есть такой обычай, ну так что же?
   - Я прошу тебя, прокуратор, отпусти Варавву.
   - Варавву? Зачем? Ведь он разбойник, и вина его не вызывает сомнения, зачем тебе Варавва?
   - Мне он не нужен, люди хотят видеть милость могущественного владыки, прояви милость свою, отпусти Варавву.
   - Ах, вот как ты заговорил! Варавва - разбойник, убийца, он примет смерть ту, которую заслужил. Все трое по законам Великой Римской империи признаны мной виновными, и будут распяты!
   - Как, трое? - удивился Каиафа.
   - Да, трое, - подтвердил Понтий Пилат, - того проповедника, которого вы отдали мне на суд, я отпустил, я не признаю в нем вины перед Римом!
   - Но он виновен пред Богом! - вскричал Каиафа.
   - К вашему Богу я отношения не имею, я молюсь свои богам! И отвечаю за свои решения только пред кесарем и Юпитером! Что же вы не предали его смерти по своим законам, а привели ко мне?
   - Ты отпустил его! Ты должен был вернуть его нам, или обратиться к народу, пусть народ решит, кого отпустить в накануне Пасхи!
   - Запомни, священник иудейский, я никому ничего не должен, а тебе в особенности! Ты хочешь, чтобы я обратился к народу, спрашивая как поступить мне, прокуратору этой земли? Да, ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь?! Я, наместник кесаря Великой Римской империи должен спрашивать у черни, что мне делать?!
   - Но на каком основании ты отпустил его? Ты вершил суд, который согласно вашему, римскому праву, должен был доказать невиновность или вину этого человека!
   - Я так решил! Тебе этого достаточно? О каком суде, о каком праве ты говоришь?! Иудеи - варвары! Они не граждане Рима, и не могут рассчитывать на суд согласно римскому праву. Моё слово, моё решение - вот весь суд, вот закон для вас!
   Каиафа ушел. Он проиграл. Не помогли и унижения, на которые он пошёл, Пилат был непреклонен. С потерей Вараввы Каиафа терял многое. Варавва должен возглавит восстание против римлян. Он происходит из царской династии, народ пойдет за ним.
   Но план Каиафы сорван, несмотря на все его усилия, Иисус не будет казнен, он жив, и будет продолжать будоражить умы народы своим учением, а тот, кто должен был выполнить великую миссию освобождения народа от римлян, будет предан позорной смерти.
  

Воскресение

  
   В день казни произошло некое знаменательное событие, даже два. Около шести часов вечера огромная, тяжелая туча повисла над городом, и висела до самого наступления сумерек. А в полночь землетрясение всколыхнуло не только почву Иерусалима, но и умы его обитателей.
   Восприняв это как знамения, народ решил, что среди казнённых был тот, кто осужден незаслуженно. Стали распространяться слухи, что причиной всего стала казнь Вараввы, многие, запуганные террором банды, действительно верили, что Варавва бессмертен, что он, казнённый, может воскреснуть для того, чтобы страшной местью отомстить своим мучителям.
   Слишком свежо было в памяти событие, когда Варавва сжёг целое селение, в котором его пытались схватить римские воины. Понимая, что кто-то из местных предал его, он сжёг всех, не пощадив ни женщин, ни детей, ни стариков. Он принадлежал к сикериям, из секты зелотов, которые не щадили не только римлян, но своих сограждан, сотрудничавших с римской властью.
   Понтий Пилат не страдал особой суеверностью, но природные явления, произошедшие в день казни, вызвали у него тревогу, и странное чувство, что добром всё это не кончится. Предчувствие не обмануло прокуратора. Утром следующего дня к нему явился Антоний, встревоженный и крайне обеспокоенный.
   - Что случилось, Антоний? У тебя такой вид, будто Варавва и впрямь воскрес.
   - Не удивлюсь, если это произойдет, - буркнул Антоний, - какой-то сумасшедший выкрал тело Вараввы, сняв его ночью, тайком с креста, и похоронил как праведника в склепе, предварительно облив тело миром и благородными маслами.
   - Что за народ! - воскликнул прокуратор. - Варвары, дикари! Теперь они будут молиться разбойнику, как святому! За все время моего правления в этой проклятой стране ещё не было случаев, чтобы воровали тела казненных!
   - Я найду этого сумасшедшего, и приведу сюда! - сказал Антоний.
   - Это ни к чему! Что это даст? Только станет поводом для новых сплетен. Если власти преследуют человека, выкравшего тело, то значит это действительно тело праведника - так рассудят эти варвары. Лучше, сделай вот что: возьми воинов, и ночью уберите тело разбойника из могилы, заройте его где-нибудь в лесу, и постарайтесь, чтобы никто этого не видел. Дикари! Почитают разбойника, как святого!
   - Я все сделаю, как ты велишь.
   Ночью Антоний с отрядом воинов пришел к пещере, в которой какой-то сумасшедший похоронил тело Вараввы. С большим трудом отвалили они камень, прикрывавший вход в склеп. Ткани, пропитанные смолами, сняли с тела. Разбойник должен сгнить в земле, чтобы и следа его не осталось. Зарыли его в лесу так, чтобы никто никогда не смог отыскать его могилу.
   Казалось, все было сделано как надо, но утром, на следующий день по Иерусалиму поползли странные слухи о том, что Иисус Христос воскрес. Понтий Пилат был в недоумении, он знал, что Иисус был жив, что же могло послужить основанием для таких слухов? Прокуратор вызвал к себе Антония.
   - Антоний! Вы там все сделали как надо? Что за странные слухи ходят по городу?
   Антоний побледнел:
   - Мы забыли поставить на место камень!
  
   А произошло вот что. Шимон, прокравшись ночью, тайно, к тому месту, где были распяты осуждённые на смерть, увидел, как какие-то люди сняли тело Вараввы и захоронили в пещере. Не зная, что ему делать потом, он так и остался сидеть возле могилы и видел: ночью пришли легионеры, отвалили камень от входа в пещеру, и унесли тело казненного.
   Войдя в пещеру, он обнаружил лишь брошенные в беспорядке ткани, пропитанные благовонными маслами. Не в силах уйти от разбитой могилы, он так и просидел на камне всю ночь, обливаясь слезами.
   А рано утром Мария Магдалина пришла к пещере, в которой, как она считала, был похоронен Иисус Христос. Апостолы, видя, как учителя отправили к Пилату для расправы, и не зная, что тот отпустил Иисуса, были уверенны - один из троих казненных Иисус Христос. Темная туча, нависшая над городом и ночное землетрясение, окончательно укрепили в них эту уверенность.
   Ночью, сняв тело разбойника с креста, они были уверенны, что хоронят своего учителя. И Варавва, и Христос было примерно одинакового роста, имели одинаковое телосложение, и тот, и другой носили бороды, как это было заведено в то время у иудеев. Лицо же разбойника было обезображено пытками, изъедено мухами, и опознать его, тем более ночью, было практически невозможно.
   Мария Магдалина, увидев пустую могилу и отодвинутый камень, какого-то человека на нем, приняла его толи за ангела, толи за садовника. С криком: "Христос воскрес!" бросилась она созывать апостолов. К пещере явились все, за исключением Фомы, который в это время мазями, настойками целебных трав и молитвами лечил раны Иисуса.
   Мнение жителей Иерусалима разделилось: одни считали, что воскрес разбойник Иисус Варавва, другие - что воскрес проповедник Иисус Христос. Но в том, что кто-то воскрес на Пасху, никто из них не сомневался; не сомневался никто и в том, что имя воскресшего было Иисус.

Вождь

  
   Шимон, не понимая, что происходит, не зная, что делать дальше, тайком, стараясь никому не попадаться на глаза, явился к Каиафе. Увидев Шимона, Каиафа не поверил своим глазам:
   - Как? Ты жив? Мне сказали, что весь отряд Вараввы перебит римлянами!?
   - Так оно и есть, мне чудом удалось спастись, никто не знает, что я жив. Как верный пёс, сидел я у могилы своего господина, и готов был умереть на ней, ибо ничего другого не оставалось мне. Все товарищи мои были убиты, а Иисус Варавва, повешен на дереве, как преступник. Но я увидел, как ночью римские воины пришли к могиле, отодвинули камень, забрали тело моего господина, и унесли. Я тайно последовал за ними. Его зарыли в лесу, как бездомного пса. Я вернулся к могиле. Не знал, что делать. Тут пришла женщина. Увидела камень, отодвинутый от входа, пустую могилу и меня, с криком: "Иисус воскрес!" бросилась прочь.
   - Так вот оно, в чем дело! - воскликнул Каиафа,- "Иисус воскрес!". Воистину воскрес! - посмотрел он на Шимона пристальным взглядом, - Только вот который из них? Христос или Варавва? Ученики сына плотника бегают по городу, восклицая, что их учитель, Иисус Христос воскрес. Но шепчутся между собой люди, что воскрес Варавва. Нам нужно внести ясность в это дело. Говоришь, видела тебя женщина, там, у могилы?
   Шимон кивнул.
   - Теперь ты, Шимон, возьмешь имя Вараввы! Иисус Варавва воскрес, и ты отныне будешь им, ты поведешь народ против римлян, именем его!
   - Но как поверят мне, что я - это воскресший Иисус Варавва?
   - Женщина видела тебя у могилы - это уже хорошо, а теперь мы сделаем так, что никто не сможет сомневаться, что именно ты был распят, а ныне воскрес!
   Каиафа позвал стражника своего, и приказал ему сделать на руках и ногах Шимона следы, которые не оставят сомнений в том, что тело его было прибито гвоздями к дереву.
   - Только не делай сквозных ран, - сказал он стражнику. - Сделай так, чтобы он мог ходить, но раны были видны.
   Шимон взвыл от боли, поливая проклятиями Каиафу.
   - Не ори! - крикнул ему тот, - Терпи! Теперь никто не сможет усомниться, что это ты, воскресший Иисус Варавва!
   Когда боль утихла, и способность соображать постепенно вернулась к Шимону, он спросил:
   - Что же мне теперь делать?
   - Отправишься в Галилею, к зелотам, найдешь там Иегуду Галилеянина, он скажет тебе, что делать. Да постарайся, чтобы как можно больше народа видело тебя, и раны на твоих руках и ногах. И не очень торопись, останавливайся на ночлег в каждом селении. А я уж позабочусь о том, чтобы слух о воскресшем Иисусе Варавве дошел до Иегуды раньше тебя. Но сначала пойдёшь в Эммаус, те двое, распятые с Вараввой, оттуда родом, расскажешь о том, что их, борцов за освобождение народа, гои предали позорной смерти, это ещё более восстановит народ против римлян.
   - Но они не сикарии, не зелоты, они просто грабители!
   - Это не важно, для народа теперь они станут героями, погибшими в справедливой борьбе.
   Попрощавшись в Каиафой, Шимон ушел. По дороге он встретил двух человек, которые тоже направлялись в Эммаус, и присоединился к ним. В пути они обсуждали события, взволновавшие всё население Иерусалима. Внезапно наступившая тьма, землетрясение, пустая могила одного из казненных. Несомненно - праведник был распят и воскрес. Мнения о том, кто это был, разделились. Одни путник утверждал, что распят был проповедник, называемый Иисусом Христом. Именно он и воскрес. Другой - что это был Иисус Варавва.
   Шимон молчал, не поддерживая никого. А когда они присели отдохнуть, положил свои руки и ноги так, чтобы были видны раны от гвоздей. Увидев их, оба путника ахнули.
   - Кто ты? - спросил первый путник.
   - Имя мое Иисус, - ответил Шимон, - и называют меня Бар Авва, сын Божий. Послан я Господом нашим освободить народ от римского рабства, за что и был казнен римлянами, но воскресил меня Отец мой небесный. Моисей увел народ наш из рабства египетского, и говорил им: "пеките хлеб", а я говорю: "готовьте мечи", ибо придет час, когда восстанет народ, и поведу я его за собой против гоев! Не с миром, а с мечом пришел я на эту землю. Придет час, и восстанет брат на брата, сын на отца, и дочь отречется от матери своей! И очистится наш народ от скверны, и освободит землю нашу от презренных гоев!
   В Эммаусе они расстались, Шимон отправился дальше, в Галилею, а те двое вернулись в Иерусалим, распространяя слух о том, что Иисус Варавва воскрес из мертвых, и вскоре римскому владычеству наступит конец.
  

Апостолы

  
   Ученики Христа, несли во все концы Иерусалима благую весть - Иисус Христос воскрес. Когда же Фома сказал, что Понтий Пилат отпустил Иисуса, и пригласил их в свой дом, апостолы, придя в замешательство, в растерянности смотрели на своего учителя.
   Одни из них сказал:
   - Я видел сон: двенадцать человек перед алтарем приносили в жертву животных. И мы поняли, что учитель наш принесен в жертву во искупление грехов человеческих, был распят и воскрес.
   - Алтарь, - ответил Иисус, - это Бог, которому вы служите, двенадцать человек - это вы, а животные, принесенные в жертву - это народ, который вы ввели в заблуждение.
   - Мы видели, как отдали тебя на расправу Понтию Пилату. А когда распинали осужденных на смерть, великая тьма сделалась над миром, и земля затряслась, и мы поняли, что Иисус, учитель наш, умер на кресте. Ночью, тайком, Иосиф снял с креста тело твоё, и мы похоронили его в склепе. А сегодня утром Мария Магдалина, придя ко гробу, обнаружила его пустым, видела ангела, сидящего на камне, и поняли мы, что воскрес наш учитель.
   - Понтий Пилат отпустил меня, не признав вины, которую возложили на меня священники. Что же вы не дождались решения прокуратора, как сделали это Иаков и Фома?
   Ученики молчали, опустив глаза.
   - То, для чего я избрал вас из всех, потребует от вас твердости духа и веры. Нести правду - нелёгкая задача, а иногда и смертельно опасная. И не всегда я буду с вами, у каждого из вас свой путь, укрепитесь духом и верой, чтобы с честью его пройти.
  

Планы и интриги

  
   Каиафа был зол. Несмотря на то, что Шимон взял на себя имя Варавва, слухи о воскресении Иисуса Христа не утихали. Но если воскресшего "Варавву" уже видели, и будут видеть, то Христа ещё никто не видел, и желательно, чтобы его больше не увидел никто, никогда. Иисуса следовало убить, тайно, и тело схоронить так, чтобы никто не смог его найти. Миссию эту нужно возложить на сикариев, профессиональных убийц из секты зелотов. Тогда слухи о воскрешении Иисуса Христа утихнут сами собой, а слухи о воскресшем Иисусе Варавве будут распространяться с новой силой людьми, которые видели Шимона со следами от гвоздей на руках и ногах.
   Понтий Пилат прекрасно понимал, что в сложившейся ситуации Каиафа непременно захочет расправиться с Иисусом Христом, причём в самое ближайшее время.
   И ещё одна мысль не давала ему покоя. Это мысль о валютных махинациях, которые вели саддукеи. Грубо вмешиваться в дела священников он не мог, и тогда он подумал, что неплохо было бы использовать слухи о воскрешении Христа в своих интересах. Христос знал о валютных махинациях священников, и осуждал их. Если он, распятый и воскресший, появится в храме, то ситуация может измениться. Популярность его в народе возрастет до таких пределов, каких не достигал никогда авторитет ни одного первосвященника. И тогда Понтий Пилат сможет, не опасаясь сопротивления со стороны служителей храма, воспользоваться правом назначения первосвященника по своему усмотрению.
   Нужно было принимать срочные меры, чтобы опередить Каиафу, и он вновь вызвал к себе Антония.
   - Послушай, Антоний, Иисусу Христу грозит смертельная опасность. Я не сомневаюсь, что Каиафа вновь попытается его убить. Пригласи Иисуса ко мне, я хочу говорить с ним.
   Антоний ушел, а когда он вернулся, и сообщил, что Иисус Назарей не может прийти, поскольку ещё окончательно не оправился от ран, Понтий Пилат нахмурился, отведя взгляд в сторону, затем вновь взглянул на Антония, и произнёс:
   - Очень жаль, что я не смогу лично побеседовать с ним. Тогда тебе придется самому поговорить с Иисусом. Я назначу его первосвященником, и обеспечу личную безопасность.
   - Но должность первосвященника могут занимать только левиты! Такое назначение вызовет протест среди иудеев.
   - Он происходит из рода Давида, и вполне может претендовать на трон Ирода, почему бы ему не стать первосвященником?
   - Но род Давида не ведет своё начало от левитов, он может быть царем, но не священником. Последствия такого назначения могут непредсказуемы.
   - Мой предшественник, Валерий Грат, сменил четырех первосвященников, остановившись на Каиафе, почему я не могу назначить того, кто угоден мне? А для недовольных есть войска, я наведу порядок в этой стране!
   - Но для чего тебе нужно, чтобы должность первосвященника занял именно Иисус?
   - Мне нужен доступ к казне храма, корвану. Саддукеи меняют римское золото на серебро, а затем везут его в Рим, где вновь меняют на золото, получая огромную прибыть, и всё это проходит мимо меня! Иисус осуждает эти махинации, потому, я думаю, будет не против, если этим займемся мы, римляне. "Отдайте кесарю кесарево" - так он сказал. В корван я буду возвращать то, что пожертвовали иудеи, а прибыль от мена буду отсылать в римскую казну.
   Я приобщу этих варваров к культуре и порядку. В Иерусалиме не хватает питьевой воды, старые акведуки засорены, пришли в негодность. Если иудеев устраивает затхлая, грязная вода, то мои воины не могут пить эту воду.
   - Но твои войска находятся в Кесари!
   - Я переведу часть войска сюда, в Иерусалим. Пока я с войсками нахожусь в Кесари, здесь, в Иерусалиме готовят смуту против нашего владычества!
   В двухстах стадиях от города находится источник чистой воды, Эн-эль-Джерадж, нужно пробить в скалах акведук, и в город пойдет чистая вода горных ключей. Для этого мне нужны деньги, а они есть у саддукеев!
   - А если попросить деньги у Каиафы на строительство водовода? Не станет же он возражать против улучшения водоснабжения?
   - Я, буду просить?! Я, правитель этого края, буду просить то, что могу взять сам?! Если Иисус займет должность первосвященника, то я буду иметь доступ к корвану на законных основаниях! За столы менял я посажу своих людей, мы не обидим храмовую казну. Все пожертвования пойдут по назначению. Но прибыль от мена - моя! Ведь это римское золото они меняют на своё серебро, которое потом вновь меняют на римское золото!
   - А если он не согласится с твоим предложением? Что тогда?
   - Тогда пусть убирается из Иудеи, да поскорее, а не то, Каиафа убьет его. И я уже ничем не смогу этому воспрепятствовать.
  

Что мешает, имея власть, нести свет истины?

  
   Антоний в одежде странника ночью явился в дом к апостолу Фоме. Он постучал.
   - Кто там? - спросил Фома, - на дворе поздний час, все давно уже спят в доме.
   - Сказано в учении Господа нашего: "Стучите и вам отворят", это бедный странник, который ищет приюта, чашу воды да краюху хлеба.
   Фома открыл дверь и пропустил необычного гостя в дом. Он предложил ему воды, краюху хлеба, но странник не уходил.
   - Чего еще тебе надобно, странник, я ведь дал тебе всё, что ты просил?
   - Я хочу видеть твоего гостя, того, что живёт у тебя в доме.
   - О чем ты говоришь, странник? Я один живу, и никого нет в моем доме кроме меня.
   - Мне нужен Иисус, сын плотника Иосифа и Марии.
   Фома хотел было уже сказать, что не знает того, о ком говорит странник, но Иисус, услышав их разговор, сам вышел к ним.
   - Я здесь, не меня ли ты ищешь, странник? - сказал он.
   - Да, именно ты мне и нужен, - сказал Антоний и снял свой дорожный плащ, - я к тебе пришел по поручению прокуратора, помнишь меня?
   - Да, помню, и рана от твоего кнута ещё не зажила.
   - За кнут прости, не тебе он предназначался.
   - Я давно простил тебя, хочу сказать лишь то, что бить человека кнутом, как скотину, позорно и недостойно. Не делай больше этого никогда, как бы не была велика вина того, кого хочешь ты наказать, лучше смертью накажи, чем кнутом. Говори, за чем пришел.
   - Ты хочешь очистить Закон от лжи? Для этого ты добивался встречи с первосвященником?
   - Да.
   - Прокуратор может предоставить тебе такую возможность. Он предлагает тебе должность первосвященника. У тебя будет власть, и ты сможешь донести своё учение до народа.
   - Ты не правильно понял меня, и прокуратор тоже. Мне нужна истина, а не власть.
   - Что же мешает тебе, имея власть, нести народу свет истины?
   - Власть.
   Истина не может быть навязана властью, она должна идти от сердца, от души - к душам и сердцам людей. Истина, идущая от власти, воспринимается умом, а не сердцем. Земная власть не вечна, придет другая власть, и истина в умах людей будет замена ложью. И только истина, идущая от Бога, которая поселяется в сердцах и душах людей - вечна.
   - Так, стань Богом. В народе ходят слухи, что ты был распят и воскрес. Мы подтвердим эти слухи, и никто не сможет усомниться в истине, исходящей из уст самого Бога.
   - Но это ложь.
   - Ложь во имя истины.
   - Истина не может следовать из лжи.
   - Из лжи следует что угодно.
   - Тогда как отличишь ты истину от лжи, если в основе её лежит ложь?
   - Люди поверят тебе, твоей правде, пройдут века, и уже никто никогда не узнает, что лежало в основе. Важно то, что люди станут жить так, как ты учишь их.
   - Скажи, можешь ли ты построить храм на песчаной дюне? Она кажется прочной, но только до поры, пока не задует ветер. А когда подует ветер, и сдвинется песок - храм твой рухнет. Так и храм веры, построенной на лжи, рано или поздно обрушится.
   - Что же ты собираешься делать?
   - Нести людям истину.
   - Но Каиафа убьет тебя, убьет тайно, ударом в спину. Тебе лучше покинуть Иудею.
   - Я готов, но мне нужно хотя бы сорок дней, чтобы зажили раны на теле моем, и укрепилась вера в душах учеников. Они продолжат здесь, на этой земле, то, что начал я.
   - Сорок дней, но не более, вооруженный отряд будет охранять этот дом. Но по истечению этого срока ты должен уйти.
   Когда Антоний вернулся к Пилату, и рассказал о своем разговоре с Иисусом, тот сказал:
   - Жаль, что тебе не удалось убедить его принять моё предложение.
   - Он не признает никакой лжи, он идет своей дорогой.
   - Что ж, дорога правды иногда не самая прямая, и не всегда она выводит к цели. Тогда и мне придется идти другим путем. Я просто заберу нужную мне сумму из корвана!
   - Но священники могут возмутить народ, возможны волнения.
   - Варвары, дикари! Неужели они возмутятся тем, что я отниму деньги у мошенников, для их же блага? Я солдат, и если не смогу убедить их словом, то буду убеждать мечом!
  

Эпилог

  
   Сорок дней Иисус лечил свои раны и общался с учениками, готовя их к тому, чтобы они продолжили учение его. И вот день расставания настал.
   - А, теперь я покину вас, отправлюсь в дальние, неведомые вам края. А вы идите и несите людям свет истины.
   Иисус повернулся и медленно пошел прочь. Он поднимался в гору по зеленой траве, по камням, всё выше и выше, и отдалялся от учеников своих. Когда поднялся он на гору, силуэт его еще долго был виден на фоне синего неба, пока вовсе не скрылся за перевалом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   49
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"