В-ж-ж, ч-с-с, бу-умм! Я не успела заметить, откуда вообще появился этот чертов грузовик.
"Чертов" - хорошо, нравится... Стоп, а откуда ты грузовик взял? Какой грузовик, твою мать?! Нет, я ничего не имею против твоей матери, она прекрасная женщина и вообще почти тут не появляется. Это ужасно мило с ее стороны. Но никакого грузовика там не было! Вообще все по-другому было! Ну я-то знаю! Пиши давай, а не умничай. Слушай, а что ты выпендриваешься? Можно подумать, тебя наше соавторство не устраивает. Ты же не хуже меня знаешь, что мы все равно это допишем. А куда мы денемся? Я от тебя - точно никуда. Потому что... Ты знаешь.
Нет, не скажу. Сам догадайся. И пиши уже, не отлынивай. Она все равно уже спит. Ой, и не так уж громко ты стучишь по клавиатуре. Да точно, спит. Мне виднее. Я такие вещи издалека чую. Мне положено.
Извини, но чай тебе придется делать себе самому. Могу поддержать морально. Что? Издеваешься, да? Знаю я твое "цуть-цуть". Вот, теперь пиши уже!
В-ж-ж, ч-с-с, бу-ум! Он не успел толком затормозить, а я не отшатнулась. Так и стояла, тупо пялясь на несущуюся на меня "Волгу". Глаза у мужика за рулем были совершенно бешеные и растерянные. Не знаю, как я ухитрилась разглядеть это сквозь грязное лобовое стекло его машины. Я не двинулась с места, хоть и могла это сделать. Я не хотела. Больше всего на свете в тот день я хотела умереть. И мое желание было исполнено. Восьмого декабря...
Да не прицепилась я к дате! Просто в таких текстах обычно не хватает деталей, правдоподобности... Надо, я думаю. В конце концов, это важная для меня дата - день моей смерти. Ну хорошо, день смерти лирической героини. Это все равно. Балда, "лирическая героиня" - это та тетка, от лица которой все и описывается. Работать с тобой - это какой-то ужас кошмарный!
- Паш, ты там долго еще?
- Заяц, я еще немножко поработаю, пишется сегодня уж больно хорошо. Спи, завтра вставать рано.
Черт! Теперь ведь не уснет, злиться будет, я ее знаю. И ничего ты не лучше знаешь! Мне виднее! Я все-таки женщина! Пошел бы ты к ней, сказал пару ласковых... Нет, по-настоящему ласковых. И ничего я не ревную. Было бы кого... Иди уже, я тут побуду. Еще чего, подсматривать! Можно подумать, мне делать больше нечего.
И чем ты там занимался столько времени? Я уже сформулировать дальше все успела. И на твой чай хищно заглядываться начала. Ну и что, что я чай не пью? Глядеть-то мне никто не запретит!
Естественно, она тебя любит. Ты ее - тоже. Ой, вот это все - детские страхи. Она тебе идеально подходит. А я сказала - идеально и вообще - это любовь. Вот то, что ты к ней чувствуешь, это и есть любовь. Идиот, ты же на ней женился! Слушай, забудь, что я тогда сказала. Нет, я же говорю, это глупости, что ты не умеешь любить. Почему? Потому что! Тогда все было совсем иначе. Ты знаешь.
Сотри про восьмое декабря и давай дальше пиши. Я тебе сейчас умное диктовать буду. А смешное ты сам придумаешь. И зачем это вообще? Кто тебе сказал, что читатели смешное любят? Кто? Да он вообще - критик, что бы он понимал в писательстве! Знаешь, кто в критики идет? Неудавшиеся писатели, вот! Да ничего я и не завидую. Чему завидовать? А мне и так неплохо! Готов?
И мое желание было исполнено. Сначала мне сделалось ужасно больно, почти невыносимо. Потом - страшно. Всегда страшно - с разбегу, вдруг - в неизвестность. А потом неожиданно стало легко и весело. Я, как во сне, толкнулась от земли ногами и взлетела. Получилось это так естественно, словно я всегда передвигалась именно таким способом. Я глянула вниз, мне было любопытно. Мое тело, исковерканное, страшненькое, лежало на дороге. Голова подбородком упиралась в левую ключицу. Мертвая, я выглядела идиотски.
Слушай, мне лучше знать, как я выглядела! Да, именно идиотски. Нормальный внетелесный опыт. Почитай книжку Раймонда Моуди, там все очень красочно и доходчиво расписано. Как раз для... Ни для кого. Для таких, как ты. Да ничего я не имела в виду. Не обижайся. Прекрати, я вовсе так не считаю. Ничего я такого не думаю! Сейчас, по крайней мере... Тогда - да. Было. А почему это тебя так интересует, хотела бы я знать? Какая разница, все равно уже поздно. И вообще - спать иди. Твоя уже, наверное, заждалась тебя... Да знаю я, что у нее есть имя! Кому еще знать, как не мне... Нет, я не хочу спать. Почему? Так сложилось, мне не мешает. Ты знаешь.
Ладно, поехали дальше. Пусть будет смешное. Дай подумать... Да, я еще и думаю! Не знаю, чем. Перестань. У меня мозги - невидимые. Из более тонкой материи, чем у тебя. Да, "белая кость и голубая кровь"! А ты чего хотел? Ой, не ври, а? Я же слышу, что врешь. Ох, послала же судьба мне соавтора... Ты не думай, я придуриваюсь. На самом деле мне даже нравится. Мне ни с кем так хорошо не сочинялось, как с тобой. Не так уж много их было. Девчонка одна в седьмом классе, и мой лучший друг. Всё. Нет, с ним так и не сложилось. Да и не жалко, честно говоря. Ему и без этого было, чем заняться. И не надо о нем больше, ладно? Давай лучше смешное пиши... Вот, придумала!
...я выглядела идиотски. Мужик выскочил из машины и принялся, выпучив глаза, с причитаниями скакать вокруг моего тела. Ему было очень страшно и немного жаль меня, такую молодую, красивую и хорошо одетую. Через некоторое время примчалась кем-то вызванная "Скорая", хотя труповозка была бы уместнее. Вместе с ней появились и менты. Мужика тут же взяли в оборот. Мне тоже было немножко жаль его, но совсем чуть-чуть. На дороге следует быть внимательнее. Мало ли дур в Москве, готовых броситься под колеса от несчастной любви?
Нет, убери последнюю фразу. Слишком пафосно получается. А я сказала - пафосно! Какая завязка? Кто тебе это сказал? Кто? Олди? На семинаре для молодых авторов? Это когда твоя Катерина на дачу ездила? Дура она, конечно, и совсем меня не слышит, но правильная дура. Все-таки поняла что-то, когда я у нее ремень на сумке порвала. Пропустила автобус, поперлась чинить свою сумку. И хорошо, автобус в аварию попал, а она жива осталась... Конечно, я рада, как же иначе? Черт возьми, Пашка, я понимаю, что Олди для тебя - авторитет нерушимый, но и свои мозги тоже иметь надо! Так вот - это не завязка, это сопли в сиропе! Ладно, хрен бы с ней, пусть остается, раз ты так хочешь. Дальше? Абзац отбей. Потому что мысль следующая, вот почему!
Мое тело погрузили на носилки и запихали в машину. Мне стало неинтересно разглядывать дальше место аварии, и я задумалась о том, что будет дальше. Земля под ногами моими не разверзалась, да и яркий луч с неба падать тоже не спешил. "Скорая" уехала, милиция - тоже. Мужика, ставшего моим невольным убийцей, они прихватили с собой. Ничего хорошего в ближайшее время ему явно не светило. "Какая скучища, однако, быть мертвой!" - подумала я. В этот момент - вот тут я и вправду не успела заметить, откуда он взялся - ко мне подошел небритый мужчина средних лет. В белом костюме, белых перчатках и сверкающих белых ботинках, на которых не было заметно следов московской грязи. "Привет! - сказал он. - Осваиваешься потихоньку? Пришла в себя?" "Скорее - вышла, - глупо пошутила я и, спохватившись, удивилась. - А вы меня видите? Я же мертвая!" "Конечно, - подтвердил он. - У меня работа такая - новичков в курс дела вводить". "И что мне теперь следует делать?" - поинтересовалась я. "Сейчас скажу", - он сосредоточился, закрыл глаза и произнес мое имя. Нараспев. Я решила, что мужчина в белом - ангел или что-то вроде того. Ангел-распорядитель. Мне стало немножко смешно и чуточку страшно. "Зря ты так сделала, - сказал он наконец, - теперь отрабатывать придется". "Что отрабатывать?" - удивилась я. "Кончину твою преждевременную, - объяснил мужчина. - Разве ты не знаешь, что у каждого человека в жизни есть обязанности? Не смогла завершить свои дела живой, завершишь мертвой. Все, что тебе положено, надо прожить и прочувствовать". "И что теперь?" - расстроилась я. Эх, говорили же мне, что самоубийство - не выход, а я, дура, не верила! "Теперь твоя работа - беречь ее. Справишься - все будет отлично. Не справишься - пеняй на себя", - сказал мужчина. "Кого - ее?" - не поняла я. "Катю. Катеньку-Катерину, - нараспев произнес ангел-распорядитель. - Катю Лаврентьеву. Жену Павла Лаврентьева". "Жену? - глупо спросила я. - Откуда у него жена?" "Женился, вот и жена", - объяснил мне мужчина в белом и развел руки широко-широко в стороны. Я огляделась вокруг и увидела, что наступило лето. Сверкали боками автомобили, проносящиеся по Ленинскому проспекту, и тополя роняли на асфальт невесомый, аллергенный пух.
Пашка, ты кретин. Это же фантастика. Понимаешь? Фан-та-сти-ка! Рассказ. Выдумка. Ну да, я опекаю Катьку. Балда ты. Ну представь меня покончившей с собой из-за несчастной любви. И к кому?! К тебе! Можешь вообразить себе что-нибудь более глупое? Шел бы ты спать, Паш. Ну да, мы уже почти все написали. Ладно, давай закончим. Идеи есть? Я что-то выдохлась. Об этом? Давай, конечно, здорово! А сможешь? Нет, я не сомневаюсь, я в тебя верю. Ты ужасно талантливый, хоть и балда. И пишешь совершенно безграмотно. Ну, это дело поправимое, пока есть я.
Я следила за Катериной везде. На работе. В метро. На улицах. Дома. Меня, мертвую, никто не видел. Я проходила сквозь стены. Я слышала, о чем думает моя подопечная. Я знала, что с ней случится сегодня, завтра и даже через неделю. И я почти ничем не могла ей помочь. Она меня не слышала, она не замечала знаков, которые я подавала ей. Постепенно я научилась двигать небольшие предметы, вызывать ветер и страх у находящихся рядом людей.
Напиши еще, что я, в смысле, наша лирическая героиня, видела, что Пашка любит свою жену, и от этого мне было еще хуже. Поначалу. Как зачем? Чтобы читатель посочувствовал. Ну вот, теперь тебе наплевать на читателя. А все так хорошо начиналось. Давай, напиши, сложно что ли?
Я видела, что Пашка любит свою Катеньку, и от этого мне поначалу было еще хреновее.
Да, довольна! А что тут объяснять? Если девушка покончила с собой из-за большой и несчастной любви, конечно, она будет ревновать эту самую любовь к его жене. Представляешь, как ей трудно и неприятно ее оберегать от неприятностей? А что делать? Кому сейчас легко? Вот, тебе уже ее жалко! А мне-то что? Я хорошо устроилась. Работка непыльная, соавтор хороший и вообще я, как танк, непробиваемая. Вот еще издадимся... Конечно, издадимся! Даже не сомневайся. Я-то знаю. Пиши уже.
Это случилось поздней осенью, когда с деревьев уже опали вялые желтые листья. Катерина возвращалась с работы по темноте и была настолько измотанной, что ни знаки мои, ни нашептывания ее пронять не смогли. Во дворе ее ждали. Конечно, не конкретно ее, а любую одинокую девчонку или даже женщину. Уродов было пятеро и они скучали. И я ничего, ничего не могла сделать. Они были настолько пьяны, что страх, наведенный мной, на них не подействовал. Я испугалась, вспомнив, что "не справишься, пеняй на себя". Мне ужасно не хотелось пенять. И Катьку было жалко.
Вычеркни. Нелогично выходит. Почему? Да пойми ты, она, наша лирическая героиня, должна ее люто ненавидеть. Потому что Катерине достался тот единственный парень, который нужен был ей самой. Эх, мужики, ничего-то вы не понимаете в любви! Давай, я диктовать буду. Пиши.
...не хотелось пенять. Я, наверное, просто чокнулась тогда от страха. Ничем другим это объяснить нельзя. Я бросила Катьку во дворе, еще не визжащую, но уже изрядно испуганную. И кинулась к ней домой. Пашка, как обычно, сидел за компом. Я взболтала чай в его кружке. Он не обратил внимания. Тогда я напряглась и столкнула кружку на пол. Чай разлился. "Блин!" - сказал он с досадой, но и тут ничего не понял. Я буквально взрывалась от бессилия. Я вдруг подумала, что никогда его больше не увижу. Катька умрет, и вместе с ней исчезну я. И никогда больше... Ни охренительных этих глаз, ни походки кошачьей, ни мягких волос, ни завораживающей Пашкиной улыбки, от которой я таять начинаю...
Пашка, не ерунди. Ну с чего ты взял? Глупости. Разве у тебя охренительные глаза? Сдается мне, ты просто устал. У нас же все иначе, балда. Мы же не в рассказе, а в реальной жизни. Ну и что, что она слегка безумна? Сам подумай, разве от твоей улыбки можно растаять? Вот и хорошо, поехали дальше.
Я так этого испугалась, что сделала невозможное. Я повисла над столом и изо всех сил заорала "Пашка! Ну Пашка же! Там, во дворе, твою жену насилуют и убивают! Пашка, ну давай, заметь меня!" Мне очень, очень хотелось достучаться до него. От этого зависело все, и даже больше, чем все. Обычно живые не замечают мертвых. Обычно они их даже не слышат. Но Пашка оторвался от монитора. Пашка поднял голову. И сфокусировал взгляд на мне. Мертвой. Невидимой. Теоретически. Надо отдать ему должное: он не заорал "Привидение!", он не хлопнулся в обморок, он не спросил даже "Соня? Подожди, мне сказали, что ты погибла, нет?" Он произнес одно слово: "Где?" И мы кинулись вниз, спасать Катерину из рук пьяных уродов. То есть, спасать, конечно, кинулся Пашка, а я так, дорогу показывала.
- Паш, ты что, за компом спать решил?
- Нет, малыш. Спи, я скоро приду. Я уже почти закончил.
- Давай быстрее. Я не могу нормально спать, когда тебя нет рядом.
- Сейчас, малыш. Еще минут пятнадцать - и все.
- Ладно.
Правда, давай заканчивать, а то ты не выспишься. Тебе же завтра на работу, и Катьке тоже. Да нет, все нормально будет, точно. Мне виднее. Ты знаешь. Заканчивай.
С тех пор мы так и живем втроем. Я делаю свою работу, ребята - свою. Пашка обо мне знает и советуется со мной постоянно, а Катерина даже не подозревает, что я у нее есть. Это и к лучшему. Я берегу ее, как не берегла бы, наверное, и самого Пашку. Катерина - единственный мой шанс быть рядом с ним. Пока она жива, пока с ней все в порядке и Пашка любит ее - мы будем вместе. И я постараюсь, как ни ужасно это звучит, сделать так, чтобы он всегда любил ее. Ну, по крайней мере, чтобы они не расстались. Они вместе спят, вместе проводят выходные и скоро, наверное, даже работать вместе будут. Я постепенно осваиваюсь, учусь и возможности мои расширяются. Я теперь умею много больше, чем в первые дни и месяцы после смерти. Безусловно, мне очень больно. В основном, потому, что, будь я жива, я могла бы все исправить. Я могла бы позволить себе отбить у Катерины Пашку. Это правда, что нет ничего непоправимого, кроме смерти. Я продолжаю чувствовать так, словно еще жива. И ничего не могу изменить. Мы будем жить долго и счастливо.
Да, я думаю, это хорошая концовка. Не оригинальная, но хорошая. Конечно, его напечатают. А ты бы не напечатал, если бы к тебе заявилось привидение давно почившего автора и потребовало бы этого? Тебе где больше хочется его напечатать? Отличный журнал, ничего не имею против. Да и главреда тамошнего я хорошо знаю. Отличный мужик. Сохрани, отправь. Явлюсь ему завтра же. Воображаю, какое у него будет лицо... Ну сколько раз тебе повторить, что это все выдумка, чтобы ты успокоился, наконец? Конечно, выдумка! Не сбивала меня никакая машина, все по другому было! Ангел в белом костюме! Ты что, не знаешь, как ангелы выглядят? Дойди до церкви, купи умную книжку с картинками! И вообще, не зли меня, иди спать лучше. Там Катька вся извелась. Будь человеком, порадуй девочку, а то она уже в подушку всхлипывать начала. Конечно, знаю. У меня работа такая - о жене твоей заботиться. Кто же, если не я? Я, как-никак, ее дух-опекун. Или опекунша, как правильнее? Нет, не надо по словарям пробивать, фиг с ней, с формулировкой. Вали спать, шесть утра уже почти.
Спи, Пашка. Спишь? Хорошо. Не волнуйся, не надо. Ты ведь ни в чем не виноват. Действительно, все было совсем не так. И ангел был не в белом костюие, а в синем. И вообще, наверное, это был не ангел. Я не думаю, что ангелы могут быть такими жестокими. И машины никакой не было, я не соврала тебе. Глупо кидаться под машину, когда под рукой есть отличное средство от всего.
Димедрол называется.